Текст книги "Наводнение (сборник)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

13

Около кабинета доктора Матвеева сидели человек пять пациентов с мученическими лицами. Мужчина с перевязанною пуховым платком щекою ходил словно заведенный взад-вперед по узенькому коридорчику.

– Все к Матвееву? – спросил Бугаев.

– Все, – буркнул перевязанный мужчина и посмотрел на Семена, как на своего личного врага. Наверное, улыбчивый и пышущий здоровьем человек вызывает в больничной обстановке, где люди объединены недугами, некоторое раздражение.

«Вот так номер! – с огорчением подумал Бугаев. – Что же делать? Отрывать этого зубодера от дела, когда столько страждущих?» Он прошелся по коридору, читая таблички на дверях, внимательно изучил правила приема в поликлиниках системы, названной не поддающимся расшифровке словом «УХЛУГУЗИЛ», и наконец наткнулся на дверь с табличкой «Главный врач».

Пышная рыжеволосая дама, высунув, словно школьница, кончик языка, сосредоточенно писала что-то бисерным почерком в маленьких клеточках разложенного на столе листа ватмана. Наверное, расписывала дежурства врачей УХЛУГУЗИЛа на следующий месяц.

– Здрасте! – улыбаясь, сказал Семен.

Оторвавшись от ватмана, дама посмотрела на Бугаева. Его белоснежные зубы не предвещали никаких жалоб на плохое обслуживание в поликлинике, и дама одарила Семена ответной улыбкой.

– Что вы хотели, молодой человек?

Не дождавшись приглашения, Бугаев сел и спросил:

– Вы бы не могли мне для начала расшифровать слово «УХЛУГУЗИЛ»? У вас так написано в коридоре... – он сделал неопределенный жест рукой.

Она долго, чуть ли не до слез смеялась. Наконец сказала:

– Молодой человек, когда у вас заболят зубы, – она постучала костяшками пальцев по столешнице, – не дай бог! Приходите в Управление хозрасчетных лечебных учреждений Главного управления здравоохранения исполкома Ленсовета.

– Ого! – восхитился Семен.

...Через пять минут страждущие исцеления у доктора Матвеева были распределены по другим кабинетам, а Бугаев, с опаской поглядывая на современную бормашину, разговаривал с Владимиром Владимировичем Матвеевым.

– Играю, играю! – Матвеев энергично закивал головой в ответ на вопрос майора о волейбольной поляне. – У меня первый разряд. И с мастерами играю, и в кружок...

Он сразу же узнал на фотографии Гогу:

– Странный парень. Иногда общительный, добрый, а бывает – словно его кто-то подменил. Злой. Орет на игроков. Мне-то редко приходится с ним играть – разный класс... Но вот недавно еле удержал его от драки...

– Поточнее не вспомните? – попросил Бугаев, с уважением разглядывая поросшие растительностью руки дантиста.

– Могу, конечно, – Матвеев заглянул в разграфленный листок, лежащий на столе под стеклом. – Это было двенадцатое, суббота. В воскресенье я дежурил в поликлинике.

– А с кем драка? Из-за чего?

– Из-за чего – не знаю. Когда я подошел, они уже обменялись «приветствиями» – у второго шла из носа кровь. Я взял Мишу «под локоток» и увел в сторону, а Антон пошел на речку. Умываться.

– Антон?

– Шофер одного из игроков. Директора не то завода, не то института. Это единственный человек, который на служебной машине к нам на волейбол ездит.

– Плотский?

– Не знаю. Видел несколько раз издалека – высокий поджарый старик...

– Из-за чего все-таки подрались? Повздорили в игре?

– Не знаю, из-за чего, но только не из-за волейбола. Антон не играет. Лежит обычно на солнышке, загорает. Или машину моет. Да и не всегда ездит с директором. Иногда его привозит другой водитель, постарше. Тот играет...

– А в последнее воскресенье вы обедали с Мишей? Там, на поляне?

