Текст книги "Студентка с обложки"
Автор книги: Робин Хейзелвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Лондон не просто отстал от моды – да это, блин, Сибирь! Что я тут делаю?!
Конечно, я звонила Байрону и пыталась задать ему тот же самый вопрос – я хочу задать ему немало вопросов с тех самых пор, как сюда приехала, начиная с вопроса о грушах. А он вечно кричит: «Держись там, Эм!» и убегает «ловить» звонок «с побережья».
А сейчас я сижу в каком-то фургоне посреди захолустья. Я выхожу на площадь и мрачно меряю ее шагами – жду, когда Кейт отработает, переоденется и можно будет сесть в ее красный «М-Джи».
– Слушай, Эмили… – Кейт резко выезжает на левую полосу и с визгом шин обгоняет полуприцеп. – На следующие выходные я еду в Манчестер. «Транквилл» играют в своем любимом пабе. Будет классное шоу. Хочешь поехать? Денег много не надо, можем жить у моей мамы.
Ноэль, бой-френд Кейт, – солист рок-группы «Транквилл», постепенно приобретающей известность. Вживую я их еще не слышала.
– Можем, – говорю я. – Если работу не предложат.
Кейт смеется.
– Эмили, выходные же! У нас летом на выходные заказов мало… БЛИН! ПОШЕЛ ТЫ НА… ПРИДУРОК!
Шокированный водитель белеет сильнее собственного «фиата».
– А мы поедем на машине? – спрашиваю я.
– Нет, скорее всего на поезде, а что?
– Ничего.
– Нет, правда, поехали! Будет здорово! И Айстам будет…
Ну да. Четыре пятых группы «Транквилл» свободны. Кейт уверена, что меня можно с кем-то из них свести. Вообще она делает ставки на Айса, ведущего гитариста. Статистика определенно в ее пользу. Модели и рокеры – арахисовое масло и желе романтических отношений: Мик и Джерри, Кит и Пэтти, Билли и Кристи, Ясмин и Саймон, Эксл и Стефани, Майкл и Брук – список можно продолжать до бесконечности. Даже Рут встречается, а точнее, спит со Стю Берджесом. Да-да, Стю, крошечной блондинистой рок-легендой, который недавно женился на одной супермодели, бросив другую.
Я издаю громкий стон.
– Кейт, я тебе уже говорила: романы с рокерами – это так пошло!
Кейт резко выдыхает.
– Ах, пошло! Ну, понятно…
– Извини, – бормочу я не очень убедительно.
Она барабанит пальцами по рулю.
– Знаешь, Эм, Сигги в чем-то права.
– То есть?
– Ты действительно нетерпелива. Ты хочешь, чтобы все было сразу и прямо сейчас, во время летних каникул, но в жизни не всегда все получается… по расписанию. Нужно дать своей карьере возможность развиться. А пока расслабься! Получай удовольствие! Ты молодая, красивая и проводишь лето в Лондоне – что в этом плохого?
– Лондон – убогое захолустье.
Моя подруга чуть не врезается в «ягуар».
– Что ты сказала, повтори?
– Это не я сказала. Кэтрин Хэмнетт. В «Вог».
Молчание. Даже два следующих маневра происходят без комментариев. А потом:
– Эмили, помнишь, что я сказала, когда мы познакомились? Беру свои слова обратно. Наверное, тебе все-таки лучше вернуться домой.
– Так и сделаю!
В «Кемдене» мы идем каждая в свою сторону – и это не вызывает у меня никаких возражений. Со своим странным гардеробом и идиотским оптимизмом это она должна быть дочкой хиппи, а мне дайте шесть страниц в «Харперс & Куин». Больше не вижу смысла с ней общаться! Я брожу по рынку одна.
«Кемден-маркет» – рай для любителя шоппинга. Здесь много лавочек и магазинов, где есть все по чуть-чуть: музыка, одежда и предметы коллекционирования почти всех времен и народов. Я ничего этого не вижу, глаза затмевает злость и зависть. Я уже не думаю о Кейт. Кейт – пройденный этап. Я думаю о прошлом лете. Тогда было все по-другому. Я заработала восемьдесят тысяч долларов. Я стремилась вверх – вверх, вверх, вверх, в Голливуд, прямо к звездам. А этим летом, если бы сама все не испортила, я жила бы в Нью-Йорке на Пятой авеню с одной из лучших подружек. Даже две недели назад, сделай я правильный выбор, сейчас я бы в крошечном бикини вертела перед объективом своими новыми грудями размером «C»/»D», вместо того чтобы таскаться по этому грязному, депрессивному, отвратительному…
– Здравствуйте, милочка! – Меня берет под локоть морщинистая старушка в синем траченном молью кардигане с рукавами, набитыми салфетками. – Ищете что-нибудь?
