Текст книги "Наводнение (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Владимир Петрович прошелся вдоль шкафов. В одном из них пестрели издания «Академии».

Балконная дверь была завешена белой скатертью. Владимир Петрович слегка отвел ее. Выбитые стекла, расщепленные переплеты рамы. Кусок рамы аккуратно выпилен. «Коллеги всерьез поработали», – подумал Фризе. На раме, на битом стекле, на бетоне балкона виднелись бурые пятна крови. Метрах в тридцати от дома проходила дорога. Территория участка была отгорожена высоким – метра два, не меньше – забором. В заборе – калитка с крепкими засовами.

Фризе опустил скатерть, повернулся к Мавриной. Она сидела на диване под портретом мужа.

– Отсюда я стреляла. Навскидку. Я кажусь вам циничной?

– Вы закрыли на ночь калитку? – оставив без внимания ее вопрос, спросил следователь.

– Конечно. И вечером калитка была заперта. Но замки и калитки – для честных людей.

– В какой комнате умер ваш супруг?

– Вот здесь. – Алина Максимовна протянула руку и осторожно дотронулась до массивного кожаного кресла. – Когда я вошла, подумала, что он задремал. Алеша любил сидеть в этом кресле, смотреть в окно. Ночью перед домом горит фонарь, сосны в снегу. Фантастическое зрелище.

Фризе слушал, не перебивая.

– Я постелила на диване и подошла к нему. – Алина Максимовна закрыла глаза ладонью, но тут же опустила руку. – Он был еще теплый. И вы не поверите – улыбался.

Фризе рассеянно разглядывал корешки книг, бронзовые статуэтки на многочисленных столиках и тумбочках. Потом достал из кармана визитную карточку и, секунду поколебавшись, приписал на ней свой домашний телефон.

– Алина Максимовна, я вам и так надоел, но если будет что‑то новое, позвоните.

– Обязательно позвоню, Владимир Петрович.

«Даже не спросила, каких новостей я от нее жду», – думал Фризе, выходя из дома. Он внимательно осмотрел калитку, прошел вдоль зеленого забора: никаких свидетельств того, что кто‑то недавно перелезал через него. Ровная цепочка неторопливых следов по периметру участка говорила о том, что оперативники, приезжавшие на происшествие, знали свое дело. Стоя у забора, Фризе внимательно оглядел фасад дачи. На балкон можно было забраться по густо разросшимся веткам дикого винограда. Он решил проверить свое предположение и пошел к дому напрямик, по снежной целине. И под балконом поддал ногой какую‑то банку, запорошенную снегом. Это оказалась банка из‑под пива «Туборг». Фризе постоял минуту в задумчивости – по закону ему следовало найти сейчас понятых и в их присутствии изъять банку, как вещественное доказательство. Иначе она не может фигурировать в суде, как подтверждение того, что и банку отравленного пива санитар Уткин мог взять в доме Мавриных. Фризе усмехнулся. Это доказательство для людей без воображения. Любой умный человек сможет найти десяток убедительных причин, чтобы вызвать к нему недоверие. Заявит, например, что я подкинул банку и только после этого пригласил понятых. И еще – Владимиру совсем не хотелось до поры до времени посвящать хозяйку дачи в свое открытие. Поэтому он достал из кейса конверт и осторожно упаковал в него банку.

Со станции Владимир позвонил Мавриной. Номер был долго занят – Фризе даже пропустил одну электричку, – наконец, спокойный голос произнес «да».

– Алина Максимовна, надоевший вам следователь Фризе.

– Слушаю, Владимир Петрович. Вы что‑то забыли спросить?

«А она даже запомнила мое имя», – усмехнулся Фризе.

– Забыл, Алина Максимовна, не сердитесь. Ваш супруг пил датское пиво? Баночное, «Туборг»?

– Какой странный вопрос! – в голосе Мавриной не было недовольства, только удивление. – Алеша не пил ни датское, ни жигулевское. Нет, нет, в нашем доме пиво исключалось.

– Она красива? – спросил прокурор, когда Владимир зашел к нему на следующий день, чтобы доложить о поездке в Переделкино.

– Хорошо ухоженная московская дамочка. – Фризе пожал плечами и почувствовал, что краснеет. – Лет сорока.

