Текст книги "Книга Беглецов (СИ)"

Автор книги: Сергей Бессараб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава 13

Нигде, кроме Анкервилла, Коул не бывал. И в своих поездках на Свалку привык, что город заканчивается и начинается вдруг. Тянутся мимо родные «тёмные» кварталы, потом краешком трущобы, чахлые предместья – и всё. Свалка находилась за городом, как и вокзал: вообще, заводы и вокзалы (да и любые объекты, на которых активно использовались Камни Времени) всегда строились подальше от жилых районов, во избежание аварии.

Бомтаун же начался исподволь, незаметно. Сначала замелькали огни деревенек. Коул удивился: разве может расти что-то в вечной ночи?

– Грибные хозяйства, – пояснил Баргудо. Среди барачных домов светились стеклянные купола теплиц, будто огромные лампы. – Растят чистые грибы, не болотный дикорост… А вон дрожжевые фермы, – во тьме проплыли мимо тёмные громады башен, и холодный ветер принёс кисловатый, сырой запах.

Поезд сбросил скорость, будто устал, и не спеша втягивался в город. Зарево огней разгорелось на пол-горизонта, кое-где его прокалывали яркие сполохи. А в стемневшем небе высыпали звёзды.

Друзья заворожено разглядывали мерцающие огоньки в сливово-синей небесной тьме. Они одновременно манили и пугали. Ночь в культуре Империи была символом греха: в Ночную провинцию ссылали на каторгу, а воров и мошенников называли «ночным народом»… Облака плыли по небу, скрадывая звёзды. Один огонёк привлёк внимание Коула – он был ярко-красным, и двигался.

– Глядите!

– Где? А, это дирижабль, – сощурился бродяга. – В Бомтауне воздушная база для махолётов, и небесных торговцев они тоже принимают…

Его прервал механический писк. Баргудо осёкся, и задёрнул рукав пиджака. Во мраке вагона циферблат его часов светился оранжевым: вот он мигнул, и писк повторился.

– Ох. А песочек-то капает, – виновато усмехнулся трагик. – Жизнь утекает, как песок в часах, и не перевернуть их нам вовеки. Неловко вас просить, юноши, но не одолжите ли часочком?

– Вы что, совсем?.. – ужаснулся Рин, да и Коул почувствовал холодок.

Писк означал, что на часах у человека оставалось не больше суток. Оттого совсем поиздержавшихся прозывали «пискунами», или «мотыльками». Обычно их сторонились – доведённые до отчаяния люди готовы были на всё ради продления жизни, вплоть до грабежа.

Ведь когда остановятся Часы – с ними вместе остановится сердце.

– Конечно, – заторопился Коул, опасаясь, что доверчивый Рин полезет в сумку за шкатулкой с деньгами (всё же мало ли). У него самого оставалось пять дней с небольшим, но он без колебаний сотворил монету-день и протянул актёру.

– Благослови ангелы твою доброту!

– Да ладно, всего-то…

– Не только день цени, но каждый час, – возразил Баргудо. – Порой одной лишь минуты довольно, чтоб жизнь спасти, иль поломать навеки. К слову, юноши, ваша остановка!

Поезд проползал насыпью над оврагом, по берегам которого темнели строения. Коул и Рин взялись за руки, приготовившись к прыжку.

– Удачи, – непривычно кратко пожелал Баргудо.

– Спасибо вам, – неожиданно для себя обернулся Коул. – Серьёзно.

– Да! – поддержал Рин. – И вам удачи, и вообще…

– Ну, полно, друг. Не говори «прощай» – и, может быть, судьба сведёт нас снова… Всё, пора: вперёд!

И мальчишки спрыгнули.

Жизнь в бедном районе учит осторожности, и Коул до последнего втайне ждал подлянки. Ну как, тут они переломаются, а хитрый бродяга обшмонает их тела? Но склоны оврага поросли упругими чёрными мхами – так что они скатились вниз, ничего не разбив.

– Ух! Цел, Ринель?

– Ага… – Ребята поднялись, отряхнули одежду от моховой влаги. Проводили взглядом поезд – им ещё почудилась фигурка бродяги, машущего им из вагона: а потом огни поезда скрылись за пакгаузами.

Мальчишки немного постояли, вдыхая чужой воздух с запашком ночной сырости, гари и чего-то ещё. По дну оврага протекала хилая речушка, и в ней отражалось зарево города на том берегу.

