Текст книги "Наводнение (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

19

Ночью Семена поднял с постели телефонный звонок. Дежурный врач сообщил, что состояние Терехова неожиданно ухудшилось, ему нужна срочная операция, а он требует встречи с Бугаевым.

– Недалеко от вашего дома «скорая», – сказал врач. – Если поторопитесь, они вас прихватят...

Когда Семен вышел из подъезда, «скорая», тревожно мигая синим огоньком, вывернула со стороны Большого проспекта. Бугаева посадили рядом с носилками, на которых тихо стонал пожилой мужчина...

– Потерпите, потерпите, – уговаривала больного медсестра. – Сейчас наш коктейль подействует и боль пройдет.

Оказалось, что у мужчины почечная колика и ему только что сделали обезболивающий укол.

Дежурный врач курил в ожидании Бугаева на лестничной площадке.

– Поздно вечером у Терехова подскочила температура, – рассказывал он, помогая Семену надеть халат. – Хирург считает – перитонит. Нужно оперировать. Минуты на счет, а ваш подопечный – ни в какую!

В широком коридоре было темно, горела лишь лампа на столике дежурной сестры, но сама сестра отсутствовала. Она оказалась в палате, где лежал Терехов, мерила температуру.

– Сорок, – шепнула она дежурному врачу. – В операционной бригада готова.

– Семен Иванович, – громко, срывающимся голосом сказал Терехов, узнав Бугаева. – Недолго музыка играла...

– Миша, без паники, – Семен старался говорить спокойно, но при взгляде на Гогу сердце сжалось – так заострились черты его красивого лица, такие густые тени залегли у глаз. – Мы еще наговоримся, а сейчас тобой займутся врачи...

Терехов поморщился:

– Не нужны мне там чужие грехи... Вертушку спою взяли? – он оглядел Бугаева колючим взглядом, остановился на небольшом портфельчике, в котором у Семена был магнитофон.

– Ладно, – согласился майор. – Поговорим. По дороге в операционную. – Гога хотел возразить, но Бугаев сказал твердо: – Миша, прения закончены. – Он обернулся к врачу: – Вызывайте санитаров!

Врач исчез. Семен вынул магнитофон, включил. Протянул Терехову крошечный микрофон. Гога попытался взять его в руку, но пальцы бессильно разжались, и микрофон упал.

– Ничего, Миша! – прошептал Бугаев, поднимая микрофон. – Ничего! – Он взял микрофон, положил руку на одеяло. Даже через одеяло чувствовалось, какое горячее тело у Гоги.

– Трудно будет взять, – сказал Терехов. – У него еще и пушка есть.

– У кого, Миша?

– Лазуткин. Шоферит у одного босса... – Терехов помолчал немного, потом собрался с силами: – Это он меня... Исподтишка...

Раскрылась дверь, двое санитаров вкатили в палату носилки. Осторожно переложили на них Терехова. Бугаев пошел рядом, повесив магнитофон на плечо, а микрофон придерживал на груди у Михаила. Гога то и дело дотрагивался до него рукой, словно хотел убедиться, что микрофон никуда не исчез.

– Ну вот, – сказал он недовольно. – Теперь не успеем.

– Успеем, – успокоил Бугаев. – Ты сейчас о главном. Подробности потом.

– Работенку левую я нашел... Камины в старых домах снимать... Рухлядь всякую. Жильцы уедут и бросят. Сундук бабкин, стол, ручки бронзовые, рамы от картин... А любители скупают, реставрируют...

– Кто?

– Многие. У меня – дядя Женя, пузанчик один. Знакомый Лазуткина. Да вы плохо не думайте – вещи-то брошенные, ничейные. Невелик приварок, – продолжал Терехов. – Вот только камины! А их мало. Да и знать надо – где. Дядя Женя знает. Даст адрес, даже фото. Платит прилично...

Санитары остановили каталку перед лифтом. Лифт был вместительный, и Бугаев смог остаться рядом с Тереховым.

