Текст книги "Наводнение (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

6

Отпустив Истомину, подполковник позвонил в Василеостровский райотдел Алабину. Справился, нет ли чего нового.

– Все тихо, товарищ подполковник, – доложил Василий. – Мне товарищи из Тучкова переулка каждый час докладывают.

– Смотри, Василий! У Самарцева мало времени осталось. Он до отхода поезда обязательно там побывать должен. К вечеру надо усилить засаду.

– Вы, товарищ подполковник, не приедете?

– Приеду, – Корнилов еще вчера решил принять участие в операции. Слишком серьезно было преступление. – Я сейчас еще побываю на месте. Пройдусь засветло... Ты приезжай, согласуем все окончательно. Машину я у Тучкова моста оставлю...

Игорь Васильевич не спеша прошел по переулку, по двору, стараясь запомнить поточнее расположение подъездов, дверей в подвалы, сарайчиков. Двор выглядел мирно.

Алабин ждал Игоря Васильевича в машине на набережной. Смотрел задумчиво на мальчишек, удивших рыбу. Шофер дремал, свернувшись калачиком, положив под голову волосатый кулак.

Корнилов постоял немного у парапета рядом с мальчишками. Поплавки нервно мотались в самом центре огромного маслянисто поблескивающего пятна мазута. Воды было много, она уже подобралась к чугунной ограде набережной.

– Ни чешуи, ни рыбы! – пожелал мальчишкам рыбацкого счастья Корнилов, садясь в машину. Младший посмотрел на него исподлобья, сердито, а старший улыбнулся. Сказал: «К черту!»

Около Военно-морского музея Корнилов попросил шофера остановиться.

– Давай, Василий, заглянем в «Бригантину». Наведем справки об одном деятеле по имени Виктор, да заодно пройдемся пешочком...

Они отпустили машину и, перейдя улицу, не спеша двинулись по мосту Строителей.

Игорь Васильевич опять вспомнил о Мавродине и в в который уже раз пожалел, что не был у него на похоронах. «Да что похороны, просто последний долг, – подумал он. – А вот за то, что я его при жизни забыл – нету мне прощения».

– Мавродин-то отчего умер?

– Сердечник, говорили, – как-то безразлично, как показалось Корнилову, ответил Алабин. – Да ведь он совсем старый был...

– Старый? Это в шестьдесят пять совсем старый? – недовольно сказал Корнилов.

– Я его не знал, товарищ подполковник. – В голосе Алабина чувствовались нотки оправдания. – Только на похоронах и увидел. Он же пять лет как в отставку вышел.

Да, пять лет уже прошло, как проводили майора Мавродина на пенсию. Корнилов долго хлопотал тогда, чтобы Мавродину дали однокомнатную квартиру. На новоселье у него побывал, да и потом заезжал чуть не каждый месяц. Но вот за последние полгода не навестил ни разу. Сначала не позволяли дела – приходилось допоздна задерживаться в управлении, а майор жил далеко, на Средней рогатке. Потом Корнилов около месяца проболел... Потом нахлынули новые заботы. Он все откладывал и откладывал поездку к Мавродину. Вспоминая о нем, ругал себя, обзывал бесчувственным сухарем, но все никак не мог выбраться. И начал как-то непроизвольно, вроде бы даже незаметно для самого себя придумывать себе отговорки и оправдания. Ему казалось, что он будет испытывать неловкость оттого, что здоровый, в расцвете сил появится у больного, немощного Мавродина. Придется, напустив на себя беззаботный вид, болтать о всяких пустяках, чтобы, не дай бог, не показать жалости и сострадания. А майор – мужик умный, он все поймет и ему будет неловко. И вот Мавродина нет, и какими же глупыми и смешными кажутся теперь Корнилову попытки оправдать собственную черствость...

– А вы, товарищ подполковник, его хорошо знали?

– Хорошо. Майор моим крестным отцом был.

– Крестным отцом?

– Ну да... Я когда в угрозыске начинал, он меня, салажонка, однажды от пули грудью защитил. Когда Горького Эдика брали в Рыбацком. Слышал про такого?

– Слышал. Нам про этого Эдика еще в университете рассказывали.

