Текст книги "Книга Беглецов (СИ)"

Автор книги: Сергей Бессараб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 8

К подъезду дома Рин подбежал, уже запыхавшись, и спустя пару секунд барабанил в дверь квартиры.

– Рин? – Открыла Коулова мама, и он чуть не рухнул ей на руки – весь красный, тяжело дышащий, волосы прилипли к потному лбу. – Что случилось?

– М-мистрис Этель! – выдохнул Рин. – Беда!

* * *

Коулу снились башенные часы. Такие он видел на фототипиях Стоглавой Ратуши в Клокштадте, где они украшали главную башню. Расписной циферблат украшен солнцем, луной и звёздами из кованого металла, а в круге солнца – окошко, в котором сутки напролет сменяются картины из священной истории: явление Ангела Времени, сотворение Циферблата, возвышение хронистов и изгнание научников. Только в окошке меняли друг друга картины его жизни.

…Маленький Коул в полутьме театрального зала, на коленях у мамы – денег хватило всего на одно место. На сцене люди в масках поют и декламируют на фоне картонных дворцов и деревьев. Сегодня дают комедию, и взрослые хохочут над шутками, что непонятны Коулу. Ему куда интересней, почему все в масках. И мама тихонько объясняет: вот Панталоне, актёр в этой маске всегда играет важных торговцев и дельцов. Вот Лелио и Пьетро, влюблённые в одну девушку. А вот добрый простак Пульчинелло, и грозный вояка Капитан в гвардейском мундире, и обольстительная Виттория…

КОУЛ.

Старик в жилетке и штанах с карманами весело щурится. «Что, сынок, полез на Свалку приключений искать? Нет?…Хотел запчастей найти? Хе, парень, тут детали на земле не валяются! А тебе зачем? Хочешь маме кухонный таймер собрать? Ого… Ну, может, у меня в запасах что-то и найдется. Значит, механикой интересуешься? Кстати, я Гай. Гаюс Карвелла. А ты?..»

КОУЛ.

Удар за ударом, так, что нет ни секунды на вдох. Левый глаз заплыл, губы солоны от крови, в ушах звенит. Кругом тени орут и потрясают руками: «Бей-добей!». Дурила Брэд скачет, как на пружинах, и вскидывает окровавленные кулаки. Коул подставляет руку под удар, сам бьёт вслепую, только чтоб ударить… «Сто-оп, машина!». Ленивый окрик Рокка. «Непло-охо, Ко-оулден. Три минуты про-отив Брэджена выстоял – держи-и свой выигрыш!». И в руку ложатся монеты. Он уходит с пустыря, стараясь не шататься. Теперь он в банде, и у них с мамой сегодня будет ужин…

КОУЛ.

Они затеяли уборку в малой зале особняка – на День Всех Бессмертных Рину взбрело в голову угостить здесь друга обедом. Оба в закатанных штанах и босые, возят по полу мокрыми швабрами. «Дитя!» передразнивает Коул графиню. «Наследнику благородного рода не пристало заниматься грязным трудом, если слуги нерадивы, клянусь своим благородным ревматизмом! Передай мажордому, чтобы уволил этого сопляка!». И смеётся, и Рин смеётся с ним – весело, беззаботно…

– Коул, проснись! – Рин тряхнул его за плечи. – Вставай же!

– А? – Коул рывком сел на кровати. – Где потоп? – невпопад выпалил он. Поморгал, глубоко вздохнул. Боль прошла, как не бывало, и голова не кружилась. Вообще, чувствовал он себя превосходно.

– Что такое, Ринель?

– Беда, Коул! – Друг был бледен, в глазах ужас. – Я был на вокзале, по работе… видел там инспектора Хилла.

– Ну, и?

– Он встречал там человека. Такой страшный тип, в очках. И у него… – Рин глубоко вдохнул, – был значок в виде паука!

– Паук? И что… – Коул запнулся. – Ты хочешь сказать?..

– Он не ошибся, сынок, – сурово молвила мама, входя в комнату. – Это Часовой.

