Текст книги "Барышня ищет разгадки (СИ)"

Автор книги: Салма Кальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– А у вас жених в Москве? – спрашивает Липин.

Я улыбаюсь.

– Нет, Гордей Платонович. Я не приняла предложения, так вышло.

– Благодарю за откровенность, – он тихонько пожимает мне руку и ведёт к Болотникову.

Болотников беседует с Прохором Васильевичем, я раскланиваюсь с Липиным и пристраиваюсь к ним. Говорят о медведе, которого якобы видели в Знаменском предместье, едва ли не по улице шёл. Ну, это нормально, это вам не какой-нибудь лисодемон, который людей хватает и ест.

– Смотрите-ка, – Болотников вдруг тихонько тронул меня за рукав.

Фань-Фань вплыла в залу, как будто не ноги у неё были, а что-то иное, или не две, а восемнадцать, и все маленькими аккуратными шажочками несут её по паркетному полу. Она сегодня оделась в традиционный наряд своей родины, и он в этой пёстрой толпе смотрелся необыкновенно уместно.

– Отлично выглядит, – признала я.

– Которая из них? – усмехнулся он.

Я посмотрела внимательно… тьфу ты, китаянок оказалось две!

Примерно одинакового роста, в одинаковых шёлковых одеяниях, с одинаковыми причёсками… и которая из них какая, скажите на милость?

Тут объявили польку, и обе китаянки оказались нарасхват. С одной встал в пару вынырнувший из толпы Черемисин, другую тотчас же пригласил кто-то, мне неизвестный, или я его пока не узнала.

– Что же, пойдёмте, вас и оставлять неловко, и отпускать нельзя, мало ли, – Болотников с усмешкой подал мне руку.

Я даже и не думала, что он танцует. А он танцевал, и преотлично – легко и уверенно. Не скакал, а ведь глыба такого масштаба могла всех просто насмешить. Скользил по паркету легко и непринуждённо. Танцевать с ним было вовсе не так, как с Соколовским или Липиным, но – ничуть не хуже.

Полька завершилась, и Соколовский возник рядом с нами – вынырнул из теней.

– Видели? – кивает в сторону, где можно разглядеть причёски обеих китаянок.

– Видели, уж обсудили, – вздыхает Болотников. – И что там видно?

– Одну из них мы совершенно точно встречали в твоём доме в субботу, а что за зверь вторая, я пока не разглядел. Нужно подобраться поближе. Идёмте, Ольга Дмитриевна? – Соколовский берёт меня под руку.

– Идёмте, – киваю я.

Мы пробираемся через толпу, выходим на место посвободнее, и наталкиваемся на знакомую даму, даже и без маски. Ой, это же Ариадна Яковлевна, супруга купца Вострова.

– Здравствуйте-здравствуйте, – щебечет она. – Ольга Дмитриевна, я рада вас видеть. Михаил Севостьянович, вы совсем нас забросили, в гости не приезжаете, к себе не зовёте! Как это на бал-то выбрались, не иначе, снова морозы завернут!

– Служба, – кланяется Соколовский с улыбкой.

– Служба службой, а дружба дружбой, так? – грозит она ему пальчиком. – Ольга Дмитриевна, скажите же, как ваш жених отпустил вас из Москвы на эту самую службу. Неужели он не опасается, что вы можете просто не вернуться? У нас здесь тоже кавалеры хоть куда, – смеётся эта змеюка.

– Я думаю, об этом не стоит волноваться, – говорю, а сердце почему-то колотится.

Вострову кто-то отзывает, Соколовский не смотрит на меня и говорит:

– Я попробую позвать к нам госпожу Фань-Фань, – и тоже растворяется в толпе.

Объявляют следующий танец, я не знаю этого названия, в Москве не встретилось. И возле меня, почти что как некромант из теней, возникает Бельский.

– Добрый вечер, госпожа Филиппова. Не уделите ли мне минутку внимания? Прошу вас проследовать за мной.