– Ого! А Маврин праздновал семидесятипятилетие. – Олег Михайлович взял со стола «Литературку», где был напечатан некролог. – Породистое лицо. Наверное, от женщин не было отбоя?

– Алина Максимовна его вторая жена, первая умерла.

– Хотел бы я знать, что у нее на уме?

Фризе удивленно посмотрел на шефа:

– Зачем?

– Если молодая, красивая женщина, подразумевается, убитая горем, без раздумья палит из ружья в человека, тут в пору задуматься.

– Палит ночью! В вора, который лезет в окно.

– Так‑то оно так… – с сомнением сказал прокурор. – Но даже не каждый мужик на это решится. А тут – интеллигентная дамочка! Хорошо бы, все‑таки, выяснить, что она собой представляет.

– Самое большее, на что мы можем рассчитывать, – узнать мнение об Алине Максимовне ее друзей и знакомых.

– Опять ты за свое!

– На том стоим, – самодовольно ухмыльнулся Фризе и с горячностью продолжал: – Олег Михайлович, мы ведь живем не своими представлениями об окружающей действительности, а тем, что думают о ней посторонние, иногда даже чуждые нам по взглядам люди: знакомые, газетчики, обозреватели телевидения, ученые.

Прокурор вздохнул.

– И политические деятели! – продолжал Фризе. – К сожалению, очень часто – люди ограниченные и глупые.

– Ладно, ладно! Чтобы разузнать о Мавриной, не надо обращаться к политическим деятелям.

– Это к слову, – нахмурился Фризе. Он был недоволен, что позволил себе погорячиться. В последнее время он вдруг решил, что его характер излишне эмоционален для следователя и пытался приучить себя быть бесстрастным. Правда, пока без особых успехов. – Меня самого Алина Максимовна очень интересует. Особенно после ее заявления, что в их доме никогда не бывает пива.

– Ты эту банку из‑под пива изъял с понятыми?

– Нет, – беспечно ответил Фризе. – Сунул в кейс и отвез в институт судебных экспертиз. Результат – никаких ядов, никакой химии.

– Так! А если бы там обнаружили следы яда? Ни один судья не признал бы твою банку уликой!

– Олег Михайлович… – начал Фризе. Но прокурор перебил его:

– Не хочу слушать твои оправдания и байки про интуицию! Был бы ты стажером…

Зазвонил телефон, и прокурор снял трубку, не досказав, что бы произошло, будь Фризе стажером. Но Владимир давно усвоил урок и мог повторить, разбуди его даже среди ночи: будь Фризе стажером, прокурор записал бы ему в характеристику: «Условно годен только для работы в нотариальной конторе». Конторой Олег Михайлович пугал стажеров, как старая нянька пугает ребенка милицией. «Не доешь кашу – позову милиционера».

Владимир Фризе появился в прокуратуре пять лет назад. Он закончил юрфак, был оставлен в аспирантуре, защитился за два года, но на этом его научная карьера закончилась. В огромном городе просто не нашлось вакансии для свежеиспеченного кандидата юридических наук.

Получасовой разговор Фризе с районным прокурором укрепил последнего в твердом намерении: этого дылду, несмотря на предписание из Генеральной прокуратуры, он уволит, как только закончится испытательный срок. Резонов к тому прокурору виделось много: неудавшийся ученый. Насколько помнил, ни один из них не стал хорошим практиком. Слишком длинный. Прокурор не мог вспомнить такого высокого работника прокуратуры. Игорь Иванович Карпец? Но он – директор института, профессор. Профессорство Карпеца как бы подтвердило в глазах прокурора непригодность Фризе для практической работы. Он понимал уязвимость этого довода, но отказываться от него не хотел.

И третье, конечно же, самое главное, – Фризе, новоиспеченный следователь районной прокуратуры с испытательным сроком, попросил прокурора чуть ли не в ультимативной форме принять к сведению, что в отпуск он всегда ходит в сентябре. Только в сентябре!

– У нас в прокуратуре такая нагрузка, что иногда по два года не вырваться, – прокурор даже не успел рассердиться, выслушав ультиматум. Только рассмеялся не в силах скрыть своего изумления.

– Постараюсь со всеми делами справляться вовремя, – спокойно, никак не среагировав на смех начальства, объявил Фризе.

