Текст книги "Книга Беглецов (СИ)"

Автор книги: Сергей Бессараб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Дверца отворилась, и Эрцлав Батори сошёл на тротуар. Закутанные в тряпьё фигуры упырей выскользнули следом; один уселся у ног хозяина, второй на четвереньках подбежал к двери дома и поводил головой, будто принюхиваясь.

– Ну? – вполголоса спросил Эрцлав. Упырь глухо взрыкнул несколько раз. Хотя Эрцлав заставил добрую половину своих слуг выучить человеческую речь, родной урчаще-мяукающий язык был упырям куда ближе. К тому же, идеально годился, когда разговор был не для чужих ушей. И сейчас наместник прекрасно понял:

«Да. Тот же запах, что был в лагере».

Эрцлав нахмурился, и сам издал гортанный рык. «Ты уверен?». Упырь кивнул забинтованной головой. Наместник вздохнул про себя: до чего же не хотелось в это верить.

– Ладно. Молодец, Корхар. Возвращайтесь в карету, и ждите меня.

Упыри послушно убрались в экипаж: карета стронулась с места, проехала по улице и свернула за угол.

Дом был самый обыкновенный, двухэтажный, как большинство в этом респектабельном районе «дневной» части столицы. На верхний этаж – нарядно облицованный светлым камнем, с утопающими в герани окнами – вела наружная лестница. Нижний этаж был выстроен из простого красного кирпича, и цветов на окнах здесь не было. Зато поражало обрамление входной двери – в виде двух громадных бронзовых скелетов с шарнирными суставами. Прислонившись к косякам с боков, они трогательно переплетали руки над входом, будто влюблённые. Верхний этаж украшала вывеска с красным врачебным крестом: нижний – с таким же крестом, но в шестерне.

Табличка на двери гласила:

«ЧАСЫ ПРИЁМА с 8:00 до 16:00.

По особым вопросам после 16:00».

«Особые вопросы» означали Эрцлава: это время было отведено только для него. Наместник взглянул на Часы – оставалось ещё семь минут.

По улице скользнула стремительная тень – над городом прошёл махолёт. Наместник мельком взглянул в небо, сощурился и надвинул шляпу на глаза. «Рыцарь, не сумевший одолеть лишь само Солнце…». Эти вечные шуточки Жанны! С рождения слабый и болезненный, Эрцлав смог перемениться благодаря безжалостным тренировкам: но, как все альбиносы, не переносил солнечного света, и легко обгорал докрасна.

Даже столичное солнце было для него чересчур ярким – пускай над Гномонией оно светило будто сквозь лёгкую дымку в выцветшем голубом небе. В столице встречались времена суток, и полнеба на севере было окрашено в ночную темень, а с востока и запада меж синью и тьмой врезались розоватые и золотые отблески заката и рассвета. Прогуливаясь по городу, можно было любоваться, как небосвод поочерёдно заливает то тьмой, то красками зари. И всё равно, в «ночных» районах вместо настоящей ночи царили синие сумерки, а день будто был омрачён набежавшими на солнце тучками.

Вот часы на башне ратуши пробили шестнадцать раз. И с последним ударом Эрцлав вошёл в двери.

– Здравствуйте, доктор Грэм, – негромко поздоровался он, не спеша снимать шляпу и по-прежнему пряча лицо в воротник.

– О, это вы, мастер! – радостно обернулся к нему пожилой человек в рабочем комбинезоне и фартуке. Доктор Грэм всегда напоминал Эрцлаву скорее вышедшего на покой разбойника – небритый, с крючковатым носом и торчащими вокруг плеши рыжими с проседью волосами. В глазу его блестел сложный монокль со сменными линзами. – Одну секунду, сейчас закончу! – С пинцетом в руке он обернулся к сидящему за столом у окна клиенту. – Вот так, и… готово, мастер Руди! Зайдете ко мне через пару дней, и не забывайте смазывать.

Клиент кивнул, и встал со стула. Проходя мимо Эрцлава, он улыбнулся… судя по глазам: потому что вместо нижней челюсти у него был протез из полированной кости и бронзовых пластин. Наместник молча кивнул, пряча лицо в воротник.

– Прошу, мастер Эрцлав, заходите!

