Текст книги "Найти тебя"
Автор книги: Санта Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
Часть 2
Глава 17
Поездка в Апулию заняла всего два дня. Миссис Уэйнбридж с трудом могла дышать с того момента, как они покинули Лондон ранним утром в четверг. Шел дождь. Струи проливного дождя, падающие на высохшие тротуары, торопливо бежали по сточным канавам и терялись под слоем так несвоевременно опавших осенних листьев. Миссис Уэйнбридж была полностью готова к отъезду. Она закрыла на защелку сумочку, лежащую на коленях, застегнула на все пуговицы плащ, воротником касающийся подбородка, надела шляпу, из-под которой выглядывали ее мягкие седые локоны. Ее лицо сжалось от тревожного ожидания. Она уже час ждала Селестрию, которая должна была заехать за ней на машине деда с его шофером. В руке она держала паспорт, который Рите удалось для нее выхлопотать благодаря большим связям мистера Бэнкрофта. Она посмотрела на часы, висящие над камином, и ее душу охватили противоречивые чувства. С одной стороны, она представляла себя индейкой, поданной к рождественскому столу и ожидающей, что ее вот-вот разрежут на порционные куски, с другой стороны – все той же птицей, но уже наделенной волшебными крыльями и готовой полететь первый раз в своей жизни. Но какой бы из них она ни стала, она все же больше чувствовала себя индейкой, которая все-таки позволила себя уговорить на это нелепое путешествие.
Уэйни окинула взглядом комнату дома, в котором прожила со своим мужем сорок шесть лет, а потом еще и несколько лет как вдова, и с грустью подумала, что все это, до боли знакомое, придется оставить и, что самое страшное, ей придется расстаться с ее размеренным образом жизни. Как она сможет жить, не следуя четкому графику? Ее жизнь шла по расписанию с того самого момента, когда она нанялась на службу в возрасте полных шестнадцати лет. Она станет просто телом без скелета. И куда же себя девать, не имея четкого расписания на каждый день? Но когда явилась Селестрия, опоздав на полчаса и самоуверенно улыбаясь, все переживания Уэйни мгновенно улетучились под натиском ее энтузиазма.
Они пролетели через дымку серого неба, оставив позади низко висящее облако, и прибыли в Рим, где воздух был насыщенным, горячим и пропитанным карамелью. Небо над ними казалось более голубым, чем они когда-либо видели прежде, щебет птиц, доносившийся из ветвей, похожих на зонтики лип, заглушал шум транспорта, и все сливалось в веселую какофонию. Миссис Уэйнбридж, которая нервничала и поэтому ни на минуту не умолкала в салоне самолета, сейчас вдруг потеряла дар речи. На этот раз комментарии были излишни! Здесь все было так красиво…
Они сели на поезд, следующий рейсом Рим – Спонгано, сделав пересадку в городах Казерта, Бриндизи и снова в Лечче. Селестрия читала книгу «Милый друг» Мопассана, подаренную ей дедушкой. Миссис Уэйнбридж вязала для нее кардиган, выбрав на свой вкус зеленый оттенок, который Селестрия раскритиковала, сказав, что более уродливого цвета ни разу в жизни не видела. Миссис Уэйнбридж назвала его «попугайчиковый зеленый», объяснив, что эта птица всегда приносит удачу. Селестрия углубилась в чтение, подавив в себе желание доказывать, что практически любой другой цвет был бы предпочтительнее, чем «попугайчиковый зеленый», да и при чем тут всякие суеверия? Миссис Уэйнбридж выглядывала в окно, и перед ее глазами мелькали кипарисы, оливковые рощи, небольшие группы домов песочного цвета, которые словно бы поблескивали в полуденном мареве жары. Она старалась лишний раз своей болтовней не отвлекать Селестрию от книги, потому что у той не хватало терпения на разговоры. Но когда они отправились пообедать в вагон-ресторан, Уэйни принялась без умолку болтать, напоминая собаку, которую спустили с поводка.
