Текст книги "Студентка с обложки"
Автор книги: Робин Хейзелвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
Когда я возвращаюсь, все уже по-другому. Стало тише – не из-за музыки, она звучит так громко, что у меня в ребрах отдаются басы, – но потому что люди ведут себя по-другому. Кристи упала на подушку, приоткрыв рот.
Ее голова откидывается.
– Эй! – кричу я. – Что с ней?
– Она немного перепила, а ты недопила, – говорит Примо и вручает мне новую водку с клюквой. Рюмка полна до краев.
– Salut! – кричит он. – За американскую красоту!
– За американскую красоту! – эхом повторяют мужчины.
Холли хихикает:
– У Кристи слюна пошла!
Когда Кристи перекатывает голову на другой бок, я вздрагиваю. Что-то не так.
– Знаете, ребята, мне кажется, Кристи нужно к врачу.
– Ей нужно домой, – поднимается Алдо.
Чтобы вынести Кристи, требуется два человека. Я смотрю на это – уже дрожа – потом поднимаюсь, сжимая пальцами шаль.
Примо смотрит на меня.
– Куда это ты собралась?
– Расслабься, – говорит Массимо.
Примо тянет меня за шаль.
– Да, Ракел, слушай своего агента. Расслабься и допей.
– У меня кружится голова! – объявляет Холли.
Когда Холли сонно падает на Дженни, я перевожу глаза с их пустых рюмок на Примо, на свою рюмку и понимаю: девушкам что-то подмешали. И мне тоже.
Сейчас меня вытошнит.
Я еще стою на коленях перед фонтаном, желудок не сокращается, а просто дрожит. Массимо трогает меня за спину.
– Ты в порядке?
– Ты говносос! – Я вытираю рот и разворачиваюсь к нему. – Ты дерьмо! Козел гребаный! Ты мой агент, твою мать! Как ты мог! У меня показы! У меня Тито Конти!
И тут я замолкаю. Потому что понимаю: Массимо абсолютно до лампочки. Его работа не в том, чтобы устраивать мне модельные заказы.
А мне не до лампочки.
Всю ночь я хожу по двору гостиницы и отрабатываю дефиле. Крест-накрест! Я крадусь! Черная кошка! Черная кошка! Крест-накрест! Я крадусь! Я черная кошка! Черная кошка! Если я и устала, я этого не замечаю, негодование придает мне сил. «Опаивать девушек?! Извращенец! Кто так поступает?» Мне придает сил злость. «Козлы! Дерьмо!» И моя собственная гордость. «Ну и к чертям их! Я покажу им! Я добьюсь всего сама!»
Люди начинают просыпаться, и я ухожу в маленькое кафе. Замечая, что Лорен ушла, иду в номер, принимаю душ и переодеваюсь. Я втираю в кожу консилер и смотрю в свои запавшие глаза. О, Тито Конти, Король Итальянских Дизайнеров, ты нужен мне больше, чем когда-либо…
Глава 31
СТОП, МАШИНА!
Компания «Тито Конти инкорпорейтед» – это комплекс зданий за стеной, занимающий целый квартал в центре Милана. Меня останавливают на входе. Пока один охранник просматривает мое имущество (включая каждую страницу портфолио – надо полагать, ищет плоское и тонкое оружие), другой просматривает список.
– Вы встречаетесь с Карлоттой, si? – говорит он.
– Да.
Еще минута, и ворота раскрываются. Я нервно сглатываю. Расхваленное во многих журналах по дизайну, это скопление гранитных квадратов, непроницаемых окон и темных блестящих бассейнов выглядит очень и очень впечатляюще. Мое накачанное никотином и кофеином сердце переключается на последнюю передачу.
Тито Конти – наконец-то!
Охранник показал мне дверь. Я иду по сланцевой дорожке, которая пересекает фруктовую рощицу. Прямоугольные кроны деревьев кромсают два садовника с длинными ножами.
Я в зале – просторном, проветренном… и очень красивом. Солнечный свет просачивается сквозь листья и мерцает на полированном вишневом полу. Простая мебель выполнена в разных оттенках серого, от голубиного оперенья до антрацита. Строгий эффект смягчают кашемировые покрывала и норковые подушки. В широком книжном шкафу – разные камни и минералы. Перед камином дремлют две таксы. Длинные тельца почти сливаются с шоколадно-коричневым ковриком. И на все отбрасывают зайчики черно-белые фотографии изящно очерченного лица под серебристой шевелюрой – Тито с Кевином Костнером, Гленном Клоузом и другими звездами Голливуда, награды которых сияют в свете стробов.
