Текст книги "Генеральный штаб в годы войны"

Автор книги: С Штеменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 66 страниц)

Без особого сожаления я расстался с прежней мечтой учиться на агронома и подал заявление в школу.

Надежд на поступление, правда, было мало. За полтора года скитаний за книгу, конечно, не брался и многое перезабыл, до экзаменов оставался всего месяц. Но, как говорится, было бы желание. В октябре 1926 года мы с моим станичником Петром Васильевым стали курсантами Московской артиллерийской школы. Оба попали в 3-ю конно-горную батарею, чем были весьма довольны...

Снова в Лефортово я попал в 1933 году, теперь уже слушателем Академии моторизации и механизации РККА.

В академии тогда было три факультета – командно-инженерный, эксплуатационный и промышленный. Я учился на командно-инженерном, переименованном впоследствии в командный, который выпускал командиров-танкистов. Военные предметы преподавались глубоко и, надо сказать, интересно. Тактика, оперативное искусство, военная история, военная география, изучение и вождение танков были моими любимыми дисциплинами. Большое внимание уделялось высшей математике, механике, физике, термодинамике, общественным дисциплинам. Изучали мы, кроме того, один из иностранных языков, военную администрацию и другие предметы. И весьма активно занимались спортом. Коня я окончательно сменил на мотоцикл. Тем более что на праздничных парадах академия выступала на мотоциклах. На втором курсе даже участвовал в мотопробеге Москва – Харьков – Москва. А во время очередной стажировки получил удостоверение летчика-наблюдателя.

Жил здесь же, в Лефортово. Первый год – в общежитии. На втором году получил комнату в девять квадратных метров и привез семью из Киева. Мать спала на кровати, мы с женой – на полу и родившаяся у нас дочка – в корыте возле нас. Поэтому, когда через год поселились в большей комнате дома, в строительстве которого на территории академии мы сами участвовали, то это уже казалось вершиной комфорта.

Вместе с нами жили и учились в те годы слушатели, ставшие потом видными военачальниками: И. Д. Черняховский, А. А. Епишев, П. П. Полубояров, Г. Н. Орел, конструктор танков Ж. Я. Котин, Г. С. Сидорович и другие...

Погрузившись в воспоминания, я и не заметил, как машина миновала Лефортово и подходила к Кировской...

Жизнь в оперативной группе, как называли первый эшелон Генштаба, отличалась исключительной напряженностью. Понятия дня и ночи у нас полностью стерлись. Круглые сутки приходилось быть на своих рабочих местах. Но так как без сна обойтись все-таки нельзя, то на станцию метрополитена нам подавали для этого поезд. Вначале спали сидя. Потом стали подавать классные железнодорожные вагоны, где мы устраивались с большим удобством.

И. В. Сталин в свой подземный кабинет спускался лишь при объявлении воздушной тревоги. В остальное время он предпочитал находиться в отведенном ему флигельке во дворе занятого под Генштаб большого дома на улице Кирова. Там он работал и принимал доклады.

А бомбежки Москвы все усиливались. Одиночные самолеты противника прорывались к столице не только ночью, но и днем. В ночь на 29 октября фугасная бомба угодила во двор нашего здания. Было уничтожено несколько машин, убито три шофера и ранено 15 командиров. Некоторые тяжело. Дежурившего по Генштабу подполковника И. И. Ильченко взрывной волной выбросило из помещения. При падении он изуродовал лицо. Остальные пострадали главным образом от осколков оконного стекла и ударов вырванных рам. В числе пострадавших оказался и Александр Михайлович Василевский, но он продолжал работать.

Я в момент взрыва шел по коридору. Когда понял, что случилось, опасность уже миновала. Здание сильно тряхнуло, как при землетрясении (я его испытал в 1927 году в Крыму). Послышался звон стекла. Впереди и позади меня захлопали двери. Те из них, что были на запорах, сорвались с петель. Потом на какое-то мгновение воцарилась тишина, показавшаяся мне особенно глубокой. Затем слух стал различать хлопки зениток и хруст стеклянной крошки под ногами окровавленных людей, выходивших из комнат.