– Мне хотелось бы посмотреть на мир, – сказала она, поглаживая пальцами свое обручальное кольцо, которое все еще носила. – Но гусь вбежал в церковь в день моего замужества, поэтому с самого начала я точно знала, что на роду мне написано стать хранительницей домашнего очага, а не прожить жизнь, полную приключений.
– Гусь?
– Гусь. Он прямо-таки материализовался из воздуха и стоял, раскачиваясь на своих лапах. Видишь ли, то был знак. Я точно это знала, так как всегда понимала тайные послания, стоящие за появлением каждой птицы, и то, что случилось, не было простым совпадением. Мой муж Алфи считал мой дар придурью, но он так никогда и не предложил мне куда-нибудь поехать. Он даже в какой-то степени воспользовался моей склонностью к суевериям. Не заметь я тогда гуся, мы бы, возможно, прожили более интересную жизнь, – с тоской вздохнула она.
– Думаю, ты глупая старая гусыня, Уэйни, если веришь в такие небылицы.
– Когда ты станешь взрослее, то поймешь, что я имею в виду. Мир постоянно посылает нам какие-то знаки, только нужно знать, где их искать.
– Я не позволю предрассудкам руководить своей жизнью.
– Конечно, нет, милая, у тебя есть своя голова на плечах.
– Я не уверена, что в восторге от путешествия, Уэйни. Я уже так привыкла к этому поезду, что не хочу пересаживаться на другой.
Уэйни не согласилась с ней.
– Это же будет вагон первого класса, милочка. Я могла бы ехать первым классом хоть целую неделю, и мне бы это совершенно не наскучило.
Селестрия могла с уверенностью сказать, что такая городская девушка, как она, находясь на пороге своего замужества, уже посмотрела в мире все, что хотела посмотреть. Причем сделала вывод, что нет ничего лучше на земле, чем Нью-Йорк и Лондон. Ее мать несколько раз брала ее собой в Париж, и они со скучающим видом ходили по Лувру. Как-то вернувшись из поездки домой, Селестрия вообще усомнилась, согласится ли она еще когда-нибудь поехать дальше Корнуолла. Путешествие же, в которое она отправилась сейчас, должно было стать для нее приключением и поиском истины. После того как она жестоко отомстит человеку, виновному в смерти ее отца, она снова вернется в Лондон к праздной жизни, а Эйдан до конца дней будет должным образом о ней заботиться. Она думала об Эйдане со все возрастающим чувством сомнения. Что-то упорно смущало ее в этой ситуации. Селестрия снова подумала о том, что любовь – не основная цель. Она могла бы найти любовника на стороне, если захочется. Главное, что Эйдан любит ее. Чем больше она думала об этом, тем меньше верила своим рассуждениям. Она взяла вилку и поковырялась в макаронах с таким видом, как будто ей предложили блюдо из садовых червяков.
Когда солнце склонилось к закату, поезд, скрипя на рельсах, остановился. Усталые Уэйни и Селестрия сошли на маленькую платформу. Теперь им осталось преодолеть по проселочной дороге всего лишь несколько миль, отделяющих их от конечного пункта столь утомительного путешествия. Они радостно вдохнули воздух, наполненный запахом сосны, и понемногу стали приходить в себя. После монотонного грохота колес тишина действовала успокаивающе, а легкий бриз, подувший с моря, стал настоящим чудом, ниспосланным свыше и принесшим их телам долгожданную прохладу, которой так недоставало в купе. Селестрия потянулась, любуясь симпатичной голубой пташкой, которая с интересом следила за ними с верхушки рожкового дерева. Вот какой цвет подошел бы для ее кардигана!
Их внимание привлек невысокий коренастый мужчина в берете и жилете, который направился к ним уверенной походкой. Он поприветствовал их на итальянском языке, так очаровательно при этом улыбаясь, что миссис Уэйнбридж снова лишилась дара речи. Сияющие голубые глаза скрывали его преклонный возраст. Они сверкали, как турмалины в сплаве горной породы, и солнечный свет отражался в них искорками одновременно искреннего и веселого задора.
– Я от госпожи Гансии, хозяйки монастыря Санта Мария дель Маре, – сказал он голосом мягким и легким, как мука.
