Текст книги "Книга Беглецов (СИ)"

Автор книги: Сергей Бессараб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Глава 10

ГЛАВА 10

Мальчишки вслед за Гаем вышли из брюха шагохода под моросящий дождь. Прожектор на макушке шагохода был зажжен, и в косом луче света поблескивала рябь капель.

– Сюда! – Гай поманил их туда, где у ноги шагохода громоздилось нечто, укрытое до земли брезентом.

Коул не мог понять, что у учителя на уме. Прежде чем выйти, Гай разжёг на столе маленький тигель; потом раскопал в груде хлама напольные весы и заставил обоих мальчишек встать на них разом – пришлось держаться друг за друга. С чего вдруг мастеру понадобился их вес?

Поэтому, когда Гай сдёрнул брезент, Коул ожидал увидеть под ним что угодно. Например, воздушный шар со сдутой оболочкой. Или того круче – махолёт со сложенными крыльями!.. Но под брезентом обнаружилось лишь несколько ящиков из каменного дерева, высотой по грудь, с нанесёнными на стенки белой краской цифрами и опломбированными крышками.

– Это что?

– Металлолом! – Гай похлопал по стенке ближайшего ящика. – Вчера мусорщики «фалангу» распилили.

Мальчишки недоверчиво оглядели контейнеры. Оба они рассматривали в библиотеке у Рина книжки по военной истории с картинками; и трудно было поверить, что всего в нескольких ящиках, пусть и по частям, уместилась целая «фаланга» – лёгкая шагающая боевая машина, четырёхногая платформа с пулемётной башней.

Коулу мельком вспомнились рассказы Гая о том, как после катастрофы в ущелье пришли хронисты: только им под силу было входить в зону застывшего времени. С застывших во мраке боевых машин скрутили и вынесли из зоны двигатели, угасшие Камни Времени, боеприпасы – всё, что нужно было для войны, и без чего машины превращались в неподвижные куски железа. Как из всех освобожденных аномалией механизмов оставили сидячий шагоход, чтобы потом превратить в памятник Войне – позже внутри него поселился Гай. А потом, в один прекрасный день, на Свалку заявился один слишком любознательный мальчишка…

– Ну, железо, и что?

– Постой! – Рин вспомнил услышанное на перроне. – Его же должны на север поездом отправить, вместе с деталями! Верно?

– Молодец, Ринель! – кивнул Гай. – Всё распиленное на север везут, на плавильные заводы Огненного Пути. Теперь смекаете?

– То есть, мы в ящиках спрячемся? – наконец понял Коул.

– Именно. Давай сюда! – Гай вклинил в щель крышки ломик и сорвал пломбы. Крышка подалась со скрипом выдернутых гвоздей. Внутри ящика, переложенные сеном, покоились асимметричные куски металла разных форм, некоторые со свежими спилами. – Помогай!

Вдвоём с Коулом, кряхтя от натуги, они вытащили из ящика по очереди несколько непонятных железок, изогнутую и выщербленную на конце секцию ходульной опоры, и пустой воздушный бак-ресивер для компрессора, и отволокли всё за шагоход. В получившемся свободном пространстве вполне могли уместиться двое мальчишек… скрючившись в три погибели. Коул невольно поёжился, испытывая приступ клаустрофобии.

– С помощью вот этого выберетесь, когда поезд от станции отойдет, – Гай сунул в руки ученику монтировку. – Если кому «в домик» надо сходить, не мешкайте.

– Куда? – простодушно не понял Рин.

– Вон куда! – Гай ткнул пальцем в сторону будочки нужника поодаль. – Я сейчас.

Он вернулся в мастерскую, погасил огонь под тиглем, взглянул на полки и задумался. Потом взял со стола очки-консервы на ремешке и натянул на голову.