– Он мужик безобидный. Свой приварок имеет, конечно, да и я не в накладе. Эта падаль... – Гога задохнулся от злости, и Бугаеву показалось, что он больше не сможет продолжать, но Миша справился: – Злой, сволочь! Псих! Он со своей пушкой наделает дел. Антон Лазуткин. Запомнили, Семен Иванович?

– Запомнил.

– Пузан этот нас и свел. Все смеялся: фирма подержанных вещей – «Антон, Мишель и К°»!

Они снова двигались по коридору, но теперь более светлому.

– За что же он тебя? – спросил майор, понимая, что разговор подходит к концу.

– Дядя Женя сказал, что знает один царский камин... На пару косых. Я решил посмотреть...

Носилки остановились у открытых дверей операционной.

– Дальше нельзя, – сказал Бугаеву врач.

– Стоять! – прошипел Гога. В его слабом голосе сохранилось еще столько властной силы, что санитары подчинились. – А на камин уже Лазуткин глаз положил. Мы с ним там и встретились. Он как с цепи сорвался. Чуть не пристрелил меня на месте.

– И что же?

– В доме кто-то был. Пришлось смываться. А больше я туда не ходил. Пусть подавится этим камином! Я так и дяде Жене сказал.

– А из-за чего ты с Плотским ссорился? – спросил майор. – На поляне?

– Все, все, – строго сказал дежурный врач, санитары вкатили носилки в операционную. В последний момент перед тем, как дверь закрылась, Бугаев увидел на лице у Гоги недоуменную гримасу.

– Теперь остается только ждать, – сказал дежурный врач и протянул Семену раскрытую пачку сигарет. – Покурим на лестнице?

– Спасибо, не курю, – отказался майор. – Мне бы позвонить по телефону...

Терехов скончался под утро, во время операции.

20

Когда полковник пришел в управление, по своему обыкновению за полчаса до начала работы, майор Бугаев уже дожидался его с данными дактилоскопической экспертизы.

– Игорь Васильевич! Все совпало... – начал Семен, вслед за Корниловым входов кабинет.

– Не трудно догадаться, – спокойно сказал полковник, бросая взгляд на ежедневную сводку происшествий, лежащую на столе. – Ты же весь светишься, Сеня, несмотря на бессонную ночь...

– Пару часиков я прихватил, – отозвался майор. – На вашем диванчике.

Полковник бросил взгляд на большой кожаный диван, стоящий в кабинете. Сказал, усаживаясь в кресло:

– Значит, Антон Лазуткин?

– Все сходится. И показания Михаила Терехова! И отпечатки пальцев мы проверили! Я уже говорил с прокуратурой. Есть разрешение на арест...

– Чего же ты сидишь в управлении? – удивился полковник.

– Мы хотели брать его в гараже. Вряд ли он носит пистолет с собой на работу...

– После того как стрелял в Белянчикова? – недоверчиво сказал Корнилов. – Я удивляюсь, как он до сих пор не сбежал из города...

– И я тоже, – спокойно сказал Семен. – Удивлялся. Но вчера вечером он позвонил диспетчеру в гараж и попросил отгул на неделю. Сказал, что директор не возражает.

– Вечером? – машинально переспросил Корнилов и подумал о том, что вчера вечером он расспрашивал о Лазуткине Плотского. Неужели Павел Лаврентьевич проговорился? «Нет, ведь я предупредил его, – отмел Корнилов свои подозрения. – Не мальчик же он, на самом деле! Сказал жене, а та шоферу?»

– Вечером, – подтвердил майор. – С шести утра мы установили за его квартирой наблюдение...

– Молодцы.

– Лазуткин не вышел, а семья у него на даче. В Малом Поддубье, под Гатчиной. Я позвонил в гараж...

– А его «Москвич»?

– Стоит у дома.

– Надо перекрыть все вокзалы, аэропорт, – сказал Корнилов. И добавил: – Если не поздно.

– Сделано. Фото размножили. Я тут спозаранку всех на ноги поднял.