– Добрый вечер, ваше сиятельство. Боюсь, я должна дождаться кого-либо из моих спутников.

– Вы вернётесь к ним вскоре. А пока можно сделать вид, что мы отправляемся танцевать, – и он поворачивается и идёт к выходу из зала.

А я, к своему ужасу, обнаруживаю, что иду за ним, как пришитая, и не могу ничего с этим поделать. Ноги всё равно что сами передвигаются, и не слушаются никаких команд мозга.

Я даже не могу обернуться и посмотреть – увидел ли кто-нибудь мой спешный уход.

25. С бала в бой

25. С бала в бой

Мы просачиваемся в узкую дверку, проходим мимо концертного зала – в нём выступают заезжие и местные артисты, и узким коридором выворачиваем в большое пустое помещение. Узнаю его – это фойе, здесь собираются зрители перед началом концерта, прогуливаются и обмениваются новостями, а иногда и пьют местное игристое вино, если повод для концерта располагает. Сейчас же здесь темно, люстры не горят, но Бельский подсвечивает себе путь осветительным шариком.

– Стойте здесь, – велит он мне, и я в самом деле вынуждена остановиться у колонны, потому что не могу сделать ни шага, ни движения.

Да я и закричать-то не могу, потому что голосовые связки мне не подчиняются.

Полная беспомощность, необыкновенно унизительное состояние. Что, Оля, думала, что стала великим магом? А вот получи теперь. На всякого великого мага найдётся… ещё более великий. А Бельский именно что весьма мощный и умелый маг, сколько десятилетий он копил свои силы? И я совершенно не понимаю, могу ли что-то противопоставить ему. Ну да, у меня совсем другая сила, с его силой не стыкующаяся. Но ему это нисколько не помешало. А мне?

Он творит какой-то ритуал, я такого не знаю и не понимаю, что именно он делает и что хочет получить. А он рисует на паркетном полу какой-то геометрический орнамент светящимися линиями и напитывает их силой.

Это даже красиво – как постепенно разгораются контуры, разными цветами – алый, белый, зелёный, синий, лиловый… знать бы ещё, что всё это обозначает. Но я не знаю, и моя единственная надежда – что Болотников и Соколовский увидят, что меня нет в зале, и отправятся искать.

– Шаг вперёд, – командует Бельский, моё тело послушно шагает и останавливается в центре этой дурацкой штуки.

Дышать и то становится трудно, не то, чтобы что-то предпринимать.

Стоило мне установиться в центре, как все линии рисунка погасли. Не было и нет. И темноту рассеивает только малый и слабый осветительный шарик у меня над готовой.

А Бельский отступает в темноту и принимается нараспев говорить… по-китайски? Наверное. Я-то не знаю, и видимо, теперь уже и не узнаю, так?

Мне страшно, будь у меня свободное тело – я бы вопила и паниковала, а тут – никакой паники, никаких воплей. Что ж, тем проще сохранить лицо. Это важно – сохранить лицо.

И что же… это всё? Он ведь сейчас приманит лисодемона, и лисодемон захочет меня доесть, так? И все мои усилия были зря?

С другой стороны, меня однажды уже хотели съесть, одна особа, которая решила, что ей всё можно, и что она может жить, убивая других. Бельский тоже хочет жить, убивая других, да? Но ведь… но ведь правила для магов куда как более строгие, чем для просты людей, мне так объясняли решительно все? Сначала бабушка Рогнеда дома, теперь-то я отчётливо понимала, что, какими словами и для чего она говорила. Она ведь просто готовила меня к жизни в магическом мире… не желая называть вещи своими именами. А потом, в Москве, примерно о том же говорил и Афанасий Александрович – что можно-то всё, но последствия всегда за свой счёт.

Софья Людвиговна получила те последствия – по полной. А что получит Бельский? И получит ведь, правда?

