Текст книги "Барышня ищет разгадки (СИ)"

Автор книги: Салма Кальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Не слышала. Наверное, просто не успела услышать. Могу порасспрашивать Варфоломея завтра – уж наверное он в курсе, о чём болтают в Иннокентьевском. А потом уже мы, может быть, поймём, имеют они отношение к другому нашему делу или же нет.

– Верно, – кивнул он с улыбкой. – Вы правы… Ольга Дмитриевна.

Секундная заминка перед моим именем… я уловила её. Забыл, как меня зовут? Пусть вспоминает, вариантов у нас нет.

– Значит, идёмте, Михаил Севостьянович.

– Следуйте за мной, – кивнул он.

И вновь мне показалось, что сначала хотел предложить мне руку, но – передумал.

Мы вынырнули в мир на улице, возле церкви, и в домике отца Павла светились окошки. Соколовский стукнул в дверь, тихо переговорил со здешним батюшкой, и быстро откланялся.

– Предупредил, что мы собираемся сделать. И что если возникнут сложности – позовём его на подмогу, но это не обязательно.

– Он маг, да? Мне так показалось вчера.

– Верно показалось. Он здешний уроженец. Дослужился в армии до поручика, получил ранение на японской войне, ходит на двух ногах только потому, что умелые целители собирали. Вернулся в родной посёлок, пожил с полгодика, подумал – и отправился принимать сан.

Забавно. Маг-священник. В моём домашнем мире такого, наверное, не могло бы быть. А здесь – пожалуйте.

Мы добрели по узенькой тропке меж сугробами до входа на погост.

– Знаете, куда идти? – спросил Соколовский.

– Нет, – покачала я головой.

– Не беда, сейчас поймём. Говорите, крестик закопали? Значит, можно поймать отголоски молитв и ритуала.

И он словно принюхался… и нашёл. Пошёл вперёд, я следом. Шёл-шёл, свернул к могучим соснам.

– Вот здесь, – кивнул.

Я глянула – и впрямь, тут рыли снег. Видимо, сегодня.

– Знаете, что делать? – спросил он меня.

– Да, случалось дважды.

– Замечательно. Делаем вместе. Откройтесь – ну, насколько сможете. И зовите тоже. Вдруг у нас получится звучать в унисон? – усмехнулся он чему-то.

Я кивнула, сбросила варежки, повисшие на верёвочке, и приготовила руки. Он начал – и я подхватила.

Мне доводилось выполнять какие-то магические действия вместе с кем-то, и я знала и умела. С Афанасием Александровичем было… надежно. Он ведёт, я следую за ним. С Аркадием Петровичем – как-то так же. С Авениром, пожалуй, больше и чаще всего – там это было как спор, кто кого. Кто сильнее и кто точнее исполнит. И с однокурсниками тоже.

А сейчас я поняла, о чём говорил Соколовский – что можно и в унисон. Мы определённо звучали в унисон – это вообще можно так назвать. Вместе и на равных. Зов наш плескался в морозную ночь, и Петруха не смог не ответить. И казалось мне, что он изумлён весьма.

– Говори, – разрешил Соколовский.

– А вы чего пришли? Я же всё сказал! И крестик мне вернули, хорошо стало. Ещё чуть – и я б уже не услыхал, далеко б ушёл. И не смог вернуться.

– Сейчас уйдёшь, – кивнул Соколовский. – Тебя больше не держит ничего, выходит?

– Ничего, – подтвердил тот.

– Вот и славно. Тогда скажи нам вот что: те, кто увёл тебя, кто они и откуда?

– Нездешние, – покачал тот головой. – Поели да ушли, дальше, других дураков искать.

Вот как, значит.

– Просто ушли, и больше никого не тронули?

– Нет, вот-те крест.

– А Ванька Рябой? – встряла я, так звали того местного дурачка, свидетельство о страшной смерти которого мы с Зиминым нашли в здешних бумагах.

– А, вона чо вам надо! Но это не они, это вовсе не наши, не с этой стороны. Это среди ваших кто-то, богом клянусь!

Мы с Соколовским переглянулись. Верить? Да вроде бы в таком деле не обманывают?

– Благодарим тебя, – кивнул он Петрухе. – Ступай, куда положено, и царствие тебе небесное.

– Благодарствую, господа хорошие, – кивнул тот и пропал.

