Текст книги "Книга Беглецов (СИ)"

Автор книги: Сергей Бессараб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Словарь часовых терминов

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ ЧАСОВЫХ ТЕРМИНОВ

*Анкервилл: Анкерная вилка – деталь в часах, передающая движение с ходового (анкерного) колеса на маятник.

*Бушонск: Бушон – металлическая оправа для часового камня.

*Вельцвальд: Вельцмашина – устаревшее название зубоотделочного станка.

*Вест-Шатонск: Шатон – часовой камень в латунной круглой оправе.

*Гномония: Гномон – вертикальная деталь в солнечных часах, отбрасывающая тень-"стрелку" на деления циферблата.

*Жакемарбург: Жакемары – подвижные фигурки на циферблате часов, приводимые в действие работой механизма.

*Клепсиполь: Клепсидра – водяные часы.

*Клокштадт: Clock – "часы" (англ.)

*Фузейн: Фузея – деталь часового механизма конической формы, передающая движение от заводной пружины на главную колесную систему часов и выравнивающая крутящий момент.

*Хорбург: Hora – "час" (лат.)

*Храповицы: Храповик – зубчатое колесо с несимметричными зубьями, предназначенное для одностороннего вращения.

*Цангель: Цанга – цилиндрическая деталь, крепящаяся к опоре маятника.

*Шато-Турбийон: Турбийон – сложный дополнительный механизм часов, служащий для компенсации притяжения Земли и увеличение точности хода.

*Эст-Карильона: Карильон – механический музыкальный инструмент, состоящий из колоколов и монтируемый на часовых башнях: вызванивает мелодии перед боем часов.

Пролог

С неба сыпал мелкий дождь.

Тяжёлые тучи плыли над болотами, окутанными ночной теменью. Бледная луна изредка проглядывала в прорехах, озаряя безрадостный пейзаж – чёрная топь да островки, сплошь заросшие кущами белёсых грибов. Сквозь туман вдалеке мерцали огни: то ли обманные болотные огоньки, то ли отсветы ламп и факелов…

– …Живей! Шевелитесь, жабы!

Колонна каторжников понуро тянулась по наплавному мосту под дождём. Мост из плотов был огорожен канатными перилами и освещён фонарями: блики рябили на чёрной воде. По склизким доскам нестройно шлёпали босые ноги. Грязные, полуголые люди шли чередой, согнувшись под тяжестью плетёных корзин за плечами.

– Не задерживай! Пошли, пошли!

Стражи подгоняли их бранью и тычками. Все как один крепкие и дюжие, в лоснящихся от дождя плащах из рыбьей шкуры, с шестами-"жигунами" в руках. Стражникам не терпелось загнать людское стадо за «колючку» и укрыться от дождя и ветра в казарме, где сухо и греет печка.

– Поживее, пиявкины дети! Вперёд… Куда?

Движение колонны застопорилось: исхудалый пожилой сборщик, захлёбываясь кашлем, рухнул на колени. Корзина опрокинулась, вывалив на плот скользкие, бесцветные грибы. Двое стражей подскочили к упавшему и ткнули его шестами – тот захрипел, забился в судорогах.

– Встать! Встать!!! Бегом грибы собрал, падаль!

Дёргаясь от боли и кашля, сборщик жалко ворочался на мокром настиле, сгребая в корзину груз. Один из каторжников – костлявый, бледный парень со слипшимися от дождя рыжими волосами, в которые на левом виске была вплетена нитка бусин – присел рядом, молча помог ему собрать грибы и подняться. Остальные, не глядя, обходили их и спешили мимо.

Лагерь раскинулся на острове среди топей. Сторожевые вышки по углам, огораживающие бараки, а между вышками всё заплетено шипастой лозой. Любая колючая проволока в болотной сырости проржавеет – но не живая лоза, крепкая, как железо. У причала сиял огнями катер-болотоход с парусиновым навесом над палубой.

– Не толпиться! По очереди! – недовольно покрикивал учётчик, мелкий тюремный чиновник: плащ наброшен поверх мундира, на лице – маска для защиты от болотных испарений. Возле трапа катера застыли стражники с взведёнными ружьями.

Сборщики один за другим всходили по трапу и вываливали на палубу свой груз. Груда влажно блестящих грибов росла, учётчик черкал в планшете. Наконец последний из каторжников сошёл на берег. В недрах болотохода ожил двигатель, за кормой захлюпало гребное колесо; катер отвалил от берега и поплыл через протоку, рассыпая блики огней по воде.