Они свернули с моста направо, пошли по набережной к стройному белому паруснику, стоявшему между Петропавловской крепостью и Мытнинской набережной. На этом паруснике уже года три как был устроен ресторан «Бригантина». Корнилов много слышал о нем, но никогда там не бывал. Вечером попасть в «Бригантину» было невозможно, ресторан считался самым модным в городе. Корнилов вдруг подумал о паруснике с сожалением – когда-то вольной белой птицей бороздил моря и океаны, а теперь пришвартовали намертво, продымили жареным мясом, чесночным соусом к цыплятам-табака...

...На «Бригантине» они пошли в бар. Сели на высокие стулья перед стойкой. В баре было пусто. Барменша, полноватая крашеная блондинка, подняла голову и снова склонилась над своими бумагами. Лицо у нее было миленькое, но какое-то бесцветное и сонное. Она не подходила минут пять. Корнилов не выдержал и слегка постучал зажигалкой по черной стойке.

– Что будете пить? – спросила барменша, не поднимая головы.

– Не очень радушно вы встречаете гостей.

Наконец она встала из-за стола и подошла. Положила перед ним карту.

– Нам апельсиновый сок со льдом, – попросил Корнилов.

– Сок ходят пить в мороженицу, – в ее голосе чувствовалось безразличие и лень. – Могу налить сок с водкой.

– А одного соку нельзя? – сердито спросил Алабин, но Корнилов положил ему руку на плечо и сказал покорно.

– Налейте. Только, может, у вас есть джин?

– Нету джина.

– Ну хорошо, давайте водку. Только налейте ее отдельно. А в сок побольше льда.

Она налила соку в высокие стаканы, не торопясь заполнила их льдом. Когда барменша брала стакан, он звякал о большой золотой перстень, красовавшийся у нее на руке. Поставив перед Корниловым и Алабиным стаканы с соком и рюмки с водкой, барменша снова села.

– А мы вас еще хотим побеспокоить, – сказал Корнилов.

Барменша молча подняла голову.

– У нас к вам короткий служебный разговор.

– На службе я веду только служебные разговоры, – сказала она строго, но из-за стола все-таки встала и подошла к ним. Что-то в словах Корнилова ее насторожило.

– Вас как зовут?

– Алиса.

– Алиса?

Она покраснела и сказала подчеркнуто строго:

– Алиса Петровна.

– Алиса Петровна, мы работники уголовного розыска... – Игорь Васильевич вынул удостоверение, – хотели бы поговорить с вами.

– Пожалуйста... – растерянно отозвалась барменша.

– Нас интересует один молодой человек... Он ваш частый гость.

– Мой?

Корнилов улыбнулся.

– Не ваш личный... Он в баре часто бывает и в ресторане.

– А-а-а, – выдохнула Алиса Петровна. – Ко мне лично никто не ходит.

– Мы не знаем его фамилии, только имя. Друзья его Виктором зовут.

– Виктор? Ах, Виктор! – барменша как-то суетливо покрутила головой. – Виктор. Да вот он в зале, напротив дверей сидит...

Корнилов не спеша обернулся. За маленьким столиком, откинувшись назад на низкую спинку мягкого кресла, полулежал молодой человечек. «Человечек» – именно это слово первым пришло на ум подполковнику, когда он увидел Виктора. Пшеничные волосы непокорной копной торчали вверх, а личико... Какое-то приплюснутое, с двумя глубокими морщинами у рта. И странные губы, толстые, чуть-чуть собранные в мелкую складочку, они придавали лицу выражение беспредельного равнодушия, даже не равнодушия, а равнодушной презрительности ко всему на свете. А маленький курносый нос и усы еще больше подчеркивали это. Это был не Самарцев.

Такое кричаще презрительное выражение могло быть лишь у недалекого человека, который, будучи о себе весьма высокого мнения, вынужден каждый день кому-то услуживать. А сейчас, как ему казалось, услуживали, ему.

– Виктор работает в «Метрополе», – шепнула барменша.

– А как вы думаете, чего он один сидит?

– Девочку свою ждет. Он сегодня от смены свободный.

– А девочка?

– Что девочка?

– Она у него постоянная? И тоже от смены свободная?

– Разные с ним приходят. Но чаще других одна. Только она не официантка. Он ее киской зовет. Ой, вы знаете, он так на нас смотрит... Наверное, догадался, что мы о нем говорим.