– Вот видите, Ми… хаил Севостьянович, – я очень не сразу поняла, что тоже запнулась на имени. – Это кто-то живой.

– Живых-то ещё поболее будет, чем нежити, – он натянул засунутые за пояс шубы перчатки. – Так и есть, живые. Или живой. А у вас славно придумано – варежки на верёвочке. Не потеряются.

– Это… в моём детстве так делали.

– Мудро делали, – он, всё же, протянул мне руку, и мы одним шагом оказались в моей гостиной. – Отцу Павлу я сам завтра скажу, что и как, пускай тоже смотрит в оба. А сейчас – спать?

– Спать, – согласилась я.

– Вот и славно. Встретимся утром у Болотникова.

Он улыбнулся – и исчез в тенях. А я сбросила свою полевую одежду и тоже улеглась спать – и пусть утро будет вечера мудренее.

15. Совещание в верхах

15. Совещание в верхах

Утром всё уже шло по накатанной – стук в дверь, голос Надежды, прохлада в комнате, согреть воду и дальше. Заплести волосы «дракончиком» и уложить косицу в аккуратный узел. Сегодня я облачилась «в приличное», потому что – совещание у высокого начальства. Блузка, юбка, жакет. Ботиночки – те самые, домашние. На улицу не пойду, пусть даже и не зовут. А если совсем приспичит кому – ну, значит, метнусь домой и оденусь.

Надежда оглядела меня, во взгляде я прочитала восхищение. Эх, не восхищайся, тебе потом за то восхищение от Лукерьи прилетит.

Я прямо так и шагнула в магическую управу – сразу в приёмную к Болотникову. Поздоровалась с секретарём, тот кивнул, оглядел меня и кивнул ещё раз. А чего меня оглядывать, я ж не в штанах сегодня, я всё понимаю.

В кабинете за столом уже сидели сам Матвей Миронович и Соколовский. И ещё один человек, которого я раньше не видела, несомненный маг.

– Доброе утро всем, – поздоровалась я.

– И вам, Ольга Дмитриевна, проходите, – Болотников благосклонно кивнул, а Соколовский подставил мне стул рядом с собой.

Мне представили неизвестного – и это оказался Дмитрий Львович Черемисин, ещё один чиновник из аппарата губернатора. Лет тридцати, смотрит с любопытством, не такой лощёный, как Соколовский, но – и бородка с усами аккуратно подстрижены, и пуговицы серебряные, и часы в руке вертит непростые какие-то.

– Дмитрий Львович у нас здесь уже десять с лишком лет, знает наши тонкости и людей наших тоже знает, – отрекомендовал его Болотников. – Что же, где наш герой и орёл? Одного только его и недостаёт.

– Так, может, уже с утра где-то геройствует? – усмехнулся Черемисин.

Кажется, господин Пантелеев не снискал себе в магической управе всенародной любви. Что ж, сам виноват.

Лёгкие шаги, пара слов секретарю – и предмет нашего разговора появился на пороге.

– Желаю здравствовать, – кивнул он нам всем.

– Вот теперь все в сборе, – отметил Болотников и прикрыл кабинет от подслушивания. – Итак, господа, у нас происходит некая неприятность, пока ещё она не стала всеобщим достоянием и не привела к панике и безобразиям, но может так случиться. Поэтому наша задача – быстро и безболезненно задачку решить. И мне хочется верить, что глава сыскной службы, плюс чиновник, учитывающий всех приезжих, и два некроманта способны найти ответ на вопрос – кто ж убивает людей, да так, что ни капли крови в них не остаётся, и следов убийства тоже нет. Да ещё и запрещает им отвечать на вопросы некромантов.

Постановка задачи удивила только Черемисина – значит, с ним просто пока не обсуждали. А остальные принялись отчитываться.

Начал Пантелеев – и оказалось, что его люди успели опросить довольно много если не очевидцев, то почти очевидцев и может быть свидетелей. И некоторые впрямь видели, но не поняли, что именно. Якобы некая аморфная тень охватила того самого нищего Игнатку, обняла сзади, будто что-то шептала в ухо, и – нашептала.

– Правда, я должен честно сказать, – добавил Пантелеев в финале доклада, – что не верю ни в какие тени. Человек это был, попомните моё слово. Мало ли, вдруг у того человека артефакт, искажающий восприятие? Или просто тот, кто смотрел, пил в тот день более, чем следует пить осмотрительному человеку?

