Текст книги "Студентка с обложки"
Автор книги: Робин Хейзелвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
– Эмили! Луи! Франсина вас ждет! Заходите!
Что мы и делаем. Офис заказов тоже невелик, с такими же зелеными стенами и сосновой мебелью, что и в вестибюле – но тут жизнь бьет ключом. Непрестанно звонят телефоны. По радио играет Джордж Майкл. Два агента, стоя на коленях перед высоким шкафом, сортируют и переставляют портфолио, а остальные сидят за стандартным для всякого агентства круглым столом и делают то, что мне уже знакомо: составляют расписание девушек, звонят и отвечают на звонки и продают модельные услуги.
– Только одну – вы уверены? Есть чудная новая шведка…
– Ей девятнадцать, клянусь мамочкой!
– Ночной рейс? Да вы шутите! Катя устроит скандал, если я хоть заикнусь об этом!
– Неужели? Да у нее ноги от ушей!..
– Ах, вот как? На всю Европу? Ладно, ладно: ей двадцать пять, клянусь… Секундочку. Девушки! Мы уже и так зажарились! Проходите, проходите!!!
Вздрогнув от неожиданности, я перевожу взгляд с агента – парня лет двадцати с хвостиком, в костюме из темно-синего льна и с обильно намазанными гелем волосами – на противоположный конец офиса. Две модели, обе брюнетки, стоят рядышком лицом к кондиционеру; их волосы разлетаются, черные юбки хлопают как флаги. Одна поднимает волосы, словно хочет собрать в узел, потом снова распускает. Лиц не видно, но и так понятно, что они смеются. Я подхожу ближе.
– Конечно, блондинка! Она же шведка!
Второй агент, девушка моего возраста, улыбается мне и шепчет одними губами:
– Классные сережки!
– Спасибо, – говорю я, касаясь пальцем своих огромных синих колец. У агента на правой мочке крупная жемчужина – то ли по совету весеннего «Вог», где Кристи Терлингтон показала моно-серьги на восьми страницах, то ли потому, что она работает на телефоне. Не знаю.
– Бизнес-класс? Вы, наверное, шу…
– ДЕВУШКИ!
– Кэтрин, я очень извиняюсь, вы не могли бы секунду подождать?
Третий агент, женщина с седыми прядями на висках, кончиком карандаша нажимает на кнопку удержания линии.
– Оливье, – ровным голосом произносит она. – Девушки тебя не слышат. Если хочешь, чтобы они отошли, придется подойти к ним и попросить.
– Ладно, Пупа, ладно! – ворчит Оливье, проходя мимо и глядя на мои ноги – только ноги. – ДЕВУШКИ!
– Эй! Эмили!
Луи машет мне из-за шкафа. Я подхожу к нему и вижу целую коллекцию фотографий в рамочках.
– Ты только посмотри! – шепчет он.
Да, посмотреть стоит. Насчет естественности я молчу, но красота не вызывает сомнений. Здесь обложки из французского и американского «Эль», из «Харперс базар» и «Харперс & Куин», «Мадемуазель» и «Мадам Фигаро», «Мода» и «Мирабелла», «Ши» и «Лей» вперемешку с лучшими рекламными кампаниями сезона: «Норт-Бич Лезер», «Кристиан Лакруа», «Анна Кляйн», «Кэш», «Рэй-Бэн», «Принцесса Марчелла Боргезе», «Ревлон», «Джорджо Беверли-Хилл»…
– Наслаждаетесь зрелищем?
Если честно, да. Причем настолько, что чуть не забыла, куда мы пришли. Я поворачиваюсь и вижу… Франсину. Конечно, это она. Большие миндалевидные глаза, удивительно полные губы – она красива, но главное то, что ниже. После сорока лишь бывшая балерина или модель может носить белые леггинсы с таким апломбом.
Мы здороваемся. Франсина быстро проводит нас по офису заказов, знакомит с агентами: Пупой, Франческой и Оливье, а потом приглашает к себе. Перед ее столом два стула. Я подхожу к одному и снимаю рюкзак.
– Постой! Амели, покажись. Несмотря на годы жизни в Нью-Йорке, акцент у нее еще тот. Я кручусь на месте. Директор агентства закрыла дверь и держит ручку.
– Не снимешь ли жакет?
А деловая, как коренные ньюйоркцы. Хорошо. Это хорошо, думаю я, послушно расстегиваясь. Все это время она меряет меня глазами. То, что и требуется от агента, особенно в самом деловом из деловых районов, Манхэттене.