Кабинет напоминал иллюстрацию к бульварной книжке ужасов. Пещеру людоеда, или лабораторию безумца-расчленителя. Потому что, куда ни глянь, повсюду здесь были человеческие конечности. Свисали в рядок руки: ноги были выставлены у стены на подставке, как сапоги. На особом стенде, как пауки, растопырились кисти. Суставы, ступни ног и нижние челюсти были расставлены на полках, а на самом верху шкафа стояла целая грудная клетка из пластин и дуг, стянутых винтами: внутри прыгал и чирикал попугайчик.

И каждая конечность была искусно сделана из металла, поражая продуманной сложностью механизмов. По стенам были развешаны чертежи, а также рекламные плакаты известных концернов, восхавляющие новые модели рук – со встроенными зажигалками, инструментами, и даже пружинными самострелами («Gadget Prim: защити себя! Требуется разрешение полиции»). Эрцлав поморщился от пошлости рекламы.

– Какие-нибудь проблемы, мой господин? Или плановый осмотр?

– Плановый. Ну, и колено немного скрипит…

– Разберём и разберёмся! – заверил доктор Грэм, лучший мастер мехапротезов в столице.

Тут наверху скрипнула дверь, и по лестнице сбежала молодая женщина в белом халате.

– Папочка! Ты не видел мой блокнот?.. – Она остановилась на площадке, завидев посетителя. – О! Моё почтение, мастер.

– Видел в спальне, милая. Господин, позвольте представить: моя дочь, Лейса!

Девушка приветливо улыбнулась гостю. Невысокая и крепенькая, она походила на отца разве что цветом волос – пышные рыжие кудри спадали на плечи, обрамляя круглое, веснушчатое личико с зелёными глазами.

– Очарован, – проворчал Эрцлав, и отвернулся, чтобы девушка не разглядела его лица. Он сторонился женщин: жалостливые и брезгливые взгляды были ему одинаково неприятны. Проводил взглядом искоса Лейсу, упорхнувшую вверх по лестнице, и выразительно взглянул на Грэма.

– Она не знает, кто вы, – поспешил заверить его мастер. Мехапротезист знал, что Эрцлав не любит афишировать свои визиты.

– Кажется, мы с ней раньше не встречались.

– О, теперь она открыла частную практику, – пояснил Грэм. – Заняла второй этаж под приём пациентов. Она ведь врач, моя дочурка. Одна из лучших, – в голосе его прозвучала отцовская гордость. – Ладно, пойдёмте.

Они прошли в процедурную – светлую комнату, облицованную белой плиткой. Кроме операционного стола и стоек с инструментами, здесь был застеклённый шкаф, в котором под лампами были расставлены стеклянные сосуды. Внутри них в голубоватом растворе росли странные чёрные формы, вроде ветвистых кораллов; их ветви чуть заметно подрагивали и шевелились.

– Прошу! – Грэм накинул халат и повязал на лицо маску. Эрцлав стянул перчатку, обнажив правую руку, мало похожую на человеческую – пятипалую клешню из рычагов и тяг, в пластинчатой защите; потом неторопливо разделся до подштанников. Часовщик обернулся к нему, и в который раз окинул взглядом дело своих рук.

Белую кожу мускулистого тела Эрцлава Батори пересекали розоватые шрамы: самый длинный тянулся под правыми рёбрами через пол-живота. Синие болотницкие татуировки украшали грудь, шею и левое плечо. Правое скрывалось под мощным стальным наплечником, от которого начиналась механическая рука. Левая нога была искусственной от колена, и без сапога тоже походила скорее на опорную лапу шагохода: сплошные пружины, поршни и амортизаторы. И, самое главное – в кожу груди слева была вделана металлическая пластина с выпуклой крышкой, прихваченной болтами. Маленькое, круглое застеклённое окошко в крышке ритмично мерцало жёлтым светом.

– Ну, сперва ножку, – доктор Грэм вооружился отвёрткой, и открутил наколенник. – Так, тут всё просто, немного почистим – и будет игрушечка! – Что-то мурлыча сквозь маску, он шуровал в коленном шарнире пинцетом, потом чистил крошечным ёршиком на проволоке, побрызгал маслом – всё это привычными движениями механика, работающего с машиной. – Вот и готово. Пробуйте! – Эрцлав покачал ногой взад-вперёд, и кивнул.