Вот, значит, откуда была сплетня о смерти, настигающей сзади в морозную ночь, которую принёс нам из булочной Василий. Значит, и вправду кто-то это делает, и Соколовский прав – нужно понять, для чего. Почему именно так.

– Какие артефакты могут так исказить восприятие? – Болотников упёрся тяжёлым взглядом в Пантелеева.

– Артефакты со смертной силой, – мягко встрял Соколовский. – Или просто кто-то вынырнул с той стороны, и… не знаю, например, укусил. И был таков обратно.

– Некромантов у нас, как известно, всего лишь двое, – зыркнул Пантелеев на нас обоих. – И ни один из них не смог назвать причину смерти. И допросить тоже не смогли.

– Жаль, что не смогли, как так-то? – Черемисин посмотрел на нас обоих почти ласково. – Ладно дама, но вы-то, господин Соколовский?

– А вы пока ещё не знаете, что и на старуху бывает проруха? – улыбнулся Соколовский, да так, что кто поумнее бы уже сбежал. – Вот, скажем, видели ли вы среди прибывших в наш славный город каких-либо неучтённых магов? Которые могут запечатать уста покойничку?

– Я сам не знаю, как это сделать, – тут же дёрнулся Черемисин.

– Вы-то ладно, а вдруг кого половчее к нам принесло? – не сдавался Соколовский, и смотрел при том так, как умеют смотреть только некроманты, когда не вдруг поймёшь, что за жуть на тебя таращится.

– Да никого особенного, – тот потупился было, но потом поднял голову. – И за какой срок?

– Вот, начал думать, Митька, молодец, можешь же, когда хочешь, – кивнул Болотников. – Скажи-ка, смертушка, когда у нас начались странные эти упокойнички?

– Первые случаи в начале декабря, – тут же отозвался Соколовский. – И все – по железной дороге, от неё не отступали.

– Исключая собственно Сибирск, – сощурился Пантелеев. – Железная дорога на противоположном от нас берегу.

– Что значит – нашему герою река не преграда, – подытожил Соколовский. – Но передвигается он поездом. Пассажирским или товарным.

– Попрошу сведений через жандармерию – сопоставим, что там за поезда приходили в дни, когда находили жертв, – сказал Пантелеев, ни на кого не глядя.

– И то хорошо. Что ещё знаем? – продолжал Болотников.

– Что это или маг, или у него в подручных маг, – скривился Пантелеев. – Проверить всех магов города?

– Где людей-то найдёте? – усмехнулся Черемисин.

– У вас попрошу, – не спустил тот. – Это дело надо решать, по голове не погладят, если выйдет за пределы губернии.

– А точно знаем, что не вышло? – быстро спросил Болотников.

– Так вот уточнить бы, хотя бы у коллег в Енисейске, – Соколовский снова улыбнулся.

– Уточню, не было ли чего, приватно, по своим каналам, – сказал, подумав, Болотников. – Итак, что ясно? Что беда пришла, что она у нас тут не просто пришла, а поселилась, что перемещается по железке, и людей, значит, ловит на улицах, а иногда и в дома заходит. Нужно найти, ясно? Чем скорее, тем лучше. И ещё – почему такая смерть? Для чего это? Что нужно убийце? Почему не просто убить, а обескровить и запретить рассказывать?

– Второе понятно – чтобы не поймали, – тут же ответил Пантелеев.

– Предположим, – кивнул Болотников. – Значит – для чего нужно убить именно так? Что он хочет получить? Зачем кровь и почему нет следов на теле?

– А если это и впрямь сказочная тварь? – сощурился Черемисин.

– Все сказки имеют под собой что-то, Дмитрий Львович, – заметил Соколовский. – Не с потолка же их берут. А копни – и накопаешь что-то жизненное.

– Вот и копайте, – кивнул тот. – И если это всё, то я прошу дозволения отбыть – исполнять порученное. Искать магов и проверять приезжих.

– Ступай, – согласился Болотников. – Семён Игнатьевич, вас тоже не задерживаю. А знающихся со смертью прошу остаться, побеседуем.

Мы с Соколовским переглянулись – значит, побеседуем.

Болотников выпустил из-под запирающего заклятья остальных, а на нас с Соколовским взглянул пристально и сурово.

– Ну что, а теперь – что сам думаешь, говори.

Соколовский едва заметно усмехнулся.

