Текст книги "Студентка с обложки"

Автор книги: Робин Хейзелвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Все это было тыщу лет назад, в семидесятых. Почему мои родители до сих пор живут в том времени – понятия не имею. Мне часто говорят: ах, как «интересно» было расти в таком доме, «не похожем» на другие! Возможно, и вы того же мнения. Просто вы уже не дети. А наши сверстники видели оранжевый «сааб», весь в наклейках «Грейтфул дэд», ламовое пончо и пояса-макраме, которые мы с Томми получали в подарок на Рождество. Они видели, что мы носим в пакетах из коричневой бумаги контейнеры с тофу и грибами и запиваем чаем, заваренным на солнце. Они приходили к нам на день рождения и выковыривали свечи из очередного кэробно-бататного торта. Так что им не нужно было специального образования, чтобы понять: мы и вправду «другие». Мы с братом прослыли чудаками. Вскоре Марк Хольцер, самый классный мальчик в средней школе, прозвал Томми «Пшеничным зародышем». А я стала «Сывороткой».

Оказалось, быть хиппи совсем не хиппово.

Но мы с Томми приспособились. Мы настояли, чтобы родители останавливали машину не у самой школы, а за квартал от нее. Мы перестали надевать рождественские подарки. Мы выбросили коричневые пакеты и купили на собственные карманные деньги коробки для завтраков. Каждый день мы боролись с мамой за арахисовое масло, магазинный хлеб и молоко. Мы больше не приглашали одноклассников на дни рождения.

Этого было недостаточно. Мы оставались Пшеничным зародышем и Сывороткой и очень страдали. Тогда мы предприняли следующий шаг: Томми вступил в футбольную команду, а я стала фотомоделью.

– Малькольм Десятый, брысь со стола! Мартин Лютер, я тебя вижу! Не попрошайничай!

Мама прогоняет наших черных котов и режет торт дальше.

– Самый большой – имениннице!

– Спасибо.

Я кладу в рот крошечную часть ломтя, положенного передо мной. «Щенячий жир, щенячий жир», – слышу я голос Фроуки и опускаю руку. Маме я об этом не рассказывала, но та все равно заметила, что я на диете. И ей это не нравится. «Сто тридцать фунтов при росте пять футов десять дюймов – вполне достаточно для стройности», – сказала она на прошлой неделе, когда я по глупости призналась, сколько вешу. Теперь мать пристально следит за мной взглядом. Я беру в рот еще кусочек.

Щенячий жир…

С другой стороны, вы посмотрите на мою мать! Вместо платья – бесформенный мешок веселенькой расцветки: то ли грязь, то ли навоз. Моя ложковилка со звоном падает на тарелку.

Кристина хмурится.

– Что-то не так?

– Нет… Все было здорово… Спасибо!

Игнорируя сердитый взгляд матери, я встаю из-за стола. Я больше не хочу быть «другой». Я хочу быть красивой. Я хочу быть звездой. Немножко поголодать – не такая уж большая жертва.

Бурные споры вокруг моих бровей привели к тому, что команда Конрада сама взялась за мою внешность. Первый шаг – мелирование у Минди, стилиста безупречной репутации, в самом лучшем салоне. Правда, Фроуки столько раз забегает «проверить», что Минди выходит из себя. Пришлось напрячь все свои скромные способности к убеждению, чтобы у стилиста в руках перестала трястись фольга. Как ни странно, цвет получается хороший: моя грива уже не темно-каштановая, а словно чуть выгоревшая на солнце. Обходится это недешево – в полторы сотни долларов включая окраску бровей. Потом в другом салоне мне делают маникюр и педикюр (ногтям придают почти квадратную форму, но с закругленными уголками, и покрывают лаком «Бэлей слипперс», потому что он дает чуть больше цвета, чем прозрачный, одновременно сочетаясь с любой одеждой): сорок долларов. В неделю. Потом я возвращаюсь в первый салон для эпиляции рук, ног, зоны бикини, верхней губы и лба (да, лба!): сто двадцать долларов. Плюс к тому счет из «Нейманс» за список «предметов первой необходимости» от Винсента (четыреста долларов) и поездки туда и обратно в старом мамином «фольксвагене». Короче говоря, на работу в студии Фурманна у меня ушла почти тысяча долларов.

