Текст книги "Барышня ищет разгадки (СИ)"

Автор книги: Салма Кальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

11. Визит в Иннокентьевское

11. Визит в Иннокентьевское

Следующим утром мне предстояло наведаться в знакомые места – в больницу к доктору Зимину, где когда-то начиналась моя здешняя жизнь. Я с нетерпением ждала встречи, потому что он видел меня в самом начале, интересно, что скажет?

Надежда сегодня принесла завтрак и унеслась, что-то там ей нужно было сделать для Лукерьи. Лукерья как чуяла, что я хочу вызнать что-нибудь об их прежней жизни, и звала племянницу в тот момент, когда та уже была готова рассказывать. Ничего, не будем торопиться.

А после завтрака я задумалась – смогу ли попасть на тот берег тенями? Выходить на улицу не хотелось совсем, правда, я всё равно надела шубу и прочее, потому что мало ли как, вдруг придётся выходить? И подумала о докторе Зимине.

И что же? Я отчётливо увидела, куда нужно сделать тот шаг, чтобы оказаться рядом с ним. И сделала его. И уже была готова выйти в нормальное пространство прямо в его кабинете, но – услышала громкий голос, тоже мне знакомый.

– Ты думаешь, Василий, я просто так пришла на тебя поглядеть? Так мне тебя дома за столом хватает, спасибо, достаточно. По делу я пришла, и нечего меня выпроваживать!

В кабинете на стуле перед Зиминым восседала его тёща, памятная мне по тем осенним событиям Матрёна Савельевна. И чего-то она от Зимина хотела. Пусть уже говорит, да я и пойду.

– Слушаю тогда, Матрёна Савельевна, о чём таком вы дома говорить не стали? – Зимин, как всегда, спокоен.

– Вот ещё, Аришку да девочек пугать!

Аришей звали дочь Матрёны Савельевны, супругу Зимина. Так, чем это почтенная дама не хочет пугать домашних?

– Рассказывайте, – кивнул Зимин.

– Так ведь Капитоновна приходила, и рассказывала, а потом – Авдотья Никодимова, и ещё Варфоломей сам тоже говорил.

Вероятно, упоминание всех этих почтенных людей должно было настроить Зимина на деловой лад. Он же молчал, и в лице его мне почудилась насмешка. Матрёна Савельевна посопела немного, и вынуждена была продолжать.

– К Варфоломею по ночам Петруха взялся ходить! – выдала, и ждёт реакции.

А Зимин смотрит, примерно как и я, наверное. Потому что, кажется мне, знать не знает, кто таков тот Петруха.

– Боюсь, Матрёна Савельевна, вам придётся пояснить. Не имею чести знать того Петруху, о котором вы рассказываете.

– Тьфу, ты ж потом уже приехал, – вздохнула она. – Петруха – это старый хозяин того дома, где теперь живёт Варфоломей. А Варфоломей в тот дом заселился, как приехал, потому что Петруха тот помер, да паршиво помер, и дом тот вовсе сжечь хотели! Но Варфоломей сказал, что хороший дом, и нечего его жечь, а только лишь освятить, ну и какие-то свои маговские навороты он тоже сделал сразу, и батюшку позвал, чтоб освятил, всё честь по чести. И свечки ставил за упокой, и заказал, чтоб поминали того Петруху, как положено. Но или время вышло, или что они там сделали не так, а Петруха уж вторую неделю повадился, как полночь, приходить и душу Варфоломею мотать – мол, его дом, а коли Варфоломей в нём живёт, то пусть идёт с ним по его слову. Может, кто другой бы и пошёл, не знаю, но Варфоломей-то маг, его так просто не взять. Он отгородиться-то может, а надо, чтобы того Петруху вовсе с концами изгнать!

Василий Васильевич покачал головой.

– Но я-то здесь совершенно бесполезен.

– Не дура, понимаю. Но у тебя есть в приятелях некромант, который к тебе сюда шмыгает и с упокойничками твоими разговаривает. Ладно, ладно, не с твоими, с теми, которых к тебе доставляют, – замахала она руками в ответ на изменившееся лицо Зимина.

– И что же вы думаете, Матрёна Савельевна, господина Соколовского заинтересуют страдания вашего Петрухи? – поинтересовался Зимин.

– Ну так мы того, заинтересуем, – тут же ответила она. – Что я, по-твоему, первый день на свете живу? Всех можно заинтересовать!