Часовые. Самая загадочная и страшная организация в Империи. Тайная полиция, целиком набранная из хронистов и подчинённая напрямую Вечному. О них не говорили иначе, как полушёпотом и с оглядкой – из страха, что собеседник окажется их доносчиком.

Про Часовых рассказывали, будто им ведомы проступки и грехи каждого в Империи; будто ради борьбы с врагами государства им дано право судить и казнить любого. Однажды они приходят за человеком из ниоткуда – и тот исчезает в никуда… Это не считая множества страшных баек, согласно которым, они якобы умели становиться невидимками, менять лица и читать мысли, красть чужое время, и даже останавливать чужие Часы на расстоянии – то есть, убивать на месте. Часовые заслуженно входили в почетную тройку героев самых популярных страшилок, наряду с жутиками и чудовищами Запределья.

– Я не знал, к кому ещё бежать, – Рин выглядел несчастным. – Я так испугался!

– Погоди, Ринель. – Коулу тоже было не по себе, но он попытался собраться с мыслями. – Ну, Часовой, и что? Мало ли, зачем он тут. Может, Хилл на заводе какой-нибудь саботаж раскрыл!..

– Нет, Коул, – жестко оборвала его мама. – Если пришел Часовой – значит, нас всё-таки нашли.

– Чего? – Коул поражённо уставился на мать. Только сейчас он заметил, что Этель одета по-дорожному, с сумкой на плече. И взгляд у мамы был непривычный – строгий и немного печальный. Ничего не понимая, Коул взглянул на Рина, но тот смотрел так же недоумённо. – Мам, что…

– Нет времени! – Мать швырнула на кровать его одежду. Коул по голосу понял, что лучше не спорить: поспешно натянул штаны и рубашку, накинул куртку.

– Наша вина, – цедила Этель сквозь зубы. Она выхватила из ниши за зеркалом шкатулку с деньгами и бросила в рюкзак. – Столько лет прошло, бдительность утратили… Надо было ещё раньше уходить, но ты был слишком слаб. Змейский хвост, я надеялась хотя бы на сутки!

– Мам! Да что случилось? – взмолился Коул. Мать казалась незнакомой и пугающей. Этель обернулась к нему…

И в этот момент снизу донесся стук в дверь.

Коул узнал этот мелкий, дробный стук: соседка сверху, мистрис Снелл. Гай всегда выстукивал бодрый мотив… Мама мгновенно напряглась и прижала палец к губам: тихо!

– Этель, душа моя! – раздался голос соседки. – Я принесла вашему бедному мальчику гостинец. Откройте, пожалуйста!

– Это они, – прошептала мать. – Змейство… Так. Ребята, вам надо бежать.

– Куда? – Мать не удостоила Коула ответом. Откинув коврик у кровати, она сняла половицу и вытащила из ниши под полом небольшой сундучок с окованными сталью углами: на крышке сразу четыре замочных скважины крестом и ряд колесиков с цифрами. В руке Этель возник ключ, она поспешно отомкнула три из четырех скважин, набрала код, и откинула крышку.

В сундучке оказались стеклянные и металлические детали, переложенные тканью. Коулу в первую секунду они показались разобранной керосиновой лампой; но мать проворно и умело принялась состыковывать и скручивать их друг с другом. Щелчок-поворот-щелчок, вот она примкнула деревянный приклад, и в руках её очутилось странное оружие. Не то пистолет, не то укороченное ружьё, в основании сдвоенных стволов стеклянный шар в металлической обрешётке.

Коул ещё непонимающе смотрел на это, а мать уже откинула двойное дно – и засияли шесть прозрачных патронов в гнёздах, заполненные изнутри жёлтым светом. Этель схватила сразу два и зарядила оружие. Щёлкнул приклад, и одновременно в голове у Коула щёлкнуло шокирующее понимание. Дисхрон! Оружие, запрещённое чуть ли не со времён Войны, алхимическое ружьё, выстрел которого мгновенно выжигал время цели. За одно хранение такой штуки, наверное, полагалась каторга в самых глубоких северных шахтах – а она лежала у них под полом?..