– Ну, что, пойдём?..

Городские предместья напомнили Коулу родной Тёмный город; только этот и правда был тёмным! По сторонам улицы гнетуще громоздились многоэтажные дома, тянущиеся в тёмное небо дымоходами. Пугало то, что стены были слепы – ни одного окна. Лишь тусклые фонари горели над крылечками подъездов.

Под одним таким фонарём Рин остановил Коула и скинул с плеча сумку:

– Давай посмотрим, что твоя ма… ну, что у нас есть.

Кроме шкатулки, в сумке обнаружилось немногое. Пара комбриков, раскладная кожаная аптечка с пузырьками пилюль и капель в кармашках, несколько стальных стержней с загибами на концах (Коул с изумлением догадался, что это отмычки – даже представить, что у мамы такое есть, было дико). А ещё выкидной нож с деревянными «щёчками» рукояти. Коул нажал скрытый выступ, и в свете фонаря тускло сверкнуло лезвие в пядь длиной; он попробовал его пальцем, сложил и спрятал нож в карман.

Деньги из шкатулки поделили поровну. Когда Коул шепнул про себя «Время – моё!», и увесистая горсть монет растаяла в ладони без следа, он взглянул на Часы, и даже не сразу поверил своим глазам: у него на счету разом оказалось больше трёх лет! Сколько он себя помнил, в первой тройке «окошек» счётчика у него были одни нули.

– Надо какой-нибудь план города найти, – Рин запахнул на груди куртку и слегка запинался. Коулу тоже было зябко: здесь, в землях вечной ночи, было довольно прохладно. – Чтобы хоть знать, где этот район Шпиля.

– Найдём… Берегись!

Из-за поворота вдруг полыхнул ослепительный свет, и Коул едва успел отдёрнуть Рина с дороги – тут же мимо пронеслись несколько двухколёсных машин с ярко горящими фарами, увешанные цепями и флажками. Седоки разразились хохотом, бранью и свистом; и крики их растаяли в воздухе, когда стрекочущая стая исчезла в конце улицы.

– Ничего себе! – выдохнул побледневший Рин.

* * *

Коул думал, что они просто спросят у кого-нибудь дорогу. Но редкие прохожие будто не замечали их, и прятали лица в воротниках плащей… А потом фонарей на улицах стало больше, откуда-то возник негромкий, нарастающий шум – и вдруг, неожиданно для себя, друзья вышли на освещённую улицу. И сразу отпрянули, когда мимо проехал махомобиль, а навстречу ему ещё один; и ещё, и вон!.. Машины текли по улице рекой горящих фар и стальных бликов на крыльях.

Улица поражала. Огромные здания почти не имели окон, лишь кое-где виднелись ряды узких бойниц. (И то, зачем окна там, где не бывает природного света?). Зато каждый дом был словно высечен из гранита – сплошные прямые линии, рёбра и перемычки, нависающие уступы балконов. Карнизы бугрились кубическими орнаментами; а фасады украшали барельефы и мозаики тусклых тонов – сплошь сцены трудов и подвигов. Угловатые людские фигуры заносили молоты и кирки, лили металл, клали шпалы. Резкие тени и отсветы оживляли картины, казалось, что великаны сейчас сойдут со стен и зашагают через толпу.

И свет. Всё вокруг сияло и перемигивалось; радужные сполохи вставали над улицей. Горели керосиновые и газовые фонари на столбах; лампы подсветки отбрасывали на фасады зыбкие параболы света. Сияли уличные вывески – и витражные, освещённые изнутри, и невиданные, сплетённые из неоновых трубок всех цветов. Вспыхивали и гасли лампы, отчего изображения менялись. Бутылка накренялась над фужером, мужской профиль подносил к губам сигарету, красавица покачивала ножкой… И всё это било в глаза, ошеломляло и сбивало с толку.

Эстакады рельсоходов перекрещивались над улицей в два, в три яруса – и по ним проносились составы. Подземные переходы распахивались, словно освещённые пасти, а на зубах-ступенях просили милостыню нищие. Из люков и решёток курился пар.