Так, кажется, момент хороший. Я усмехнулась про себя и шагнула в кабинет Зимина за спиной Матрёны Савельевны.

– Здравствуйте, Василий Васильевич, очень рада видеть вас снова. Здравствуйте, Матрёна Савельевна.

Зимин тут же поднялся и радостной улыбкой двинулся мне навстречу.

– Какой сюрприз, Ольга Дмитриевна! Это что же, вы – тот новый маг в управе?

– Так вышло, – улыбаюсь, я и впрямь рада его видеть.

– Значит, Соколовский тогда оказался прав, и вы – не просто маг, да ещё и некромант, – качал он головой. – Сам бы не видел вас и тогда, и сейчас – ни за что бы не поверил, если бы мне рассказали такую историю.

Матрёна же Савельевна глядела на меня с опаской и крестилась.

– Это ты откуда ж взялась-то? – даже приподнялась и украдкой потрогала край моего тулупчика.

– С того берега, – улыбнулась я ей. – Я теперь служу в управе и живу на Третьей Солдатской. А перед тем получила диплом академии в Москве.

– Очень рад, Ольга Дмитриевна, что всё так обернулось. Располагайтесь, вы ведь по тому вопросу, о котором говорил Соколовский?

– Да, верно. И если нужно кого-то допросить, то и за этим тоже.

– Да, есть у нас один, всё верно. И документы посмотрим, как он просил.

– Это обязательно. Но мне тут ненароком удалось услышать конец вашего с Матрёной Савельевной разговора. Кому тут нужен некромант?

Матрёна Савельевна воодушевилась и взглянула на меня более уверенно.

– Так Варфоломею Курочкину, тут близенько живёт, дома строит для железнодорожных, и для всяких прочих тоже. Хороший мужик, правильный, надо бы помочь. Но ты что, умеешь? Можешь прогнать упокойничка, чтоб не ходил больше?

– Могу, – и это даже проще, чем посмертный допрос.

Это нежить, просто нежить.

– Значит, нужно Варфоломея-то зазвать, пускай приходит и расскажет, как есть, – Матрёна Савельевна поднялась, подхватила шубейку и была такова.

А мы с Зиминым переглянулись и рассмеялись. Впрочем, он почти сразу нахмурился.

– Вы и вправду готовы решить этот вопрос?

– Да, я думаю, это нежить, просто нежить. Но понимаю, что у обычного человека, и даже у обычного мага нет ничего, что можно было бы противопоставить той нежити. А мне – есть, что.

Зимин вздохнул и покачал головой.

– Что ж, значит, послушаете и посмотрите. А пока – что сначала, допрос или бумаги?

– Допрос, – это сложнее, лучше сразу же и сделать.

Впрочем, сложностей не оказалось. Железнодорожный рабочий замёрз на погрузке вагонов, простыл, не лечился, простуда осложнилась, видимо, пневмонией, и та оказалась смертельной. Его нашли утром соседи по бараку, и принесли в больницу.

– Что ж, случается, – вздохнул Зимин.

И в самом деле – случается.

А потом мы пошли смотреть документы, и он сам пытался припомнить, были ли случаи, когда приносили умерших, в ком не обнаружено ни капли крови. И что же – обнаружили.

– Это когда я уезжал с Ариной и детьми на Рождество навестить родных в Томск, а здесь за меня оставался Терентьев, врач из Медведниковской больницы. Он и Соколовского не приглашал, наверное – не до того было, слишком много было болезней и травм, поэтому просто оформил бумаги о смерти, и всё.

– И кто жертва?

– Здешний дурачок, имел обыкновение бродить по улицам бесцельно. Жил с сестрой и её семьёй, за ним не всегда могли уследить, и тут решили, что пошёл по ночи на улицу да замёрз, холода были знатные.

– Можно, я возьму это заключение о смерти и покажу Соколовскому и Пантелееву?

– Конечно, – кивнул он, – у меня дополнительно записано в книге.

Я убрала заключение, и мы сели обедать и пить чай. Зимин хотел знать, что и как со мной вышло. Он слышал о смерти Софьи Людвиговны, но – без деталей. Я не знала, нужно ли рассказывать о тех самых деталях, и не рассказала ничего. Просто – что сила пробудилась, и с ней пришлось что-то делать. И вот как раз на рассказе о практике в академии к нам ворвалась Матрёна Савельевна, а за ней шёл мужчина лет сорока, в добротном тулупе и хорошей шапке с ушами.

