Текст книги "Книга Беглецов (СИ)"

Автор книги: Сергей Бессараб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Длинная, извилистая улица была освещена сотнями ламп: развешанных на козырьках подъездов, на протянутых через улицу верёвках, на балконах. Многие лампы двигались – они горели в людских руках, или были подвешены на шестах, привязанных за спинами торговцев с лотками.

Да, торговцев. Ибо во всю длину улицы раскинулся рынок, и как же он был не похож на респектабельный Рыночный Мост! Не было ни прилавков под навесами, ни магазинчиков – товары были разложены прямо на ступенях подъездов и на тротуарах, на расстеленных циновках и покрывалах. И выглядели они так, будто горожане выгребли из домов всё старьё и вынесли на улицы. Вот человек в фартуке, обвешанный гирляндами из нанизанных на проволоку деталей машин. А вот тётка с коромыслом на плечах, увешанным клетками с живыми белыми крысами. Вон там ворох растрёпанных учебников, и аквариум под лампой с живыми цветами и греющейся на камне гребнистой ящерицей, и целое семейство кукол – все латаные и чиненые, с пуговицами и шестерёнками вместо глаз.

И шум здесь был другим. Многие зазывали вполголоса, и торговали с оглядкой, и все выглядели настороженно – будто в любой миг готовы были подхватить товар и исчезнуть в подъездах и переулках. И друзья поняли, что попали на настоящий «ночной рынок» – в прямом и переносном смысле.

– Это та самая Карминовая Улица! – шепнул Коулу Рин, развернув карту. И тут же дёрнулся, когда за руку его схватила молодая, исхудалая женщина в цветастой накидке.

– Зачем тебе карта, милашка? – надтреснуто пропела она. – Купи гида! Я в городе всё и всех знаю, куда хотите проведу – только денежку вперёд! – Она улыбалась неестественно, лицо её подёргивалось, а когда придвинулась ближе, Рин со страхом заметил багровые, воспалённые дорожки от слёз на щеках. «Плакальщица», слёзкоманка – одна из тех, кто закапывает в глаза дурманное зелье, разрушая зрение и разум.

– Э, нет, тёть, – Коул пришёл на помощь, и выдернул друга из рук женщины. – Ты давай завязывай – а то самой поводырь нужен будет! – Они отошли, и чуть не налетели на неприметного типа в длинном пальто.

– Вы тоже пали жертвами несправедливого устройства общества, юные мастера? – с ходу поинтересовался тип. – Знайте, есть шанс всё исправить! В городе, где цвет заменил лицо – отчего не надеть маску? – Он откинул полу пальто – на подкладке были приколоты рядами «брямки» всех цветов. – Станьте вхожи в лучшие клубы и рестораны Зелёного, Жёлтого, Сиреневого районов! Всё без обмана!

– Нет, спасибо, – поспешил отказаться Рин. Глупость этой затеи была очевидна: бомтаунцы явно помешаны на сложных правилах поведения, а разве со значком передаётся их знание? Да и выглядели «брямки» подозрительно. Одна, жёлтая, явно была поддельной – не однотонная, а с улыбающейся рожицей, и забрызганная чем-то тёмным. Не кровью ли?

Типчик хотел ещё что-то сказать, но тут его схватил за грудки тощий, небритый юноша с горящими глазами.

– Собака! – гневно выкрикнул он. – Наживаешься на преступном разденении народа? Друзья! – обернулся он к ребятам. – Не слушайте его! Поддержите УПС – Унию Противников Сегрегации. Один город – один народ! – возвысил он голос. Тут же толпа взволновалась, люди надвинулись на парня со всех сторон и оттеснили мальчишек – никто явно не хотел шумихи. Коул и Рин поспешили выбраться из толчеи.

– Мобильные гудки! – тотчас гаркнул торговец-лоточник, сунувшись к ним. – Лучшие мобильные гудки, на любой вкус! – На лотке его были разложены гудки-клаксоны от мобилей, резиновые груши с медными раструбами. Торговец сжал одну грушу, и гудок гнусаво крякнул.

– Жабы ручные! Ни одной мухи в доме не будет!

– Чиню-лужу-паяю!