…Колонна втянулась в ворота лагеря. Вокруг темнели одинаковые бараки, больше похожие на палатки – деревянные каркасы, обтянутые брезентом. На болотах всё быстро гнило и ржавело. Одна лишь казарма стражи была выстроена из кирпича.

– Ужин! Ужин, жабье племя! – Зазвенел гонг, и усталые люди потянулись на зов. Посредине территории под навесом возвышалась печь: кирпичный купол, внутри которого гудел огонь. Глиняные трубы от печи расходились в бараки, служа отоплением.

У котла на раздаче, как всегда, стоял Хрущ – ветхий старик с жидкими седыми волосами и вечно шмыгающим багровым носом. Хруща на болота упекли неизвестно когда и невесть за что. На сбор грибов или ловлю жаб его не выгоняли по дряхлости, и в лагере он был на подсобных работах. Дрожащими руками держась за черпак, старикан помешивал похлёбку в котле.

Каторжники выстроились в очередь, угрюмо поглядывая по сторонам. Далеко за оградой мерцали в воздухе огни, и время от времени прорезывали тьму блеклые росчерки света. Там, над топью, зависли на привязи воздушные шары, обшаривая протоки и острова лучами прожекторов… В ожидании кормёжки заключённые ёжились на холодном ветру, некоторые уселись на землю, обирая с ног чёрных, жирных от крови пиявок.

– Эй, слышь! Пьявиц не выбрасывай! В похлёбку кинем, наваристей будет! – сипло пошутил кто-то. В толпе заржали, другие цыкнули на шутника, а ближайший сосед даже сунул ему в рёбра локтём.

В бараке царила тьма, и лишь «лампы» под потолочными балками – плетёнки из лозы, набитые светящимися грибами – рассеивали её тусклым, голубоватым свечением. Вымотанные тяжёлой сменой каторжники забирались в гамаки и кутались в потрёпанные одеяла. Одни перешёптывались, другие зевали и почёсывались, в дальнем углу вспыхнула было потасовка, но почти сразу утихла… Вскоре барак погрузился в сон.

Прошло немного времени, и один из гамаков качнулся: рыжий веснушчатый парень откинул одеяло, встал и бесшумно прошёл мимо храпящих и стонущих во сне каторжников к нужному гамаку. Свернувшийся под одеялом человек простужено сопел во сне.

Юноша тронул спящего за плечо и шепнул:

– Хе́нглаф!

Старик Хрущ дёрнулся и охнул – но крепкая рука тотчас зажала ему рот. Склонившись, парень разжал кулак, и светлячковый гриб на ладони озарил его лицо во тьме.

– Кто ты? – выдавил старик, едва незнакомец убрал руку. Пригляделся, сощурившись. – Ржавый? Чего вам… тебе надо?

– Куда важнее, кто ВЫ, – прошептал юноша, прозванный в бараке Ржавым. – У меня к вам дело, Хенглаф Дрейк. Или прикажете к вам обращаться «Ваша точнейшесть», как встарь?

Старик мелко задрожал.

– Нет, – пробормотал он, сжавшись и натянув одеяло. – Нет, прошу! я всего лишь Хрущ, старый Хрущ! Пожалуйста, оставь меня…

– Тихо! – шикнул Ржавый. – Спокойно, Дрейк. Мы хорошо знаем, кто вы и за что вы здесь. – От этого «мы» старик почувствовал себя совсем тоскливо. – Ваши бывшие хозяева вас предали, а у нас к ним счеты.

Повисла пауза; наконец старик поднял глаза. Что-то в его лице неуловимо изменилось.

– У меня нет и не было «хозяев», – выговорил он, и голос его прозвучал оскорблёно – совсем не похоже на него, вечно забитого и тихого. – Всю жизнь я служил одной лишь науке! И те, кто подло присвоил мои достижения… – Он взглянул на юношу исподлобья. – Чего ты от меня хочешь?

– Не так уж много. – Ржавый провёл пальцем по брезентовой стенке. Очертил круг, потом черкнул внутри него крест-накрест… Дрейк проследил за его движениями и вздрогнул.

– Нет, – пробормотал он. – Это не обсуждается. Я просто не могу!..

– Отчего же? Ведь это ваше детище. Или память подводит вас?