– Да. Он пригласил перекусить. Я ж говорю – Миша добрый, общительный. До поры до времени...

– А кто с вами был третьим?

Матвеев внимательно посмотрел на майора, пожал плечами:

– Вы все спрашиваете, спрашиваете, пора бы уже сказать, что произошло?

– Сейчас объясню, – пообещал Бугаев. – Вы только ответьте на мой вопрос.

– Кто был третьим? – Матвеев улыбнулся. – Да у нас на троих не соображают. Кроме лимонада ничего не пьют. Разве что пива бутылку. А был с нами тот же Антон...

– Шофер?

– Да. Я так понял, что помирились они. О прошлой драке ни слова...

14

Варя Алабина, побывавшая у Аллы Алексеевны, вернулась обогащенная весьма разнообразными познаниями в области современных методов вязания и полутора десятками телефонов постоянных посетительниц волейбольной поляны. Они тоже вязали свитера, джемперы, пуловеры, жилетки, платья... Вязали дома, на работе и даже на волейбольной поляне, в перерыве между игрой. А так как вязанье требует внимания и сосредоточенности при подсчитывании петель и рядов, то, судя по самой Алле Алексеевне, они мало что могли рассказать о происшествии. Алла Алексеевна ничего о нем не знала.

Корнилов выслушал доклад лейтенанта Алабиной, вздохнул сочувственно и спросил Варю, не вяжет ли она сама?

– Игорь Васильевич... – с обидой сказала Варя, и щеки ее предательски порозовели, из чего полковник заключил, что, по крайней мере, шерстяные носки своему мужу, начальнику уголовного розыска с Васильевского острова, Варюха вяжет.

– Понимаю, – еще раз вздохнул Корнилов, – надежды на вязальщиц мало, но придется тебе с ними познакомиться. Вдруг? Мы обязаны всякий шанс использовать. Эта Алла Алексеевна замужем?

– Замужем.

– Может, есть среди вязальщиц и незамужние. Ты на них обрати особое внимание. Я думаю, они не только петельки подсчитывают, но и женишков подмечают. А Гога парень видный, холостой.

Видя, что Алабина хочет что-то возразить, полковник предостерегающе поднял ладонь:

– Не спорь, Варя. Иди звони. Встречайся. Набирайся опыта.

15

С таксистами Корнилову пришлось однажды заниматься чуть ли не полгода – когда разоблачили банду, занимавшуюся угоном индивидуальных автомашин. Поэтому он хорошо знал, с чего начинать, – позвонил диспетчерам таксомоторных предприятий и попросил отыскать водителя по имени Гурам. Через пятнадцать минут Игорю Васильевичу сообщили, что Гурам Иванович Мчедлашвили, один из лучших водителей, в настоящий момент работает на линии. Машина у него оборудована радиотелефоном, и если нужно... Корнилову было нужно, и еще через полчаса он сел в новенькое такси, подъехавшее к подъезду Главного управления.

«Лучшим водителям – лучшие машины, – подумал полковник, – а худшим – худшие? Хорошо ли это?» Разглядывая загорелое лицо Гурама Ивановича, маленькую кепочку с кокетливым помпончиком на его голове, Корнилов пришел к мысли о том, что под кепочкой скрывается та самая лысина, о которой с сожалением сказала Елена Сергеевна. «Тогда – прямое попадание», – с удовлетворением констатировал он.

– Куда едем? – спросил Гурам. В кепочке он выглядел молодо. Лет на тридцать, не больше.

– На волейбольную поляну.

Мчедлашвили посмотрел на Корнилова. Наверное, его предупредили, что предстоит встреча с милицией, да полковник и не просил делать из этого тайны.

– Я шучу, – сказал Корнилов. – Ехать туда слишком далеко. Поговорим здесь.

Гурам молча показал глазами на гранитное здание Главного управления.

– Нет, в машине. Я знаю – у вас план.