С другой стороны, я все-таки работаю. Причем немало. Не только с Конрадом, но и по всему Чикаго: газетная реклама для «Маршалл филдс», рождественские каталоги «Сирс». Меня даже снимают для «Хед энд шолдерс», где я причесываюсь перед туалетным шкафчиком с надписью «Не бывает второго шанса произвести первое впечатление». Лично я предпочла бы щеголять бриллиантовым колье «Гарри Уинстон» или дефилировать в бальных платьях с четырехзначными ценниками, однако это моя работа. Мне платят пять тысяч – я же не ненормальная.

Кроме того, за такие деньги я сама могу покупать дизайнерскую одежду. Пока еще не «Гарри Уинстон», но все-таки. В следующий визит в «Нейманс» я открываю кредит и использую его для покупки своего первого дизайнерского наряда: шерстяного свитера с брюками «Ральф Лоран», а там и второго – черного бархатного платья «Библос».

Когда я училась у Тами Скотт, мне казалось, что моделинг станет моей подработкой на лето, просто способом окупить дорогое обучение в Колумбийском (учеба без мамы бьет по карману, как любит выражаться отец). Ну да, я мечтала о большем, но одно дело мечтать, другое – видеть, как мечты сбываются. А ведь именно так и получилось. Начали выходить фотографии, сделанные в начале лета. Похоже, я всюду: на рекламных страницах «Чикаго трибьюн», на огромных плакатах в магазинных витринах, во всех осенних каталогах, что лежат у нас на столе (друзья моих родителей, опустившиеся до потребления, шлют нам каталоги, обклеенные восторженными записками с кучей восклицательных знаков: «Какая лапочка!!» или «Вы, наверное, так гордитесь!!!»).

– Конечно, гордимся! – говорит папа.

Мать, если честно, относится к моей работе с изрядной долей скептицизма. Больше всех впечатлен Томми, особенно когда узнает о блондинках.

– Ты снималась вместе с ней?! – переспрашивает он, выпучив глаза. – Она же такая киска!

Я уношу фотографии к себе, ложусь на живот рядом с Малькольмом Десятым и тщательно изучаю. Иногда я себе нравлюсь, но чаще – меньше, чем во время съемок. Дело в том, что, когда смотришь в объектив, легко притворяться, что я ничем не отличаюсь от девушек вокруг. Уверенная в себе. Гламурная. Сексуальная. Достойная обложки «Вог». Однако на фотографиях мои щеки выглядят пухлее, лицо – квадратнее, глаза – меньше. Я совсем не такая, какой себя представляю. Пока что.

Я знаю, что могу добиться большего.

Спорт? Спортсменка из меня еще та. Музыка?

Медведь на ухо наступил. Учеба? Ну, положим, учусь я неплохо, поэтому меня взяли в Колумбийский, но нельзя сказать, что мне это далось легко. А вот быть моделью я могу. Каждое собеседование, каждый заказ добавляют мне уверенности. «Ты новая девочка Конрада, – слышу я восторженный шепот. – Знаешь, кто была предыдущая?»

Знаю. И по вечерам, перед сном, я нахожу ее лицо на стене и шепчу:

– Эй, Синди, посторонись! Я иду!

Глава 4

ГРУДЬЮ НА ТАНКИ

– Да он козел, ко-о-озел! – вопит Лаура.

– Кто козел, дорогая?

Айяна вплывает в гримерную; лицо, которое остается сухим даже в июльскую жару, украшают темные очки. Ну вот, как всегда! Я работала с Айяной уже несколько раз, но она все равно считает меня жвачкой, прилипшей к ее каблуку.

– Привет! – бормочу я.

Айяна вроде бы бросает в мою сторону мимолетный взгляд – за очками не видно, – отворачивается к зеркалу и поправляет футболку. Проверив, что надпись «Стар факер»^[26] расположена точно между грудями, супермодель вопросительно смотрит на Лауру. Та, ворча, достает из сумки огромный баллон с лаком.

– Лаура! Кто козел?

Карие глаза Айяны останавливаются на букете роз на столе – все красные, один бутон – розовый.

– О нет, только не этот! Когда ты наконец поймешь?! С фотографами не любовь крутят, а трахаются!

Лаура надевает наушники.

Прелестно.

Мы с Айяной начинаем накладывать макияж. Объединяет нас лишь то, что и я, и она предпочли бы быть одни. В гримерке тихо, если не считать редких подвываний Лауры то под группу «INXS», то под Майкла Джексона.

И вздохов и ахов Айяны.

– О боже, голова раскалывается!

– Меня ждут в Париже. Я просто обязана позвонить!