Тито Конти – наконец-то!
Я медленно подхожу к собакам, вытянув руки.
– Привет, малышки!
У-и-и! У-и-и! Тишину пронзает резкий звук. Я поворачиваюсь к большому окну и успеваю увидеть, как четыре охранника несутся по двору так быстро, что сбрасывают с лестницы одного из садовников. Собаки заливаются лаем. Что? Что такое?
У-и-и! У-и-и!
Дверь открывается.
– Privado residenci![104] – кричит один.
– Вон! – кричит второй.
Прежде чем я успеваю закричать в ответ, меня хватают, вытаскивают из зала и ставят перед другой дверью. Дверь ведет в длинный коридор, вдоль стен которого стоят модели.
А… Ну, конечно. Моя паника испаряется, ее сменяет раздражение. Передо мной тридцать моделей, как минимум – на сколько вакансий? Одну? Две? Вот тебе и заказ, который «обязательно подтвердится».
Меня охватывает внезапная усталость. Но когда я прислоняюсь к стене и закрываю глаза, то вижу, как обмякшую, одурманенную Кристи волочат по полу. Нет!
Очередь заходит в раздевалку с низким потолком, обшарпанную, с пожелтевшими пластиковыми столами.
– Девушки! Надевайте вот это! – рявкает какая-то женщина и раздает нам свертки. – Снимите все остальное, включая макияж и украшения! Закрепите волосы на затылке!
Я разворачиваю сверток. Это чулок для тела, совершенно прозрачный, как колготы.
– Погодите… Все?
Женщина, Карлотта, я полагаю, поворачивается. На ней простое серое платье-рубашка, макияжа не видно, волосы завязаны в тугой узел: этакая директриса школы. Голос соответствует внешности.
– Можете остаться в стрингах, если очень хотите, – резко говорит она. – Но мистер Конти предпочитает, чтобы на вас ничего не было. Так линия чище.
Я кошусь на других и вижу, что все модели раздеваются догола. Ну, и я тоже. Собирая в гармошку прозрачную ткань, обнаруживаю на ступнях темные следы, а большой палец на что-то натыкается. Нет!
– Фу, – бормочу я. – Его уже надевали.
– Только на минуту, – говорит Карлотта.
– И тут стрелка.
Карлотта поджимает губы; от них паутинками идут морщинки. Всегда хоть одна такая да попадется, наверняка думает она, но идет к шкафу, достает новый чулок для тела и дает мне.
Я благодарю Карлотту, а та смотрит на мои ноги.
– Модели должна быть в простых черных лодочках с каблуками от двух до трех дюймов! – торжествующе каркает она.
Ну да, мне говорили. Я плоховато соображаю – наверное, от неизвестного препарата, который мне подмешали. Я всю ночь чувствовала себя как-то странно.
– Вот! – Обнаженная блондинка поднимает пару туфель. – Возьми мои.
Я улыбаюсь.
– Спасибо!
– Ну, если…
Я меняю свой новый чулок для тела на ее, использованный.
– Никаких украшений! Никакого макияжа! – напоминает Карлотта.
Когда она через минуту выходит, тридцать девушек достают пудреницы и быстро прикрывают прыщики, капилляры и другие недостатки, – пока не раздаются ее четкие шаги.
– Хорошо. – Она отсчитывает шесть девушек и щелкает пальцами. – Пошли…
Обычно модели на кастингах довольно болтливы, но сейчас то ли нагота, то ли понимание важности работы у Конти действуют подавляюще. Когда первая шестерка уходит, становится тихо. Снова появляется несколько пудрениц. Одна девушка грызет заусеницу. В зеркалах я вижу двадцать четыре модели в чулках, на шпильках, с волосами, завязанными в узел. Мы похожи на надувных кукол, на игрушки для секса, и я даже не могу найти себя. Нет!
Не проходит и пяти минут, как возвращаются две из шести, за ними три, потом еще одна. Текут слезы, щеки красные, и только последняя девушка более или менее держит себя в руках. Двадцать четыре девушки прикидывают: пять «нет», одна «может быть».