– Ничего, ему полезно поволноваться. А с дружками он здесь встречается?

– И мальчики с ним бывают, – Алиса Петровна отвечала тихо и старалась не смотреть в сторону Виктора.

– Виктор – человек с деньгами?

– Он же в хорошем ресторане служит. Они там все при деньгах.

Корнилов спрашивал, но сам не очень верил в то, что эта женщина отвечает откровенно. Ее недомолвки говорили подполковнику значительно больше. Правда, и к самому Виктору жгучего интереса он теперь не испытывал.

«Нет, этот человечек не способен в открытую напасть на кассира, – думал подполковник. – Если он и обогащается, то каким-нибудь другим способом. Заставить свою квартиру хрустальными вазами – вот в это я могу поверить. Неужели Виктор мог хоть как-то повлиять на Игнатия Казакова?»

– Он часто здесь бывает?

– Да. То есть не очень... Ведь как считать, – Алиса Петровна выглядела растерянно.

Подошли два парня, уселись у стойки, закурили, нетерпеливо поглядывали на барменшу. Один из них не вынес и минутного ожидания. Негромко позвал: «Али-и-са».

Она виновато улыбнулась.

– Я на минутку?

– Джин с апельсиновым, – попросил парень. – Как всегда.

– Сейчас, мальчики. Быстренько. – Она налила в бокалы сок, кинула несколько льдышек и вытащила из-за стойки бутылку с джином. И тут, видимо, только вспомнила, что десять минут назад сказала двум другим посетителям, что джина нет. А посетители оказались из уголовного розыска. Она покраснела до корней волос, на нее было просто жалко смотреть. Но тут же, справившись с замешательством, налила джин парням в бокалы.

– Ну и стервочка, – шепнул Алабин, – Чего она теперь нам скажет?

– Эх ты, Вася, такая женщина найдет что сказать, – ответил Корнилов.

– Вы уж извините меня, – подошла к ним Алиса Петровна. В глазах у нее просто слезы стояли! – Совсем забыла про джин, думала, весь кончился, а сейчас полезла за водкой и наткнулась... Может быть, вам налить? Водку вы так и не пригубили?

– Не надо нам ничего наливать, – сказал Корнилов и поднялся.

– Получите с нас...

На улице Алабин спросил подполковника:

– Игорь Васильевич, а не надо было с этим «жоржиком» поближе познакомиться?

– Сейчас нам на него нечего время терять. А ребятам из Дзержинского райотдела я задание дам. Пусть завтра займутся. По опыту знаю – настоящий бандюга так афишировать свое благосостояние не будет. Виктор, видать, спекулирует по мелочам. Ничего, он от нас не уйдет.

7

В восемь часов Корнилов достал из стенного шкафа старенькую кепку и прорезиненный плащ. Кепку эту он держал для особых случаев и когда ехал на задержание или еще на какие ответственные дела – всегда надевал. Примета не примета, а надевал всегда. Даже зимой, если мороз был не очень сильный.

Постояв в нерешительности у сейфа, он подумал: брать или не брать пистолет. Решил брать. И вдруг у него мелькнула мысль, которой он сам удивился: «А если меня этот кретин ухлопает? Вот уж не ко времени! Всего год прошел, как мы с Олей поженились...»

Раньше, даже в самых трудных переделках, Корнилов никогда не думал о смерти.

Он усмехнулся и попытался отогнать эту мысль, но она не уходила. И уже идя по длинному коридору управления, Игорь Васильевич подумал опять об Оле и о себе. И о том, случись что – какой удар был бы для нее.

И прежде чем окончательно отогнать эту мысль, утопить ее в водовороте других, насущных, он успел еще посмотреть на себя как бы со стороны и удивиться. «Наверное, постарел, – решил Корнилов. – И стал чересчур сентиментальным. Или любовь так к сантиментам располагает?»

У спуска к воде, напротив Летнего сада, волны выплескивались на набережную прямо под колеса машин. В кромешной тьме где-то на середине реки за пеленой дождя быстро двигались огоньки – красный и белый. Наверно, шел буксир.