– Вон, глянь, сидит, чаи гоняет с Василием! – возгласила Матрёна Савельевна, показав на меня. – Говорит, прогонит Петруху восвояси. Я, правда, никак в голову не возьму, как она тут в тот раз босая сидела, а теперь готова упокойничков прогонять, но говорит – что возьмётся.

– Не гоните коней, Матрёна Савельевна, – с улыбкой притормозил тёщу Зимин.

– А чего я? Я ничего, Ольга сама сказала, что возьмётся. Вот скажи честно, ты веришь? – и смотрит на него, буравит взглядом.

– Я только что видел, как Ольга Дмитриевна проводила посмертный допрос, и делала это вполне профессионально, – сказал Зимин с улыбкой. – Значит, и с Петрухой должна справиться, у меня нет причин сомневаться.

– Да? – сбавила тон вредная тётка. – Ну, ладно. Смотри сам, Варфоломей, твой дом, тебе там жить, с Петрухою аль нет, тут уж как выйдет.

– Что же ты, Матрёна Савельевна, на барышню напраслину возводишь? – влез мужичок.

Он расстегнул тулуп и снял шапку, и поклонился.

– Здрав будь, Василий Васильевич. А барышне представишь меня?

– Это госпожа Филиппова, Ольга Дмитриевна, новый некромант из управы, прошу любить и жаловать, – веско сказал Зимин.

– Это что же, заместо Михал Севостьяныча?

– Нет, разом с ним, – влезла я. – Я стараюсь успеть туда, куда не успевает он. Город растёт, и спрос на наши услуги… тоже растёт. Я готова выслушать вас и сходить побеседовать с вашим Петрухой.

– Тулуп снимай да садись с нами чай пить, Варфоломей Аверьянович, – кивнул Зимин на вешалку в углу. – А Матрёне Савельевне скажи спасибо, что свела тебя с Ольгой Дмитриевной, – и так сурово глянул на помянутую даму, что ту мгновенно вынесло из кабинета, и даже дверь за собой аккуратно прикрыла.

Правда, я бы не поручилась, что она пойдёт прямо домой, и не станет подслушивать под дверью. Но это уже не мои проблемы. А мои – неведомый Петруха, о котором сейчас послушаем.

– Честно сказать, мне говорили, что не стоит занимать Петрухин дом, – говорил Варфоломей, громко прихлёбывая чай. – Но дом невелик, да хорош – выстроен, как надо, тёплый, зимой не холодно, летом не жарко. И выстроен не просто так на отвяжись, а с любовью, как только для себя и можно выстроить, – тут я вспомнила, что господин Курочкин – как раз строитель. – Пожалел я дом, в общем, не дал пожечь почём зря. И вот теперь как дурак гоняю из него Петруху, почитай, каждую ночь.

– А что он хочет от вас, Варфоломей Аверьянович? Что говорит, чем угрожает? – вдруг это кто-то вроде нашего мальчика Юры, и с ним просто поговорить нужно?

– Говорит, что раз я в его доме пожил, то мне теперь судьба с ним и дальше идти, – вздохнул Курочкин и запил чаем. – А я вот совсем того не желаю.

– И появляется строго в полночь? Днём не приходил? – продолжала я расспросы.

– Не приходил, – покачал тот головой. – А может, и приходил, да меня дома не застал, я ж человек рабочий, при деле. Хоть с ужином не дожидался, и то ладно, – усмехнулся и подмигнул мне. – Батюшка наш уже говорил, что неладно с тем домом, раз даже освящение не до конца помогло, или только на время. Только вот я прикипел уже к дому, не хочу бросать да всё с начала начинать. Вот и хочу раз и навсегда объяснить проклятущему, что дом это уже мой, не его, а у него, поди, есть что-то своё, там, где ему быть полагается, и нечего тут ходить да пугать.

– А как он умер, что случилось? – нужно же знать детали, тем более, Матрёна Савельевна говорила – паршиво помер.