– Теперь ручку! – Грэм развинтил и снял защитные пластины, обнажив начинку протеза. Тяги «костей» были увиты необычными, глянцево-чёрными волокнистыми мускулами. Тонкие серебряные проводки тянулись из плеча и уходили в толщу мышц. – Суставы в норме. Проверим мускулатуру… – Доктор подтянул к столу микроскоп на подвижной лапе штатива, навёл его на руку, прильнул глазом к окуляру и принялся дотрагиваться до мышц заострённым щупом.

– Реакции в порядке, – доложил он. – Лёгкое истощение волокон: рекомендую заправлять раствором, обогащённым кальцием! – Грэм постучал щупом по стеклянной капсуле, вделанной в плечо меж мыщц и наполненной голубоватой жидкостью: питательным раствором для мускулов. – И, наконец…? – он выжидательно взглянул на Эрцлава. Альбинос молча кивнул. На шее у него висел на шнурке ключ с головкой в виде сердечка. Им он поочерёдно открутил винты на грудной пластине, и снял крышку.

Открылась небольшая полость в грудной клетке – и в ней билось сердце. Чёрное, как и мышцы руки, опутанное серебряными проводками: сосуды от него уходили в стенки камеры. Вделанный в мышцы часовой камень горел жёлтым, и от этого сердце походило на морское чудовище, одноглазого спрута из пучины.

Тук-тук. Тук-тук…

– Прекрасно. – Грэм вставил в глаз монокль и пригляделся. – Часовой камень в идеальном состоянии. Перезарядка пока не нужна, хватит ещё на добрый месяц. Если, конечно, будете беречь себя!

– При моей работе не обещаю, доктор, – без улыбки отшутился Эрцлав.

– Понимаю. – Доктор склонился ближе, сменил линзу на монокле. – Механика работает отлично, ни малейшего износа. Я даже думаю иногда – что, если бы удалось заменить ещё и дыхательную мускулатуру? Великолепный эксперимент вышел бы! Всего один генераторный пружинный элемент под лопаткой, и… – Тут он осёкся.

– Простите, мой лорд. Каждый раз не могу удержаться. Всё же, какой поразительный каприз судьбы, не находите? Рука, нога и сердце!

Эрцлав криво улыбнулся. Конечно, доктор имел право восторгаться своей работой – ведь именно он когда-то сделал Эрцлава таким. И всё равно, каждый раз в памяти воскресало…

…Небо над головой, подёрнутое клубами дыма: и больше ничего. Хочется повернуть голову, но тело не слушается. Силы утекают из него вместе с кровью – как цвета из мира, даже небо какое-то тускло-серое. И боли нет, только холодно. Сквозь звон в ушах пробиваются чьи-то стоны, и обрывки голосов:

«О, Змей!»

«…бросал?»

«…в карету!»

Карета, вяло вспоминает он. Да, эта круглая штука, которая влетела в окно кареты. Стрелочная бомба, подсказывает память. И он успел поймать её на лету – и выбросился наружу, распахнув собой дверь. А потом…

«Кто ещё пострадал?»

Этот голос… Сквозь дымку он различает склонившийся над ним силуэт, белый мундир с алыми эполетами, а затем и лицо. Мужчина с окладистой русой бородой и закрученными кверху усами. В глазах у него тревога:

«Эрцлав! Ты слышишь меня?»

«Мой государь…». Язык еле слушается. По всему телу разливается странная усталость. Эрцлаву лишь хочется, чтобы его оставили в покое и тишине. «Государь, простите… Я умираю».

Человек колеблется лишь секунду, затем решительно хмурится.

«Нет, Эрцлав». Голос его твёрд. «Ты не умрёшь!»

Он простирает над Эрцлавом руку. Вокруг пальцев вспыхивают золотые искры, взвихряются метелью…

И всё исчезает.

Эрцлав отогнал непрошенные воспоминания.

– Ну, да, – хмуро сказал он. – Рука, нога и сердце. А ещё кусок печени, полметра кишечника и пластина в челюсти. Звучит не так романтично, правда?

– Извините, мой лорд. – Грэм дождался, пока Эрцлав запрёт сердце на замок, потом вернул на место пластинчатую защиту руки. Как обычно, ковырнул ногтём неглубокую зарубку на металле предплечья, и огорчённо покачал головой. Каждый раз он предлагал исправить дефект, а Эрцлав отказывался, и это уже превратилось в ритуал.