– А–а! – тут уже у прокурора, обычно быстрого на слово, не нашлось достойного ответа. Он встал, протянул следователю руку:

– Желаю. – И повторил еще раз: – Желаю!

Скоро даже в городской прокуратуре узнали, что превыше всех благ на свете Фризе ценит отпуск в сентябре. Коллеги ломали головы: почему именно в сентябре? Убирает урожай у себя в огороде? Участвует в каких‑нибудь традиционных соревнованиях? Вон какой длинный, наверное, баскетболист. А может быть, проходит курс лечения? Цветущий внешний вид не гарантирует стопроцентного здоровья. А помощник прокурора Виктор Андреев убежденно заявил в присутствии нескольких сотрудников: «Да алкоголик он, но цивилизованный. Забульбенивает только раз в году, но пьет всегда в сентябре. Осенняя ипохондрия. Это бывает…» С Андреевым не согласились, но к новичку приглядывались внимательно.

Все прояснилось, когда следователь Гапочка, разговорившись с новичком по душам, спросил его:

– Володя, почему ты в отпуск в сентябре норовишь пойти?

Фризе с удивлением посмотрел на коллегу:

– Ты что, никогда в осеннем лесу не бывал? Тепло, солнце не жарит, дачники все умотали. Бабье лето. Лес‑то какой! И грибы…

– Понятно, – со смущением ответил Гапочка, сраженный железной логикой новичка и в успокоение себе подумал: «Наверное, такому длинному грибы собирать очень трудно». Через несколько минут он сказал с укоризной:

– Знаешь, Володя, сентябрь прекрасный месяц и каждый был бы рад отдохнуть в это время. На юге бархатный сезон…

– Раз никто не ставил шефу условие отдыхать в сентябре, значит, не очень‑то хотели.

– И твои условия всегда выполняют?

Фризе улыбнулся, потом демонстративно осмотрел кабинет, словно хотел убедиться, что никто их не подслушивает, и сказал шепотом:

– Посмотрим. Лиха беда – начало.

ГРАФИКИ МАЙОРА ПОКРИЖИЧИНСКОГО

У старшего оперуполномоченного уголовного розыска Ерохина всегда было озабоченное лицо. Другим его никто и не видел, наверное, и жена тоже. Фризе как‑то сказал ему:

– Интересно бы, Дима, посмотреть на тебя спящего – лицо такое же озабоченное?

И вот сейчас, войдя в свой кабинет, Фризе увидел спящего опера. Ерохин спал, утонув в стареньком потертом кресле, руки его свисали до полу, на лице светилась блаженная улыбка. Рядом, на маленьком столике, стояла кофеварка.

Владимир постоял с минуту перед товарищем, удивленно покачал головой и осторожно, чтобы не разбудить его, стал варить кофе. Ерохин проснулся, когда Фризе поставил рядом с ним чашку горячего ароматного напитка.

– Что ты на меня так уставился? – спросил он, открывая глаза. – Давно не видел? – лицо у него уже приняло свое обычное выражение.

– Никогда! Никогда не видел тебя улыбающимся.

– И не увидишь. В такое время живем. Сегодня ночью на Киевском вокзале проститутку заточкой…

– Дима, кофе стынет.

– Кофе? Я разве сварил?

– Я сварил. А ты поспал часок.

– Хватит болтать! Я никогда не могу заснуть сидя. Какая‑то странная особенность организма. – Ерохин взял со столика чашку, с удовольствием отхлебнул. – Хочешь поскорее узнать про хоронщиков?

– Пока не выпьем кофе, ничего не хочу знать. Лови кайф, не дергайся.

Ерохин пил и недоверчиво хмурился, как будто определял, не подмешали ли в кофе наркотик отцы колумбийской мафии.

– Значит так, – сказал он, отставив чашку. – Пройдемся вдоль и поперек. Когда умер Уткин, у морга толпились люди, приехавшие хоронить одного старичка… – он заглянул в записную книжку, – старичка Бинева, доктора наук.

– Давай короче, без подробностей.

– Подробности в нашем деле – главное, товарищ младший советник.

– Что меня сегодня все учат?! – вспылил Фризе.

– Учить – не лечить. Для самолюбия приятно и ответственности никакой. Едем дальше, раз ты сегодня такой нервный. Старичок Бинев из института ферросплавов. Я вчера там полдня провел, устанавливал, кто провожал старичка в последний путь. Можешь себе представить – всех установил, а банку из‑под пива никто из них не брал!

