Текст книги "Найти тебя"
Автор книги: Санта Монтефиоре
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)
Глава 13
Сюжет усложнялся, обрастая все новыми и новыми фактами. Селестрия никогда не слышала о графине Валонье, но, возможно, это как раз и была та самая Джитта, с которой ее отец разговаривал по телефону.
Селестрия окликнула таксиста и через тридцать минут уже стояла на ступеньках, ведущих в Венгерский клуб. В здании царил полумрак, так как освещение было тусклым, потолки уходили ввысь, а темный деревянный пол был выложен широкими гладкими досками. Старая лестница круто устремлялась вверх, заканчиваясь пролетом, где на стене висело огромное позолоченное зеркало. Воздух казался тяжелым от кисловатого запаха застоявшихся цветов. Внизу никого не было, но с верхнего этажа доносились чьи-то приглушенные голоса. Она стала подниматься по лестнице, судорожно сжимая в руках свою сумочку и страшась неизвестности.
Наверху были две громадные комнаты, разделенные пролетом, где две старушки в шляпах и перчатках сидели на малиновом бархатном диване, полушепотом разговаривая друг с другом и энергично качая головами, явно демонстрируя свое негодование. Увидев Селестрию, они перестали судачить и стали осторожно наблюдать за ней из-под шляп. Не обращая на них внимания, Селестрия проследовала в первую комнату, где небольшая группа людей сидела за столиками, попивая кофе и горячительные напитки, куря практически в полной темноте. Атмосфера была мрачной, как будто их печаль трансформировалась в серый туман, который висел над ними и не желал подниматься выше.
Большинство людей были пожилыми и очень элегантно одетыми. Шляпы некоторых леди украшали перья, а на их плечи, несмотря на теплую погоду, были наброшены меховые накидки. На шеях женщин красовались жемчуга и бриллиантовые броши, ярко блестевшие в тусклом свете. Несколько джентльменов в шляпах и строгих костюмах сидели за столом, играя в карты и горько усмехаясь, хотя при других обстоятельствах они посмеялись бы от души. В углу, возле стойки трое музыкантов исполняли цыганские мелодии под аккомпанемент скрипки и гитары. Почтенная пара медленно танцевала в полутемной комнате. Некоторые из посетителей говорили на венгерском языке, другие – на английском, произнося слова скорбным, почти трагическим тоном, но их разговоры сводились приблизительно к одному: «Революция… они предали свою страну… храбрецы положили свои жизни… а мы уже немощные, и единственное, о чем мы могли бы мечтать, так это умереть в родном краю…» Селестрия понимала, что находится в центре всеобщего внимания, особенно со стороны женщин, чье неприязненное отношение к ней проявлялось так же сильно, как и их страдание. И это было вполне объяснимо: она являлась в их глазах чужой, незваной гостьей. Решив, что все-таки благоразумнее подойти к мужчинам, она быстрыми шагами направилась к столику, за которым четыре чудаковатых старичка играли в карты. Селестрия напустила на себя уверенный вид, хотя это было далеко от истины.
– Извините, – приторным голосом произнесла она. – Я кое-кого ищу. – Один из мужчин изумленно поднял свои густые брови, пушистые и рыжие, как лисий хвост, и кивнул. Селестрия продолжала. – Графиню Валонью, – объявила она. При упоминании этого имени все четверо мгновенно обменялись хитрыми взглядами. Человек с лисьими бровями пожал плечами, продолжая покуривать трубку.
– Графиня не появлялась здесь уже неделю, – ответил он.
– А вы случайно не знаете, где я могу ее найти? – Она выдавила из себя застенчивую улыбку.
– А кто ее спрашивает?
– Меня зовут Селестрия Монтегю.
– Граф Бадрасси, – представился мужчина, протягивая руку. Он даже не улыбнулся. – Ты не хотела бы присесть и составить компанию старику?
– Благодарю, но я не собираюсь здесь оставаться, – вежливо ответила она, не желая его обидеть. – Я по очень срочному делу. – Граф Бадрасси обратился к своим товарищам на венгерском языке, и они все вдруг рассмеялись, явно на ее счет. Она почувствовала, что ее планы начинают рушиться, и тут ей в голову пришла неожиданная мысль.