После этого случая мы совсем перебрались в метро. На пять дней лишились горячего питания: наша столовая и кухня были сильно повреждены взрывом. Пока их восстанавливали, пришлось обходиться бутербродами.

Так мы жили, так трудились в самые, пожалуй, критические дни войны, в дни больших огорчений и великих надежд. Горько было оттого, что немецко-фашистские танки и автоматчики достигли уже тех недальних мест, куда перед войной москвичи выезжали на воскресные прогулки. Но нас не оставляла уверенность, что это пиррова победа. Враг идет уже на последнем дыхании, захлебываясь собственной кровью. И все мы надеялись, что именно здесь он будет наконец разбит.

Обстановка отличалась исключительной сложностью, противоречивостью, но собирать данные о ней стало теперь куда проще. По крайней мере на главном направлении. Обычно рано утром несколько офицеров-операторов садились в машины и отправлялись в Перхушково, где разместился штаб Западного фронта, объезжали штабы армий, располагавшиеся на удалении всего 20-30 километров от Москвы. И на рабочей карте начальника Управления все уточнялось до мельчайших подробностей.

6 ноября в Москве, как всегда, проходило торжественное собрание трудящихся. Только не в Большом театре, а на перроне станции метро "Маяковская". Утром 7 ноября состоялся традиционный парад войск на Красной площади. Готовился он в строжайшей тайне. Даже участникам парада не объявлялось заранее, для чего их тренируют. Предположения высказывались разные, но большинство сходилось на том, что это просто "сколачиваются подразделения" перед отправкой на фронт. Командовал парадом генерал П. А. Артемьев, занимавший в то время пост командующего войсками Московского военного округа и возглавлявший Московскую зону обороны. Оркестром дирижировал капельмейстер оркестра дивизии имени Дзержинского военинтендант 1 ранга В. Л. Агапкин, автор знаменитого марша "Прощание славянки", который с 1912 года волнует сердца людей.

На этом беспримерном в истории параде Верховный Главнокомандующий напутствовал войска словами: "На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии!"

А заканчивалась его речь пожеланием: "Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!"

Сталин говорил от имени партии, от имени Советского правительства, и эти призывы набатом прозвучали над страной.

Ровно через неделю после того гитлеровцы предприняли новое наступление на Москву. на сей раз главный удар наносился в полосе 30-й армии Калининского и 16-й армии Западного фронтов. Бои затянулись до декабря. Однако враг не достиг сколько-нибудь значительных успехов. Своим правым флангом он продвинулся лишь до Каширы, а левым вышел на канал Москва – Волга в районе Яхромы. В одном месте ему удалось даже форсировать канал, но ненадолго. На рубеже Конаково, Дмитров, Дедовск, Кубинка, Серпухов, Тула, Серебряные Пруды немецко-фашистские войска были окончательно истощены и остановлены. Так провалилось второе наступление гитлеровцев на Москву.

А тем временем тщательно сберегаемые резервы Ставки подтягивались к столице. К северу от нее появились 1-я ударная и 20-я армии, юго-восточнее 10-я, 61-я, а также 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Несколько свежих армий тогда же было выдвинуто на другие участки советско-германского фронта, где враг продолжал еще нажимать.

К тому времени наши планы вырисовывались так: сначала было намечено нанести удары по тихвинской и ростовской (на Дону) группировкам противника; после их разгрома, сковав врага на северо-западном и южном направлениях, решено было перейти в контрнаступление на западном направлении – под Москвой. С 12 ноября началось наступление под Тихвином, и к 7 декабря позиции противника там были прорваны. На юге 29 ноября советские войска освободили Ростов. А 5-6 декабря началось контрнаступление наших войск под Москвой.

Противник не ожидал ничего подобного. Как выяснилось позже, он не обнаружил сосредоточения двух новых армий севернее Москвы. И, конечно, заплатил за это чрезвычайно дорого.

Ход и исход нашего победоносного контрнаступления зимой 1941/42 года описан достаточно подробно, и нет нужды еще раз возвращаться к этому. Позволю себе задержать внимание читателя лишь на некоторых, самых общих выводах, которые мы сделали для себя по истечении первого военного полугодия.

