Текст книги "Найти тебя"
Автор книги: Санта Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)
Глава 3
Селестрии следовало бы знать, что не всегда все идет так, как хочется. Последствия затруднительного положения, в котором очутился Арчи из-за долгов, вскоре отразятся на всех них так, как она и представить себе не могла. Но она была молодой и эгоистичной. И сейчас единственным предметом, который занимал ее мысли, был приближающийся юбилей Арчи. Ее платья висели в шкафу, похожие на волшебные мантии, в которых Селестрия мысленно переносилась на бал, где все сверкало от ослепительного света люстр и блеска хрусталя и где мужчины смотрели на нее с восхищением, а женщины – с завистью. Где музыка эхом отражалась от стен с висящими на них зеркалами, а в бокалах с длинными ножками бурлило шампанское. Ей был всего двадцать один год, и ее сердце жаждало любви.
Джулия была всецело занята приготовлениями к приближающемуся празднику – дню рождения ее мужа. Это случалось каждый год, и никто бы не догадался, какие тревоги и волнения скрываются под ее беспечной улыбкой. Как раз приехал фургон, и из него стали выходить мужчины, которые должны были установить палатку. Поставщики провизии несли ящики с бокалами и остальной посудой. Селестрия наблюдала за работой этих возбужденных людей и чувствовала, как ее фантазия наконец превращается в реальность. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с утонченными лондонскими вечеринками, но ей так не хватало увеселительных мероприятий, что сейчас ее вполне устроила бы и эта. Она представляла, как там соберется множество людей, с обожанием наблюдающих за ней, и она всю ночь напролет будет танцевать с Дэном Уилмоттом в том платье, которое она выберет. Наконец-то хоть что-то встряхнет Корнуолл и выведет его из долгой спячки. Кто знает, может, она еще и влюбится, недаром ее мать не перестает повторять, что любовь приходит тогда, когда ее совсем не ждешь.
Лотти и Мелисса испытывали по поводу вечеринки такие же чувства, как и Селестрия. Шанс найти там потенциальных претендентов на руку и сердце – вот что их волновало прежде всего. У Лотти были золотисто-каштановые волосы, и она была гораздо симпатичнее сестры, но, как говорила жестокая Памела, в королевстве слепых и одноглазый человек – король. Хотя бедные создания, конечно же, не были слепы, но, как многие типичные англичанки, имели овальные лица с маленькими подбородками и бесцветными маленькими глазками, доставшимися по наследству от их матери Пенелопы. Памела называла такой тип лица яйцеобразным. Часто подобная форма лица считалась признаком аристократического происхождения, но, к сожалению, не в случае Лотти и Мелиссы. У Мильтона было красивое мужественное лицо с большими глазами и крепкой заостренной челюстью, которую по счастливой случайности унаследовал Дэвид, – высокий молодой человек атлетического телосложения. Какая жалость, что дочерям Мильтона повезло меньше! Памела была напыщенной и себялюбивой, но зато имела прекрасные черты лица, которые так удачно унаследовала Селестрия.
Наконец наступило утро долгожданного дня. Селестрия убежала на пляж, избавив себя от обязанности помогать Джулии с цветами Мелисса не посмела вести себя столь безответственно, однако Селестрии удалось убедить Лотти присоединиться к ней. Девушки лежали на полотенцах, нежась в лучах утреннего солнца, пока Баунси копался в песке под присмотром Нэнни, а мальчишки играли в крикет с Пурди. На Селестрии были белые шорты и бирюзовая блузка, завязанная узлом на груди, цвет ее серых глаз приобрел голубой оттенок моря. Лотти надела широкие белые брюки – она стеснялась обнажать свои ноги, так как они были мускулистыми, как у пони, – и шляпу от солнца, защищающую ее светлую веснушчатую кожу.
– А ты уверена, что наша помощь сейчас не нужна? – нахмурив брови, спросила она.
Селестрия лениво потянулась.
– Думаю, мы будем только мешать. Когда слишком много поваров, считай, что суп испорчен! Кроме того, ведь кто-то же должен присматривать за мальчиками, пока Нэнни занята с Баунси.
– И то правда. Я очень хочу ребеночка, – прибавила Лотти, вздохнув.
