Текст книги "Критическая масса"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

  Я застонал. Было поздно, я был измотан. Если я не собирался поехать в Палфри и на самом деле копать землю вокруг дома Шлафли, сегодня вечером я больше ничего не смогу сделать.

  36

  если я поговорю с тобой? » Джуди Биндер лукаво улыбнулась мне. «Твой сын», – сказал я. «Ты единственный человек, который может знать, как его найти». «Неужели никто не заботится обо мне?» – сказала Биндер пронзительным воем. «Вы пришли сюда и беспокоитесь о Мартине, но что насчет меня?»

  ВЫХОД ДЕТСТВА

  W HAT вы мне дадите

  если я поговорю с тобой? » Джуди Биндер лукаво улыбнулась мне. «Твой сын», – сказал я. «Ты единственный человек, который может знать, как его найти». «Неужели никто не заботится обо мне?» – сказала Биндер пронзительным воем. «Вы пришли сюда и беспокоитесь о Мартине, но что насчет меня?»

  Прошлой ночью, несмотря на усталость, я долго не спал. Я продолжал переворачивать информацию, как калейдоскоп, пытаясь сделать из них понятную форму. Юлиус, Корделл, Мартин. Китти, Мартина, Джуди. Бенджамин Дзорнен и Эдвард Брин. Метамфетамин.

  Я подошел к своему компьютеру, чтобы посмотреть, какие нераскрытые преступления в Чикаго датировались пятидесятилетней давностью, с несколькими годами на обе стороны. Я не обнаружил ничего похожего на Джулиуса и Корделла.

  Джуди Биндер только что родилась пятьдесят лет назад, но давнее преступление Джулиуса было связано с Китти и Бринами. Всю свою жизнь в Чикаго Китти думала, что за ней шпионят. Лотти сказала, что это постоянная одержимость ею; она бы не стала скрывать это от дочери.

  Китти была свидетельницей ужасного преступления или стала жертвой ужасного преступления с участием Бринов и Дзорненов, когда она впервые приехала в Чикаго. Они купили ее молчание на банковский счет, который ограбила Герта Дзорнен, но Китти всегда боялась, что Дзорнены или Брины сделают с ней что-нибудь еще. Джуди могла не знать всех подробностей, но она знала достаточно, чтобы попытаться шантажировать Герту.

  Наконец я заснул, но в моих тревожных снах скелет Мартина ухмылялся мне из дыры на дне ямы с метамфетамином. Элисон Брин плакала над его костями, в то время как Китти Биндер заламывала руки и плакала: «Я говорила тебе снова и снова, если ты не знаешь, что они преследуют тебя, ты не обращаешь внимания».

  Я заснула допоздна, несмотря на мои тревожные сны. Когда я наконец встал с постели, погода переменилась, как в Чикаго: один день покрылась коркой жарой засухой, а на следующий – холодно и дождливо. Мне было невыносимо бегать в нем, как бы мне ни требовалось упражнение.

  Я бросал мячи в собак с заднего крыльца мистера Контрераса, потягивая двойной эспрессо, стараясь не обижаться на Джейка за то, что он так счастлив, когда он позвонил мне из Сан-Франциско: Rautavaara имел огромный успех. Я был искренне рад, но хотел собственных успехов. Казалось, что в эти дни их было нелегко.

  Было уже больше десяти, когда я наконец добрался до больницы, где Джуди Биндер встретила меня со всей своей обычной солнечностью. Она только что закончила свою первую прогулку после стрельбы до медпункта и обратно. Я вошел в ее комнату как раз вовремя, чтобы услышать, как она огрызается на медсестру и терапевта, которые аплодировали ее прогрессу: ей не было двух лет, ее не обманули красивые слова, поэтому они могли заткнуться.

  Медсестра помогла ей сесть в инвалидную коляску, аккуратно расположив стойки для внутривенных вливаний так, чтобы линии не пересекались. У Джуди было четыре, которые исчезли в складках ее больничной рубашки. Ее тонкие руки были чешуйчатыми, с таким количеством разрушенных вен, что медсестрам приходилось заходить ей в спину, чтобы вставить иглы.