– Ох, план! – серьезно сказал водитель. – Мотаешь по городу, мотаешь – это ж какие нервы нужно иметь, товарищ...

– Игорь Васильевич.

– Товарищ Игорь Васильевич. Железные нервы.

– Гурам Иванович, вы Мишу Терехова знаете? Он частенько в волейбол на поляне играет.

– Знаю, – обрадовался Мчедлашвили. – Хороший человек!

Гурам сразу же выбрал из предложенных фотографий карточку Гоги, сказал почти влюбленно:

– Какой красавец! Орел!

– А поконкретнее не могли бы о нем рассказать?

– Поконкретнее? – удивился Гурам. – Товарищ Игорь Васильевич! Хороший человек – разве не конкретно? Смотришь на него – душа радуется! Добрый, веселый...

– Ссорился с кем-нибудь?

– А с кем не бывало! Мяч упустишь – кричит: «Гурам! Чтоб тебе в жизни не пить кахетинского!»

– Ну а по-серьезному?

– Нет! Миша, как наша Нева, – спокойный и широкий.

Корнилов улыбнулся. Подумал о том, что Гурам, наверное, уже считает себя заправским ленинградцем.

– Кого из игроков вы знаете хорошо? – спросил ом Гурама.

– Всех! – не задумываясь, ответил Мчедлашвили. Но тут же поправился: – С кем играю... Вадик, например. Такой длинный парень. Орел! Любую свечу гасит. Или Николай Иванович, с рыжей собачкой всегда приезжает. Тоже орел!

– А шофер с ремонтного завода там у вас бывает? Антон Лазуткин. Не знакомы?

– Шофер? С ремонтного завода? – Гурам задумался. Снял и снова надел свою маленькую кепочку. Корнилов наконец-то увидел большую, ото лба, лысину. – Нет! Нет, шофера не знаю. Вот директора видел – красавец мужчина. Уважаемый человек...

16

Полковник собрался пообедать, но в приемной его остановила секретарша. В руке она держала телефонную трубку.

– Игорь Васильевич, Травкина вас спрашивает. Сказать, чтобы позвонила через час?

Корнилов протянул руку к трубке. Голос у Елены Сергеевны был взволнованный. Она твердила, что ей стыдно, но, за что стыдно, полковник никак не мог понять.

– Вы мне объясните не торопясь, – попросил он. – Что у вас случилось?

– Я сказала вам... – остальных слов Корнилов не расслышал, потому что Травкина перешла на шепот.

– Вы из автомата говорите? – догадался он.

– Да, с Петроградской.

– Можете приехать сейчас?

Травкина долго молчала, и полковник понял, что она стесняется официальной обстановки.

Они договорились, что Корнилов встретит ее у подъезда на Литейном...

– Вы меня простите, пожалуйста, – сказала Травкина вместо приветствия. – Я так виновата перед вами... Но вы поймете – у вас глаза добрые. И грустные, – она смотрела на Корнилова смущенно.

– Не волнуйтесь, Елена Сергеевна. Давайте пройдемся по бульвару, и вы мне все спокойно расскажете.

Они медленно пошли между чахлыми липами неухоженного бульварчика. Полковник не торопил Елену Сергеевну, ждал, когда она соберется с духом.

– Я, наверное, прискакала в обеденное время? – спросила Травкина.

– Не беспокойтесь. Найду время перекусить.

– Так вот, – Елена Сергеевна вздохнула глубоко: – Рядом с вами идет лгунишка. Да, да. Я все наврала, – она тут же спохватилась: – Не все, конечно, но в главном...

– Может быть, сядем, на скамейку? – предложил Корнилов.

– Нет! – она энергично тряхнула кудряшками. – Язык у меня не повернулся сказать вам об этом в прошлый раз. Ведь я люблю его! И он, слава богу, оказался совсем ни при чем! Только мне могли прийти в голову такие идиотские мысли! – Елена Сергеевна посмотрела на Корнилова с мольбой. – Я говорю о Павле Лаврентьевиче. О Плотском... Смешно, да?

– Почему же смешно? – сказал Корнилов, начиная догадываться, о чем умолчала Елена Сергеевна в предыдущем разговоре.

– Смешно! – упрямо повторила Травкина. – Вы же его не знаете, поэтому так и говорите. Плотскому за шестьдесят. Старик, – сказала она с горечью, но тут же изменила тон: – Но попробуйте найти таких обаятельных, остроумных людей среди молодежи! Таких внимательных! Игорь Васильевич, мне сорок лет, а я не видела жизни. Двадцать лет назад у меня был муж – пьяница! – Травкина произнесла эту фразу с омерзением. – Он не смог мне дать ребенка! И все эти годы я одна, – она отрешенно смотрела в сторону. – Мужчины не слишком-то балуют меня своим вниманием. И вдруг – Павел Лаврентьевич! Такой... – Елена Сергеевна беспомощно взглянула на Корнилова, не в силах найти подходящее слово. – Такой великолепный!

Несколько минут они опять шли молча. Наконец Травкина собралась с духом:

– Я видела, что Миша ссорился с ним.

– С Павлом Лаврентьевичем?

– Да.

«Любопытно, – подумал Корнилов. – Сначала Гога дерется с шофером директора, потом ссорится с самим директором. А потом его находят тяжело раненным...» И спросил:

– Из-за чего они ссорились?

– Ума не приложу! Ссоры у нас на поляне такая редкость, – она осеклась. – Нет, ссоры бывают, и даже очень горячие, но только из-за игры. Ну, знаете, кто-то упустит мяч, когда решается игра.

– Бывают и драки?

– Нет! Драки редкость. Публика у нас приличная. Если до этого дойдет – разведут по сторонам.

– Из-за чего же они ссорились? И что общего у Миши с директором?

– Если б я знала! – с огорчением ответила Травкина. – Директор был так сердит! Они ведь никогда не играют на одной площадке. Павел Лаврентьевич обычно становится с новичками или играет в кругу. А Миша, конечно, не мастер, но крепкий игрок.

– Значит, у вас там все по рангам?

– Ну что вы! Вся прелесть в том, что никаких рангов. Никто не интересуется служебным положением, – она не поняла иронии полковника. – Все зависит от твоего умения...

– Из-за чего же все-таки сердился Павел Лаврентьевич?

– Я его спросила.

– Спросили? – удивился Корнилов.

– Да. Когда узнала от вас, что Мишу ранили. Я позвонила Павлу Лаврентьевичу на работу. Попросила о встрече.

– Он не удивился?

– Не знаю. Он так владеет собой, – в голосе Травкиной сквозило восхищение.

– И что он вам ответил?

– Пожал плечами и сказал рассеянно: «Миша? Миша... Это какой же Миша, Еленочка? Там столько народу».

– И все?

– Все. Видите – он его даже не запомнил. Значит, поспорили из-за какого-то пустяка! И к нападению на Мишу Павел Лаврентьевич никакого отношения не имеет. А мне бог знает что померещилось. И вас я зря от дела оторвала, – Травкина робко посмотрела на полковника. – Но ходить с камнем на душе...

– Елена Сергеевна, не обижайтесь на мой бестактный вопрос, – Корнилов внутренне собрался, ожидая бурной реакции собеседницы. – А Павел Лаврентьевич отвечает вам взаимностью?

– Он, он... – растерялась Травкина. – Он очень добр, внимателен. Павел Лаврентьевич не знает о моем чувстве...

17

– Ну как вам понравилась эта дамочка? – спросил Бугаев полковника, встретив его в коридоре управления.

– По-моему, человек хороший. Добрый, – ответил Корнилов. – Только неустроенный.

– Хороший человек – не профессия, – Бугаев все еще не мог забыть, как Елена Сергеевна провела его.