– Так вот не придумал пока ничего. Даже полмысли не шевельнулось. Не припомню, чтобы где-то была описана такая смерть.

– Есть, кого спросить? Только, сам понимаешь, чтобы далеко не пошло, а то не сносить нам всем головы.

– Понимаю. Спрошу, у разумных и знающих. Вдруг и вправду что подскажут.

– Два дня тебе. Сегодня спросить, завтра пусть поищут и расскажут.

– Хорош мечтать, а ну как не расскажут? – видимо, Соколовский будет усмехаться даже там и тогда, где не останется просто больше ничего.

– Сам будешь думать тогда, – проворчал Болотников. – Сам понимаешь, если у меня тут незнамо кто сожрёт половину губернии, а я, понимаешь, ни сном, ни духом, то плохо придётся всем, кто у меня тут служит. Сначала губернатор голову снимет, а потом и в министерстве – ну, там уже догрызут, что останется.

– Может быть, мне придётся метнуться дня на два-три самому, не теряй, – раздумчиво сказал Соколовский.

– У тебя теперь сотрудница есть, если что – она за тебя, – усмехнулся Болотников. – Как, справляется?

– Вполне, – кивнул Соколовский.

– Говорите, Ольга Дмитриевна. Что молчали, то похвально, нечего болтать с этими двумя. А теперь слушаю вас. Как вам служба, что приметили, что удивило, что заставило задуматься?

– Хорошая служба, – кивнула я. – Посмотрела на две больницы, на тех, кто там что делает, и как. И немного другого тоже зацепила.

Я рассказала о больничных буднях и об истории с Петрухой из Иннокентьевского.

– Правду говорят – некромант везде нежить найдёт, – снова усмехнулся Болотников. – И что же, ушёл, и с концами?

– Михаил Севостьянович сам проверил вчера. Ушёл. И собутыльнички его тоже ушли и у нас не задержались, а то ведь и ещё кто-нибудь с ними бы выпил, и с тем же исходом.

– Так хоть бывает, чтобы ушли и не вернулись? – не поверил Болотников.

– Бывает, – пожал плечами Соколовский. – Мы ж не знаем, кем они при жизни были. Увы, не повстречались, а то упокоили бы и их тоже.

– А вот скажите, Матвей Миронович, – начала я.

Оба уставились на меня.

– Слушаю, – кивнул Болотников.

– Когда я только появилась в Сибирске год с лишним назад, то меня едва не услали в Афанасьевский завод, потому что у меня украли документы, и я не могла устроиться ни на какую работу без рекомендаций. И объясняли это распоряжением губернатора. Из чего я заключила, что бездомных и прочих подобных просто нет, потому что их всех давным-давно отправили в тот завод. Однако же у нас тут нет-нет, да промелькнёт жертва из бездомных и безработных, и никакой господин Носов из Иннокентьевского той жертве был не указ. Как так?

– А вот так, – Болотников взглянул на меня пристально и остро. – Такое распоряжение в самом деле существует, правда, девиц обычно не касается, тем более – девиц образованных.

– Это значит, господин Носов превысил свои полномочия? – нужно же уточнить.

– Возможно. Но он далеко…

– И на него никто не жалуется, как я понимаю, – киваю, вздыхаю. – Может быть, господину Носову сказать, чтоб обратил внимание на реально бездомных и прочих непонятных, которые незнамо на что живут и не пойми чем занимаются? Пока всех таких зимой на улице не съели?

– Может быть, и сказать, – не стал спорить Болотников. – Но я сомневаюсь, что он теперь станет предлагать вам подобное.

– Уже посмотрел и проникся, как я понимаю, – рассмеялся Соколовский. – Там тёща Зимина такой шум подняла, когда Ольга Дмитриевна с покойным Петрухой беседовала – все собрались, от Носова до отца Павла. Теперь Ольгу Дмитриевну там весьма уважают.

– И это хорошо, что уважают, – кивнул Болотников. – И как раз об этом имею ещё один вопрос к уважаемой Ольге Дмитриевне.

– Да? – я вся внимание.

– Что там у вас с Лукерьей приключилось, что вы взялись новое жильё искать?

Вот это сейчас было неожиданно.

– Я? Новое жилье? Искать? – ну Лукерья, ну учудила!

– А разве нет? – уточнил Болотников.