Тем временем он замолчал наконец-то, и кажется, накрылся каким-то защитным куполом. Ну-ну, посмотрим, посмотрим.

Из приоткрытой на пару мгновений двери в бальную залу доносится музыка очередного вальса, а сразу после лёгкие шаги слышатся с той стороны, откуда мы пришли. Я не могу обернуться и посмотреть, кто приближается ко мне сзади, а он… приближается.

Приближается, останавливается за моей спиной. Стоит. Просто молча стоит. Слушает? Принюхивается? Что ему нужно-то, уже показывался бы, да? И где мой ударный отряд?

А потом внезапно смазанное серое пятно скользит мимо меня, и где-то на грани слышимости я ощущаю что-то, очень похожее на звон разбитого стекла.

И Бельский заговаривает в полный голос, говорит он, ясное дело, по-китайски, детали от меня ускользают, но я внезапно могу понять, о чём он.

– Стой, стой, не ходи дальше. Вот тебе жертва, она уже была твоей, забирай. Это знак моих добрых намерений. Мы можем договориться.

Ответные слова – шипящие и свистящие, будто у говорившего какой-то другой речевой аппарат, не вполне человеческий. И я внезапно тоже понимаю смысл этих слов.

– Зачем это мне, скажжжи?

– Живая кровь, сила мага, у неё много силы, тебе надолго хватит. А потом я приведу ещё. Магов много, больше, чем простецов, и сила мага будет питать тебя дольше и сильнее. Только ты обещаешь в ответ исполнить то, чего я хочу.

– И чего же ты хочешшшшь? – свистит в ответ.

– Я хочу наследника, – заговорил Бельский быстро. – Я могуч, но стар. Пока я ещё мог породить сына, мне было не до того, я был на службе, вечно на службе. Вечное государево дело, и государственное, и никак иначе. А сейчас мне некому оставить всё то, я накопил за эти годы, внучатые племянники не в счёт. Обнови мою кровь, дай мне жар если не юности, то хотя бы зрелости, и будешь безбедно жить среди людей, сколько пожелаешь, и питаться, как захочешь. А я отвечу за всё, я готов, но – после, потом.

– И что жжже, ты не посссадишшь меня в клетку? В железную заклятую клетку? – голос становится всё более похожим на нормальный человеческий.

Женский человеческий голос.

– Нет, я же обещаю. Я и поклясться могу!

– Врёшь. Предавший раз – предаст снова. Где Цинь-Цинь, где плоть его, где его девять хвостов? Где ныне скитается его неуёмный дух? Верни его мне! Ах, ты не можешь вернуть его? А ведь ему ты тоже поклялся!

Темноту прорезает ярчайшая вспышка, я на мгновение слепну, а когда мне удаётся проморгаться и хоть что-то разглядеть, я вижу, как миниатюрная изящно сложенная дева-китаянка хватает Бельского руками, на которых прямо на глазах удлиняются когти, сбрасывает свои шелка, оборачивается тем самым многохвостым зверем и хватает его зубами за горло.

Где-то там, за спиной, снова хлопает дверь. Снова топот ног, и там уже не одно небольшое существо, но вполне так несколько человек.

– Да вон же они, всё верно! – это Болотников.

Что-то неразборчиво звучит по-китайски, возле меня из теней появляется Соколовский, и они вместе с подоспевшим Болотниковым швыряют какие-то заклятья на демона. С другой стороны из темноты единым мигом появляется длинное чешуйчатое тело с усатой головой, дракон шипит и дышит паром.

Хвостатая тварь бросает Бельского, и в этот момент я чувствую, что свободна. Но совершенно без сил, и тварь пользуется этим. Прыжок ко мне – и мы вместе проваливаемся в тени.

Но в последний миг я ощущаю, как мою руку хватает другая рука. Это пожатье мне хорошо знакомо, и мне становится чуточку проще от того, что в следующее действие я проваливаюсь вместе с моим распрекрасным начальником.