– Своему начальнику позвонить времени не хватило? – Корнилов сказал эту фразу ворчливо, а сам с удовлетворением подумал о том, что Бугаев сделал все так, как сделал бы он сам.

– Я подумал, товарищ полковник, что вам сегодня ночью спать не придется.

– Может быть, он поехал к своему семейству на дачу? – высказал предположение Корнилов, никак не среагировав на фразу майора.

– Попрощаться перед дальней дорогой? Ну уж нет! По-моему, сентиментальность не в его характере. Если Лазуткин почуял, что запахло паленым...

– «Москвич» под наблюдением?

– И квартира. И заводской гараж.

– Фотография Лазуткина есть?

Бугаев достал из папки и положил перед полковником два фото. На одном – молодой угрюмый парень напряженно смотрел в объектив. Второе – сделанное Котиковым в квартире с камином. Узнать Лазуткина по затылку было невозможно, но Корнилов все-таки стал внимательно сравнивать изображения. Его внимание привлекло левое ухо Лазуткина – это была единственная часть, повторявшаяся на обеих фотографиях.

Бугаев поднялся со стула и встал за спиной у полковника, с нетерпением ожидая, что скажет Корнилов. Наконец не выдержал:

– Уши, товарищ полковник! Правда?

– Есть отдаленное сходство, – с сомнением произнес Корнилов.

– У экспертов тоже такое впечатление.

– Про «отдаленное сходство»? – уточнил полковник. – А кроме впечатлений у них есть что-нибудь поконкретнее?

– Так ведь «пальчики»!

– Ты бы сел, Семен, – сказал Корнилов. – Не люблю, когда у меня за спиной стоят. – И когда Бугаев сел на стул, добавил: – «Пальчики» – главное. А из этого сходства мало что следует. Определенный тип уха – без мочки – и только. Да у семидесяти процентов людей такая форма уха. Ты показал фото типу, которого Белянчиков задержал?

– Юрий Евгеньевич показал. Еременков так обрадовался, словно родного отца увидел. Игореха, кричит, нашелся!

– Кого ты пошлешь в Малое Поддубье? – спросил Корнилов.

– Лебедев и Сергеев уже готовы, товарищ полковник.

– Я дам команду – в Гатчине их встретят местные товарищи.

– Управятся вдвоем, – запротестовал Семен, но Корнилов сказал жестко:

– В Гатчине встретят! Не хватало нам, чтобы он по лесам с оружием бегал. Сейчас всюду дачники, туристы...

Лазуткин добирался из Малого Поддубья в Ленинград на грузовой машине. Теперь, когда деньги лежали в портфеле, на душе стало немного легче. Все эти дни он прожил, как в бреду, сжав зубы и стараясь не думать про большой пустынный дом, про комнату, пропахшую псиной, про шкатулку старика Грачева. От одной мысли о том, что могло лежать в этой шкатулке, у Лазуткина замирало сердце. «Если этот жлоб отвалил мне за кольцо столько денег, сколько же осталось там?!» – думал он, приходя в ярость.

Крупный молчаливый водитель КамАЗа насвистывал незатейливый мотивчик, и Лазуткину хотелось поддать парню, чтобы заткнулся. Этот мотивчик мешал ему думать. «Ладно, ладно, – успокаивал он себя. – Может быть, и не было ничего в шкатулке. Какие-нибудь старые бумаги, о которых и старик ничего не знал. Не мог же он подохнуть и никому не оставить свои деньги? Небось набежали родственнички! А мне и этого хватит», – Лазуткин легонько побаюкал лежащий на коленях портфель.

После того как вчера вечером Валентина Олеговна намекнула Антону, что им интересуется уголовный розыск, Лазуткин бежал из города, моля бога, чтобы его не арестовали по дороге на дачу. Он решил взять деньги и тут же, ночью, податься в сторону Пскова. Но в деревне было тихо и спокойно, такой умиротворенностью веяло от застывшего в безветрии ночи сада, так обрадовалась его приезду жена, что он решил остаться. Да и не хотел пугать жену внезапным отъездом, а главное, не хотел, чтобы она видела, как достает он деньги из укромного местечка. Утром он сделал все это незаметно, а свой отъезд объяснил тем, что везет директора в Новгород, в командировку.