Этель нужна им живой… Он не соврал Коулу, но и всей правды не сказал. Если Этель не захочет попасться живьём в зубы имперских псов, никто её не остановит. Каждый из них был готов дорого продать свою жизнь. Все эти годы он по слухам, по рвущимся ниточкам собирал сведения об остальных…

…Мортимер Кригг, всегда спокойный и мирный, будто дремлющая на солнце пустынная змея – что ударит стрелой и ужалит, только тронь. В миру мастер-механик на мобилестроительном заводе Мулера. Мог выстрелом из чего угодно попасть во что угодно, завязав на спор глаза. Когда за ним пришли – расстрелял с лестницы пятерых полицев и двух гвардейцев, и ушёл бы по крышам, если бы кто-то не забросил в его окно с улицы стрелочную бомбу…

Из жестяной банки с инструментами на полке Гай вытащил две самые большие отвёртки. Попробовал пальцем – он специально заострил их на точильном станке, а деревянные рукояти обтесал так, чтобы создать балансировку – и заткнул обе за пояс.

…Кия Севилла, сумасбродка, что всегда говорила о себе «мы», одевалась то парнем, то девушкой, и курила сигареты с мундштуком. В миру актриса на сцене Хорбургского театра, непревзойдённая под любой маской. Мастерица перевоплощений и шпионажа. Полицы всадили в неё шесть пуль, но она прорвалась-таки к командовавшему операцией Часовому и вонзила ему в шею спицу из причёски, прежде чем рухнуть. Как будто в её груди и вправду билось два сердца…

Гай достал из-за шкафа острый напильник. Один из инструментов, которыми разделывали броню шагоходов. Легонько провёл им по краю верстака, оставив на дереве зарубку, и сунул напильник в петельку на подкладке жилета.

…Хелиус Хорн, добродушный и по-домашнему уютный, в круглых очках на крючковатом носу похожий одновременно на гостеприимного дедушку и мудрого филина, всегда потчевавший гостей ароматным кофе. В миру владелец лавки редких книг на Улице Клёнов в столице. Непревзойдённый аналитик, собиравший информацию и наводивший связи. При его захвате в магазине вспыхнул пожар, и всё сгорело дотла – полиция оцепила весь дом, но никто не вышел из огня…

Напоследок Гай достал со дна банки с печеньем пару керамических шариков с выведенными наружу проволочными петельками, покатал на ладони и спрятал в карман.

…Левон Абернети…

…Илай…

Если это будет нужно, чтобы защитить мальчишек – он будет достоин их памяти. Непременно.

Гай вернулся к ящикам, неся в щипцах тигель с растопленным свинцом. Коул и Рин уже ждали его.

– Залезайте! – Коул первым забрался внутрь и помог Рину. Вдвоём они кое-как умостились на корточках среди железа, спина к спине.

– Сидите тихо, – напутствовал их Гай. – Не шуметь, не болтать!

– Да мы что, совсем тупари?

– Ты не возражай, а слушай! А если чихнуть припрёт – зажмите нос и вдохните, вот так. Ясно? – Он взялся за крышку и секунду помедлил, глядя в запрокинутые лица парней. Надо было сказать что-то ободряющее, но в этом Гай был не силён. «Всё будет хорошо»? змей, какая лживая пошлость…

– И да, не забудьте мне из Бомтауна открытку прислать! – пошутил он, захлопнул крышку и забил гвозди, как было. Закрутил на крышке новую проволоку, потом взял щипчики-клише – за такую искусную подделку полагались пожизненные шахты! – и замкнул концы проволоки свинцовой пломбой.

Напоследок Гай достал из кармана жилета флакон, вроде как от духов, и опрыскал ящик чем-то терпко пахнущим. И лишь после этого наклонился к щелястой стенке:

– Ну как вы там?

– Как в гостинице! – за бодростью в голосе Коула чувствовалось напряжение. – Только въехали, и сразу тараканов травят. Ты что, уморить нас решил?

– Так надо. Сидите тихо!

Гай успел закурить трубку и пару раз затянуться, прежде чем в ущелье забрезжил свет фар. Вскоре к шагоходу подъехал открытый кузовоз с подъёмным краном.

– Опаздываете, парни, – попенял Гай двоим рабочим, спрыгнувшим из кабины.

– Не вини, хозяин! – отшутился водитель. – Заводились долго: в гаражах заводные валы весь день вполсилы крутят – с линией проблемы, говорят, в Долине что-то случилось…

– Может быть. Ладно, получите и распишитесь!