– Слушайте внимательно, мальчики. – Мама выпрямилась с оружием в руках, спокойная и собранная. – Вам надо бежать. Коул, лучше уйти по крышам – и быстрее, пока эти твари не окружили дом. Рин, возьми в сумке шкатулку с деньгами. Найдите Гая, он поможет. Не медлите, и не оглядывайтесь. Если здесь Часовой – он пустит по вашим следам весь город!

– А вы?.. – В дверь снова постучали.

– Я вас догоню, – скупо улыбнулась Этель. – Не бойтесь.

– Нет! – Коулу стало жутко, будто во сне, когда никак не проснуться. – Мама, не надо! Давай…

– Коулден. – Мама произнесла это совершенно спокойно, но Коул мгновенно замолчал. Её голос и взгляд каким-то образом убедили его, что возражать бесполезно.

– Мам… – растерянно повторил Коул. Сейчас надо было что-то сказать, убедить, выпытать, в конце концов, что за змейство происходит! – но вместо этого он почему-то сказал совсем другое: – Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, сынок. – Мама шагнула вперёд и коснулась губами его щеки. – А теперь идите! – И сбежала по лестнице вниз.

– Пошли, Коул!

Коул распахнул окно, помог Рину выбраться на крышу котельной, и вылез сам. Достал из кармана проволочку, просунул сквозь раму и запер задвижку.

– Пойдём! – Рин потянул его за рукав, но Коул замешкался. Потом встал на колени и придвинулся к узкому, грязному окошку кухни.

– Ну же!

– Там моя мама, – процедил Коул. Рин огляделся, а потом наклонился через плечо друга, чтобы увидеть…

Двое хронистов и двое агентов сгрудились в коридоре у дверей квартиры. Хилл обернулся к невысокой женщине в домашней накидке, с бутылкой кленового сиропа в авоське.

– Вы уверены, что это их жилище?

– Конечно! – закивала тётка. – Тут они живут, Этелька и сынок её. Я всегда знала, ваша высокоточность, – она перешла на доверительный шёпот, – что с ними чего-то не так. Малой её всё с какими-то штуками возится – не иначе, воришка!

– Ладно. Спасибо за помощь следствию, мистрис Снелл, можете идти. – Инспектор жестом отослал тётку прочь. Друд сосредоточенно разглядывал замок.

– Держитесь в сторонке, Хилл, – негромко приказал он. – Если будет жарко, не лезьте… Парни, мальчишку брать только живым, помните?

– Так точно, – кивнул один из шпиков. Он прижался к стене, с длинноствольным пружинным пистолетом в руках, заряженным усыпляющими дротиками. Второй как раз достал из саквояжа оружие вроде укороченного карабина, но с примкнутым снизу металлическим диском-«блином» обоймы. От приклада тянулся тонкий шланг к баллону со сжатым воздухом на поясе стрелка.

– Это вправду нужно? – нервно уточнил Хилл. – Парень ни бежать, ни сопротивляться не сможет, так ему вчера досталось…

– А это и не для него, – оборвал Друд. – Его возьмём и допросим: нужно ещё выпытать адрес второго…

– Не придётся. Взгляните! – Хилл показал раскрытый хронометр на ладони. На циферблате сиял красный огонек.

– Аха! Цель рядом! – Друд осклабился и хищно раздул ноздри. – Вперёд! – Он поднёс руку к замку, из скважины блеснул жёлтый лучик, и дверь приоткрылась. Агент с пистолетом первым вступил в полутёмную кухню. Настороженно огляделся, обвёл помещение стволом, и повернулся к лестнице.

Прячущаяся за охладильником Этель одним плавным движением высунулась наружу и вскинула дисхрон. Стеклянный шар в основании стволов на миг заполнился кружащимися искорками, коротко треснуло, и оружие плюнуло ярким лучом.

Агент вскрикнул и отшатнулся. Недоумённо взглянул на свою грудь – пиджак расползался истлевшими клочьями, а поддетый под него броневой жилет крошился ржавчиной. Открыл было рот… но тут лицо его посерело и мгновенно стекло прахом с голого черепа. Костяная челюсть отвалилась и брякнула о пол, а следом рухнул и весь скелет в обрывках гнилой ткани, подняв облако пыли.