– Ну, для начала тебе следует найти мужа. Разве тетушка Пенелопа не посвятила тебя в таинства половой жизни?
Едва заметная улыбка скользнула по лицу Лотти.
– А ты умеешь хранить секреты?
– Ты ведь знаешь, что умею, – ответила Селестрия, приподнявшись на локте.
– Я этого не говорила даже Мелиссе.
– О, она бы немедленно рассказала все вашей матушке, и тетушка Пенелопа стала бы вопить как сирена.
– Так я могу довериться тебе?
– Конечно.
Лотти глубоко вздохнула, а затем произнесла с серьезным видом:
– Я влюблена, Селестрия. По-настоящему и искренне. – Ее глаза светились счастьем.
– В кого же? Я его знаю?
– В этом-то и заключается вся проблема. Он не принадлежит к нашему кругу.
– Это случайно не какой-нибудь известный художник? – Селестрия была потрясена и в то же время заинтригована. – Если он богат, то какая, в принципе, разница? Он из новоиспеченных богачей?
– Не думаю, что у него много денег. Ведь он пианист.
– Фрэнсис Браун! – ликующе выпалила Селестрия.
Лотти выглядела испуганной.
– А откуда ты знаешь?
– Да ведь он же твой новый учитель фортепиано. Кстати, моя мама как раз планирует избавиться от старой миссис Джилстоун и найти ей замену в лице Фрэнсиса Брауна, что, с моей точки зрения, как нельзя кстати. У миссис Джилстоун такой неприятный запах изо рта. Твоя мать говорит, что он довольно милый, действительно очень милый!
– Он талантливый, чувствительный и добрый. – Лицо Лотти, озаренное любовью, казалось сейчас почти прекрасным.
– О боже! А он-то хоть отвечает тебе взаимностью?
– Да. И хочет на мне жениться.
– Ты ведь можешь сбежать с ним. Это так романтично. Даже трудно себе представить, на что способны такие люди, как он.
– Мои родители этого бы не пережили. Я бы никогда не поступила с ними подобным образом.
– Ну, теперь ты должна сама выбирать, кого слушать. А он красивый?
– Очень. Блондин с длинным тонким носом и самыми прелестными карими глазами, которые я когда-либо видела. Он называет меня своей Афродитой.
– Да уж, нисколько в этом не сомневаюсь. А он уже тебя целовал?
Лицо Лотти покрылось багровым румянцем.
– Да. Но только один раз. Я ужасно хочу поскорее возвратиться в Лондон, чтобы снова увидеться с ним. Он даже не может мне сюда написать. Мама тотчас догадается, она ведь хочет, чтобы я вышла замуж за Эдди Ричмонда.
– Ну да, он богатый и со временем унаследует поместье своего отца в Нортумберленде.
– Он милый парень, но, как по мне, совсем не привлекательный.
– Но ведь внешность – это не самое главное в мужчине, Лотти. – Лотти не улыбнулась, а Селестрия радостно продолжала: – У него милые глаза, и хотя передние зубы немного выпирают, зато у него уйма денег. Перед тобой стоит нелегкий выбор: любовь или деньги.
– Да все и так ясно как божий день. Я выбираю только любовь! Все дело в маме.
– Да, у нее действительно большая проблема!
– На дворе пятидесятые годы. Девушка вправе выйти замуж за того, за кого посчитает нужным. Уже прошло много времени с тех пор, как бесстрашная Эммелин Пэнкхерст заковывала себя в цепи, борясь за избирательные права женщин.
– Если ты выйдешь за Фрэнсиса Брауна, то у нас у всех появится бесплатный учитель музыки, – пошутила Селестрия.
– Не говори глупостей, Селестрия. Чтобы выжить, нам придется с тебя брать вдвое больше, ведь мои родители отрекутся от меня.
– Ну, я так не думаю. Это было бы слишком. А как насчет того, чтобы влюбиться в отца Далглиеша?
Лотти засмеялась.
– Это против всех моих принципов, как, кстати, и твоих.
С моря подул ледяной ветер. Селестрия вся съежилась от холода. На горизонте собрались багровые тучи, и Нэнни вынула свитер Баунси. Он увидел, как она машет свитером, подзывая его, и вдруг побежал прочь по направлению к воде. Ветер подхватил его смех, напоминающий крик чайки. Стоя на берегу, он наблюдал, как огромные сердитые волны накатываются на берег, ударяя в него, словно могучие лапы льва. Он выронил из рук лопатку, и Пурди, выпустив крикетный шарик, тотчас с радостью подхватил ее. Нэнни поднялась на затекшие ноги и поспешила к маленькой фигурке, находящейся на солидном расстоянии от нее. Селестрия и Лотти в ужасе следили за тем, как Баунси продолжал удаляться; его, видимо, совершенно не пугал оглушительный и разъяренный львиный рев волн. Гарри, Уилфрид и Сэм, не подозревая, что происходит, не отрывались от игры в крикет. Только Пурди, выпустив лопатку, начал тревожно лаять.
Мальчик подошел к воде, внезапно остановился, а затем, повернувшись в сторону Нэнни, стал плакать. Под затянутым тучами небом волны казались еще более зловещими. Женщина схватила его за руку и повела прочь от моря, сильно ругая за то, что он убежал, и это заставило его еще больше расплакаться.
– Ты ведь не умеешь плавать, – говорила она, приближаясь к девушкам. – Море может быть очень опасным для таких маленьких мальчиков, как ты.
– Ну, слава Богу, с ним все в порядке, – выдохнула Лотти, обращаясь к своей сестре. – Я чуть было не умерла от страха.
– Ты только посмотри на Нэнни, на ней вообще лица нет, – сказала Селестрия и, повернувшись к Лотти, как ни в чем не бывало продолжала: – Не принимай поспешных решений. Не могу представить, чтобы бедность доставляла удовольствие, это совсем не романтично. Ты, которая выросла в роскоши, просто не приспособлена жить в нищете. Тебе было бы лучше с таким человеком, как Эдди Ричмонд. Он бы заботился о тебе и сделал бы твою жизнь комфортной. Со временем ты, возможно, полюбишь его.
Лотти покачала головой.
– Да, несмотря на свою эгоистичную натуру, временами ты бываешь очень рассудительной.
– В былые времена женщины выходили замуж ради денег, а на стороне заводили любовников. Думаю, это очень разумно, разве нет?
– И все же в большинстве случаев ты несешь полную чушь! Брак священен, Селестрия. Люди дают друг другу клятву перед лицом Бога. Когда я буду выходить замуж, то дам обет любить мужа всем своим сердцем. Об измене не может быть и речи. Подумай об этом на досуге, Селестрия.
– И откуда у меня в голове такие ужасные мысли? – озорно улыбнувшись, сказала она.
– Должно быть, от твоей мамы. Она же ведь американка.
Нэнни стряхнула с одежды Баунси песок, вытерла ему слезы и надела на него темно-синий свитер цвета формы морских офицеров.
– Становится холодно, – сокрушался Гарри. – Давайте пойдем и проверим наши капканы.
– Бьюсь об заклад, я поймал несколько крыс, – веселым голосом произнес Уилфрид. – Мы для этого украли у мамы лучший сорт сыра чеддер.
– И обмакнули его в папин виски, – хихикая, добавил Гарри. Все трое выглядели ужасно довольными, как шайка удачно провернувших дело воришек.
– Пойдемте же! – закричал Сэм, уже отправившись вверх по тропинке, ведущей к дому.
– Давай-ка лучше пойдем домой, – предложила Нэнни, обратившись к Баунси. – Тебе не помешает выпить чашечку вкусного горячего молока после того, что тебе довелось пережить. Я ничего не скажу о случившемся миссис Джулии, ведь это только заставит ее нервничать лишний раз. У меня от такой близости моря просто мурашки по коже бегут. – Ее бледное лицо было все испещрено морщинками, ветер выхватил несколько прядей ее седых волос, собранных в пучок. – Когда-то я знала мужчину, который потом утонул. Его тело, вернее, то, что от него осталось, нашли спасатели на прибрежных скалах спустя неделю. Да, работа у них – не позавидуешь. Ну и что толку, что он умел плавать? Это, как оказалось, не имело никакого значения. Пусть земля ему будет пухом. Пошли, Баунси, и оставь в покое эти водоросли, они грязные.
Тропинка была узкой, поэтому девушки шли впереди, а Баунси плелся за ними, держа старушку Нэнни за руку.
– Как ты думаешь, Нэнни догнала бы его, если бы он сам не остановился? – тихо спросила Лотти.
– Конечно же, нет, – ответила Селестрия. – Не думаю, что ей бы удалось долго продержаться в ледяной воде. Оба могли утонуть.
– Может, рассказать тетушке Джулии? – Лотти была потрясена случившимся.
– Не надо. Баунси больше не будет убегать, он сам изрядно испугался. Звука разбушевавшихся волн было достаточно, чтобы отбить у него всякую охоту вести себя подобным образом. Да и с моим папой и твоей мамой не случилось никакой беды, не так ли?
– Да, но Нэнни была моложе, когда присматривала за ними.
В доме уже вовсю шла подготовка к знаменательному событию. Джулия то и дело отдавала приказания и была похожа на главнокомандующего немногочисленной армии своих помощников. Тент был натянут, полы расстелены, а столы накрыты белыми скатертями, на которых красовались горки бокалов и тарелок для намечавшегося фуршета. От запаха пищи, витающего в воздухе, у Пурди обильно текли слюни, и он то и дело прибегал на кухню. Мильтон и Монти заносили стулья, Дэвид жестами показывал, как установить двери уборной, а Мелисса и ее мать помогали Джулии украсить все цветами. Лотти сразу же пожелала присоединиться к ним, искренне извиняясь, что не сделала этого раньше. Селестрии и в голову не пришло предложить свои услуги и проникнуться этой сердечной атмосферой взаимопомощи. И надо сказать, в своем эгоизме она была не одинока: ее матери тоже нигде не было видно. Селестрия поинтересовалась у отца, почему здесь нет Памелы, и тот ответил, что ей нездоровится и что сейчас она читает в маленькой гостиной. Желая поскорее отсюда ретироваться, Селестрия сказала, что пойдет проверить, все ли в порядке с матерью. В холле она увидела угрюмого Гарри.
– Что, не поймал ни одной крысы? – весело спросила она.
– Нужно помочь тете Джулии, – сердито ответил он.
– Ну что ж, ты ведь мужчина, а им вовсе не помешает пара крепких рук!
– А ты куда направляешься?
– Да вот тоже помогаю, – солгала она. – Тетушке Джулии нужно немного хлопчатобумажной ткани, чтобы заделать дырку в палатке. – Для большей убедительности она скорчила гримасу, чтобы казалось, что она так же недовольна, как и он, а затем поспешила на поиски матери.
Памела, небрежно задрав ноги, лежала на диване. Чашка с горячим напитком стояла рядом на столике, а звуки классической музыки создавали в комнате атмосферу полного покоя и безмятежности. Длинными белоснежными пальцами женщина гладила своего любимого пекинеса, который, свернувшись калачиком, мирно дремал на ее коленях.
– Суматоха внизу ужасно напугала Пучи. Все это напоминает железнодорожный вокзал в час пик, а он его просто ненавидит, – сказала она, увидев Селестрию в дверях. – Твои щеки раскраснелись, детка, где ты была?
– На пляже.
– В такую-то погоду?
– Мама, но ведь на улице совсем не холодно.
– Это тебе передалось от отца. Серые облака, моросящий дождь и ветер не вызывают во мне ничего, кроме депрессии. Что может быть хуже, чем в такую погоду случайно остаться без крыши над головой?
– Сейчас даже не моросит.
– Подожди, начнет моросить через минуту. Посмотри на эти тучи, они выглядят устрашающе. У меня мурашки по телу, лишь только взгляну на них.
Селестрия плюхнулась в кресло.
– Вызови звонком Соумза. Он разожжет для нас огонь, – попросила Памела, плотнее кутаясь в свою кашемировую шаль. Селестрия оглянулась, ища глазами кнопку. – Разве его здесь нет? Ну, тогда сбегай за Соумзом, пока твоя мать не умерла от переохлаждения.
Селестрия опасалась, что в холле ее заставят что-то делать, и совсем не желала туда возвращаться. Но ее матери просто не терпелось развести огонь. Поэтому Селестрия сделала то, что было совершенно на нее не похоже: неожиданно она склонилась над камином, чтобы разжечь его самостоятельно. Памела ужаснулась.
– Не делай этого, Селестрия. Ты вся перемажешься, а что станет с твоими ногтями?! Немедленно сходи за Соумзом, он справится с этим в один миг, вот для таких-то случаев и нужна прислуга. Пожалуйста, дорогая, послушай меня.
Но Селестрия уже стояла на коленях, держа спичку и пытаясь поджечь маленькие кусочки бумаги, которые Соумз засунул под каминную решетку. Это оказалось совсем не трудно. Дрова были сухие, поэтому сразу же вспыхнули, и, как ни странно, обошлось без перепачканных рук и сломанных ногтей. Селестрия встала с колен и с ликованием посмотрела на мать.
– Не понимаю, Селестрия, чему ты так радуешься. Ведь не женское это дело – выполнять мужскую работу.
– Я просто не хочу, чтобы тетя Джулия поймала меня и заставила ей помогать, – пояснила Селестрия, снова плюхнувшись в кресло. – К тому же теперь, если кто-нибудь и придет сюда, у меня будет достаточно усталый вид.
– Спокойно, дорогуша, пусть другие занимаются делами. Как говорится, когда слишком много поваров, считай, что суп испорчен! Ты уже решила, какое наденешь платье? Я же говорила тебе, что нужно брать с собой весь гардероб! Ты до костей продрогнешь в этих тоненьких платьицах.
– Думаю, я выберу что-нибудь в розовых тонах, в соответствии с моим розовым настроением, – ответила Селестрия.
– Надо будет немного припудрить твои щеки. Эта корнуоллская погода нисколько не способствует улучшению цвета лица.
– Я лежала на солнце с Лотти.
– Надеюсь, она не забыла надеть шляпу, эта девочка ужасно бледная.
– Не забыла. Знаешь что? Она влюбилась!
Глаза Памелы расширились.
– И он – подходящая пара?
– Совсем наоборот.
– Вот как! И кто же он?
– Я не могу тебе сказать, мама. Я не сдержу слово. – Лицо Памелы вытянулось. – Я лишь могу сказать, что он совершенно обычный.
– Что значит обычный?
– Он не из нашего круга.
Улыбка слегка коснулась губ Памелы Бэнкрофт Монтегю.
– О боже! – радостно произнесла она. – Что же скажет Пенелопа, когда узнает об этом?
– Тетя Пенелопа хочет, чтобы Лотти вышла замуж за…
– Эдварда Ричмонда. Да, я знаю. Эдвард был бы хорошим уловом для Лотти. В конце концов, она не красавица, как, впрочем, и Эдвард. Определенно, они идеально подходят друг другу с точки зрения теории об иерархии животных.
– Что ты имеешь в виду?
Она на минуту задумалась, перестав поглаживать напудренную шерсть Пучи.
– Смотри, Лотти – не пантера и не тигрица, согласна? Она больше напоминает олениху. Милая и бесхитростная. Такие, как она, не редкость. Эдвард не похож ни на льва, ни на леопарда. Его тоже можно сравнить со стадным животным. Он заурядный, такой, каких много. Я бы сказала, что он антилопа гну.
– О, это так остроумно, мама! А кто же тогда я?
– Ты, Селестрия? Конечно же, львица, и достойна только настоящего льва. Ты на самой вершине этой иерархии, милая. И было бы просто неразумно и неправильно выйти замуж, скажем, за буйвола, горностая или даже жеребца.
– Это означает, что в моем избраннике обязательно должны сочетаться красота, хорошее происхождение и ум?
– Совершенно верно. Тебя-то уж никак нельзя назвать стадным животным. Ты красива, тактична, и это тебя отличает от других. И хотя ты не дочь герцогини, но в тебе в избытке присутствуют все качества, присущие ей.
– За исключением лица, похожего на яйцо! – засмеялась Селестрия.
– Тебе по наследству достался мой капризный подбородок.
Когда вошел Монти, женщины развлекались бурным обсуждением того, какими животными являются все их родственники с точки зрения теории об иерархии в животном мире.
– А кто папа? – спросила Селестрия, когда отец снисходительно посмотрел на них.
Памела сощурила глаза.
– Он гепард, – гортанным голосом произнесла она. – Потому что наш папа похож на самого быстрого зверя в мире.
– А ты, дорогая, белая тигрица: прекрасная, живущая сама по себе и очень-очень редкой породы. – Он нежно улыбнулся ей в ответ. – Так вот где ты пряталась? – обратился он к Селестрии. – Опасность уже миновала – теперь ты можешь выходить, все готово. Джулия пошла принять душ. Думаю, и тебе следует последовать ее примеру.
– Возможно, сегодня вечером я встречу своего льва, – вставая с кресла, произнесла она.
– И на меньшее не соглашайся, Селестрия. Я в свое время так и сделала.
– Хороший огонь, – заметила Селестрия.
– Представляешь, она разожгла его сама, глупое дитя, – сказала Памела своему мужу. Монти не стал возражать и объяснять, что на дворе все-таки стоит лето. – В этом году я привезла с собой свой норковый палантин, – продолжала она, – и сегодня вечером хочу надеть его.
– Если тебе повезет, то все мелкие зверюшки будут держаться от тебя на почтительном расстоянии, – добродушно предположил Монти.
– О, не думаю, что для этого ей нужен палантин, – съязвила Селестрия, выходя из комнаты. – Мелкие зверюшки узнают тигра и без шкуры.
Глава 4
Стоя у окна, Селестрия любовалась закатом. Дни постепенно становились короче, лето отступало под натиском нетерпеливо надвигающейся осени. Закат казался янтарным, мягким, теплым и почему-то печальным. Море переливалось и искрилось, словно медь, под небом, ставшим темным от нависших туч. И именно сегодняшней ночью начал моросить мелкий дождь.
«Возможно, будет шторм», – подумала Селестрия с растущим волнением. Она представила, как внезапно прижмется к груди Дэна Уилмотта, когда раскаты грома ударят с небес.
Море было спокойным, однако, казалось, о чем-то предупреждало. Как будто оно затаило дыхание перед неизбежной бурей.
Девушка изучала свое отражение в зеркале и удовлетворенно улыбалась. Розовое платье, подчеркнутое блеском бриллиантов матери, выглядело потрясающе. Она расправила плечи, восхищаясь нежным маслянистым переливом своей кожи.
«Сегодня ты, Селестрия, будешь сиять ярче всех и согласишься только на льва и не меньше», – подумала она самодовольно. А буйвола она оставит Мелиссе. «Бедняжка Лотти! Ведь надо же быть настолько глупой, чтобы влюбиться в совсем неподходящего ей человека», – язвительно отметила про себя она. Селестрия была совершенно уверена, что сама она слишком хитра, чтобы допустить подобную ошибку.
Она подождала в комнате до тех пор, пока не удостоверилась, что все остальные члены семьи собрались внизу. Ей хотелось появиться перед публикой совершенно неожиданно. До Селестрии донеслись голоса людей, находящихся в гостиной, они разговаривали полушепотом, который то и дело прерывался взрывами смеха. Она занавесила окно, небо теперь стало насыщенного розовато-лилового цвета и напоминало огромный синяк, море как будто пробудилось для встречи с надвигающимся штормом. Выходя из комнаты, девушка услышала, как первые капельки дождя застучали в оконное стекло.
Шум голосов становился все громче, пока она шла по коридору. Подходя к лестнице, она наткнулась на Пучи и почувствовала легкий аромат туберозы. Это означало только одно – ее мать тоже готовилась к выходу. Она, вероятно, поджидала Селестрию и, увидев свою нарядную дочь, просияла от удовольствия.
– Дорогая, ты великолепно выглядишь! – воскликнула она, бросив восхищенный взгляд на ее платье. В своей дочери она увидела красавицу, которой сама когда-то была и точную копию которой каждый мог сейчас лицезреть. – Ты всех их сразишь наповал, Селестрия.
– Ты тоже прекрасно выглядишь, – искренне заметила Селестрия.
Хотя слово «прекрасно» было, конечно же, не совсем точным. Для своих сорока восьми лет Памела Бэнкрофт Монтегю была поразительно красива. Ее белокурые волосы были собраны назад в блестящий шиньон, открывая овал лица, с годами ставшего более полным, и холодные глаза цвета морской волны, аккуратно подчеркнутые черными как смоль ресницами. Бриллиантовые серьги свисали с мочек ее ушей, и бриллианты же красовались на шее, которая все еще выглядела упругой. Огромная брошь с бриллиантами блистала на ее груди. Она прекрасно сознавала, что в ее возрасте не следует быть худой, – это старит женщину. Между ее губ цвета сока черной смородины ослепительно сверкали белоснежные зубы. Она куталась в норковый палантин, выгодно оттенявший ее темно-зеленое платье. Вообще насыщенные оттенки очень шли к цвету ее кожи – казалось, что этот контраст создает эффект некого сияния. На ней были черные перчатки, доходящие до локтей, а в руках – черная сумочка с бриллиантовой застежкой в форме цветка, где лежали ее помада от «Элизабет Арден», пудреница в золотой оправе и маленький флакончик духов. Памела знала, как преподнести себя в наиболее выгодном свете, и этот дар она передала дочери.
Держа Селестрию за руку, она с гордостью улыбалась. Ведь дочь была ее продолжением, живым напоминанием каждому о великолепии ее собственной молодости.
Они вошли в гостиную почти одновременно. С появлением женщин в ослепительных бриллиантах и нежных шелках в комнате неожиданно воцарилась полнейшая тишина. Все члены семейства как один развернулись, замолчав на полуслове и изумленно раскрыв рот. Лишь Баунси продолжал что-то щебетать, таская Пурди за хвост и таким образом пытаясь вовлечь его в игру. Наконец уверенной походкой в зал вошел Монти.
– Какие эффектные девушки! – весело воскликнул он. – Неужели я являюсь их счастливым обладателем?
Он взял руки Селестрии в свои и, склонившись, поцеловал их. Потом он нежно обвил талию жены и запечатлел поцелуй на ее щеке. Он казался очень красивым: на шее сиял белый галстук, рыжеватые волосы были убраны назад со лба, а кожа приятно отливала смуглым загаром, приобретенным на морском берегу под полуденными солнечными лучами. Он весь светился от гордости, когда вел жену и дочь по комнате. Эти две женщины, безусловно, отличались от остальных и были похожи на двух прекраснейших лебедей.
На Джулии было бледно-бирюзовое платье. Она казалась спокойной и грациозной. Ее журчащий смех выделялся в общем потоке болтовни возбужденных родственников, однако на самом деле она очень нервничала. Селестрия поняла это, заметив, как судорожно тетушка затягивается. Сейчас она почему-то вспомнила разговор, невольной свидетельницей которого стала, и подумала, а почему бы Арчи в его затруднительном положении хотя бы чуточку не призадуматься о том, насколько это расточительно – устраивать такие увеселительные мероприятия. Он стоял поодаль, разговаривая с Гарри и своими старшими сыновьями, поглаживая усы и весело вспоминая их недавние походы на крыс. Было видно, что он обожает своих мальчишек, так как нашел минутку, чтобы с удовольствием выслушать сыновей, терпеливо задавая наводящие вопросы и искренне посмеиваясь над их историями. Он потрепал по голове Уилфрида, взъерошил волосы Сэма, и мальчики с обожанием, не отрываясь, смотрели на отца. Селестрии вдруг стало интересно узнать, а в курсе ли дядя Арчи, кто оплатил вечеринку, или Джулия, как и обещала, сохранила все в тайне. Ее внимание привлек маленький кузен. Баунси сейчас сидел на коленке Монти, изображая катание на лошади, а тот подбрасывал его то вверх, то вниз, как будто преодолевая воображаемые препятствия.
– Еще! – требовал малыш после очередного «забега», и Монти должен был продолжать, не показывая, однако, и виду, что он устал или ему просто неинтересно это занятие.