– Я не говорю на вашем языке, – ответила Селестрия на ломаном итальянском, прибегая также к своему французскому, который когда-то учила, и делая ударение на последнем слоге каждого слова. Мужчина усмехнулся и энергично закивал головой.
– Меня зовут Нуззо, – представился он, приложив руку к груди и так старательно выговаривая свое имя, будто перед ним стояла пара тугих на ухо людей.
– Привет, Нуззо, – весело сказала Селестрия. – Я мисс Монтегю, а это миссис Уэйнбридж.
Нуззо неодобрительно нахмурил брови, чем-то напоминающие перышки птиц. Он мельком взглянул на молчаливую миссис Уэйнбридж, и вдруг выражение его глаз сменилось сочувствием. От усталости лицо пожилой женщины приобрело сероватый оттенок. Он что-то быстро произнес на непонятном языке, затем наклонился, чтобы поднять их ручную кладь. У миссис Уэйнбридж из вещей был лишь один маленький чемоданчик, Селестрия же взяла с собой три темно-синих чемодана на колесиках, облепленных наклейками. Нуззо сделал три ходки, и ни разу его не покинуло веселое расположение духа.
Селестрия очень удивилась, узнав, что они будут ехать в повозке, запряженной лошадью. Это выносливое животное терпеливо стояло под лучами вечернего солнца, то и дело встряхивая головой и тщетно пытаясь избавиться от назойливых мух, жужжащих над ним. Сложив вещи в кучу на заднее сиденье, он жестом пригласил дам подняться в коляску. Миссис Уэйнбридж такое средство передвижения оставило равнодушной – оно было знакомо ей с детства. Она оперлась на руку мужчины, помешкав минуту перед тем, как сделать первый шаг, – ведь уставшие ноги могли и не послушаться. Нуззо подбадривал ее словами, смысла которых она совершенно не поняла, но его голос звучал так мягко и убедительно, а улыбка настолько располагала к себе, что Уэйни вся зарделась и живо вскочила внутрь. Селестрия была в ужасе. Перед ней стояло жалкое подобие дедушкиного шикарного красного «бентли». И как будто в ответ на ее заносчивые мысли, лошадь вдруг подняла хвост и выпустила вонючие газы.
– О боже! – воскликнула Селестрия, испытывая невероятное отвращение. – Я ведь исколесила пол-Италии не для того, чтобы увидеть это! Худшего места на планете, наверное, не сыскать, Уэйни, – сказала она, размахивая перед носом рукой.
– А мне кажется, что здесь очень красиво, – возразила миссис Уэйнбридж. – И если это нельзя назвать раем на земле, то что тогда можно? – Нуззо взял поводья, и лошадь медленно тронулась с места, ступая по пыльной дороге. – Я в жизни не видела ничего более прекрасного! – Уэйни смотрела на широкую сутулую спину кучера, управлявшего повозкой. Его белые рукава были закатаны, так что видны были сильные загорелые руки, а из-под берета выглядывали пучки тронутых сединой волос. Присутствие этого мужчины вдруг вызвало у нее удивительный прилив радости.
Продолжая свой путь по побережью, они молча созерцали открывшийся их взору дикий засушливый район Апулии. Он даже отдаленно не напоминал зеленые холмы, покрытые буйной растительностью, так хорошо знакомые им по открыткам с окрестностями Тосканы. Перед ними лежала относительно ровная местность, усеянная белыми камнями, где паслись стада овец, основным кормом которых была трава да листья диких каперсовых кустов. Осыпающиеся каменные стены, делившие эту землю на участки, напомнили Селестрии Корнуолл, однако запахи чабреца и розмарина, слившиеся воедино, казались более экзотическими. Внизу отвесные меловые скалы уходили в сверкающее бирюзовое море, берега которого распростерлись на многие километры до Албании. На их вершинах стояли древние наблюдательные башни-исполины, когда-то предупреждавшие жителей о вторжении неприятеля, а сейчас превратившиеся в бесполезные, всеми покинутые развалины. Они проезжали по маленьким деревням с домами из песчаника, имевшими ровные крыши и железные балконы, где бродячие собаки рыскали по вымощенным крупной галькой улицам, украшенным выстроившимися в ряд тенистыми соснами и вишневыми деревьями. Старухи в черных одеждах стояли в дверях, а пожилые мужчины в беретах до вечера, пока тени не становились длиннее в лучах уходящего за горизонт солнца, просиживали на скамейках в деревенских сквериках, выпуская сигаретный дым, а вместе с ним и все старые печали. Серые оливковые рощи росли на высушенной жарой, непригодной для возделывания земле, по которой свободно бродили козы, и здесь же играли дети, не обращая внимания на призывы матерей возвращаться домой и ложиться спать.