Игорь Васильевич любил Неву в любую погоду. И сонную, пахнущую водорослями, с тихим, мерным шорохом омывающую гранитные ступени набережной ранним летним утром; и тревожную, взлохмаченную резким осенним ветром; и торжественную, наполненную хрустальной мелодией умирающего ладожского льда в майские праздники.

В детстве отец водил его по воскресеньям к Неве, на набережную Лейтенанта Шмидта. Да и жили они на набережной, в эпроновском доме. Но здесь Нева была парадной, наглухо одетой в гранит, и буксиры с гонками барж шли посередине, не приставая к берегам. А за мостом Лейтенанта Шмидта, у широкого, замощенного базальтовой плашкой спуска к воде мерно покачивались отшвартованные корабли.

Отец всегда садился на один из чугунных кнехтов, а Игорь стоял рядом. Они подолгу наблюдали за тем, как плавно и размеренно течет жизнь на кораблях, вслушивались в перезвон склянок. Из камбузов пахло щами, свежим хлебом, на леерах сохли тельняшки и линялые выцветшие робы... Наверное, с той поры в Корнилове навечно поселилась любовь к пароходам, к Неве, ко всему, что связано с морем, и при виде уходящего в море теплохода где-то в глубине души всегда оживала легкая зависть.

Повзрослев, Корнилов понял, что и отца гнала на Неву неудовлетворенная мечта о больших плаваниях. Он работал в Эпроне водолазом, и дальше Кронштадта никуда не уходил.

Машину Корнилов оставил на Среднем проспекте, рядом с Тучковым переулком. Огромные, в два обхвата, тополя на бульварчике глухо гудели от шквального ветра. Летели на землю сухие сучья, кружилась пожухлая листва. Неоновая лампа одного из фонарей, спрятавшегося высоко в ветвях, то гасла, то вновь загоралась и, долго мигая, суховато потрескивала. Бульварчик был пуст, редкие прохожие виднелись в стороне Съездовской линии. Игорь Васильевич поплотнее натянул кепку и поежился. Осенью от промозглого холодного воздуха даже теплая одежда спасти не могла, а не то что тоненький плащ. Корнилов пошел по переулку и свернул в знакомые ворота. Лампочка в подворотне не горела. Это могло быть случайностью – мало ли перегорает их в самое неудобное время! Но мог разбить и преступник. Корнилов подосадовал, что сейчас уже не проверишь, разбита ли лампочка или перегорела. Во дворе было светлее – во многих окнах горел свет да отбрасывали тусклые желтые круги закованные в проволочные сетки лампочки над дверями подъездов. Он не спеша пересек двор, стараясь поточнее запомнить расположение подъездов, сарайчика, в котором хранили свой скарб дворники, обитого старым железом гаража, где стояла инвалидная коляска одного из жильцов. Все это он видел уже не раз, но темнота преобразила двор, к ней надо было привыкнуть, чтобы потом действовать быстро и уверенно.

В правом углу двора находилась еще одна дверь, черный ход дома двенадцать по набережной Адмирала Макарова. Отсюда можно было попасть прямо к Неве. Корнилов вошел в дом и позвонил три раза у маленькой, обитой белыми рейками двери. Ему открыл Вася Алабин.

– Проходите, товарищ подполковник, – сказал Алабин шепотом, словно кто-то мог их услышать, и пропустил Корнилова в темную прихожую. Это была квартира дворника. Небольшая, узкая, как пенал, комната выходила на набережную, а кухня – во двор. Лучшего места для наблюдения и придумать было нельзя.

Корнилов прошелся по квартире. Постоял перед окном в кухне. Весь двор отсюда был как на ладони, было видно каждого, кто шел через подворотню с Тучкова переулка. Игорь Васильевич снова подосадовал, что там не горит лампочка.

– Не знаешь, что там со светом случилось? – спросил он Алабина.

– Лампочку разбили. Я еще днем обратил внимание.

– Больше ничего подозрительного?

– Камилыч говорит, что в подвале с трех сараев замки посбивали, – сказал старший лейтенант и показал на дверь с железным навесом в противоположной стороне двора.

– Кто такой Камилыч?

– Это дворник, товарищ подполковник. Простите, я забыл, вы ведь с ним не знакомы. Его Раис Камилыч зовут.