– Что же мне делать с Лоренцо?

Я не выдерживаю и глотаю наживку:

– А кто такой Лоренцо?

Айяна приподнимает брови и всматривается в тени на веках.

– Знакомый… – выдыхает она наконец вместе с клубом сигаретного дыма.

Просто прелестно.

В гримерку, покачиваясь под весом нескольких сумочек, двух рулонов скотча и трех пар обуви, заходит миниатюрная японка.

Айяна поворачивается к ней.

– Вы кто?

– Юки! – выпаливает японка, ухитряясь одновременно поклониться. – Морис! Ассистент!

Я познакомилась с Юки еще вчера. Она из Токио, прилетела на съемки для американских бутиков некоего Коханы, японского дизайнера нижнего белья и пижам. В обязанности Юки входит гладить одежду и помогать нам одеваться, чтобы Морис успевал подбирать аксессуары и подгонять комплекты по размеру.

Айяна выдыхает еще один клуб дыма.

– Тогда, Фуки, будь добра, попроси Мигеля сделать мне капуччино, только сливки обезжиренные.

Юки моргает.

– Давай-давай, живо!

Через секунду изумленного молчания Юки бросает свою ношу и убегает на кухню. Минуту спустя заходит Морис с иголкой в руке.

– Юки! – зовет он, видит брошенные Юки вещи и хмурится. – Ю-у-уки-и-и! – Поворачивается к нам. – Боже правый, почему она до сих пор вас не переодела?!

Втыкает иглу в рулон скотча и спешит к шкафу.

– Юки вообще-то пошла за капуччино, – объясняю я.

– А, перерыв на кофе! Молодец… Так, Эмили, ты будешь в фиолетовом спортивном костюме. Айяна – в красном халате.

Мог и не говорить. У стилистов есть твердые правила, почти законы, как будто взятые из одного и того же учебника. Блондинок одевают в пастельные тона и все оттенки белого от цвета сурового полотна до белоснежного. Еще им достается все хаки и красное, если, конечно, нет чернокожей девушки, которой отдают все красное, а также травянисто-зеленое, оранжевое, ярко-розовое, ярко-синее и ярко-желтое (ярко-желтый цвет принадлежит негритянкам безраздельно). Что до рыжих, их слишком мало, и я знаю только, что им идет то, что не идет мне. Нам, брюнеткам, положено все темно-зеленое, бургунди, фиолетовое и шоколадное. «Народные» черный и темно-синий годятся всем.

Конечно, бывают исключения, связанные с цветом отделки и так далее, да и любой визажист скажет, что при правильном подборе помады и румян любой девушке пойдут почти все цвета. Но в целом схема такова, и арт-директоры настолько строго ее блюдут, что выбирают по ней моделей. Так, снимаем ярко-розовые и шоколадные водолазки на четвертой странице и ярко-зеленые и фиолетовые «двойки» на пятой? Закажем негритянку и брюнетку. А, погодите, в «тройке» с шестой страницы нежно-розовый топ? Тогда возьмем еще блондинку, но на полдня.

Короче говоря, в съемках для каталога конкурентки – не противоположности, а близнецы.

Если ты работаешь не с Айяной.

Айяна бросает на шкаф один-единственный взгляд и заявляет:

– Я это не надену!

Морис сдвигает брови.

– Почему?

– Он красный. Я не могу в красном.

Да неужели? Морис ни за что не поверит. У нее футболка красная.

– Ты в красном сногсшибательна, – говорит Морис.

Ха. Ха. Ха.

– Ах, знаю! Я про сегодня! Красный требует энергии, а у меня ее сегодня нет! У меня мигрень! – Айяна замолкает и корчит зеркалу измученную гримасу. – Меня тошнит от одного взгляда на этот халат!

Меня тоже. Может, потому что он стеганый, полиэстеровый и очень некрасивый.

– Ну, рыбка моя, не волнуйся: вы с Эмили поменяетесь, – утешает ее Морис. – ЮКИ!

О боже! Я ловлю тень ехидной усмешки; Айяна последний раз затягивается и бросает сигарету на пол.

– ЮКИ! Да куда она подевалась? Ю-у-уки-и-и!

Юки вбегает в гримерку.

– Наконец-то! Так вот, Юки, слушай сюда. Ты приехала в Америку – А-ме-ри-ку! Мы здесь много работаем! Нечего бегать на кофе каждый раз, как тебе вздумается – понятно?

У Юки вырывается растерянный писк.

Я откашливаюсь.