– Это касается ее семьи, – вдруг произнесла она. – У меня очень плохие новости.
Неожиданно их лица стали серьезными: они прекрасно знали значение этих слов, которые могли ассоциироваться лишь с наихудшими предположениями. Граф Бадрасси завел беседу с соседом, не вынимая трубки изо рта, и, взяв колоду карт, ясно дал ей понять, что их разговор окончен.
– Она живет в Уэймуте. Я не помню номер дома, но ты узнаешь его, как только увидишь. – Она поняла, что это был максимум информации, которую она могла здесь получить.
Выйдя наконец из помещения, она с облегчением снова вдохнула теплый лондонский воздух, оставив подозрительных пожилых людей и дальше прозябать в бездействии. До района уэймутских конюшен можно было добраться на такси. Маленькая улица, вымощенная булыжником, с домами, облицованными красноватой плиткой, с окон которых свисали симпатичные горшочки для растений, была вся залита теплыми лучами полуденного солнца. Белый пушистый кот спал на подоконнике, во сне чуть подергивая хвостом: вероятно, ему снилась миска молока или жирная мышь; молодая женщина грохотала коляской по камням, направляясь к главной дороге. Граф Бадрасси сказал, что она узнает дом, как только увидит его. Как жаль, что она не задала ему наводящих вопросов, так как она не знала, что искать. Спрашивать было не у кого: молодая женщина с коляской была уже очень далеко от нее, а кот едва ли мог ей чем-нибудь помочь.
Она решила прогуляться по улице и заглянуть в каждое окно. Возможно, графиня прикрепила венгерский флаг к столбу возле своей двери, хотя Селестрия вряд ли бы узнала его. Она какое-то время шла, пока ее внимание не привлек последний дом по левой стороне. Он был такого же размера, как и все остальные. Но его главное отличие состояло в том, что возле него раскинулся куст вьющейся глицинии, ветки которой, устремляясь ввысь, полностью покрывали фасад своими сочными зелеными листьями. Окон поэтому почти не было видно, а редкие промежутки среди зарослей буйной растительности заполняли стайки птиц, которые облюбовали это место для своего постоянного проживания и выведения потомства, что явно приветствовалось, так как кое-где висели деревянные домики, прикрепленные к веткам и щедро наполненные зерном. Снаружи все выглядело очень симпатично, а вот внутри, как показалось Селестрии, могла легко возникнуть боязнь замкнутого пространства.
Она минуту стояла в тени, тщательно обдумывая, что следует сказать при встрече с графиней. Но до того, как Селестрия успела собраться с мыслями, дверь открылась и из нее выскочила экстравагантно одетая блондинка, разозленная до крайности.
– Ты что, собираешься украсть моих птиц? – прошипела она. Ее голос был низким, как у мужчины, и говорила она с сильным акцентом. Она скривилась, и макияж, который она толстым слоем наложила на лицо, казалось, вот-вот даст трещину, как сухая глина. Взгляд Селестрии упал на ее декольте. Из него бесстыдно выглядывала огромная грудь, едва помещавшаяся в голубое платье, такое тесное, что женщина с трудом могла дышать.
– Нет, конечно же, нет, – возразила Селестрия, отпрянув в ужасе.
Женщина фыркнула.
– Хотелось бы на это надеяться. Здесь живут редкие виды. Я их кормлю, поэтому они принадлежат мне. Понятно?
– Я приношу свои извинения, графиня. Меня зовут Селестрия Монтегю. – Она вдруг вспомнила, как мама учила ее никогда не отвечать на грубость тем же, чтобы не доставлять своему противнику удовольствия. Сейчас это сработало: графиня какое-то время молчала.
– Входи-ка, – наконец произнесла она и скрылась в темном маленьком доме. Селестрия последовала за женщиной, чувствуя тянущийся за ней кислый запах алкоголя вперемешку с приторным ароматом мускуса.