Эрцлав считал, что не только шрамы плоти достойны хранить память о подвигах и ошибках. Чем хуже шрамы металла?

– …Ну, вот! – Когда Эрцлав оделся и вышел в кабинет, доктор уже заполнял бумаги. – Беспокоиться не о чем. – Наместник лишь молча кивнул.

– Угодно ли чаю? – Доктор взял с плитки в углу чайник и разлил по двум стаканам в красивых подстаканниках с узором из шестерней. – Лейса говорит, лечебный сбор. Полезен для сосудов, и успокаивает нервы.

– Спасибо, доктор, – Эрцлав взял стакан. – Немного спокойствия мне сейчас не повредило бы.

– Проблемы, мой лорд? – озабоченно спросил Грэм. Постороннему человеку праздное любопытство дорого стоило бы, но наместник и протезист слишком давно знали друг друга.

– Вся моя жизнь – проблемы, – Альбинос вдохнул ароматный травяной пар. – Сейчас их просто прибавилось. Так, что не поймёшь, за какую взяться сперва.

– Вы знаете, мой лорд, я, конечно, больше механик, чем врач, но всё же посоветовал бы: может, вам нужен отдых? – Грэм глядел сочувственно. – По себе знаю, когда вымотаешься, то нужный инструмент у тебя на виду лежит – а ты никак его не найдёшь. Так и с делами: может, всё решение под носом? «Темнее всего под пламенем свечи», говорят.

– Верно. И, кстати, об очевидных решениях… – Эрцлав отвернулся и сделал вид, что разглядывает плакат на стене. – Скажите, доктор, – голос его звучал так же ровно, – а что мешает вам меня убить?

Грэм поперхнулся, и прыснул чаем на стол и на бумаги.

– Что? – прокашлявшись, выговорил он. – Как?..

– Любым способом. У вас ведь больше возможностей, чем у кого бы то ни было. Например, при осмотре незаметно перекусить какой-нибудь проводок в моём сердце? Или схалтурить, заменяя в нём Камень Времени? Наконец, просто подсыпать яду в этот прекрасный чай? – Эрцлав говорил отстранённо, будто о погоде.

– Мой лорд… Что вы говорите?

– «Очевидные решения», Грэм. Если бы кто-то решился меня убрать, проще всего было бы сделать это через вас, правда?

– Но, лорд Эрцлав! – потрясённый мастер не сразу нашёл слова. – Когда с вами случилось несчастье, я сделал всё, что мог, чтобы вы жили полноценной жизнью. Не понимаю, чем я мог заслужить такое недоверие – но…

Стакан лопнул в пальцах Эрцлавовой клешни, брызнув кипятком и осколками; подстаканник смялся, как картонный.

– Да тем! – прорычал Эрцлав, рывком обернувшись к мастеру – и лицо его было перекошено от бешенства. – Тем, что твой проклятый сынок вернулся!

В три шага он пересёк кабинет, схватил мастера за грудки и прижал к стене. Второй стакан с чаем жалобно дзынькнул о пол, совсем на чуть-чуть пережив собрата.

– Когда ты собрал меня заново, – процедил Эрцлав в лицо задыхающемуся мастеру, – разве я не взял тебя под свою защиту? Когда твой сын спутался с террористами и бомбистами, и был записан во враги Империи – разве я не уберёг тебя и твою дочь от обвинений, и не позволил тебе сохранить доброе имя и практику? Разве я не доверял тебе свою жизнь, Грэм Хан? – Он сжал руку доктора пальцами протеза. Глаза Грэма расширились – он знал, какая сила заключена в искусственных мышцах. Стоит наместнику потерять контроль над собой, и стиснуть пальцы крепче!..

– И много ли я от тебя требовал? Честности – и только лишь! – Альбинос говорил тихо, но это пугало ещё больше. – Когда тебя по секрету попросили опознать труп после взрыва в доках, ты признал в нём своего сына. А теперь тот возвращается, живёхонек, и наносит удар! – Эрцлав обычно не выходил из себя так легко: но известия о Проклятом, а теперь ещё и это, подорвали его терпение. Двое оживших покойников за один день – уже чересчур!