– Э-э… Нет, просто смотрю, спасибо, – отвечаю я автоматически и обнаруживаю, что я в книжной лавке, перед ящиком с романами восемнадцатого века.
– Ах, вы американка! – восклицает она. – Так, погодите… – Она поднимает кулак с зажатыми в нем салфетками: – Вон там у меня Купер, Хоторн, Джеймс, Твен, Уитмен…
Я заглядываю в ящик: Свифт, Голдсмит, Стерн, Шеридан, Шелли.
– Не беспокойтесь, спасибо! Мне здесь нравится.
Она улыбается.
– Что ж, милочка, тогда не буду мешать. Если что-то понадобится, скажете.
– Спасибо.
– Значит, питаете слабость к британцам!
Произнесено с шотландским акцентом. Я поднимаю глаза и вижу высокого мужчину. На вид лет тридцать пять. Темные глаза. Непослушная шевелюра. Небритые скулы. Джинсы. Плащ. Красавчик.
– А кто нет?
Мои пальцы с треском открывают титульную страницу «Тристрама Шенди». Не услышав ответа, поднимаю глаза. Прекрасно. Просто прекрасно. Ушел. Сегодня хоть что-нибудь у меня получится?
Я передергиваю плечами, словно стряхивая обиду, и начинаю сосредоточенно рассматривать книги. Я натыкаюсь на настоящие сокровища: «Ночь ошибок» с интересным шрифтом, совсем не страшная иллюстрация к «Франкенштейну», миссис Малапроп, которая опять села в лужу, и… О-о-о! «Эвелина». Я читала ее прошлым летом. Я смеялась. Я плакала. Я не могла ее отложить.
Беру книгу в руки.
– Фанни Берни? Вы только что пищали по поводу Фанни Берни?
Не бейся так часто, сердечко… Красавчик вернулся и улыбается из отдела поэзии девятнадцатого века.
Я улыбаюсь в ответ.
– Не трогайте Фанни, – говорю я. – Я ее обожаю.
– Мне бы и в голову не пришло тронуть Фанни! – говорит он с притворной серьезностью, и я ясно вижу, какие темные и красивые у него глаза.
Не могу придумать в ответ ничего умного, равно как и неумного, и берусь за Ричардсона. Прочитав одну из триллиона сцен, в которых Памела чудом сохраняет добродетель, я перехожу к Филдингу. Кто-то дотрагивается до моей лопатки.
Ах! А, продавщица…
– Взяли «Тома Джонса», да, милочка? – Она с улыбкой смотрит на мою находку. – Настоящая классика.
– Верно, – говорю я и, поскольку на меня смотрят, добавляю: – Пасторальная и вульгарная – восхитительная смесь.
Владелица книжного магазина восхищенно улыбается: «Не вся молодежь плохая!»
– Это верно, милочка! Завернуть?
К несчастью, у книги оторвался переплет. Я спрашиваю, нет ли других экземпляров.
– Ах, нет, милочка, простите. «Том Джонс» бывает редко, – говорит она, – но у меня где-то есть «Эмилия» и «Абрагим Эдамс», если любите Филдинга…
– Нет, спасибо. Только «Тома Джонса».
Она смеется.
– Любите негодяев, да?
– Ну что вы!
Я беру только «Эвелину». Когда продавщица выбивает чек, я верчу головой в предвкушении критической беседы о негодяях или Фанни, но, увы, Великий Шотландец пропал.
Благодаря твердости то ли моего тона, то ли мышц живота стычка с Сигги принесла явную пользу. Мои собеседования уже приличнее, и вскоре, о радость, я получаю первый заказ: модный разворот для «Лондон таймс». Разворот, как ни странно, посвящен серфингу, и я все утро резвлюсь в студии фотографа в черно-зеленом гидрокостюме, стараясь не заехать длинной доской по лицу Честера, невероятно бледного мужчины-модели из Лидса. Газета – это самое худшее. Платят как за редакционный материал, но из-за плохого качества печати фотографии в портфолио не используешь, даже если очень хочется.
И все-таки ты «на виду», как говорит Сэм, когда я отдаю ей квитанцию.