Я в следующей группе. За сценой Карлотта вручает каждой ламинированную карточку с номером.
– Несколько правил, – речитативом произносит она. – Первое: вам запрещается смотреть на мистера Конти. Второе: вам нельзя говорить с мистером Конти, за исключением ответов на прямой вопрос. Третье: вам нельзя улыбаться без спроса. Четвертое: вы должны выплюнуть жевательную резинку. Пятое: никаких украшений.
Карлотта замолкает. Ее глаза впиваются в руку девушки рядом со мной.
– Снять! – резко говорит она.
Девушка сжимается.
– Это… это обручальное кольцо, – говорит она с запинкой по-английски. – Не снимать.
Карлотта протягивает руку. Нет! Как только обручальное кольцо снимают – болезненный процесс, судя по всему, – она продолжает:
– И шестое правило, последнее: держите глаза открытыми.
Смысл этого правила доходит до меня лишь через десять секунд, после того, как Карлотта приказывает нам пройти сквозь тяжелый занавес. Мы в темном зале, на подиуме, где так ярко, что кажется, будто мы идем по электрической лампочке. Глаза слезятся и щурятся.
– Стоп! – басит кто-то. – Тито? – Разойдитесь.
Мы расходимся по горизонтальной части подиума в форме буквы «Т».
– Номера три, пять, два – свободны, – говорит голос.
Номер два убегает, уже хлюпая носом. Я поворачиваю к себе карточку: забыла свой номер.
– Numero uno, не двигайтесь! Держите номера сбоку!
Несколько минут мы стоим втроем, нагие под жаркими лампами, а люди, которых мы не видим, говорят о нас, тихо, но оживленно.
Вот и все. Это Тито Конти.
– Хорошо, теперь пройдитесь, пожалуйста, начиная с numero uno.
Крест, накрест! Я крадусь! Я веду нашу группку по подиуму вперед и назад.
– Номер шесть, вы свободны. Номера один и четыре, станьте шире.
Я еще здесь – невероятно. Я смотрю в аудиторию. Мои глаза уже достаточно привыкли к этому свету, чтобы рассмотреть тела, которым принадлежат голоса. В трех рядах от меня – мистер Конти, такой же загорелый и красивый, как на фотографиях, в белой хлопчатобумажной рубашке, с ослепительно белыми зубами. Его окружает несколько сотрудников, одетых в разные оттенки серого: солнце и планеты.
– Не смотрите на мистера Конти! – шепчет Карлотта.
Точно, правило номер один. Я перевожу взгляд на какие-то пустые сиденья. Глаза жжет, но я пытаюсь держать их открытыми. В это время мистер Конти и его свита продолжают говорить, их голоса становятся все громче, вскоре они даже не пытаются от нас что-то скрывать.
– Numero quattro… Numero uno… Numero quattro. – Я почти ничего не понимаю, пока не слышу «cellulite… cellulite… cellulite…» – слово, которое, очевидно, вместе с «Колой» и «о'кей» стало частью всеобщего языка.
Вот и все. Это Тито Конти.
– Numero uno: повернитесь лицом к задней стене!
Я почти ничего не понимаю, в отличие от quattro. Она опускает голову, глаза красноречиво блестят. Похоже, она вот-вот расплачется.
– Numero quattro! Подбородок поднять! – басит голос.
Quattro становится по стойке «смирно».
– Grasso… cellulite… gamba, – жир… целлюлит… ноги, говорят голоса. Это я.
– Улыбнитесь!
– Brutto denti… brutto… multo brutto. – Плохие зубы… уродливые… очень уродливые.
Это про quattro. По ее щеке скатывается слеза.
– Numero uno, повернитесь лицом! Numero quattro, повернитесь спиной!
Вот и все. Это Тито Конти.
– Numero quattro, перестаньте рыдать!
Это какой-то бред.
– Нет!
Я это не просто подумала. Не прошептала. Я сказала это вслух. Громко.
– Ш-ш-ш! – шипит Карлотта.
Я прикрываю глаза рукой.
– Опустите руку! – басит Конти.
– Нет! – говорю я.
Я будто сорвалась с привязи. Я подхожу к краю сцены, не отводя глаз от дизайнера.
– Мы от вас в пяти футах – в пяти долбаных футах, – а вы говорите о моем целлюлите?! И о зубах этой девушки? Да она же красотка! Вы что, совсем?