– Вот уж на память я никогда не жаловался, молодой человек, – снисходительно заметил старик, всё более походивший на того, кем был когда-то. – Я даже помню, как были расставлены книги на полках – хоть ни книг, ни кабинета у меня уже давно нет… Но того, о чём ты просишь, я дать не могу. Этот секрет не для людей.

– Разве? Когда-то вы уже дали его людям.

– И никогда себя за это не прощу! – Старик подавился шёпотом и закашлялся.

– Послушайте, Хенглаф, – юноша крепко взял старика за плечо. – Вы сами знаете, чем обернулось ваше открытие. Машина, которую они запустили, перемалывает всё больше жизней. Мы хотим это остановить – неужели вы нам не поможете? Хотя бы ради мести?

– Мести? – усмехнулся Дрейк. – Я догадываюсь, о ком ты говоришь «мы», парень. И я не дурак, чтобы верить в успех вашего дела. – Шёпот его звучал надтреснуто. – Змей свернулся кольцом вокруг нашей страны, но всякий, кто сразит его, сам обречён стать змеем. Вы лишь прольёте ещё больше крови…

– Ну, хватит! – резко оборвал его Ржавый, чуть громче, чем следовало бы. Осёкся и прислушался, но никто, вроде бы, не проснулся. – Вы причинили столько зла, Дрейк – а теперь не хотите помочь нам остановить тех, кто сделал это с вами? Сделал это с нами всеми? – Парень вскинул левую руку: запястье было замотано грязной тряпкой.

Старик отвел взор и тихо вздохнул.

– Ладно. В конце-то концов… Помоги встать, боец. – С помощью Ржавого он выбрался из гамака и опустился на колени: юноша присел рядом. При свете гриба Дрейк пальцем начертил на грязном дощатом полу круг, потом уверенно начал обрисовывать его сложными линиями и значками. Ржавый затаил дыхание, впившись глазами в рисунок.

– Ещё одно, молодой человек, – прервавшись, шепнул Дрейк. – Ты же понимаешь, что я не просто так согласился помочь вам?

– Ну, конечно… Чего вы хотите?

– Ты прав, парень: я принёс в мир слишком много зла, – проворчал старик. – И слишком давно прозябаю на этих болотах. Болит всё, что можно, кашель душит, встать из гамака – уже подвиг… – Он поднял глаза на юношу.

– Свобода. Вот чего я хочу, понимаешь? Освободи меня, сынок.

Помедлив, Ржавый молча кивнул.

– Хвала Вечности, – тихо промолвил Дрейк.

Позже юноша тихо вернулся к своему гамаку. Расплетя волосы, снял украшавшую его висок короткую нитку бусин, и задумчиво перебрал шарики в пальцах.

Пронести эту штуку в лагерь было легко. Достаточно было незаметно её проглотить – а потом прикинуться, будто его стошнило от тюремной жрачки. Что ж, кажется, время пришло…

* * *

Дождь перерос в настоящий ливень, затянув ночные болота пеленой. Далеко на востоке тучи мерцали отблесками молний – надвигалась гроза. Белые красноглазые жабы выползли из грибных кущ под дождь и гортанно перекликались, раздувая горла-пузыри.

И вдруг где-то вдали, перекрыв шелест дождя и жабью перебранку, грохнул взрыв. Огненное зарево полыхнуло сквозь дождевую пелену, мигнуло и угасло. Жабы посыпались с берегов в воду.

А вслед за тем – над болотами протяжно взвыла сирена.

Лагерь пылал. Бараки из натяжного брезента были неуязвимы к пламени, как и кирпичная казарма; но огонь перекинулся на колючие заграждения смолистой лозы – и разметался, охватив лагерь пылающей стеной. Сторожевые вышки полыхали, как факелы. Вот громыхнуло, и на вершине одной из них расцвёл огненный шар: взорвался керосинокалильный прожектор.

– Прекратить панику! Все на землю, живо!

– Горим! А-ааа, горим, мать вашу!

– Мордой в грязь, кому сказа-ал!..

В сполохах пламени мелькали чёрные тени – перепуганные каторжники высыпали из бараков. Стражи с шестами наперевес метались меж них, пытаясь разделить толпу и унять панику. То один, то другой сиделец валился в грязь и корчился, сражённый жгучим укусом.