– Что за люди пришли на похороны?

– Тебе фамилии нужны? – удивился Ерохин.

– Да зачем мне фамилии?! Сам подумай хоть капельку! Пришли сослуживцы, друзья, родные – народ солидный, серьезные ученые! Кто сознается, что подобрал банку из‑под пива? Даже если она и очень красивая?

– То, что банку могли поднять, ты под сомнение не ставишь? Понятно. Но ведь я им доходчиво объяснял, что банка не простая. Из‑под отравленного пива.

– Первый раз в жизни вижу такого доверчивого полицейского, – пробормотал Фризе.

– Жизнь у тебя еще слишком короткая, – огрызнулся старший оперуполномоченный, но вид у него был смущенный.

– Ну, а что из себя представляют эти два санитара?

– Непростые ребята. У них нынче кооператив… Нет, малое предприятие, – поправил себя Ерохин. – Что, впрочем, один хрен. Так что к больнице они постольку–поскольку относятся. За последний год серьезных жалоб не поступало – так, по мелочам. То кольцо с бриллиантом пропало, то бумажник с валютой.

– Хороши мелочи! С мертвых снимали?

– Бумажник из‑под подушки вытащили, кольцо лежало на журнальном столике. Но, понимаешь, ни один случай воровства доказать не удалось.

– Наверное, не очень‑то старались.

– Наверное. Но перед санитарами бригада врачей приезжала, соседи приходили, родственники. С кого спрашивать? Да и Кирпичников с Уткиным в те смены, когда были пропажи, не работали.

– А как они, эти «ангелы», между собой, дружно живут?

– Поножовщины не зарегистрировано, – осторожно сказал Ерохин.

– Глухо, значит.

– Зацепка есть. Один мужик с Петровки разрабатывал…

– Чего ты тянешь в час по чайной ложке? Может, выложишь все сразу?!

– Зарегистрировано уже несколько крупных краж из квартир, в которых побывали санитары из «Харона».

– Тю, тю, тю! – возбужденно присвистнул Фризе. – С этого и надо было начинать! – Поездка в Переделкино, разговор с вдовой Маврина, взломанная дача «Тихое пристанище» – все вдруг выстроилось перед внутренним взором следователя четким пунктиром.

– Склеивается?

– Пожалуй, что да, – задумчиво подтвердил Владимир и тут же, словно споткнувшись, легко бросил: – Нет!

На смену секундной возбужденности пришло разочарование.

– Они же не такие олухи, чтобы лезть в квартиры, в которых только что побывали?

– Правильно, – с удовлетворением подтвердил майор. – Проходило по несколько месяцев прежде, чем использовали наколку. Мужик с Петровки не уверен, что брали квартиры сами санитары. Они могли только наводить.

– Но на дачу Маврина залезли сразу! На следующую ночь. Вернее, и вечером, и ночью. Кто залез вечером, можно только предполагать. А ночью – напарник Уткина – Кирпичников. Ему вдовушка залепила в голову заряд картечи. Так что теория твоего знакомого с Петровки в нашем случае не подходит.

О событиях в «Тихом пристанище» Ерохин ничего не знал, и Владимир коротко рассказал ему все, включая легкую трепку, полученную от прокурора.

– А я‑то думаю, что ты на хороших людей кидаешься? – попытался улыбнуться старший оперуполномоченный, но улыбка получилась кислой.

– Ладно тебе! Давай подробности.

– Да какие подробности?! Подробности у майора По–крижичинского.

– Ничего себе, фамилия!

– Не у всех же такие короткие. Сослуживцы его Кри–жем зовут.

– И что этот майор Криж выяснил? Если конкретно?

– Есть у него кое‑что. Понимаешь, он составил график, кто из санитаров дежурил, когда произошли кражи. Один график накладывает на другой.

– Прямо так и накладывает? Один на другой? – с издевкой спросил Фризе. Ерохин не смутился.

– Очень наглядно получается. Я видел. Тот, кто приезжал на квартиру за умершим, на день кражи всегда имел стопроцентное алиби. У них, похоже, все продумано.

– У майора Покрижичинского есть что‑нибудь кроме графиков? Свидетельские показания, вещдоки?