– Конечно, Сеня. – В голосе полковника Бугаев почувствовал иронию. – Хороший человек – это такая малость. Только тому, кто придумывает афоризмы, вроде твоего, я бы с людьми запретил работать. – Он круто развернулся и пошагал к своему кабинету.

Последние год-два Корнилова постоянно мучила мысль: кого рекомендовать на свое место, когда он наконец соберется уйти на пенсию? Белянчикова или Бугаева?

Он понимал, что его могут и не спросить, а если спросят, совсем не обязательно, что с его рекомендацией посчитаются. Назначение начальника отдела в Управлении уголовного розыска такого большого города – дело совсем непростое. На своем веку Игорю Васильевичу не раз приходилось быть свидетелем того, что при выдвижении кадров выбор начальства падал вовсе не на самого способного. Разные были веяния: то искали человека «со стороны», даже из другого города. Потом главным критерием стало высшее образование, и опытнейшие «зубры», знавшие в лицо чуть ли не всех уголовников, уходили на пенсию, не дослужив даже положенного срока. Одно время создали «теорию» – в начальство нельзя ставить своего, человека, прослужившего долгий срок в подразделении. Он-де уже притерпелся к недостаткам, сдружился с людьми. Была мода на молодых и на старых, но только почему-то никак не хотели следовать естественному закону жизни, вечной и постепенной смене поколений...

И Юра Белянчиков, и Семен Бугаев были самыми способными работниками отдела. Основательность и некоторую медлительность Белянчикова дополняли острый ум и способность к импровизации Бугаева. Бугаев мог увлечься, загореться какой-то одной версией и в этой своей увлеченности упустить остальное, а Белянчиков иногда терял в темпе, просчитывая десятки вариантов. Они идеально дополняли друг друга, но руководить-то отделом должен был один. Сейчас таким одним был сам Корнилов, но он собирался на пенсию. И он боялся ошибиться в выборе. Игорь Васильевич знал, что ни тот, ни другой не обидятся, если шеф назовет его товарища своим преемником. Ни Белянчиков, ни Бугаев не были карьеристами. И это качество Корнилов ценил в них больше всего. Но он хотел, чтобы человек, которому предстояло сесть в его кресло, не только не был карьеристом, но и хорошо знал свое дело.

И все-таки иногда он отдавал предпочтение Бугаеву. Из-за того, что Семен был на пять лет моложе Белянчикова. У него оставалось больше времени для разбега. Для того чтобы не только набраться мудрости и опыта, но и применить их на практике.

18

Проехав Петродворец, черная «Волга» свернула с шоссе налево, на узкую асфальтовую дорогу, петлявшую среди заросших ольхой овражков. Солнце палило нещадно, и, несмотря на опущенные стекла, в машине было жарко. Только после того, как дорога нырнула в красивый сосновый бор, Корнилов вздохнул с облегчением. Воздух был настоян сосной, можжевельником, разогретой мшарой. «На обратном пути пройдусь немного пешочком», – подумал полковник.

Бор очень скоро закончился. На невысоком холме, укрытые до самых крыш зеленью, рассыпались деревенские домики. Чуть поодаль, как на параде, красовалось десятка полтора двухэтажных особняков. Каждый обнесен высоким забором. С высокой трубы одного дома следил за порядком бронзовый петушок.

– Петушка видишь? – спросил Корнилов водителя. – К нему и подруливай. – Плотский, объясняя, как найти его дачу, первым делом сказал про него: «В наших краях только один такой. Не ошибетесь».

– Да... – многозначительно произнес шофер, оглядывая дом Павла Лаврентьевича.

– Нравится домик? – спросил Корнилов.

– Домом нас теперь не удивишь, Игорь Васильевич, – ответил шофер. – Яблони-то какие! Видать, садовод за ними приглядывает отменный. Сколько ехал – по два-три яблочка на яблоне висят. А здесь...