Обе женщины были утомлены столь длительным переездом, но в то же время их переполняли радостные чувства. При виде незнакомой местности Селестрия начала сомневаться, правильно ли она сделала, что приехала сюда. Наверняка было бы разумнее смириться со смертью отца и продолжать жить дальше. Ее былая решимость постепенно исчезла, и настроение упало. Сейчас Селестрии казалось, что следует немедленно вернуться в Лондон, пока еще не поздно. Нуззо ни слова не говорил по-английски, а ее знания итальянского сводились всего лишь к нескольким фразам. Она почему-то наивно полагала, что все иностранцы знают английский язык, и теперь ей стало от этого неловко. А вдруг этот Салазар тоже не бельмеса не понимает по-английски? Как же в таком случае ей удастся вытянуть из него какую-нибудь информацию? Но тут же она успокоила себя, подумав, что в монастыре наверняка найдется человек, который согласится стать их переводчиком. Миссис Уэйнбридж каким-то образом передались сомнения Селестрии, и она также почувствовала себя не в своей тарелке. Женщина посмотрела на могучие плечи возницы, который уверенно вел лошадь домой, и ее тотчас снова охватил прилив бодрости.
Наконец они прибыли в маленький городок Марелатт. Их встретила целая стая дворняг, бегающих по двору в поисках остатков еды и радостно виляющих тонкими хвостами.
– Это собаки синьоры Фредерики Гансии, – сказал Нуззо, кивнув головой.
«Ага, – подумала Селестрия, вспомнив о письме, найденном в бумагах, которые отец собирался сжечь, – без сомнения, это та самая Фредди». Телега съехала с дороги и остановилась возле обыкновенного, ничем не примечательного строения из песчаника, вплотную примыкающего к симпатичной церкви с высокими дубовыми дверями, над которыми находилось витражное окно в виде арки. Вверху, на ее розовой черепичной крыше, гордо высилась колокольня квадратной формы, звон которой регулярно возвещал о начале службы. Нуззо церемонно ступил на землю, делая вид, что направляется к широким дверям, за которыми были еще одни двери, только меньшего размера.
– А вот и монастырь Санта Мария дель Маре! – затаив дыхание, воскликнул он.
Миссис Уэйнбридж неподвижно сидела в повозке, не зная, как с нее слезть. Нуззо протянул ей руку, и, когда она оперлась на нее, их глаза моментально встретились. Его оживленное настроение было настолько ярким и заразительным, что сердце женщины затрепетало, а на зардевшемся лице засияла улыбка.
– Пожалуйста, госпожа, – добродушно произнес итальянец. Уэйни ступила на сухую пыльную землю, радуясь, что снова чувствует твердую почву под ногами, которые сейчас немного болели.
– Спасибо, – ответила она как можно сдержаннее.
– Не за что, госпожа, – сказал он, с минуту задержав на ней свой нежный взгляд.
Селестрия спустилась вниз самостоятельно; она была настолько погружена в свои мысли, что вряд ли заметила, как Нуззо и миссис Уэйнбридж обменялись друг с другом кокетливыми взглядами. Она уверенно зашагала по направлению к дому, позвонила в дверь и застыла в ожидании. Какое-то время внутри не было слышно ни звука. Затем раздалось шарканье чьих-то ног, звук отпирающихся замков, и наконец в небольшом дверном проеме появилось широкое красивое лицо Фредерики Гансии. Селестрия с облегчением вздохнула, тотчас поняв, что эта женщина никак не могла быть любовницей ее отца из-за своего преклонного возраста.