– Вообще-то, она…

– Моя мигрень! – охает Айяна. – Мне нужен кофеин!

– А если уж совсем не можешь без перерыва, принесла бы кофе бедной Айяне! Господи, женщина, о других подумай!

Юки с хвостиками, в футболке с Микки-Маусом, с выражением ужаса на лице совсем не кажется «женщиной», а уж тем более эгоистичной. Но она сейчас в самом низу «пищевой цепочки». Снова пискнув, она убегает за кофе.

– Захвати булавки! – кричит вслед Морис. – И маленькие зажимы!

Для человека с дикой мигренью Айяна залезает в костюм с поразительной скоростью – как пожарник. Морис рьяно берется за дело: сегодня он какой-то особенно активный. На шее висят ножницы, на поясе – матерчатая сумка с многочисленными петлями и карманами, как у маляров. У Мориса там не кисти и мастерки, а коробки булавок (английских и обычных), рулоны клейкой ленты (двусторонней, односторонней, маскирующей и изоляционной), тючки ваты, тюбики клея и катушки ниток.

Причем все это пригодится. На фотосъемках так: если можно как-то улучшить внешний вид одежды, это непременно делается. Платья, жакеты и блузки приталивают булавками, зажимами и скотчем. Широкие юбки немодной длины подвернут раз, два, а то и три, лишнюю ткань спрячут под рубашкой или поясом, а потом булавками придадут более изящную форму. Прозрачные платья подшивают подкладкой, из светлых брюк выпарывают карманы. Все подгоняют по фигуре.

– Боже правый, кто поставил сюда такие подплечники! – бормочет Морис, роясь в сумке в поисках прибора для вспарывания швов.

Дешевые подплечники обычно меняют на более ровные и красивые, из пеноматериала. Зияющие карманы заклеивают. Обвисшие воротники подшивают. Теперь вы понимаете, почему модели не заказывают одежду по каталогу. Мы все знаем.

– Вот! – Морис отходит от костюма, который выглядит значительно лучше благодаря ряду булавок на спине. – На площадке закончу. Теперь Эмили. – Он встает за мной и выглядывает сначала из-за одного плеча, потом из-за другого, оценивая мой наряд. Я свое мнение уже составила: гигантский красный колокол.

Морис выхватывает из кучи, принесенной Юки, зажим – металлический, с оранжевыми резиновыми кончиками, какой используют ассистенты фотографа – и скрепляет два дюйма ткани между лопатками.

– Вуаля! А теперь на площадку, пронто!

Стоп. Я все равно похожа на… колокол.

– Постойте… Это все?

– Прости, Эмили, но женщинам, которые носят такие халаты, нужно свободное облегание, – объясняет Морис. – Кстати… – Он забегает мне за спину. Скрепленная ткань расходится, и по моей спине веет холодный ветерок. – Чем свободнее, тем лучше! Вот так! А теперь пошли: Конрад ждет!

На диванах расселись шесть менеджеров Коханы, которые прилетели из Токио, чтобы проследить за съемками. Думаю, они просто взвесили варианты: просидеть пять дней в крошечных офисах или пять дней наслаждаться гурманскими обедами (у нас есть даже суши-повар) и приятными зрелищами (модели в шелке, атласе и кружевах), – и проблема выбора отпала сама собой.

Конрад ставит нас в исходную позицию.

– Айяна, ты в профиль справа, туловище ко мне. Эмили, ты ко мне лицом, строго анфас, чтобы не прятать ширину халата.

Великолепно. Колокол с язычком.

Айяна поворачивается в профиль, Морис встает за ней на колени и втыкает булавки вдоль шва каждой штанины. В этой позе модель простоит несколько кадров; когда надо будет пошевелиться, Морис переколет булавки. Во время фотосессии время уходит не столько на принятие поз, сколько на их «доводку».

– Юки! Аксессуары!

Юки бежит к площадке с коробкой украшений. Тут и вправду что-то красивое: золотые серьги, кольца, цепочки разных оттенков, форм и размеров.

– Так… – Пальцы стилиста зависают над кучей, ныряют в нее и извлекают пару серег, которые кладут в мою протянутую ладонь.

– Это шутка, – бормочу я. По размеру и весу серьги напоминают дверные молотки.

– Женщины в халатах их часто носят, – говорит мне Морис.

Потом дает Айяне пару крошечных скромных гвоздиков и снимает с пояса большую булавку с полудюжиной колец.