– И триста фунтов будут нелишними… Да, Эм, солнце, не забудь свой пакет!
– Какой пакет?
Ручка Сэм, изжеванная металлическими челюстями, утыкается в картотечный шкаф, где действительно лежит пакет из коричневой бумаги, перевязанный бечевкой. Я стаскиваю пакет вниз – тяжелый. Сверху написано:
Мисс Эмили Вудс, «Антракт»
– Ишь, какой почерк! – Кейт отставляет цветистый заварочный чайник подальше и зарывается носом в кое-как завернутый мною пакет. – Четыре книги в кожаном переплете! – восклицает она. – Нет, погоди – одна книга в четырех томах. «Том Джонс»? О-о, обожаю «Тома Джонса».
– Я тоже!
– И фильм хороший, – продолжает Кейт. – А ты знаешь, что… он получил Оскара? – хором заканчиваем мы.
Мы обе хихикаем. Не прошло и получаса, как я отправилась в одиночное плавание по «Кемден-маркету», и я очень расстроилась из-за нашей ссоры и побежала ее искать. Я так обрадовалась, что мы опять подруги, что похвалила странное белое платье, которое Кейт как раз примеряла.
Кейт ахает, прикладывая руку к корсажу этого самого платья.
– Эмили, это третье издание… – медленно произносит она.
– Знаю.
– Напечатанное в тысяча семьсот сорок девятом году.
– Знаю.
– …то есть оно очень ценное!
– Знаю!
Она с изумлением смотрит на меня.
– И ты понятия не имеешь, кто его прислал?
– Ни малейшего!
– Визитка?
– Не нашла.
– Должна быть! – Кейт берет первый том и начинает осторожно перелистывать страницы. – У тебя хоть какие-то зацепки есть? Хоть что-нибудь?
Я рассказываю ей о книжном магазине.
Она переворачивает коробку вверх дном и трясет. Ничего.
– Так ты купила одну книгу…
– Да, «Эвелину». Но она стоила восемь фунтов – не как эти!
– «Эвелину»? – Кейт недоумевающе пожимает плечами. – В первый раз слышу.
– А шотландец слышал, – напоминаю ей я. – Он знал, что ее написала Фанни Берни.
– Шотландец симпатичный?
– Да. Постарше нас, но симпатичный. Нет, просто роскошный!
– Опиши.
Я описываю его в общих чертах, но Кейт с трудом его представляет, и мне приходится опуститься до сравнения со знаменитостями.
– Нечто среднее между Кэри Грантом и Шоном Коннери.
– Ну, ладно. Можно сказать, удовлетворяет критериям «роскошности». Ну, очевидно, он и отправитель, этот Шон Грант…
– Мне больше нравится Кэри Коннери.
– Этот Кэри Коннери. Он просто спросил твои данные у продавца.
– Но в этом все и дело! – восклицаю я так громко, что подпрыгивает все на нашем столике, а также парочка, сидящая за нами. – Я не давала ей своих данных!
– Ты уверена? – скептически спрашивает Кейт.
– Абсолютно! Я заплатила наличными. И вообще, я бы дала ей адрес Эдварда, а не «Антракт» – ни за что! Я до сих пор стараюсь не произносить это ненавистное название!
– А «Эвелина» у тебя с собой?
Я достаю покупку из сумки. Кейт пролистывает ее.
– Итак, в тот день в книжной лавке были только… – она читает закладку… – Эдвина Семпл, владелица магазина «Незабытые страницы», и Кэри Коннери. Значит, это один из них.
– Великолепно! – фыркаю я. – Если учесть, как мне везет все лето, придется решать вопрос с восьмидесятилетней Эдвиной, которая шлет девушкам дорогие подарки.
Кейт закатывает глаза.
– Эмили, это шотландец! Поверь мне! Он как-то ухитрился тебя выследить, я точно знаю! – Кейт медленно проводит рукой по мягкой коже, по толстым позолоченным буквам. – Причем прямо перед твоим днем рождения! Если он так начинает, представляешь, каким будет следующий подарок?!
Глава 17
ТОРТЫ И ТЕРПЕНИЕ
Эдвард незаметно проскальзывает в кладовку и через несколько секунд появляется с малиновым тортом-корзиночкой, круглым и сияющим, с хрустящей золотистой корочкой и рядами блестящих рубиново-красных ягод под тонким слоем глазури.
– Как красиво! – ахаю я.
– С днем рождения! – Эдвард ставит торт передо мной.
Все поют. Я задуваю свечи, Рут подсчитывает их, шевеля губами.