  «Если Мартин хочет исчезнуть, позвольте ему исчезнуть», – сказала Биндер, когда я попытался поговорить о ее сыне. «Он относился ко мне совершенно неуважительно, когда я видел его в последний раз».

  «Вы не изо всех сил стараетесь заставить людей уважать вас, мисс Биндер».

  Мы оба думали, что она начнет кричать на меня оскорблениями, но она закрыла рот на полпути. «Проклятая сука, помни о своем…» Ее лицо приобрело озадаченный вид, как будто она впервые услышала себя и задалась вопросом, о чем она говорит. После короткого молчания она угрюмо сказала, что понятия не имеет, где находится Мартин.

  «Я верю вам, – сказал я, – но мне нужно, чтобы вы рассказали мне все подробности о документах, по которым вы с ним спорили. Он пришел к вам, потому что увидел на старом рисунке странный логотип – пару соединенных треугольников с чем-то вроде солнечных лучей посередине. Ему показалось, что он видел тот же рисунок на бумаге, которую однажды нашел у вас. Что он сказал по этому поводу? »

  «Он ворвался внутрь, даже не принес мне ни цветка, ни чего-нибудь еще, как вы думаете, мальчик поступил бы со своей матерью. Он просто потребовал показать эти проклятые бумаги ».

  «Это были бумаги, которые вы нашли в доме своей матери, когда приехали туда на бар-мицву Мартина, верно?»

  «Вы говорите, что я украл…»

  «Я здесь не для того, чтобы выдвигать какие-либо обвинения. Мне нужна информация, и она нужна мне быстро. От этого может зависеть жизнь вашего сына ».

  Она нахмурилась. «Да, жизнь Мартина, а что насчет моей?»

  «Ты жив, потому что твоя мать вовремя позвала меня, чтобы спасти тебя. Теперь я прошу вас сделать то же самое для вашего собственного ребенка, – сказал я.

  Она раздраженно взъерошила свои жилистые волосы. «Я думаю, ты позволяешь Мартину разыграть самого себя, но, ладно, я нашла этот конверт в ящике нижнего белья Китти. Я начал плохо себя чувствовать на вечеринке в честь бар-мицвы; Я пошел лечь и искал чистый носовой платок.

  Она остановилась, глядя на меня, чтобы увидеть, собираюсь ли я прокомментировать ее слежку, но я ничего не сказал. «Китти закричала, когда поняла, что документы пропали. Но я их просто хранил! »

  «Да, так ты сказал». Я старался не слышать нетерпение в голосе. «Что ты с ними сделал?»

  "Ничего такого. Я имею в виду, тогда ничего. Я искал аспирин, только тогда я увидел, что в пачке была сберегательная книжка, и в ней было мое имя! Это определенно было моим. Китти поднималась по лестнице, и сначала я подумал спросить ее, почему она ворует у меня, но решил забрать пакет домой, чтобы посмотреть, есть ли другие финансовые документы, которые она хранит для себя ».

  Я не сказал, что она сначала искала платок. «А были ли другие финансовые инструменты?»

  «Нет, только бумажки с цифрами. Я показал их Мартину однажды, когда он пришел навестить меня, я имею в виду, когда он был в восьмом классе. Он всегда хорошо обращался с числами, я думал, что они будут, например, банковские счета или что-то в этом роде, но он сказал, что они для него ничего не значат. Затем он захотел узнать, где я их взял. Ему было всего тринадцать, но у него хватило наглости обвинить собственную мать в краже документов, когда они изначально принадлежали мне. Китти, должно быть, ныла по поводу исчезновения бумаг.

  Я вспомнил о жемчужных сережках Китти и некоторой сумме денег, но мне не хотелось бросать гранату в разговор.