– Всем стоять! – надрывая глотку, заорал усатый офицер стражи, потрясая шестом-«жигуном». Бамбуковое древко, а на конце будто бы розоватый цветок с лепестками-щупальцами – болотный полип, чьё прикосновение жалит болью до судорог. – Отставить, жабы! Слушай мою команду! Всем построиться в цепочки для тушения пожа…

Рядом вдруг возник рыжеволосый парень и вырвал «жигун» из руки офицера. Прежде чем стражник успел возмутиться, Ржавый перехватил шест – и, яростно оскалившись, ткнул жалящим навершием в лицо офицера, прямо в разинутый рот! Глаза стражника вытаращились, ноги выбили по земле дробь. Придержав оседающее тело, Ржавый выдернул из кобуры на его поясе взведённый пистолет, развернулся и навскидку выстрелил в ближайшего стража, поднявшего было ружьё.

– Они нас всех здесь спалят! – завопил юноша, обернувшись к каторжникам. – Надо бежать! Ломай ворота!

Его слова сработали, как горючее, выплеснутое в огонь.

– Дело! Круши ворота!

– Назад! Не сметь, жа-а-ааа…! – Стражников, вдруг оказавшихся против стаи озлобленных заключённых, смели в один миг. Толпа нахлынула волной, ударила в ворота. Меж людей проплыл на вытянутых руках толстый обломок трубы.

– Вот так! Раз!.. и два!.. и триии! – Под ударами тарана хрустнули засовы. Толкаясь и давя друг друга, каторжники ринулись наружу. За воротами толпа рассыпалась; по колено в грязи, люди растерянно озирались – куда дальше? Кругом лишь тьма и шелест дождя по воде…

Зависший над болотом сторожевой воздушный шар обмахнул прожектором берег острова. Луч выхватил беглецов у ворот – многие невольно прикрылись от слепящего света. А спустя миг с шара по людским фигуркам ударила пулемётная очередь.

Протока вскипела от пуль; кто-то успел вскрикнуть, но крик тотчас захлебнулся. Простреленные людские тела осели в воду. Луч прожектора заскользил вдоль берега, высматривая уцелевших.

Сирена всё так же тянула свою гнусавую песнь. Заграждения полыхали вовсю, и отблески пламени играли на водах… И вдруг поодаль вынырнула голова, облепленная мокрыми волосами.

Ржавый выбрался на берег островка, вытряхнул из ушей воду и оглянулся на пылающий лагерь позади. Там звучали хлопки выстрелов, один раз донёсся чей-то отчаянный вопль. Похоже, стража дала отпор взбунтовавшимся сидельцам – тем, кого не выкосили у ворот.

Бунт был обречён. Ржавый знал это с самого начала, ведь он затеял всё лишь для того, чтобы сбежать самому. Чтобы спасти добытое с таким трудом знание… Не мешкая, он зачерпнул пригоршню чёрной грязи и принялся обмазываться ей. Дождь быстро смоет грязь, но даже такая маскировка лучше, чем никакой.

Сжимая в руке отбитый у стражника нож, Ржавый припустил через островки и протоки. Где бегом, где согнувшись и приникнув к земле, ползком среди грибных зарослей – и по грудь в воде, прикрывая глаза рукой от хлещущего ливня. Дождь был его врагом, он тянул тепло из усталого тела, размывал грязь на бледной коже, превращая его в заметную мишень. Но дождь был и союзником, скрывая от вражьих глаз одинокую фигурку беглеца.

В небе звёздами вспыхивали прожектора на воздушных шарах. То и дело огни начинали мигать, передавая сообщение от одного шара к другому. От лагеря к лагерю, до самых северных предгорий, неслись над Чёрной Топью тревожные вести – пожар, мятеж!.. Не пройдёт и часа, как новость достигнет самого Острога.

Один раз луч прожектора скользнул совсем рядом. Юноша нырнул, даже не задержав дыхания. Над его головой поверхность воды налилась белым свечением, и почти сразу угасла. Ржавый выждал с полминуты, прежде чем вынырнуть и выбраться на сушу.

– Стой! – Слабый окрик прозвучал внезапно, и у Ржавого колени подкосились. – Погодь, брат!.. не бросай!

Из тьмы проступила бледная фигура. Человек в одной набедренной повязке, шатаясь, прижимал к груди окровавленную руку. Каторжник! как он уцелел у ворот, как смог уйти так далеко, раненый?