Я вываливаюсь в нормальный мир, и первое, что ощущаю – лютый холод.

Ну конечно, в бальном наряде да на улицу зимой – как-то это не очень хорошо. Но меня не спрашивали.

И место такое… не самое понятное. Я таращу глаза, но вокруг темно, снег по колено, я стою в этом снегу в бальных туфлях, туфли мгновенно промокают, и у меня уже начинают стучать зубы. Меня дёргают за руку, тут же пара серебристых шаров освещает мир вокруг, и я вижу, что вокруг кресты, и деревья, и это какое-то, мать его, кладбище. Меня держит за руку вернувшая себе человеческий облик китаянка. Смотрит, не сводя черных глаз. Она бледная, будто неживая, но рука её теплая. И это не Фань-Фань, нет, это, видимо, та самая её камеристка, которая появилась не так давно, после Рождества.

Кстати, жертвы-то ещё задолго до Рождества начались.

– Отпусти, – говорю я ей.

– Не могу, – отвечает она мне на почти чистом русском языке, изволите ли?

– Отпустите Ольгу Дмитриевну, – слышится из-за спины.

– Иначе что? – она вновь в шелках, видимо, это у неё по желанию образуется – либо шерсть, либо шёлк.

Соколовский не говорит ей ничего, но бьёт мгновенно – и вокруг той руки, что держит меня, захлёстывается щупальце, и ещё несколько – хватают её за вторую руку, за шею, поперёк туловища. Её пальцы разжимаются….

Я вырываю руку и тоже бью. Мне сложно сосредоточиться, потому что холодно, мои удары слабы и нерешительны. И тут меня решительно отодвигают за спину.

– Держите защиту и зовите на помощь, а я подержу нашу прекрасную даму, – говорит Соколовский.

Его спина тёплая, как же – шерстяной фрак, это вам не шёлковое бальное платье, а градусов пятнадцать-то с минусом сегодня точно есть. Я бесцеремонно прижимаюсь к его спине, бросаю защиту на нас обоих, и сразу становится теплее, и тащу из чудом сохранившейся на запястье сумочки зеркало.

– Матвей Миронович, мы её держим, – говорю я.

У него портал, он сможет навестись по любому из нас. И наведётся, и вытащит нас отсюда. А пока…

Соколовский держит, её корёжит. Глянуть – да какой там демон, девчонка. Маленькая тощая девчонка. Обмякла, едва не повисла в его щупальцах.

– Отпусти, – еле шелестит. – Не трону, если отпустишь.

– Не верю, – качает головой Соколовский.

– И правильно. Но я всё равно сильнее.

Она мгновенно единым слитным движением сбрасывает с себя его щупальца, становится в три раза больше и со всей силы бьёт его лапой с когтями. Он отвечает… но у неё две лапы, и когти удлиняются, и она бьёт обеими. От его фрака летят клочья.

Я не сдерживаюсь и тоже бью из-под защиты – как по нежити. И ещё раз, и ещё, и ещё. Она ускользает, то ныряет в сугроб, то откатывается, а мы попадаем по ней, и каждый раз – слышится тоненький писк, и она пытается ускользнуть от наших щупалец, и с каждым разом чуточку замедляется. Это сколько ж раз нужно по ней попасть, чтобы она не просто чуточку замедлилась, но перестала на нас бросаться? Соколовский тоже хлещет её, не давая приблизиться, но вдруг почему-то не попадает, и валится мне под ноги в сугроб, и я вижу кровь на белоснежной сорочке.

Что, снова только я, да?

Но мне не дают геройствовать, за спиной лисодемона открывается портал, и оттуда вываливаются Болотников и вся остальная наша команда. Они лихо окружают нас, Болотников что-то командует, и в лисодемона летит слитный заряд из нескольких разных магических сил.

Правда, наша лисица многохвостая мгновенно соображает, что сейчас ей придётся плохо, тоже валится мне под ноги, и на мгновение они с Соколовским исчезают из виду. А потом он возникает снова, но – уже без неё.