– Замужем? – стонет Айяна. – Для этого каталога?

– Конечно, дорогая. – Морис выбирает два фальшивых золотых кольца и надевает нам на пальцы. – Иначе начнутся жалобы.

– То есть я рекламирую халат толстушкам, которые готовы весь день ходить в красном полиэстеровом халате с плеча несовершеннолетней невесты, если добавить к нему пару унций золота?

– Что-то вроде того, – отвечает Морис.

Я фыркаю. Айяна заливается громким хохотом, а отсмеявшись, улыбается:

– Хорошо сказала!

Я гордо выпрямляюсь.

Через пару часов мы снова на площадке вдвоем, в шелковых пижамах подходящих цветов. Нас уже вот-вот будут снимать. И вдруг:

– Аййй-и-и! Аййй-и-и!

По студии разносится странный визг: девушки или морской касатки? Мы оборачиваемся. По ступенькам сбегает пятно золотистых Кудряшек и несется прямо к фотографу.

– Кон-ра-ди-и-чек!

О боже! Все знают, как Конрад не любит физических контактов! Я заранее ежусь – сейчас что-то будет! – и кошусь на свою новую подругу. Айяна удивлена не меньше меня. А Конрад широко разводит руки и расплывается в широченной улыбке.

– Моя пышечка!

Пышечка… Кто такая?

Они долго и крепко обнимаются, после чего Конрад кричит:

– Девушки! Познакомьтесь, это Джессика!

Джессика поднимает руку, по-детски растопырив пальчики, и раскрывает пухлые губки в улыбке:

– Приве-е-ет!

– Привет, – отвечаю я.

Айяна, по своему обыкновению, что-то бурчит. И я с ней на этот раз солидарна. Золотистые кудри, губки бантиком, голубые глазки-пуговички, ресницы как у Бэмби, белая ажурная блузочка, расстегнутая по максимуму, узкие-преузкие джинсы – таких, как Джессика, мужчины называют «цыпочками». Японцы упираются руками в колени и подаются вперед. Майк – загорелый, поджарый Майк, по которому я сохну все лето – и другие ассистенты Конрада пялятся на нее восхищенными глазами. Я чернею от злости: зачем она явилась? Разве двоих недостаточно?

После сессии Айяна уходит звонить в Париж, а я – переодеваться.

– Привет опя-ать! – Джессика стоит посреди гримерной голая до пояса и улыбается. Длинные кудри каскадом спускаются до плеч и щекочут соски. Она похожа на Еву. Или «Моего маленького пони», только повыше. – Я Джессика! – выдыхает она.

Ну да, слышала.

– Эмили.

Джессика обнимает меня так же любовно, как пару минут назад – Конрада, а потом продолжает стриптиз, напевая «Дэф леппард», сначала тихо, потом громче. Она медленно расстегивает пуговицы своих белых джинсов. Все расстегнуто – она выгибает спину и отклячивает зад – совсем как в фильмах. Я ретируюсь в кабинет – крошечную комнатку, где я познакомилась с Конрадом. Беру потрепанную «Джен Эйр» – классику, которую я решила прочитать.

– Чудесно, чудесно! Теперь поверни свои роскошные ляжечки в профиль!

– Прекрасно! – Щелк.

– Прекрасно! – Щелк.

– За-ме-ча-тель-но! – Щелк. Щелк.

Прости, Шарлотта! Я бросаю книгу и иду по коридору в студию. Джессика на площадке, в кружевном лифчике и трусиках цвета слоновой кости. Ягодицы опираются – совсем чуть-чуть – на люцитовый табурет; одна нога стоит на нижнем кольце, другая касается платформы. Поза жутко неудобная: весь вес, какой бы он ни был, держится на двух пальцах ноги и на одной руке, которая, хотя и не видна в объектив, но наверняка дрожит от напряжения. Но Джессика стойко терпит, с ее лица не сходит выражение, необходимое для рекламы нижнего белья в приличном каталоге: глаза смотрят вдаль, губы слегка приоткрыты – задумчивая Пенелопа ждет своего Одиссея.

– Великолепно! – восхищается Конрад. – Теперь еще два раза без табурета!.. Уберите табурет!.. Майк!

Майк с трудом отрывает взгляд от груди Джессики и убирает табурет. Это подвиг, если учесть, что менеджеры вот-вот растают и превратятся в лужицы.

Лаура проходит мимо меня и бросает:

– Что, в стране девочек из палочек королева – у кого грудь размера С?

– