Текст книги "Генеральный штаб в годы войны"

Автор книги: С Штеменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 66 страниц)

Если нашим войскам сопутствовал успех, доклад обычно не прерывался. По телефону были слышны лишь редкое покашливание да чмоканье губами, характерное для курильщика, сосущего трубку.

Пропускать в докладе какую-либо армию, если даже в ее полосе за ночь не произошло ничего важного, Сталин не позволял. Он тотчас же перебивал докладчика вопросом:

– А у Казакова что?

Иногда в ходе доклада Верховный Главнокомандующий давал какое-то указание для передачи на фронт. Оно повторялось вслух, и один из за-местителей начальника управления тут же записывал все дословно, а затем оформлял в виде распоряжения или директивы.

Около полудня начальник Оперативного управления шел к начальнику Генерального штаба. В кабинете последнего имелся такой же, как у нас, комплект карт, и к этому времени на них была нанесена самая полная и новейшая обстановка. Оставалось только сообщить, как прошел доклад Верховному, какие от него получены указания, и представить на подпись подготовленные распоряжения войскам.

Такой несколько необычный порядок докладов – сначала Верховному Главнокомандующему, а затем уже начальнику Генерального штаба – был определен лично Сталиным. Делалось так, потому что по распорядку нашей работы в 10-11 часов начальник Генштаба еще отдыхал.

После утреннего доклада Оперативного управления он принимал начальников других управлений, начальников родов войск и служб, разговаривал по телефону с командующими фронтами, читал донесения представителей Ставки.

Важнейшей частью работы начальника Генерального штаба являлся анализ обстановки на фронтах. Обычно в процессе этого рождались оперативные предположения, которые затем обосновывались тщательными расчетами и вносились на рассмотрение Ставки.

Когда в Москву приезжали командующие фронтами, начальник Генерального штаба принимал их обязательно в присутствии начальника Оперативного управления и представителя соответствующего направления. Мы вместе рассматривали все предложения фронтового командования и готовили по ним заключения. Если командующий соглашался с нами, его исправленные предложения вносились в Ставку совместно. Если единства мнений не было, то Ставке докладывались расхождения.

Расхождения возникали обычно не по замыслу операции или порядку ее проведения, а по составу войск и их обеспечению. Понятно, что каждый командующий стремился получить побольше резервов Ставки, иметь в достатке танки, артиллерию, боеприпасы. Мы никогда никому из них не говорили, чем конкретно располагает Ставка, но командующие и помимо нас, одним им известными путями, узнавали об этом. У Генштаба они требовали, в Ставке просили.

Надо прямо сказать, что те фронты, на которых находились представители Ставки, обеспечивались обычно лучше. Во-первых, потому, что Ставка посылала своих представителей на наиболее важные направления. А во-вторых, по той причине, что каждый представитель Ставки сам имел власть, особенно маршал Г. К. Жуков. В иных случаях он ставил Генштаб в очень трудное положение: и дать нельзя, и попробуй откажи заместителю Верховного Главнокомандующего...

К 15 часам в Оперативном управлении заканчивалась обработка данных за первую половину дня. Они докладывались начальнику Генерального штаба моим заместителем генерал-лейтенантом А. А. Грызловым. Сам я в это время отдыхал. Часто вместе с Грызловым шел и начальник того направления, где в данный момент обстановка была особенно острой. Начальник Генштаба сам расспрашивал его, затем уточнял все по ВЧ и около 16 часов докладывал обстановку Верховному. Одновременно в Ставку и всем членам правительства по особому списку рассылалось второе боевое донесение.

К 21 часу опять собирались и обобщались данные по обстановке, и мы готовились к поездке в Ставку с итоговым докладом за сутки в целом. Вызов туда следовал, как правило, после 23 часов.

Когда на фронтах дела шли хорошо, доклад обычно проходил быстрее, но после него Сталин иногда приглашал нас посмотреть кинокартину, преимущественно фронтовую хронику. Нам было не до того. В управлении ожидала работа без конца и края. Но отказываться не осмеливались. Я сидел в кресле, обнимая портфель с оперативными картами. Особенно долго засиживались, если у Сталина были какие-нибудь иностранные гости. Им-то он обязательно показывал кинокадры о событиях на фронтах, причем и те, которые мы успели просмотреть раньше.

На исходе суток помимо нашего итогового доклада в Ставку представлялись еще и боевые донесения за каждый фронт в отдельности. Их подписывали военные советы фронтов, а Генштабом они только принимались по телеграфному аппарату Бодо, перепечатывались на машинке н в заверенных копиях рассылались по списку.

Таким образом, в течение суток Ставка получала три боевых донесения, два из которых рождались в Генштабе и одно – непосредственно на фронтах. Кроме того, для Сталина лично мы готовили двухсоттысячные карты по каждому фронту и одну сводную масштаба два с половиной миллиона. Меняли карты по мере необходимости: двухсотки примерно через два-три дня, а сводную – раз в пять-шесть дней. Отвечал за это лично С. П. Платонов.

Так день за днем протекала работа Оперативного управления вплоть до окончания войны. В других управлениях Генштаба порядок был тот же, но содержание работы, конечно, другое.

Не могу не вспомнить и о так называемом корпусе офицеров Генерального штаба. Он начал свое существование в 1941 году и первоначально был довольно многочисленным.

В самом начале своей книги я уже рассказывал, что в первые тяжелые месяцы войны до Генштаба доходили порой самые скудные и противоречивые данные о положении на фронтах. Нередко мы знали о противнике гораздо лучше, чем о своих войсках. И чтобы хоть как-то восполнить этот пробел, операторы сами летали выяснять, где проходит передний край нашей обороны, куда переместились штабы фронтов и армий. При этом одни погибали, другие надолго выходили из строя по ранению, многих командующие фронтами просто не отпускали обратно, а назначали своей властью на различные должности в войска.

Убыль квалифицированных кадров операторов была настолько значительна, что руководству Генштаба пришлось в конце концов принять решение о создании специальной группы командиров для связи с войсками. Сначала она числилась при Оперативном управлении, а потом, по предложению Б. М. Шапошникова, ее взяли у нас и сделали самостоятельной. Ставка назвала эту группу корпусом офицеров Генерального штаба. За всю историю Красной Армии слово "офицер" было применено здесь впервые. Тем самым как бы подчеркивался специфический характер работы и подчиненности: в то время как все другие должностные лица кадрового состава наших Вооруженных Сил назывались либо командирами, либо начальниками, люди, представлявшие в войсках Генштаб, именовались офицерами Генерального штаба.

Во главе корпуса офицеров Генштаба был поставлен человек исключительной честности и трудолюбия – генерал-майор Н. И. Дубинин. Впоследствии его заменил другой ветеран Оперативного управления генерал-майор Ш. Н. Гениатуллин. А заместителем по политической части и у первого и у второго являлся генерал-майор Ф. Т. Перегудов.

Вначале офицеры Генштаба, выполнив задачу в действующей армии, возвращались обратно в Москву. Но некоторое время спустя было признано более рациональным постоянно держать офицеров Генштаба при фронтах и армиях, а на некоторых направлениях – даже при корпусах и дивизиях. Одновременно устанавливалась строгая система руководства и подчинения: старшему офицеру Генштаба, работавшему при фронтовом управлении, подчинялись офицеры Генштаба в армиях, а последним – их коллеги в корпусах и дивизиях.

Круг обязанностей офицеров Генштаба был достаточно широк. Они проверяли положение и состояние войск, их обеспеченность всем необходимым для жизни и боя, докладывая результаты прямо в Генштаб.

Особое внимание обращалось на достоверность докладов. Офицер Генштаба имел право докладывать только о том, что видел собственными глазами, а не со слов других лиц или по штабным документам. После того как прошла сумятица первых месяцев войны, текущую обстановку он уже не докладывал.

Многие из офицеров Генерального штаба неоднократно попадали в сложные боевые переделки и проявляли при этом истинный героизм. Хорошо помню случай с капитаном В. А. Блюдовым и подполковником А. Д. Марковым. Находясь при 2-м танковом корпусе 3-й танковой армии, 24 марта 1943 года у села Кицевки, западнее Купянска, они взяли на себя командование попавшими в тяжелое положение несколькими артиллерийскими подразделениями. Вскоре Блюдов был ранен, но его удалось спасти. Марков же продолжал поорудийно отводить артиллерию из-под вражеских ударов, пока не был убит прямым выстрелом из танка. За свой подвиг он посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.

При разных обстоятельствах, но так же геройски погибли на боевых постах капитаны С. В. Березкин, С. Ф. Сафонов, Н. М. Шихалев; майоры В. М. Ткачев, К. Н. Никулин, Е. С. Кухарь, М. Я. Дышленко, А. Т. Шиян, П. М. Заргарян; подполковники И. М. Бурлак, В. Н. Венедиктов, В. Ф. Лыскин, А. А. Поздняков. А из тех офицеров Генштаба, которые пережили войну, я лично отдаю дань особого уважения полковнику А. В. Писареву, впоследствии ставшему начальником одного из направлений, полковнику М. Н. Костину и полковнику А. И. Харитонову. Они по праву считались лучшими нашими представителями при штабах фронтов, смотрели далеко вперед, ставили перед Генеральным штабом крупные вопросы.

Важные решения принимались по докладам и других офицеров Генштаба. Например, подполковник Н. В. Резников, работавший на Западном фронте, неоднократно доносил, что 33-я армия бесполезно растрачивает силы на так называемые частные операции по захвату отдельных высот и давно не существующих населенных пунктов. В связи с этим на Западный фронт выехала специальная комиссия Государственного Комитета Обороны. Выводы Н. В. Резникова полностью подтвердились, и тут же последовал ряд серьезных мер. В частности, было укреплено руководство 33-й армии: командовавшего ею генерал-лейтенанта В. Н. Гордова за допущенные ошибки отстранили от должности.

На боевой работе люди росли быстро. Из корпуса офицеров Генштаба все время шел отбор лучших для службы в центральном аппарате, в частности в Оперативном управлении. А взамен их в войска посылались другие. Таким образом, корпус офицеров Генштаба был своего рода неиссякаемым источником пополнения аппарата кадрами, понюхавшими пороху. В то же время он всегда являлся надежной опорой представителей Ставки.

К середине 1943 года деятельность корпуса офицеров Генштаба несколько сократилась. К этому времени командующие крупными войсковыми объединениями и командиры соединений, а также штабы всех степеней накопили большой боевой опыт, научились работать слаженно и четко, хорошо анализируя обстановку. В постоянном наблюдении за положением дел в действующей армии с помощью офицеров Генштаба нужды почти не стало, и они вошли организационно в состав Оперативного управления.

Значительную роль сыграли офицеры Генштаба при формировании и вступлении в боевые действия новых национальных армий – чехословацкой, польской, румынской. В частности, очень помог нам и командованию на месте старший офицер Генштаба при Войске Польском генерал-майор Н. М. Молотков.

Оглядываясь на пройденный путь, не стоит, пожалуй, замалчивать, что иногда офицеры Генштаба сталкивались на местах с явным недружелюбием. Иные командиры и начальники пренебрежительно называли их соглядатаями. Однако я не помню случая, когда бы офицер Генштаба был изобличен в неблаговидном поведении, необъективности, превышении власти. Наоборот, тысячами фактов доказано, что гибкий механизм контроля и проверки исполнения, существовавшей в Генеральном штабе в годы минувшей войны, действовал с исключительной добросовестностью.

Школу Генштаба прошли многие начальники фронтовых штабов, и уже только поэтому я не могу не сказать здесь хотя бы о некоторых из них.

Всего за время войны на всех фронтах начальниками штабов перебывали 44 человека. Из этого числа следует, пожалуй, выделить 12 генералов: С. С. Бирюзова, А. Н. Боголюбова, Д. Н. Гусева, М. В. Захарова, С. П. Иванова, Ф. К. Корженевича, В. В. Курасова, Г. К. Маландина, М. С. Малинина, А. П. Покровского, Л. М. Сандалова и В. Д. Соколовского. Каждый из них, кроме Г. К. Маландина, возглавлял штабы фронтов более двух лет, а двое – М. В. Захаров и Л. М. Сандалов – провели на этом посту почти всю войну.

Не рискуя впасть в преувеличение, я могу твердо заявить, что все они вместе и каждый в отдельности – люди выдающиеся. Не случайно трое из этой "могучей кучки" – Бирюзов, Захаров и Соколовский – удостоились звания Маршала Советского Союза и уже после войны поочередно возглавляли Генеральный штаб. А еще трое – Иванов, Маландин и Малинин – стали впоследствии заместителями начальника Генштаба.

Имя С. С. Бирюзова как штабного работника крупного масштаба стало известно в дни Сталинградской битвы, когда он руководил штабом 2-й гвардейской армии. В последующем Сергей Семенович стоял во главе штабов Южного, 3-го и 4-го Украинских фронтов. Им вложено много творческой мысли в операции по освобождению Ростова, Северного Приазовья и Крыма. Бирюзов был очень требовательным, даже суровым человеком, не терпящим возражений. Не любил засиживаться в четырех стенах, много времени проводил в войсках. Его стремление централизовать в своих руках управление действиями последних доходило иногда до чрезмерности. При всем том С. С. Бирюзов был принципиален, проявлял большой интерес к партийно-политической работе, ценил и понимал ее значение. Он хорошо подбирал и организовывал штабной коллектив, развивал и всемерно поддерживал у своих подчиненных высокую штабную культуру и сам подавал пример в этом, отлично владея искусством разработки оперативных документов.

А. Н. Боголюбов был начальником штаба Северо-Западного, 1-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов. Он отличался вспыльчивостью и чрезвычайно неуживчивым характером, в результате чего дважды покидал Генеральный штаб и многократно переводился из одного штаба фронта в другой. В то же время Александр Николаевич являлся глубоким знатоком штабной службы. И за это его ценили.

М. В. Захаров на протяжении всей войны пользовался репутацией самого опытного из начальников фронтовых штабов. И это вполне закономерно. Ведь Матвей Васильевич свою судьбу связал с вооруженной борьбой за дело революции со штурма Зимнего дворца и прошел как по ступенькам почти все командные и штабные должности, начиная с самого низа. Еще до войны (с 1 июля 1938 по 19 июля 1940 года) он занимал пост помощника начальника Генштаба по организационно-мобилизационным вопросам и устройству тыла, а затем возглавил штаб Одесского военного округа.

В начале войны М. В. Захаров стал начальником штаба Северо-Западного направления, принимал непосредственное участие в разработке планов действий Калининского фронта в период контрнаступления под Москвой. С его именем связано руководство действиями Степного фронта в Курской битве и на Днепре, 2-го Украинского фронта при разгроме противника на Правобережной Украине и в Ясско-Кишиневской операции, под Будапештом, Веной, Прагой. Наконец, уже во время войны против империалистической Японии ему довелось работать начальником штаба Забайкальского фронта.

Живая связь с войсками постоянно питала творческую мысль М. В. Захарова. Как на войне, так и после нее Матвей Васильевич много лет служил под началом Р. Я. Малиновского, и они являли собой завидный пример сработанности друг с другом. В последние годы своей жизни он достойно занимал пост начальника Генерального штаба.

Семена Павловича Иванова можно характеризовать как человека очень твердого и решительного, хорошо понимающего свое место в управлении войсками и никогда никому не позволяющего посягнуть на свои права. Кроме обширной общей эрудиции, знания специфики штабной службы он всегда обладал огромной работоспособностью. В годы войны Семен Павлович успешно руководил штабами Юго-Западного, Воронежского, 1-го Украинского, Закавказского и 3-го Украинского фронтов, а затем штабом Главкома советских войск на Дальнем Востоке. Курская битва, Днепр, Венская операция – таковы некоторые вехи, отмечающие его боевой путь. Хотя он много лет провел на штабной работе и познал все ее тонкости, я осмелюсь тем не менее утверждать, что склонность к командной деятельности преобладает у него над всеми другими. После войны он командовал войсками Сибирского военного округа, был начальником Академии Генерального штаба.

В. В. Курасов являлся начальником штаба, так сказать, классического типа. Это был спокойный, чрезвычайно вдумчивый, тактичный генерал, склонный к научной разработке вопросов, возникающих перед штабом, и умеющий отлично сочетать теорию с практикой. На войне у него установилось тесное содружество с И. X. Баграмяном, которое весьма высоко оценивалось нами, генштабистами. Все данные по операциям 1-го Прибалтийского фронта мы получали не только в срок, но и в хорошем исполнении. После войны Владимир Васильевич длительное время возглавлял Академию Генерального штаба.

Чем-то сродни Курасову и по характеру, и по стилю работы генерал Г. К. Маландин. Это был тоже очень уравновешенный, всегда корректный человек, необычайно скромный и душевный. До самозабвения отдавался работе и умел ее выполнять, какой бы сложной она ни была. Герман Капитонович пользовался в Генштабе большим уважением за свою пунктуальность и глубину анализа обстановки. Он тоже вырос в крупного военного ученого и руководил Академией Генштаба.

Почти полной противоположностью Курасову и Маландину по складу характера являлся М. С. Малинин. Он был очень нетерпелив и горяч. К. К. Рокоссовский отлично понимал сильные стороны своего начальника штаба, блестяще знавшего службу (с Малининым ему довелось работать еще в 16-й армии, потом на Донском, Центральном и 1-м Белорусском фронтах), и умел ослабить его недостатки. В свою очередь Михаил Сергеевич всегда старался действовать в унисон с командующим. В итоге же штаб, возглавляемый Михаилом Сергеевичем, неизменно был в числе лучших, люди там работали очень дружно и слаженно. С 1952 года и до конца дней своих М. С. Малинин работал первым заместителем начальника Генерального штаба.

А. П. Покровский, стоявший во главе штабов Юго-Западного направления, Западного и 3-го Белорусского фронтов, казалось, обладал каким-то особым секретом, позволяющим достигать планомерности и строгого порядка в работе при любых условиях. А "секрет" этот заключался только в больших знаниях и опыте Александра Петровича, в его организаторском искусстве, хотя, как мне кажется, он всегда больше работал с документами, чем с людьми.

Л. М. Сандалов начал войну начальником штаба 4-й, затем 20-й армий, а в последующем был начальником штаба Брянского и 2-го Прибалтийского фронтов. Его самообладание, рассудительность, умение сочетать пребывание в войсках с работой в штабе были хорошо известны всем. Всегда выделялся он и как специалист по штабной документации. Надо особо отметить также, что Леонид Михайлович очень волевой человек, сумевший найти свое место в жизни после тяжелой личной трагедии, в результате которой он преждевременно выбыл из боевого строя.