Во-первых, Советская Армия устояла против натиска самой сильной армии капиталистического мира.

Во-вторых, она развеяла в прах миф о непобедимости гитлеровцев, делом доказала, что их можно бить и в конечном счете разбить.

В-третьих, мы похоронили надежды Гитлера на молниеносную победу; в ходе войны произошел поворот в нашу пользу; борьба предстояла долгая и изнурительная, в перспективе проигрышная для противника.

В-четвертых, положение нашей страны оставалось пока тяжелым: враг захватил сотни городов, тысячи сел, под пятой оккупантов оказались многие экономически важные районы – Прибалтика, Белоруссия, большая часть Украины и Донбасса; немецкими войсками занят Крым, блокирован Ленинград, осажден Севастополь; потенциальные возможности противника для ведения войны еще очень велики.

В-пятых, наши возможности тоже далеко не исчерпаны. Наоборот, с каждым месяцем они увеличивались: эвакуированная на восток промышленность прочно становилась на ноги, в глубине страны успешно накапливались многочисленные резервы, в тылу врага все шире разворачивалось партизанское движение.

В-шестых, войска наши получили закалку и некоторый боевой опыт, стали действовать организованней и уверенней; налаживалось надежное управление ими.

В-седьмых, отдалилась угроза войны на два фронта. Разгром немцев под Москвой охладил пыл японских милитаристов.

События этого полугодия, особенно битва под Москвой, еще раз наглядно показали, сколь огромна организующая и вдохновляющая сила Коммунистической партии, как умеет она в критические моменты поднимать весь народ на защиту Отечества.

Велик был и международный резонанс подмосковной нашей победы. Она перечеркнула все расчеты гитлеровцев на изоляцию СССР. 1 января 1942 года 25 государств подписали с нами декларацию о сотрудничестве в войне против фашистской Германии.

А изменилось ли что в самом Генеральном штабе? Да, конечно. Еще в декабре вернулся второй эшелон. На месте его прежней работы остался лишь запасный узел связи с минимальным числом операторов.

Многие опытные генштабисты получили назначения в войска. Начальники отделов В. В. Курасов, П. Н. Кокорев, а затем и М. Н. Шарохин пошли начальниками штабов фронтов и армии. Нас – молодежь – ставили вместо них. Меня, в частности, назначили начальником Ближневосточного отдела.

В работе Оперативного управления и Генштаба в целом установился более четкий ритм. Б. М. Шапошников и А. М. Василевский получили возможность сосредоточиться на крупных вопросах, глубже анализировать обстановку. Ежедневно один-два раза они ездили с докладами в Ставку. Все остальное с успехом выполнялось в отделах. В частности, наш отдел нес основное бремя забот, связанных с пребыванием советских войск в Иране.

Бремя это было отнюдь не легким. В Иране одно время находились три наши армии: 53-я Отдельная Среднеазиатская, 47-я и 44-я. Ввели мы их туда по предложению англичан в конце августа 1941 года на основании договора, заключенного между Ираном и Советской Россией в 1921 году. Договором предусматривалась возможность такой акции в случае возникновения опасности использования иранской территории каким-то другим государством в ущерб интересам СССР. Гитлер же, как известно, делал серьезную ставку на Иран, намереваясь ударить оттуда по советскому Закавказью, а в дальнейшем воспользоваться Ираном как своего рода трамплином для прыжка немецких дивизий с Балкан на Индию. Тут уж затрагивались интересы нашего союзника Великобритании, и она тоже ввела войска в южные районы Ирана. Это прибавило хлопот Генштабу: потребовалась увязка многих вопросов с Наркоматом иностранных дел.

За обстановкой в Иране пристально следил Верховный Главнокомандующий, и на мне лежала обязанность систематически докладывать о ней Б. М. Шапошникову. Борис Михайлович был обаятельным человеком и к таким, как я, молодым тогда полковникам относился с истинно отеческой теплотой. Если что получалось у нас не так, он не бранился, даже не повышал голоса, а лишь спрашивал с укоризной:

– Что же это вы, голубчик?