Дом был завален вещами, напоминая пышно украшенный будуар. На диване, ниспадая складками, лежали шелковые покрывала, в основном бледно-зеленых и розовых оттенков, а пурпурные бархатные шторы внизу были присобраны кружевами и выглядели как искусно сделанный театральный занавес. Пол украшали персидские ковры, и на каждом шагу попадались горшочки с цветами, стоявшие на кружевных салфетках. Селестрия заметила початую бутылку джина на круглом обеденном столе и отсутствие рюмки. Запах алкоголя был настолько резким, что, казалось, женщина вместе с потом выделяет пары джина, тщетно пытаясь заглушить его вонь мускусом. Селестрия, которая отличалась прекрасным обонянием и тонким пищеварением, вдруг почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Она вздохнула с облегчением, когда графиня закурила сигарету, и запахи в воздухе смешались с табаком.
– Садись, – предложила графиня, плюхаясь сама на мягкий стул, стоящий напротив пустого камина. – Твой отец прислал тебя? – И, еще не дождавшись ответа, она с трудом встала на ноги и оперлась на камин, заваленный фарфоровыми статуэтками. – Или это была твоя мать? – Она вульгарно хмыкнула.
– Он умер, – ответила Селестрия, пытаясь понять, каковы были отношения между этой неприятной особой и ее отцом. В одном она не сомневалась – они не были любовниками. Отец никогда бы не пал так низко. Графиня неожиданно повернулась, ее блеклые глаза наполнились тоской.
– Умер? – Она от неожиданности открыла рот. Казалось, женщина была не в состоянии его снова закрыть. – Нет, этого не может быть. Ты меня обманываешь.
– К сожалению, нет, – ответила Селестрия, открывая сумочку, чтобы найти свои сигареты. Чем скорее ей удастся уйти отсюда, тем лучше. Она поднесла сигарету к губам и щелкнула зажигалкой. – Он погиб, плавая на лодке в Корнуолле на прошлой неделе, – добавила она, выпуская клубы дыма в отвратительно пахнущий воздух.
Пытаясь что-то вспомнить, графиня стала быстро вращать зрачками.
– Я говорила с ним на прошлой неделе, – резко возразила она. – Он был жив и здоров.
– Ну да, ведь вы же говорили с ним перед его смертью.
Казалось, графине было трудно вспомнить, что она делала сегодня утром, а что уж говорить о событиях недельной давности. Вдруг на ее лице появилась торжествующая улыбка.
– Ты не помешаешь мне видеться с ним. Знаешь ли, запретная любовь еще желаннее.
Селестрия раздраженно вздохнула. «О боже, – устало подумала она, – еще одна женщина, потерявшая голову от любви к моему отцу».
– Мне совсем не интересно, какие чувства вы испытываете к моему отцу. Меня это просто не волнует. На самом деле, графиня Валонья, я не из тех, кто хотел бы помешать вам с ним встречаться. Он совершил самоубийство, если вы действительно хотите знать. Он бросил нас всех.
Графиня Валонья какое-то время хранила молчание. Она смотрела в одну точку, обуреваемая печальными мыслями. А у Селестрии появилась минутка, чтобы обдумать следующий шаг. Пока графиня сидела, находясь в состоянии полного транса, Селестрия спокойно покуривала на диване, наблюдая за ней. Лицо графини расслабилось и обмякло, словно мокрая глина. Ее полные губы обвисли, увлекая за собой и подбородок, темные корни волос начали явственно проступать, и от этого их цвет еще больше стал напоминать цвет меди. Сейчас она казалась маленькой и несчастной. Наконец она повернулась и посмотрела на Селестрию вызывающим взглядом.
– И ты пришла рассказать мне об этом?
– Да, – сказала Селестрия. – И проследить, куда ушли деньги, которые вы посылали для него в Италию.
При упоминании о деньгах плечи графини стали неподвижными.
– Не знаю, о чем ты говоришь. – Теперь она выглядела подозрительной, как будто это была ловушка и мистер Монтегю просто проверял ее на верность.
– А к чему это скрывать? Ведь вы же папина секретарша, не так ли?
Графиня оскорбилась.
– Секретарша? – Она сдержала приступ смеха. – Ты думаешь, что я, графиня Валонья, была простой секретаршей? – Теперь уже Селестрии стало неловко.