Список лиц, пробывших в должности начальника штаба фронта от шести месяцев до полутора лет, насчитывает почти два десятка фамилий. К числу таких относятся А. И. Антонов, П. И. Бодин, И. X. Баграмян, В. Р. Вашкевнч, Н. Ф. Ватутин, Г. Ф. Захаров, М. И. Казаков, Б. А. Пигаревич, М. М. Попов, Л. С. Сквирский, Г. Д. Стельмах, М. Н. Шарохин, А. Н. Крутиков, А. И. Кудряшев, А. И. Субботин, С. Е. Рождественский, Л. Ф. Минюк, Ф. П. Озеров, И. А. Ласкин. Из этой плеяды многие были выдвинуты на командные должности. В частности, И. X. Баграмян, Н. Ф. Ватутин, Г. Ф. Захаров, М. М. Попов стали командующими фронтами; М. И. Казаков и М. Н. Шарохин до конца войны командовали армиями.

На долю некоторых пришлось возглавлять фронтовые штабы менее шести месяцев. Это В. С. Голушкевич, В. М. Злобин, П. П. Вечный, И. С. Варенников, А. А. Забалуев, С. И. Любарский, Д. Н. Никишев, И. Т. Шлемин, А. П. Пилипенко, В. Я. Колпакчи.

А генерал-полковник И. В. Смородинов, генерал-лейтенанты Е. Г. Троценко и Ф. И. Шевченко являлись начальниками штабов Дальневосточного и Забайкальского фронтов, когда эти фронты не вели еще боевых действий.

Всех этих людей мы помним и считаем ближайшими своими товарищами. Они разделили с работниками Генштаба многие радости и огорчения, успехи и неудачи.

Глава 8. Перед Курской битвой

Где и как решать главные задачи летней кампании: обороняться или наступать? – Предложение Г. К. Жукова. – Мнение командования Центрального фронта. – Гибкий план Н. Ф. Ватутина. – Решение Ставки от 12 апреля 1943 года. – Фронт стратегических резервов. – План "Кутузов". – Наметки плана контрнаступления. – Воздушные операции. – Три предупреждения. войскам. Противник переходит в наступление.

Весной 1943 года основное внимание Ставки и, конечно, ее рабочего органа Генерального штаба сосредоточилось на положении в центре стратегического фронта.

К концу марта положение сторон в районе Курска стабилизировалось. Прекращение своего наступления противник мотивировал впоследствии началом весенней распутицы. Но дело было совсем не в ней. Хотя врагу и удалось отбросить наши войска от Харькова, все же общий итог зимней кампании был для него крайне неблагоприятным: силы немецко-фашистской армии ослабли и в данный момент она не имела возможности продолжать более или менее успешно крупные наступательные операции. Стратегическая инициатива по-прежнему находилась в наших руках. Реванш за Сталинград не состоялся.

Естественно, вставал вопрос относительно перспектив борьбы на ближайшее время. В Генеральном штабе отнюдь не исключали новых попыток противника вернуть себе военное счастье. Однако для этого ему требовались дополнительные силы, которые надо еще было перебросить с запада и накопить за счет призыва резервов. А если мы провалим эти попытки и нанесем врагу два-три новых удара, равных по своим результатам Сталинграду? Никто не сомневался, что тогда будет достигнут окончательный перелом в ходе войны и гитлеровская военная машина окажется перед лицом полной катастрофы. Верховный Главнокомандующий верил в это больше других, но, памятуя об уроке, полученном под Харьковом, проявлял осторожность.

События все очевиднее развивались в благоприятном для нас направлении. Благородные цели войны обеспечивали Советской Армии всемерную поддержку всего нашего народа. На территории СССР, захваченной врагом, шло дальнейшее развертывание партизанской борьбы. Значительно сильнее и организованнее стало также сопротивление оккупантам в странах Западной и Юго-Восточной Европы.

Немецко-фашистские войска потерпели серьезное поражение в Ливии и Триполитании, разгоралась война в Тунисе. Союзническая авиация наносила удары по промышленным центрам Германии и Италии,

При всем при том наша армия обладала теперь богатейшей техникой, не уступавшей ни по качеству, ни по количеству боевым средствам врага. Конечно, как всегда на войне, техники было меньше, чем хотелось бы, но время, когда она распределялась крохами, ушло безвозвратно, и уже странным казалось, что когда-то Сталин сам поштучно распределял противотанковые ружья, минометы, танки.