  «Я запихнул их в ящик и забыл о них, но потом, как я уже говорил, несколько недель назад Мартин прилетел к Палфри, желая увидеть их снова. Он разорвал дом на части в поисках их. Я все время повторял ему, что даже не знаю, остались ли они у меня, но он нашел их вместе с моим свидетельством о рождении в этой старой коробке из-под обуви в гостиной. Он очень обрадовался и сказал: «Они должны были прийти ко мне! Почему ты не показал их мне раньше? '

  «Я сказал ему, что показал их ему, когда ему было тринадцать, и он не был заинтересован. Должен ли я ждать его по рукам и ногам, каждое утро проверяя, не заботятся ли он о каких-то старых глупых бумагах? »

  Джуди ударила слабым кулаком по подлокотнику своего инвалидного кресла. «Так было всегда с ним, мной, мной, мной. Почему он не мог понять, что у меня тоже есть нужды! Даже в младенчестве он всегда был эгоистом. Вот почему мне пришлось отдать его своим родителям, я не мог справиться с таким эгоистичным человеком ».

  «Ага, младенцы обычно такие легкомысленные», – сказала я, горло у меня было так сильно сжалось, что мне было трудно выговорить слова. «Почему он думал, что газеты должны прийти к нему?»

  «Потому что он мог понять некоторые глупые уравнения в них. Затем он начал кричать на меня; он сказал, разве это ничего не значило для меня, когда я прочитал сопроводительное письмо и увидел, кто просил их послать Китти? »

  «ВОЗ?» Я почувствовал, как участился пульс.

  «Какая-то женщина по имени Байрон. Ада Байрон. Насколько особенным это звучит? "

  Я чувствовал себя разочарованным: я был уверен, что они были от Мартины или Бенджамина Дзорнена. «Был ли Байрон фамилией? Я имею в виду твою семью, мать твоего отца или семью, с которой твоя мама жила в Англии? "

  «Ох уж эти люди! Нет, их звали Пейнтер ». Джуди неожиданно захихикала, издавая неприятный звук. «Он был строителем по имени Пейнтер, довольно забавно, да? Художник-строитель. Они удочерили Китти, и она их обожала ». Слово было наполнено сарказмом.

  «Это были мужчина и женщина с девочками на снимке, который твоя мать хранила в гостиной? Что с ними случилось?"

  «О, она никогда не могла перестать плакать об этом, хотя это произошло за много лет до моего рождения. Когда война закончилась, Художник-строитель хотел построить дом на разбомбленной улице Бирмингема. Англия, а не Алабама. Китти была в школе, когда мама, папа и сестры осматривали это место. За несколько минут до того, как Китти добралась до места, взорвалась неразорвавшаяся бомба. Так что это было ужасно – искать свою настоящую семью, как она всегда их называла, и вместо этого находить скорую помощь и части тела ».

  Она снова рассмеялась отталкивающим смехом: ее мать много раз описывала эту сцену, и Джуди устала это слышать. Я сунул руки в карманы, чтобы убедиться, что не вскочил и не встряхнул ее, но мне пришлось немного подождать, прежде чем я смог задать себе еще один вопрос.

  «Я знаю, что с твоей матерью было трудно жить, но можешь ли ты вспомнить, что ее жизнь была отмечена ужасающими потерями?» – сказал я наконец. «Потеря биологической матери и бабушки, которая ее воспитывала. Потеря семьи, которая ее усыновила. И потерять тебя из-за наркотиков ».

  «Не обманывай меня чувством вины!» Глаза Джуди вспыхнули. «Я слышал то утро, полдень и ночь последние тридцать пять лет».

  Она повторила мои слова с дикой насмешкой. « Я уверен, что с ней было трудно жить» . Да, с ней было чертовски трудно жить. Я никогда не мог пригласить подружек поиграть, она так подозрительно относилась к незнакомцам, входящим в дом. Никто никогда не приглашал меня на свои дни рождения или что-то еще, потому что она была жуткой. Другие мамы чувствовали себя рядом с ней неуютно. Она всегда думала, что за ней следят. В старшей школе я наконец начал находить своих друзей ».

  Она тяжело дышала, гнев истощал ее хрупкое тело. Она откинулась на спинку кресла-коляски, ее лицо было бледным, как пахта, с плавающими на нем красными пятнышками. Я дал ей отдохнуть, но когда она приоткрыла глаза, совсем чуть-чуть, маленькие щелочки изучали мою реакцию, я начал снова.

  «Кто следил за ней?»

  «Не спрашивайте меня. Она сказала бы, что ФБР отслеживало ее почту, а иногда и ЦРУ. Как один рабочий беженец из Австрии был достаточно важен для Дж. Эдгара Гувера, чтобы его выследить ».

  «Она никогда не говорила о старом преступлении, о чем-то, что произошло до твоего рождения?»

  Джуди, казалось, понимала, что это важный вопрос. Ей потребовалось время, чтобы подумать об этом, но в конце концов она покачала головой. – Нет, если вы не имеете в виду, что Дзорнены отнимают у нее наследство, она говорила об этом вдоволь. Моего отца это всегда расстраивало, он много работал, поддерживал нас, мы жили так же комфортно, как и все вокруг нас. Зачем ей вообще нужны деньги этого парня? он обычно говорил.

  Бедный Леонард Биндер. Он звучал как порядочный парень, единственное преступление которого – жениться на женщине, сильно пострадавшей от жизни и войны. По крайней мере, у него были те радостные моменты с Мартином, когда они заполнили гараж сухим льдом и запустили ракеты.

  «Твоя мать говорила с тобой о Художниках. Она также рассказала тебе о Дзорненах, не так ли? Как они с ней плохо обращались? Она думала, что это люди, преследующие ее?

  «Я же сказал вам, что не знаю!» Джуди попыталась крикнуть, но у нее не хватило сил в животе; слова прозвучали скрипучим скрипом.

  «Ты много о ней знал». Я сохранял нейтральный голос, ни похвалы, ни порицания, просто шанс приоткрыть занавес и увидеть новый пейзаж. Это действительно заставило Джуди задуматься: она снова прервала себя на полпути.

  «Она не всегда злилась. Когда я был маленьким, иногда мы веселились, мои папа, мама и я. Мой отец любил ходить в парк или зоопарк, и он хорошо разбирался в инструментах, он умел строить вещи, механические вещи – Китти всегда занималась деревом. Мне даже сделали повозку с мотором. Китти могла сшить все, что угодно. Однажды она сделала шкаф для моего котенка. Девочки в школе завидовали, когда я привела с собой Джинджер, чтобы показать и рассказать ».

  «Ты помнишь, что случилось с твоей мамой?»

  Джуди посмотрела на свои спутанные пальцы, пальцы гораздо более взрослой женщины. «Она тоже не всегда была счастлива, не поймите этого! Первые слова, которые я услышал от нее, были о том, что ее биологическая мать не любит ее, что ее заботят только уравнения и атомы. Ее маме Лотти нравилась больше, мама думала, что Лотти была извращенцем ». Она лукаво улыбнулась. «Конечно, поэтому я пошла к Лотти, когда забеременела; Я знал, что это бесконечно разозлит Китти ».

  Я кивнул. Мне это не нравилось, но я мог это понять.

  «И, как вы сказали, она потеряла всех. Я слышал это так много раз, что это перестало быть о реальных людях, это было похоже на сказку на ночь, неприятную, от которой снятся кошмары ».

  Я снова кивнул: наркотики Джуди имели для меня определенный смысл. Если бы ваша жизнь была наполнена ужасными историями с того дня, как вы родились, вы бы хотели, чтобы что-то притупляло образы. Это заставило меня подумать об «утке и укрытии». Я спросил Джуди, как это вошло в ее историю.

  Она непроизвольно взглянула на дверь. «Если я расскажу, вы должны пообещать, что не скажете».

  «Это нормально: обещаю».

  «И закрой дверь. Я не хочу, чтобы медсестры меня слушали.

  Я закрыл дверь и придвинул к ней стул для посетителей.

  Она несколько раз переводила взгляд с меня на дверь, решая, действительно ли она готова прыгнуть с высокого прыжка, но, наконец, она совершила прыжок.

  «Это было, когда мне было семь лет, сразу после моего дня рождения, когда мама сшила эту одежду для Джинджер. Я играл с ним. Моя мама пришла с криком: „Положите проклятого кота“. Ты пойдешь со мной ». Она казалась такой безумной, что мне было страшно. Я крепко прижал к себе Джинджер, она выхватила его из моих рук и бросила на кровать. Я кричал, думал, она его убила, это было ужасно ».

  В уголках ее глаз выступили слезы. Впервые мне стало ее жалко.