Многие торговали едой. На жаровнях шипело мясо, поджаривались бутерброды и грибы на прутьях. Толстая, крикливая тётка помешивала черпаком густую похлёбку из рубцов, ядрёно заправленную перцем и чесноком (от волны запаха мальчишки чуть слюнками не захлебнулись) и разливала по мискам. Другой торговец, напротив, был молчалив – джен, южанин из региона Дженовии, с раскосыми глазами и улыбчивым, смуглым лицом, в халате и широкополой шляпе. У него была ручная тачка с пыхтящей на ней пароваркой, и он продавал паровые пельмени.

От желания купить что-нибудь прямо сейчас и утолить голод Коула удержало лишь то, насколько подозрительно выглядел уличный рынок. Он предпочитал не брать еду у незнакомых торговцев – просто потому, что знал, как легко пообедать крысой или голубем, купленным торговцем у «крышников». Не траванёшься, так заразишься, а то и паразитов подхватишь. Рин лишь тоскливо вздохнул.

– Я вчера дома баранину замариновал, – пояснил он. – С лучком, чесночком, морковочкой. Думал рагу сготовить… Так и ждёт небось. – Он грустно шмыгнул носом. Коул сочувственно взглянул на друга, и потянул его за собой. Надо найти им поесть.

Лишь один раз его внимание привлёк одноногий нищий на костылях, что торчал под освещённой лампами доской для объявлений на стене дома. На груди у калеки висела табличка: «Я НИ ПАБИРАЮСЬ».

– Что, парень, не веришь? – сипло заорал нищий, сощурив глаз (второй заплыл синяком). – Ха! Думаешь, герой Болотной Войны станет побираться? – Он показал на тусклую медальку на драной куртке.

– Я воевал, да! Чёрная Топь – темень хоть в морду дай, сверху дождь, снизу грязь, пиявки! И чудовища: капитана Кураму живьём схрупали – вынырнула образина, и утащила в топь, только фуражка поплыла. А как сошлись с Железным Флотом – бум, бах, повсюду взрывы, ночь горит! А потом нашей канонёрке, «Жозефине», всадили в борт снаряд – и ногу мне осколком… – Он утёр слезу с небритой физиономии. – Знаете, чем я тут занимаюсь? – без перехода спросил он.

– Ну? – Коулу дела не было, но любопытство победило. Нищий поманил их грязным пальцем. От его фигуры разило ядрёным перегаром.

– Я продаю информацию, – понизив голос, сообщил он. Несколько зевак остановились поодаль, заинтересовавшись. – Всё для рисковых молодых людей, по самым низким ценам. Помогу выйти на след худших врагов Империи: родина меня забыла – но я ей верен, так-то!

– Да тебе-то откуда их знать, врагов? – не сдержал скептицизма Коул.

– Как откуда? Да их все знают! – Калека ткнул пальцем себе за спину, на рекламный щит, где были расклеены три портрета. Мальчишки присмотрелись: в Анкервилле лица преступников клеили только на стендах перед полицейскими участками – мимо которых оба избегали проходить.

На первом был изображён мужчина такой наружности, что Рину сразу вспомнилась его фантазия о таверне. Только если Гежчи сошёл бы за кабатчика, то рожа с плаката годилась на роль настоящего пиратского капитана! Человек был огромен – даже по портрету было понятно: с громадной бородищей на всю грудь, с торчащими усами. Глаза скрывали круглые тёмные очки на горбатом носу, голова была повязана платком. В общем, портрет был не слишком информативен.

«Зигвард Торм», гласила подпись. «Изв. под кличками «Полковник» и «Чёрный Пират». Член мятежной организации «Красные Ягоды». Виновен в преступлениях против Империи: терроризм, грабежи, провокации, подрывная деятельность».

Со второго плаката хмуро смотрела молодая женщина, совсем девушка. Широкоскулая и курносая, с недовольно поджатым маленьким ртом и родинкой на щеке. Коротко остриженные волосы были по-мальчишечьи зачёсаны набок, так, что её можно было принять за парня – если бы не имя:

«Вивьенте Ламора. Изв. под кличкой «Кобра», также «Красная Лилия» и «Огонёк». Член мятежной организации «Красные Ягоды». Виновна в преступлениях против Империи: грабежи, подстрекательство, подрывная деятельность».