Сейчас все было иначе. Но заботы партии и правительства о дальнейшем техническом оснащении Советских Вооруженных Сил не ослабевали. Наоборот, в предвидении новых решающих сражений они возросли. Руководителей Генерального штаба все чаще вызывали в Ставку совместно с представителями оборонной промышленности и конструкторами для решения неотложных вопросов по наращиванию темпов производства военной продукции и улучшению боевых качеств наших самолетов, танков, артиллерии. А в самом Генштабе основательно разрабатывались такие проблемы, как завоевание господства в воздухе или прорыв глубокой позиционной обороны противника с последующим развитием успеха, очень тщательно продумывались способы применения крупных масс артиллерии, авиации, танков.

При подготовке очередных операций обязательно предусматривалось всестороннее политическое обеспечение действий войск. Высокий моральный дух, характерный для личного состава нашей армии с первых дней войны, рос и далее. Люди мужали, день ото дня крепла их вера в мудрость партии, в нерушимость советского строя. Победа под Сталинградом окрылила всех – от солдата до маршала. И политические работники всячески стремились закрепить этот подъем, этот порыв. Трудно было не оценить их важной роли в осуществлении любого из наших оперативных планов. Боевое содружество между штабами и политорганами еще более упрочилось.

Мне приходилось соприкасаться чаще всего с начальником Главного политического управления секретарем ЦК партии Александром Сергеевичем Щербаковым. Мы встречались почти ежедневно. Ему я докладывал о положении на фронтах и проекты сводок Совинформбюро. Однажды выезжал с ним вместе на Западный фронт. И постепенно эти чисто деловые отношения переросли у меня в чувство глубокой личной симпатии. Принципиальный, энергичный, строгий в делах. Александр Сергеевич был вместе с тем простым и задушевным человеком. Не могу забыть последнего своего разговора с ним. Происходил этот разговор ранним утром в самый канун победы над гитлеровской Германией. А. С. Щербаков позвонил мне из больницы:

– Говорю с вами тайком от врачей. Они запретили мне заниматься какими бы то ни было делами. Скажите поскорей, что там у нас делается?

Я не мог отказать ему и коротко доложил все существенные новости.

– Вот спасибо,– поблагодарил он.– И у меня дела идут на поправку. Скоро выйду работать.

Но дни его были уже сочтены. 10 мая 1945 года в возрасте 44 лет А. С. Щербаков скончался, озаренный великой нашей победой, для которой положил так много сил и здоровья...

На фронтах партийно-политическое руководство возлагалось в первую очередь на членов военных советов. Это были люди, умудренные громадным житейским и политическим опытом. В довоенное время почти все они стояли во главе обкомов, крайкомов и ЦК компартий республик.

Член Военного совета делил с командующим всю полноту ответственности за состояние и боевую деятельность войск, участвовал в разработке оперативных планов, заботился о том, чтобы каждая операция была бы обеспечена материально. Вместе вызывались они и в Ставку. Но при всем том главной задачей члена Военного совета являлось поддержание у личного состава крепкого морального духа. Он выступал в качестве организатора всей партийно-политической работы в войсках. На него замыкалось политуправление фронта, в его компетенцию входила расстановка партийных кадров, через посредство которых обеспечивалась передовая роль на поле боя каждого коммуниста и комсомольца.

В широкий круг обязанностей членов военных советов входило также обеспечение правильных взаимоотношений войск с населением прифронтовой полосы, участие в восстановлении Советской власти на территории СССР, освобожденной от оккупации, и поддержание контактов с местными органами власти за пределами страны, когда наши войска перешагнули государственную границу.

Считаю нужным оговориться, что речь здесь идет о членах Военного совета по должности и только о них, в отличие от которых другие члены Военного совета, скажем начальник штаба или командующий артиллерией, выполняли еще и свои прямые должностные обязанности.