– Вы каждую неделю приходили в банк, – сказала она, пытаясь настоять на своем.
– Да, я работала с твоим отцом, но никогда не числилась его секретаршей. Я была ему жизненно необходима. Ничего бы у него не получилось, если бы не мое участие. Внешность может быть обманчивой, ты наверняка об этом знаешь, не правда ли? Для благовоспитанной девушки ты очень груба.
– Чем же вы занимались?
«У отца не было работы в течение последних двух лет», – подумала Селестрия, еще больше сбитая с толку.
– Если отец никогда не обсуждал с тобой дела, то я-то уж точно не должна просвещать тебя в этом вопросе. Раз он отправил деньги за границу, значит, на то была веская причина. И если ты надеешься получить эти деньги обратно, то… – Она пожала плечами. – Пусть Господь поможет тебе, это не входит в мои обязанности.
Графиня поднялась. Она слегка пошатывалась, но ей удалось удержать равновесие, схватившись за камин. Она бросила окурок на решетку и неуверенной походкой направилась к обеденному столу, дрожащими руками взяла бутылку джина и пригубила ее.
– Я редко выпиваю, – злобно произнесла она, сделав большой глоток. – Я любила Монти. Это любовь, которую ты, возможно, не поймешь, так как слишком юна и избалована. Если бы тебе пришлось пройти через то, что я прошла, когда смерть преследует тебя по пятам, то ты поняла бы, что любовь является единственной вещью, которая останется с тобой после смерти. – Она снова жадно приложилась к бутылке и громко причмокнула.
Селестрия с отвращением наблюдала за женщиной. Она ненавидела этот звук больше всего на свете. Он напомнил ей о тете Антилопе, которая чавкала как свинья, когда что-то ела или пила.
– Я бы все сделала для твоего отца. – Ее голова тряслась, как у куклы. Она ухватилась за спинку стула, чтобы не потерять равновесие. – Все. Но разве ты можешь понять? Держу пари, что ты даже как следует не знала своего отца. Ха, так же, впрочем, как и твоя мать. Монти был для нее незнакомцем. Я понимала его лучше, чем все вы, вместе взятые. Тебе это ясно? Чем все вы, вместе взятые. – Ее язык вдруг стал заплетаться. Селестрия с ужасом наблюдала, как графиня пошла к лестнице, держась за бок и морщась от боли. – Если смерть заберет и меня тоже, мы соединимся на небесах. – Она поставила ногу на первую ступеньку, споткнулась и с грохотом упала.
Селестрия на какое-то мгновение оцепенела, не зная, что делать. Графиня лежала, крайне неудобно распластавшись на полу, кроме того, и поза ее была не совсем пристойной. Девушка знала, что нужно позвонить и позвать на помощь, но она сохраняла необыкновенную трезвость ума. Селестрия подошла к женщине и пощупала ее пульс. Она была жива, но находилась без сознания. И вместо того чтобы броситься спасать графиню, Селестрия стала обдумывать, какую выгоду из сложившейся ситуации она может получить для себя. Она принялась обыскивать дом и на этот раз отлично понимала, чего хочет.
Она начала с верхних комнат. Селестрия действовала очень быстро, потому что не знала, как скоро женщина придет в себя. Открыв дверь в ванную комнату, она ужаснулась, увидев там дохлую белку. Окно было открыто нараспашку. Стараясь не обращать внимания на мертвого зверька, она жадно вдохнула глоток воздуха. Она не понимала, как кто-то может вот так жить, но больше всего ее ставил в тупик вопрос: что могло быть общего у папы с этой женщиной?
В спальне не было ничего интересного, кроме бутылочки с морфием, спрятанной за ночным горшком, хранящимся в шкафчике возле кровати. Теперь стало ясно, почему графиня вдруг захотела подняться наверх. Селестрия поспешила вниз по лестнице и начала рыться в бумагах, лежащих на крышке пианино. Она мельком взглянула на графиню, которая несколько раз вздрогнула. Ее лицо сейчас было мертвенно-бледным. Девушка понимала, что жизнь в ней едва теплится. Раздираемая одновременно чувством сострадания и желанием во что бы то ни стало достичь цели, Селестрия продолжала поспешно исследовать бумаги, надеясь, что графиня пробудет без сознания до того момента, как она найдет то, что ищет.