На всех лицах написан тот же самый вопрос, только адресован он мне.
Вот именно. Я поворачиваюсь к numero quattro и неожиданно чувствую себя гораздо спокойнее:
– А мы что, тоже совсем? Неужели нам так страшно хочется работать у этого козла, что мы терпим такое обращение? Да нас тут за дерьмо держат!
Никто не двигается. Никто не моргает. Быстрые шаги Карлотты удаляются по коридору.
– Но не я. – Я поднимаю табличку с номером. – Не я! – Я хватаю картонку обеими руками. Я уже не прикрываю глаз, а тут очень светло – до невозможности, – и все-таки задираю подбородок, задираю высоко. И рву картонку. Numero uno с треском рвется пополам. – С меня хватит! Больше я сюда ни ногой!
Огромные диваны в цветочных чехлах, коврики в стиле «обюссон», люстры с бусами, старый кофр с проволочной клеткой для птиц наверху. Такое впечатление, будто агентство «Шик» подверглось нападению бабушек. Я осматриваю новый пейзаж, стоя в нескольких футах от Байрона, который водит по офису незнакомую мне девушку.
– Это называется винтаж – просто шик! Разве не идеально? – восклицает он. – Писк моды! Из Англии! Хотя, должен сказать, я и не думал, что так дорого облупить краску! Ну, как бы то ни было… о!
Байрон видит меня и бледнеет. Потом указывает на свой офис.
– Ты! Сюда!
Я прохожу к новому стулу из старой кожи. Байрон захлопывает дверь.
– Где ты была?
– В Балзаме.
– Эмили, ты ушла от Тито Конти, величайшего дизайнера Италии… Ты понимаешь, какая это ошибка? Огромная ошибка, огромная! От которой ты можешь не оправиться в течение всей карьеры. А потом взяла и поехала домой?!
– Я ухожу из моделей, – ровным голосом говорю я. – Я бросаю работу.
Долгое время Байрон просто смотрит на меня. Потом подходит и приподнимает прядь волос.
– У тебя концы чуть посеклись, хорошо бы подстричь.
– Э-э, спасибо.
Я приглаживаю волосы.
Он хватает меня за руку.
– Ты грызла ногти?
Я сжимаю руку в кулак.
– Угу.
Он берет меня за подбородок.
– У тебя отек? Личико немного одутловатое…
– Байрон! – Я отставляю стул назад. – Ты меня не слышал? Я ухожу – я покончила с этой работой. Все! Я пришла, чтобы это тебе сказать!
– Понятно…
Байрон заходит за стол, садится и принимается рассматривать манжету своих брюк. Стоит прохладный октябрьский день, и он выглядит соответственно: разные оттенки золота, включая новое мелирование, которое сверкает в лучах закатного солнца. Я словно разговариваю с «Оскаром».
– Значит, ты не хочешь узнать о том, что никто на тебя не разозлился, потому что я об этом позаботился, – продолжает он, – или что теперь тебя ждет самая крупная работа в жизни, верно?
Несколько секунд мы в патовой ситуации – притворное равнодушие против притворного безразличия. Уф-ф.
– Какая работа?
Он показывает мне концептуальный рисунок. Там написано: «Менаж Колонь» – удовольствие надо разделять». Изображен полуголый мужчина с двумя длинноволосыми искусительницами в коротеньких шелковых комбинашках. Лицом к объективу только одна.
– Это следующие духи «Голтье» после «Ле маль», – объясняет Байрон. – Компания придает им очень большое значение благодаря научной компоненте. Они якобы меняют твои феромоны, чтобы они привлекали его феромоны, а его феромоны – чтобы они привлекали твои феромоны, что-то в этом роде, – объясняет он. – В общем, этот аромат делали семь лет. Семь! Это же возраст брака! И теперь он готов и будет продаваться по всему миру. Нет нужды говорить, что «Голтье» ожидают большого резонанса. А это значит – огромный бюджет на рекламу и правильная девушка. Деньги у них есть. Девушку ищут уже несколько месяцев, как они сказали, а с недавних пор снова и снова им приходит на ум одно имя: Эмили Вудс.
– Эмили Вудс… – медленно повторяю я, словно оно мне незнакомо.
– Да, милая, ты! Они решили, что ты идеально подходишь.
– Дай угадать: моя сцена в ванне.