Они прошли в комнату. Здесь было очень душно и стоял неприятный, как и в кухне, запах пережаренной рыбы. Света не зажигали, и Корнилов больно стукнул коленку, наткнувшись на стул.

На окне висели беленькие занавесочки, и подполковник раздвинул их. Открыл окно. Сильная струя свежего воздуха ворвалась в квартиру. Звякнула люстра над головой.

– Ты, Василий, на кухне у окна шпингалеты подними, – сказал Игорь Васильевич Алабину. – Чтобы потом время не терять, а махнуть на улицу из окошка.

Старший лейтенант двинулся на кухню.

– Двери не закрывай. Если что-то интересное – свистни тихонечко.

Корнилов поставил стул в простенке между окном и стеной и сел поудобнее. Отсюда были видны часть набережной и люди, идущие по тротуару вдоль дома, а главное, все, кто выходил и входил через парадную, ведущую во двор. На набережной, напротив парадной, стоял большой автокран. В его кабине дежурил Белянчиков.

Сначала Корнилову показалось, что в доме стоит гробовая тишина. Потом, привыкнув к тишине, он услышал негромкие звуки рояля – за стенкой кто-то неустанно барабанил «собачий вальс», повторяя его снова и снова. Откуда-то слышался приглушенный могучими стенами старинного дома детский плач.

Потом рядом громко заиграла джазовая музыка, время от времени раздавались взрывы хохота, крики.

«Гуляют, что ли? – подумал Корнилов, прислушиваясь к напористой, ритмичной мелодии полузабытого фокстрота «Риорита». Он чуть-чуть высунулся из окна. Совсем рядом нависал балкон второго этажа, виднелись чугунные перила. Узкая полоска света выхватывала из темноты какие-то большие баки, эмалированное ведро, покрытое полиэтиленом.

Вскоре музыка смолкла и стали слышны возбужденные голоса, доносившиеся из комнаты, звуки передвигаемых стульев. Наверное, гулявшие уселись за стол.

В какой-то момент все стихло, и Корнилов услышал всплески волн, ударивших в гранит набережной и с шипением разливавшихся по дороге. И тут же звуки утонули в тревожном завывании сирен пожарных машин. Мигая синими огоньками, два красных автомобиля промчались перед окнами и остановились, не доезжая Тучкова моста. Пожарники начали возиться возле люков. Устанавливали гидранты, разматывали шланг. Похоже было, что вода залила телефонные или силовые каналы.

На балконе с противным, протяжным скрипом раскрылась дверь.

– Лева, Ле-в-ва! Ты что, с ума сошел! Юрка увидит, – голос у женщины был низкий, грудной, с бесшабашными нотками.

Послышалась легкая возня.

– Юрка сейчас придет, – уговаривала женщина своего кавалера. – Ты что, псих? До завтра подождать не можешь?

– Не хочу ждать, – пьяно бубнил мужчина.

Голоса у обоих были немолодые.

– Левка, смотри, вода уже набережную залила! – вдруг удивленно, с каким-то даже восторгом воскликнула женщина. – Смотри, смотри, – кричала она весело. – Сейчас начнет заливать подвалы. А вон плывут ящики.

– Да пусть заливает, – безразлично сказал мужчина, и Корнилов услышал звуки поцелуя.

«Вот скоты!» – выругался он и в этот момент увидел младшего Казакова. Игнатий Борисович шел медленно, какой-то дергающейся, расхлябанной походкой, не обращая внимания на гулявшие по мостовой волны. Он, казалось, совсем не интересовался тем, что происходило на реке, а неотрывно смотрел на дома. Игорь Васильевич даже отпрянул от окна, ему почудилось, что Казаков встретился с ним взглядом. Но в темном окне, конечно, ничего нельзя было разглядеть.

Казаков исчез из поля зрения подполковника, но через несколько минут снова появился. И теперь шел обратно и опять пристально смотрел в сторону дома.

Казаков на этот раз прошел дальше по направлению к Тучкову мосту, туда, где пожарники откачивали воду из телефонных колодцев. Он остановился недалеко от них, словно наблюдая за их работой, но в то же время ежеминутно оборачивался, следил за тем, что делается около дома. Долго он там не выстоял. Не прошло и пяти минут, как Игнатий снова появился перед подъездом, ведущим в проходной двор. Теперь он шел по тротуару, ближе к дому. Но и сюда уже подступала вода. Когда Казаков проходил рядом с квартирой дворника, Корнилов увидел, что он находится в крайнем возбуждении. При скудном, искажающем свете неоновой лампы черты его лица было трудно разглядеть, оно промелькнуло перед подполковником белым пятном. Зато руки... Руки выдавали его состояние. Казаков то засовывал их глубоко в карманы и тут же вынимал и закладывал за спину, то скрещивал на груди и снова совал в карманы. Руки жили отдельной от жизни хозяина жизнью. «Плохого помощника выбрал себе Самарцев, – подумал Корнилов и тут же остановил себя. – Если Казаков – сообщник, Самарцеву незачем приезжать за деньгами самому. Куда проще это сделать Игнатию. Тут что-то не так!» Игорь Васильевич посмотрел на часы. Было уже половина десятого. Если верить Прошиной, в одиннадцать двадцать поезд.

Казаков опять промелькнул перед окном, держа шляпу обеими руками. Но он не пошел дальше, а нырнул в подъезд. Звучно хлопнула дверь. Корнилов быстро перешел в кухню. Алабин сидел у окна на табурете, напряженно вглядываясь в темноту. Он обернулся к Корнилову, прошептал: «Пришел?» Игорь Васильевич предостерегающе поднял руку, прислушиваясь, хлопнет ли вторая дверь, ведущая из подъезда во двор. Было тихо, ни скрипа, ни стука. Однако Казаков через минуту появился во дворе. Значит, он чего-то боялся, осторожничал. Он не пошел через двор, а скользнул вдоль стены, к сарайчикам.

Корнилов хотел включить радиотелефон и предупредить Белянчикова, но вовремя отдернул руку – на несколько мгновений прекратился ветер и стало тихо. Казаков мог услышать голос из радиотелефона Бугаева.

– Игнатий Казаков? – удивленно прошептал Алабин. – Такой расклад, значит?

– Это мы сейчас выясним! – ответил Игорь Васильевич, разглядывая слабо освещенный двор. Он только сейчас заметил, что весь двор залит водой.

Снова налетел шквал. Загремело железо на крыше.

– Семен, второй рядом, – тихо сказал Корнилов, нажав кнопку радиотелефона, и сунул его, теперь уже ненужный, в карман плаща. Алабин осторожно открыл окно, порыв ветра едва не вырвал створку у него из рук. Василий тихо выругался и быстро перемахнул через подоконник. Корнилов осторожно вылез вслед за ним. Они замерли на несколько секунд, прислушиваясь, стараясь не шуметь. И пошли по воде тем же путем, которым несколько минут назад прошел Казаков.

Воды было по щиколотку, и в первые секунды, когда промокли ноги, Корнилов почувствовал, как его охватывает озноб. Но потом он словно забыл об этом и уже не обращал внимания.

Когда налетел шквал, они прошли несколько шагов вдоль стены, стараясь, чтобы не слышно было хлюпанья воды.

Рядом в подъезде хлопнула дверь.

– Ой, да тут вода! – раздался изумленный женский голос. – Опять, что ли, трубы прорвало?

– Наводнение, бабушка! Радио слушать надо. – Вслед за женщиной из подъезда вышел парень и смело Шагнул прямо в воду. Видимо, он был в резиновых сапогах.

– А как же мне домой добираться? – растерянно сказала женщина. Но парень не ответил. Он уже шагал к подворотне. Женщина постояла немного, и прошептав что-то, пошла назад в дом. Во дворе стало опять тихо. Корнилов прислушался. Сзади хлюпнуло несколько раз и смолкло. Это подвинулся поближе к нему и замер Алабин. Корнилов слышал, как он дышит рядом.

Двор был наполнен звуками, но ни один из них подполковник не мог связать с присутствием Игнатия. Наверху, над крышами, завывал ветер, гремел оторванным куском кровли. Где-то рядом журчала вода, словно ручей падал с уступа скалы. Время от времени раздавалось глухое утробное бульканье. «Наверное, вода подвалы заливает, – подумал Игорь Васильевич. – Наделает в городе беды».