– А как же тетя Руфина? – удивилась жена. Руфине Платоновне, тетке Лазуткина, исполнялось шестьдесят лет. Они не были у нее очень давно и, получив красочную открытку с приглашением, собирались на юбилей.

– Съездим через неделю. По-свойски. Так душевнее будет. А сегодня сослуживцы набегут...

Жена посмотрела на Антона с подозрением. Наверное, почувствовала фальшь в его слишком бодром голосе. Но протестовать не стала.

Кроме денег Лазуткин положил в портфель и номера от автомашины. Он снял их однажды ночью, когда еще работал в «Скорой», с машины, на которой возили главного врача. Снял просто так, про запас, благо никто не мог его заметить и даже заподозрить. Увидев в тайничке номера, Лазуткин сразу вспомнил про свой «Москвич», который собирался бросить в городе на произвол судьбы. Собственно говоря, не совсем на произвол судьбы – «Москвич» был записан на жену, и у Антона имелась тайная мысль, что деньги от его продажи помогут семье. На первое время.

«Если сменить номера, – подумал он, – можно выбраться из города на машине. И заехать ой как далеко...»

Когда Лазуткин вылез из КамАЗа у Московских ворот, стрелки часов показывали ровно пять. В вагонах метро народ стоял плотной толпой. Разъезжались с работы. «И к лучшему, – подумал Лазуткин. – Милиции в такой толпе несподручно. Да и на улицах народу много».

21

К Сеславину зашел директор. Случалось это нечасто – обычно Павел Лаврентьевич вызывал своего помощника по селекторной связи.

– Сегодня пятница, – сказал он, рассеянно глядя в окно. – Уеду пораньше. И ты, Евгений Андреич, не засиживайся. На рыбалке давно не был?

Сеславин с недоумением посмотрел на шефа. За всю свою жизнь он ни разу не брал в руки удочку.

– А чего? Хороший отдых. Особенно если забраться в какой-нибудь глухой безлюдный уголок.

– На волейбол завтра не поедем? – спросил Сеславин.

– Нет. Надоели мне эти волейболисты. Посижу на даче, в кругу семьи. Так что располагай своим временем, как тебе вздумается. – Он небрежно махнул рукой, прощаясь. У дверей остановился, словно вспомнил что-то: – Вчера вечером приезжал на дачу один товарищ, с Литейного. То да се! Волейболистами интересовался, Антоном Лазуткиным и почему-то о тебе спросил. Так, вскользь.

– Чем же заинтересовала его моя персона?

– Давно ли у меня работаешь? Кто рекомендовал? – директор бросил на своего помощника быстрый, оценивающий взгляд. – Но я тебе ни о чем не говорил, – он сделал привычный отстраняющий жест рукой.

«Значит, они вышли на Антона», – подумал Сеславин и спросил как можно безразличнее:

– А Лазуткин наш чего им понадобился?

– Ваш, Евгений Андреевич! – ласково сказал директор и нацелился пальцем в грудь Сеславину: – Вы его мне рекомендовали. Когда-то. – И, улыбнувшись, добавил: – А что им от него надо – даже знать не хочу. У меня своих забот хватает. Завод не игрушка! – Он вышел, даже не потрудившись затворить за собою дверь, и Сеславин подумал неприязненно: «Ну конечно, хочет иметь все – и старинный камин, и редкие акварели, и женьшеневую настойку. Все, кроме неприятностей. Откуда все это берется – ему неинтересно».

Он снял трубку, набрал номер директорской приемной:

– Олечка, Антон у тебя или в гараже?

– Антоша взял отпуск, – ответила секретарша. – На неделю. Сегодня вышел Коля Марфин, но он повез шефа на дачу.

Сеславин повесил трубку:

«Значит, Антон на свободе? Тогда откуда же они знают обо мне? Миша Терехов? – Евгений Андреевич собрался было набрать номер Гоги, но тут же положил трубку. – Если он засыпался, то звонить опасно».