– Меня тогда тут ещё не было, я как раз через неделю приехал, – начал Курочкин. – Говорят, выпить был не дурак, и случалось, что пил с кем попало, не разбирая и не разбираясь. И вроде как зазвал к себе из трактира двоих пришлых, откуда те взялись – никто не знал, но свидетели были, как сначала пили втроём, а потом так же втроём, пошатываясь, к нему и побрели. И никто не знает, что там случилось, но наутро Петруха из дома не вышел, и соседка его, Клавдия, забеспокоилась – а чего это он не выходит, снег с крыльца не метёт, печь не топит, и ничего другого, что положено, не делает? Она к нему и заглянула, и с визгом наружу вылетела, всю улицу перебудоражила. Соседи собрались да зашли, и видят – стол стоит, на столе графин да стопки, закуска какая-то немудрёная, трое сидят за тем столом и ни один не дышит, и печь остыла уже. Перепугались, завопили да разбежались, звать батюшку да Кондрата Никанорыча, он тут у нас староста. А как те зашли, то и оказалось, что собутыльников-то Петрухиных след простыл, хоть до того сидели холодные и не дышали, и в стены глазами невидящими таращились. А Петруха тоже не дышит, и тоже холодный уже.

– Так может быть, прикинулись? И сбежали? – не поняла я.

– А зачем до рассвета тогда сидеть в холодном доме? – пожал плечами Курочкин. – Надо было бы сбежать – давно бы сбежали, и дом бы обчистили, а у Петрухи в углу икона висела в окладе хорошей работы, по его словам – от деда ему досталась. Могли бы схватить да сбежать. Инструменты у него тоже были всем на загляденье – он плотницкое-то дело хорошо знал, тоже могли бы прихватить да на торгу денег за них выручить.

– И что же решили?

– Что допился, бедняга, и кара такая вот его настигла, – развёл руками Курочкин. – Батюшка так сказал, а Кондрат Никанорыч кивал, подтверждая – он, говорили, не раз Петруху уму-разуму учил, чтобы тот уже пить бросил, семью завёл да жил, как люди.

– И вы не побоялись в том доме поселиться? – нужно ж знать.

– А дом-то чем виноват, что его хозяин был непутёвый такой? – вздохнул Курочкин.

Ну да, очевидно, ничем. Ладно, дело в целом понятное.

– Варфоломей Аверьяныч, я готова взглянуть на вашего Петруху и побеседовать с ним, а то и упокоить. Покажете мне, куда прибыть незадолго до полуночи?

– Не испугались? – не поверил он.

– Работа у меня такая – не пугаться, – улыбаюсь. – Попробую. Хуже, чем ему там есть, я уже не сделаю, а прогнать вдруг и получится. Спросим – чего это он туда-сюда шастает, что-то ведь ему покоя не даёт? Вдруг ответит?

– Давайте поступим так, – вмешался Зимин. – Ты, Варфоломей Аверьяныч, приходи сюда за полчаса до полуночи, и Ольга Дмитриевна тоже придёт. Отсюда двинемся. А сейчас – верно, сходите да разведайте.

Это было резонно, не толпиться среди ночи у калитки. А сейчас – скоро стемнеет, но конец января на дворе, темнеет ещё пока рано. Что-то увидим.

Дом стоял буквально на соседней улице, смотрел наружу тремя окошками в резных ставнях, и вообще резьбой его украсили знатно – со всех сторон, я и не знаю, как каждая из этих деталей называется.

– Это Петруха постарался? – спрашиваю.

– Он самый, – кивает Курочкин. – Отменный был мастер. Это забор уже я ставил, а дом – как при нём был, таким и остался. Пожалел я, чего ж жечь такую красоту?

Через сени мы вошли внутрь, и увидели, по сути, одну не очень-то большую комнату. В одной половине – кровать да красный угол с той самой, видимо, иконой, а в другой – стол, лавка, печь, полки с утварью и припасами, жестяной умывальник на стене, на полу – крышка люка, под ним, очевидно, подпол.

– Тут их и нашли, за столом, – кивнул Курочкин.

Я прикрыла глаза и прислушалась – и ничего особенного не услышала. Ладно, расспросим Петруху. Если разговорчивый, то, может быть, с ходу бросаться не станет.

– Я поняла. Попробуем, Варфоломей Аверьянович, – улыбаюсь ему.

– А что за помощь возьмёте? – смотрит пристально.

– А чем с вас обычно берут? – мало ли, что тут можно найти?

– Так кому печь переложу, кому крышу перекрою, кому подправлю в доме что, – пожал он плечами.

Звучит перспективно.

– Я живу в очень холодном доме, он плохо прогревается. Понятно, что печь перекладывать нужно летом, но вдруг что-то можно сделать уже сейчас? – спрашиваю.