  «Мы поехали в машине. Не знаю где, но это было далеко, далеко за город. Мы зашли на эту заправку, она была в глуши, и там была старушка. Они с мамой говорили по-немецки. Моя мама говорила со мной по-немецки, и я кое-что понимал, но мне это не нравилось. Старушка спросила о ком-то, и моя мама сказала, что она умерла.

  «Затем старушка захотела узнать, кто идет за нами, и мама сказала:„ Никто, я был осторожен “, и тогда старушка опустилась на колени рядом со мной. Она посмотрела мне в глаза и спросила, девушка ли я любила природу и звезды или девушку, которая любит куклы и шитье.

  «Я не знала, что сказать, я не знала, какой был правильный ответ, поэтому я сказала, что люблю своего котенка, и мама сшила для него красивую одежду. Мама учила меня вязать.

  «Старушка и мама начали ссориться, по-немецки, из-за…» Джуди остановилась и подозрительно посмотрела на меня. «Это будет звучать глупо, так что лучше не смейся надо мной».

  «Нет, я не буду смеяться», – мягко сказал я. «В тяжелой истории нет ничего смешного, а твоя довольно болезненна. О чем они спорили? »

  «Что касается вязания, я иногда думаю об этом и думаю, что не могу правильно вспомнить. Немецкое слово поражено , и иногда мне кажется, что они говорили по-английски, и старушка была чем-то сбита. Но потом подъехала другая машина, из машины вышел этот человек, и между ними началась ужасная драка. Старушка говорила по-немецки, а старик по-английски.

  «Он сказал что-то вроде:„ Я больше ничего не делаю, так что, чего бы вы ни хотели, забудьте об этом “. И женщина сказала: „Ты ласка“. Я вспомнил об этом из-за «Pop! Уходит Ласка. У меня был заводной клоун, который спел эту песню. Они были так зол, я думал, что это из-за меня, я был ребенком, они думали, что у меня не должно быть игрушек? Я боялся, что они собираются отослать меня, так как мою маму отправили, она была маленькой девочкой, как я, когда ее отослали от ее Омы . Я думала, они злятся, потому что я вязала и играла с игрушками. Я так испугался, что сказал: «Поп! – вслух идет ласка.

  «Все они уставились на меня, от чего я еще больше испугался. Я заплакал, от чего мама разозлилась, и мужчина сказал, что женщина что-то со мной делала, слово, которое я не знала, хотя оно было на английском, что-то вроде врачей. Я подумал, не нужно ли мне идти к врачу из-за того, что я говорю вслух. Женщина сказала: «Я бы хотела, если бы могла. Если бы я мог удержать ее от превращения в ласку, как ты, поверьте, я бы рискнул всем, тюрьмой, всем.

  «И он сказал:„ Это… “Я не знаю. Может быть, он сказал „возмущение“. Мне было семь лет, они использовали много слов, которых я не знал. Дама начала говорить: „Скажи ей, ты, и скажи ей, что ты подписал контракт на то, чтобы пригнуться и укрыться“. Вы и сказали ей, что это была жестокая ложь.

  «Мама кричала, все были в ярости. Вышел человек с заправки, все замолчали, все вернулись в свои машины. Когда мы ехали в машине, мама сказала: „Никогда никому не рассказывай. Если ты кому-нибудь расскажешь, нас всех посадят в тюрьму. Не говорите об утке и прикрытии, не говорите о том, чтобы рассказать ей, они поймут, о ком вы говорите “.

  Джуди снова заплакала. Я обнял ее, неловко из-за капельниц и инвалидной коляски. Ее рыдания на фоне стресса от интервью были слишком сильны для ее хрупкого тела; она упала в мои объятия, ее сердечный монитор отправил отчаянное предупреждение. Я подкатил ее стул к кровати, перемещая вместе с ней капельницы.

  Я нашел кнопку вызова медсестры и нажал на нее, но Джуди была такая худая и такая легкая, что я мог поднять ее без посторонней помощи. Пришла медсестра, когда я подкладывал подушку под ноги Джуди.

  Медсестра взялась за дело. «Что случилось?» она потребовала.

  Я покачал головой. «Она рассказывала мне о своем детстве, и я думаю, она была более измученной, чем я думал – она ​​внезапно потеряла сознание».