За годы войны на высоком посту первого члена Военного совета фронта состояло немногим более 40 человек. Трое из них – А. А. Жданов, А. С. Желтов и К. Ф. Телегин – занимали этот пост почти с самого начала и до самого конца боевых действий. В течение двух и более лет являлись первыми членами военных советов фронтов В. Н. Богаткин, П. И. Ефимов, К. В. Крайнюков, Д. С. Леонов, Л. З. Мехлис, И. З. Сусайков, Н. С. Хрущев, Т. Ф. Штыков. От шести месяцев до двух лет состояли в этой должности двенадцать человек – Ф. Е. Боков, Н. А. Булганин, Д. А. Гапанович, К. А. Гуров, А. И. Запорожец, И. И. Ларин, В. Е. Макаров, М. В. Рудаков, Н. Е. Субботин, А. Н. Тевченков, А. Я. Фоминых, Ф. А. Шаманин. Менее полугода работали П. К. Батраков, Ф. Ф. Кузнецов, М. А. Бурмистенко, Н. Н. Клементьев, Г. Н. Куприянов, А. Ф. Колобяков, А. И. Кириченко, В. М. Лайок, П. И. Мазепов, П. К. Пономаренко, Е. П. Рыков, П. И. Селезнев, Н. И. Шабалин, И. В. Шикин, Е. А. Щаденко.

На флотах эти кадры были еще стабильнее. В течение всей войны пост первого члена Военного совета на Северном флоте занимал А. А. Николаев, а на Тихоокеанском – С. Е. Захаров. Почти столько же являлся членом Военного совета Краснознаменного Балтийского флота Н. К. Смирнов. На Черноморском флоте более двух военных лет служил в этой должности Н. М. Кулаков.

Но вернемся, однако, к основному предмету настоящей главы – оперативным вопросам, решавшимся в Генеральном штабе весной 1943 года. Окончательного перелома в войне невозможно было достичь без создания сильных и разнообразных резервов. Работа в этом направлении велась огромная. Если на 1 марта Верховное Главнокомандование имело в своем резерве всего четыре армии (24, 62, 66 и 2-ю резервную), то в течение марта число таких армий увеличилось до десяти. На 1 апреля в резерве Ставки находились: 24, 46, 53, 57, 66, 6-я гвардейская, 2-я и 3-я резервные общевойсковые армии, да еще две танковые – 1-я и 5-я гвардейская.

В то же время Генеральный штаб неослабно следил за противником. Данные о нем носили несколько противоречивый характер. И разведчики, и операторы сходились на том, что у него появились признаки осторожности, иногда переходящей в нерешительность. Тем не менее в районе Орла, Белгорода и Харькова он по-прежнему сохранял ярко выраженные авиационно-танковые ударные группировки, мощь которых все время наращивалась. Это обстоятельство расценивалось как прямое доказательство наступательных намерений врага.

В конце марта и в апреле в Ставке и Генеральном штабе состоялся обмен мнениями относительно того, где и как решать главные задачи войны летом 1943 года. На сей счет было запрошено мнение авторитетных военачальников, представлявших Ставку в действующей армии, а также некоторых командующих фронтами.

Вопрос "где" не являлся тогда слишком трудным. Ответ на него мог быть только один – на Курской дуге. Ведь именно в этом районе находились главные ударные силы противника, таившие две опасные для нас возможности: глубокий обход Москвы или поворот на юг. С другой стороны, и сами мы именно здесь, то есть против основной группировки врага, могли применить с наибольшим эффектом наши силы и средства, в первую очередь крупные танковые объединения. Все прочие направления даже при условии успешных наших действий не сулили Советским Вооруженным Силам таких перспектив, как Курская дуга. К такому выводу в конечном счете пришли и Ставка, и Генеральный штаб, и командующие фронтами.