И – люди, повсюду люди! Толпы текли по тротуарам, закручивались водоворотами на перекрёстках. Всюду лица над воротниками плащей, под капюшонами и полями шляп. (Плащи здесь, похоже, носили все – любых тонов и фасонов, с цветными значками на лацканах). И все куда-то спешили, толкались и обгоняли друг друга. Над толпой разносились звонки и гудки – это прокладывали себе путь повозки-велокэбы, и рикши крутили педали.

Толпа подхватила Коула и Рина, оторвала друг от друга и потащила. Коула толкнули в спину, наступили на ногу, обругали походя – и всё это разом. Мальчишка завертел головой, но друга заслонили толкущиеся спины.

– Ринель! Простите!.. пустите! – но бороться с толпой было всё равно, что с течением бурной реки. Коула чуть не переехал велокэб – коляска проплыла мимо, он даже разглядел скучающие лица расфранченных господина и дамы под пологом. Парень попятился, и налетел спиной на чугунную ногу фонаря. Недолго думая, он вскочил на столб и взобрался повыше: кто-то гневно окликнул его, но снять и не подумал. Кажется, в этом безумном вертограде никому ни до кого не было дела. Коулу показалось, что он углядел лицо Рина, но оно сразу скрылось в толпе.

Может, они так и потерялись бы; но тут над улицей раскатился густой звон металла. То ударил колокол, и сразу – снова. Отбил девять раз, и тут же зазвучал переливчатый звон меньших колоколов, задорно и весело поплыл над улицей. Коул повернул голову туда, откуда доносился звук. Вдалеке, в конце проспекта, высилась белоснежная часовая башня с подсвеченными циферблатами и островерхой крышей, украшенной статуями.

И, будто по сигналу, ритм движения толпы изменился: ручейки пешеходов потекли через проезжую часть, в переулки и в двери зданий. Толпа поредела, и Коул рассмотрел-таки светлую макушку и яркий шарф друга. Рин кинулся к нему, и вот они уже схватились за руки.

– О, змей! Они тут все трёхнутые какие-то! – Рин сам не заметил, как отпустил словечко, подхваченное от друга.

– Ага, – сдавленно согласился Коул. Идея спросить дорогу отпала совершенно: ещё прицепятся к приезжим. Ничего хорошего от Бомтауна он уже не ждал.

– Ладно. Давай пройдёмся, может, сами дорогу найдём.

– Знаешь, – устало заметил Рин через полчаса, когда обессилевшие мальчишки привалились к стене в сумрачном переулке, – я почти уверен, что есть другой способ.

Коул молча кивнул, зажмурился и потряс головой. Сперва он думал просто разглядывать вывески и указатели, но очень быстро этот план пришлось бросить – от обилия названий заболели глаза. Анкервилл был прост в планировке: именные районы и номерные улицы. Здесь же добрая половина улиц была названа в честь чего угодно – Бессмертных, машин, плодов и цветов, птиц, инструментов и деталей. Попадались аббревиатуры, непонятные, возможно, даже жителям улиц: «им. 5 ВЦКО», или «ПХТ ЖД», или даже «НИИ АГСМ ГыГы»! Некоторые улицы были двухъярусными – пролегали по эстакадам и мостам. Все столбы поросли гроздьями указателей и стрелок, ведущих не только в стороны, но и вверх, под землю, и даже наискось.

Прохожие шагали по своим неведомым делам, и никто не обращал внимания на мальчишек. Коул всё же попробовал пару раз заговорить с людьми, но те шли мимо, даже не глядя. Рина даже посетила жутковатая фантазия: они сломали себе шеи в том овраге, и теперь бродят по улицам привидениями… Не иначе, от усталости.

Привыкший замечать закономерности, Коул вскоре обратил внимание на одну вещь. Все, или почти все прохожие носили на одежде значки – цветные эмалевые кружочки. Он насчитал шесть цветов: красный, белый, чёрный, зелёный, жёлтый и сиреневый. Те немногие встречные, что не носили значков, имели забитый вид и торопились скорее убраться с оживлённых улиц.

– Это всё потому, что у нас этих значков нету, – сказал Коул. Он уверился в этой мысли, когда на одной из улиц, углядев вывеску с аппетитным бутербродом, хотел взять себе и Рину поесть – но на пороге лавки мигом возник охранник, и зыркнул так, что Коул поспешил отойти. И только тогда заметил на вывеске два кружочка, красный и жёлтый.