Байрон хлопает в ладоши:
– Умничка! Да, видео Тома Бреннера было одним из главных источников их вдохновения!
Прекрасно. Вот мое наследие: как я ласкала Фонью. Я бросаю лист на стол.
– Значит, Фонья там тоже будет.
– Нет, нет! Фонья связана контрактом с «Де Сад: измучь его чувства». Классный аромат, кстати. А эта реклама посвящена тебе! Ты: анфас, в полный рост! На вторую роль найдут другую девушку, кого-нибудь подешевле!
Я снова рассматриваю рекламу.
– Теперь самое важное: пятьдесят тысяч за съемки и еще пятьдесят, если они используют пленку – американские законы, вот так вот. На иностранных рынках должны быть такие же. Конечно, ты будешь появляться во внутримагазинной рекламе. Будет много разной одежды, и, конечно, ты будешь во всех показах, и массового производства, и «от кутюр», то есть будет много поездок в Париж.
На секунду я представляю, как я дефилирую по парижским бульварам в дизайнерских шмотках, но потом вспоминаю про деньги: уйма денег! Пятьдесят, сотня, три сотни тысяч долларов, которые лежат на земле грудой, как осенние листья. Этого хватит, чтобы покрыть остаток обучения… и аспирантуру… и внести первый взнос за квартиру. И эта работа поможет мне получить другие солидные заказы – много, много солидных заказов.
– Когда съемки?
Байрон выдыхает.
– Ну, посмотрим… Они пока доделывают упаковку. Хотят, чтобы на бутылке было три фигуры, но с первой попытки получилось трехголовое чудище, и им пришлось вернуться к стадии концепта. Думаю, в январе.
– И сколько девушек заказано на это место?
– Отсюда – ни одной. Все откуда-то из других мест. Я думаю, эта кампания для тебя – легкая добыча, Эм, правда. Но на всякий случай я бы посоветовал тебе сбросить пару фунтов.
Я киваю. Дома я, пожалуй, чуть набрала.
– Могу сбросить пять.
– Пять? Десять.
– Десять?
– Ну, двенадцать.
– Двенадцать?!
– А что «двенадцать?!»? – кричит Байрон. – Ты уже сбросила однажды двенадцать!
– Да, когда я весила на двенадцать фунтов больше! – парирую я. – Байрон, чтобы мне сбросить двенадцать фунтов, надо отрубить руку!
– Все так говорят! Послушай, Эм, в моде худоба, худоба и еще раз худоба, а возможность у тебя шикарная!
– Как печально, что я ее упущу.
Байрон поднимается.
– Эмили Вудс, тебе сделали самый крупный заказ в жизни – не говори мне, что вот так возьмешь и отвернешься! Послушай: я скажу «Голтье», что твоя мать все еще расстроена и ты нужна дома, это даст нам еще две недели, а ты пока сбрось сколько сможешь – десять, двенадцать, четырнадцать фунтов, – как получится. Я на тебя не давлю!
– Почему моя мать еще расстроена?
Байрон выглядит озадаченным.
– А я откуда знаю?
Господи…
– Нет, ты только что…
– А! Я сказал всем, что твой отец умер от передозировки. В общем…
– Ты всем сказал, что мой отец умер от передозировки наркотиков?!
– Да! Разве не оригинально? Новое звучание старой темы, решил я. – Байрон хихикает. – И вполне правдоподобное, если вспомнить твоего отца.
Пауза. Возможно, когда-то я и упоминала, что мой отец питает слабость к травке, но…
– Байрон! Мой отец иногда курит марихуану! Он не колется!
– Ну и что? Большинству это неизвестно! Не волнуйся, Эм, они проглотили крючок вместе с наживкой! Тебе даже прислали несколько букетов, правда, ничего особенного…
– ЗАЧЕМ ТЫ ВРАЛ О ТОМ, ЧТО МОЙ ОТЕЦ УМЕР ОТ ПЕРЕДОЗИРОВКИ?
Винтажное агентство «Шик» затихает. Байрон качает головой.
– Эмили, дорогая, ты не понимаешь главного. Ты ушла с четырех показов и фактически послала Тито Конти, но я все исправил! Никто на тебя не злится! Напротив, сейчас ты главная претендентка на участие в крупнейшей рекламной кампании духов десятилетия, так что не надо придираться, ладно?!
Я тяжело дышу. Руки трясутся.
– …минимум пятьдесят тысяч, Эм. И очень вероятно, что гораздо, гораздо больше.
– …плюс роскошная рекламная кампания. Мы устроим сообщения в прессе о твоих появлениях в магазинах, будут брать интервью…
Я бросаю работу моделью, сказала я в Балзаме. Я возвращаюсь в университет. Но сейчас я вижу не учебники, не лекционные залы, а себя, идущей по подиуму в наряде «от кутюр». Мое имя высвечено прожекторами. Толпа скандирует: «Эмили! Эмили! ЭМИЛИ!»
Эпилог
– Oui, oui, comme ça, Amelie, comme ça![105]
Щелк. Щелк.
– Эйфелева башня торчит у нее из головы! Передвинь ее влево.
– Ладно, иди влево, Амели! Влево!
– Так слишком далеко.
– Хорошо, вправо!
– Вот, вот! Теперь повернись лучшим профилем.
– Другим профилем!
– Нет, другим!
– Это что, правда твой лучший?
Я высовываю язык.
– Oui! – Щелк. – Все! Снято!
Пикси надевает крышку на объектив. Джордан потягивается.
– Ладно, а теперь пойдем в кондитерскую, или как?
– Неет! – стону я. – Давайте посидим тут минутку и понаслаждаемся закатом!
Джордан упирает руки в боки.
– Эмма Ли, мы уже побывали в трех музеях, на двух «илях» или как их там, черт возьми, называют, и в одном соборе размером с футбольный стадион – я умираю с голоду!
– Очуметь! Французы были бы в восторге, услышав, что ты сравниваешь Нотр-Дам с футбольным полем.
– Тебе больше нравится самолетный ангар, Пикси-Палочка?
– Филистерка!
– А это еще что такое?
– Гр-р-р…
– Девчонки! – Мохини показывает жестом: «таймаут». – У Эмили день рождения! Если она хочет смотреть на закат, мы смотрим на закат.
Я улыбаюсь:
– Ну вот, хоть кто-то меня любит!
– И не надейся, – бормочет Джордан, но тоже улыбается.
Мы вчетвером идем к Марсову полю и садимся на траву. Оказывается, в тот день в кафе подруги действительно надо мной подшутили. Все придумала Пикси. «Но мы совсем не хотели тебя расстраивать. Мы и не думали, что так сработает!» – объяснила она позже. – Хотя, наверное, все хорошо, что хорошо кончается, правда?
– Этот мужчина багет несет или так счастлив нас видеть?
– Джо-орд!
Да, все хорошо, что хорошо кончается. И оно кончилось. Отличница-Мохини решила вернуться на базовую станцию «Хаббла», что ей очень нравится. Правда, ей приходится далеко ездить на встречи с Майлзом, ее бойфрендом, стипендиатом Родса. («От него нельзя иметь детей, – уже предупредила Джордан. – Ты не сможешь их родить, голова будет слишком большая».) Джордан отправилась на Уолл-стрит, а точнее, на работу в аналитической программе «Голдман-Сакс». Она будет жить вместе с Беном, который устроился в Совет по охране природных ресурсов, и Пикси, намеренной отрабатывать практику в «Метрополитен» и не встречаться с Пикселями («Пора немного побыть одной», – заявляет она).
А я?
Ну, все по порядку – я бросила работу моделью. Мне бы хотелось сказать, что это произошло в тот день, когда Байрон и я обсуждали кампанию «Менаж», но нет. Вместо этого я сбросила вес (семь фунтов, и у меня перестали идти менструации) и пошла на собеседование. Я была в «Голтье» несколько раз, последний – здесь, в Париже. Я встречалась с самим модельером, который тут же выразил мне соболезнования и сказал, что пожертвовал тысячу долларов на проект «Нет наркотикам» в честь моего отца. В конце концов я почти получила эту кампанию. Почти. Вместо меня снималась Фэллон Холмс. «Кто?!» – спросите вы. Вот именно. Фэллон – не супермодель. Но она девушка из высших эшелонов, которую агентство «Шик» недавно переманило из «Элит». Байрону очень хотелось доказать, что он лучше Джона Касабланкаса, и он сделал все, чтобы кампания досталась Фэллон. «Нам было очень трудно решить, – признались люди из «Голтье». – Вы с ней так похожи – чуть ли не сестры».