– Отчего ж нет? Обычно можно, – кивает он. – Поглядим.

– Ну вот сначала поглядим на Петруху, а потом и на дом, – говорю ему и откланиваюсь.

Нужно отчитаться начальству об экспедиции и собраться на вылазку. Как на практику, да? В общем, Оля, вперёд.

12. Вылазка

12. Вылазка

Из дома Курочкина я шагнула прямо к себе – да, прохладненько, особенно ощущается после его хорошо устроенного дома. Но ничего, если справлюсь с Петрухой, то и мне помогут.

Так, времени – шесть часов. Что нужно сделать?

Во-первых, отчитаться начальству о командировке.

Во-вторых, собраться на практику по нежити, как мы называли это в академии.

В-третьих, поесть. Нужно быть в силе, чтобы стоять против нежити.

И может быть, поспать? Пару часиков? Ладно, подумаю.

Соколовский отозвался сразу же. Внимательно выслушал – о допросе и о найденном нами заключении, посожалел, что прямо сейчас занят и в городе будет, скорее всего, поздно или очень поздно, и не сможет сам лично посмотреть. Договорились встретиться завтра у Брагина.

А я как услышала, что его допоздна в городе не будет, то и не стала ему говорить о заказе, о Варфоломее и о Петрухе. Завтра расскажу. В худшем случае этот Петруха просто уйдёт, как всегда уходит, а в лучшем я решу этот вопрос. Если не решу – тогда и расскажу. Вообще, он не говорил мне докладывать ему о каждом шаге, так что… прорвёмся.

Дома была только Лукерья, Надежда куда-то подалась – не то в гости, не то в церковь. Я попросила ужин – не срочно, но как будет, и пошла смотреть, как доехала моя рабочая форма – потому что раньше руки до того сундучка не дошли.

Интересно, всех ли я сразу же убью наповал, если приду в штанах? Под кожаные штаны – тёплые вязаные, тёплые стельки в сапоги, и дополнительные носки. Тулуп надену, мало ли, как пойдёт, а вот под него – жилетку с карманами, в неё уже и зеркало, и флягу с водой, и артефакт защиты – на Рождество Авенир подарил, чтобы в сложных ситуация не тратиться самой.

Кстати, Авенир! Я достала зеркало и позвала. Чёрт его знает, какое там у него расписание, но вдруг?

Оказалось – вполне так себе «вдруг».

– Оля! – и ведь радуется, да?

Не то, что Соколовский, этот чёрт замороженный, скопище вселенского пафоса! Вечно по делу, вечно бегом, вечно с какими-то заморочками!

– Здравствуй, друг дорогой, здравствуй, – что говорить, я тоже рада, всё же, близкий человек, полгода вместе были, даже поболее. – Вот, наконец-то выдалась минутка, веришь?

– Верю. Рассказывай.

Я и рассказала – обо всём, кроме истории с непонятными не подлежащими допросу телами. Потому что служебная тайна, да? Если что, ещё успею рассказать. А остальное – зима, холод, больницы здешние, люди.

– Ты рада? – спросил он.

– Чему? – не поняла я.

– Всему тому, чем там занимаешься. Жила бы тут, училась. А вместо этого – куда-то сломя голову по ночи, когда до рассвета ещё далеко.

– По ночи и там случалось, тебе ли не знать. А насчёт жила бы тут – и отчего же мне никто не сказал, что можно поискать варианты? – возможно, я спросила чуть более желчно, чем следовало. – Я-то думала, что раз магическая клятва, то и всё, обратной дороги нет. А мне тут уже не раз рассказали, что обходная-то есть, как всегда и со всем. Просто знать надо, как дело обставить.

– Да тебе вроде бы и не очень нужно было, – сказал он обиженно. – Обставили бы, отец бы решил.

Ну да, замуж звал, все дела, а я – ни да, ни нет, собака на сене.

– Ладно, прости, Авенир, но у меня тут сегодня ещё дело намечается. Как раз то самое, когда в холод и в ночь. Удачи тебе, и Афанасию Александровичу с Анной Мироновной поклон.

– Передам непременно, – кивнул он, – они о тебе спрашивают. Будут рады, что у тебя всё хорошо.

Да, у меня всё хорошо. Вот так нынче выглядит «хорошо».

Тьфу, лучше бы не звонила. Точнее, не связывалась. Про «не связывалась» звучит двусмысленно, но уж как есть.