– И где же их взять? – без надежды на ответ спросил Рин. Коул лишь пожал плечами. Знать бы, для чего они вообще!

Переулок окатило светом фар, и подъехали несколько махоциклетов. Седоки спешились, привалили машины к стене, перекидываясь какими-то фразами и смеясь; один закурил сигарету и пустил по кругу. Трое парней и две девушки, хотя различить их было трудновато – настолько чудно они были одеты. Все в кожаных куртках с бахромой и цепями на рукавах, с яркими нашивками на спинах. Волосы схвачены повязками и платками, а на шеях и запястьях поблескивали стальные украшения. Металл блестел и в ушах, и в губах ребят, а у девиц – даже в пупках: короткие куртки оставляли голыми животы.

Коул невольно засмотрелся, сам не зная, на что пялится сильнее – на девушек, или на роскошные машины. Махоциклеты сверкали хромом и пестрели росписью: у каждого двигательный кожух маховика меж колёсами под седлом был украшен рисунком. У одного были нарисованы черепа, у другого разбитый циферблат, у третьего абстрактный южный орнамент-мандала – в общем, каждый выглядел символом бунтарства, под стать хозяевам.

Настоящие «агрегаты», как называли их всадники – «агрегаторы», сокращённо «греги». Молодёжные колёсные банды больших городов.

– Эй, штырь! – прикрикнул один из грегов, с хвостом волос и раскрашенным по-дикарски лицом. – Че буркалишься, шпикуешь что ль?

– Семечка за погляд, мальчики, – усмехнулась девица с волосами, собранными в дикобразью гриву тонких косичек. – За две побольше покажу! – она игриво взялась за застёжку куртки. Коул аж поперхнулся: нравы в Бомтауне явно были куда свободней, чем они привыкли!

– Э! – возмутился другой парень, с унизанным металлом лицом – штифты и колечки украшали губы, уши, брови, словно заклёпки. – Так ты на мою девчонку буркалишь? Приржавел совсем, грязь подколёсная?

– Нет! – оробел Рин. – Он вовсе не!.. мы уже уходим.

– Спокуха, хави! – Коул попытался решить всё миром. – Никто на твою кралю не пырится, мы уже свинчиваем. – Он надеялся, что уличный жаргон «корро» будет понятен грегам – но прогадал.

– «Кралю»? – хохотнул хвостатый. – Вы из какой деревни, где так чешут? – Коул напрягся и нащупал рукав Рина, готовясь бежать. Драться с такой оравой было гиблым делом, даже будь при нём цепь – она ничего не решила бы.

Тут голос подал ещё один грег, доселе молчавший.

– Не след обижать отверженных братьев, – сипло произнёс он, затянувшись. Огонёк сигареты озарил небритое лицо и отразился в круглых очках. – Не видишь разве, на них нет знаков диавола?

– Опять ты со своей чушью, Студент? – поморщился Дикарь; но, вроде бы, взглянул на друзей спокойнее.

– И правда, брямки нету, – девушка-дикобраз подошла ближе и взялась за отворот Риновой куртки: Рин невольно попятился. – Вы откуда, чудики?

– Приезжие, – не стал уточнять Коул.

– С ферм, небось, – протянул Дикарь. – Наслушались, будто тут улицы часовыми камнями вымощены?

– Оставь, – без злобы вступилась за них другая девушка: у этой короткие вихры были выкрашены в синий. – Как будто сам так же сюда не нагрянул когда-то!

– Ну, будет тебе, – отмахнулся вожак.

– Не, погоди! – встрял клёпаный, явно рвущийся в драку. – Пускай ответит, чё он на мою девчонку буркалил?

– Сбавь обороты, Гвоздь! – насмешливо осадила его колючая. – Кто вообще сказал, что я твоя? – Гвоздь задохся, и не нашёл слов для ответа.

– Всяк, кто не во власти диаволовой, – вновь подал голос Студент, – друг и брат нам. Подай же ему руку в беде, и преломи с ним хлеб. Так учат мудрецы…

– Ох, заткнись, – скривился Дикарь. – Да, влетели вы, парни. Без брямки ты здесь не человек.

– Хави, растолкуй, – Коул понял, что бить их не будут: к приезжим греги явно относились с брезгливым снисхождением. – Что тут у вас за тема с этими брямками? – он уже понял, что так называют значки.