Луи берет мой жакет: белый двубортный, «Донна Каран», найденный в последнюю минуту на чикагском «бродвее» (Луи забраковал все, что я купила в Эл-Эй). Я остаюсь в мини-платье в сине-белую полоску без бретелек.
Франсина откидывается назад, подпирает спиной дверь, задирает подбородок и сощуривается. Я не знаю, куда смотреть, поэтому смотрю на ее ноги. Я вижу сапоги, бежевые, как ковровое покрытие, с крупными складками на икрах. Мои сапоги ярко-синего цвета, и на этом отличия кончаются.
– Классные сапожки! – восклицаю я.
Наконец что-то общее, слава богу! А я уж было начала чувствовать себя неловко.
– Non, – говорит Франсина. И она явно не про сапожки. – Non! Я совсем не того ожидала, – продолжает Франсина, переводя взгляд на Луи. Она проходит мимо меня к столу. – У меня уже есть девушка, как две капли воды похожая на нее. Ивонн Белламон. Знаете?
Я – нет. Луи вроде бы знает.
– Никакого сравнения! – поспешно отвечает он. – Они совсем разные.
– Вы так полагаете? – спрашивает Франсина тоном, означающим: «Вы ошибаетесь». Она берет телефон. – Оливье, будь любезен, принеси мне композитку Ивонны! Я хочу показать ее этим людям.
«Этим людям»? Я оглядываюсь на Луи. Он ободряюще жмет мне руку.
– Еще лучше. – Франсина вешает трубку.
Молчание. Слева от стола висит доска объявлений, вся в фотографиях и приглашениях. На черной или серебристой плотной бумаге вычурными розовыми буквами написано что-нибудь вроде «Келли и Кельвин Кляйн приглашают Вас на…», «Нью-йоркская премьера фильма «Когда Гарри встретил…» – а над всем этим фотография Франсины, обнимающейся с Кохом, мэром Нью-Йорка.
Открывается дверь. Это не Оливье.
– Voila! Амели, Луи, это Ивонн. Девушки, вы похожи, oui? Oui! Ивонн, стань рядом с Амели!
Я видела Ивонн в каталоге «Нейман Маркус», в журнале «Мадемуазель» – и перед кондиционером. Она красивая, но я уверена, что она со мной согласится: non, мы с Ивонн не так уж похожи. Во-первых, у нее зеленые глаза, да и стрижка другая – длинная и круглая. Ну, мы обе брюнетки, и что с того? Разве в этом городе нам двоим не хватит работы?
– Станьте в профиль, – приказывает Франсина.
Мы становимся лицом друг к другу. Ивонн хихикает.
– Видите? Взгляните на нос и подбородок. Очень похожи!
– А овал лица? – возражает Луи. – У Эмили квадрат. У Ивонн скорее овал.
– Сердечко, – поправляет его Ивонн и снова хихикает. Ей все хихоньки да хаханьки, и почему бы нет? У нее уже есть агент. Может, наступить ей на ногу? Она как раз в босоножках.
– И они одного роста!
Ивонн снова хихикает. Потом зевает и говорит:
– Франсина, можно, я пойду? У меня Марк Гиспард через двадцать минут.
– Alors, Mark? Pour Эль? Alors, vite! Vite![42]
Франсина выталкивает Ивонн из дверей – ласково, как щенка. А потом снова встает перед дверью.
– Видишь мою дилемму, Амели? Вы похожи, правда?
Я вижу, что полные губы Франсины – коллагеновые и что она противная.
Я молчу.
– Что вы! – возражает Луи. – Ивонн – милая девушка, но, Франсина, вы, наверное, шутите. Ее кожа… Вы взгляните на Эмили! У нее крошечные поры. Для крупных планов идеально!
Франсина откидывает голову назад.
– Что ж, покажите…
– Надо было себя рекламировать! А ты и не пыталась!
Мы с Луи выходим из кафетерия с двумя большими порциями холодного кофе. Мой кофе в опасности, потому что я изо всех сил топаю по тротуару.
– А зачем? Ведь ты старался за двоих! – шиплю я.
Я не просто расстроена, а очень расстроена. После обследования кожи мы простояли у Франсины еще десять минут, которые свелись к следующему: она говорила, что у нее уже есть Эмили Вудс, а Луи утверждал, что нет.
– Эм, но почему я говорил один?
– Я что, должна была встать на колени?