Стараясь отогнать мрачные мысли, Евгений Андреевич пошел по цехам. Надо было выполнить поручение директора – собрать сведения по внедрению рационализаторских предложений. За разговорами с начальниками цехов и работниками бриза Сеславин немного отвлекся. Но червячок сомнений нет-нет, но давал о себе знать легким покалыванием в сердце.

Вернувшись в кабинет, Сеславин снова ощутил острое беспокойство. Его мучила неизвестность. «Что же, сидеть и ждать, пока за тобой придут? – думал он. – Или последовать совету шефа, поискать укромный уголок. Директор, наверное, знает больше, чем сказал. Ему-то чего бояться? Приобрел с моей помощью пару каминов, дубовые панели. Ну и что? Тут же соврет: «Я думал, что Сеславин покупал их для меня в комиссионке!» Сеславин снял трубку, набрал домашний телефон директора.

– Женечка, – ласково пропела директорская супруга, – Павел Лаврентьевич на даче. Что-нибудь срочное?

«Женечка! – с ожесточением подумал Сеславин. – Какой я тебе Женечка, сопливка!» И, повесив трубку, сказал громко:

– Стерва!

Он набрал номер дачного телефона. Подошла Мария Лаврентьевна, старшая сестра шефа.

– Павел приехал, сейчас покричу. В саду где-то бродит. Вы-то как живете, Евгений Андреевич? Давно у нас не были.

Голосу старухи был, как всегда, добрый и участливый.

– Живу потихоньку, Марья Лаврентьевна, – бодро сказал Сеславин. – Ноги еще бегают, и ладно!

– Приезжайте к нам отдохнуть, – пригласила старушка. – А Павлушу я сейчас покричу.

«Как же, приедешь к вам без приглашения шефа!» – усмехнулся Сеславин, прислушиваясь, как старуха, наверное в окно, кричала: «Павлуша, Павлуша! Тебя Евгений Андреевич спрашивает». После этого наступила тишина, видимо, Мария Лаврентьевна пошла за братом в сад. А через несколько минут сказала расстроенным голосом:

– Евгений Андреевич, вы тут? Ждете?

– Жду, Мария Лаврентьевна, – отозвался Сеславин, сразу понявший причину расстройства старухи.

– Куда-то пропал. Может, с соседом на реку пошел? Или в преферанс с ним сел играть... Вы уж завтра утречком позвоните...

«Вы хотели получить информацию? – подумал Сеславин. – Вы ее получили. Даже в большем объеме, чем хотели. Вас избегают, а это ох какая неприятная информация». Он встал со стула, прошелся по своему маленькому кабинетику. «Дома у меня ничего не найдут. На даче? Так... мелочи. Еще не проданный камин, коллекцию никому не нужных древностей. Остается сберкасса. Книжки у меня на предъявителя. И найти их непросто. Да и в чем, собственно, могут меня обвинить? За каминами я сам не лазал, уникальные потолки не разбирал. Организация преступной группы? Но это – если Лазуткин заговорит! А его еще поймать нужно. Терехов? Этот будет молчать. Тертый калач. Да если и заговорит, можно все отрицать. По методу шефа: и я не я, и хата не моя!»

Вспомнив про шефа, Евгений Андреевич вспомнил и про его совет – пораньше уйти, отвлечься. Он осторожно закрыл дверь, повернул ключ. В кабинете зазвонил телефон. Сеславин решил не возвращаться, но внезапно ему пришла в голову мысль о том, что это директор. Может быть, он действительно ходил на речку и, вернувшись, узнал от сестры о его звонке? Евгений Андреевич открыл дверь, подбежал к телефону.

– Евгений Андреевич? – спросил незнакомый мужской голос. – Майор Белянчиков из уголовного розыска. Здравствуйте.

Сеславин молчал. Это «здравствуйте» прозвучало издевательски.

– Вы меня слышите, Евгений Андреевич? – переспросил Белянчиков.