Наконец, третий плакат изображал молодого человека с дерзкой улыбкой на лице. Собранные в хвост волосы были подкрашены мазками рыжего, ухо украшала серьга, а на шее виднелась татуировка – кажется, штурвал и якорь. «Ардис Хан. Изв. под кличкой «Метеор». Бывш. боевик террористической группы «Пламенники». Виновен в преступлениях против Империи: поджоги, саботаж, провокации». Под каждым плакатом перечислялись особые приметы, и была обозначена награда за голову (да такая, что Рин изумлённо покачал головой, а Коул восхищённо ругнулся шёпотом). Под портретом рыжего юноши цифра награды была зачёркнута, и крупно дописана вдвое большая, а также краснел штамп: «ОСОБО ОПАСЕН».

– Экие деньжищи, а? – с хитрым видом шепнул нищий. – А мне-то вся награда – родине послужить! Ну, и часок на пивко: что вам стоит?

Коул никого ловить не собирался; и Рин – тоже, но убогий вид калеки пробудил в нём жалость. Он сотворил полупрозрачную монетку-час и протянул «информатору».

– Спаси тя Вечный, внучок! Значит, слушайте. – Нищий помедлил. – Я видел Полковника дней пять тому. Иду я по улице Медных Роз, и на перекрёстке с Теплоцентральной вдруг смотрю – что за оказия? Ни мобилей, ни людей, и фонари как-то мигают нехорошо. И тут вижу, по улице во такой бугай идёт, и тень от него выше домов. Тут я смекнул – это ж Полковник! Я за ним бочком-бочком. Идёт он, сворачивает на Стекольщиков. Я в переулок следом, чтоб перехватить. Выхожу на улицу – что за жуть? Где проход был, теперь стена. И тут на меня тень упала. Оборачиваюсь – а он позади! Огромный, как шагоход, на поясе два… три пистолета, и сабля! И ухмыляется, зубищи в бороде – во! Тут меня слабость взяла. А этот монстр подступил, схватил меня… – Нищий набрал в грудь воздуха.

– И отгрыз мне ногу! – заорал он так, что мальчишки отскочили. – Ноженьку мою! И жрать стал! вся бородишша в кровишше!

Зеваки поодаль расхохотались. Видимо, фокусы старого пьяницы были им давно знакомы.

– Ты что несёшь? – Коул был готов к чему-то такому, и всё равно, вспыхнул от стыда и злости. – Ты ж говорил, что на войне потерял!

– А? О, ещё как! – бодро закивал калека без малейшей паузы. – Я ж рассказывал, али не слушали? Бой был, аж ночь горела! а потом в борт снаряд – и осколком, по самую задницу!..

Коул стиснул зубы и потащил Рина прочь.

– Пошли, – с досадой процедил он. – Он последние мозги в бухле потопил!..

Наконец рыночная суета осталась позади. Вокруг снова простирались тихие, малоосвещённые улицы. Вот мальчишки вышли на мост через узкий канал, зажатый меж рядами домов. Здесь Коул остановился у перил и достал из кармана «медиафолио».

– Ну, что там?

– Смотри. – Коул провёл пальцем по бумаге, и вновь картинка ожила. Рин следил за ней сперва с недоверием, но потом брови его удивлённо приподнялись, и он опёрся на перила рядом с другом.

Сюжет длился недолго – чуть больше минуты: но в него вместилось очень много странного.

…Улица незнакомого города. С первой секунды – мельтешение пёстрых красок, толпы людей: весёлые лица, невероятные и разнообразные костюмы, диковинные причёски. У одних по одеждам бегут живые изображения и надписи, у других глаза скрывают странные очки в виде литых стеклянных забрал или «монеток» на глазах, а над головами вспыхивают в воздухе призрачные картинки, буквы и знаки. Над толпой кружат, будто жуки, маленькие летучие механизмы. Дома невероятных форм, будто паруса, стебли цветов или спирали, и все сверкают сталью и стеклом. И выше всех зданий – тонкая башня-игла, белоснежный обелиск, по которому снизу вверх пробегают цепочки синих огней.