– Были. А теперь, похоже, нет. Его отстранили от расследования и отправили в отпуск.

– Поразительная забота о здоровье. Вот бы у нас так же, как на Петровке! Он что, перенапрягся?

– Наверное, – шепотом сказал Ерохин. – Ты бы, Володя, не гудел так сильно. Главное в том, что дело вообще закрыли.

– Почему? – невольно заражаясь подозрительностью товарища, сбавил тон следователь.

Ерохин показал большим пальцем вверх:

– Мэрия. Расценили как попытку дискредитировать частное предпринимательство, «задушить ростки нового», – усмехнулся он.

– Как в мэрии про расследование узнали?

Вместо ответа майор вдруг пропел:

– По свету много я бродил и мой… тут–тук – со мной – вместо того, чтобы произнести «сурок», он в такт постучал костяшками пальцев по столу.

Несколько минут Фризе молча переваривал информацию. Потом с сомнением спросил:

– Ты не ошибаешься?

– Запиши: 231–82–99, Покрижичинский Станислав Васильевич. Это его домашний телефон. Позвони, проверь. – Ерохин посмотрел на следователя пристальным взглядом. – А можешь и не звонить. Как только глубже копнем этих харонов, и нас остерегут.

– Ладно, хватит болтать! – начал сердиться Фризе. – Одно дело – дергать кооператив с проверками, ставить палки в колеса, другое – расследовать убийство. Никакая мэрия мешать этому не будет. Телефон я записал. Теперь об этой дурацкой банке… Нам без нее не обойтись. Началось‑то все со смерти Уткина, а Уткин выпил отравленного пива.

– Ты говоришь: «Все началось со смерти Уткина…» А что все? По–моему, то, что началось со смерти Уткина, этой смертью и закончилось. Уткин и Кирпичников – разные эпизоды. Старушка Маврина засадила картечью в санитара, подумав, что лезет вор. Вор и лез.

– Видел бы ты эту старушку! – усмехнулся Фризе.

– Божий одуванчик?

– Ага! Лет на тридцать пять – сорок. И стройна, как манекенщица.

– Надо же! Богатая наследница?

– Дима, давай не будем отвлекаться. Ты мастак уводить от главного.

– Извини.

– Мне нужна банка.

– И мне тоже. Я опросил всех! Понимаешь, всех, ожидавших у морга. Начать по второму заходу?

– У тебя есть их адреса?

– Зачем? Я собрал их всех вместе в институте. Мы скрупулезно восстановили «картину битвы».

– Возьми в институте их домашние адреса и побеседуй днем с родственниками. То, о чем постеснялся сказать какой‑нибудь профессор, может выложить его теща или дочь. Да мало ли?!

– Ну, что ж, попробую, – без особого энтузиазма согласился старший оперуполномоченный.

– Если адресов очень много – я могу тебе помочь.

– Хорошо бы, Володя, – повеселел Ерохин. – Тебе тоже не помешает пообщаться с ученым народом.

Но когда Ерохин удалился в институт ферросплавов раздобывать адреса сотрудников, побывавших на панихиде усопшего сослуживца Бинева, Фризе решил, что майор справится и в одиночку. И отправился в офис Юрия Игнатьевича Грачева, директора малого предприятия «Харон» при мэрии.

РУКОВОДИТЕЛЬ «ХАРОНА»

Руководитель «Харона» был молод, плечист и имел огромный живот. Живот нависал над широким кожаным ремнем, который чудом удерживал на председателе фирменные джинсы. Фризе не переставал удивляться – откуда среди его ровесников взялось столько упитанных сверх всякой меры мужчин. Как правило, это были люди деловые: кооператоры и рэкетиры, шоферы такси и рыночные торговцы. «Резкая смена образа жизни? – думал Фризе. – Вчера стоял у станка, вкалывал на конвейере, а сегодня засел в офисе или за прилавком?» Как‑то он поделился своими наблюдениями с Бертой.

– Разъелись! – вынесла она свой безапелляционный приговор. – И не выдумывай никаких других причин. Имеют «бабки» и свободный доступ к приличной жратве.

Владимир хотел возразить, но Берта спросила:

– Ты «Регтайм» Доктороу читал?

Фризе «Регтайм» не читал. Он знал только, что регтайм – стиль в негритянской музыке двадцатых годов и любил этот стиль.