Они стояли, замерев, минут пять. Корнилова все время мучали сомнения – не пошли ли они по ложному пути? «А вдруг Игнатий, несмотря на цепочку совпадений, все же не имеет отношения к ограблению кассира? Мало ли чего он сейчас шляется по двору. А настоящий преступник затаился тут же, рядом. Не спугнем ли? Но время, время! До отхода поезда, на который у преступника были взяты билеты, оставалось минут сорок.

Неожиданно к звукам журчащей в подвале воды примешались размеренные чавкающие звуки, доносящиеся тоже из подвала. Кто-то медленно шел там по воде. Ржаво, протяжно скрипнула дверь. Человек вышел из подвала и замер внизу у дверей, не решаясь подняться по ступенькам, прислушиваясь. И наконец снова раздались легкие, едва слышные шаги...

Корнилов достал из кармана фонарь, и мощный сноп света вырвал из темноты фигуру мужчины, съежившегося от неожиданности. Мужчина прижимал к груди небольшой чемоданчик. Уже нажав на рычажок фонарика, подполковник услышал шум справа, у сарайчика, и мощный рывок Алабина на этот шум. Но он даже не обернулся, зная, что там рядом Белянчиков и Орликов. Все внимание Корнилова было приковано к этой скрючившейся, оцепеневшей фигуре с чемоданчиком. К Игнатию Казакову.

Не опуская фонарика, подполковник пошел к нему. Сзади, там, куда кинулся Алабин, послышались сдавленный стон, возня, негромкие выкрики. «Значит, и Самарцев здесь. Вдвоем пришли», – отметил подполковник и протянул руку к чемоданчику.

– Давайте, давайте, Игнатий Борисович. И не вздумайте шутить. Двор оцеплен.

Игнатий разлепил зажмуренные глаза. Корнилов ожидал увидеть в них испуг, смятение, но они были полны ненависти. Казаков отпрянул и дернул чемоданчик, словно хотел спрятать его за спину. Чемоданчик задел за железные перила лестницы, ведущей в подвал, и раскрылся, звонко щелкнув замком. Пачки денег полетели в воду. Казаков с диким воем, не выпуская из рук чемодана, упал на колени, хватая пачки. Обертки лопались, радужные бумажки трепыхались на воде. Корнилов достал из кармана свисток. Резкая, тревожная трель ударила в стены двора-колодца. Из подворотни, со стороны Тучкова переулка, бежали дежурившие там сотрудники. Казакова подняли, с трудом вырвали из рук чемодан и несколько пачек денег, которые он пытался засунуть за пазуху. Респектабельного Игнатия Борисовича было не узнать. Он мычал, сыпал матом. Всклокоченные густые волосы, шальные глаза. Одежда у него промокла, галстук сбился на сторону.

– Ребята, двор выскоблите, – попросил Корнилов прибежавших на помощь оперативников, – чтобы ни одного рубля не осталось тут... А этому – наручники и в машину...

Он отдал одному из сотрудников свой фонарь и пошел к сараям. Там толпилось несколько человек.

– Женя! Белянчиков! – позвал Корнилов, не в силах разглядеть лица людей после яркого света фонарика.

– Товарищ подполковник, он побежал к машине, скорую вызывать. – Корнилов узнал голос Бугаева. – Эта сволочь Васю Алабина ножом пырнул.

– Алабина? Как же... – начал Корнилов и вспомнил, как несколько минут назад старший лейтенант кинулся на шум возле сарая.

Издалека, наверное со Среднего проспекта, раздался тревожный вой скорой.

– Ну, кажется, едут, – сказал Бугаев.

Теперь Корнилов разглядел, что капитан стоит в воде на коленях и держит на руках Алабина. А кто-то из сотрудников, расстегнув Василию одежду, пытается перевязать его.

– Самарцева взяли, товарищ подполковник, – сказал Бугаев. – Он, собака, в самый последний момент на такси приехал. С набережной. Я пошел за ним следом... И в это время он увидал того, с чемоданчиком. Кинулся, а тут Алабин... – он замолчал и прислушался. Кто-то быстро шел к ним от подворотни, разбрызгивая воду. Это был Белянчиков.

– Семен, сейчас понесем Васю, – сказал он. – Там у скорой мотор заглох. Воды по колено...

Подошли санитары. Осторожно положили на носилки Алабина. Василий застонал.