Потом вид вдруг прыгнул куда-то вниз, будто смотрящий взлетел в небо: город уменьшился, слился в сетку улиц-морщин на берегу моря. И лишь башня-игла сияла белой звездой. Вот уже отдалившаяся земля затянулась облаками, и уменьшилась до шара планеты в чёрной пустоте. И по всему шару сверкали белые звёздочки, опоясывая планету неровной, ломаной линией. Цепь башен по всей Земле…

Но вот картинка потускнела. Башни всё так же сияли, но всю остальную планету окутал сумрак. А потом изображения начали сменяться резкими вспышками – все в серых тонах.

…Пустыня, занесённые песком заброшенные строения и ржавые решетчатые вышки, будто с картинок про нефтедобычу. Запрещающий знак на ограждении из колючей проволоки продырявлен пулями, на столбе ограды сидит стервятник.

…Иссохшие от голода чернокожие дети протягивают пустые миски навстречу солдату в невероятных доспехах и с оружием на ремне. В глазах детей жалобная надежда, в глазах солдата – лишь тупое равнодушие.

…Завалившийся на бок ржавый корабль на мелководье, борта зияют ранами пробоин. Разрушенный порт, замершие подъёмные краны, будто скелеты динозавров.

…Город из серых домов-коробок, затянутый дымом и бурым туманом – в котором тонет кровавое закатное солнце.

…Летающий остров сотрясают взрывы, вспухают огненные вспышки, он накреняется и медленно падает, окутанный дымом.

…Толпа разьярённых, беззвучно орущих людей ломится через врата в бетонной стене. Цепь солдат оступает, ощетинившись стволами: но вот сверкают вспышки выстрелов, и белые росчерки прошивают толпу…

И – тьма. Но когда уже казалось, что всё кончилось, во тьме вспыхнула звёздочка, разгорелась янтарным светом и превратилась в камень, зажатый в руке. Камень Времени, хронолит.

Новая картинка. Город в окружении горных склонов, на берегу искрящегося под солнцем озера; кварталы раскинулись кругами и полукольцами меж садов и парков, игрушечные дома с черепичными крышами соседствуют с фантастическими зданиями-кристаллами. Вот мастерская или лаборатория, всё сверкает белизной, расхаживают учёные в голубой форме. Вот они собрались у двери, в круглом окошке которой сияет янтарный свет, и что-то записывают в блокнотах. Вот женщина в защитных очках берёт щипцами из ниши странной машины светящийся хронолит и ставит на подставку, к другим таким же. И, наконец, возникли несколько учёных, и один из них торжественно протягивал зрителю Камень Времени в ладонях.

Картинку затянуло синевой, и на синем поле прорезался золотой рисунок – песочные часы из двух треугольников, заключённые в круг. Потом круг разомкнулся сбоку, а в часах истаяла косая черта, и рисунок превратился в стилизованную букву «S» (больше похожую на отражённую «Z») внутри большой «C». И под ним гордо проступило сияющее слово:

«ChronSortium».

И картинка угасла.

– «КронСорциум»? – растерянно повторил Рин. – Что это?

– А чтоб я знал. – Коул покосился на друга. – Тебе это странным не кажется?

– Ну, это про Бывших. Потрясающе, конечно, но в конце… Погоди. Откуда у них?..

– Ага, – кивнул Коул. – Я, пока шли, тоже подумал. Жрецы учат, что Бывшие до Конца доигрались, потом пришёл Вечный и дал людям власть над временем. А теперь получается, что Бывшие уже умели создавать Камни?

– Точно, – Рин был обескуражен. – Ох! А мы это у Гежчи украли!

– И что? Думаешь, он на нас полицам нажалуется, и сам себя спалит?

– Нет, но!.. А мы-то сами, если вдруг что, как будем объяснять, откуда у нас такое?

Коул поглядел на чёрную бумажку в своей руке. Подумал о том, какое чудо технологий сотворили Бывшие; как ему, фанату всякой техники, всегда хотелось иметь хотя бы одно из их запретных сокровищ… Вздохнул, и разжал пальцы.

Ветер подхватил листок и понёс над каналом; вот он коснулся воды и поплыл. В последний раз он мелькнул в ряби от фонарей на воде, затерялся и пропал из виду.

– А никак не будем, – сказал Коул. – Ну, пойдём уже!