А было уже начало января. Я начала сравнивать себя с Мохини, Джордан и Пикси. Что такого я умею? Правильно показать драгоценности? Или работать на подиуме? Воображаю, как это выглядело бы в резюме. Нет, как и Томми, который оправился, а потом поменял наколенники на программное обеспечение, я должна была двигаться дальше. Неделю спустя в Колумбийском начался следующий семестр, и я была там: Эмили Вудс, студентка. Я отстала на семестр, банковский счет изрядно истощал – но была счастлива.
«Почему ты так долго не бросала модельное дело? – спрашивают меня. – И почему наконец бросила?»
«Она пришла в чувство», – любит говорить мама.
А я бы сказала: очнулась от сна. Понимаете, если оглянуться назад – далеко-далеко назад, к моей первой мечте, которая возникла у меня на полу моей комнаты, – я мечтала стать красавицей на фотографиях. Не выглядеть как она – быть ей. Жить этой жизнью, полной блеска, веселья и счастья. Я думала, что выглядеть так – самое трудное, но если преодолеть это препятствие, если природа дала красоту, то остальное случится само собой. И это в каком-то смысле произошло: шампанское и знаменитости, роскошные отели, экзотические путешествия.
Но я видела и другое.
И все же мечты умирают с трудом, правда? Я не поддавалась. Я думала, что застряла в ухабе или меж деревьев, в третьем акте великой пьесы, и если буду двигаться дальше, поднимусь чуть повыше, еще совсем чуть-чуть, то попаду туда, где столько блеска, веселья и счастья. И только на подиуме у Тито Конти до меня дошло, что я туда не попаду. Наркотики, распущенность, булимия и все, на что я так долго закрывала глаза, потому что это не вписывалось в мою картинку, и были этой картинкой. Просто такая картинка мне не нравилась.
Мне стало больше не к чему стремиться, и я остановилась.
На улице я сталкиваюсь с моделями, которых когда-то знала. Кейт Мосс теперь одна из девушек Байрона – нет, его лучшая девушка, – и ее образ распространяется по земному шару как некая хроническая атрофия. Чтобы не отставать, другие девушки сбрасывают несчастные десять, двенадцать, четырнадцать фунтов и удаляют импланты из груди. «Я попросила доктора Риксома подержать их в холодильнике, – пошутила Женевьева, когда я столкнулась с ней в Ла-Гардии и обнаружила, что ее стало еще меньше. – Никогда не знаешь, что будет красивым завтра!»
– Амели! Амели!
Парень на той стороне Марсова поля слезает с велосипеда и машет рукой.
Я машу ему в ответ.
– Жерар!
Пикси подталкивает меня локтем.
– И кто этот Жерар?
– Подарок на день рождения, который я выбрала себе сегодня утром на Сен-Жермен-де-Пре.
– Жерар – обалденный парень, – заключает Мохини, рассмотрев его в бинокль.
Джордан приподнимает бровь.
– Не-е-ет! Давайте полюбуемся закатом!
Я смеюсь – мы все смеемся – и вскакиваю.
– Пошли! Пора есть торты!
После долгих раздумий я останавливаюсь на эклере. Он большой и вкусный, и я наслаждаюсь каждым кусочком.
Благодарности
Мой агент, Сюзанн Глак, вырвала меня из безвестности, а потом подталкивала все выше и выше. Спасибо сотрудникам издательства «Уильям Моррис»: Анне Дерой, Алисии Гордон и Эрин Малоун, которые отвечали на миллиарды моих электронных писем с заголовками вроде «быстрый вопросик». В «Кроу» я в долгу перед Кристин Касер и энергичным редакторским дуэтом – Рейчел Кахан (она работала со мной недолго) и доброй и талантливой Шаной Дрес. Бетси Рапопорт, Вы стали моим светом в густых и темных джунглях. Я готова в любое время суток обмениваться с Вами плохими анекдотами и детскими прозвищами. Лори Макги научила меня, как правильно пишется название ножа Х-Акто. Линда Трешам продала мне шикарные журналы восьмидесятых. Виктория Эйткен и Энни Гоу влили цвет в мои лондонские описания, Джеймс Парк и Джей Киркоркси помогли мне с Колумбией, а Джина Кэмбре и Рейчел Файнстайн просто вспоминали. (Девчонки, если бы мне пришлось еще раз вернуться туда, я бы с удовольствием поселилась в одной убогой квартирке с вами!)