– Гос… подин мой! – Грэм с трудом собрал немного дыхания для слов. – То были обгорелые останки… лишь серьга в ухе… я мог ошибиться! Я всегда был верен Империи, и давно смирился, что у меня нет сына. Клянусь, я…

– Клянёшься? – страшным полушёпотом прервал его Эрцлав. – Ты ещё призываешь меня верить в клятвы? Сейчас, когда я не знаю, кто предаст меня следующим?!

По лестнице простучали шаги.

– Папа, ты уже освободился? Я… Папа! – Лейса на миг застыла в ужасе, но тут же бросилась вперёд и вцепилась Эрцлаву в руку. – Что вы делаете? Отпустите его!

– Лейса! Уйди!.. – просипел мастер.

– Пошла прочь! – рявкнул Эрцлав, и оттолкнул девушку локтём. Лейса налетела бедром на угол стола, вскрикнула от боли – и глаза её вспыхнули огнём.

– Я сказала, не смейте! – завизжала она. На глаза ей попался стенд с моделями рук: девушка схватила одну за запястье, сорвала с креплений – и с размаху огрела ей наместника по голове. Эрцлав сдавленно охнул, ослабил хватку, и Грэм сполз по стене на пол.

– Отойдите сейчас же, мерзавец! – держа протез наперевес, тяжело дыша, выкрикнула Лейса. – Я позову поли… и…

Голос девушки запнулся и угас, когда Эрцлав медленно развернулся к ней. Лишь теперь она разглядела лицо отцовского гостя.

Белая кожа и волосы. Красные глаза. Татуировки.

Эрцлав сморгнул и потряс головой. Из-под волос его выскользнула и побежала по лбу алая струйка: непригнанный край брони рассёк кожу на макушке. Эрцлав дотронулся до лба, с непонятным интересом поглядел на перемазанные кровью пальцы, потом сунул их в рот. На губах его проступила улыбка человека, отведавшего давно забытое на вкус лакомство.

Механическая рука…

– Знаешь, кто я, девушка? – с той же улыбкой негромко спросил альбинос.

– Эрцлав Кровавый, – прошептала Лейса, не сводя с него глаз. Протез выскользнул из вдруг ослабевших рук и брякнул об пол.

– Приятно, когда благодарные подданные тебя узнают, – усмехнулся наместник. – Правда, мне милее вариант «Кровавоглазый», но особой разницы…

Лейса уже не слышала. Глаза её остекленели, она пошатнулась – и Эрцлав успел ловко подхватить потерявшую сознание девушку.

– О, небо! Лейса, доченька!..

– Успокойтесь, она жива и дышит. – Несколько секунд Эрцлав разглядывал запрокинутое, побледневшее лицо девушки, а затем хмыкнул.

– Знаете, мастер Грэм, – спокойно, будто ничего и не случилось, промолвил он, – ваши слова об очевидных решениях меня вдохновили. Похоже, гарант вашей верности у меня в руках – в прямом смысле!

– Что?.. Нет. Нет, мой лорд, прошу!..

– Успокойтесь. Вы же клянётесь в своей преданности? Ну, так для вас ничего и не изменится. Просто ваша дочь, – Эрцлав взял бесчувственную девушку на руки, – побудет у меня в гостях. Я пришлю за её вещами позже.

– Нет! – Грэм рухнул на колени и пополз за наместником. – Мой господин! Умоляю, сжальтесь!.. – Но Эрцлав уже распахнул дверь пинком, и с девушкой на руках вышел на улицу.

«Они называют меня чудовищем. Монстром! Ну, и верно. Что делают чудовища? Живут в мрачных замках? Есть! Убивают людей толпами? И это есть!

А ещё – похищают красавиц!».

Глава 16

– Ничего себе! – выговорил Рин, запрокинув голову так, что будь на нём привычный картуз, тот бы свалился.

– Ага, – согласился Коул, тоже задрав голову. По-другому «Южный Крест» было не разглядеть.