Фредерика Гансия взглянула добрыми глазами цвета виски на бледное лицо девушки и улыбнулась, обнажив зубы удивительно неправильной формы.
– Добро пожаловать, мисс Монтегю. Входите же поскорей, вы, должно быть, очень устали. – Ее английский был безупречен, разве что чувствовался совсем небольшой иностранный акцент. Она бросила взгляд на миссис Уэйнбридж, которая нерешительно топталась на месте за спиной Селестрии, прижимая свою сумочку к груди. – Вам понравилось столь долгое путешествие? Ведь мы находимся на солидном расстоянии от Англии.
Уэйни несколько растерялась оттого, что женщина обратилась именно к ней, и поспешно закивала головой. Фредерика поблагодарила Нуззо, Уэйни напоследок еще раз украдкой посмотрела ему вслед, а он тряхнул поводьями и продолжил свой путь в город.
– Надеюсь, ему удалось хоть как-то объясниться с вами, – извиняющимся тоном произнесла Фредерика, не переставая махать ему рукой. – Нуззо парень что надо, но он ни слова не знает по-английски. Я бы отправила своего мужа Гайтано, но он сегодня вечером должен быть в Бриндизи.
Селестрия и миссис Уэйнбридж, последовав за хозяйкой, вошли во внутренний двор, вымощенный крупной галькой и окруженный со всех четырех сторон монастырскими стенами. Он был залит светом десятков церковных свечей, которые в сумерках горели ярким пламенем, освещая темно-красное ограждение. Под арками виднелись сваленные в кучу пухлые разноцветные подушки, вышитые золотой нитью, которая переливалась всеми цветами радуги. Несколько кошек внимательно следили за ними, не сводя своих ярких, похожих на серебряные монеты глаз. На потускневшем небе уже появилась первая мерцающая звезда, а в небольшом оконном проеме в стене сонно ворковал нежный серый голубь. Увидев птицу, миссис Уэйнбридж даже открыла от изумления рот, ведь та являлась символом любви. Она мельком взглянула на Селестрию. Женщина нисколько не сомневалась, что ей уж точно не суждено в кого-либо влюбиться в ее-то возрасте, и собиралась произнести свои мысли вслух, как вдруг передумала, почувствовав невероятную слабость. К тому же молодая спутница не стала бы ее сейчас слушать. Селестрия с неподдельным интересом рассматривала все, что ее окружало, буквально онемев от вида этого сказочного места, наполненного столь удивительным волшебством. Все вокруг будто ожило в завораживающем мерцании пламени свечей, и, казалось, какая-то тайна повисла в воздухе, насыщенном запахом лилий.
Несмотря на сильную усталость, Селестрия чувствовала невероятный душевный подъем, сердце подобрело, наполнившись чем-то совершенно незнакомым и невероятно сладостным. Она сразу же поняла, почему ее отец любил бывать здесь, – этот уголок очень напоминал семейный очаг.
– Добро пожаловать в Конвенто[2]2
Конвенто (итал.) – монастырь.
[Закрыть]. Я очень рада, что вы решили остановиться именно у нас. Монти – большой друг нашей семьи. – Селестрия с недоумением посмотрела на Фредерику, понимая, что та ничего не слышала о его смерти. Какое-то мгновение она колебалась, не зная, что сказать, и обдумывая, как лучше преподнести печальную новость. Она мельком взглянула на миссис Уэйнбридж. Ее глаза и щеки запали от переутомления, и Селестрия поняла, что эта женщина вряд ли ей чем-то поможет. Лицо Фредерики вдруг помрачнело.
– В чем дело? – спросила она, сжав пальцами кулон с изображением Девы Марии, висевший на ее большой груди.
– Мой отец умер, – сказала Селестрия.
Фредерика впилась в нее взглядом.