Франсина стояла, как охранник, перед собственной дверью, но не выпускала нас. Она щурилась и спорила, спорила, спорила. Наконец у настоящей Эмили Вудс кончилось терпение. Я схватила Луи за руку, сказала, что мы опаздываем на следующее собеседование, и только нас и видели. Какое унижение!
– Именно этого она и хотела, Эм! – кричит Луи. Из дырки в крышке брызгает кофе, едва не запачкав ему рубашку. – Не на колени, нет! Но надо было рекламировать себя, подчеркивать свои достоинства!
– Я не набор кухонных ножей, Луи!
– Я знаю, что ты не…
– Мне она не понравилась! Она крыса!
У меня на глазах выступают слезы.
– Ладно… ладно.
Луи подходит к бетонному забору, за которым скрывается так называемый парк: кучка неряшливо постриженных деревьев среди мусора. Мы с опаской присаживаемся на скамью.
– Ничего, Эм, – успокаивает меня Луи. – У нас назначены и другие собеседования. Пойдем и посмотрим, что получится.
Так мы и делаем. Мы приходим в агентства «Ликуид», «Фэктори» и «Снэп». Хотелось бы рассказать о каждом подробно, но все слились в одно пятно.
Я такого не ожидала. По названиям мне казалось, что каждое агентство уникальное, как кассеты в разных отделах музыкального магазина. «Франсинз», убежище «естественной красоты», должно быть в стиле кантри: веснушчатые девицы с длинными струящимися кудрями в платьях всех оттенков земли. «Ликуид» – ультрамодное агентство в стиле панк: худющие модели с сильно накрашенными глазами. «Снэп» – эклектика в стиле инди: экзотические красотки самых разных цветов и форм.
Все оказалось не так. Да, в «Снэп» есть горстка знаменитостей – точнее, детей знаменитостей, – которые, правда, не добавили им фотогеничности. А так во всех агентствах обнаружились совершенно одинаковые девушки: белые, очень блондинистые, высокие, худые и остролицые. Правда, на дворе 1988 год, и всего два года назад в моде царствовали Ким Алексис и Кристи Бринкли, а визажисты замазывали родинку Синди Кроуфорд. Экзотика тоже стандартна. Даже Айяна, моя любимая дочь африканских джунглей, не экзотична. У нее узкий нос. Тонкие губы. Длинные гладкие волосы. То есть наденьте на нее светлый парик и синие линзы, и получится Келли Эмберг с очень темным загаром.
Похожи не только девушки, но и сами агентства. Ближе к центру, как «Франсинз», офисы маленькие, на полу ковры мягких пастельных тонов. В районе «Утюга»[43] – а дальше от центра агентств не бывает – офисы на верхних этажах или в бывшем производственном помещении, а пол обязательно из шикарной твердой древесины. Мебель и там и там из хрома и черной кожи, как в кафе – красиво, но не слишком, чтобы глаз не отвлекался от главного: стены с фотографиями. Что касается агентов, в каждом агентстве обнаружились Пупа, Франческа и Оливье. Конечно, их возраст и пол могут быть разными, но суть приблизительно та же. Когда я делюсь своими наблюдениями с Луи, он улыбается:
– Просто все агенты хотят быть тебе мамочкой, подружкой или парнем.
– Спасибо, мамочка!
Луи смеется:
– Пожалуйста.
Короче говоря, модели, интерьер и агенты практически одинаковы. Остаются владельцы.
Да, все встречи с владельцами были деловыми, но все равно напоминали свидания – правда, такие, когда парень не таясь смотрит на твои поры, наклоняется, чтобы увидеть твои ноги, и чуть ли не щупает грудь, а ты в это время тщетно пытаешься заглянуть ему в глаза и задать неприличные вопросы вроде: «Каков процент ваших комиссионных?» и «Как вы представляете себе мою карьеру в ближайшие два года?». Хотя, возможно, в Нью-Йорке свидания проходят именно так.
Каждое собеседование не понравилось мне по-своему. Патрик, владелец «Фэктори», готов был взять меня… если я соглашусь на два года уехать в Европу, чтобы составить портфолио. Такое бывает часто, но я уже решила, что не хочу уезжать. Я отказалась. То, что он не стал пожимать нам руки и постоянно протирал все предметы (в том числе мое портфолио) влажными салфетками, помогло мне принять решение.