– Удрала, холера, – вздыхает Болотников. – А ну быстро в тепло их, пока концы не отдали!

Я уже не соображаю, кто меня хватает и куда тащит, меня настигает откат. Мне плохо, меня колотит лютая дрожь. Нужно собраться с силами, чтобы понять – что и как, и что дальше, и вообще.

И вот мы выбираемся из портала – где-то, там яркий магический свет, и я слышу голоса. Пробивается знакомый голос – точно, это ж Алексей, человек Соколовского. Он охает и ахает, и говорит – сюда его, а где ж здешний целитель, нужен целитель, я никак не умею, я только сейчас раздену его, но раз кровь, то штопать же нужно, а он ведь обещал мне, что никогда больше так не вляпается!

– Ольга Дмитриевна, вы целы? – спрашивает меня кто-то.

Тьфу ты, это инженер Липин.

– Наверное, – бормочу. – Холодно, и сил нет. И что дальше? Она же снова сбежала, да?

– Сбежала, Ольга Дмитриевна. Но сейчас главное – спасти вас.

– Рассказывайте, – доносится откуда-то голос Зимина.

– Так вот, видите, Василий Васильевич, снова демон у нас.

– Ну так не до конца же, что уже хорошо, – бодро говорит Зимин. – Вижу следы от когтей, правда, мощные. Затянутся, сейчас кровь остановим – и затянутся.

– А чего он даже глаз-то не откроет? Всегда открывал! Барин знаете, какой живучий? – это Алексей.

– Кровопотеря. И кажется, яд. И следы пребывания с открытой раной на теневой стороне мира. Шансы на полное излечение велики, и я прошу всех выйти, – это Зимин.

– Да как выйти-то, не могу я выйти! – это Алексей.

– А Ольга-то Дмитриевна что, почему она лежит неподвижно? Её ж не ранили?

– А это мы сейчас ещё посмотрим, что с ней не так и почему она глаз не открывает, – шаги, Зимин приближается ко мне и трогает ладонь лоб.

И это последнее, что я осознаю, прежде чем совсем кануть в темноту.

26. Ночью и утром

26. Ночью и утром

Я прихожу в себя ночью, где-то. Ничего не понимаю.

Жесткая кровать, тонкий матрас, тонкое одеяло, которым я укрыта. И укрыта, между прочим, прямо в бальном платье. Бред какой! Зато на ногах шерстяные носки, извольте видеть.

Мне удаётся выпустить осветительный шарик, он получается слабым и тусклым. И вообще я слаба и разбита. И с удивлением ощущаю… дежа вю, вот так это называется.

Ведь мне уже случалось просыпаться ночью в этом месте и ничего не понимать. И если тогда я совсем не признала здешних мест, потому что не могла этого сделать никак, то теперь… да ведь меня же даже на ту же самую кровать уложили!

Больница в посёлке Иннокентьевском на станции железной дороги, где для меня всё когда-то началось. И куда я в последние разы приходила уже не как непонятная пострадавшая, но как специалист-профессионал. А сейчас что?

Слышу сопение, пытаюсь пошевелиться. Медленно, преодолевая слабость, держась за изголовье кровати удаётся сесть на постели, и оглядеться. И что же? На той кровати, что напротив моей, поверх всякой постели посапывает Алексей, человек Соколовского. Что же он здесь забыл?

Смотрю дальше. Не что, кого. И не забыл, а – приглядывает, видимо. Потому что ещё на одной кровати лежит сам Соколовский. И что-то подбрасывает меня, я ищу ногами какую-нибудь обувь на полу, ничего не нахожу, и прямо в тех шерстяных носках иду туда.

Он дышит, очень тихо, и бледный-бледный, и глаза закрыты. Я помню, да, отлично помню всю ту жуть, что выпала сначала мне, а потом нам с ним вместе. И не сказать, что хуже – когда я не могла даже и пикнуть под чарами Бельского, или же когда мы вместе стояли по колено в снегу против лисодемона.