– Я бы может и взялась, потому что не всегда хочется смотреть на её недовольное лицо, да и холодно у неё. Если бы господин Соколовский меня не спас, я бы уже совсем замёрзла. Я тут, понимаете ли, даже договорилась, чтобы понимающий человек мою комнату посмотрел и подсказал, как утеплить, потому что всё необходимое уже сделали, но оказалось недостаточно. Но если госпожа Лукерья настолько не желает меня видеть в своём доме, то я тоже не собираюсь её обременять.

– Чего это она? – встрепенулся Соколовский. – Сдаётся мне, Ольга Дмитриевна не обременяет её нисколько, она дома только спит и иногда обедает, не так всё это и сложно. А я уеду – на неё повалятся мои обычные дела, и вовсе времени не останется.

– Мне самому это внезапно сделалось интересно, – поднялся Болотников. – Настолько интересно, что я даже готов расспросить саму Лукерью. Она не сама мне это сказала, а Федота своего отправила, с ним передала. Потому, что не хотела врать мне в глаза, не иначе.

– Я тоже послушаю, – Соколовский поднялся разом с Болотниковым, и мне показалось, что от него летят серебристые искры. – Мало того, что Ольга Дмитриевна живёт в холоде и терпит нападки этой особы, я сам вчера был тому свидетелем, так эта особа ещё и чем-то недовольна? Видимо, мне придётся сначала найти для Ольги Дмитриевны другое жильё, а потом уже отправляться выяснять наш животрепещущий вопрос.

– Не пугай её, смертушка, пуганая она, – вздохнул Болотников.

– Зачем пугать? Просто избавить Ольгу Дмитриевну от её общества, да и пускай себе дальше живёт. Идёмте, Ольга Дмитриевна. Поспрашиваем, что ей не так, да и пусть её.

– Ты так спросишь, что не ответить не выйдет, – покачал головой Болотников. – А вдруг там такое, что лучше не копаться и не знать?

– Меня, как ты понимаешь, не испугаешь. В чём только копаться не приходится.

Что, он готов сразиться за моё благополучие с Лукерьей? А Болотникову не понравилось, что его взялись обманывать? Ну-ну, давайте поглядим, в чём там дело.

Болотников открыл портал, шагнул сам, а следом за ним я, и потом уже Соколовский.

– Лушка, коза драная, дома ли? – громко и грозно спросил большой человек.

16. Случай в Тельме

16. Случай в Тельме

Мы выгрузились в моей гостиной, миг спустя в комнату заглянула Надежда… громко ойкнула и бросилась бежать.

– Тёть Луш, тут по вашу душу пришли! – донеслось до нас.

Лукерья появилась мгновенно – вся какая-то взъерошенная, как ворона, глаза совсем запали, в чём, что называется, душа держится. Увидела Болотникова, рот разинула, правда, тут же закрыла и поклонилась. Молча и в пояс. Разогнула спину и смотрит – прямо, открыто, без тени сомнения.

– Говори, как есть, Лукерья, чего на Ольгу Дмитриевну волочёшь? – спросил Болотников.

Спросил спокойно, но она снова съёжилась под его взглядом.

– Не волоку. Но ваше высокородие ей получше нашего дом найдёт.

– Это несомненно, но зачем обманываешь? Что она успела тебе сделать? Отвечай давай, нечего запираться! Как врать, так со всем уважением, а как за свои слова ответ держать, так молчишь?

– Отчего же, и скажу, – Лукерья снова выпрямилась. – Мало того, что с мертвяками знается, так ещё и ночами шастает, и разговоры разговаривает с кем-то за дверью, не пойми, с кем, вроде и нет никого, а вроде и есть. Мне оно зачем? Хватило уже! Деньги обратно хоть все отдам, не нужны мне они, сама проживу, без всякого мертвецкого отродья!

О как. Как всё запущено, сказала бы тётя Галя. Я взглянула на Соколовского, и прямо изумилась, как он мрачно смотрел на Лукерью чуть сбоку, из-за могучего плеча Болотникова.

– Сама-то кто? – ласково спросил Болотников. – Не отродье, но внучка? Забыла, как едва не камнями из деревни погнали? Теперь смотришь, кого бы тоже куда прогнать?

– А чего она? Куда-то шастает, и не в дверь, как люди, а…

– А как я?

– У вашего высокородия волшебный камень есть.

– Считай, что у неё тоже. И у господина Соколовского. Вот они и приходят, когда хотят и куда им нужно. А сейчас им нужно по делам службы, обоим, а они, понимаешь, твои откровения слушают.