Мэри, владелица «Снэп», суровая дама в туго зашнурованных сапогах, за голенищами которых вполне мог прятаться кинжал, предложила свои услуги… если я соглашусь на крупную переработку имиджа. «Я вижу… черные как смоль волосы. Я вижу… много кожи и цепей. Нам надо раскрыть в тебе демона!» – заявила она. Не демона, а диву. Я вижу… полный отстой.
Мартин и Жюли из «Ликуид» буквально меня захвалили.
– У тебя классическая красота, которая так современна! Классическая, но не стандартная! Универсальная, – закричал Мартин. – Ты прямо создана для «Вог». У меня три девушки в этом номере – я говорил? Или для «Базар», но только с Пулманом или Дюраном. «Эль»… Ты не формат «Эль», хотя, думаю, Тайен ты бы понравилась. Может, «Гламур», но иногда они совсем бабские, надо тщательно выбирать. «Мадемуазель»…
Звучит заманчиво. Но Мартин то и дело отлучался в уборную и возвращался с сильным насморком, а Жюли постоянно вскакивала и отбегала куда-то в сторону. За обедом они сами не помнили, что заказали. И блюда какие-то странные… Обугленный каджун? А «махимахи» – это вообще что? Выбор из четырех вариантов, а они едят там каждый день. Да, Мартин и Жюли оказались либо просто сумасшедшими, либо наркоманами. От предложения «Ликуид» я отказалась.
Итак, счет 0:4, а матч близится к концу.
– Луи, мне, наверно, пора в гостиницу. Скоро в университет!
– Мы быстро, обещаю. – Луи всматривается в номера домов. – Четыре… двенадцать… двадцать два… Так. Прекрасно, приехали! Отлично! Спасибо. СПАСИБО!
Таксист игнорирует моего агента или заслушался Дебби Гибсон: мы продолжаем ехать по Восемнадцатой под очередной громогласный хит. Высаживают нас лишь посреди следующего квартала, и то когда мы оба закричали что есть мочи и чуть не разбили плексигласовую перегородку.
– Ну и город! – пыхтит Луи, причем уже не в первый раз.
Пока мы идем обратно, Луи рассказывает об агентстве номер пять, «Шик».
– Его не было в твоем списке, – замечаю я.
– Потому что оно только что открылось. К тому же я не знал, согласится ли Байрон с нами увидеться, но я позвонил ему за обедом, он заинтересовался, так что…
Я уворачиваюсь от женщины с черными пакетами с надписью.
– «Барниз» – это что?
– Универмаг вниз по улице.
Ага! Я стараюсь все запомнить.
– А Байрон – это кто?
Луи читает список.
– Владелец агентства «Шик». Несколько лет работал агентом в «Элит». Наполовину самоанец. Гей. Высокий. Красавчик. Бывшая модель.
Я морщусь.
– Не как Франсина, – поспешно добавляет он. – Слушай, я с ним неплохо знаком. Он хороший парень. Ходят слухи, что «Шик» будет принимать только по приглашениям, никаких людей с улицы – все эксклюзивно. Говорят, у них большое будущее.
– Я думала, большое будущее у «НАУ!».
Луи качает головой.
– У «НАУ!» большое настоящее. «Шик» догонит его через год.
Почему тогда Луи хотел, чтобы я подписала контракт с агентством, которое выйдет из моды еще до того, как я закончу первый курс? Я задаю этот вопрос себе, не вслух. Луи так расписывает мне «Шик», что у меня начинается дежа вю. Я вижу вход: ничем не примечательная дверь, втиснутая между кафетерием и копировальным салоном. Шумно вздыхаю и бурчу:
– Ладно! Только давай не задерживаться.
Может, Байрон и вправду высокий и красивый брюнет-полусамоанец, но я этого не замечаю. Все мое внимание поглощает тиара – сооружение из металла и стразов, поблескивающее над массой его темных кудряшек.
– Эмили, забыл сказать, – шепчет Луи, пока странное явление приближается к нам. – Ты не ездила в Лос-Анджелес!
– Что? Почему?
– Просто не ездила, и все…
– Луи! Эмили! Добро пожаловать!
Приветствуя нас в манере «я с Востока, в Нью-Йорке проездом», Байрон складывает ладони и кланяется, трепеща ресницами. Потом нагибается для неизбежного поцелуя в обе щеки. Когда он подносит голову ближе, я замечаю в тиаре хрустальный кулон – не заметить его невозможно, так как хрусталь с размаху попадает мне прямо в глаз.
Ой-й-й! Я сгибаюсь пополам.
– Ах, милочка, прости, прости меня! Мой хрусталь! – разражается восклицаниями Байрон.
Похоже, он искренне удивлен, что подвешенный тяжелый предмет качается. Его попытки утешить меня объятиями опасны. Как только меня выпускают, я отхожу в сторонку, подальше от тиары, и с тоской смотрю на дверь. Заберите меня отсюда…
Мы пересекаем длинный просторный офис – именно что просторный. Люстр нет, только голые лампочки. И ковра нет, вместо него деревянный пол, покрытый пятнами и грязью. Все предметы мебели – два стола и шесть складных стульев. На стене висят четыре фотографии девушек, причем ни одной с обложки. Мы вскоре знакомимся с агентами: Джон, бледная личность средних лет в рубашке с «огурцами» и восьмиугольных очках, и Джастина, низенькая полная дама с кончиками волос, выкрашенными в зеленый, и усталой походкой дальнобойщика.
Заберите меня отсюда…
Мы доходим до секции для посетителей, и я сажусь в кресло.
– Ты как? – одними губами спрашивает Луи.
Я хмурюсь.
– Хочешь чего-нибудь, Эмили? – спрашивает Байрон.
Чего, например? Тут пусто и голо.
– Нет, спасибо.
Байрон садится рядом со мной и кладет руки на стол, расправив ладони. У него длинные и ровные пальцы, унизанные кольцами-«хамелеонами», мода на которые отошла еще в семидесятых. Как выяснилось потом, Байрон называет их «кристаллами чувствительности».
На нем черная туника с развевающимися рукавами. Кожа цвета карамели, глаза – бархатные, темно-карие. Длинные ресницы, широкие брови, волнистые волосы, пухлые губы и широкий подбородок. Красивый? Да, но самая лучшая его черта – голос. Речь Байрона не звучит, а течет. Слова льются – гладкие, насыщенные, топленые. Как разогретое сливочное масло. Или шоколад.
– Дорогие мои, я знаю, у вас был нелегкий день, – увещевает нас он, – поэтому перейду сразу к делу. Я знаю, «Шик» пока не производит впечатления. У нас мало девушек. Готов поспорить, вы уже недоумеваете, зачем пришли.
Совершенно верно!
– Если позволите, я назову несколько причин. Я десять лет работал моделью, в основном здесь и в Милане. Потом работал агентом в «Элит» – сначала в мужском отделе, потом с девушками. Говорите об «Элит» что хотите, но Джон Касабланкас действительно произвел в модельном бизнесе революцию. До него агентства были обычными модельными курсами, а вы, модели – девчонками, которые зарабатывали себе на карманные расходы. Теперь вы заключаете контракты с профессионалами, и речь идет о серьезных деньгах. Я вижу это – я вижу разницу. Я понимаю, как увеличить вашу ценность до максимума, как вас продавать по-настоящему. Это у меня в крови.
Я подаюсь вперед. Совсем недавно я читала биографическую статью о Джоне Касабланкасе в журнале «Нью-Йорк», которую маме переслала какая-то добрая подруга из женского приюта. В этой статье сорокапятилетний агент говорил о своих отношениях с шестнадцатилетней Стефани Сеймур выражениями вроде «Она дает мне силы» и «Передо мной открылись новые двери». Мама еще заявила: «Если хоть одним глазком глянешь на этого типа, отправлю тебя учиться в местный колледж». Байрон продолжает мурлыкать:
– С другой стороны, я никогда не забуду, что значит быть моделью и ходить на кастинг за кастингом, где рассматривают каждую страничку твоего портфолио и заглядывают в каждую пору, а ты терпишь и думаешь, стоит ли оно того. Я помню и то, что даже когда оно того стоит, страхи не исчезают, появляются новые. Начинаешь задумываться, правильно ли ведут твои дела, хорошо ли тебя рекламируют, получаешь ли ты достаточно денег за недолгий отпущенный природой срок.
Я отношусь к своим моделям, как тренер – к профессиональным спортсменам. Не спортивный агент, нет, тренер. Потому что мы с тобой, Эмили, в одной команде – во всяком случае, я на это надеюсь… – Байрон впивается пальцами в стол и пристально смотрит мне в глаза. – Эмили Вудс, мне не нужно смотреть ваши фотографии, чтобы сказать: я хочу вас представлять. Я чую это нутром. И я вам обещаю: если вы дадите мне эту возможность, я посвящу все время и силы продвижению вашей карьеры. Я буду вашим партнером на каждом этапе пути, от переделки портфолио до заключения первого контракта. И только так – только так выиграем мы оба. – Он безмятежно улыбается, складывает ладони и склоняет голову. – Так как? Мы на одной волне?