Корнилов только сейчас заметил, что высокие ветвистые яблони за оградой усыпаны плодами.

– Ладно, – он открыл дверцу. – Ты тут любуйся природой, а я пойду разговоры разговаривать.

Его порадовало, что на заборе нет традиционной надписи: «Во дворе злая собака». Только пожелтевшая от времени эмалированная табличка. Витиеватая вязь «Звони – откроютъ» опоясывала кнопку звонка. Полковник нажал на нее. Где-то в доме уже вполне по-современному раздалась переливчатая трель. Высокая, лет тридцати пяти женщина открыла калитку:

– Товарищ Корнилов?

Полковник кивнул.

– Прошу вас, прошу, – она сделала гостеприимный жест. – Павлуша ждет вас. – Волосы у нее были гладко зачесаны. И два васильковые бантика, как у девочки.

Она пошла впереди Корнилова, все время оборачиваясь, показывая то на один куст, то на другой:

– Это жимолость. Правда, редкость в наших краях? Это – стелющаяся сосна. И смотрите – прижилась!

У самого дома она спохватилась и протянула Корнилову руку. Протянула высоко, так, как протягивают для поцелуя:

– Ой, я и не представилась! Валентина Олеговна Орешникова, жена Павла Лаврентьевича.

– Очень приятно. – Полковник улыбнулся ей дружелюбно и пожал руку: – Игорь Васильевич.

– У мужа такая фамилия, что я решила оставить свою, – продолжала она, поднимаясь по ступенькам на большую, с разноцветными стеклами веранду. Корнилов обратил внимание на табличку, прибитую над дверью. «Адолий Роде. Садъ «Аркадия». Табличка была самая настоящая, всамделишная, сохранившаяся невесть каким образом с незапамятных времен.

– Мило, не правда ли? – Валентина Олеговна уловила интерес во взгляде Корнилова. – У нас есть один знакомый, который, словно маг, раздобывает такие потешные вещи из прошлого. Представьте себе плакат... – она не закончила фразы. Дверь веранды открылась, на пороге стоял сухой, подтянутый, улыбающийся – именно такой, каким обрисовал его Семен Бугаев, – Павел Лаврентьевич. Только глаза были не безразличные, а тревожные.

– Валентина требует сменить «Аркадию» на «Виллу «Валентина», – сказал он, энергично пожимая руку полковника. Наверное, слышал их разговор в открытые окна веранды. – Я бы и рад, но где найдешь такую табличку? Не просить же мастеров у себя на заводе? Неэтично... Разговор с милицией, наверное, требует уединения? – он посмотрел на Корнилова с хитрой улыбкой. – Валентина, мы пойдем в кабинет, а ты готовь чай.

– Что ты командуешь? – кокетливо возразила жена. – Может быть, Игорь Васильевич не возражает против моего присутствия? Корнилов промолчал.

– Вас позовут, мадам, – так же шутливо ответил Плотский и, взяв полковника под локоть, повел по коридору.

Открытые окна кабинета выходили на запад, и лучи вечернего солнца, пробившись сквозь густые заросли сирени, причудливо трепетали на стекле. Корнилов сразу обратил внимание на большой мраморный камин. В топке лежали ольховые поленья и даже несколько завитков бересты – поднеси спичку – и побежит теплое, живое пламя.

– У меня уже побывал ваш сотрудник, – сказал Павел Лаврентьевич, показывая полковнику на большое удобное кресло. Сам он сел в кресло-качалку напротив Корнилова и привычно оттолкнулся. – Очень симпатичный молодой человек. По фамилии... – директор наморщил лоб, но, так и не вспомнив фамилии, махнул рукой, – впрочем, это не так важно! Значит, происшествие на волейболе не разъяснилось?

– Возникли новые вопросы, – сказал Корнилов.

– Интересная у вас профессия, Игорь Васильевич! Я в детстве мечтал стать сыщиком, а судьба по-иному распорядилась – стал директором завода.