Один из рабочих проворно опутал ближайший ящик ремнями, второй взялся за рычаги. Стрела крана ожила и повернулась, и грузчик зацепил за ремни трос с крюком. Зашуршала пневматическая лебёдка, наматывая трос, контейнер медленно пошёл вверх – чтобы минуту спустя оказаться в кузове. Вскоре все ящики были погружены, и рабочие вновь забрались в кабину. Гай затянулся ещё разок, выбил трубку о каблук и подошёл к машине:

– Эй, подбросите до станции? Дела…

– Не вопрос, потеснимся!

Хлопнула дверца. Контейнеры в кузове качнуло, и Коул охнул сквозь зубы, когда кузовоз стронулся с места. Выехав из ущелья, машина свернула на извилистую дорогу, ведущую к вокзалу.

* * *

Рензик осторожно выглянул из-за угла. Двое полицев всё ещё торчали у булочной с нарисованным на витрине завитушками кренделей. Вот один зашёл внутрь, и вернулся уже с открытым пакетом пончиков (мальчишка сглотнул слюну). Жуя пончики, оба полица свернули за угол, и улица опустела.

– Всё чисто. Побёгли! – Ренз сделал знак Беррику и Тилю. Все трое выскочили из-за угла, стремительно перебежали улицу и нырнули в подворотню. Попадаться на глаза полицам в Светлом городе было, как любил говорить мастер Банджи, «чревато».

Мальчишки очутились в узком переулке. С одной стороны тянулась глухая стена какого-то лабаза, с другой выходили в переулок задние крылечки и окошки домов (напротив каждого окна к стене была прикручена полированная металлическая пластина – чтобы отражать свет от зеркал на крышах и освещать комнаты). Рензик с завистью отметил, что даже в переулках здесь чисто, и у отхожих баков ни одного огрызка или шкурки. Не то что тесные и запущенные закоулки Тёмной стороны – и уж, тем более, родимые поннеры, где переулки не отличишь от главных улиц, настолько всё загажено.

– Слышь, а нас не заругают, что с работы смотались? – подал голос Беррик. Он нёс ведёрко, Тиль – рулон бумаг, а у Рензика за поясом была кисть: они притворялись расклейщиками объявлений. Ради этого дела они сегодня удрали с завода на добрых три часа раньше.

– Не, никто не заметит! – отмахнулся Рензик. – Они ж сегодня радостные все: Банджи к рулю поставили, праздник-то какой! Вот уж нашли, кого поставить – психа.

– А чё психа-то?

– Ты чем на уроках слушаешь? – съязвил коротышка. – Что он сказал? Что тех козлов голодом заморили, когда перевалы на границе с Запредельем взорвали. А в Запределье – там что?..

– Эти… градокомбинаты, – предположил Беррик.

– Цацки Бывших, – как всегда, свозь зубы процедил Тиль. – У меня мамке хахарь такую подарил – вроде шарик прозрачный, а потрёшь, он и засветится.

– Руины и монстры там, вот что! – объяснил Рензик. – А теперь мозгой пошевелите.

– И?..

– Хвост от свиньи! Сами прикиньте – у кого там жратву-то закупать, э? раз весь остальной свет прихлопнуло, и там одни дикари да чудища…Всё, пришли. – Рензик остановился под одним из окон.

– Точно здесь? – Беррик шумно потёр шею. – Чё-т' боязно…

– Не боись, – Рензик вытащил кисть из-за пояса. – За нами теперь мастер Трудл. Помнишь, что он говорил? – Ему самому было слегка не по себе: раньше они не заходили дальше издевательств над слабыми и мелкого воровства. Но раз уж мастер Трудл взял их на службу и дал приказ, то не бросит их в беде!

(Впрочем, дураком Рензик всё же не был. И где-то в его голове вертелась гадкая мыслишка о том, что Трудл нанял их именно потому, что ниже их никого не найти – и в случае чего от них легко откреститься. Кто поверит, будто уважаемый делец в сговоре с грязными крысами?.. Но соблазн наживы был чересчур велик).

Беррик открыл ведёрко, в котором был не клей, а густой и липкий дёготь. Рензик поспешно замазал оконное стекло дёгтем, а Тиль налепил сверху лист бумаги. Выждали немного, а потом Беррик тюкнул кулаком в центр окна. Не было звона посыпавшихся осколков – старый воровской трюк сработал. Тиль осторожно снял с окна бумагу, выстланную изнутри налипшим битым стеклом.