– Да какая там служба, – буркнула Лукерья тихо, но Болотников услышал.

– А такая, самая что ни на есть настоящая. Ты мне скажешь, отчего люди умирают? Ты скажешь, сам человек концы отдал, али помог кто? Ты возвращенца прогонишь, если на порог явится? А другую какую нежить? Или дверь распахнёшь пошире, чтобы не только тебя забрали, а ещё и девчонку твою, и Федота?

Лукерья, кажется, и сейчас бы нашлась с ответом, но тут в двери застучали, в сенях принялись обтаптывать снег с валенок, а потом к нам заглянул господин Курочкин собственной персоной, о котором я уже и вовсе успела позабыть.

– Доброго здоровьица хозяевам, и прочим обитателям сего жилища! – он снял шапку и не чинясь, поклонился. – Ну что, Ольга Дмитриевна, добрался я до тебя, готов присмотреться к дому-то твоему. Или не твоему, но чей он тут, а живёшь-то всё одно ты.

Лукерья снова, как говорили у меня дома, потеряла челюсть. Подобрала, и уставилась теперь уже на Варфоломея Аверьяныча.

– Так, а это у нас кто, – изумился Болотников, – и по какому поводу прибыл?

– А это, Матвей Миронович, господин Курочкин, плотник из Иннокентьевского, и прибыл он осмотреть мои комнаты да подсказать, как их можно утеплить, чтоб зубами не стучать, – сказала я. – Никто ж не знал, что я уже, оказывается, новую квартиру ищу, – и глянуть на Лукерью поехиднее.

Курочкин воззрился на меня с изумлением, а Болотников принялся выяснять, что вообще меж нами такое. И ещё раз услышал историю про захаживавшего к плотнику покойного Петруху.

– Если бы не Ольга Дмитриевна, я бы, ей-богу, не выдержал в какой-нибудь день, не защитился и поддался, и ушёл бы с ним, тут бы и конец мне. А он, холера такая, дальше бы ходил, и ещё б кого-нибудь увёл, приятелей али собутыльников. А теперь ушёл, да хорошо ушёл, не вернётся больше. Вот я и обещал ответную услугу оказать, взглянуть на дом и покумекать, что тут можно сделать, чтоб теплее стало.

– Ничего тут не сделать, дыра тут, всё утекает туда, – влезла Лукерья.

– А ты откуда знаешь? Сама, что ль, ту дыру проковыряла? – усмехнулся Варфоломей и повернулся ко мне. – Это что ль хозяйка твоя? А чего злющая такая, будто ей с утра хвост дверью прищемили?

Я не удержалась, фыркнула. Взглянула на Соколовского – он тоже с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.

– Прав плотник-то, – улыбнулся и Болотников, – про хвост, явно ж тебе его кто-то прищемил. И это явно была не Ольга Дмитриевна, она дверями-то не пользуется, потому что раз – и в том месте, которое надобно. А тебе всего-то нужно – хвост беречь да где ни попадя не раскладывать, – и смеётся, прямо смеётся.

И тут случилось удивительное – Лукерья оглядела нас, засопела да и дала дёру, только башмаки по полу простучали.

– Чего это она? – не понял Варфоломей. – Так как, Ольга Дмитриевна, работу-то работать?

А я стою, такая, и вообще не понимаю, что мне теперь делать. Куда бежать, паковать вещи или наоборот, предлагать всем чаю.

Болотников оглядел нашу живописную группу и пошёл следом за Лукерьей, бормоча что-то вроде «ну, Лушка, ну, дурища».

– Что делать-то? – рискнула я озвучить свои сомнения.

– Если я что-то понимаю, Матвей Миронович имеет какой-то интерес в этой весьма нелюбезной даме, – сказал Соколовский. – И у него есть какая-то власть над ней. Вернётся – посмотрим, что скажет.

Впрочем, он вернулся почти сразу же.

– Ольга Дмитриевна, Лукерья просит вашего прощения. Сама ещё потом скажет. И просит не держать на неё зла.

– Значит, работаем, – выдохнула я. – Все. И я, и Варфоломей Аверьяныч. Спасибо, Матвей Миронович, без вас бы не решили.

– Пустое, Ольга Дмитриевна. Если всё же решите, что Лушка для вас чрезмерна – скажите, найдём другой дом.