Я несколько раз моргаю, потом выпрямляюсь. Йоговские штучки Байрона меня очень раздражают, а значит, мы не совсем на одной волне. И все же он говорит разумно – да что там, просто здорово! Впервые с тех пор как мы приехали в Нью-Йорк, я широко улыбаюсь. Мне нравится то, что предлагает Байрон. Мне нравится Байрон.
Через несколько минут, когда Байрон просматривает мое портфолио, мы уже как будто договорились. Он спрашивает меня про университет совершенно по-приятельски.
– У меня сегодня первая встреча с ребятами, – небрежно бросаю я.
– Ну, я бы очень хотел сводить вас с Луи на ужин.
– Не могу, встреча довольно рано. Кстати…
Я копаюсь в своем захламленном рюкзаке в поисках клочка бумаги с объявлением, и на стол выпадают самые разные предметы: ежедневник, фотоаппарат, подставка под стакан из нового «Хард-рок кафе» в Чикаго, минералка, футляр для солнечных очков…
– А очки ничего! – говорит Байрон, открыв футляр.
Не могу устоять.
– Мне их подарила Лейла Роддис!
Очки падают на стол.
Байрон вскакивает и возмущенно тыкает пальцем в Луи.
– Попробуй только сказать, что возил ее к Марку Голду! – визжит он.
– Ей нужен был агент на Западном побережье, Байрон. Ничего личного, – ровным голосом отвечает Луи, хотя я замечаю, что он заливается краской до самой шеи.
Это замечаю не только я.
– Врешь! – Байрон переступает с ноги на ногу. Хрустальный кулон качается взад-вперед, взад-вперед. – И не говори мне, что она искала клиентов в Эл-Эй! В Эл-Эй нет клиентов – вся индустрия моды здесь! Какого хрена ты послал ее к этому озабоченному унюханному гетерокобелю?
Хм, раз пошла такая пьянка, я тоже не против услышать ответ.
– Спокойствие! – Луи обращается к нам обоим.
– Нет, это ты успокойся! Подумать только! Я уже несколько месяцев звоню тебе насчет Эмили…
Месяцев?!
– …а ты меня накалываешь, ты… проститутка!
– Не смей называть меня проституткой! – кричит Луи и тоже вскакивает. – Ты просто злишься, что этот «озабоченный унюханный гетерокобель» представляет Лейлу! Ты ее упустил, а он подобрал… Забудь, твой поезд давно ушел!
Ого. Две пары рук уперлись в боки.
– Э-э… Давайте не будем переходить на личности! Мы ведь не хотим, чтобы ситуация вышла из-под контроля, правда? – мямлю я.
Неужели я и вправду думаю, что могу их успокоить? Две пары глаз поворачиваются ко мне.
– Главное, что я уже здесь…
Главное то, что они вот-вот начнут выцарапывать друг другу глаза.
– И вообще, у меня не сложилось с Марком, он показался мне… – Каким? Каким? – Грубым, – заканчиваю я и жестом отметаю не только Марка, но и всех мужчин, имеющих наглость оставаться гетеросексуальными.
Байрон закусывает губу и угрюмо смотрит на свои «кристаллы чувствительности», которые теперь горят грязно-оранжевым.
– …Я приехала на Восточное побережье, и мне нужен агент именно здесь. И я обожаю Нью-Йорк!
Я не сомневаюсь: последняя фраза должна сотворить чудо.
Несколько секунд оба молчат. Потом Байрон медленно, дрожащим от гнева голосом произносит:
– Ты ведь знаешь, что дело совсем не в Лейле, а в твоей доле.
– Неправда! – кричит Луи.
– Правда. И знаешь что? Тебе причитается пять.
– Семь!
– Пять.
– Се…
Я поднимаю руки и пронзительно кричу:
– СТОП! Байрон, извини! – Я беру Луи за плечо и тащу его по офису, пока мы не натыкаемся на огромное окно. – Что, черт побери, за дела? Пять чего?
Луи прижимается к стеклу лбом и ладонью. Если какой-нибудь пешеход посмотрит на шестой этаж, точно подумает, что человек собрался прыгать.
– Не пять, а семь, – он шмыгает носом.
– Семь чего?