  Медсестра пощупала пульс Джуди, глядя на монитор. «Я звоню доктору, но вам лучше уйти: нам нужно снова восстановить ее сердце».

  Приехали врачи, задавали тревожные вопросы, рявкнули приказы. Меня вытолкнули из комнаты. Я надеялся, что кошка Джинджер выжила, когда Китти бросила его через комнату, когда Джуди было семь лет. Я надеялся, что Джуди выживет, когда я заглядывал в ее мучительное прошлое.

  37

  Я чувствовал себя почти таким же измученным, как и она. Я забрался в машину Мартина, пытаясь представить, что делать дальше, но никак не мог организовать свой разум. Я попытался записать суть разговора в блокнот, но мои руки отяжелели, я не мог держать ручку.

  ЯДЕРНЫЙ ЗОНТ

  W HEN I ЛЕВЫЙ JUDY,

  Я чувствовал себя почти таким же измученным, как и она. Я забрался в машину Мартина, пытаясь представить, что делать дальше, но никак не мог организовать свой разум. Я попытался записать суть разговора в блокнот, но мои руки отяжелели, я не мог держать ручку.

  Я откинул сиденье как можно дальше назад и закрыл глаза. Сосредоточена на вдохе и выдохе, как моя мама всегда начинала уроки музыки.

  Утро, когда Китти выгнала Джуди за город, было сутью истории. Старушка, которая спросила, предпочитает ли Джуди звезды или шитье, могла ли это быть Мартина, в конце концов, не мертвая? Если так, то почему она все это время не была частью жизни Китти и Джуди?

  Не очень-то похоже на мать, так Лотти и Китти характеризовали Мартину Сагинор. Но если бы она пережила войну, даже женщина, которая больше заботилась о протонах, чем о людях, хотела бы видеть своего единственного ребенка. По крайней мере, я надеялся, что это правда. К тому же Мартина не звучала мелодраматичным человеком, а встреча на удаленной заправке звучала крайне мелодраматично.

  Возможно, это была ученица Мартины Гертруда Мемлер, нацист, ставший антиядерным активистом. Очевидно, она испытала глубокое отвращение к своему юному нацистскому «я». Возможно, она искала прощения Китти за то, что она стала причиной смерти ее матери.

  Мемлер определенно сожалела о своей оружейной работе как в нацистской Австрии, так и в послевоенной Америке. Ее письма с нападками на ядерную программу Америки означали, что за ней охотилось ФБР: последнюю часть своей жизни она прожила под землей. Если она хотела встретиться с Китти, она должна была сделать это тайно.

  «Скажи ей, что это была жестокая ложь, и скажи ей, что ты выдумал». Я повторил слова вслух, и они внезапно изменили значение.

  Не «скажи ей», а «Теллер». Эдвард Теллер, отец водородной бомбы.

  Я подтянул сиденье. Мемлер напала на Теллера из-за «Звездных войн», она напала на него из-за самой водородной бомбы. Она вполне могла напасть на него за то, что он подписался под этой веселой ложью гражданской обороны о том, что мы могли бы пережить ядерную войну, если бы нырнули под стол и прикрыли голову руками.

  Там, где я вырос, в Южном Чикаго, мы могли голосовать за демократов, но мы на сто процентов поддерживали наше правительство и его ядерное оружие. Ядерный зонтик: я вспомнил рисунок, который г-жа Йостма поставила на доске объявлений в моем шестом классе социальных наук. На нем была изображена суровая Статуя Свободы, держащая в руках большой черный зонтик, остриями которого были водородные бомбы. Это была ужасающая картина, но все мы знали, что мощь американских вооруженных сил защищает нас. Эти уродливые бомбы были зонтиком, который пугал коммунистов не меньше, чем меня и моих друзей. Лучше умереть, чем Рыжая: моя тетя Мари, мать Бум-Бум, часто огрызалась этими словами Габриэлле.

  «Ты никогда не переживала войн, Мари», – устало говорила мама. «Когда вашу мать и бабушку убивают люди одной идеологии, вы не хотите, чтобы другая идеология спасла вас».