Прошла невыносимо долгая секунда, прежде чем второй агент опомнился, и с воплем нажал на спуск ручного пулемёта. Очередь полоснула по кухне, чашки на столе разлетелись осколками – но Этель бросилась прыжком через всё помещение, перекатилась по полу, и с колена выстрелила из второго ствола. Агент запрокинулся назад и рухнул на пол коридора уже скелетом в обвисшей одежде.

Всего три секунды понадобилось Этель, чтобы перезарядить оружие… Но в эти секунды воздух в помещении вдруг загустел, и стало ещё сумрачней. Потому что в кухню вступил Друд.

Как будто волна оцепенения раскатилась от долговязой фигуры Часового. Гибель обоих подручных, казалось, его не смутила: он лениво катнул ногой пожелтевший череп, и сам ухмыльнулся страшнее мертвеца.

Этель направила на врага дисхрон и нажала на спуск… Но Друд шагнул лишь немного в сторону, и выстрел пришёлся в стену рядом с дверным косяком: кирпичи осыпались грудой пыли, а в стене возникла полукруглая дыра.

Друд не торопился. Время принадлежало ему. Он шагнул вперёд – и вдруг очутился вплотную к Этель, дохнув ей в лицо запахом каких-то лекарств и немытого тела. Он молниеносно перехватил её руку с оружием и вывернул вверх. Женщина вскрикнула сквозь зубы, ударила врага свободной рукой – тот поймал её кулак в капкан железных пальцев. Очки Друда сверкнули бликом… и в комнате полыхнула метель золотого света.

Этель словно вспыхнула. Золотая пыль ручьями струилась из её рук, из тела, и закручивалась вихрем вокруг сцепившихся фигур. Пальцы Часового сжались на её запястье крепче – рука женщины на глазах исхудала, вены вздулись под одряблевшей кожей. Колени Этель подогнулись; она запрокинула лицо, искажённое гримасой ненависти – старческое, морщинистое лицо в ореоле седых волос… Последним усилием пальцев она нажала на спуск дисхрона, и четвёртый выстрел ушёл в потолок.

В своей кухне наверху довольная мистрис Снелл полила сиропом горку свежих оладьев в миске. Шум внизу её не беспокоил: перекрытия были толсты, а сама соседка туговата на ухо. С миской в руках она повернулась было к столу… И вдруг пола под её ногами не стало, и тётка с визгом ухнула в открывшуюся круглую дыру.

В момент, когда потолок осыпался сверху облаком каменной пыли и трухи, Друд инстинктивно отпрянул в сторону, так что тётка грохнулась мимо него. А вот миска оладьев наделась Часовому аккурат на голову. С проклятиями он выпустил жертву, и Этель бессильно повалилась на пол – ноги больше не держали её…

– Нет! – Рин вцепился Коулу в одежду и оттащил от окошка, мерцавшего вспышками жёлтого света.

– Пусти! – Коул неистово вырывался. – Мама! Он её… Пусти!

– Не надо! – Рин рывком поднял друга на ноги. Они оказались чуть ли не на самом краю крыши. Переулок внизу был пуст.

– Нет, Коул. Ты же слышал, что она сказала? – Голос Рина дрожал. – Надо бежать! Пожалуйста, а то он и нас…

– Мама! – Глаза у Коула были бешеные, губы прыгали – он сам на себя был не похож. – Я не могу!..

– Мы ничем не поможем. Прошу тебя!

– Но…

– Бежим!

И они побежали.

Когда Друд гадливо, двумя пальцами снял с головы липкую оладью и наконец поднял взгляд к окошку – за ним уже никого не было.

* * *

А в это время на крыльцо обветшавшего дома на одной из замусоренных улиц северных кварталов взошли трое: учётчик и двое полицейских. Над дверью красовалась вывеска под фонарём, но фонарь был разбит, а вывеска – так потемнела и растрескалась от дождей, что все буквы с неё исчезли. Взамен прямо на двери была выцарапана гвоздём надпись: «ГастИнеЦа Чяйная Роза, садерж. мист-с Фрупп».