– Я сейчас позвоню в «скорую помощь», обещаю, – сказала она, хотя прекрасно знала, что графиня ее не слышит.
Наконец она наткнулась на корешки чеков, адресованных Ф. Дж. Б. Салазару из Апулии, расположенной на юго-востоке Италии. Апулия – что-то знакомое… И тут она припомнила странное письмо от некой Фредди, жившей в Италии. Здесь же лежали счета из частных медицинских кабинетов, расположенных на Харли-стрит. Большинство из них – за морфий, другие – за препараты, названия которых были ей совершенно незнакомы, все они были оплачены Салазаром. Нашлись также бланки перечислений денег из того же места. Какая же, черт подери, существует связь между ее отцом, Салазаром, графиней и Фредди?
Она свернула бумаги и засунула их в свою сумочку. Графиня лежала не шевелясь. Селестрия сняла телефонную трубку и набрала 999. Она дала необходимую информацию, назвав приблизительный адрес и свое имя, сочиненное на ходу, и покинула дом, даже не удостоверившись, жива или мертва эта женщина.
В семь часов раздался звонок в дверь. У Селестрии хватило времени только на то, чтобы искупаться и переодеться, но не для того, чтобы как следует поразмышлять над своими сегодняшними находками. Она даже не вынула счета и прочие бумаги из сумочки, оставив их на потом, когда у нее появится свободная минута, чтобы просмотреть их снова и подумать, что они могут означать. Она ни разу не вспомнила о несчастной графине, чья печальная роль в жизни ее отца все еще не была до конца выяснена и требовала существенных разъяснений. Когда Селестрия прижалась щекой к лицу Эйдана и вдохнула стойкий аромат его крема для бритья, она позволила себе наконец отвлечься от всех проблем.
– Так приятно тебя видеть, Эйдан, – сказала она, когда он поцеловал ее.
– Я скучал по тебе, дорогая, – ответил он, и что-то внутри нее перевернулось, так как его слова, которые он прошептал ей на ушко, напомнили ей об их сладостной случайной встрече в консерватории. Если кому и было под силу помочь ей забыть ужас прошедшей недели, так это Эйдану.
– Я зарезервировал столик в маленьком очаровательном ресторанчике на Пимлико Грин, – произнес он. – Там уютно и тихо. Я подумал, что тебе бы не понравилось шумное место, наводненное людьми.
– Мне бы не хотелось сегодня вечером вдруг встретить кого-нибудь из своих знакомых, – сказала она, беря его под руку и позволив ему провести ее по лестнице к машине. – Я еще не готова.
– Конечно, дорогая, ты не готова. Я так счастлив, что ты здесь и я могу позаботиться о тебе. Боже мой, мне было просто невыносимо думать, что ты вынуждена отсиживаться в этом проклятом Корнуолле. – Когда они подошли к его блестящему зеленому «остину хили», он открыл перед ней дверь, медленно окинув ее с головы до ног взглядом, полным восхищения. – Я, кажется, не сказал тебе, как прекрасно ты выглядишь сегодня вечером. – Его голос был серьезным и честным. Селестрия благодарно ему улыбнулась. Впервые в жизни она чувствовала себя неуверенно, как будто отец забрал всю ее самоуверенность на дно океана.
Ресторан был действительно уютным. Столики стояли на маленьком участке, по форме напоминающем квадрат, возле цветочного магазина, все еще открытого в столь поздний час. Аромат, исходящий от лилий и роз, смешивался с приятным лондонским воздухом, благодаря чему в атмосфере города появилось что-то иностранное.
– Это мог бы быть Париж, – весело сказал Эйдан, в то время как официант выдвигал для Селестрии стул.
– На столе даже красная роза, – добавила Селестрия, вынув ее из маленькой стеклянной вазы и поднеся к носу. – Позор, это та разновидность роз, которая не пахнет.
Эйдан положил свои локти на стол, а подбородок подпер руками. Его голубые глаза с зеленым отливом сияли, когда он нежно смотрел на нее.