Ржавый замешкался. Сиделец вступил в воду и побрёл вброд, моля не бросать его и спасти… И вдруг вода будто взорвалась. Несчастного рывком утянуло вглубь, лишь извивы кольчатого тела мелькнули на миг при вспышке молнии.

С зажатым в руке ножом парень застыл, ошеломлённо глядя во тьму. Слухи о жутких болотных тварях, которых привлекает запах крови, ходили в лагере всегда – но все полагали, будто их выдумало лагерное начальство… Опомнившись, Ржавый отпрянул и метнулся прочь.

Теперь, переходя и переплывая протоки, он всякий раз цепенел. Ему чудилось движение в воде – вот-вот сомкнутся на ноге громадные челюсти и хрустнут кости! В очередной раз оказавшись на суше, Ржавый огляделся, пытаясь понять, насколько далеко ушёл от лагеря. Вроде бы, сирена уже звучит намного тише. Хотя вон там – разве не догорающий пожар мерцает сквозь дождливую тьму? Юноша пригляделся… Нет, ему не почудилось – огни двигались.

Подтверждая его догадку, вдали хрипло взревел гудок. Будто отозвался на зов сирены.

По воде меж островов, сверкая огнями, скользил болотный катер – стремительный остроносый корабль на поплавках. Громадные воздушные винты за кормой гнали катер вперёд, рубя лопастями дождь. С двух шаров корабль осветили прожектора, поймав в перекрестье лучей и высветив орудийные башни с хищно торчащими стволами.

Боевая канонёрка, одна из многих, что патрулируют северные топи. Она откликнулась на призыв, и на всех пружинах шла на помощь пылающему лагерю.

Ржавого пробрала дрожь, и не от холода. Канонёрка – это уже не обленившаяся лагерная стража, это армия. Солдаты-болотники, уроженцы северных деревень, как никто умеющие выживать в топях; беспощадные гончие Острога, способные унюхать и выследить кого угодно даже среди болот. Если они возьмут его след, побегу конец…

Гром ударил с такой силой, что Ржавый вжался в землю. Вспышка молнии на всё небо озарила клубящиеся тучи – на фоне которых проступили на миг чёрные силуэты воздушных шаров.

Воздушные шары!..

Ржавый повернулся и скользнул с берега в воду.

Дважды ему приходилось нырять с головой, когда луч прожектора проходил слишком близко. И всё же в какой-то миг он выполз на берег – и при вспышке молнии различил впереди островерхий силуэт. Стражник в непромокаемом плаще с надвинутым капюшоном, с ружьём в руках. Неподалёку виднелся вросший в землю каменный блок, от которого уходил вверх канат – прямо к огромной, круглой тени воздушного шара в сумрачных небесах.

Ржавый подполз на локтях чуть ближе, затем ещё ближе. Капюшон стража не дрогнул – держа ружьё наизготовку, тот вглядывался во мрак дождливой ночи.

«Темнее всего под пламенем свечи», прозвучала вдруг в голове Ржавого поговорка, некогда услышанная от отца. Рука парня крепче сжала нож…

Стражник в корзине воздушного шара в очередной раз повёл прожектором влево-вправо и раздражённо сплюнул. Никого; глупо даже думать, что кому-то из негодяев удалось сбежать! Небось, уже достались болотным тварям – в этих топях много чего водится пострашнее пиявок…

Он приложил к глазам бинокль и вгляделся туда, где ещё мерцали огни полыхающего лагеря. Если пришла канонёрка, значит, армейцы в деле. Ох, и влетит начальству! Стражник ухмыльнулся – и в этот миг корзина под ногами вздрогнула. Бинокль выскользнул из рук и полетел вниз.

– Какого?.. – Стражник перегнулся через борт, и осёкся. По канату, стремительно перехватываясь руками и ногами, взбирался полуголый каторжник с зажатым в зубах ножом. Плащ за его спиной трепыхался на ветру, будто флаг.

Опешивший стражник отпрянул было, потом схватился за рукоять пистолета в кобуре… Но Ржавый уже вцепился в бортик корзины, одним рывком закинул себя внутрь и бросился на врага.

В отблесках молний две фигуры в раскачивающейся корзине яростно сцепились друг с другом. В какой-то момент Ржавый сумел высвободиться из захвата – и, откинув голову, ударил врага лбом в лицо. Схватив оглушённого стража за воротник и за пояс, он перевалил его через борт и сбросил вниз. Короткий вопль оборвался всплеском.