– Не у нас, а у них, – Дикарь выдохнул сигаретный дым сквозь зубы. – В общем, брямка – это знак положения в обществе.

– Знак диавола.

– Увянь, Студент. Видишь, долбило торчит? – Грег указал туда, где белела над крышами верхушка часовой башни. – В Бомтауне шесть башен, и вокруг каждой по одному району. И к какому району ты приписан, тот цвет и носишь.

– Красные для Красного Шпиля, зелёные для Малахитового Кубка, и так далее, – добавила Колючка. – Как бараны в стойлах. Без брямки ты для них не человек вообще!

– Ну и вот. У всех районов свои тёрки. Каждая лавка и жральня какие-то цвета обслуживает: потому в них дела делаются, сделки всякие заключаются и прочее. А все свободные люди, как мы – по окраинам. Увидишь, шкура без цветуёчков, – Дикарь гордо подёргал себя за лацканы куртки, – знай, свободный человек!

– Ясно, – у Коула заурчало в животе. – А как свободный свободному, скажи, тут пожрать где-то можно без брямок?

– Знамо дело. Ищите, где на вывеске цветуёчков нету – там всех обслуживают, и честных людей тоже. Если, конечно, денежка водится. – Это прозвучало с намёком, мол, за добрые советы неплохо бы и поделиться этой самой денежкой: но тут вмешался Гвоздь.

– А нету, так бижульку свою продай, – ухмыльнулся он, и подцепил пальцем свистульку на шее Рина. – А то ходишь с цацкой!

Рин всегда был деликатным, если не сказать, робким: но тут он вдруг вспыхнул, оттолкнул руку грега и прижал талисман ладонью.

– На себя посмотри! – выпалил он. – У самого всё лицо в этих… бижульках!

Гвоздь резко изменился в клёпаном лице. Рин успел отшатнуться, а Коул броситься вперёд – но удар не достиг цели: руку замахнувшегося Гвоздя перехватил Студент. За другой рукав его схватила Колючка.

– Пусти! – рявкнул клёпаный. – Щас я ему фасад размочу! Сучонок!..

– Спокойно, брат, – поднял руку Дикарь. – Птенцы жизни не знают, что с них возьмёшь? – Он повернулся к испуганному Рину.

– Я один раз скажу, – без улыбки пояснил он. – Бижулька – девичья цацка: у парней – биж, бижик. Внял? – Рин мелко закивал. – Вот и ладно. Валите, пока мы хорошие.

– Подожди, хави! Это вы на колёсах, мы пешие, – Коул решил слегка польстить грегам. – Как тут дорогу найти вообще, если нужно куда?

– Да на любой остановке «продаван» торчит, там и карту купите, – бросила Колючка.

– И остерегайтесь слуг диавола, – вновь влез Студент; Дикарь о чем-то вполголоса толковал с обозлённым Гвоздём, и не одёрнул его. – Ибо неисчислимо коварен Он в охоте на заблудших.

– Кто, извините? – боязливо уточнил Рин, смущенный словами про «охоту».

– Диавол, – повторил грег непонятное слово. – Тот, кто опутал тенетами своего коварства сию страну. Всякий знак власти есть знак Его – от брямки до жетона полица. Я видел Его, когда принял причастие истины.

– Да ты крипсом закинулся, и у тебя галюны пёрли! – недовольно возразила синевласка.

– Я видел Его, – не обратил внимания Студент. – Я гнал на своём агрегате по дороге тени смертной – навстречу жёлтым глазам во мраке, в чьём огне сгораешь и тонешь. Я слышал смех… Бойтесь козней Его, в чьей власти наша бедная земля! – Он забормотал что-то совсем уж неразборчивое. Коул понял, что здесь ловить нечего, и потянул Рина прочь из переулка.

– Ну ты орёл, Ринель, – заметил он, когда они уже вышли на оживлённую улицу. – И ты ещё меня за «сеанс невиданной храбрости» ругал?

– А пускай руки не распускает! – сердито ответил Рин, и заправил свистульку за пазуху.

– Подарок чей? Нашёл всё-таки подружку? – Коул толкнул друга локтём, и Рин бледно улыбнулся.

Теперь уличные огни и краски обрели толику смысла. Рин приглядывался к вывескам, и быстро убедился, что люди заходят в заведения с цветами их значков на вывесках. Не соврал грег. Были и вывески без единого кружка – у таких дверей толпилось больше всего народу.