Мой первый читатель Пити Бэссон воспитал во мне любовь к творческому письму. Мои первые читатели Лора Бредфорд, Алекс Хеминуэй и Алекс Толк в критические моменты делали мне ободряющие инъекции – или просто инъекции. Дэвид Киркпатрик подстрекал меня достать с неба луну. А Энн, Эндрю, Ингрид, Мэтт, Даниэль, Дэвид, Мишель, Роб, Кейти, Адам, Джоди, Бетси, Шарлотт, Клэр, Сара, Соули, Гейл, Дженнифер и Уилли подбадривали, советовали мне и всячески развлекали меня, как и мои сестры, Кейти и Сара Хейзелвуд, и их семьи. Но больше всего я бы хотела поблагодарить своих родителей, Энн и Джона Хейзелвуд, которые услышали слова: «Я бросаю работу, чтобы написать роман» и не повесили трубку.
Робин Хейзелвуд работала моделью тринадцать лет.
Живет в Нью-Йорке. Это ее первая книга.
Хотите узнать, каково быть моделью – не суперзвездой, а обычной девушкой с шестизначными гонорарами?
Семнадцатилетняя Эмили Вудс ведет двойную жизнь – делает карьеру модели и… учится в Колумбийском университете.
Изнанка модельного бизнеса…
Как выдержать эту гонку на выживание?
Эмили примет верное решение…
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
notes
Примечания
1
Колумбийский университет – университет в г. Нью-Йорк, один из самых престижных в США.
2
Северо-Западный университет – один из самых престижных в штате Иллинойс, находится неподалеку от Чикаго.
3
Брук Шилдс, известная американская киноактриса («Голубая лагуна», «Бесконечная любовь» и др.), которая в юности снималась в рекламе джинсов.
4
Фамке Янссен – знаменитая американская фотомодель и киноактриса голландского происхождения.
5
Рейчел Робертс – канадская фотомодель и актриса.
6
Элль Макферсон – австралийская супермодель (работала в журналах «Эль», «Спортс иллюстрейтед») и киноактриса.
7
157 см.
8
Приблизительно соответствует российскому 44-му.
9
Шерил Тигс – одна из первых супермоделей Америки. Снималась для журналов «Вог», «Спортс иллюстрейтед», «Гламур», «Эль» и др.
10
Стефани Пауэрс – известная американская актриса («Большие неприятности маленького автомобиля», «Обманы») и певица.
11
Кристи Бринкли – известная фотомодель, долгое время была «лицом» «Covergirl».
12
Келли Ле Брок – британская актриса («Смерть вопреки», «Чудеса науки») и супермодель («Пантин», «Christian Dior»).
13
Жаклин Смит – американская киноактриса (сериал «Ангелы Чарли», «Мельницы богов»).
14
Около 81 кг.
15
Кермит – лягушонок из юмористического кукольного сериала «Muppet Show».
16
Сеть универмагов в США.
17
Здесь и далее супермодели 80-х гг.
18
«Я иду по солнечному свету» (англ.) – строчка из хита поп-рок-группы 80-х «Katrina and the Waves».
19
«Образ отца» (англ.), хит Джорджа Майкла 1998 г.
20
Компания – производитель эксклюзивных модных товаров, в т. ч. кожаных сумок, названных в честь знаменитостей (ниже упомянуты актриса Джейн Биркин и принцесса Монако Грейс Келли).
21
«И мне кажется, ты жила как свеча на ветру» (англ.) – строка из хита Элтона Джона «Candle in the Wind».
22
Джон Касабланкас – основатель и бывший директор агентства «Элит».
23
Naked, nude – англ. «обнаженный, голый».
24
Строчка из песни «The Beatles»: «Ей было всего лишь семнадцать, вы же понимаете, о чем я? И выглядела она выше всяческих похвал» (англ.).
25
«Every Rose has its Thorn», металлическая баллада группы «Poison».
26
Вольный перевод – «Звездотрах».
27
56,7 кг.
28
Известный американский политик-демократ, бывший мэр Калифорнии. Выступал против войны во Вьетнаме. После провала на выборах в Сенат отправился в духовное паломничество в Японию и Индию.
29
Свенгали – коварный гипнотизер из романа Дафны Дюморье «Трилби». Эта фамилия стала обозначать человека, который любит манипулировать и управлять другими.