– Я просто не знаю, что сказать, – прошептала она. Женщина вздохнула, глубокая морщина пролегла меж бровей, а кожа под глазами вся сморщилась. Она еще долго не сводила глаз с Селестрии, изо всех стараясь понять то, что сейчас услышала. Наконец она положила руку на плечо девушки, и ее голос, когда она все-таки решилась заговорить, стал чуть слышным и немного сиплым. – Я очень сожалею, что Монти не стало, и это не только ваша невосполнимая утрата, но и моя тоже. Входите внутрь, вам обоим необходимо что-нибудь выпить и хорошенько поесть. Вы, должно быть, сильно устали.
Фредерика провела их через двор к маленькой двери, ведущей в узкий коридор, выходивший на огород. Там большими группами стояли огромные терракотовые горшки с базиликом и шалфеем, а еще очень уютно себя чувствовало молодое семейство лоснящихся черных котов. Селестрия подняла глаза в небо и затаила дыхание при виде огромной луны, которую кто-то словно подвесил на расстоянии всего нескольких ярдов от того места, где она сейчас стояла, – казалось, что можно дотянуться рукой до светящегося шара на темнеющем небе. Она никогда раньше не видела такой яркой и невероятно огромной луны, как та, которую ей посчастливилось созерцать той ночью над Марелаттом. Без лишних слов Фредерика открыла дверь в кухню. Там в воздухе витал аромат молотого кофе. Вдоль одной стены висели грубые деревянные дощечки для нарезки хлеба, очень отличающиеся друг от друга, а противоположную украшал ряд черных половников. Длинная полка над раковиной и буфетом буквально прогибалась под тяжестью забавных горшочков и кувшинов самых разнообразных размеров и цветов, которые можно приобрести разве что на марокканском базаре. И Селестрия очень скоро поняла, осмотревшись в доме, что Фредерика Гансия была страстным коллекционером. Если та вдруг загоралась желанием купить какую-нибудь вещь, от которой любой бы на ее месте отказался, то покупала целую партию. Чего только не было среди ее приобретений: кофейники, доски для нарезки хлеба, предметы африканского искусства; все они закупались в больших количествах, и затем хозяйка заботливо расставляла и развешивала их в доме. Каждая комната имела свой неповторимый стиль и была краше предыдущей. Фредерика обладала уникальным чувством цвета и ощущала своеобразие отдельно взятой вещи, придавая каждой из комнат, которые, по сути, были когда-то просто кельями монахов, необыкновенную теплоту и живость. На противоположной стороне кухни находилась дверь, ведущая в сад, который заканчивался апельсиновой рощицей.
– Вы ничего не имеете против бокала вина или, может, хотите кофе? – спросила она. Ее золотистые глаза были усталыми и взволнованными. – Луиджи на вечер оставил немного горячего супа и ветчины. Мы сами печем хлеб, он очень вкусный.
Миссис Уэйнбридж предоставила выбор Селестрии, надеясь, что та попросит чаю.
– Пожалуйста, нам обоим по стаканчику вина, госпожа Гансия, – ответила Селестрия, и миссис Уэйнбридж сникла. Ее муж Алфи пил как сапожник, она же всегда знала свою норму – не более одного стакана хереса в конце трудового дня. После приема спиртного она становилась словоохотливой, что не приветствовалось на Верхней Белграв-стрит, где царила атмосфера благоразумия, да и Алфи дома очень ценил тишину. С тех пор как Уэйни овдовела, она ни разу не позволила себе выпить, боясь, как бы снова не начать трещать без умолку, не зная потом, как остановиться. Но сейчас она так переутомилась, что уже не обращала на это внимания.
– Пожалуйста, называйте меня, как все, – Фредди. Когда ко мне обращаются «госпожа», я начинаю чувствовать свой возраст.
Селестрия не понимала, почему эта женщина не хотела посмотреть правде в глаза, – ведь она действительно была старой, ей, должно быть, давно перевалило за шестьдесят. Налив вина, хозяйка провела их через столовую, которую украшали огромные чаши, доверху наполненные свежими гранатами и грушами, в комнату с низким сводчатым потолком. Вокруг камина, который в это время года никогда не растапливался, стояли грязные потертые диваны и кресла. Круглый стол, рассчитанный примерно на восемь человек, сейчас был сервирован к ужину на двоих. У Селестрии потекли слюнки при виде ветчины и свежеиспеченного хлеба. Они сели за стол и пригубили вина. Миссис Уэйнбридж почувствовала, что ее настроение заметно поднялось. «В жизни не пробовала ничего более приятного на вкус», – подумала она, сделав очередной глоток. Фредерика присоединилась к ним и тоже налила себе вина. Она отпила глоток и какое-то время пыталась немного успокоиться, затем с серьезным выражением лица обратилась к Селестрии.