– Судьба прекрасно распорядилась...

– Эх, Игорь Васильевич! – вздохнул Плотский и опять качнул кресло. – Это так кажется – директор, руководитель большого коллектива, почет, уважение, оклад, машина. А что стоят для директорского здоровья такие понятия, как план, вал, номенклатура, соцобязательства?!

– У нас тоже есть свои трудности, – сказал Корнилов. – Иначе я не тревожил бы вас в неурочное время.

– Да, понимаю. Готов помочь, если это в моих силах. Вас интересует мой шофер?

– Да, Антон Лазуткин.

– После вашего звонка я стал вспоминать: что же я знаю про Антона? – задумчиво сказал директор. – И ужаснулся! Почти ничего. Работает человек с тобой рядом, кажется, что знаешь о нем все – улицы, по которым он предпочитает ездить, любимые присказки и словечки, а когда вопрос встает серьезно – оказывается, он для тебя совсем чужой. Да я ничего не знаю о нем! По-настоящему. Чем живет, о чем думает...

– Он давно вас возит?

– Пять лет. Водитель прекрасный. Характер, правда...

Корнилов посмотрел на Плотского вопросительно.

– Антон – человек скрытный, себе на уме, – он поморщился. – По-моему, умеет устраивать свои дела – всюду у него знакомые, друзья. Я имею в виду магазины, мастерские... – директор широко развел руки. – И вообще. Я о нем ничего не знаю! Это плохо, но не станешь же насильно лезть к человеку в душу?

– Вам его кто-нибудь рекомендовал?

– Да. Мой помощник Сеславин. Он, знаете ли, всю мелочевку берет на себя. Предшественник Лазуткина ушел на пенсию, Сеславин нашел Антона. Если не ошибаюсь, в «Скорой помощи». Там ведь классные водители.

– Он знал Лазуткина раньше?

Плотский снова развел руками:

– Понятия не имею. Водит он хорошо, не ворчит, когда надо задержаться, остальное – вопросы отдела кадров, моего помощника. А почему вас так заинтересовал Антон? Если не секрет, – он поднял ладонь с растопыренными пальцами, – ради бога, я секретами не интересуюсь.

– Какие у меня от вас секреты? – успокоил Корнилов Павла Лаврентьевича. – Ваш Лазуткин...

– Не мой, – покачал головой директор. – Не мой личный, заводской, принятый на работу отделом кадров.

– Лазуткин, – продолжал Корнилов, – возил вас иногда на волейбол. И многие видели его в обществе потерпевшего Терехова. Даже видели их ссорящимися.

Плотский удивленно смотрел на полковника.

– А кто такой Терехов?

– Один из игроков. Бугаев показывал вам его фото, вы сказали, что не знаете этого человека.

– Да, да. Показывал. Я действительно его не знаю.

– И никогда с ним не разговаривали? Не ссорились?

– Помилуй бог! Я ссорюсь только со своей женой. И то очень редко.

– Ну если не ссорились, то громко разговаривали?! Кто-то из игроков мог слышать ваш разговор.

– Нет! – Плотский говорил без всякого смущения. – Я не знаю этого человека. Может быть, и видел когда-то, но разве всех упомнишь?

Корнилов понял, что настаивать бесполезно. Даже если устроить очную ставку с Травкиной, директор разведет руками и скажет: «Вы ошибаетесь, Еленочка. Я никогда не разговаривал с этим человеком!» Да если и ссорился, мало ли что бывает!

– Вы предполагаете, что ссора этого человека с Лазуткиным зашла так далеко? – спросил Плотский с любопытством.

– Сейчас трудно сказать.

– Постойте, постойте, – Павел Лаврентьевич поднял руку. – Когда убили Терехова?

– Тяжело ранили, – поправил Корнилов. – В прошлое воскресенье, двадцатого...

– Двадцатого я ездил на волейбол с другим водителем.

– Лазуткин отпросился?