На стук отворил привратник, рыхлый детина с заплывшими глазками. При виде мундиров он изменился в лице и отступил, так что гости беспрепятственно прошли в прихожую. «Гостиница» была обычной ночлежкой из числа дешёвых до неприличия – «минутка за сутки», и условия соответствующие.

Навстречу вымелась дородная хозяйка в линялом платье, с двойным подбородком и носом крючком. Все горячие приветствия полицейский немедленно пресёк взмахом руки, а учётчик вполголоса задал вопрос. Хозяйка мигом притихла и жестом позвала их за собой.

Вслед за мистрис Фрупп трое мужчин поднялись по провонявшей кошками лестнице, потом долго пробирались тёмными и захламленными коридорами. Повсюду на верёвках было развешано бельё, и полицы гадливо отводили его локтями, как путешественники в чаще – висячие лианы. Тянуло запахами подгорелой капусты, мокрых тряпок и грязных тел, кои вместе слагались в непередаваемый аромат нищеты. В потемках шаркали шаги и бряцали кастрюли, за одной дверью звенели стаканы и орали пьяные голоса; за другой – кто-то кого-то размеренно бил, через равные промежутки между ударами приговаривая: «Змеища, змеища!..». Под ногами порой хрустела то ли шелуха от семечек, а то ли тараканы.

Смутные тени из сумрака провожали гостей недобрыми взглядами. Ни полицев, ни «счетунов» в трущобах не любили, но связываться никто не желал. Анкервилл всё же не Вест-Шатонск на отшибе империи, где власть негласно отдана главарям банд и фабрикантам, а полиция боится заглядывать в «чёрные» районы.

Один раз их внимание привлекли странные звуки из тёмного закутка. Полицейский снял с пояса искровой фонарик, светящий от заведённой пружины: луч света пронзил затхлый мрак и озарил двоих человек. Один привалился спиной к стене, уставился в пустоту бессмысленными глазами и тихо хихикал, а с губ его тянулись блестящие слюни. Второй извивался на полу и хрипел от ужаса, с вытаращенными глазами и с пеной на губах отмахиваясь скрюченными пальцами от невидимых врагов. «Крипники». Полицейский сплюнул и погасил фонарь, оставив наркоманов во тьме наедине с грёзами и кошмарами.

Наконец все трое подошли к двери с оспинами от гвоздей на месте давно оторванного номерка. Хозяйка подобострастно замерла в сторонке. Учётчик отворил дверь в тёмную комнату, живо напомнившую ему тюремную камеру. На кроватях в три яруса вдоль стен сидели и лежали люди: кто-то обернулся к вошедшим. В дальнем углу двое подняли головы от разложенных карт.

– Эбнезер Банджи! – позвал учётчик. Выждал и хотел было повторить, но тут один их мешков тряпья на лежаке пошевелился и сел.

– Это я, – тускло проговорил он. Бывший старший учётчик выглядел жалко. Седые волосы свалялись и торчали вокруг лысины, щёки заросли щетиной. Вместо обычного небогатого, но опрятного костюма он был одет в изношенную рабочую робу не по размеру – штаны и рукава подвёрнуты. Беспощадная трущобная жизнь успела пройтись по старому мастеру грубым наждаком.

– Пройдёмте с нами!

Вот и всё, равнодушно подумал Банджи. Сейчас его отвезут на вокзал и посадят в прицепной вагон без окон, в котором осужденных увозят на север. Мысли о грядущей каторге его не пугали с того дня, когда он в одночасье лишился всего, что имел. После унизительного допроса в участке, когда от обиды и потрясения он не мог даже внятно ответить на обвинения, которые одно за другим кидали ему в лицо: после того, как вернулся домой и обнаружил свою квартиру опечатанной… Отнятая свобода – какой пустяк, если прежде у тебя отняли доброе имя.

К некоторому удивлению Банджи, его отвели в маленький закуток с выложенным плиткой полом и чёрными от плесени углами, где к стене были приколочены несколько рукомойников и помутневшее зеркало, а за ширмой из потолка торчал кран душа.