  Джуди слышала, как «старушка» и мужчина спорят. Она знала, что часть ссоры была из-за нее, поэтому, когда она услышала «Скажи ей», она подумала, что они хотят ей что-то сказать. А потом ее мать предупредила ее, что, если она повторит то, что ей сказали, ее накажут ужасным образом. Более сорока лет она скрывала этот страх глубоко в груди: вы попадете в тюрьму, если будете говорить об утке и прикрытии или о двух людях, которые поссорились из-за этого.

  В начале встречи пожилая женщина и Китти говорили по-немецки о чьей-то смерти. Может быть, это Китти сказала Мемлеру, что Мартина мертва. Или наоборот.

  У меня возникли проблемы с фотографией, когда кто-то переходит из лагеря нацистских рабов-рабов в антиядерного активиста. Какая-то катастрофа, должно быть, поразила ее лично, хотя что могло быть более разрушительным, чем война и ее последствия? Я отправил твою мать в лагерь смерти Собибор, когда она нам больше не нужна. Ты можешь меня простить ? Даже кто-то менее раненый, чем Китти, пришел бы в ярость в такой момент. Ты забрал у меня все, и теперь ты тоже хочешь моего прощения ? Одно только созерцание такого разговора заставило меня сжать мускулы. Я вышел из машины, чтобы подышать воздухом и размять ноющие руки. В разгар спора Китти и Мемлера появился мужчина. Пожилая женщина назвала его лаской за то, что он подписал контракт с Теллером. Дзорнен. Это должен был быть Дзорнен. Брин подписал контракт с Теллером на помощь в разработке компьютеров, необходимых для создания водородных бомб, но Мемлер и Мартина знали Дзорнена еще в Вене. Этот человек сказал: «Я больше ничего для тебя не делаю, так что, чего бы ты ни хотел, забудьте об этом». Он привез ее в Америку, это было единственное, что он сделал. Этого не могло быть. Поддержал бы такой австрийский еврей, как Бенджамин Дзорнен, нацистскую студентку Мартины, но оставил бы Мартину томиться? С другой стороны, это могло быть преступлением, которое так обременило Юлиуса Дзорнена. Когда Дзорнены покинули Вену, его жена Ильзе, вероятно, думала, что навсегда бросила Китти и Мартину. Я представил, как в ней пылает горячий огонь гнева и ревности, заставляющий ее убедить себя, что судьба Китти и Мартины не будет такой уж плохой. Она могла бы помешать Бенджамину приложить реальные усилия для поиска лаборатории в Америке, которая приняла бы Мартину. Они могли испытывать некоторые лишения, но Мартина заслужила это, занимаясь сексом с мужем Ильзы. Главным чувством Ильзы, как я ее представлял, было облегчение: тот факт, что ее муж был отцом Китти, был тем, о чем ей больше никогда не придется думать. Затем Китти появилась в доме Дзорненса в Чикаго. Бешеное путешествие Китти по окрестностям в поисках Дзорнена, требующих от него ответа, могло бы вернуть ту старую рану на поверхность. По словам его сестры Герты, Юлий обожал Бенджамина и демонстрировал потенциал научных способностей своего отца. Тогда бац! Китти прибыла и разрушила его видение отца. Юлиусу тогда было бы около шестнадцати – уязвимый возраст. Он делал движения в течение нескольких лет, но к двадцати годам он даже не мог их поддерживать. Он бросил школу, бросил жизнь. Ко мне подошел охранник, желая узнать, заблудился я или попал в беду. Я понял, что в волнении хожу кругами по парковке. «Я просто расстроен из-за человека, которого навещал». Охранник смотрел, пока я не вернулся в машину и не закрыл дверь. Проблема со сценарием, который я придумал, заключалась в том, что он не включал Бринов. Вчера вечером Джулиус был у Корделла Брина. Корделл издевался над ним за то, что он позволил этому древнему преступлению поглотить его. Однако Джулиус отправился в Лейк-Форест не поэтому: он прибыл в ярость Бринов, потому что кто-то использовал его личность в университетской библиотеке. Я думал о чемодане с лямками бюстгальтера и торчащими по бокам рукавами свитера. У каждой идеи, которую я оставил, не было конца. Я снова взял ручку и сумел нацарапать сагу о Джуди. Я включил ее детские воспоминания, но также записал ее недавнее прошлое, а именно прибытие Мартина в мет-хаус. Когда он нашел бумаги, которые Джуди украла из ящика комода ее матери, он был вне себя. Документы должны были прийти к нему, и Джуди должна была знать, что они важны, потому что они исходили от Ады Байрон. Имя ничего не значило для Джуди и ничего не значило для меня. Я поехал в клинику Лотти. Как обычно в ее рабочие дни, место было забито, в основном женщинами и детьми. Горстка мужчин выглядела неловко; что мы делаем в этом женском пространстве? их тела, казалось, спрашивали. Г-жа Колтрейн, менеджер клиники, поприветствовала меня со своим обычным спокойствием. Я дал ей записку для передачи Лотти. Через пару минут Джуэл Ким вышла за мной, к большому раздражению всех, кто ждал. Я виновато улыбнулся, но последовал за Джуэл в офис Лотти. Сама Лотти вошла почти сразу, резко, она не любила, чтобы ее отвлекали посреди осмотра пациентов. «Я никогда не слышал об Аде Байрон, которую помню. Могла ли она быть тем человеком, с которым Китти жила в Англии? – спросила Лотти. „Джуди говорит, что их звали Пейнтер. Но она описала очень странное событие, когда ей было семь лет “. Лотти посмотрела на часы. „Не может ли это подождать?“ „Возможно, – сказал я, – но сейчас я здесь“. Я рассказал ей о поездке в деревню и о взрослых, которые поймали ее в своих сердитых сетях. „Джуди не могла описать женщину, просто она была старой. Неужели это была Мартина? „Не понимаю, как“, – нахмурилась Лотти. „Ее отправили из Терезина в Собибор. Это был марш смерти, и ни в одном отчете о беженцах о ней не упоминалось; Макс проверил свои сети, когда Китти впервые появилась здесь в 1956 году. На прошлой неделе он попросил Музей Холокоста в Вашингтоне тоже поискать в их записях. Нет ничего о Мартине Сагинор среди выживших в Терезине или Собиборе “. Я рассказал ей свою альтернативную идею о Гертруд Мемлер. Лотти выглядела разочарованной. «Нацист, который сочувствует чувству вины на двадцать лет позже и думает, что все должны поклониться и принять ее обращение? Если с ней работал Бенджамин Дзорнен, то он был действительно презренным человеком. Единственное, кого мне жаль, так это сына Юлия, который все это время нес бремя своего отца. Лотти взяла со стола диаграмму. «Если бы это все, что вы хотели, этого определенно можно было подождать до сегодняшней ночи“.