Что же, выходит, демон – это служанка драконицы Фань-Фань? Понятнее, на самом деле, не стало – почему драконица позволяла ей охотиться на людей? Или как раз не позволяла? Или там что-то своё, нам неизвестное?

Она же что-то говорила о том лисе, которого развоплотил Бельский в погоне за своим желанием? Они были знакомы, и может быть, даже близки? Или как это вообще у них?

И я-то какого чёрта во всё это замешалась?

Я добрела до кровати Соколовского, тщательно осмотрела – лежит спокойно. Накрыт простынёй, под ней я увидела повязку, и тут же опустила обратно. Ну да, ему досталось от дурной лисицы, а иначе она бы подрала меня.

Что заставило меня присесть возле него? Я не целитель, я наоборот. Я никак ему не помогу. Аккуратно подоткнула простыню, дотянулась, накрыла поверх одеялом. Всё теплее, а у него, кажется, температура. И рана, и ещё в снегу стояли в бальной обуви, а она ж такая, чисто символическая, только для паркетного пола, никак не для улицы, даже если кожаная.

Я не сразу понимаю, что за звук слышу. А потом…

– Лёля, – тихо шепчет он. – Лёля, не уходи, пожалуйста. Хотя бы во сне не уходи.

Он говорит быстро, и едва слышно. Чтобы расслышать, мне приходится наклониться почти к его губам.

– Лёля, – повторяет он и шевелит пальцами.

Пытается поднять руку, у него не выходит.

– Наверное, это хорошо, Лёля, что у тебя жених. Это Авенир, верно? И отчего ты с ним не осталась? Придумали бы что-нибудь…

Ну вот ещё, меня прямо бесит, неимоверно бесит упоминание Авенира – сейчас. Потому что… не Авенир вчера закрыл меня от демона. Я благодарна Авениру за всё, что он для меня сделал, и за всё, чему научил, но… но…

Отчего слёзы-то, откуда? Капают прямо на его руку, пальцы шевелятся, слабо, но несомненно, и берутся за мою ладонь.

– Это неправда, Миша, – говорю я. – Он звал меня замуж, да, я не согласилась. А сказала просто так, чтобы тётки мои отстали, и не сватали мне никого, понимаешь?

– Лучше бы сватали, Лёля. Я дал клятву, как дурак. Фантому, призраку. Я никогда в жизни не видел ту, что считается моей невестой. И отец мой тоже никогда её не видел. Он год назад обещал мне найти её, чтобы мы с ней расстались, как подобает… и не нашёл до сих пор. Очевидно, не смог. Я и отца её не видел давным-давно, может, их и в живых-то нет? Я… недостаточно знаю и самого Куницына, чтобы искать, а дочь его – так и вовсе… Я дурак, Лёля, просто дурак. А ты – самая лучшая, самая невероятная, самая прекрасная. И другого такого мага тоже нет. И самая храбрая, тебя не испугали ни маги-преступники, ни демоны, никто. Я благодарен господу просто за то, что знаю тебя. За то, что смог встать между тобой – и демоном. Живи, Лёля. И будь счастлива. Зря ты отказала Авениру…

Он снова пытается пожать мои пальцы, выходит плохо.

– Глупостей не говори, да? Захотела – и отказала. Моё дело. И вообще молчи, нечего болтать, да? Найдётся твоя… невеста.

– Лучше пускай остаётся там, где она есть. Так я могу смотреть на тебя… ещё долго, пока не сбежишь. Пока не улетишь, пока не найдёшь своё счастье.

– Да какое к бесу счастье? Не смей умирать, понял? Ты моё счастье, а эта твоя… невеста пускай пеняет на себя. Где она была, когда ты её искал? Где она была, когда тебя драли демоны? Помогала? Держала защиту? Отбивалась вместе с тобой? Звала на помощь? Утрётся она, ясно?