Юные взломщики по одному влезли через окно в тёмную кухоньку. В полумраке на стенах поблескивали кастрюли и сковородки. Тихо, на цыпочках они спустились по ступенькам, прошли тёмным коридором – Трудл заранее заставил их выучить план – и вышли в просторную комнату. Окна были задёрнуты жалюзи, и полумрак рассекали узкие прорези света.

Это была мастерская, и окажись здесь Коул – он поразился бы тому, как отличалась она от живописного беспорядка в святилище Гая. Вдоль стен, обшитых дубовыми панелями, тянулись полки; инструменты были либо аккуратно развешаны на крючках, либо разложены на верстаке. Были здесь и небольшие станки – токарный и сверлильный, с ножным приводом; и керосиновые лампы с рефлекторами на стенах.

А ещё здесь были игрушки.

На полках вдоль стен были расставлены и рассажены бесчисленные куклы, поменьше и побольше. Барышни в нарядных платьях и кавалеры в ярких сюртучках, бандиты в масках и полицейские, шуты и клоуны. Очень много было солдатиков – в зелёных мундирах Резервной Армии, в серой форме Особой Армии, в плащах и шлемах черногвардейцев… Хватало и других игрушек – поездов и машинок, музыкальных шкатулок, поющих заводных птичек. Любой ребёнок решил бы, что попал в пещеру сокровищ. В ящичках на столах блестели груды шестерёнок и болтиков, из других торчали кукольные руки и ноги, а один был полон стеклянных глаз – будто разноцветной икры. Формы для отливки лиц, фигурные резцы…

Куклы безмолвно смотрели со всех сторон из полумрака. И хоть все они были разные, черты лиц говорили, что сделал их один человек.

– За-ши-биись, – протянул Беррик. Он взял со стола недоделанную куклу, без одной ножки, но в голубом платьице и с приклеенными кудрями. – Ренз, можно я возьму одну, аль две – сестрёнкам играться?

– Мы не красть пришли, – отрезал Рензик. Он взял со стола деревянный брусок в руку длиной: наверное, он должен был стать в токарном станке кукольными головами и туловищами – да только уже не станет.

– А не услышат? – Тиль выглянул в щёлочку жалюзи и жестом показал, что на улице чисто.

– Нет. Он же тут работает, значит эта… заляция звуковая быть должна! Давайте, берите что потяжельше! – главарь взвесил дубинку в руке.

Но что-то всё же удержало его на секунду. Может, мысль о том, сколько сотен часов хозяин провёл за работой, собирая и обшивая своих детищ. А может… Личики у кукол были разные, и весёлые, и серьёзные – но никто не смотрел со злобой. Как будто они не верили, что он всерьёз может их обидеть.

Рензик подавил невольную слабость.

– А ну, волки, – выдохнул он, подражая тик-такерам из книжек, – пляшем! – И, размахнувшись, ударом снёс кукол с ближайшей полки.

Часом позже на Рыночном мосту игрушечных дел мастер Ольц неспешно свернул свою торговлю и запер лавку. С саквояжем нераспроданных игрушек в руке он побрёл по улице домой. День выдался удачный, и он уже предвкушал, как после ужина посидит за чашечкой ароматного чая, наслаждаясь музыкой фонографа. А можно купить в лавке пачку слайдов и посмотреть стереопьесу в фонаре – конечно, сейчас рисуют в основном про бандитов да про ограбления поездов, но всё же…

– Здравствуйте, мастер Ольц! Как поживаете? – Прохожие на улице с улыбкой раскланивались при виде его невысокой, круглой фигурки с саквояжем. И сам Ольц – как всегда опрятный, с ухоженными усиками щёточкой и в золотом пенсне на носу – улыбался и приподнимал шляпу в ответ.

Да, чай и музыка. Но, конечно, сперва поработать над детками – эта мысль наполнила душу Ольца приятным, щекотливым предвкушением. (Свои игрушки он называл только «детками»). И, конечно, что за чай без булочек! С этой мыслью он свернул к любимой кондитерской с узорами-кренделями на витрине.

– На здоровье, мастер Ольц! – ласково приговаривала хозяйка, укладывая пухлые, аппетитно подрумяненные булки в пакет. – Не забудьте про маслице с вареньем!