Он даже начал замечать некоторые общие черты у носителей значков. Так, красные чаще встречались на простецких плащах и рабочих куртках до колен, а носители их выглядели как простые, усталые трудяги из бедных районов. Тогда как зелёные «брямки» украшали богатые, нередко отороченные мехом плащи солидных господ, одетых во всё светлое, притом у всех – и женщин, и мужчин – были затейливо подкрашены глаза.

Коулу интересней были механизмы. Он не мог наглядеться на проезжающие мимо в сиянии огней мобили незнакомых моделей. Одни лаково-обтекаемые, другие хищные и заострённые, как наконечники копий; сквозь фигурные решётки радиаторов пробивалось золотое сияние Камней Времени. По многоярусным эстакадам мчались рельсоходы и поезда, меж верхних этажей высоток скользили подвесные вагоны канатной дороги.

Один раз река машин расступилась, и по улице проехал целый грузовой состав из трех бронированных фургонов. Его тащил настоящий джумм – гигантский зверь с морщинистой шкурой и четырьмя ножищами-столбами. Безобразная голова на длинной шее, с костяным гребнем на носу, плыла над улицей; погонщик на загривке направлял чудовище. Коул и Рин раньше видели джуммов только на картинках: эти великаны родом из Запределья таскали тяжести, вращали вороты насосов и компрессорных станций.

И повсюду мерцали, вспыхивали, сыпались огни. Неон реклам окрашивал лица прохожих в красный, синий, лиловый:

«АНАНАСЫ В ШАТОНСКОМ»: НОВАЯ ОПЕРА!

ПОКУПАЙТЕ АКЦИИ МЕТАЛЛА И УГЛЯ!

МОДЕЛЬ «Z-160» – МОБИЛЬ БУДУЩЕГО ОТ КОНЦЕРНА МУЛЕРА!

ЛУЧШИЕ ВИНА ВОСТОКА – ТОЛЬКО В «КОРОНЕ ВАКХА!»

СЫВОРОТКА «ТЭПП»: ЛУЧШЕЕ СРЕДСТВО ОТ БОРОДАВЧАТОЙ ЛИХОРАДКИ!

Даже остановка сумела удивить. Здесь перекрещивались три маршрута – омнибуса, рельсохода и метро. Наземная, надземная и подземная дороги. Лесенка вела на эстакаду, а на арке над входом в подземку красовалась надпись:

«Р-н Слоновьего Бивня, ст. Улица Тисовая».

А неподалёку торчало то, что девушка-грегиня окрестила «продаваном» – тумба вроде афишной, только с большим окном закалённого стекла. Внутри на нумерованных полках была расставлена печатная продукция: путеводители по городу, открытки, дешёвые романчики, комиксы. И никакого торговца, лишь инструкция на истертой стальной табличке.

– «Карта – 20 минут», – прочёл Коул. Достал из воздуха горсть прозрачной мелочи, по одной вложил монеты в щель и дёрнул за рычаг – и в лоток внизу выпал сложенный лист бумаги.

Мальчишки отошли к фонарю и развернули покупку. Карта оказалась добротно отпечатанной, с метками магазинов и гостиниц, с цветными маршрутами транспорта. Как оказалось, Бомтаун состоял из шести районов, каждый с часовой башней в центре: улицы разбегались от них ветвистыми лучами. (Коулу районы напомнили сцепленные шестерни в механизме, Рину – снежинки). Предместья были скупо прорисованы серым.

– Вот, мы здесь, – нашёл Рин. – И нам сюда. Можно рельсоходом доехать!

Друзья взошли по лесенке на платформу, и очень скоро подъехал состав: непривычно обтекаемый, сверкающий, совсем не как старенькие рельсоходы Анкервилла. А главное, окна в вагоне оказались большие – и прозрачные! Стоило составу тронуться, как Коул и Рин чуть ли не прилипли к стеклу, любуясь видами города.

Уличные огни проносились смазанными, хвостатыми сполохами. Огромные здания казались призрачными в городском сиянии; переливались рекламы, полосовали небо лучи прожекторов, текли по улицам реки фар. Город был танцем огней и бликов во тьме.