Глава 15

Поезд вползал на станцию Белого района Бомтауна словно бы на последнем издыхании, истратив за время пути весь точно рассчитанный завод маховиков и заряд Камней Времени. Вот он в последний раз содрогнулся, и замер у промежуточной платформы; грохнули металлом тормоза, пневматическая система зашипела, стравливая воздух.

Грузный рабочий-осмотрщик, насвистывая в усы, не спеша шагал вдоль вагонов. Поезд был типичным «скотовозом» из Вест-Шатонска – перевозил продукцию пищефабрик и сезонных рабочих. Поэтому большинство вагонов были старыми, с дощатыми щелястыми стенами. Вот рабочий подошёл к двери первого вагона, вставил в наружный запор стержень-рычаг и отомкнул… Но стоило ему отодвинуть в сторону дверь – как его чуть не сбил с ног выскочивший из вагона человек. Придерживая фуражку, осмотрщик в изумлении попятился.

– Где выход к вокзалу? – отрывисто и без приветствий спросил незнакомец. Вид у него был такой, что осмотрщик невольно вспомнил виденную недавно в стереотеатре пьесу про солдата, вернувшегося с войны слепым инвалидом и мстящего бандитам, захватившим власть в его городке. Гость очень уж походил на того солдата: голова его была перебинтована, порванное и продырявленное кое-где пальто напоминало солдатскую шинель. Глаза скрывались за зелёными очками.

– Вон там, – указал пальцем рабочий. – Постойте, а…

– Отлично, – кивнул Иноканоан Друд, и обернулся к вагону. – Хилл, за мной!

Инспектор Хилл выбрался следом. Его приличный костюм был измят, кое-где к нему пристали соломинки. Вид у инспектора был ошалелый – как у любого, проехавшего от Анкервилла до Бомтауна в скотном вагоне. Пока рабочий собрался с мыслями, чтобы спросить, кто они вообще такие – Друд уже размашисто шагал по платформе; Хилл с трудом нагнал его.

– И часто вы так путешествуете? – на ходу выдохнул инспектор, выразив одной фразой всё впечатление от поездки.

– Постоянно, – бросил Часовой.

Хилл был промышленным инспектором, и за годы работы привык к путешествиям по всей Империи. Но то были неспешные и распланированные поездки в приличных купейных вагонах, со свежим бельём, чаем в стаканах, билетами из хрусткого жёлтого картона с длинными строчками цифр (так как даты и календари были запрещены, железнодорожники пользовались сложными кодами)… Теперь же события неслись вскачь, как укушенная слепнем лошадь.

После схватки на вокзале было много шума и суеты. Друд наотрез отказывался ехать в больницу, и с трудом дождался срочно вызванного врача. Тот, к счастью, оказался хронистом, лишних вопросов задавать не стал, и действовал быстро. В медпункте вокзала он обработал раны Часового, наложил швы и перевязал. Рану на плече он щедро залил коллоидом, остановив кровь, а потом прибег к дару – и заживил, оставив лишь красноватый шрам, похожий на вросшее в кожу уродливое насекомое. Хилл с почтением следил за процедурой. Все хронисты умели воздействовать на неживую материю, но лишь процентов десять из них могли работать с живой. Такие становились врачами… либо Часовыми.

Взбодрившись после исцеления, Друд рвался в погоню. Увы, быстровоз-шнеллер, на котором он прибыл в Анкервилл, требовал подзавода маховика и техосмотра, на что ушли бы часы. Из задержанных на станции поездов к немедленному отправлению был готов лишь «скотовоз» из Вест-Шатонска: Друда это полностью устроило.

Хилла он взял с собой потому, что его хронометр мог пригодиться в поиске. Сначала он просто хотел конфисковать часы у инспектора – но Хилл упёрся, сославшись на какие-то бюрократические сложности и правила. Друд плюнул и согласился – понимая, что на самом деле инспектору просто хочется действовать: ему невыносима мысль остаться один на один со своей виной, после того, как был задержан его отец (которого, надёжно обездвиженного ещё минимум на пару часов, увезли в участок).

Для Хилла путешествие вышло ужасным – в тёмном, душном вагоне, разделённом дощатыми перегородками на стойла и пропахшем скотом. В дальнем конце светила лампа. Там собрались сезонные рабочие, возвращавшиеся с вахты на пищефабриках домой, в предместья Бомтауна. Одни шлёпали картами, другие пускали по кругу бутыль картофельного самогона и нескладно орали песню. В загонах оживлённо хрюкали свиньи, вторя пению.