– Спасибо, мистрис. И, да, я починил игрушку вашей внучки – и кое-что улучшил. – Ольц поставил на прилавок музыкальную шкатулку. Крышка откинулась, и зазвучала чистая, приятная мелодия – только теперь в такт ей над механизмом закружилась крошечная балеринка, свитая из золотой проволоки и мельчайших стразов.

– Ах! Храни вас Вечный, мастер Ольц!…Нет-нет, для вас выпечка бесплатно!

С пакетом в руке и приподнятым настроением Ольц вышел из лавки. Славный день, славный ужин. И ещё надо бы написать ответ сыну – тот недавно прислал письмо с фототипиями со дня рождения внучки…

При мысли о письмах улыбка Ольца померкла. Вспомнилась та гадкая записка без подписи, что он нашёл вчера в почтовом ящике. Какая наглость! Предлагать ему платить дань в обмен на – подумать только! – какую-то «защиту»! От кого этот Трудл, прокуренная обезьяна, собрался его защищать? И куда только полиция смотрит!

В груди неприятно кольнуло, и Ольц глубоко вздохнул, успокаиваясь. Надо всё же сходить к доктору – а то его собственная «пружина», кажется, поизносилась.

Прижимая к груди пакет – тепло булок успокаивало боль в сердце – он отпер дверь своего дома. Миновал прихожую, вошёл в мастерскую… И саквояж грохнул о пол, а пакет выпал из его руки. Булочки раскатились по паркету – усыпанному осколками и стеклянными глазами, растоптанными в крошку.

Мастерская была разгромлена. Полки почти опустели – куклы были сброшены на пол, разбиты, растоптаны. Повсюду оторванные руки и ноги, черепки разбитых лиц. Как будто кто-то с удалью злобы швырял их о стены и рвал на части. Отвертки, резаки и прочие инструменты – вбиты в стены, либо разбросаны. Немногие уцелевшие игрушки, казалось, взирали на этот разгром как беженцы на руинах разбомбленной улицы.

Побледневший, с трясущимися руками, мастер Ольц обвёл мастерскую безумным взором. Носа его коснулся запах гари – одна из ламп была зажжена, и из закопченного плафона торчало обугленное тельце одноногой куклы в клочьях сгоревшего голубого платья. А на стене над верстаком кто-то вывел дёгтем огромные, корявые буквы:

«ТИБЯ ПРЕДУПРИЖДАЛИ»

Боль в груди набухла толчками, вонзилась под лопатку и стиснула когтями сердце.

Мастер Ольц со всхлипом схватился за грудь, рухнул на колени и повалился на пол.

* * *

Кузовоз подъехал к вокзалу. Через окно Гай заметил две припаркованных «консервы», но виду не подал, что его это как-то озаботило. Машина проехала мимо лагеря депортированных, и худая девочка в отрепьях на обочине проводила её бессмысленным взором.

Водитель дважды посигналил, прежде чем ворота отползли в сторону. Кузовоз въехал на грузовую платформу, освещённую яркими фонарями – здесь шли приготовления к погрузке.

Гай выбрался из кабины, пока ящики цепляли к тросу крана. Поезд уже подали на пути, и состав растянулся вдоль перрона сплошной стеной, уходящей в сумерки. Товарные вагоны, три пассажирских низшего класса, переделанные из скотовозок – в таких возили сезонных рабочих из Вест-Шатонска; несколько оборванцев дымили самокрутками неподалёку. Ещё один, без окон и с решётками на дверях тамбура – в нём везли на север арестантов…

А во главе состава возвышался клокомотив. Даже бывалому Гаю он внушал невольное почтение – своей огромностью, величавостью, устремлёнными вперёд хищными формами. От носа до кормы он был закован в литой серебристый кожух безупречно обтекаемой формы. Скошенный решетчатый нож путеочистителя выступал над рельсами, как таран древней боевой галеры. Кожух выгибался двумя арками над огромными ведущими задними колёсами; шатуны походили на лапы кузнечика, поджатые для прыжка.

Когда ящик наконец опустился на землю, и грузчики отошли, Коул внутри тихо перевёл дух. Поездка вышла ужасной, на каждом ухабе наваливались на плечо тяжёлые железяки, и вдобавок его укачало. Тревожила лишь мысль о том, что Рину сейчас ещё хуже.