Вот пейзаж изменился. Меньше стало высоток, больше – особняков на холмах, в окружении искусно освещённых парков. Здесь, в вечной ночи, не росли деревья и цветы, но местные эстеты нашли выход: дома окружали сады камней. Громадные валуны и обломки скал заменяли деревья, булыжники были выложены кругами и клумбами. Вот проплыла над крышами часовая башня Малахитовый Кубок – всех оттенков зелёного, расширенная кверху и увенчанная лесом малых квадратных башенок…

А на одной из станций Коул увидел в окне такое, что рванулся к выходу, таща за собой Рина.

– Ты что? Ещё не наша…

– Погоди! Я должен взглянуть!

Они соскочили на платформу; Коул подбежал к самым перилам и уставился туда, где за рядами тёмных складов и ангаров раскинулось, насколько хватало глаз, ровное поле, окаймлённое далеко во тьме редкими огоньками. На поле застыли несколько маленьких, странно угловатых механизмов, отбрасывая длинные тени в свете фонарей.

Взлётный плац. И эти нескладные машины – махолёты, воздушные разведчики и курьеры, стремительные птицы Империи.

И что ещё изумительнее, на дальнем краю поля поднимались несколько причальных вышек, и к одной был пришвартован дирижабль. Небесный кит, подсвеченный снизу прожекторами, казался фантастическим призраком из небывалого мира снов. Громадный, он с дерзкой лёгкостью парил в воздухе, гордо растопырив хвостовые стабилизаторы и распорки двигателей.

– Гляди туда! Сейчас запускать будут!

Одна из взлетных полос продолжалась трамплином, приподнятым под углом на решетчатых фермах. И на эту полосу как раз выкатили махолёт, похожий на спящую летучую мышь. Вот машина «проснулась», и по бокам её развернулись, как веер, сложенные матерчатые крылья. Техники разошлись в стороны, и махолёт замер на старте – нелепый и пугающе хрупкий, так, что не верилось, будто он способен взлететь. И вот! из-под днища машины ударил дым: сработала подземная пневматическая катапульта. Махолёт покатился, набирая скорость, промчался по полосе – и взмыл с края трамплина в воздух.

На секунду друзьям показалось, что сейчас машина тяжело клюнет носом и врежется в полосу. Но за эту секунду махолёт буквально расцвёл в воздухе, распустил острые плавники узких стабилизаторов и закрылок, как невиданный цветок или рыба. И умение лётчика сделало своё дело: планер удержался в воздухе, поймал крыльями северный ветер и вознёсся над полем, плавно закладывая полукруг. Коул и Рин невольно присели, когда махолёт пронёсся над эстакадой – казалось, над самыми головами! – и ушёл навстречу городским огням.

Мальчишки провожали машину благоговейными взорами, пока её крылья не растаяли в зареве над улицами. Как бы ни изумил их Бомтаун, махолёт превзошёл всё.

Рин первым отвёл взгляд, огляделся по сторонам – и, вздрогнув, потянул Коула за рукав:

– Нам пора!

– Куда… Ох. – Только сейчас Коул заметил на краю платформы полицейского в мундире. Тот уже некоторое время с вялым интересом разглядывал двоих ребят без значков (а у Коула вдобавок свежи были на лице синяки от побоев), а потом всё же неторопливо направился к ним.

Коул с Рином сбежали по лестнице и юркнули под эстакаду. Можно было бы дождаться омнибуса, но тут на ступеньках показались ноги полица. Решение пришло мгновенно, и мальчишки бросились к подземке. Вниз по ступеням, и вот они уже очутились в вестибюле перед окошком кассы.

– Вроде, чисто, – оглянулся через плечо Коул.

– Смотри! – Рин обратил внимание на схему линий метро, выложенную на мраморной стене. – Можем и подземкой доехать, три станции.

Коул с сомнением взглянул на лестницу к станции. От мысли о том, чтобы лезть под землю, было неуютно.

– Вот тут сказано, – Рин перевернул карту. – «Пневматическое метро имени Мулера – одно из чудес Бомтауна, и самый скоростной вид транспорта. Три ветви метро пронизывают весь город, и ежедневно капсулопоезда перевозят тысячи пассажиров…».

– Ну, раз самый быстрый, то давай! – решился Коул. Показывать робость перед другом не хотелось.