Селестрия была уверена, что она последняя пришла на вечеринку, но вдруг в комнате снова воцарилась тишина. Селестрия наклонилась вперед и вытянула шею, чтобы посмотреть, кто же там явился, и увидела Элизабет Монтегю, которая, стоя в дверях, своими раздутыми ноздрями, казалось, пыталась высосать весь воздух из комнаты.
– Да это злая волшебница, – еле слышно произнесла Селестрия на ухо матери, увидев крепкую темную фигуру своей бабушки, как будто вросшей в проем между двойными дверями.
Памела так же тихо пошептала:
– Я бы сравнила твою бабушку с гиеной, с точки зрения теории об иерархии в животном мире. Как тебе это?
– Но ведь она дала жизнь льву, – возразила Селестрия.
– Только одному льву, и в этом заслуга прежде всего твоего дедушки, который тоже был львом, – отчеканивая каждое слово, ответила Памела. – В этой семье есть только один лев, и он женат на мне. Арчи – барсук, а что касается Пенелопы, то она кабаниха.
– Мама, ну нельзя же быть такой жестокой!
– Ничего не поделаешь, дорогая, в животном мире царят суровые законы. Собака поедает подобное себе существо, а гиена питается остатками пищи, не доеденной другими представителями фауны.
Элизабет Монтегю вошла в комнату в сопровождении своего кузена Хэмфри Хорнби-Хьюма, который перекатывался, как бочонок. Его щеки были свекольного цвета, а выпученные глаза напоминали два недоваренных яйца. На лице Элизабет было обычное хмурое выражение, годы недовольства вытравили любое воспоминание о радости. Казалось, мышцы ее лица уже просто не помнили, что такое улыбка, а она была слишком стара, чтобы переучиваться. Элизабет всегда носила черные одежды по вечерам, утверждая, что это самый приличный цвет для женщины, которая одной ногой уже стоит в могиле. Она ходила с палочкой, так как артрит вызывал сильные боли в ее правом бедре. А еще старуха постоянно курила, как бы напоминая всем, что сигареты и еда остались для нее единственными доступными удовольствиями, – не считая, конечно, Монти, которого она боготворила, испытывая к нему неистовую и собственническую любовь, и Баунси, ее внука, который, как она утверждала, был точной копией ее драгоценного брата, погибшего в Первую мировую войну. Элизабет обожала мужчин. Возможно, потому, что она была не в силах противостоять той зависти, которую испытывала по отношению к более молодым и хорошеньким женщинам. Было невозможно представить, что эта дородная женщина с широкими, деформированными артритом бедрами и полными лодыжками когда-то была красавицей и ужасной кокеткой.
Когда они вошли в комнату, Монти, исполненный сыновнего долга, зашагал ей навстречу и поцеловал ее грубые руки. Его примеру торопливо последовал и Арчи, виновник торжества. Едва завидев Монти, своего любимчика, пожилая женщина чуть заметно улыбнулась, и выражение ее лица стало радостным. Арчи отодвинулся, так как давно уже привык находиться в тени своего более харизматичного брата. Джулия, как всегда, заметила это, и ее сердце дрогнуло от жалости.
Тем не менее она поприветствовала свекровь так же сердечно, как и всех остальных. Казалось, Джулия не делала между людьми никаких различий, она напоминала солнечный лучик, который каждому светит одинаково. Даже если ей не нравилась свекровь, она, конечно же, никогда не подала бы и виду. Вместо этого она нарочито льстила ей под громогласные поддакивания Хэмфри, который, казалось, вовсе не замечал ноток неискренности в юморе своей кузины.
– А сейчас, когда самый главный член нашей семьи наконец присоединился к нам, давайте пройдем в палатку. Дорогие гости, поторапливайтесь, – скомандовала Джулия.
– О, какая же ты щедрая! Я не заслуживаю такой похвалы! – язвительно произнес Хэмфри своим тонким гнусавым голосом.
– Твои шутки никогда не были смешными, Хэмфри, – заметила, недовольно фыркнув, Элизабет. – Я здесь наверняка самый пожилой человек и пришла на празднование дня рождения Арчи с одной-единственной целью – напомнить всем, что я все еще жива.
– Ну так давайте же пойдем первыми и покажем всем пример! – настойчиво сказала Джулия, провожая их через комнату.