Пассаж находился на стыке трёх районов, «рабочего» Красного и «чистых» Жёлтого и Белого. Друзья ожидали увидеть ещё один рынок, или большой магазин – но пассаж оказался целым комплексом из четырёх зданий на перекрёстке пешеходных улиц. Четыре башни-высотки на двенадцать этажей, расположенные квадратом, и каждая с двумя примыкающими под прямым углом пятиэтажными крыльями, так, что в плане они складывались в крест. Все строения были облицованы серым и красным камнем, почти без окон, зато наружные стены пестрели рекламными растяжками и транспарантами с эмблемами магазинов, корпораций и трестов. Кованая арка с надписью гласила:

«ТОРГОВО-ДОСУЖИЙ ЦЕНТР».

Друзья вошли под арочные своды крытой улицы, освещённой яркими фонарями – так, что внутри было светло, как днём. Все здания соединялись меж собой мостиками и переходами, и по ним прохаживались люди. Сквозь «Крест» даже пролегала эстакада монорельса. На глазах у ребят, рельсоход заехал в туннель улицы, остановился у платформы, и из него высыпали новые посетители.

А зайдя в вестибюль магазина, друзья в первый миг решили, что попали во дворец. Высокие потолки поддерживали колонны со вделанными зеркалами, куда ни глянь – белоснежный мрамор и чёрный гранит полов. Стеклянные витрины лавок и павильонов пестрели товарами и вывесками. Широкие коридоры походили на улицы, ибо тоже были украшены указателями с названиями магазинов и целых секций.

Все этажи пронизывал колодец-атриум со стеклянной крышей, через которую было видно чёрное ночное небо с белёсой луной. Посредине высилась статуя на постаменте – конечно же, Мулер, с весами и книгой.

И всё жило в постоянном движении, будто цех завода или оживлённый вокзал. Расхаживали посетители всех сословий и цветов; магазинные приказчики в красных ливреях услужливо предлагали товары, указывали путь или волокли за клиентами покупки. Нагруженные людьми лифты ходили вверх-вниз по застеклённым трубам шахт – будто поршни, качающие жизнь в подземное сердце пассажа. Двигались даже манекены в витринах: безликие, заводные люди-часоматоны из дерева и стали. Даже лестницы – Коул и Рин впервые ступили на эскалатор, вознесший их на второй этаж

– Поразительно, – наконец выговорил Рин. – Мне-то думалось, такое только в столице бывает!

Коул и сам так думал. Казалось бы, город на самой окраине Империи!.. Но потом он вспомнил, что Бомтаун – место слияния трёх железных дорог. Здесь сходились интересы железнодорожного и промышленного бизнеса сразу двух провинций – немудрено, что город разросся и расцвёл на рубеже гор и болот.

А большие деньги всегда притягивают больших людей. Коул уже приметил на улицах и в самом пассаже немало знакомых эмблем, которые в Анкервилле украшали крыши Бумажных Доков. Вот куда стянулся весь серьёзный бизнес.

– Куда пойдём?

– Вон, там «Верхняя одежда».

По направлению указателя оказалась целая улица павильонов за стеклянными витринами, предлагавших куртки, плащи, брюки, костюмы и шляпы на любой вкус и достаток. Было даже ателье быстрого пошива, где с клиента снимали мерки, взвешивали, выбирали материал, и тут же раскраивали и шили. Вывеска обещала «Превосходный костюм меньше, чем за час – или скидка 50 %!». За ширмами ателье стрекотал и жужжал целый полк швейных машинок.

Витрины украшали движущиеся манекены, демонстрируя удобство одежды. «Спортсмен» в полосатом наряде медленно помахивал битой для крикета, «дама» и «кавалер» прогуливались под ручку на месте – по ободу вращающегося колеса, «танцовщица» кружилась на платформе и сгибала ножку. Рин глядел вокруг с восхищением; Коул тоже, но во взгляде его кроме восторга было и изумление. Всё это были лишь игрушки для пустого любования. Сколько же энергии бездумно расходовалось каждые сутки на эти кичливые представления?

Потом он вспомнил улицы Бомтауна. Множество световых вывесок – а ведь для работы искровых ламп нужны были пружина, ветряк или водяное колесо, что крутили ротор и вырабатывали свет. Такой же триумф яркого бахвальства над экономией… Да пассаж и сам походил на город в миниатюре. По его улицам-коридорам можно было бродить целыми днями.

– Чего надо? – встретила их вопросом в первом павильоне для «бесцветных» рослая тётка-продавщица с тугим узлом волос. – Плащи? Есть у нас! – Она живо обмерила мальчишек мерной лентой – а потом началось то, чего ни Коул, ни Рин никогда не испытывали. Примерка.