– Доля первого агента. Мне причитается семь процентов от прибыли агентства, а не пять. Просто Байрон – жадный ублюдок! – Луи стискивает мою руку. – Пошли, Эм! Зря я тебя сюда привел, к этому… этому козлу! – Он бросает сердитый взгляд на Байрона, который уже преспокойно разговаривает по телефону.
Стоп…
– Луи, ты торгуешься о своей доле?
– Конечно, – отвечает он.
Конечно! Неудивительно, что он отказался от Висконсина… Какая же я идиотка!
– А как насчет моей доли?
– Эмили… – Луи снова шмыгает. Материнские инстинкты берут верх, и он снимает с моего воротника волос. – Я тебе уже говорил. Это твердая такса! Не подлежит обсуждению. Восемьдесят процентов дневной выручки.
Не подлежит обсуждению. Ага… Совсем как его доля. Я прокручиваю в голове события дня с учетом новой информации. На что это повлияло? На выбор тех, с кем мы виделись? Или в каком они шли порядке? Или как долго мы там сидели?
Как долго…
– Луи, кто еще пообещал тебе семь?
Луи снова упирается лбом в стекло. Я сжимаю его плечо.
– Луи, говори! Марк Голд и кто еще?
– Никто. Ну, Франсина сказала, что даст семь, но… – Он отстраняется. – Знаешь, думаю, «Шик» тебе все-таки не подходит. Давай отсюда уйдем. Заберем сумки. Заселимся в гостиницу. А завтра пойдем в «Форд», в «Элит» – куда захотим.
Агентство «Элит»! Чтобы мама оторвала мне руку или ногу. А бутиковые агентства нестандартные, более эксклюзивные, в них более выгодное соотношение моделей и агентов, а значит, они больше подходят для студентки… Во всяком случае, так сказал Луи. А еще он говорил, что едет со мной «чтобы выразить благодарность». Так кто его знает, где правда? Ему нельзя доверять. Он обманщик!
– Ты дерьмо! – ору я.
Луи охает:
– Печенюшка!
Я уворачиваюсь от его протянутой руки и начинаю гневно ходить взад-вперед, стиснув зубы и сжав кулаки. В этом деле все думают о своей собственной выгоде. ВСЕ! Разве не это мне говорила Лаура? И Айяна? Мне уже дали урок, но я его плохо усвоила. Обойдемся без новых уроков! Я буду твердой как сталь. Я БУДУ СТЕРВОЙ!
Да, я стерва! Внезапно я понимаю, что надо делать. Встаю как вкопанная. Сжимаю спинку складного стула. Потом улыбаюсь.
– Ты прав, Луи! Пора сваливать!
Луи выглядит так, словно его простил сам мэр города.
– Прекрасно! – восклицает он и даже слегка подпрыгивает. – Я хочу выпить, а потом принять душ, именно в этом порядке. Потом обед, может, французская кухня. А еще на Принс-стрит есть замечательное…
– Ах! – Я прижимаю руку к груди и деланно хихикаю: глупенький Луи! – Я ведь не с тобой иду!
Его улыбка исчезает.
– Не со мной? Почему?
– Ну, во-первых, у меня… – Я беру приглашение на университетскую вечеринку и отдаю его Луи. Тот разглаживает бумагу на оконном стекле.
Потерялся в толпе?
Приходи на вечер для первокурсников в Кармен-холле! Можно знакомиться со всеми по очереди!
Сбор в 5–7 вечера во дворе Кармен-холла!
– И… О, боже мой! – Движением, отрепетированным еще на фотосессиях в Милуоки, я поднимаю руку и всматриваюсь в циферблат. – Вы посмотрите, который час! Уже пять, а мне еще топать и топать! Пока!
Я сгребаю в рюкзак все свое имущество: ежедневник, фотоаппарат…
Луи подступает ко мне:
– Но мы даже не нашли тебе агента!
Подставка под стакан, минералка…
– Ничего! – весело откликаюсь я. – Потом найду!
– П-п-потом?
– Потом. – Я беру футляр от очков, кладу их туда и со щелчком закрываю. – И вообще, что за спешка? Я теперь живу здесь. Ты дал мне список всех лучших агентств, спасибо. Так что я знаю, куда пойти.
Я закрываю рюкзак, просовываю руки в лямки и повожу плечами, чтобы расположить рюкзак ровнее.
– Но…
– Пока, Луи! – Я целую его в обе щеки, отворачиваюсь. – Ой! – и снова поворачиваюсь. – Это я заберу! – Выхватываю у него приглашение. – Удачного полета!