– Мне ужасно жаль, что ваш отец умер. На самом деле для меня это огромнейшее потрясение. Я так сильно привязалась к нему. Он был мне почти родственником. Вряд ли вы это сможете понять. Я даже не знаю, как объяснить… – Она тяжело вздохнула, и ее глаза заблестели при спокойном свете свечи. – Могу я узнать, как это произошло?
– Он утонул в океане. Это был несчастный случай. – Селестрии стало так стыдно, что она не посмела взглянуть на миссис Уэйнбридж. Она жадно отпила глоток вина и утешилась при мысли о том, что ее ложь ведь была очень близкой к правде.
– Какой ужас! Вы, должно быть, обезумели от горя! – Старая женщина с чувством дотронулась до руки молодой девушки. – Что подтолкнуло вас приехать именно сюда?
– Потому что отец очень любил это место. И я хотела бы проникнуться, как мой отец, теми же чувствами к этому уголку. Я сбежала подальше из Англии, чтобы побыть немного в одиночестве. Это лето стало самым трудным в моей жизни.
Взгляд Фредерики смягчился, и она с грустью улыбнулась.
– Мне так приятно, что вы выбрали именно Апулию. Ваш отец был влюблен в это место. Он наведывался к нам при любой возможности.
– Он приезжал сюда по делам?
Фредерика засмеялась.
– Ничего подобного, милочка. Он приезжал с той же целью, что и вы, – чтобы скрыться от суеты мира.
Миссис Уэйнбридж в настоящий момент получала огромное удовольствие от ощущения сытости в желудке и легкости в голове, поэтому совершенно не замечала, насколько Селестрия завралась. Кроме того, она понимала, что о факте самоубийства не стоит кричать на каждом углу.
– Он был занятым человеком, – произнесла миссис Уэйнбридж, и при звуке ее голоса Селестрия слегка вздрогнула: ведь та не произнесла и слова с тех пор, как они приехали.
– Извините, нас не представили друг другу, – сказала Фредерика миссис Уэйнбридж, протягивая ей руку. – Печальное известие заставило меня позабыть о правилах хорошего тона.
– Это миссис Уэйнбридж, – произнесла Селестрия, продолжая жевать хлеб и ветчину. – Она работает в нашей семье уже бог знает сколько лет. Как долго, Уэйни?
– Уже больше сорока лет. Я давно потеряла счет годам. Видите ли, я еще девочкой начала служить у бабушки Селестрии и относилась к мистеру Монтегю как к родному сыну. У меня никогда не было детей, видно, так мне на роду написано. Однажды я случайно увидела мертвую малиновку в гнезде, и это явилось дурным предзнаменованием, потому что этот знак – к бесплодию. Мой Алфи посчитал меня сумасшедшей, но я не ошиблась. Разве это не вытекает одно из другого? Что еще может предвещать мертвая птица, да и вообще любая другая живность, коли на то пошло? Хотя я никогда не задумывалась, что означают мертвые животные, я хорошо разбираюсь только в птицах. – Селестрия с ужасом смотрела на Уэйни. После того как они покинули город Спонгано, она почти не произнесла ни слова, а сейчас и не думала замолкать.
– Мама не позволила бы мне разъезжать в одиночестве, вот и пришлось бедной старенькой Уэйни присоединиться ко мне. Она никогда не выезжала дальше Лондона! – произнесла она, надеясь как-то прервать этот нескончаемый монолог своей спутницы.
– Приятно с вами познакомиться, миссис Уэйнбридж, – сказала Фредерика. Лицо Уэйни озарилось блаженной улыбкой, хотя было видно, что перед глазами у нее все немного плыло. Она была явно довольна, что приехала сюда.