– Постой, тебе, что… Тебе пятнадцать?!
– Нет.
– У меня кончились свечки, – объясняет Эдвард, быстро убирая огарки.
– А… Так сколько тебе?
– Девятнадцать.
Вивьен бросает сандалии на пол и водружает голые ступни на пустой стул.
– Мой нью-йоркский агент всегда говорит: «Нет обложки в двадцать один – иди работать в магазин», так что тебе остается всего два года.
Рут чуть не падает со стула.
– Не может быть! – ахает она. – Мой агент говорит: «У кого обложка в двадцать, можно дальше не стараться!»
– У меня три обложки! – говорит Вивьен.
– У меня две!
Когда мои соседки наконец перестают мериться бицепсами, Рут хлопает меня по плечу.
– Не волнуйся, Эм, тебе еще целый год!
– И он прекрасно начинается…
Эдвард шлепает огромную ложку свежевзбитых сливок на толстый кусок торта и передает тарелку мне.
Я смотрю на тарелку. Взбитые сливки + сверхбольшой кусок торта = 1000 килокалорий = почти 1/3 фунта. С таким же успехом я могу проглотить цистерну кипящего жира.
– Э-э… – Я пытаюсь сглотнуть, уже чувствуя, как этот груз распределяется по моим бедрам и ягодицам. – Слишком много! – наконец выпаливаю я, отсылая кусок обратно. – Гораздо меньше!
– Давай сюда, – говорит Вивьен и вгрызается в торт.
Эдвард отрезает мне тонюсенький ломтик, как я просила.
– Рут, тебе?
Рут качает головой и зажигает сигарету.
Первое, что я чувствую – это мягкость раздавленных ягод. Из них вытекает сок и наполняет рот терпкой сладостью. Как только на зубах начинают приятно щелкать семена, меня встречает следующий слой – жирные, без комочков, сливки, слегка приправленные ванилью, а за ними орехово-масляный хрустящий корж. Давно я не ела такой вкуснятины, очень и очень давно. Ведь в основном я употребляю салат без заправки, пачку сигарет в день и дексатрим с небольшим количеством метамуцила – фальшивый коктейль «метадекс», как я его называю. Я вгрызаюсь краем вилки в торт, готовясь съесть следующий кусочек.
Вивьен слизывает с костяшки пальца взбитые сливки и смотрит на меня поверх кулака.
– Так как твоя диета, Эмили?
Моя вилка зависает в воздухе.
– Прекрасно.
– Правда? Ты сбросила вес?
Стерва.
– Чуть-чуть.
– Сколько?
– Четыре фунта.
– А ты здесь уже как долго? – спрашивает Рут.
– Почти три недели.
Я-то думала, мой вес под контролем. Рут, очевидно, другого мнения. Она подается вперед и опирается на локти. Они торчат, как куриные крылышки.
– Нужно много спать. Так мне сказал мой агент в Филадельфии. Курить и много спать.
Я откладываю вилку в сторону и беру сигареты.
– Попробуй есть какой-то один продукт, – продолжает она. – Например, зеленый салат. Одна моя соседка так делала: ела головку айсберг-салата вместо завтрака, обеда и ужина. Много сбросила.
– Еще бы.
– Или только фрукты.
Это уже больше похоже не на продукт, а на целый класс продуктов, но я говорю:
– Угу.
– Мясо.
– Рут! – кричит Вивьен, в то время как я уже с отчаянием думаю, какую часть пищевой пирамиды мы еще не покрыли. – Не будь идиоткой, умоляю! Разве ты не видела рекламу картофеля? Вся фишка в сложных углеводах. Кто ест мясо, чтобы сбросить вес?
Вот-вот. Мы с жалостью смотрим на Рут. Та хмурится и насупливается.
– Моя мама ела, – бормочет она.
– А твоя мама была моделью? – парирует Вивьен, прекрасно зная, как и я, что мать Рут работает в магазине одежды для полных. – И вообще, сама садись на такую диету! Ты ешь только крекеры, а это углеводы.
– Зато это один продукт.
– Да, но…
– Девчонки! – Я поднимаю руки. – Спасибо. Все поняла.
Обе пожимают плечами: как хочешь. Вивьен поглощает торт, а Рут отходит от стола к телефону-переростку.
– Слушай, Виви, Стю звонил?
– He-а. А Кенни?
– Не-а.
Вивьен досадливо мотает своим «конским хвостом». Кенни, бой-френд Вивьен, лучший баскетболист команды «Майами хит». Несколько дней назад они поссорились. Что случилось, мы не знаем, кроме того, что она крикнула в трубку: «Псих!», помолчала, а потом добавила: «Псих, псих, псих!» Очевидно, Кенни с диагнозом не согласился.
– Боже! – восклицает Эдвард. – Звезда баскетбола, рок-звезда… А кто твой бой-френд, Эмили? Может, кинозвезда? Как там их… Кинозвезда новой волны?
– У меня нет бой-френда.
– Может, ты с кем-нибудь сегодня познакомишься! – восклицает Рут. – В свой день рождения!
– Может, – вторю я.
На самом деле я даже не сомневаюсь. У меня девятнадцатый день рождения, я иду его отмечать, а в подарок хочу Кэри Коннери.
Наша первая остановка сегодня – клуб «Трэмп». Должна признаться, особой любви к нему я не питаю. «Трэмп» – закрытый клуб «только для членов». То есть этот клуб отвергает более или менее харизматичных любителей поразвлечься, а принимает два вида посетителей: бледную немочь (всякие типы благородного происхождения, деликатного воспитания и еще более деликатного телосложения, с плохим запахом изо рта и без малейшего умения танцевать) и «модельных кобелей».
«Модельные кобели». Не сомневаюсь, этот грубый термин вам понятен, но позвольте рассказать о них поподробнее, потому что в Лондоне встречается несколько разновидностей.
Днем «модельные кобели-банкиры» – инвестиционные банкиры, особенно трейдеры и брокеры – бегают по улицам и раздают визитки, что делается с невозмутимой эффективностью человека с плакатами на груди и на спине, раздающего флайеры на обед. Ночью эти банкиры – обратите внимание на множественное число, банкиры всегда ходят стаями – становятся смертельно опасными хищниками, скрывающими свою жажду крови под загадочными костюмами в яркую полоску или пиджаками с французскими манжетами и запонками в виде кранов холодной и горячей воды, леденцов или свинок. Как только банкиры-«кобели» загоняют вас в угол – а это произойдет обязательно – они пускают в ход тяжелую артиллерию: рассказывают, на кого работают (но только если это Морган Стэнли, Гольдман или Лазард) и где они получили магистра бизнес-администрирования (но только если это Гарвард, Уортон или Стэнфорд). Взяв ворота штурмом, они начинают рыться в вашем сундуке с сокровищами: в какой именно области вы работаете моделью? Если хотите от них избавиться, ответ простой: «Снимаюсь в каталогах «Кмарт», и то, когда повезет». Поверьте: даже самый жирный, лысый и вертикально озадаченный банкир убежден, что достоин лучшего.
Если же вам хочется поиграть в кошки-мышки, скажите, что «только что» вернулись со съемок: «белья» (дополнительные очки, если упомянете «Да перла», «Козабелла» или «Виктория сикрет»), «купальников» (обязательно включите слова «фотография на развороте», «стринги» или «топлесс») или любую «кампанию/рекламу/контракт с «Бэн де солей»/«Нивея»/«Нэар». Тогда у вас появляется новый щеночек, который просто просится на поводок.
И вы уходите.
Сегодня, когда мы быстро спускаемся по слабо освещенной лестнице в ночной клуб, становится ясно, что придется иметь дело с «модельными кобелями» второго типа. Они растеклись по диванам толстым слоем, как патока. Королевские «модельные кобели».
Королевская разновидность встречается, пожалуй, только в Лондоне, но я говорю не о Виндзорах. Они не англичане и не всегда королевской крови. Это внуки, племянники или троюродные братья королевской семьи ________ (подставьте название какой-нибудь арабской тиранической диктатуры). Как и банкиры, «королевские кобели» ходят стаями – даже более многочисленными. Их легко узнать по сшитым на заказ костюмам (последняя пуговица рукавов обязательно расстегнута просто потому, что ее можно расстегнуть), их галстуки/шарфики/прочие аксессуары выполнены из шелка цвета драгоценных камней, а еще они обвешаны золотыми украшениями. Как и банкиры, «королевские кобели» прекрасно умеют загонять девушек в угол; в отличие от банкиров, они не спрашивают о том, какие именно заказы вы выполняете. Они ни о чем вас не спрашивают. Им просто нравится, когда вы вокруг них крутитесь.
Да, их называют «модельными кобелями», но не надо понимать название так буквально. Хотя очень многие модели позволяют этим типам покупать им шампанское литрами и кокаин граммами, спят с ними совсем отчаявшиеся.
И все-таки я рада их видеть! Я потому сюда и пришла. «Модельные кобели» там, где модели, а где модели, там, как я надеюсь, – нет, смиренно уповаю – найдется один очень красивый шотландец, который только и ждет, чтобы меня забрать.
Но я его не вижу.
– Вкуснятина, «Кристал»! – кричит Рут, узнавая бутылку, несмотря на колеблющиеся тени и слабое освещение. – Хочешь?
Я энергично киваю. Рут находит бокалы-флейты, и мы присоединяемся к моделям, столпившимся вокруг латунно-деревянного стола, уже заставленного недопитыми коктейлями и пепельницами.
– Она в Сан-Тропе, – говорит девушка с гладкой короткой стрижкой. – Снимается для кампании «Дольче и Габана».
– Нет-нет, это уже закончилось! – настаивает девушка-азиатка. – Она в Париже, снимается в студии для «Вог».
– Французского «Вог»? – спрашивает клон Чудо-Женщины[68].
– Нет, американского. С Мейзелем.
Все ахают, словно кто-то пустил фейерверк.
– Мы о ком говорим?
Короткая Стрижка выгибает идеально выщипанную бровь, поражаясь моему невежеству:
– О Лотте, о ком же еще!
О ком же еще… Лотта. Почему бы нам не обсуждать Лотту? В Лондоне только и говорят о Лотте – значит, она уже поднялась выше Лондона.
После Лотты разговор не может не пойти вниз по пищевой цепочке.
– Сигги таскает меня с собой, когда идет стричься, а потом игнорирует, – говорит Рут.
– Меня тоже! – кричит Короткая Стрижка, почти визжит, чтобы перекричать поющую Полу Абдул. – Но на педикюр!
– Маникюр, – говорит Чудо-Женщина, шевеля растопыренными пальцами.
Все хихикают и начинают делиться своими страшными историями.
– Она отменила заказ, потому что я не захотела встречаться с ее братом!
– Она подселила ко мне девчонку, которая украла все мои вещи. Когда я пожаловалась, она сказала, что мне все равно пора обновить гардероб!
– Она сказала мне, что мой бой-френд – фотограф – неудачник и никогда не выбьется в люди!
– Она сказала мне, что для продвижения карьеры мне надо трахнуться с фотографом. Мне было пятнадцать!
– И вы еще жалуетесь? – Короткая Стрижка чуть не расплескала шампанское. – Она устроила мне заказ в день похорон моей бабушки! Рекламу!
– Ужас!
– Какой кошмар!
Никто не спрашивает Стрижку, взяла она заказ или нет. И так понятно. Надеюсь, ее показали по всей стране.
Что ж, я нашла себе благодарных слушателей.
– Твоя история, конечно, пострашнее, – киваю я Стрижке и ее покойной бабушке. – Но, – я повышаю голос, чтобы меня услышали за музыкой, – Сигги отправила меня в «Антракт». И измерила!
Наш кружок содрогается.
– «Антракт?» Сколько тебе лет? – спрашивает Чудо-Женщина.
– Девятнадцать.
Молчание. Другими словами, я уже вышла из возраста «новых лиц».
– Я бы просто уехала, – говорит Стрижка.
Остальные отводят глаза, даже Рут, которую неожиданно обуревает интерес к своей правой коленной чашечке. У меня горят щеки.
– Еще шампанского?
Перед глазами возникает заманчивая бутылка. Почему бы нет? Мне это явно не помешает. Я протягиваю бокал, поворачиваюсь, чтобы поблагодарить источник шампанского… Улыбающуюся, запыхавшуюся Кейт.
– Сюрприз! С днем рождения!
– Боже мой, приве-е-е-ет! – Я чуть не роняю бокал и радостно обнимаю подругу. – Я думала, ты укатила в Манчестер!
– Мы решили поехать завтра утром, так что все супер! Могу помочь тебе в поисках. Если, конечно… – Кейт наклоняет голову и понижает голос, – ты еще его не нашла.
– О чем ты! – говорю я, оглядывая сегодняшних «кобелей», среди которых, как ходят слухи, есть торговец оружием с телохранителями. Наши тела они охранять не нанимались. – Кэри Коннери на голову выше этого сборища!
– Что ж, тогда… – Кейт улыбается и подставляет мне локоть. – Пошли искать компанию получше!
На пассажирском сиденье «MG» меня ждет подарок.