Господи, что я такое говорю? Зачем? Маги не нарушают клятв, даже если толком не знают, кому их дали.

Он пытается пошевелиться, у него не выходит, вместо дыхания – какие-то невнятные хрипы. Мне становится страшно, я подскакиваю и бужу Алексея.

– Алексей, зови кого-нибудь, барину твоему совсем плохо, слышишь, как хрипит?

– Мигом найду, Ольга Дмитриевна, храни вас господь! – он тут же подрывается и бежит в коридор, и зовёт кого-то, и сначала возвращается сам, а потом приходит откуда-то Зимин, и они начинают что-то делать.

Очевидно, спасать.

А я ложусь на свою кровать и отворачиваюсь к стене – чтобы никто не видел снова побежавших слёз.

Наутро после осмотра Василия Васильевича меня отправили домой. Он сказал – всё со мной хорошо, нужно только хорошенько пропариться в бане и пить чай с мёдом и лимоном, и обязательно сытно поесть. Порталом Болотникова, который оказался у Зимина, меня мигом отправили на Третью Солдатскую, где охали и ахали Лукерья с Надеждой, и с ними за компанию Варфоломей.

– Лукерья Семёновна, приглядите, будьте ласковы, – говорил Зимин, и уточнял что-то про процедуры и отвары.

– А что с Соколовским? – я дождалась, пока Лукерья ушла готовить отвар, а Зимин собрался уже отбывать, можно сказать, тормознула его на пороге.

– Думаю, всё будет хорошо, он у нас крепкий, – улыбнулся Зимин. – Жар спадёт не сегодня, так завтра, а дальше – сильный организм мага, должен быстро восстановиться. Когти у вашей лисицы больно непростые, но яд вытянули, дальше уже проще. Вы же сегодня непременно спите, а там видно будет.

– Вот и хорошо, – вздохнула я. – Буду спать.

Он отбыл приглядывать за Соколовским, а я осталась, и позволила напоить меня какой-то заваренной травой, и накормить похлёбкой, и сводить в баню, а потом – чай с мёдом и малиной, всё, что доктор прописал.

– Как так вышло-то, – вздыхала Надежда. – Где та тварь вас нашла-то!

– На балу и нашла, – что уж, все знают, наверное.

Но оказалось, что из бывших на балу далеко не все вообще что-то поняли. К моим поздним вечером приходила соседка Василиса, которая на том балу как раз была, и поведала о финальном переполохе – когда часть гостей-магов куда-то рванула, а в соседнем фойе нашли хладное тело Бельского, все догадались, что дело неладно. Правда, господа Пантелеев и Черемисин не допустили паники, и прежде чем отправиться за нами на Иерусалимское кладбище – назначили тех, кто смотрел за порядком и не допустил паники.

Значит, это было Иерусалимское кладбище, понятно. Ну да, тут поблизости. Но почему именно туда? Чтобы ни с кем не столкнуться? Или ещё что-то, о чём мы не знаем?

И Бельского, значит, загрызли. Почему мне его ни чуточки не жаль, спрашивается?

– А что с китаянками Черемисина? Кто-нибудь что-нибудь говорит?

– Чего не слышала, того не слышала. Но спрошу, – с готовностью откликнулась Надежда. – А вы, барыня, поспали бы. Мало ли, если барин Михаил Севостьяныч шибко ранены, то когда ещё на ноги-то поднимутся, вам же снова придётся за него упокойничков расспрашивать, а вы ещё пока сами не больно-то хорошо на ногах стоите! Алексей-то Мирофаныч забегали и говорили, что с барином дело плохо, но Василь Васильич его спасают, и верно, спасут.

– Да, должен спасти, всё так.

– Вот и спите, пока вас никуда не дёрнули!