– Так вот, – продолжала Берта, – американцы во времена регтайма обжирались почище наших желудкоголовых. Доктороу писал, что еда была в то время заклятием успеха. Персона, несущая впереди свое пузо, считалась на вершине благополучия. Сечешь?

Спорить с «Большой Бертой» Фризе не стал. Он сложил ладони трубочкой и, прищурившись, посмотрел одним глазом на свою подругу: нет, представить себе Берту с большим животом было просто невозможно.

– Рано или поздно, живот у меня появится, – многозначительно сказала она.

И вот сегодня, глядя на пузатого председателя, вальяжно расхаживающего по своему огромному кабинету, Фризе вспомнил тот разговор. Непохоже было на то, что Юрий Игнатьевич Грачев хоть месяц отработал на заводе или на стройке. Самым трудным испытанием в его трудовой биографии могла быть недолгая работа у чертежного кульмана. Так что теория о резкой смене образа жизни явно не вытанцовывалась. По крайней мере в отношении его.

– За два года работы нашего малого предприятия – не кооператива, уважаемый господин Фризе, а малого предприятия! – ни одной жалобы. – Юрий Игнатьевич посмотрел на Фризе так, словно ожидал, что следователь тут же бросится пожимать ему руку. Владимир молчал. Лицо у председателя сделалось слегка обиженным, но глаза явно трусили. – Ни одной! – повторил он. – Это при том, что на малые предприятия, как и на кооперативы, обыватель смотрит волком. И напрасно. Мы облегчаем ему жизнь…

Фризе едва удержался, чтобы не добавить: «и кошельки».

– А сколько мы жертвуем на культуру? Вы знаете?

Фризе не знал.

– Вот видите? А по телеку об этом не раз вещали. Мы – спонсоры Российского конкурса красоты. Отстегнули миллион…

– Меня интересуют ваши работники. Конкретные люди. Кирпичников, например.

Грачев перестал ходить, сел за стол, переложил с места на место пачку каких‑то бумажек, перевернул листки перекидного календаря и только тогда ответил, не глядя на следователя:

– У меня нет никаких претензий к моим работникам. И к Аркаше Кирпичникову тоже. Безотказный парень. Не рвач, не хам. Чего он полез на дачу Маврина? Вы знаете? Спьяну?

– Никаких следов алкоголя.

– Может быть, ему понравилась вдова?

– Вы с ней знакомы?

– Откуда? – Грачев впервые взглянул Фризе в глаза и широко развел руками. Полы пиджака разошлись и Фризе увидел подмышкой кобуру.

– Я даже не знал, что у Маврина есть жена, – торопливо сказал председатель и замолк, почувствовав, что обнаружил свое вооружение.

– А разрешение? – спросил Фризе, показав глазами на кобуру.

– Это игрушка. Газовый. Закон разрешает.

– Закон молчит – это будет точнее. – Владимир Петрович протянул руку.

– Какое недоверие! – криво усмехнулся Грачев, передавая пистолет. Фризе успел заметить, что кобура такая, какими пользуются в КГБ.

Пистолет оказался действительно газовый, немецкого производства. Еще совсем новый. Фризе достал обойму, взглянул на патроны. Маленький крестик венчал начинку тусклых латунных цилиндров: патроны были с нервно–паралитическим газом.

– Поосторожнее с ним, – возвращая пистолет председателю, сказал Владимир. – Больного человека, сердечника, таким патроном на тот свет отправить – раз плюнуть.

– Я с больными дела не имею, – рассмеялся Грачев. Те несколько минут, что Фризе рассматривал его оружие, он сидел не шелохнувшись. От напряжения на верхней его губе выступили капельки пота. И теперь, засовывая пистолет в кобуру, он явно почувствовал облегчение, расслабился. – Мой контингент – или здоровые, или мертвые.

Что‑то в его словах не понравилось Фризе. Пошловатый юмор? Бездушное словечко «контингент»? Нет, скорее всего интонация, с какой он произнес слово «мертвые».

– Ладно. Вернемся к контингенту. Кирпичников, значит, был парнем хорошим. Здесь вы следуете традициям древних римлян. «О мертвых или хорошо, или ничего».

– Да, представьте себе. Это справедливо и по отношению к бедняге Кирпичникову, и по отношению ко всему нашему предприятию. «Смерть решает все».