– Слышу.

– У меня есть к вам разговор. Не смогли бы мы встретиться? Я вас жду у проходной...

22

Лазуткину удалось уговорить молоденького шофера с «пикапа» пригнать «Москвич» от дома на вторую линию Васильевского острова. На тихой этой улице можно было, не привлекая внимания прохожих, сменить номера. Да и от дома недалеко – меньше шансов, что белобрысого сосунка остановит за какой-нибудь промах инспектор ГАИ и обнаружится, что сидит он за рулем чужой машины. У Лазуткина кошки скребли на сердце, когда он вручал парню ключи от «Москвича» и червонец задатку. Вдруг взбредет белобрысому в голову поживиться за его, Лазуткина, счет? И привет рулю! Только и видел он свой «Москвич»... Хоть и пытался Антон доходчиво объяснить парню, что всего-навсего решил улизнуть от бдительного ока жены, да вряд ли тот поверил. Не такая нынче молодежь, чтоб пустым словам верить. Вот когда тридцатник пообещал «за труды», тогда и ударили по рукам.

Договорились, что Антон будет ждать парня в «пикапе», но Лазуткин не утерпел и, как только парень скрылся в дверях метро, включил зажигание. «Чем мучиться в ожидании, лучше самому приглядеть, – решил он. – Для порядка!»

Он притормозил «пикап» напротив своего дома как раз в тот момент, когда ничем не примечательные серо-белые «Жигули» резко тормознули перед его «Москвичом», выезжавшим из ворот, и двое мужчин, выпрыгнув из «Жигулей», распахнули дверцы «Москвича».

Чутье подсказало Лазуткину, что нельзя спешить, срываться с места. Он включил скорость, легонько нажал на акселератор, и машина почти бесшумно тронулась. Обыкновенный «пикап», прозванный «фантомасом». сотни которых развозят по городу продукты, белье и мелкие грузы. Он бросил машину сразу за углом, у станции метро, но сам поехал на трамвае, потом несколько раз пересаживался то на автобус, то на троллейбус, пока наконец в памяти не всплыло имя – тетушка Руфина...

– Антон! Вот сюрприз! – Руфина Платоновна приняла из рук Лазуткина букет гвоздик и коробку с духами. Оглянулась, крикнула:

– Алена!

Из комнаты вышла молодая женщина в цветастом платье. Лазуткин с трудом узнал двоюродную сестру, дочь тетки Руфы, – так давно они не виделись.

– Смотри, братец твой пожаловал, – сказала тетя Руфа. – К старости вспомнил про тетку. – Она сунула дочери цветы и подарок, а сама обняла и расцеловала Антона.

– Скажешь тоже, мама! – улыбнулась Алена. – Я его десять лет не видела, а он все такой же.

– А где же Лизавета твоя? – поинтересовалась тетушка, взяв Антона под руку и вводя в большую комнату, где за столом сидели гости, весело, чуть возбужденно переговариваясь, позвякивая ножами и вилками. Лазуткин успел шепнуть, что с Лизой они в ссоре и, если тетушка не возражает, он бы и переночевал у нее, пусть Лизка поволнуется.

– О чем разговор! – так же шепотом ответила Руфина Платоновна и, легонько подтолкнув Антона к свободному стулу, представила гостям: – Племянник мой, Антон Васильевич...

– Племянничку и тост говорить! – отозвалась звонким голосом одна из женщин. Антон заметил, что большинство гостей были женщины. И почти все молодые. «Наверное, теткина бригада», – подумал Лазуткин. Руфина Платоновна до последнего времени работала бригадиром прядильщиц на гардинно-тюлевой фабрике.

– Так уж сразу и тост! – сказала тетушка, усаживаясь рядом с Антоном и ставя перед ним чистый прибор. – Дайте человеку оглядеться, осмотреться. Вас тут вон сколько – и все красавицы.

За столом весело рассмеялись.

– Нечего, нечего наседать на мужика, – улыбнувшись одними глазами, продолжала Руфина Платоновна. – Он у нас человек положительный, женатый.

– Разведем! – весело сказала все та же женщина. – Для нас это семечки!

Пожилой крупный мужчина постучал ножом по фужеру, поднялся:

– Милая Руфина Платоновна... – он окинул взглядом присутствующих, словно ища поддержки. Тетушка Руфина посерьезнела, сидела, положив на скатерть ладони, глядя прямо перед собой. Правая рука у нее чуть-чуть дрожала.

– Это начальник цеха, – шепнула Лазуткину Алена. – Они даже во время блокады вместе работали.

Начальник цеха говорил долго и, наверное, хорошо, потому что тост несколько раз прерывали криками одобрения, аплодисментами, но Антон не вслушивался. Сидел, поглядывая на дверь, ведущую в прихожую, замирал, как только раздавался звонок. Приходили новые гости. Алена встречала их, приносила из кухни маленькие табуреточки, расставляла на столе приборы. «Хорошо, что меня посадили напротив дверей, – подумал Лазуткин. – Все видно. Сидел бы спиной – извелся».

Начальник цеха, закончив свой тост, подошел к тетушке и под громкие возгласы одобрения крепко ее расцеловал. Руфина Платоновна разволновалась, заплакала...

Женщины потребовали, чтобы после начальника цеха говорил племянник.

– Тетушка Руфина! Смотрю я, сколько у вас друзей, и думаю – счастливый вы человек! И друзья ваши счастливые – потому что вы с ними, – сказал Антон, и острое чувство зависти ко всем сидящим за столом неожиданно шевельнулось в сердце. Зависти к тому, что им весело, что они добрые и смотрят на каждого вновь пришедшего без тревоги.

Всем пришлись по душе слова Лазуткина, тетушка расцеловала племянника и снова всплакнула, вспомнив свою сестру Раису, мать Антона, умершую совсем молодой.

Лазуткин выпил одну за другой две стопки водки и разозлился, сидел мрачный, с трудом сдерживая себя от колких замечаний тетушке и гостям. Ему надо было во что бы то ни стало переночевать в этом доме. А значит, терпеть надоевшую бабью болтовню, казавшиеся глупыми шутки, восторженные тосты.

В дверь снова позвонили, и Алена пошла открывать. Лазуткин сунул руку в карман, нащупал предохранитель пистолета. «Если что, – мелькнула шальная мысль, – наделаю я здесь шуму! Праздничный салют».

Дверь в прихожую оставалась открытой, и Антон увидел, что принесли огромную корзину цветов. Молодой парень в фирменном комбинезоне с трудом держал ее. Парень что-то спросил у Алены, с восторгом рассматривавшей цветы. Она кивнула на дверь и улыбнулась.

Когда корзина медленно вплыла в комнату, все зааплодировали.

– Сидорова Руфина Платоновна кто будет? – спросил парень, высовывая улыбающееся лицо из-за цветов.

– Здесь, здесь! – закричали гости наперебой, показывая на тетушку, раздвигая стулья, чтобы пропустить парня.

– С праздником вас! – торжественно сказал парень. – Фирма «Ленинградские зори» присоединяет и свои поздравления к этим цветам. – Он подошел к Руфине Платоновне. – Получите, распишитесь.

Лазуткин заметил фирменную эмблему на комбинезоне молодого человека, листок бумаги, наверное квитанцию, торчащую из нагрудного кармана, и успокоился.

– Где расписаться-то? – спросила тетушка.

Парень показал глазами на бумажку. Руфина Платоновна вынула из кармашка квитанцию, растерянно оглянулась:

– Дайте ручку, товарищи.

– Подержите, маэстро, – посыльный поставил корзину на колени Лазуткину. Антон ухватился за нее, боясь уронить. Подумал о том, какая же она тяжелая. И в этот момент на руках у него защелкнулись наручники. Кто-то снял с его колен цветы. Лазуткин увидел, что в комнате уже много чужих мужчин, увидел ужас в глазах тетушки Руфины и недоуменные лица гостей...