От такого вопроса мы готовы были провалиться сквозь землю, ошибки свои запоминали надолго и уже никогда не повторяли их.

Как-то я был вызван к Шапошникову далеко за полночь. Борис Михайлович сидел за столом в белой рубашке, с подтяжками на плечах. Китель висел на стуле.

– Садитесь, голубчик,– пригласил он совсем по-домашнему. Мы относительно быстро покончили с делами, но начальник Генерального штаба не спешил отпускать меня. Настроение у него было в тот раз особенно хорошим, и, просматривая карту, он стал вдруг вспоминать, как сам служил когда-то в Средней Азии. Борис Михайлович на память знал особенности здешних операционных направлений, отлично помнил местность. Я тоже наизусть знал театр. Получилась увлекательная беседа.

В последующем такие беседы возникали у нас неоднократно, и я черпал из них очень много полезного для работы своего отдела и для себя лично.

Глава 3. Гроза на юге

Фронт стабилизируется. Что в перспективе? – Просчеты в прогнозах. События в Крыму. – Мера ответственности. – Наступление под Харьковом. Противоречивые оценки. – Одна беда следует за другой. – "Воевать надо не числом, а умением". – Перехваченный приказ. – На воронежском направлении. Тучи сгущаются. – Новый фронт – Сталинградский.

Новый, 1942 год мы, генштабисты, не праздновали, но на душе у всех – было празднично – радовали успехи наших войск под Москвой. Настроение еще более поднялось 23 февраля: в своем приказе по случаю 24-й годовщины Красной Армии Народный комиссар обороны заявил, что недалек тот день, когда Красная Армия разгромит врага и на всей советской земле снова будут победно реять красные знамена.

К весне, однако, фронт стабилизировался. На 1 апреля он проходил от Ленинграда по реке Волхов, восточное Старой Руссы, огибал с востока район Демянска, далее следовал на Холм, Велиж, Демидов, Белый, образовывая ржевско-вяземский выступ, все еще удерживаемый противником, захватывал Киров, Сухиничи, Белев, подступал к Мценску, оставлял по нашу сторону Новосиль, Тим, Волчанск, создавал выступ в сторону врага в районе Балаклея, Лозовая, Барвенково, отсекал Красный Лиман, Дебальцево, Куйбышево и спускался к югу по реке Миус.

В Генеральном штабе произошла реорганизация. Начальниками направлений назначались лица, командовавшие фронтами и армиями, или но крайней мере начальники штабов объединений. Предполагалось, что эти люди, обладающие авторитетом и опытом, сумеют лучше влиять на события и более оперативно осуществлять связь с действующей армией. Нм предоставлялось право лично докладывать в Ставке. До этого прежние начальники направлений с докладами в Ставку не ездили.

Вскоре выяснилось, что в результате этой реформы много времени расходуется впустую. Удлинились сроки прохождения данных об обстановке до начальника Генштаба. Раньше мы обычно сами принимали эти данные на телеграфе, тут же наносили их на карту и немедленно шли с докладом к начальнику Генштаба. Теперь появилось промежуточное звено. С телеграфа информацию принимали "замы", то есть бывшие начальники направлений, и докладывали новому начальнику направления. Тот изучал информацию и лишь после этого шел с докладом к начальнику Генштаба. Такая многоступенчатость в работе, естественно, повлекла за собой не повышение, а понижение оперативности. Каких-то особенных выводов и предложений об обстановке, которых ждали, к сожалению, не последовало. В Ставку новые начальники направлений съездили, по-моему, всего один-два раза. Такой порядок существовал недолго. Было признано, что старая система работы лучше, и примерно через месяц мы опять к ней вернулись.

Основная тяжесть руководства Генштабом лежала на плечах Бориса Михайловича Шапошникова. Несмотря на тяжелую болезнь, он успевал выполнять всю необходимую работу в Генштабе и к тому же не малую роль играл в Ставке. Сердце сжималось всякий раз, когда мы видели своего начальника: он непривычно ссутулился, покашливал, но никогда не жаловался. А его умение сохранять выдержку, обходительность просто поражало. Первым помощником Б. М. Шапошникова по должности и значению был начальник нашего Оперативного управления А. М. Василевский, ему под стать: знающий, решительный, доброжелательный.