– Да я вроде бы привыкла, – вздыхаю. – Вот если ещё господин Курочкин подскажет, как сделать теплее – то цены этому дому не будет. Место хорошее, до всего близко, а если Лукерья думать всякую ерунду перестанет – так и вовсе.

– Ольга Дмитриевна, но если вдруг что не так – говорите, – строго сказал Соколовский. – Решим.

– О да, – кивнула я.

Странно у них здесь всё. Но раз моё выселение откладывается, то выдыхаем и просим чаю. Или даже кофе.

Впрочем, Болотников откланялся, и Соколовский тоже заторопился.

– Если, Ольга Дмитриевна, мне завтра нужно отправиться вы знаете куда, то сегодня надлежит завершить некоторые дела. И предупредить, что вы за меня.

– А я справлюсь?

– Справитесь, – строго сказал он, – даже и не думайте лишнего. Будем на связи.

И тоже исчез.

– Чаю, Варфоломей Аверьянович? Прости уж нас за этот спектакль, – вздохнула я.

– А что? Думаю, и в театре такого не дают, – усмехнулся он.

Мимо гостиной протопали, Лукерья что-то велела Надежде, и потом разве что входная дверь хлопнула громко, на весь дом.

Надежда поскреблась, как по зову, и я тут же организовала её подать еды мне и почтенному мастеру. Она мигом принесла поднос со всякой снедью, а после ещё и чайник, и наладилась было сбежать, но я не позволила.

– А теперь сядь и расскажи, что за чертовщина у вас в Тельме случилась и почему Лукерья на людей бросается. А на некромантов – особенно.

– Дед у ей был некромант, – сообщила Надежда. – У мамки моей, стало быть, тоже. Он помер – они ещё не родились. Так, байки слушали, как он по зиме ночью улицы деревенские обходил да смотрел, нет ли кого неживого. А если встречал – то бил палкой в лоб, и те кончались прямо на месте. А дочка евонная, бабка моя, была наша деревенская колдовка. Не по упокойничкам, а просто обычная. Как прабабка, то есть ейная мать. Но мамке моей не дано, она не может ни отвар заговорить, ни кровушку остановить, ни огонь в печи разжечь, а тёть Лушка может. И я могу, а сёстры мои – ни-ни. И тёть Лушка меня помалу учила, как я подросла, что делать да как. А у нас там в деревне хоть и фабрика большая, суконная, да стоит же, не работает, как хозяева вовсе разорились, так и стоит, а вот заводик стекольный при той фабрике работал, и тятька мой там работал, и дядька Спиридон, тёть Лушкин муж. Она ж первая красавица на деревне-то у нас была, тёть Лушка, вот он её и засватал, и жили, только деток им господь не дал. А дядька Спиридон тоже был собой хорош да нравом весел, только вот выпивал крепко, и тятька мой ему завсегда в рожу втыкал – ты, мол, меру-то знай, так говорил. А дядька только усмехался. Но повадился он тёть Лушку поколачивать – чего, мол, пустоцвет мне достался, это всё, наверное, от колдовства твоего. И говорил ей, чтоб не смела ни людям колдовать, ни меня учить. А как в деревне без колдовки? Кто целебные травы даст, кто выбитое плечо вправит, кто на погоду хорошую наворожит, кто роженице поможет? Вот так-то. Она и говорила – не могу перестать, то моё. Моё дело и мой крест. Ну и жили бы помалу, да он крепко гулять начал, дядька-то, всех доступных деревенских перебрал. Ох, они и ссорились-то, крик на всю улицу стоял. Он ей – молчи, дура, пустоцвет, а она ему – дождёшься, кобель, так прижучу тебя, что забудешь, как зовут. И он верил, она так могла. Случалось, что пугала мужиков крепко, и они потом баб своих уже не били, с почтением смотрели. Да наверное, и прижучила бы, но появилась в деревне та Марийка.

– Приехала что ль? – спросил Варфоломей, живо всё это слушавший.