– Я бы хотел забрать тебя в Париж, – сказал он.
Она улыбнулась и склонила голову к плечу.
– Возможно, я буду не против, – ответила она.
– После пары бокалов вина слово «возможно» становится словом «да», – сказал он, щелкнув пальцами, чтобы подозвать официанта. – Бутылочку «Сансерре», – заказал он, даже не взглянув в карту вин. Когда официант удалился, Эйдан взял Селестрию за руку, держа ее над столом. – Нам не обязательно говорить о твоем отце, если ты сама этого не захочешь.
– В последние дни я только и делала, что говорила о нем. У меня от всего этого уже голова идет кругом.
– Могу себе представить. И самое неприятное в этой ситуации – неопределенность, ведь тело все еще не нашли, не так ли?
– И не найдут.
– Мне очень нравился твой отец. Он был из тех людей, которых просто невозможно не любить.
– Вот почему все это кажется неправдоподобным. Папа никогда не покончил бы жизнь самоубийством. Я лично думаю, что его убили.
Глаза Эйдана расширились.
– Убили? – повторил он. – Но кто?
Селестрия покачала головой.
– Не знаю. Но я начинаю многое узнавать о своем отце, чего раньше не знала. – Она снова покачала головой. – Я пока не хочу распространяться об этом. Я еще не знаю, что со всем этим делать.
– Тогда давай выпьем и поговорим о чем-нибудь другом, – предложил он. – Хочешь, я расскажу тебе о бедах других людей?
Селестрия ухмыльнулась и убрала свою руку.
– Это звучит как интересное развлечение.
– О, этот секрет касается наших приятелей лондонцев. В него с трудом можно было бы поверить, если бы не мой совершенно надежный источник. – Официант налил немного вина в бокал Эйдана. Тот слегка взболтал его, поднес к носу и затем сделал большой глоток. – Отличный вкус, – произнес он. – То, что нужно!
Потом Эйдан рассказал Селестрии обо всех скандальных происшествиях, которые ему были известны, после чего решил сделать передышку. Молодые люди откинули головы и засмеялись, и Селестрия забыла о том, что случилось с отцом, и о страшной записке из бутылки. Вино было таким легким, что она даже не замечала, сколько выпила, и очень скоро ее голова закружилась, а на душе стало так хорошо, что теперь ее больше ничто не интересовало.
Эйдан был красивым, обаятельным и лощеным, с рыжеватыми волосами и спокойными глазами цвета корнуоллских водоемов. Он был высокого роста, с широкими мужественными плечами и крепкими ногами, которые он накачал, бегая взад-вперед по полю для игры в регби, когда еще жил в Итоне. Эйдана обожала его мать, и женщины баловали его всю жизнь. Он знал, как расположить к себе даму любого возраста, и друзья считали, что он будет идеальным зятем. Селестрия находила его самоуверенность очень милой. Что-то сжималось в ее груди и теплело в низу живота, когда он смотрел на нее. Как будто он занимался с ней любовью взглядом. Она вспомнила его прикосновения, то, какими они были откровенными и греховными, потянулась к его руке и слегка сжала ее.
– Сегодняшний вечер – это как раз то, что мне было необходимо, – чуть слышно произнесла она охрипшим от волнения голосом.
– Это всего лишь начало, – сказал он, отвечая на пожатие ее руки. – Смотри, еще светло. Ты не пойдешь домой, пока не закончится ночь.
Его глаза стали серьезными. Он неотрывно смотрел на ее полуоткрытые губы, которые не решались больше произнести ни звука в предчувствии того, что должно было произойти между ними. Селестрия ощутила, что румянец заливает ее щеки при мысли о неизбежности первого интимного опыта, и опустила глаза, не в силах вынести пристального мужского взгляда.
– Я хочу забрать тебя к себе домой. Думаю, что сегодня оставаться одной тебе совершенно ни к чему.
– Тогда тебе придется не отпускать меня как минимум неделю, – засмеялась она, сплетая свои пальцы с его пальцами через стол. – Мама не вернется до следующего вторника.