– В живот он его, – горестно пробормотал Белянчиков.

Санитары в сопровождении Бугаева унесли Алабина.

Корнилов вышел в переулок. Оперативные машины стояли по радиатор в воде без всяких признаков жизни. Оба шофера ковырялись в моторе одной из них.

– Ну что, приехали? – сказал Корнилов.

Один из шоферов обернулся.

– Потоп, Игорь Васильевич. Вряд ли выберемся, пока вода не схлынет.

– Надо было на Среднем остановиться.

– Все хошь как лучше, – не оборачиваясь, сердито проворчал другой шофер.

Задержанные сидели под охраной в разных машинах. Корнилов открыл дверцу и сел на переднее сиденье той, где находился Казаков. И ботинки и брюки были тяжелыми от воды.

Казаков сидел скорчившись, положив руки в наручниках на колени и время от времени всхлипывал. Его бил озноб, и Корнилов видел, как тело его передергивалось, словно в судороге.

– Игнатий Борисович, вы давно знаете Самарцева?

– Я ни-ка-кого С-самарцева не знаю, – заикаясь, ответил Казаков. У него зуб на зуб не попадал от страха и холода.

– Откуда же у вас деньги? Чемодан с деньгами?

Казаков уронил голову на стянутые наручниками руки и заплакал.

– Да будет вам, – сказал Корнилов. – Снявши голову – по волосам не плачут.

– Что? Что вы говорите? – испуганно пробормотал Казаков. – Вы думаете, что это я... Я напал на кассира?! Да как вы смеете? Вы, вы... – он замолчал, будто не в силах был подобрать слово, которое передало бы меру его гнева и возмущения. – Я хотел отдать эти деньги. В милицию отдать!

– Откуда они у вас? Вы мне так и не сказали, – перебил его Корнилов.

– Да я просто видел, как этот бандит их спрятал... В тот день. Шел из техникума, вижу – из подвала парень выскочил... И чтобы он... И чтобы он, – голос у Казакова упал и стал растерянным. – Я потом чемоданчик нашел и перепрятал. Чтобы они не пропали. Хотел отдать. Чтобы они не пропали, понимаете?

Корнилов молчал.

– Я никого не трогал, я не знаю этого бандита! – истерически закричал Игнатий Борисович. – Я только з-ап-озд-ал. 3-ап-озд-ал вернуть эти деньги. Мне просто пересчитать их хотелось! Пересчитать, понимаете?

– Пересчитать хотелось... – задумчиво сказал Корнилов, вспомнив, как барахтался Игнатий в воде, хватая деньги. – А из-за вас человека тяжело ранили.

– При чем тут я? – взвизгнул Казаков.

Корнилов махнул рукой и вылез из машины.

К машине подошли два парня.

– Ну что, ребята, не толкнуть? – спросил один из них. – А то мы – раз-два, и толкнем!

– Спасибо, – сказал Корнилов. – Мы и сами можем толкнуть. Да мотор заглох.

– Это ерунда! – словно обрадовавшись, заорал парень. Чувствовалось, что он немного навеселе. – У хорошего шофера мотор и под водой заработает! Саня, подмогнем?

– А чего не подмочь? – басом ответил его приятель. – Мы сегодня уже которую машину вытаскиваем.

– Мы и сами не лыком шиты! – обиженно сказал шофер оперативки.

– А мы от всей души... – тоже с обидой начал один из парней, но другой перебил его:

– Ладно, Саня. Слышь, мотор зафурыкал, – и обернувшись к Корнилову, стал рассказывать: – Мы сегодня, как утром на смену пришли, так с завода и не вылазили. Мы же с Балтийского... У нас воды – ого-го! Аврал! И ничего! Все в ажуре. Нам вода нипочем. Ты не подумай, что мы пьяные. Так, бутылку шампанского с одним жигулевцем выпили. Его волна у двадцать первой линии прихватила, а мы помогли. Мы такие! Ну он и вытащил шампанское. Говорит, девушке вез, но тут – дело святое. А мы не евши целый день.

– Товарищ подполковник! – позвал шофер. – Можно ехать.

– Да тут никак милиция? – удивился разговорчивый балтиец. – Тоже авралите?

– Авралим! – отозвался Корнилов и взялся за ручку «Волги».