– Прошу вас умыться и привести себя в порядок, – спокойно молвил учётчик.

– Но я… – Старик растерянно оглядел себя при свете. И здесь случилось чудо. Один из полицейских нахмурился и что-то бросил хозяйке – та стремглав метнулась прочь, а спустя минуту явились двое жильцов. Один притащил два ведра воды, холодной и горячей, а другой принёс новенький туалетный прибор: помазок и бритву с перламутровой рукояткой. Откуда-то взялись даже зубной порошок, щётка и почти новый кусок мыла.

Чудеса продолжались. Пока Банджи мылся и брился, для него уже была собрана одежда – свежая рубашка, брюки в полосочку, поношенный, но приличный сюртук, и модные тупоносые жёлтые туфли. Даже галстук с фигурной булавкой, украшенной стразом. Все эти вещи, конечно же, были заложены когда-то хозяйке другими жильцами. Принарядившись, Банджи взглянул на себя в зеркало и поразился – теперь он больше походил не на себя прежнего, а на престарелого щёголя из салонов.

– Пойдемте, – окликнул учётчик. С каких это пор заключённых принаряжают перед этапом? Или его ждёт публичный суд?

Махомобиль отъехал от ночлежки и покатил по улице. Очень скоро мелькавшие снаружи фасады с выбитыми окнами и заколоченными дверьми сменились обычными улицами Тёмного города. Банджи думал, что его везут в Магистрат, но когда машина свернула на мост, совсем растерялся.

– Простите, ваша точность – обратился он к полицу, – нельзя ли узнать, куда мы едем? – Полицейский промолчал, зато ответил учётчик:

– Нам велено сопроводить вас по месту работы. – Это окончательно сбило Банджи с толку. «Работы»? У него больше нет работы!

Когда мобиль въехал во двор завода, он уже устал удивляться. У входа ждала небольшая процессия рабочих, и когда Банджи с помощью учётчика вылез из мобиля, раздались апплодисменты. Старик растерянно огляделся. Что это, какая-то злая шутка?

– Эбнезер Банджи! – Учётчик (как он теперь разглядел – не заводской, а магистратский, с нашивкой пристава на котелке) достал откуда-то гербовую бумагу. – От имени Магистрата уполномочен принести извинения за перенесённые вами неудобства! В связи с новыми открывшимися обстоятельствами дела, с вас снимаются обвинения в хищениях, преступно сфабрикованные бывшим управителем завода, покойным Фергюсом Герудом…

– Покойным? – охнул Банджи. Пристав не обратил внимания.

– …и гарантируется возмещение ущерба! – Он сложил бумагу и столь же официально добавил: – От себя позволю поздравить вас со вступлением в должность. Слава Вечному!

Не успел Банджи сформулировать всё своё непонимание в одном вопросе, как подошёл главный учётчик и пожал ему руку.

– Рад, что справедливость восторжествовала, мастер Банджи, – торжественно произнес он. – Позвольте проводить вас в кабинет! – Старик чуть не шарахнулся, когда за другую руку его схватила секретарша управителя, костлявая и сварливая старая дева.

– Я всегда верила, что вы достойны лучшего, Эбнезер! – со всем доступным ей пылом выдохнула она, чем смутила Банджи: он и не представлял, что кто-то на заводе знает его по имени.

Но в его кабинет – каморку без окон под лестницей, со столом и печкой – они не пошли. Вместо этого его повели по лестнице вверх, и вот уже распахнулись резные дубовые двери, и он зажмурился от непривычного света. Кабинет был огромен, с окнами от пола до потолка, с раскидистыми пальмами в кадках и громадным письменным столом. Стены украшали портреты Вечного и наместника Хайзенберга… Позвольте, это же кабинет управителя! Но почему?

– Я взял на себя смелость созвать внеочередное собрание, – сообщил главный учётчик. – По случаю Вашего вступления в должность!

– Какую? – слабо переспросил Банджи. Но тут его внимание привлек одинокий лист с гербовой печатью на столе. Он склонился, вчитался, да так и рухнул в мягкое кресло.