Реформа в Генштабе нас, рядовых исполнителей, не затронула – мы продолжали денно и нощно нести свою службу. Бесперебойно собирали данные об обстановке, анализировали их, докладывали о своих выводах и предложениях непосредственным начальникам, вели всю расчетную, информационную и другую работу. Война требовала полной отдачи сил и никому не давала ни минуты отдыха. Однако мы были поглощены не одними текущими делами. Каждый генштабист жил не только отзвуком контрнаступления под Москвой, но и ожиданием грядущих перемен. По характеру заданий и множеству сопутствующих им деталей, заметных, быть может, только генштабистам, мы понимали, что "наверху" готовятся к новой кампании.

Самые важные вопросы стратегического планирования обсуждались предварительно в Ставке в узком кругу лиц – И. В. Сталин, Б. М. Шапошников, Г. К. Жуков. А. М. Василевский, Н. Г. Кузнецов. Обычно сначала намечали принципиальное решение, которое затем рассматривалось Центральным Комитетом партии или Государственным Комитетом Обороны. Только после этого Генеральный штаб начинал детально планировать и готовить кампанию или стратегическую операцию. На этой стадии к стратегическому планированию привлекались командующие фронтами н специалисты – начальник тыла Л. В. Хрулев, командующий артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронов, командующий авиацией Л. А. Новиков, командующий бронетанковыми войсками Я. Н. Федоренко и другие.

В начале марта 1942 года Ставка рассмотрела перспективы развития военных операций на летнюю кампанию. Надо сказать, что еще в самом начале года И. В. Сталин приказал подготовить известное всем военачальникам того времени директивное письмо от 10 января 1942 года и сам продиктовал основные его положения. Намерения противника и наши задачи оценивались в этом письме следующим образом: "После того как Красной Армии удалось достаточно измотать немецко-фашистские войска, она перешла в контрнаступление и погнала на запад немецких захватчиков.

Для того чтобы задержать наше продвижение, немцы перешли к обороне и стали строить оборонительные рубежи с окопами, заграждениями, полевыми укреплениями. Немцы рассчитывают задержать таким образом наше наступление до весны, чтобы весной, собрав силы, вновь перейти в наступление против Красной Армии. Немцы хотят, следовательно, выиграть время и получить передышку.

Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов, и обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 году".

Теперь, когда весна уже наступила, следовало задать себе вопрос, как оправдались эти положения Ставки. Отвечая на него, в Генштабе не закрывали глаза на действительность, а она свидетельствовала, что положение на фронтах, сложное и неустойчивое, еще далеко от желаемого. Противник, безусловно, понес серьезное поражение под Москвой и в ходе общего наступления советских войск зимой 1942 года. Однако теперь наше наступление затухало – не было для его развития необходимых сил и средств. Враг же отнюдь не был сломлен. Мало того, он стабилизировал линию фронта, а период относительного затишья в боевых действиях использовал. чтобы пополнить поредевшие войска, вооружение и боевую технику. Конечно, время работало на нас: советское военное хозяйство слаживалось и готовилось давать фронту все необходимое вооружение и боевую технику. Морально-боевые качества советских воинов укрепились, чему немало способствовали победы под Москвой, Тихвином и Ростовом. Люди закалились, накопили боевой опыт:, стали искуснее бить врага. Командиры совершенствовали управление боем. В тылу немецко-фашистских войск разгорелась партизанская борьба.

В Генштабе не сомневались, что гитлеровское командование отлично понимает, чем грозит ему затягивание войны, и постарается не дать возможности СССР полностью наладить работу военного хозяйства, постарается сорвать подготовку наших резервов. Германии, кроме того, необходимо было упрочить международные позиции, втянуть в войну на своей стороне Японию, Турцию, а может быть, и другие страны, сохранить престиж у сателлитов. Предполагалось, что все это, вместе взятое, очевидно, побудит фашистское военное руководство к активным действиям. Как, где, когда и какими силами предпримет враг наступление – было неясно. Однако в Генштабе были убеждены, что наступать одновременно на всем протяжении восточного фронта он уже не сможет: для этого гитлеровская Германия, как полагали, не обладает ни силами, ни средствами. К тому же вермахту дорого обошелся опыт 1941 года, когда его войска рвались вперед на всех направлениях. Этот опыт не мог быть не учтен, и активных операций немецко-фашистских войск следовало ожидать лишь на каком-то одном, особо важном стратегическом направлении.