– Я был бы счастлив оставаться с тобой неделю, две и даже весь остаток… – Он не закончил фразу, выражение его лица вдруг стало очень серьезным. – Я готов быть с тобой столько, сколько ты мне позволишь, – произнес он, и улыбка на его лице выразила то, что он не решился произнести.
Он оплатил ужин, и они поехали к нему домой в западную часть Лондона, в фешенебельный район Челси. Солнце спряталось за крышами домов, а небо стало какого-то расплывчато-розового цвета. Воздух был сырым и вязким, но оставался теплым, без единого намека на ветерок. На улицах стояла тишина, нарушаемая лишь воркованием упитанных голубей, которые с шумом опускались на землю, чтобы склевать крошки хлеба, разбросанные на тротуаре. Люди уехали в отпуска, а школы были закрыты на летние каникулы. Лондон был похож на призрачный город: даже из отеля «Ритц», не испытывающего недостатка в посетителях, сейчас не доносилось ни звука – не устраивали ни вечеринок, ни трапез, ни званых ужинов, и это тишина опять окунула Селестрию в пучину мрачных мыслей о жизни. По дороге девушка смотрела в окно и размышляла о том, станет ли ее жизнь такой же, как прежде. И вдруг неожиданная мысль пронеслась в ее сознании: а хочет ли она этого? Она явственно представила себе вереницу легкомысленных дней, которая ждет ее впереди: вечеринки, помолвка, замужество, рождение детей и снова вечеринки. Она отогнала от себя эти мысли с надвигающимся чувством разочарования. «Это все вино, – размышляла она, ощущая, как теплый ветерок поглаживает ее волосы, а Эйдан в это время уже въезжал на Кадоган-сквер. – Хотя я не слишком много выпила!»
Квартира Эйдана была огромной, с высокими потолками и изящными французскими дверями, ведущими на балкон, с которого открывался вид на площадь. Селестрия наблюдала, как угасает дневной свет и наступают сумерки.
– Какая прекрасная ночь! – сказала она, глядя, как розовое небо бледнеет и постепенно становится серым. Эйдан подошел к ней сзади и обнял.
– Разве она может соперничать с тобой? – прошептал он, запечатлев на ее шее нежный поцелуй. Селестрия повернулась к нему, и ее глаза вдруг наполнились грустью.
– Поцелуй меня, Эйдан. Целуй меня так, чтобы я поскорее забыла обо всем, кроме тебя.
Эйдан обхватил ее лицо руками и жадно припал к ее устам. Она закрыла глаза и с наслаждением вдыхала аромат его тела; все ненужные мысли наконец покинули ее. Поцелуй был неторопливым и ласковым, она чувствовала его теплое дыхание на своей коже. Он держал девушку в своих объятьях и крепко прижимал к себе, желая, чтобы она чувствовала себя в надежных руках. Понимая, что на балконе они находятся в поле зрения случайных прохожих, прогуливающихся по дороге, Эйдан увлек ее в комнату. Потом они легли на коричневый вельветовый диван, и их тела сплелись в страстном порыве. Селестрия нисколько не сопротивлялась, когда его рука поползла под ее платье и стала ласкать то место, где заканчиваются чулки. Она поняла сейчас, насколько ей не пара был Рафферти, с Эйданом все было естественней, а еще она чувствовала, что он ей необходим. С человеком, который был сейчас рядом, она не желала думать об отце или глубоко копаться в собственных чувствах потери и заброшенности. Она хотела впитывать его любовь, как губка, ту любовь, которую он так отчаянно стремился подарить ей.
– Я хочу заняться с тобой любовью, – прошептал он. – Давай поженимся, Селестрия, милая. Позволь мне заботиться о тебе, – настойчиво просил Эйдан. – Скажи, что ты будешь моей всегда.
– Да, Эйдан, – сказала она в ответ голосом, охрипшим от страстного желания, позволяя судьбе нести ее, как пустую ракушку во время прилива. Казалось, она уже забыла об отце, пропавших тысячах долларов и графине Валонье. Сейчас не было ничего важнее Эйдана и его широких щедрых объятий. «Он позаботится обо мне, – думала она, изрядно захмелев от выпитого вина, когда он стоял перед ней обнаженный. – И я никогда снова не останусь одна».