– Юрист? – Фризе постарался не показать удивления.

– Юрист.

– Ну, тогда вам не надо объяснять прописные истины.

– Какие?

– Обязанности свидетеля при расследовании убийства.

– И права, кстати.

– И права, – согласился Фризе.

– Какое убийство вы имеете в виду?

– Оба.

Грачев помолчал, сосредоточенно разглядывая свою пухлую ладонь. Чувствовалось, что он снова насторожился. «Судя по тому, как он все время пугается, ни в прокуратуре, ни в милиции гражданин Грачев не служил, – подумал Фризе. – И в КГБ – тоже. Чего, чего, а уверенность в себе у них на всю жизнь остается, как тавро на элитной скотине». Наконец, председатель спросил:

– Вы считаете, что Уткина убили?

– Самоубийцы не прибегают к помощи пива с цианом.

– А банку от пива нашли? – похоже, Грачев был неплохо информирован.

– Нет. Но в желудке у покойного обнаружили пиво с ядом. Ваши ребята много зарабатывают?

– Много. У них хватает и на пиво, и на многое другое.

– Как вы подбираете себе работников?

– По деловым качествам. – Грачев позволил себе легкую усмешку. Первый испуг у него прошел. Приглядываясь к руководителю «Харона», Фризе думал о том, что этот толстяк или патологический трус или честный парень, еще не привыкший к общению со следователями. На закаленного в общении с властями дельца он похож не был.

Почувствовав на себе пристальный взгляд следователя, Грачев поскучнел.

– Прежде всего мы требуем профессионализма и отличного здоровья. Каждый – шофер первого класса и санитар. Ребята работают сутками, есть дома без лифтов. Попробуйте потаскать носилки с мертвыми по узким лестницам! У нас нет вымогателей. Таких, которые выжимают из клиента на лишнюю бутылку. Для этого мы и платим по–царски. – Он помолчал, припоминая, какие еще требования он предъявляет к своим работникам. Добавил:

– И еще одно специфическое условие – крепкие нервы. Люди должны быть невосприимчивы к виду мертвых. Вы сами должны понимать, – в голосе Грачева появилось раздражение, – нельзя показывать клиентам свою брезгливость или страх! Это не каждому по силам.

– Да. Здесь требуется особый склад характера, – согласился Фризе, подумав, что сам Грачев не смог бы работать с мертвыми. – Поэтому я и спросил, как вы подбираете людей.

– У кого‑то есть знакомые, кто‑то случайно узнал о нашем предприятии, – туманно ответил Грачев. Фризе отметил, что директор слова не сказал о самой простой возможности набрать штат – обратиться в крупные больницы. Значит, со стороны людей в «Харон» не брали.

– А уходят от вас люди?

– Нет. От добра добра не ищут, – твердо ответил Грачев. – Никакого отсева. Этим мы и сильны.

– Да. А тут сразу двое, – сказал Фризе. – И при таких обстоятельствах!

– Это не может повредить нашей репутации. – На верхней губе Грачева опять выступили капельки пота. – С Кирпичниковым произошел несчастный случай. Что‑то неладное. Эта вдова… Вы спрашивали ее? Может, она пригласила Аркашу?

– Залезть ночью через балкон? – Фризе вспомнил невзрачного Кирпича и красавицу Маврину.

Грачев встал:

– Извините. Мне надо уезжать в Моссовет. Депутатские обязанности отнимают много времени.

«Он еще и депутат Моссовета? – удивился Фризе. – Ничегошеньки! Ни с какого края не подсунешься. И значок депутатский не носит. Обычно стараются повесить на самое видное место!»

Они вышли вместе из подъезда.

– Вас подвезти? – спросил Грачев, показывая на новенький «Мерседес» оливкового цвета.

– Спасибо. Я на колесах.

Грачев проследил за взглядом, который Фризе бросил на свои «Жигули», и восхитился:

– О! «Десятка»! Прекрасный аппарат. Прокурорское жалованье позволяет? – спросил он вполголоса. – Ведь по нынешним ценам – миллион!

– Что нам стоит… – усмехнулся Владимир и, отсалютовав директору, направился к машине.

– И на бензин хватает? – крикнул ему вслед Грачев, но Фризе даже не обернулся.