При оценке значения участков стратегического фронта бросался в глаза прежде всего ржевско-вяземский выступ. Он близко подходил к Москве и был занят войсками самой мощной группы армий противника – "Центр" (свыше 70 дивизий, из них много танковых и моторизованных), полоса действий которой простиралась от Великих Лук до Новосиля. И хотя в тылу этой группы вражеских армий, юго-западнее Вязьмы, героически продолжали сражаться в тяжелейших условиях полного окружения войска генералов П. А. Белова и М. Г. Ефремова, ржевский выступ был как бы вражеским тараном, нацеленным на Москву.

Должен сказать, что советское стратегическое руководство во главе с И. В. Сталиным было убеждено, что рано или поздно враг снова обрушит удар на Москву. Это убеждение Верховного Главнокомандующего основывалось не только на опасности, угрожавшей с ржевского выступа. Поступили данные из-за рубежа о том, что гитлеровское командование пока не отказалось от своего замысла захватить нашу столицу. И. В. Сталин допускал различные варианты действий противника, но полагал, что во всех случаях целью операций вермахта и общим направлением его наступления будет Москва. Другие члены Ставки, Генеральный штаб и большинство командующих фронтами разделяли такое мнение.

Исходя из этого, считалось, что судьба летней кампании 1942 года, от которой зависел последующий ход войны, будет решаться под Москвой. Следовательно, центральное – московское – направление станет главным, а другие стратегические направления будут на этом этапе войны играть второстепенную роль.

Как выяснилось впоследствии, прогноз Ставки и Генштаба был ошибочным. Гитлеровское командование поставило своим вооруженным силам задачу: на центральном участке фронта – сохранить положение, на севере – взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге фронта – прорваться на Кавказ. Конкретизируя задачу, ставка Гитлера в директиве No 41 от 5 апреля 1942 года указала: "...в первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке (выделено мной.– С. Ш.) с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет".

План этот выражал интересы германских монополий, их стремление овладеть богатейшими промышленными и сырьевыми районами Советской страны, пробраться по суше к Ближнему Востоку. Гитлеровские генералы намеревались прервать наши связи с союзниками через Иран и подтолкнуть Турцию к вступлению в войну на стороне фашистской Германии.

От ошибочного прогноза Ставки относительно главного удара противника логически потянулась нить к недооценке южного направления. Здесь не были размещены резервы Ставки – основное средство влияния стратегического руководства на ход важных операций. Не были и проработаны варианты наших действий на случай резкого изменения обстановки. В свою очередь недооценка роли южного направления повлекла за собой терпимость к промахам командования Юго-Западного и отчасти Южного фронтов.

Тогда же, весной, Ставка рассмотрела соображения относительно действий Советских Вооруженных Сил летом 1942 года. Мнения полностью не совпадали. Все признали, что для решительного наступления наши силы пока не готовы необходимые резервы еще формировались. Б. М. Шапошников и Г. К. Жуков твердо высказались за временную стратегическую оборону. Они считали, что проводить широкое наступление не следует. Г. К. Жуков сделал оговорку: на центральном направлении, по его мнению, в начале лета следовало провести операцию по разгрому ржевско-вяземской группировки врага и ликвидации опасного ржевского выступа. И. В. Сталин согласился с тем, что до поры до времени нужно обороняться. Однако сказал: надо не сидеть сложа руки, а обороняться самым активным образом. Он потребовал одновременно со стратегической обороной провести ряд частных наступательных операций, чтобы закрепить успехи, достигнутые зимой, улучшить оперативно-стратегическое положение советских войск, сорвать подготовку наступления противника и тем самым удержать в наших руках стратегическую инициативу. Г. К. Жуков не разделял эту точку зрения, считая, что наступательные операции, которые предлагал провести Верховный Главнокомандующий, поглотят наши резервы и подготовка к последующему генеральному наступлению очень осложнится. Поскольку решающее слово принадлежало все-таки Верховному Главнокомандующему, то согласились с ним. Операции наметили в Крыму, под Ленинградом и Демянском, на смоленском и льговско-курском направлениях,