Пока они ели, в гостиную вбежала свора собак, которые в момент их приезда рыскали по двору в поисках пищи. Фредерика нежно поприветствовала их.
– А вот и мои четвероногие друзья: Помпея, Фьяметта, Примо, Цирус и Майялино. Я нашла Помпею первой, а спустя какое-то время последовали и другие. У меня постоянно пополняющееся семейство.
– А вы здесь с мужем живете одни? – спросила Селестрия, наблюдая, как женщина наклонилась, чтобы похлопать своих питомцев по спинам. Все они были дворнягами, однако несмотря ни на что Фредерика их, казалось, искренне любила.
– У нас была дочка, которая жила вместе с нами, но она умерла три года назад. Ее похоронили в мавзолее, который мы построили специально для нее через дорогу от Конвенто. А наш зять Хэмиш по-прежнему живет у нас. – Лицо женщины вдруг омрачилось тенью. – Знаете ли, мне ведь тоже очень знакома печальная правда смерти. – Она потянулась к Селестрии и взяла ее за руку. – Я понимаю всю горечь вашей утраты, так как мне приходится жить со своей. – От нахлынувших чувств ее голос стал едва слышен. Она сглотнула, убрала руку и какое-то время смотрела в стакан с вином, пока наконец не пришла в себя. Помпея уткнулась ей носом в руку, и она подняла ее, чтобы дать собаке возможность удобно примоститься. Та, тяжело вздохнув, положила свою морду Фредерике на колени.
– Да, потерять ребенка – это намного ужаснее, чем лишиться отца. Папе хоть удалось немного насладиться радостями жизни, – сказала Селестрия, откладывая в сторону свою ложку для супа.
– Нельзя прекратить жить, хотя временами, Господь знает, это было бы легче, – сказала Фредерика, потирая большим и указательным пальцами свой серебряный кулон с изображением Девы Марии.
– А у вас есть другие дети?
– Сын, который работает в Милане, и еще одна дочка. Она живет со своим мужем и детьми в Венеции. Наталия была самой младшенькой. И потом, у меня хватает гостей, некоторые из них, как и ваш отец, тоже становятся частью моей семьи. – Она снова потупила взор, задержав его на вышитых цветах скатерти.
Селестрия рассматривала Фредерику. Это была красивая, прекрасно сложенная женщина с нежной светлой кожей, на которой было еще совсем немного морщин. Ее длинные седые волосы были неаккуратно собраны сзади в густой узел. Она не пользовалась косметикой, а из бижутерии носила лишь блестящие желтые бусы, кулон со святой девой Марией да пару больших золотых сережек на крупных мочках ушей. На ней были оливково-зеленые слаксы, удобные туфли на плоской подошве и длинный кардиган того же цвета, доходящий ей почти до колен. Селестрия считала, что все итальянки должны быть очень смуглыми, с пышной гривой волос, как у Софи Лорен. Фредерика совершенно не подходила под это описание.
После окончания трапезы женщина провела их в комнаты. Они снова прошли через двор и поднялись по широкой каменной лестнице, ведущей в спальни. Имеющий неправильную форму коридор повторял очертания монастырского здания, огибая три его стены. Пол был устлан богатыми персидскими коврами, на которых высились неустойчивые пирамиды из книг, а в нише напротив окна стоял небольшой рояль.
– Хэмиш отлично играет, – произнесла она. – Хотя правильнее было бы сказать: когда-то играл. Он не притрагивался к инструменту уже довольно давно, но если вам все-таки доведется его послушать, у вас захватит дух. – Проходя мимо стопок книг, она чуть слышно произнесла: – Они уже мешают ходить. Слава богу, мой муж Гайтано решил переоборудовать башню в нашем саду под библиотеку. Эти книги образуют вот такие шаткие конструкции по всему монастырю. Книги – его страсть. Он по-настоящему счастлив только тогда, когда окружает себя книгами. Для него они как домашние питомцы, которым нужны поглаживания, ласка и полноценный уход. – Она открыла небольшую деревянную дверь, ведущую в изысканно обставленную спальню. – Это ваша комната, Селестрия. Ваш отец всегда останавливался здесь.