– Эй, Рин, ты как? – чуть слышно шепнул он уголком рта.

– Ничего… – судя по прерывистому шёпоту, Рину было совсем худо.

– Стойте! – От вокзала в свете фонарей шагали двое, учётчик и полицейский. Гай, с виду совершенно спокойный, внутренне напрягся. Конечно, так гладко всё пройти не могло.

– Что стряслось, Вельш? – спросил водитель.

– Внеочередной досмотр, – пояснил учётчик. Ему самому ситуация не нравилась. Ни с того ни с сего на вокзал нагрянула полиция, вдобавок под командованием каких-то типов – один из которых немедленно потребовал встречи с начальником станции. И за что ему такая честь, с виду побирушка из подворотни. – Ищут что-то, а то и кого-то.

– Эк! Что, и поезд задержат, поди?

– Хотели бы, да машинист хай поднял. Двигатели уже заведены, маховики разогнаны, всё стопорить – это ж какие затраты…

– Хватит болтать! – нервно оборвал полиц. Учётчик зажёг искровой фонарик и проверил пломбы на ящике. Гай наблюдал за ним с деланным спокойствием.

– Всё цело, – доложил Вельш. – Можно грузить!

– Нет, – помедлив покачал головой полиц, и от этого «нет» мальчишки в ящике вздрогнули разом. – Мне надо убедиться. Эй, ребята!

К нему подошли двое симовцев: коротко стриженый паренёк и девочка со стянутыми в хвостики волосами. У обоих за плечами по пневматической винтовке – лёгкой, «ученической», а в кармашках на поясах краснело оперение усыпляющих дротиков. Вдобавок парень держал на поводке чёрного пса, поджарого и остромордого. С этих троих можно было хоть сейчас ваять скульптуру на площадь.

– Гром, ищи! – строго велела девчонка. Пёс нетерпеливо сунулся к ящикам и начал их обнюхивать. Коул и Рин оцепенели и задержали дыхание, когда в щель меж досками ткнулся сопящий нос. Рин впился зубами в кулак, чтобы не всхлипнуть от ужаса: вот-вот!..

Но ничего не случилось. Пёс обнюхал все ящики, фыркнул и уставился на хозяев: мол, а что? Гай тихонько выдохнул: он уж боялся, что зелье во флаконе выветрилось.

– Всё чист'! – доложил парень, и Коул с удивлением узнал голос Рокка. (В другое время этот каламбур его позабавил бы – «услышал голос рока…»).

– Ну и слава Вечному. Эй, загружайте!

Заскрежетали натягиваемые лебёдками тросы. Конвейер погрузочной линии приподнялся, как трап, и лёг на борт полувагона без крыши. Рабочие вкатили на конвейер первый ящик – и тот поехал по нему до самого верха, где его подцепили крючьями к стреле вокзального крана, и вот он уже опустился на дно полувагона. Когда взялись за контейнер с мальчишками, Коул на секунду похолодел – лишь представив, что сейчас их погрузят, а сверху нагромоздят другие ящики.

– Куда! – прикрикнул кто-то. – Метки видишь? Этот на самый верх! – Коул позволил себе выдохнуть. Спасибо, Гай, предусмотрел…

– А кого ловим-то, офицер? – спокойно спросил Гай. Полиц помешкал секунду.

– Ладно, всё равно по вокзалу ориентировку дадут. Подали в розыск двоих мальчишек. – Он вынул из кармана фототипии.

– О, Кол! – радостно вскрикнул Рокк, приглядевшись. – Знай'во!

– Тем лучше. Хорошо знаешь?

– Очхорш! Неоч' сознать' – но хорш чел. Раньш' друж…

– Дружили, значит. Так вот, имейте в виду: задержать любыми силами. А если будет нужно… даже подстрелить. Ты понял?

Пауза. А потом:

– Слушс'! – Рокк произнёс это так же бодро, без колебаний.

И вдруг Коулу стало жутко. И сильнее всего пугал не оказавшийся подлецом Хилл, и даже не безжалостный Часовой – а этот бодрый, без тени сомнения ответ бывшего друга… Тут ящик вздрогнул и пошёл куда-то вверх, так, что нутро ёкнуло.