– По железке приехала, ага. Вроде какую-то родню искала, да не было у нас никакой ейной родни. Остановилась в доме у Дарьи, вдовы Володьки Мокроусова, у ней дети в город подались на заработки, её с собой звали, да она не пошла, сказала – тут родилась, тут и помирать буду. И пустила ту Марийку на постой. И Марийка по деревне-то шныряла, вроде как про ту родню расспрашивала, мол, брат ейный с женой уехали в наши края, землю им тут по реформе обещали, они и поехали. А где расспрашивать вернее всего? В кабаке, ясное дело, особенно – как жалованье выдадут на заводе-то. Вот туда и шастала, и там с мужиками вела беседы. Но никто ни брата того, ни супружницы ейной, ни деток их малых у нас в глаза не видел, так и говорили. И все на тёть Лушку показывали – мол, её спроси, она верно скажет, были такие или нет. Но тёть Лушку та Марийка десятой дорогой обходила. А вот муженька её привечала, а собой она была хороша – тоненькая, лёгкая, одевалась, как городская, вот вроде вас, красивая, в общем, у нас таких не было. Дядька Спиридон и повёлся. И совсем разум потерял – и ночевал у Марийки в Дарьином доме, и даже на завод утром оттуда шёл, домой вообще не заглядывал. Тёть Лушка плюнула и сказала – пускай там и остаётся, домой больше не пущу.

И кто знает, что бы вышло, но пропал одним днём сынок у Дарьиной соседки Анны – славный парень Тимоха, тоже на заводе первый год работал. А на смену не пришёл, потом ещё на одну, забеспокоились. А потом и Спиридон не пришёл тоже, мастер послал других мужиков к тёть Лушке разузнать, что да как, но та только плюнула и сказала, что уже неделю его не видела, и видеть не желает. Ну да все знали, что меж ними давно уже кошка пробежала, так и ушли от неё. А когда ещё один мужик пропал, тоже Спиридонов приятель, уже сильно забеспокоились да искать начали. И вроде кто-то видел, как тот Данила к Дарье в дом заходил, а потом нашлись свидетели, что и Тимоху где-то там рядом углядели. Сказали старосте, он велел искать получше. Сказали жандармам на станции, но те только плечами пожали – ваше, мол дело, вы и разбирайтесь. Пошли к заводскому управляющему, и тот уже всполошился, потому что работники-то ему нужны, куда деваться.

Управляющий как раз и старосту приложил хорошенько, чтоб тоже искал, и в город дал знать, оттуда сыщик приехал. И вот тот сыщик как раз и связал концы с концами, что вокруг Дарьного-то дома все пропажи наши тёрлись. Самой Дарьи, к слову, и дома-то не было, она у сыновей в городе гостила. Сунулся сыщик в тот дом, когда Марийки не было, шастала где-то, а там в подполе – лежат, все трое, и холодные уже.

Ой, что тут началось. Никто не понял, с чего они померли. Но когда дошло до тёть Лушки, она меня схватила и к Дарье-то помчалась со всех ног, и всё себя ругала, что раньше не встряла в это дело, думала, там просто так, а оказалось, что не просто.

А дальше началось жуть что, потому что не успела тёть Лушка в дом зайти, как и Марийка подоспела. И как начали они друг на друга орать, и как начали друг на друга колдовать – тут-то все и просекли, что Марийка не просто так, а тоже колдовка, и много что умеет. Но подсобрались мужики, и как поволокут на тёть Лушку – чтобы не трогала Марийку, та хорошая. А она им возьми и скажи – дураки вы, хорошая она вам, а что у ей тени нет, вы не видите?

Как завопила та Марийка, как набросится на тёть Лушку, а та меня рядом поставила, крУгом нас очертила да сказала – помогай, мол, а то всем плохо придётся. Нам, мол, не страшно, у нас дед был из тех, кто таким в лоб давал, мы справимся. Ну и я её держала, а она ту Марийку просто сожгла. Раз – и не стало её, вспыхнула и всё равно что лопнула. И кроме пепла, ничего от неё не осталось.

Я думала – всё, справились, но мужики как на нас попёрли! Мол, тёть Лушка убила тех троих, кто лежал в подполе, и Марийку тоже убила, потому что та ейного мужа увела, и чтоб концы скрыть. А ни староста, ни сыщик ничего сделать-то не смогли, куда они против толпы? А мы только и успели, что в тёть Лушкин дом спрятаться. Но дом уже хотели сжечь, и окна нам камнями побили. А тёть Лушка после того противустояния с Марийкой едва живая лежала, говорила – конец ей пришёл, всё к одному, пущай, мол, убивают. Мне говорила – спрячься до темноты, а как темно станет – ты беги к своим, они не выдадут. А я совсем не знала, что делать, только подле неё сидела и всё.