Ехать в такой антисанитарии, тем более с раненым, Хиллу казалось невообразимым – но Друду было плевать. Они устроились в тёмном закутке, где сквозь щели вагонной стенки прорывался ветерок. Где-то на полпути свинья, с интересом принюхивавшаяся к Часовому, просунула рыло между досками загородки и начала жевать край его пальто. Друд разъярился, и треснул скотину по пятаку. Было много визгу, а потом и ругани, когда подвыпившие рабочие возмутились, и полезли заступаться за «животинку». Светить значком Друд не мог, и дошло бы до драки, если б рабочие не разглядели на шее Хилла оранжевый платок хрониста, и не отступились бы. И всё равно, до конца поездки на них смотрели косо.

Часовой и инспектор миновали переход, и поднялись на соседнюю платформу. Здесь всё было озарено холодным светом карбидных фонарей, шатались длинные, чёрные тени. Кажущиеся одинаковыми фигуры в тёмных мундирах и белых касках выстроились цепью вдоль состава, и свет фонарей блестел на примкнутых штыках карабинов; другие прохаживались по перрону с псами на поводках. Экипаж поезда и злополучные пассажиры-работяги были согнаны в кучу на дальнем конце платформы.

Поезд, успевший уйти из Анкервилла до закрытия вокзала, был оцеплен полицией.

– Стой! – Навстречу им выступил полиц с нашивками лейтенанта. Друд на ходу откинул полу пальто и показал значок. – Моё почтение, мастер, – ничуть не смутился лейтенант. – Докладываю: поезд полностью досмотрен.

– И?..

– Вскрыты пломбы на одном из контейнеров в третьем грузовом полувагоне. Мы ничего не трогали, но это вполне может быть…

– Где?

По скобам снаружи полувагона Друд вскарабкался наверх, прошёл к ящику с подломленной крышкой, и опустился на одно колено. Потрогал пальцем ссадины на дереве, даже понюхал, и покачал головой.

– Ломали изнутри, – сообщил он, спустившись обратно. – Это точно они, Хилл. Вылетели наши птенчики из гнёздышка!

– При осмотре нашли вот это, – один из полицев поднёс завёрнутую в тряпку монтировку. – Но следы от поезда не ведут, наши собаки ничего не учуяли.

– Значит, спрыгнули раньше, – процедил Друд. – На подъезде к городу. Ах, змейская сила… Больше ничего?

– Пусто! – Один из полицев посветил фонариком внутрь открытого грузового вагона; тускло блеснула пара пивных бутылок на полу. Друд задумчиво потёр подбородок.

– Какие будут указания? – решился напомнить о себе лейтенант.

– Пока никаких. Хотя… Вот что, возвращайтесь в расположение, и передайте начальству вот эту ориентировку. – Друд достал из-за пазухи мятый листок со словесным описанием мальчишек. Один из полицейских подал ему карандаш, и Друд нацарапал на обороте строчку букв и цифр: секретный код, подтверждающий, что приказ отдал Часовой. – Передайте, пусть разошлют по всем патрулям и информаторам.

– А мы?..

– А мы, Хилл, займемся поисками по своим каналам. За мной!

Хилл поймал себя на том, что за истекшие часы начал привыкать к этим словам. В детстве отец водил их с Виви в театр, на «Клепсипольского купца» (мама сердилась и говорила, что такие спектакли не для детей – а маленький Кальдеус потом возмечтал стать детективом). Так вот, сейчас он неприятно напоминал сам себе простоватого доктора Ланселя, по пятам следующего за гениальным сыщиком Шейлоком Холмсом.

Хилл и Друд вошли под ярко освещённые, беломраморные своды вокзала. Кругом суетились пассажиры, носильщики тащили чемоданы и катили тележки с багажом, а громкоговорители вещали об отправлении поезда до столицы.