– Это тебе, – говорит Кейт.
Ой. Я срываю обертку и обнаруживаю… Ношеный жакет.
– Ну, разве не прелесть? – восторгается Кейт. – Невероятная удача! Это «Ив Сен-Лоран» семидесятых, фасон называется «Ле смокинг». На тебе будет потрясающе!
– Да… Классная вещь… Спасибо, – говорю я.
У Кейт очень странный вкус.
Мы направляемся в «Кафе де Пари», гигантский клуб возле Лестер-сквер с огромной ВИП-зоной, где держат актеров, музыкантов и моделей. (Поскольку чувства обычно взаимны, мы называем «модельных кобелей»-знаменитостей просто парнями или даже бой-френдами). Сегодня в клубе обещали быть Ноэль и остальные члены группы «Траквилл». Кейт считает, что Кэри Коннери тоже может появиться.
Очередь перед клубом тянется за угол здания, но когда вы подруга модели, вышибала превращается в огромный коврик. Бархатную ленту открепляют, двери раскрывают, и мы с Кейт проходим в фойе.
Со своими позолоченными зеркалами, железными балконами и хрустальной люстрой прямо над танцполом «Кафе де Пари» совсем не походит на парижское кафе. Скорее на бальный зал эксцентричного аристократа, который распахнул двери своего «шато» для тысячи ближайших друзей, которые как раз сейчас танцуют под песню «Bizarre Love Triangle»[69] группы «Нью ордер».
– Отлично, обожаю эту песню!
Я хватаю Кейт за руку. Пока тащу ее сквозь толпу, свет люстры меняется с зеленого на синий. Наши тела и стены покрывает каскад сапфировых огней. Ди-джей проигрывает часть песни, а потом убирает звук, чтобы посетители пели сами.
«Every time I… SEE YOU FALLING! I get down… ON MY KNEES AND PRAY!»[70]
Мы находим свободное место. Я поднимаю руки и изгибаю спину. Воздух горчит от сигаретного дыма, пота, а откуда-то доносится пряный аромат марихуаны. Я кручусь. Панк умер, но скажите это парню справа от меня, в сапогах, как у Билли Айдола, и с рыболовным крючком в губе. Слева группка девушек в вареных джинсовых мини и полусапожках передают друг другу бутылку водки.
Парень в детском чепчике, ошейнике Питера Пэна и обтягивающих кожаных штанах хватает меня за руки. Мы приседаем, поднимаемся и снова приседаем в такт словам песни, пока она не кончается и свет не тускнеет. Несколько секунд тихо. Из боковых отверстий валит туман, задымляя воздух и вытесняя сигаретный дым в тонкие ленты, пока нам не начинает казаться, что мы плаваем внутри игрушечного стеклянного шарика. А потом…
– «Life is a myst-er-y…»[71]
Толпа ревет.
– Мадонна! – кричат девчонки.
Кейт глотает из их бутылки и передает мне.
– С днем рождения! – кричат они.
Парень с рыболовным крючком испускает бунтарский вопль и подбрасывает меня в воздух. Я смеюсь. Я парю. Мне девятнадцать уже почти целый день и наконец-то мне стало весело!
Мы танцуем, пока не покрываемся потом. Мы хотим пить, включают «Бэнглз», под которых не хочется танцевать, и мы отправляемся в ВИП-зону. Розовый свет меняется на фиолетовый. Я откидываю голову назад и чувствую, как по мне бегают фиолетовые зайчики.
– Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть со мной сегодня случится чудо! – шепчу я, только это звучит не как пожелание, а как предчувствие.
Кейт, Мадонна, водка – я снова верю в чудо. К тому времени как мы доходим до ВИП-зоны, я уже не сомневаюсь: сегодня что-то произойдет. Я точно знаю.
Но Кэри нет.
– Еще рано, – утешает меня Кейт и ведет к обитой бархатом банкетке, где сидит группа «Транквилл».
Я со всеми знакомлюсь. Айс целуется взасос с какой-то девушкой – двойником певицы Джоди Уотли. У Ноэля как-то лоскутами выбритое лицо и худое, недокормленное тело, как у всех рокеров. Зато его озорная ухмылка неотразима; к тому же он явно боготворит мою подругу. Кейт садится рядом с ним. Я втискиваюсь между ней и барабанщиком Литтл-Ти, коротышкой с оспинами на лице и толстыми кусками стали в каждой брови.
– Привет, – говорю я. – Как дела?
Литтл-Ти дергает меня за платье, словно это струна, и истерично смеется.