– Эмили!
Я направляюсь к двери. Шаг, второй…
Байрон бросает трубку и отбегает от стола.
– Эмили! Луи! Что происходит? Куда она собралась?
– Я вам уже говорила, у меня встреча!
Три, четыре, пять…
– Что?! – кричит он.
– Встреча! В универе! – Шесть, семь, восемь… – Рада была познакомиться, Байрон! Как-нибудь позвоню – пока!
Девять, десять. Оборачиваясь и делая им «ручкой», я вижу, что Байрон с Луи стоят посреди офиса рядышком, выпучив глаза и раскрыв рты – что мне и требовалось.
Я касаюсь пальцем щеки.
– Ну-у… это если Байрон не согласится на пятнадцать процентов.
– Пятнадцать процентов? Не могу! – взвизгивает он. – Я начинающее агентство!
– А я студентка. Мне за учебу платить.
– Но… – Байрон вытягивает руку в сторону Луи. – Он хочет семь!
Я пожимаю плечами.
– Что ж, значит, мы не договоримся! – И снова разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… – Счастливо, Байрон. Успехов в работе!
Я уже у двери. Поворачиваю ручку и распахиваю дверь. Меня чуть не сбивает с ног порыв некондиционированного воздуха.
– Восемнадцать! – кричит мне вслед Байрон.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.
– Нетушки, пятнадцать! Пока-пока!
Я закрываю за собой дверь, иду вперед, нажимаю кнопку лифта и начинаю напевать себе под нос «Холл энд Оутс».
– She's a bitch girl…[44]
Звякает опускающийся по шахте лифт.
– …And she’s going too far…[45]
Все.
О боже! Слишком далеко! Я слишком далеко зашла. Лифт звякает громче. Кнопка загорается зеленым. Лифт содрогается и замирает. Медленно, со стоном, открывается дверь. В тесной каморке стоит курьер; из его наушников доносится звон.
Он вытаскивает из одного уха наушник.
– Едете?
– Э-э…
– Э-э «да» или э-э «нет»?
Я зашла слишком далеко! Дверь начинает закрываться. Я подставляю ногу. Лифт открывается. Я захожу.
– Черт! – кричу я и барабаню кулаком по стенке. – Черт, черт, черт!
– Вниз, девушка.
Наушник возвращается на место. Я слышу Трейси Чепмен, а потом (я почти нажала на кнопку закрытия дверей и стараюсь проглотить застрявший в горле комок) – Байрона:
– Пятнадцать процентов, через год обсуждаем заново, и это мое последнее слово!
Йес-с! Я ухмыляюсь и поднимаю кулак. Курьер подставляет ладонь. Я ударяю его по ладони и выхожу из лифта.
– Ладно, Байрон! – спокойно заявляю я. – Говори, где подписать.
Глава 8
ВСЕМ ПРИВЕТ, Я ДУРОЧКА
Я выбегаю из агентства и высоко подпрыгиваю. Получилось! У меня есть агент в Нью-Йорке, где моделям ужасно трудно пробиться!
Во всяком случае так говорил Луи. Снова кольнуло: как он мог?! Точнее, как я могла?! Я и не думала, что Луи за меня заплатят. Разве не идиотка? Вообразила, что он – этакая фея, которая бесплатно доставляет телегеничных девушек достойным агентам. Но я ему показала, где раки зимуют! Сама выбрала агента и сбила проценты!
От радости я, наверное, перестала смотреть, куда иду, потому что меня отбрасывает к – ой! – мужчине с толстым портфелем и в рубашке с короткими рукавами, от него – простите! – к человеку, который поит таксу водой из бутылочки, а потом – извините! – я налетаю на девушек, которые везут выставочный стенд на колесиках. Все, хватит! Я в университет опаздываю.
Выхожу на пересечение Восемнадцатой улицы и Шестой авеню. Заметив такси с горящим знаком на крыше – по словам Луи, это значит, оно свободно, – я поднимаю руку.
Фр-р-р!
Ла-а-адно. Слава богу, вон едет второе.
Фр-р-р!
– Такси-и-и!
Ловко юркнув в просвет между мусоркой и зеленым автофургоном, какая-то женщина ухитряется проголосовать, хотя в руках у нее два пакета с продуктами, сумка, желтый детский рюкзачок и ребенок. Такси на дальней правой полосе пересекает две полосы по диагонали и с визгом тормозит в паре дюймов от ее туфли. Женщина рывком открывает дверь и уезжает.