– Не извольте беспокоиться, офицер, – Гай проводил взглядом последний ящик – тот проплыл по воздуху на тросах и опустился в полувагон. – Если встречу этих мальчишек – будьте уверены, я поступлю так, как велит мне долг.

Отправление поезда всегда охвачено аурой напряжения.

Наверное, так Бывшие готовили к старту свои невероятные корабли, что отправлялись к звёздам.

Гигантский клокомотив величав и неподвижен в свете прожекторов – но в нём уже чувствуется грозная мощь взведённого пружинного сердца, готовая помчать по рельсам сотни тонн металла. Отстыковываются заводные валы, и рабочие задраивают люки в бортах. Вдоль состава проходят сцепщики с фонарями, проверяя сочленения вагонов. Пневмотехник разглядывает манометры тендера-компрессора, захлопывает щиток и оборачивается:

– Давление в основной системе подачи – норма!

– Вспомогательная система – норма!

– Первая сцепка готова! вторая! третья, пятая…

Чеканные команды и отклики проносятся по составу чередой. Техники отцепляют от бортов заводные рукава вспомогательных пружин. Мастер-грузовщик сверяет расстановку ящиков с карго-планом – чтобы груз не нарушил выверенного равновесия состава.

И вот приготовления завершены. Рабочие разбежались, погрузочные линии отходят от поезда, как трапы от бортов ракеты. Но поезд всё ещё бездвижен, и каждая секунд тянется, будто капля смолы.

Но вот! – на семафоре вспыхивает зелёный фонарь. И в рубке машинист произносит в переговорную трубу неизменное, ритуальное:

– Погнали!

И опускает рычаг сцепления.

В сумрачных недрах машинного отсека трансмиссия смыкается с гигантским ведущим супермаховиком в литом кожухе – исполинским диском, скрученным из ленты «белой стали» и разогнанным до максимальной скорости. Могучие шестерни приходят в движение. Дрожь пронизывает весь состав – и двое мальчишек в ящике, учуяв её, крепче жмутся друг к другу.

И поезд трогается. Медленно и величаво, будто плавучая ледяная гора из сказок. Но там, за бронёй кожуха, мечутся тени от оживших механизмов и суетящихся рабочих. Точно по сигналу, в идеальном порядке, множество рук перекидывают рычаги и тянут тросы. Один за другим запускаются вспомогательные маховики и пружины, впрягаясь в работу и вливаясь в общий ритм, что всё быстрее и чаще.

Звучит гудок, и поезд набирает ход. Уплывают огни вокзала, вот мимо проносятся пакгаузы, водонапорная башня – и вот уже остались позади.

И поезд мчится всё быстрее. Ничто теперь не остановит его до самого Бомтауна, где иссякнет завод пружин: ничто не прервёт песни колёс.

В путь!..

Гай смотрел с перрона вслед уходящему поезду, пока огни заднего вагона не скрылись вдали. Лишь тогда он вздохнул с облегчением.

Дело сделано. Будь у него возможность, он уехал бы с мальчишками: если бы не Этель. Потерять последнего из своих Гай не имел права. Значит, придётся вызволять её; придётся снова стать прежним. Не смотрителем Гаюсом Карвеллой, которого никогда не существовало – а…

– Стой! – Выкрик вонзился между лопаток, словно пуля. И Гай окаменел. Из всех голосов мира он узнал бы этот голос.

И медленно обернулся.

* * *

– Я согласен дать санкцию на закрытие вокзала, – начальник станции сложил «домиком» пальцы в чёрных перчатках. – Но её должен утвердить окружной префект.

– А я говорю, на это нет времени! – Друд был раздражён, но старался держать себя в руках. Трудно чувствовать себя выше собеседника, когда говоришь с призраком. Начальник станции, магистр Ведомства Путей Сообщения, и вправду походил на привидение – в чёрной мантии с капюшоном, из-под которого смотрела серебристая безликая маска. (Вдобавок искажающая голос так, что нельзя было понять, мужчина под ней или женщина).

Впрочем, все магистры таковы. Меж префектами Ведомств и народом пролегал широкий пласт безликих чиновников в масках. Все магистры были анонимны, нужное образование получали тайно, и были связаны клятвами молчания. Любой гражданин мог оказаться магистром, и оттого разговоры о политике в Империи если и вели – то с оглядкой и страхом. Чиновный аппарат пророс в народ множеством незримых корешков, издевательски подтверждая девиз на печатях Ведомств – «Народ и власть неделимы».