Они сошли по ступенькам, и Коул в замешательстве оглядел подземный зал. Он думал, что здесь всё будет как на монорельсе, только поезда ходят по тоннелям. На деле, по обе стороны от платформы пролегали две громадные, метра четыре в диаметре, трубы светлого металла, уходящие в стены. В каждой имелась пара маленьких окошек и мощная стальная дверь с рукояткой-вентилем, как на подводном корабле «Морской Ёж» из романов про бравого капитана Сквида. У дверей дежурили техники.

На платформах толпились люди всех сословий, разбившись на стайки по цвету значков. (Коул про себя решил, что для бомтаунцев это уже некий инстинкт). И все дружно игнорировали пару «бесцветных» мальчишек, да и Коул с Рином на них не смотрели.

Куда интересней было разглядывать станцию, освещённую фонарями на высоких раздвоенных столбах. В дальнем конце зала на постаменте высилась посеребрённая статуя, и свет отражался бликами в металле. Статуя изображала человека в длиннополом пальто, с худым горбоносым лицом и моноклем в глазу; усы его были закручены кверху, а волосы зачёсаны назад. Человек держал на отлёте лист бумаги, словно разглядывал чертёж или декламировал стих. На постаменте было высечено всего одно слово:

«МУЛЕР»

Лампы озаряли и мозаику на сводах потолка, изображавшую сражение. Коул с содроганием рассмотрел фигуру в латах, с белым, красноглазым профилем – Эрцлав Батори, «Палач Севера»: вскинув меч, он посылал в атаку солдат с винтовками наперевес, навстречу выдвигающимся из тьмы чёрным кораблям… А чуть позади наместника был изображён всё тот же Мулер, властно простирающий руку; и за ним шли рабочие, взмахивали молотами и укладывали рельсы.

– Важный шиш, видать, этот Мулер, – шепнул Коул Рину. Видимо, чересчур громко – двое господ с жёлтыми значками взглянули на них с надменным презрением. Но тут станцию огласила трель звонка, и народ зашевелился, оживлённо потянулся к одной из труб.

– Ну, чего встали? – Коула задел плечом грузный, бородатый мужик в рабочей спецовке и жёлтой каске, с чемоданчиком для инструментов в руке. – Приезжие, что ли? – тоном ниже уточнил он. – Капсулопоезд прибыл, айда на посадку!

– Да! – спохватился Рин, разглядев на трубе стрелку с названиями станций. – Нам туда!

Техник открутил вентиль и открыл дверь, и запускал внутрь по одному – Коулу и Рину достались последние два места. Войдя, они очутились в необычном помещении со скруглёнными стенами и потолком, без единого угла – и без окон. Почти всё пространство занимали ряды кресел из гнутого металла, с цветными полосами на спинках: Коул и Рин поняли всё без слов, и сели на места для «бесцветных» в конце вагона.

Кондуктор в форме захлопнул внутреннюю дверь, не уступавшую внешней, и закрутил вентиль, отрезав шум станции. Сделалось непривычно тихо, и как-то глухо; потом последовал толчок, уши слегка заложило, и появилось ощущение бесшумного движения – Коул почувствовал себя неуютно.

– Мы что, уже едем? – шепнул Рин, которому тоже было не по себе.

– Уже, малец, – подтвердил сосед, тот самый работяга в каске. У него на спецовке тоже не было значка, и к мальчишкам он обращался свободно. – Никогда раньше не катались?

– Нет, – признался Коул. – А чего тут окон нету? Как в консервной банке!

– Для герметичности, – охотно пояснил рабочий. – Вакуум же!

– Что?

– Ну, а ты не знал? – Похоже, ремонтник был рад поболтать. – Это ж пневматическое метро. Трубы через весь город тянутся, и все шлюзами поделены. Из туннеля между станциями воздух откачивается, потом шлюз открывают – и давление воздуха нас по трубе гонит! Как послание в пневмопочте, усёк? Потому и «капсулопоезда»!

– То есть, снаружи воздуха нет? – У Коула мурашки побежали по спине, а клаустрофобия подступила ещё сильнее.

– Вот именно, чтоб сопротивления не создавать. Всё точнёхонько рассчитано. По всей длине тоннелей компрессорные станции, джуммы день-деньской валы крутят. Змейский хвост, подключи к ним помпы, да протяни трубы – мощности хватило бы все болота осушить, да на юг в пустыню перекачать! – Он гоготнул над собственной шуткой.