Хмурая Лукерья принесла ужин – картошку с салом, с огурцами да с капустой. Я поблагодарила, а после попросила арро – потому что после такого разговора сон не шёл, и села читать ту главу «Некромантии в судебной практике», которая была о возможных трудностях в магическом допросе. Вообще нужно бы ещё что-нибудь по теме почитать, наверное же писали что-то, и до сих пор пишут? Соколовского спросить, что ли? Он ведь в каком-то там богатом доме живёт, вдруг там и библиотека такая же богатая? Спрошу завтра.

Надежда вернулась, метнулась ко мне – не надо ль чаю, я попросила – немного, просто хлебнуть горячего. И сказала – уйду по служебному делу, вернусь поздно, их не потревожу, завтра разбудить меня в восемь – мне ж разрешили прийти в субботу на службу попозже. А потом уже – одеваться и собираться.

У Зимина я была ровно за полчаса до полуночи. Он поджидал – с чашкой чая и газетой. Я заметила, что очки, которые обычно были его непременным аксессуаром, отложены, и газету он читал без них.

– Добрый вечер, Василий Васильевич. Ждём, да?

– Ждём, – кивнул он. – Чаю?

– Да, пожалуйста.

Я сбросила тулуп, и была вознаграждена – глаза его на мгновение расширились, усмехнулся едва заметно. Но ничего не сказал, просто налил мне чаю.

– Откройте тайну – у вас близорукость или дальнозоркость? – лучше отвлечь от себя, да?

Тьфу ты, нужно было не так спросить.

– У меня – что? – улыбнулся он.

– Вы плохо видите вдаль или вблизь?

– Я вижу хорошо, а очки – артефакт, если вы об этом.

– Ух ты, а что они делают?

– Позволяют видеть, какому участку человеческого тела уделить внимание. Нет, диагнозов не ставят, – усмехнулся он. – Но показывают, в чём может быть причина недомогания. Бывают весьма и весьма полезны. Аппарат Рентгена действует в том же направлении, хоть и на совсем иных принципах. Но тоже показывает, что внутри у человека.

– А в городе он уже есть?

– В городе, именно. В Ивано-Матрёнинской больнице.

О, здорово. Прогресс. Уже и сюда добирается понемногу.

В общем, мы мирно беседовали о прогрессе, когда к нам присоединился Варфоломей Аверьяныч.

– Доброго вам вечера, – кивнул нам обоим.

– И вам, и вам, – оглядел меня, похмыкал. – Была, значит, барышня, а стал кто?

– А барышня никуда не делась. Попробуйте в длинной юбке побегать за нежитью, а я погляжу, – и тоже усмехаюсь. – В Москве-то уже хватает барышень, которые брюки носят не только по делу, но и просто так.

– Ладно, вам виднее. Вы, главное, Петруху отвадьте, а то он еще, того и гляди, за вами потащится, он по женскому полу был большой ходок.

– Он же пил? – не поняла я.

– А кто не пьёт? И никому это не мешает, уж поверьте. Ладно, идти надо, время поджимает.

Мы и пошли – и Зимин подсветил нам путь магическим фонариком, потому что на улице светила одна только луна. Никакого вам освещения. В городе-то есть, на центральных улицах, местные неравнодушные люди сделали. То есть оплатили и организовали. Здесь же какие-то фонари светили в стороне железнодорожной станции, ну да, станция-то круглосуточно работает.

– Где ждать будем? Внутри или снаружи? – спрашиваю.

– Внутри, – ответил Варфоломей. – И света зажигать не будем, я уж сплю завсегда в такое время. Он, окаянный, свет меж ставен завидит и не придёт.

Нет, нам не нужно, чтобы не пришёл. Но мы все трое маги, мы видим в темноте. Поэтому мы сбросили тулупы и затаились – мужчины сели на лавку у стола, а я – на застеленную покрывалом деревянную кровать. Правда, перед тем ещё прикрыла обоих защитным куполом – чтобы Петруха их не учуял. Слышать они услышат, но он до них не дотянется.

Долго ждать не пришлось – у Николы пробили полночь, и как только затих последний удар, я увидела его. Отлично увидела, даром, что было темно – это особенность нежити, о которой некроманты помнят, а все прочие – не всегда.

Петруха выглядел лет на сорок, как и Варфоломей. Одет был, как обычный мужик – косоворотка, штаны да сапоги, картуз на голове. Руки в карманы, оглядывается. Смотрел, смотрел… увидел меня.