– Гляди! Как тебе вот этот, чёрный?

– Да не знаю.

– Давай, тебе пойдёт!

– Послушай друга, парень. Хорошая вещь, самый шик!

– Я не… Ого.

Коул никогда не знал хорошей одежды: в «тёмном» городе с выбором было туго. На Рина шил приглашённый портной, а когда графиня вовсе сбрендила от жадности, её внуку пришлось закупаться на распродажах старья. И оба они не ожидали такого выбора! Не успеешь покрутиться перед зеркалом в одном плаще, а тебе уже протягивают два новых.

– Эй, Рин! А вот этот?

– О-о! Как ты там говоришь… балдёж!

– Ха-ха!

Вот с пелериной, вот с бахромой, как у восточного кавалериста. А вот глянцево-чёрный – свет масляно струится бликами по складкам и изгибам.

– Хороший выбор, малой. А вот ещё: фасон «Мотылёк», самый модный в сезон!

– Да мне мода эта…

– И карманы в подкладке!

Рин закрывал лицо поло́й, как Мститель-в-Капюшоне из романов; Коул делал грозное лицо и выхватывал из-под плаща сложенные пистолетами пальцы, словно степной бандит. И оба хохотали друг над другом.

Немного успокоившись, мальчишки начали прицениваться. В результате Рин взял себе простой, небогатый плащ песочного цвета. Коул же не удержался, и выбрал матово-чёрный, с заклёпками на рукавах и стальными накладками-«змейками» на лацканах. Когда расплатились, он чуть не присвистнул – на двоих выложили четыре с лишним месяца! Раньше на такой плащик пришлось бы откладывать с пяти-шести получек минимум.

– Удивительно, – заметил Рин, когда они вышли. – Тут столько готовой одежды!

– А что такого-то?

– Ну, обычно люди ходят по портным. Каждому ведь хочется, чтобы было пошито именно на него. Мануфактурная одежда – она больше для… ой! – Внук графини виновато покосился на друга.

– Для бедноты, – без обиды закончил Коул. – Вроде меня. Да ладно, всё так и есть. А тут в мануфактурщине все ходят, так?

– Ага.

– Так ты взгляни, как они тут живут! Всё на бегу, всё по часам. У них куранты не только начало-конец смены бьют, как у нас: тут по ним, видать, разве что по нужде не ходят. Не то, что по портным бегать некогда – я вообще удивляюсь, когда они спят. Другой, этот…

– Ритм жизни?

– Во, да! Он самый.

Теперь, когда они приоделись, можно было и подумать об ужине и ночлеге. Увы, хотя пассаж был велик, и временами среди павильонов встречались закусочные – но у всех на вывесках были цветные метки (наверное очередное дурацкое бомтаунское правило). Были совсем мелкие ларьки, но в каждом продавали что-то одно: где жарили в масле пончики, где подавали яблоки в карамели, а где разливали соки и цветную шипучку в лёгкие, разовые стаканчики из плетёной лозы.

– До чего неудобно, – высказался Рин, когда они взяли по пончику, а за стаканом питья пришлось идти до следующего «перекрёстка». От съеденных вмиг пончиков на губах остался вкус масла, а от выпитой шипучки с вишнёвым сиропом – неприятный синтетический привкус во рту. И всё равно, это была не настоящая еда.

Коул же про себя решил, что для хозяев пассажа как раз очень удобно. Купил в одном ларьке пончик, съел, а чтобы запить – идёшь к другому прилавку, а по пути заглядываешься на витрины и чем-то да соблазнишься.

Здесь были лавки моды, для бунтарской молодёжи: в витринах были выставлены размалёванные гитары и лютни, а стены были увешаны куртками-«шкурами» с бахромой и заклёпками. На прилавках блестели россыпи стальных цепочек, подвесок и перстней – металла в Бомтауне явно не жалели, кичась своей близостью к северным шахтам. Был даже книжный магазин, и около него Рин внезапно остановился, а потом потянул Коула внутрь:

– Пошли! Есть мысль.

Внутри магазин был почти пуст. Лишь чопорная дама с двумя скромно одетыми девушками перебирала книги в разделе «Философия и мораль», да ещё толстячок средних лет в полосатом костюме листал пухлый альбом под вывеской «Только для взрослых», маслено улыбаясь и блестя глазками. Коул взглянул в сторону полки с затаённым интересом – но Рин повёл его к секции «Справочная литература».