– Да. Какие-то домашние дела. Но время от времени мы ездим на волейбол с Сеславиным. Он хороший волейболист. И хороший водитель. И Антон получил выходной. А двадцатого и Сеславин был занят...

– И в то воскресенье Лазуткина на волейбольной поляне не было?

– Я же говорю – отпросился!

– Лазуткина видели в тот день на поляне, – сказал Корнилов и внимательно посмотрел на Павла Лаврентьевича.

– Не может быть! Зачем? – Плотский недоумевал. – Он ко мне не подходил.

– Павел Лаврентьевич, в последние дни вы никаких перемен в вашем Антоне не заметили?

– Нет. Не заметил, – рассеянно ответил директор и тут же спросил: – Что он делал на поляне в воскресенье? Может быть, это ошибка? Кто-то обознался? Да и откуда его знают? В волейбол он не играет, лежит себе, загорает...

– Зато вас знают. И знают, что он – ваш шофер. Павел Лаврентьевич, он никогда не предлагал вам купить старинный камин? – полковник показал на камин, красующийся в кабинете. – Старинные бронзовые ручки, панели красного дерева?

– Ну что вы! Во-первых, откуда у него могут быть такие вещи? А потом – покупать у своего шофера?!

– А этот камин у вас давно?

– Год. Нам купил его в комиссионном Сеславин. Мой помощник.

– Вы его об этом просили?

– Он знал, что жена мечтает о камине для дачи... Охо-хо! – вздохнул Плотский. – Какой-то редкий мрамор. Посмотрите на рисунок! А вся эта бронза? Решетки, украшения... Девятьсот рублей. Даже для директора, справляющегося с планом, деньги немалые.

– А ваш помощник давно работает с вами?

– Давно. Лет десять. Или двенадцать. Прекрасный помощник, эрудит...

Корнилов встал:

– Спасибо, Павел Лаврентьевич.

– А чай? Жена обидится, – директор тоже поднялся со своей качалки.

– С удовольствием бы выпил, но мне еще надо успеть на службу, – они опять пошли узким коридорчиком к веранде. – А у Лазуткина есть свой автомобиль? – спросил Корнилов.

– «Москвич». По-моему, он собрался его продавать. Подошла очередь на «Жигули»...

– Как, вы уходите? – искренне огорчилась Валентина Олеговна, сидевшая с книгой на веранде. – У меня жасминовый чай!

Корнилов развел руками.

– Игорю Васильевичу на службу, – сказал Плотский. – Нам остается только по дороге показать ему свой сад.

В это время зазвонил телефон.

– Послушай, Павлуша...

– Может быть, ты? – Плотский растерянно посмотрел на жену, но она взяла полковника под руку.

– Валентина Олеговна, вы за последнее время не заметили каких-либо перемен в Лазуткине?

– Конечно, заметила. Сделал челку, какой-то дурацкий зачес на уши. Ведь не мальчишка! Говорит – жене так нравится.

– Вам часто приходится с ним ездить?

Орешникова улыбнулась:

– Часто. Мне же надо кормить своего директора! Два раза в неделю на рынок. И на дачу. Но уже с мужем. Уж не расследуете ли вы, как муж использует служебную машину?

– Нет. Это не моя компетенция. Вам Лазуткин никогда не предлагал купить старинное кольцо с крупным рубином?

– Старинное кольцо с крупным рубином? – она секунду колебалась. – Предлагал. Но слишком дорого. И это было так давно...

Она открыла калитку, вышла с полковником к машине.

– Этот звонок, – Корнилов кивнул на калитку, – старинные таблички – все Сеславин?

– Да, он известный коллекционер древностей, – Валентина Олеговна улыбнулась. – Дайте слово, что приедете к нам отдохнуть.

– Постараюсь, – Корнилов сел в машину. Валентина Олеговна помахала рукой. В модном, цвета хаки, платье она почти сливалась с высоким зеленым забором.