Бомтаун был узлом слияния трёх железных дорог. Южно-Западной Магистрали от самого Клокшадта. Безель-Рут – железной дороги через Оскаленные горы, охватывающей дугой всю северную границу, по которой шли поезда с углём и железом из шахт. И Третьей Радиали, которая от столицы вела до самой границы Империи, в чужие, неизведанные земли Запределья. Поэтому вокзальная толпа выглядела удивительно пёстрой. Вот группа шахтёров с лицами, серыми от въевшейся за годы пыли. Вот благопристойного вида семья, одетая по столичной моде, что-то обсуждает у касс. А вокруг одной из колонн расселись на вещмешках солдаты в серых мундирах Особой Армии, с винтовками за спиной и штыками на ремнях – должно быть, их перебрасывали в Запределье.

Друд стремительно скользил через толпу, как ищейка сквозь лесную чащу. На ходу он взял Хилла за локоть.

– Возьмём таксомотор, – пояснил он вполголоса. – Запомните, едем до площади Терции, район Чёрного Тюльпана!

Они вышли из здания вокзала на широкие ступени, уходящие вниз, к полукруглой привокзальной площади, вымощенной жёлтым камнем и озарённой фонарями. Сгрудившиеся по краям её мобили походили на стайку жуков, что сползлись на лужицу мёда. А за пределами площади вздымались из тьмы сверкающие гранёные здания, вспыхивали и струились огни. Городской шум накатывал, как рокот прибоя. Хилл бывал в Бомтауне не раз, но теперь взглянул на него другими глазами: как отыскать двоих беглецов в таком огромном городе?..

– Такси, такси берём! – Шофёры надвинулись со всех сторон, выкрикивая цены. Теперь инспектору стал ясен смысл указаний Друда: на Часового, выглядевшего оборванцем, они не обратили внимания, а вот Хилл выглядел как вполне приличный, хоть и помятый, клиент. Он наугад выбрал таксиста – улыбчивого, смуглого парня-южанина с нитью бусин на левом виске.

– Ээй, не боись, родной – домчу быстрее ветра! – заверил он, отворяя перед пассажирами дверцу. Друд и Хилл забрались на сиденье, и будто очутились внутри резной шкатулки. Сиденья были обтянуты сетями из деревянных бус и морских узлов, потолок обит узорчатой красно-жёлтой тканью. И каждую поверхность украшали картинки в резных окладах – сплошь человечки в гирляндах цветов, киты, рыбы и морские волны. Даже на приборной доске красовался пузатый, золочёный идол в окружении маленьких свечек. Как будто водитель изо всех сил пытался превратить машину в святилище.

Вот под капотом застрекотал и защелкал двигатель. Водитель перевернул песочные часы на приборной доске, отмеряя время поездки, вырулил со стоянки, и машина покатила по улице, набирая скорость.

– Куда мы едем? – осмелился вполголоса спросить Хилл. Водитель вставил в гнездо на приборной панели цилиндр фонографа, нажал рычажок, и по салону разлилась приятная, напевная мелодия; таксист с улыбкой замурлыкал в такт, постукивая пальцами по рулю.

– В розыскной отдел, – снизошёл до ответа Друд.

– Но разве нам не нужно в полицейское управление?

– Это дело государственной важности, – Друд неотрывно смотрел в окно поверх очков, будто надеясь случайно заметить среди прохожих двоих мальчишек. Ни на секунду Часовой не позволял себе ослабить бдительность. – Сперва им займётся Ведомство Внутренних Отношений. Поверьте, наши возможности куда шире.

– Только не говорите мне про колдовство, – нервно усмехнулся Хилл. Он был хронистом, связанным присягой и посвящённым в некоторые запретные тайны, но про Часовых знал не больше простого обывателя. Малочисленное и закрытое Ведомство Внутренних Отношений, якобы занимавшееся улаживанием разногласий меж прочими Ведомствами, на деле являлось госбезопасностью – в которую, помимо прочего, входил таинственный «Четвёртый Секретариат». То есть, Часовые: говорят, их прозвали так именно от аббревиатуры «ЧС». Чем занимались остальные три секретариата (и были ли они вообще), возможно, не знали даже сами Часовые.

– Колдовства не бывает. Есть лишь…

– А-а-а, черти морские! – завопил вдруг водитель. В лицо ему полыхнули фары – прямо на них вырвался встречный мобиль, обгоняя движение. Таксист крутанул руль, и удачно разминулся с лихачом. Но таксомотор проехал прочти впритирку к тротуару… и наехал колесом на разбитую бутылку, застрявшую в решётке водостока.