«В сложившейся ситуации…». Строки плыли перед глазами. «Отныне и до особого распоряжения… возложить обязанности управителя на старейшего и самого опытного сотрудника в должности не ниже…». И печать, которой заверяли только личные приказы Бертольда Хайзенберга.

– Это что же, я? – переспросил Банджи. Главный учётчик лишь улыбнулся.

– Какие будут распоряжения, мастер управитель?

– Эм… – Старик сглотнул. – Ну… Я бы чайку выпил, признаться. А потом, значит, собрание. – Он хотел было встать и пойти в свой бывший кабинет с закопченным чайником на печурке, будто в душе желая убежать от этого абсурда – но секретарша была уже тут как тут:

– Сию минуту, мастер управитель! Какого пожелаете – чёрного, зелёного, красного? С ромом, лимоном, ликёром?

– Хм, просто чёрного, пожалуйста. – Банджи присел обратно. Мысли путались. Он прекрасно понимал, что обвинения в кражах были шиты гнилыми нитками из пустой бумаги. Что виной его падению гадёныш Трепке, который, несомненно, донёс папаше-префекту о невольной оговорке на уроке, а тот шепнул кому надо в Магистрате – и те не преминули нанести удар по Геруду. Старый негодяй всегда заигрывал с Магистратом, немудрено, что он не стал защищать сотрудника: наверняка, повесил на него все собственные грешки под удобным предлогом…

Но сюрпризы сегодняшнего дня ещё не кончились. Не успел Банджи допить чай, как в дверь грохнули кулаком, и в кабинет стремительно вошёл посетитель – невысокий, кряжистый человек с пышными рыжими усами и выбритой по столичной моде, тремя «дорожками», головой. Пурпурная мантия и цепь с серебряной печатью на шее ясно говорили о его статусе.

– Моё почтение, мастер Банджи! – рыкнул он таким тоном, будто хотел вместо этого выругаться. Впрочем, городской префект муниципального хозяйства всегда говорил так.

– Ваша высокоточность! – Банджи хотел было вскочить и поклониться, но вспомнил, что он теперь вроде как главный, и лишь привстал из-за стола. – Чем обязан?

– Я намерен выразить вам поздравления! – Из уст префекта это прозвучало как угроза. Вслед за ним в кабинет робко просочился Трепке, и хотя вошёл он сам, впечатление было такое, будто отец втащил его за ухо. – Искренне надеюсь, что вы исправите всё то, до чего довёл завод этот подлый шулер Геруд!

– Приложу все усилия, – осторожно заметил Банджи.

– И, в первую очередь, прошу простить недостойное поведение моего сынка! – Префект с отвращением взглянул на Трепке. – Этот бездарь не оправдал моих надежд, так что сообщаю вам, что отныне ему отказано в моём покровительстве и в доме. Распоряжайтесь им, как вам будет угодно – можете хоть поставить его чистить печи в котельной, мне всё равно!

– Папа! – пискнул Трепке, и тут же сжался, когда разъярённый отец повернулся к нему:

– Молчи, позорище! Я всего в жизни добился сам, со дна выкарабкался, а ты чернишь моё имя! Твоя сестра – умница, инженер-строитель, а ты? Этот станок теперь в анекдотах поминать будут! Если это мне помешает на перевыборах, знай – ты мне больше не сын!..

Префект ещё некоторое время орал на съёжившегося отпрыска, после чего утёр багровую физиономию платком, кивнул Банджи на прощание («Чаю? Благодарю, нет – дела!..») и покинул кабинет. Наступившую неловкую тишину нарушил дрожащий голос Трепке.

– М-мастер Банджи… – проблеял он. – Прикажете мне… написать по собственному желанию?

Банджи поглядел на своего обидчика, раздавленного и жалкого. Припомнил его презрительный тон и высокомерные замашки, потом – только что виденную сцену… Вздохнул и отпил чаю.

– Ну, почему же, – спокойно ответил он. – Все в жизни с чего-то начинают. Мы ещё сделаем из вас специалиста… младший смазчик Трепке!