То, что наступательные действия должны были развернуться на большом количестве участков, грозило бедой: наши войска оказывались втянутыми в операции с сомнительным исходом, дробились силы, которых и так было мало. Неблагоприятному повороту событий способствовали к тому же настойчивые предложения Военного совета Юго-Западного направления провести силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов большое наступление под Харьковом, за успех которого командование направления "ручалось головой".

Свои предложения Военный совет Юго-Западного направления формулировал в документе, который назывался "Доклад по обстановке, сложившейся в середине марта на фронтах Юго-Западного направления, и о перспективах боевых действий в весенне-летний период 1942 года". Он был составлен 22 марта от руки в двух экземплярах.

Состояние противника в этом докладе оценивалось так: "Противник доведен активными действиями наших войск до такого состояния, что без притока крупных стратегических резервов и значительного пополнения людьми и материальной частью не способен предпринять операции с решительной целью". Предполагалось, что враг, несмотря на поражение под Москвой, весной будет вновь стремиться к захвату советской столицы. Его главный удар ожидался из районов Брянска и Орла в обход Москвы с юга и юго-востока для выхода на Волгу в районе Горького, чтобы таким образом изолировать Москву от Поволжья и Урала, а затем взять ее.

На юге командование Юго-Западного направления предполагало вероятным наступление второстепенной, хотя и крупной группировки войск противника с задачей овладеть нижним течением Дона и вторгнуться на Кавказ к источникам нефти. Считался возможным еще один второстепенный удар – от Курска на Воронеж.

В докладе приводились расчеты возможных сил противника в полосе Юго-Западного направления к началу активных действий. Силы эти были очень внушительны: 102 дивизии, из них танковых – 9, моторизованных – 7, СС – 3, более 3100 танков, почти 3000 орудий, около 1000 боевых самолетов.

"Независимо от этого,– говорилось в докладе,– войска Юго-Западного направления в период весенне-летней кампании должны стремиться к достижению основной стратегической цели – разгромить противостоящие силы противника и выйти на средний Днепр (Гомель, Киев, Черкассы) и далее на фронт Черкассы, Первомайск, Николаев" (выделено мной. – С. III.).

Замечу попутно, что это был тот рубеж, который советским войскам удалось достигнуть только осенью 1943 года. Кроме того, нельзя было не обратить внимания на угрожающе большую численность вражеской группировки – 102 дивизии!

Но на бумаге выходило все гладко и с замыслом действий наших войск, хотя командование Юго-Западного направления просило пополнения людьми, вооружением и материальными средствами. И все же его соображения вызвали сомнения в Генштабе и в Ставке.

Генштабу было приказано одновременно с работой над планом весенних и летних операций произвести и необходимые расчеты, касающиеся предложений командования Юго-Западного направления. Расчеты показали, что для проведения операции под Харьковом потребуются большие резервные силы и средства, которыми страна не располагала. О расчетах доложили Верховному Главнокомандующему; тот с ними согласился и лично предложил главкому направления С. К. Тимошенко операций столь значительного масштаба не проводить, а разработать новый план.

Невольно может возникнуть вопрос: разве по концентрации гитлеровских войск нельзя было еще весной сделать вывод о направлении их главного удара на юг? Следовало бы! Но, видимо, И. В. Сталин считал, что большая часть этой вражеской группировки будет все-таки брошена на Москву. И если операция, предлагаемая С. К. Тимошенко, может сковать силы гитлеровцев, ослабит их натиск на Москву, то почему бы ее не провести?

30 марта новый план был готов и через А. М. Василевского вручен И. В. Сталину. Верховному Главнокомандующему докладывалось: "В соответствии с Вашими личными указаниями нами разработан общий план действий войск Юго-Западного направления на апрель – май месяцы 1942 г.