Не потрудившись даже взглянуть вниз, беглец отвернулся. Стропы, на которых была подвешена корзина, сходились к горловине шара с закреплённой под ней газовой горелкой. Бьющееся пламя рассеивало ночную темень и озаряло внутренность корзины.

Медлить было нельзя. Ржавый знал, что на воздушных шарах есть аварийное отцепление каната. Должно быть, вот этот тросик – нет, этот… Да!

Отцепленный канат опал и исчез во тьме. Далёкие огни дрогнули и поплыли вниз – освобождённый шар начал подниматься. Слишком медленно, надо сбросить балласт!.. С бортов свисали несколько мешков с отсыревшим песком; Ржавый сбросил их, перепилив ножом верёвки. Затем бросился к горелке, и вывернул подачу топлива на максимум. Пламя воспрянуло – огненный факел с рёвом ударил в горловину.

Облегченный воздушный шар уверенно пошёл вверх.

Вцепившись в стропы, беглец расхохотался. Свободен!.. Пропажи хватятся не сразу, а потом будет уже поздно. Воздушный шар не имел управления, но это было и не нужно – на высоте северный ветер увлечёт его на юг, навстречу утренней заре. Навстречу свободе.

Ржавый запахнул на груди плащ. Пришлось снять его со стражника внизу – юноша знал, как холодно бывает в небе. А уж ему, мокрому и раздетому, холод опасен вдвойне… Оглянулся ещё раз – но отблески далёких огней уже растаяли в пелене ливня.

– Выкусите, сволочи! – прошептал он, и усмехнулся.

Сквозь ночь и ливень, ветер уносил воздушный шар прочь.

* * *

Канонёрка подошла к острову. Солдаты спрыгивали с бортов в воду и шли вброд, подняв ружья высоко над головами.

Пожар догорал: дождь наконец-то пересилил пламя. Стражники бродили среди трупов – выживших бунтовщиков поставили на колени в грязь. Лекарь перевязывал окровавленного и стонущего коменданта лагеря. Учётчик осипшим от волнения голосом раздавал команды и косился на раненого коменданта, в ужасе от того, что главным внезапно стал он, и отвечать придётся ему.

Когда на территорию лагеря ворвались первые солдаты, учётчик развернулся было к ним… И сам пал на колени, лишь завидев в проёме ворот рослую, широкоплечую фигуру в сером плаще. Спустя миг точно так же повалились наземь стражники – кое-кто даже уткнулся в грязь лицом.

В наступившей внезапно тишине, нарушаемой лишь треском пламени, высокий гость тяжело и грузно прошёл меж солдат и стражей. За ним крадучись следовали две сутулые фигуры, сплошь закутанные в серое тряпьё – лишь глаза сверкали на замотанных лицах нечеловеческим, хищным блеском. Прижавшийся к земле учётчик задрожал, когда перед ним остановились сапоги с окованными сталью носами.

– Встань! – прозвучало сверху.

– В-ваше точнейшество!.. – пискнул чиновник. – Господин н-намес…

– Я сказал, встать! – Могучая рука сгребла учётчика за шиворот и подняла на ноги. Несчастный съёжился, не смея взглянуть в лицо собеседнику. – Назови себя.

– Младший учётчик Борниус Карн, господин наместник. П-произошли беспорядки; волнения среди заключённых. – Карн облизнул губы. – Мы не ждали, что вы собственной персоной… такая честь…

– Я возвращался с промысловых баз, и мы приняли ваш сигнал, – перебил рослый. – Сам вижу, что волнения! Как это случилось?

– Это всё он… – прозвучал слабый, прерывистый голос. Комендант лагеря приподнял голову. – Рыжий…

– Что за рыжий? Списки заключённых мне, немедленно! – Наместник шагнул к коменданту. – Говорите.

– Это он… – повторил комендант. – Заключённый из четвёртого барака, кличка Ржавый. Он бросил что-то маленькое в печь… какую-то побрякушку. А потом – взрыв, огонь… Ры-жий, ры-ы… – Комендант зашёлся кашлем.

Наместник взглянул туда, где посредине лагеря всё ещё сочилась дымом яма, а вокруг были размётаны обломки кирпичей. Один из его спутников в серых тряпках приблизился к яме, опустился на четвереньки и принюхался к дыму. Стражники невольно подались назад.