Хотел утечь, я прямо ощутила, как дёрнулся, но я была быстрее. Стреножила его щупальцем, и потом уже встала.

– Ты кто? – вытаращился он на меня. – Где Варфоломей?

Вообще Петруха представлял собой любопытную нежить – он виделся совершенно реальным, и говорил тоже реально, и сдаётся мне, что мужчины на лавке его тоже слышали. Только не на полу стоял, а немного над полом, на полпальца. Деталька, не сразу и не всем заметная. А если свет зажечь, то ещё и тени не будет.

– Где надо, там Варфоломей и есть. А я пришла с тобой поговорить да спросить, чего ты сюда ходишь, будто тебе здесь чем мазано.

– Мой дом, хочу и хожу.

– Уже не твой, нужно было лучше смотреть, с кем пьёшь. У них хоть тени-то были?

– Да не было, – он поскрёб затылок пятернёй. – Только я уж опосля это понял. Когда поздно стало.

– Вот, поздно стало. И сюда ходить тебе тоже уже поздно. Чем тебе Варфоломей не угодил? Не дал сжечь твой дом, а соседи хотели, живёт тут, подновляет, приглядывает.

– А чего он? Моё.

– Твоё теперь царствие небесное, и то – если шляться перестанешь и добрым людям голову морочить.

– Не пущают в царствие небесное, говорят – приведи сначала Варфоломея.

– Врёшь! Не могут такого говорить.

– Вру. Нет мне покоя. Не могу я туда добраться. Тянет сюда.

– Что тянет-то? Глядишь, мы сделаем, чтоб не тянуло.

– Так крестик мой тут меж щелей упал в ту ночь. Он и тянет. Мне сказали снять, я и послушался. Но в пальцах не удержал, уронил, он и утёк.

О! Горячо.

– Так найдём, и на могилку тебе унесём. Варфоломей принесёт. Он мужик хороший, сделает, как надо. И за упокой отслужат. А ты скажи, коли знаешь, вот что: отчего собутыльнички-то твои сразу не утекли, а до утра дожидались?

– Так спробовали, и не вышло, пока Клавдия двери не открыла. Сказали – стены дома моего им всё равно что преграда неодолимая, больно хорошо поставил, с молитвой да приговором. А в раскрытую дверь уже и утекли.

Значит, и так бывает, нужно запомнить.

– Вот и тебе теперь дорожка – за ними следом. Дверь откроем, так и быть.

– Да мне без разницы, я ж тут хозяин, дом меня помнит и пускает. Каждое брёвнышко, каждая доска, каждая половица, каждый камень в печи. Своими ж руками сделано.

– Отворотим, значит, – можно поставить на некоторое время некромантскую защиту на периметр и поглядеть, выйдет или нет. И сможет ли внутри такой защиты жить Варфоломей, который вовсе не некромант.

– А ты кто, что говоришь так гладко? И держишь, больно держишь!

– Держу. А ты обещай, что если крестик твой найдём и принесем, то забудешь сюда дорогу.

Он засопел.

– Что, и в дом к себе не войти более? Ты вообще кто тут таков, раскомандовался?

Подошёл ближе, да как разинет свой рот!

– Баба! Гляньте, люди добрые, баба! В штанах! И держит, не пущает! А-а-а-а!

Он рванулся из пут, но я держала крепко. И кто ж знает, что бы было, но тут распахнулась дверь, и снаружи ломанулись с фонарями какие-то люди, а первой – Матрёна Савельевна.

– Вот они тут, все тут, если живы ещё, спасайте, православные!

Я от неожиданности ослабила хватку, и Петруха тут же был таков. Что ж, если эта неуёмная баба нам тут всё испортила, я сейчас её укушу.

– Вас, Матрёна Савельевна, кто сюда звал? – я встала перед ней и спросила ласково.

Она как на стену налетела, встала с таким же разинутым ртом, как Петруха перед тем.

– Так ты жива, что ль? – оглядела меня с ног до головы и обратно. – А я-то подумала, раз вы ушли и молчите, то всё, того, прибрали вас всех троих, а если Василия приберут, кто мне будет внучек поднимать, и Аринка моя на кого останется? Он же заладил, как скаженный, пойду, мол, и всё. А я ему – нечего, без тебя справятся. А он упёрся. И пошёл. И все вы пошли, и не выходите, и тихо внутри. Вот я и пошла до батюшки, а потом и на станцию, и по соседям, а то мало ли, как оно!