Ла-а-адно. Я решаю отправиться на обход ВИП-зоны. Народу много, укромных уголков – тоже. Я сую нос в каждый.
Окончательно поняв, что Кэри Коннери здесь и не пахнет, пытаюсь собраться с духом. Эмили, говорю я себе, это всего лишь мужчина, которого ты видела один-единственный раз. Вы даже не говорили. Сегодня у тебя день рождения! Тебе исполнилось девятнадцать! Ты оттягиваешься в клубе! Ты ВИП-персона!
На банкетке Кейт и Ноэль целуются. Как только включают новую песню, остальные члены группы хором издают стон и начинают подробную дискуссию о том, насколько лучше эта песня звучит в исполнении кого-то, о ком я никогда не слышала, в подвале дома в каком-то городе, где я никогда не была. Когда Кейт выныривает, чтобы глотнуть воздуха и шампанского, она сообщает мне кое-что об остальных ВИП-персонах. Вот тогда-то мой боевой дух окончательно иссякает. Парень из «Истэндеров» – что такое «Истэндеры»?[72] Играет с «Горящим копьем»[73] – а это что за чертовщина? Адам Энт[74] без грима? Приемная дочь Дайаны Росс? Дана Плейто?[75] Какая разница? Какая разница? Какая разница? Это не ВИП-персоны, это ничтожества! Ничтожества, которые занимаются ерундой. Ничтожества, которые идут в никуда.
За десять минут до полуночи я понимаю: даже если Кэри сейчас материализуется, уже поздно, я больше не хочу его видеть. Мои волосы развились, помада цвета фуксии размазалась. Нет, поезд ушел, а я в него явно не села, я отстала. Я сижу на красном бархате, поглощая шампанское и упиваясь своим горем. Тут Литтл-Ти вытаскивает меня из зала, чтобы что-то показать.
Оказалось, свою эрекцию. Он пока еще в брюках, но готов исправить положение.
– Нет, – говорю я.
Литтл-Ти обижается.
– Имел я тебя! – говорит он, что не совсем верно.
Тогда я и ухожу. Никто, конечно, не замечает. Я такое же пустое место, как и те, кто остается здесь.
Дома я в этом уже не сомневаюсь.
Остатки торта стоят в холодильнике, в плотном саване из полиэтилена. Я раскрываю блюдо и отрезаю от торта большой кусок. Взбитые сливки жидковаты. Сойдет.
Доев этот кусок, отрезаю следующий. Торт легко соскальзывает в желудок.
А потом я иду в туалет – тот, что внизу, чтобы ничего не было слышно – и сую палец в рот.
Ничего.
Сую палец глубже, но поперхиваюсь и пробую снова, дольше, пока, наконец, не возникают позывы. Вскоре в мятном розовом море плавают островки недожеванной малины.
И тогда я останавливаюсь. На глазах слезы, в пищеводе жжет. Кажется, рвота попала в нос. Я хочу вытошнить все, но не получается.
Даже этого я не могу! Я никуда не гожусь.
Глава 18
РОЖДЕСТВО В ИЮЛЕ
И все-таки что-то меняется. Кейт была права, когда сказала, что я добьюсь здесь успеха. Чем больше я худею, тем больше чаша весов склоняется в сторону работы. Я снимаюсь в костюмах для универмагов «Дебенхэмс», вечерних платьях для «Маркс & Спенсер» и в топах, что вполне логично, для «Топ шоп». Мой банковский счет пополняется, и я уже начинаю откладывать на учебу. И все-таки настоящего успеха я еще не увидела. У меня нет нового редакционного материала, а без этого я вернусь в Нью-Йорк со старым портфолио – лето в Лондоне, и никаких результатов.
– А теперь у меня будут собеседования с журналами? – спрашиваю я Сэм.
– Скоро будут, – отвечает она. – Очень скоро.
В середине июля я получаю самую лакомую работу этого лета, рождественскую рекламную кампанию для «Гархартс» – шикарного ювелирного магазина на Риджент-стрит. Заказ хорошо оплачивается, но, самое главное, его снимает Кип Максвейн, которого Сэм назвала самым знаменитым модным фотографом младше сорока, человеком, чьи работы украшали страницы и обложки «Харперс & Куин», «Мэри Клер», «Татлер» и множества других журналов.
– А он вообще какой? – спрашиваю я Марко, визажиста, полного мужчину с козлиной бородкой, пока он накладывает на мою кожу консилер.