Дутая шина лопнула. Друд инстинктивно пригнулся, приняв хлопок за взрыв – а миг спустя его мотнуло всторону и приложило раненым ухом о дверь: машину повело. Водитель с проклятиями выкручивал руль. Таксомотор протащило несколько метров юзом, он зацепил оголившимся колесом о мостовую, высекая брызги-искры – и влетел капотом в пожарный гидрант на тротуаре. Вверх на добрые два этажа весело ударил фонтан воды.

Хилл с трудом оторвал лоб от подголовника переднего сиденья, и охнул. Перед глазами всё плыло, в голове саднило. Рядом завозился Друд:

– Эй! Хилл, вы живой?

– Кажется…

– Отлично. – Друд распахнул дверь, вылез наружу и вытащил за собой Хилла. Часовой морщился и шипел сквозь зубы: на бинтах опять проступила кровь. Таксист уже вылез, и со скорбным видом обходил пострадавший экипаж. И над всем этим сверху лил искрящийся дождь из струи гидранта. Поодаль (чтобы не попасть под брызги) собралась небольшая толпа, и тревожно переговаривалась.

– Лодка течь дала, приплыли! – печально сообщил таксист Хиллу, и с досады пнул колесо мобиля. Но быстро взял себя в руки, и улыбнулся. – Что ж, значит, так сошлись пути. Возблагодарим же судьбу, что живы и целы! – И добавил что-то на непонятном языке – наверное, одну из мантр, которые так любят южане. Хилл диковато взглянул на него. Он слышал, что народы Солнечного Берега исповедуют свою веру, которая учит смиренно принимать как радости, так и беды – и всё же, это было странно.

Друд с отвращением ругнулся. А потом сошёл с тротуара на проезжую часть – и встал на пути у машин, раскинув руки, в сиянии фар и блеске падающих капель. Точь-в-точь Пророк Последнего Дня из пьесы про Конец Времён.

Машины взорвались гудками. Два мобиля вильнули в стороны и объехали безумца: третий взвизнул шинами, и затормозил перед Часовым. Это был дорогой, модный «хоро-ла́ндо» c откидным верхом и серебряной радиаторной решёткой в виде языков пламени.

– Эй, приятель! – негодующе заорал водитель: румяный, упитанный господин с ухоженными усами и прилизанным пробором. – Ты что, слепой? Пошёл вон с дороги!

– Что он себе позволяет? – визгливо вопросила его спутница, густо накрашенная девица в шапочке с перьями, с полосатым боа́ из меха островного лемура на шее. – Выйди и задай ему трёпку, ну же!

Друд подошёл вплотную к машине.

– Я не знаю, крипса ты нажрался, или ещё что, – продолжал возмущаться водитель, – но я тебя…! – Тут Часовой откинул полу пальто, и значок-паучок сверкнул красной звездой. Водитель запнулся, булькнул горлом и выпучил глаза.

– Мне нужна твоя машина, – вполголоса сказал Друд. – Отвезёшь нас куда велено, и никому ни слова. Ясно?

– С-слушаюс', – прозаикался усач.

– Что такое? – взвизгнула дива, ничего не разглядевшая и не понявшая. – Чего ты сидишь, живо, сделай что-нибудь!

– Выходи, – страшным голосом выдавил усатый. – Пошла вон! – рявкнул он уже громко: и, распахнув дверцу, силой вытолкнул опешившую и ничего не понимающую красотку на мостовую. Хилл влез на заднее сиденье, Друд плюхнулся на переднее. Захлопнув дверцу, он прищемил девице кончик боа – и, когда машина тронулась с места, оно сорвалось с её плеч, и победно затрепыхалось за мобилем, будто знамя.

Дива осталась стоять на проезжей части – ошеломлённая, с голыми плечами, под льющей с неба водой – потерянно глядя вслед.

* * *

Чёрная карета, запряжённая четвёркой белых лошадей, свернула на обсаженную красными каштанами улицу и остановилась у одного из домов. Молодая парочка, завидев экипаж, поспешила перейти на другую сторону улицы. Постовой полиц хотел было указать вознице, что здесь нельзя парковать кареты, но пригляделся и поспешно отвернулся.