  38

  МЕЖДУНАРОДНЫЕ СПЛЕТНИКИ

  я

  Пожалел для Julius Dzornen, тоже, но я хотел бы он поговорить со мной. Я не предполагал, что вчера вечером он получил большое удовлетворение от Корделла Брина, когда он обвинил Брина в том, что он использовал свое имя для копания в университетских архивах. Если бы я мог узнать, кто выдавал себя за Юлиуса и какие документы

  они читали, возможно, я бы что-нибудь понял, например, почему набросок BREENIAC так важен

  или что означает маленький рисунок в его правом углу. Если бы я представил Юлиусу

  информационную тарелку , у меня был бы лучший рычаг, чтобы вырвать из него его давнее преступление.

  Прежде чем ехать в Саут-Сайд, я зашел мимо своего офиса. Я хотел посмотреть, сможет ли кто-нибудь из библиотекарей

  узнать, кто выдал себя за Юлиуса, поэтому я откопал в Интернете снимки Корделла Брина и Яри Лю. Я

  интересовался Дурдоном, собакой-погонщиком и нападающей Брином, хотя я не представлял его в роли

  исследователя архивов . Во всяком случае, я не смог найти его фото, только его имя, Рори, и его возраст,

  сорок три. Я даже не мог узнать, где он вырос.

  Единственный снимок Юлиуса, который я нашел, был примерно десятилетней давности: он и его сестра Герта пошли на

  мероприятие в Институте Ферми, чтобы отпраздновать столетие со дня рождения своего отца. Герта сияла, как