Если сначала она говорила бодрым и уверенным голосом, то потом постепенно сдавала позиции, и завершила уже тихо-тихо, еле слышно. И ещё отступала к дверям всем своим телом, особенно после того, как Зимин поднялся с лавки.

– Матрёна Савельевна, когда ж вы научитесь слушать то, что вам говорят, – вздохнул он. – Наверное, никогда, но хочется же верить в чудо? – оглядел он с усмешкой нас с Варфоломеем.

– Кто тут говорит о чуде?

Следом за Матрёной на сцену выступил, очевидно, местный батюшка. Ну да, он же тоже принимал участие в неудачных попытках изгнания Петрухи.

Был он молод, лет тридцати с чем-то, высок и худощав. Но двигался плавно и мягко, как танцор, боец или… тренированный маг. Я слышала, что зовут его отец Павел.

Мы все поклонились, и заговорил Варфоломей.

– Мы ж, отче, сделали, как вы сказали, с магом-то договорились. И маг-то ловко Петруху нашего за ногу схватил и всё выспросил, и если б не Матрёна наша Савельевна полоумная, так и вовсе бы изгнали супостата.

– Чего это я тебе, Варфоломей, стала полоумная? Как на пироги-то забежать, так годная, а как помощь вам привести, так сразу полоумная? – Матрёна почти что под потолок взвилась.

– Молчи уже, баба глупая, – с досадой сморщился Варфоломей. – Какая тут помощь, если бы он враг был – сожрал бы вас всех, и только! Мы-то маги, под заклятием сидели, а вы?

– Постойте, – Матрёну Савельевну отодвинула мужская рука, и на первый план выбралось ещё одно знакомое лицо.

Кондрат Никанорович Носов собственной слегка помятой персоной. Зыркнул на всех, мужчины ему поклонились, а я как стояла посреди дома, так и осталась. И что скажет?

– Тут, Кондрат Никанорыч, Петруху ловили. И было поймали уже, да Матрёна-свет Савельевна спугнула его, он и утёк, – Варфоломей тоже поднялся и встал напротив здешнего большого человека.

– Кто ловил? Рехнулся ты, что ли, и доктора за собой утянул? – Носов всё ещё не понимал ничего.

А я стояла и ухмылялась. Потому что Варфоломей поищет крестик потерянный и на могилку снесёт, и посмотрим, куда дальше будет приходить наш Петруха, и будет ли.

– Некромант от управы, вот кто, – сказал с улыбкой Зимин.

И тут Носов соизволил посмотреть на меня. Смотрел, смотрел… я точно ухватила тот миг, в который он меня узнал.

– Это… что ещё тут такое? – стоял, таращил свои глаза и очевидно не мог уложить в голове.

– Филиппова Ольга Дмитриевна, губернское магическое управление, – отрекомендовалась я, будто вижу его впервые.

Хотя, конечно же, очень хотелось рассмеяться. Я даже попыталась вогнать ногти в ладонь, и пожалела, что короткие.

– Что? – на его лицо стоило посмотреть, конечно.

Испуганная, загнанная в угол и не видящая выхода Оля позапрошлой осени в этот момент была полностью отмщена, я считаю.

– Здравствуйте, Кондрат Никанорович, – худой мир лучше доброй ссоры, да? – Не скажу, что рада вас видеть, но полагаю, что раз вы в добром здравии, то и жители здешние в относительном порядке, – про относительный порядок я ввернула, памятуя о скупщике краденого, у которого сгинула часть моих домашних вещей, и о другой здешней ночной жизни.

– Вы откуда здесь взялись? – мрачно спросил он.

– Прибыла по просьбе Василия Васильевича для исполнения своих обязанностей, и уже здесь узнала о том, что Варфоломея Аверьяновича преследует нежить. А нежить, если вы не знаете, первейшая обязанность любого мага-некроманта.

– Вы ж не были магом? – он впился в меня взглядом, но я теперь тоже умела хорошо смотреть.

Так и посмотрела – взглядом некроманта, в других местах хорошо работало. Что ж, даже отступил на полшага.

– А теперь маг, так сложилось. Не верите – все вопросы в управу. К его высокородию господину Болотникову. И к его высокоблагородию господину Соколовскому.