– Вот, – снял он с полки том «Имперского Толкового Словаря» с буквами «К-О» на корешке. Пока Рин листал книгу, Коул разглядывал магазин. Столько книг он последний раз видел в библиотеке особняка, где они просиживали часами над чтением или играми: в Анкервилле на весь «тёмный» город была лишь пара книжных лавок, и там всё было вперемешку, а тут… Вот его сердце радостно ёкнуло при виде раздела «Техническая литература», и он устремился туда, забыв про друга.

Но радость быстро угасла. Раздел состоял всего из одной полки с жалкой дюжиной книг. Коул быстро просмотрел их, и с огорчением понял, что дельных руководств по практической механике здесь всего пара, и оба он уже читал – одно в библиотеке, второе одолжил Гай. Ещё была книга об истории мобилестроения с гравюрами, от самого первого «Фаэтона-Гиро», четырёхколёсной уродины с горбом двигательного отсека, до современных моделей. Несколько кратких справочников, пестревших ссылками на другие книги, которых тут не было… А пролистав последнюю, Коул чуть не выругался – это оказалась детская сказка, «Приключения Пружинки и Шпунтика на Луне».

Лишь теперь он заметил, что некоторые полки почти голые. Не только «Техника», но и разделы «Наука» и «История» пустовали». «Религия» и «Культура» были чуть побогаче, но не было на их полках ни остроумных «Сонетов Тихой Реки», ни занимательных «Откровений» Бессмертных, записанных ими же самими, ни богатой энциклопедии существующих и исчезнувших имперских верований – ничего из того, что они с Рином просматривали в библиотеке. Книги, доступные знати, были запретны для простолюдинов.

Зато разделы «Приключения» и «Любовные романы» были огромны, и забиты книгами в бумажных обложках, картонных и тканевых переплётах. Любовная литература – корешки всех оттенков розового, с пошлыми тиснёными цветочками и сердечками, и в каждом четвёртом названии встречалось слово «страсть». Приключенческие романы с гравюрами на обложках: сплошь сыщики и заговорщики в плащах и шляпах (неотличимые друг от друга), пираты и бандиты, перевёрнутые мобили и горящие дирижабли, взрывы и пистолеты. Коул перебрал несколько книг, и понял, что, хотя по отдельности он с интересом прочёл бы любую, но когда их было много – вдруг стало очевидно, до чего все они одинаковые.

Он разочарованно поставил на полку очередную историю про «Всадника Золотую Пулю». Книг было много, но читать-то было нечего.

– Вот! – подозвал его Рин. Вместе они склонились над словарём.

«Консорциум. Временное объединение независимых предприятий (компаний, банков) для выполнения общего заказа, при сохранении самостоятельности субъектов. Были распространены в Империи после Войны за Единство (см.) в эпоху Второй Реформации (см.) во имя конкуренции для наивысшего качества. В настоящее время мудрой волей Вечного упразднены и заменены системой государственно регулируемых трестов (см.)».

– Там немного другое слово было, – усомнился Коул. – «Крон…».

– Верно. Смотри, – Рин перевернул страницу.

«Крон, также Кронос или Хронос. Древнейший бог, упоминаемый к книгах Былых Времён. Олицетворял Время, вечность и ход событий; также отвечал за земледелие как символ цикличности времени. Мнения относительно того, что Кронос был древним прообразом идеи Вечного, изложена…». Далее шли отсылки к каким-то трактатам.

– Бог Времени? – вполголоса повторил Коул. Рин только пожал плечами. Верилось с трудом. О Бывших известно было мало, разглашению подлежало и того меньше – но считалось, что в последнюю свою эпоху перед Концом Времён они забыли веру в своих старых богов, перепутали правду и вымысел, и верили кто во что горазд. Не вязались сверкающие ученые на живой картинке с каким-то богом.

Коул хотел взять последний том и посмотреть на букву «З», но тут рядом возник приказчик в ливрее.

– У нас магазин, юноши, а не библиотека, – с бесцветной улыбкой сообщил он. – Желаете купить? – Мальчишки поспешили вернуть словарь на место, и покинуть магазин.