– С-сквер-рно! – гортанным голосом прорычал забинтованный. – Сквер-рно пахнет. Как будто сер-ра, но не она. И ещё какая-то мёр-ртвая др-рянь…

– Алхимическая взрывчатка, – проронил наместник, пнув сапогом обломок кирпича. – Интересное дело.

Подоспевший Борниус Карн сунул наместнику планшетку с листом бумаги. Тот пробежал списки взглядом, ища номер «рыжего» – и вдруг вздрогнул. Не веря себе, уставился в одну из строчек. Не может быть!..

– Где он? – Наместник рывком развернулся к учётчику. У Карна подкосились колени – но рука наместника вцепилась в его мундир и приподняла над землёй… Механическая рука, тускло блестящая стальными и бронзовыми сочленениями. Задыхаясь, Карн уставился в перекошенное бледное лицо наместника, обрамлённое растрёпанными белыми волосами, в его сверкающие красные глаза.

– Заключённый под этим вот номером! – прошипел альбинос. – Как он оказался в вашем лагере?

– А-а… старик Хрущ? Но п-при чём…?

– Отвечай! Кто и когда его перевёл?

– Не м-могу… знать!..

– Не можешь? – Наместник встряхнул его, как собака крысу. – Где он? Говори, скотина!

– Я! Я скажу! – отчаянно завопил кто-то. Один из заключённых, мелкий и плюгавый лагерный доносчик, кинулся вперёд и плюхнулся в грязь. – Я из четвёртого барака, господин мой! и Хрущ тоже там. Ржавый его разбудил, я не спал, я видел! Они о чём-то шептались, Хрущ ему потом что-то ещё на полу рисовал. Это ровно перед тем, как всё случи…

– Рисовал?! – Альбинос отшвырнул Карна в сторону. – Где ваш поганый барак, показывай, живо!

Дверь в барак слетела от пинка. Следом за наместником втиснулись солдаты с карбидными фонарями, и в бараке враз сделалось очень светло. Стремительным шагом наместник прошёл к указанному гамаку, где под одеялом свернулась неподвижная фигура – и отбросил одеяло в сторону.

В наступившей тишине кто-то из солдат шёпотом помянул Вечного, а перемазанный грязью Карн испуганно всхлипнул. В гамаке скрючился человеческий скелет – причём даже с виду очень старый: кости побурели от времени. Беззубый череп таращился провалами глазниц.

Наместник молча склонился над останками, взял скелет за левую руку и приподнял – на запястье блеснуло нечто плоское, будто металлический паук, впившийся в кости. Альбинос пригляделся, потом взглянул вниз: на грязном полу ещё можно было различить затёртые ногой следы рисунка.

– Мой господин, – осмелился подать голос Карн. – Что это?..

– А это картина преступления, – каким-то пустым голосом отозвался наместник. – Этот ваш Ржавый поговорил со стариком, и вызнал всё, что ему нужно. Помог ему лечь обратно в гамак, укрыл одеялом… – Он коснулся металлическими пальцами свёрнутых шейных позвонков скелета. – И сломал ему шею. Мгновенно и бесшумно; чистая работа. Ну, а затем устроил свой побег.

– Но почему кости?..

– Старик слишком зажился на свете, – непонятно проронил наместник. – Даже не представляешь, насколько.

– Нет… – пискнул доносчик откуда-то из-за спин солдат. – Я слышал немножко; он же обещал, что Хруща освободит!

– Он и освободил. – Альбинос накинул одеяло на кости и выпрямился. – Поднимайте по тревоге все лагеря. Высшая готовность! Пускай рассылают патрули, привлекают добровольцев – что угодно, но он не должен уйти. Передать в Острог срочную депешу: побег особо опасного заключённого. Живо!

– Ваше точнейшество, – уже за порогом барака догнал его Карн. – Всё будет исполнено! только… Осмелюсь спросить, этот Ржавый – кто же он на самом деле?..

Э́рцлав Ба́тори, наместник Северной провинции, взглянул на чиновника, будто впервые его увидел. Потом отвернулся и поднял лицо к небу, навстречу дождевым каплям.

– Враг государства, Карн, – бросил он. – Враг, который был опасен и прежде, а уж теперь опасен вдвойне. И если ты надеешься, что он утонет где-нибудь в болотах или попадётся на зубок местному зверью, и проблема решится сама… то надеешься зря.