– Я знаю, что вы заботитесь о державе, мастер Иноканоан, – начальник встал из-за стола и подошёл к карте железных дорог на стене. – Я тоже забочусь, по-своему. Поймите, это очень серьёзное решение. Вы знаете, что такое поезда?

– Э?..

– Вовсе не домики на колёсах с тягачом. Поезда – это то, что связывает Империю. По железной дороге ежедневно во всех направлениях текут грузы, пассажиры, почта. В двух городах в каком-то мизинце друг от друга по карте ежедневно заключаются сотни сделок, и что есть залог их выполнения? Только безупречная работа железной дороги! У нас просчитано всё – расстояния, скорость, мощность завода пружин, время отхода и прибытия. Это единая сеть, отлаженная и согласованная; а вы предлагаете просто так перекрыть один из её узлов. Вы понимаете, сколько важных дел…

– Понимаю, – поспешил оборвать Друд. – Но, раз уж нет времени на депешу главному префекту, можно ли применить… средства спецсвязи?

– Разумеется, – после небольшого раздумья, качнул магистр капюшоном. – Идите за мной.

Инспектор Хилл покорно последовал за Друдом и магистром, чувствуя себя ненужным статистом в спектакле. Его не отпускало гадкое чувство, что он где-то ошибся. И оно лишь усилилось, когда в одном из коридоров вокзала у тяжёлой железной двери их встретил молодой офицер в мундире, с жёстким и волевым лицом. Он будто олицетворял своим видом порядок и систему, «работающую, как часы». Часы…

«Вот ваши часы, Хилл. Империя доверяет вам – не подведите её». Из полумрака по ту сторону стола выступает рука в белой перчатке, и кончиками пальцев придвигает к нему – юноше, только что принявшему присягу – серебряный хронометр.

«И ещё одно, Хилл. Вы показали себя достойным и верным долгу, невзирая на ваше… хм, прошлое. Да, нам всё известно». Лампа с узким рефлектором озаряет лишь часть стола, остальная комната погружена во тьму – но Хилл почти уверен, что за столом напротив него сидит сам Старый Пёс. Человек-легенда, глава имперской безопасности, первый среди Часовых. Тот, кого никто не видел в лицо – во всяком случае, из живых.

«И потому вы – и ещё некоторые из вашего выпуска – получили не совсем обычные часы. Знайте, по долгу службы вам придётся иногда проверять подростков на дар хрониста. Так вот, однажды – мы не знаем, когда и где – на циферблате может загореться красный огонёк.

Вы не должны сомневаться; вы не должны думать, что это. Ваша задача – во-первых, установить, на кого из подростков среагировал сигнал: срабатывает в радиусе полдюжины метров. А во-вторых – срочно сообщить по одному из адресов, которые вас заставили выучить, прежде чем впустить сюда. Вы поняли, Хилл?».

…Магистр отпер дверь, за которой обнаружилась ещё одна, столь же мощная с виду – и с эмблемой, которую Хилл доселе видел всего пару раз: восклицательный знак в шестерне. «Запретные технологии». То есть – доконечные.

Ведомство Путей Сообщения всегда отличалось от других. Только оно настолько тесно связано с армией; только оно не имеет местных префектов в городах – все вопросы решаются на окружном или провинциальном уровнях. И, по этой причине, лишь железнодорожники владеют секретными средствами связи.

За дверью оказалась совсем небольшая комната со столом под деревянной крышкой. Когда крышку откинули, обнаружился прибор непривычного вида: металл, стекло и блестящие катушки проводов, странные переключатели. Офицер-связист надел на голову чёрные бакелитовые наушники, что-то покрутил – и, положив пальцы на ключ, начал отбивать ритм.

Хилл следил за этим с невольным трепетом, как дикарь – на шамана, взывающего к божеству. Одно дело, понятные и привычные часовые механизмы: и совсем другое – какие-то волны в незримом эфире, которые можно посылать и ловить, как записку-«голубка»! Уму непостижимо.

«Беспроводной телеграф». И ведь каких трудов стоило восстановить его – тогда как для Бывших он считался древностью. Какими же чудесами владели предки, и как всё продули…