Совет был более чем разумен, и как бы мне не было муторно на душе, надобности тела взяли своё, и я уснула. И спала долго и без сновидений. Наверное, всё дело в том отваре от Зимина, который готовила мне Лукерья. Или ещё в чём… в общем, проснулась я уже на следующее утро, и даже засветло.

Сил хватило для того, чтобы подняться, умыться, одеться и выйти наружу. В нашей кухне Лукерья что-то толкла в ступке, Надежда резала морковку и лук на новую похлёбку, пахло пирогами. У стола сидел Алексей и пил чай.

– Ольга Дмитриевна! Радость-то какая, я хоть барину скажу, что вы на ноги поднялись, он порадуется! – возгласил он первым делом.

Лукерья оглядела меня своим обычным хмурым взглядом, а Надежда просияла улыбкой. Всё, мол, хорошо, сейчас будет каша с маслом и пироги с чаем.

– Доброго дня всем, – я тоже присела к столу с краю, чтобы не мешаться. – И что барин? У Зимина?

– Сегодня обещали отпустить, чаю вот выпью – и меня туда заберут, а после обеда Василь Васильич просил, чтобы Матвей Мироныч поспособствовал домой барина доставить. Всё ж дома-то и стены помогают, это всем известно, а стены у нас тёплые, хорошие, издавна заклятые.

Да, помню, какой-то странной принцессой, которая умела это делать. Наверное, и впрямь поможет.

– Что ещё слышно? Есть ли распоряжения обо мне? – наверное же сообщили, если что-то нужно?

– Матвей Мироныч просил вас дать ему знать, как проспитесь, – тут же ответила Надежда. – Но вы всё ж равно сначала поешьте, служба – она ж никуда не денется, а поесть надо!

С этим я согласилась, и поела – хоть сначала и не хотелось, но это до первой ложки, а дальше – здоровый аппетит мага, всё в порядке. Алексей отбыл к Зимину – ему открыли портал, причём сам Зимин, а я пошла к себе – с Зиминым я тоже поговорю, но чуть позже, а пока – начальство, и что у нас вообще происходит.

Болотников откликнулся сразу же.

– Рад слышать, Ольга Дмитриевна. Вы уж с Зиминым тоже свяжитесь, пускай он посмотрит и скажет, готовы ли вы к дальнейшим действиям. У нас пока спокойно, новых жертв нет. Госпожа Фань-Фань дала обещание не покидать черемисинского дома, о её камеристке нет ни слуху, ни духу, а все остальные в порядке. Кроме смертушки нашего, но тот, говорят, тоже на поправку пошёл. Ждём, чтобы Зимин разрешил ему если не действовать, то хотя бы соображать и слушать, а там – соберёмся все и подсчитаем наши силы. Пока же – восстанавливайтесь и радуйтесь передышке.

Это всё звучало разумно и хорошо. И у меня, что говорить, отлегло немного, когда мне несколько человек сказали, что с Соколовским всё более-менее благополучно.

По хорошему, нужно было связаться с ним самим. Но вдруг он пока не в силах беседовать по магической связи? Или ему не до того, у него там процедуры от Зимина и осмотры и что ещё бывает?

Или, всё же, связаться?

Ладно, подождём.

Я снова дремала, потом меня тормошили и снова кормили, и за окном сумерки сменились ночью. Часы сказали – девять вечера, вроде бы ещё не совсем поздно. Попробовать позвать? Не ответит – так не ответит.

Решилась, позвала. Не ответил.

Не страшно, да? Например, спит. Или просто не имеет сил для того, чтобы услышать вызов, не говоря уже – ответить на него. После ранения и температуры – это нормально, ничего страшного.

Я ещё полночи придумывала себе какие-то соображения, они виделись мне какими-то неубедительными. А спрашивать Алексея я не решилась, потому что… не решилась, в общем, и всё. И уснула.

А на следующее утро, которое для меня снова настало уже засветло, меня вызвал Болотников и сообщил, что совещание в два пополудни, и где бы вы думали? Дома у Соколовского.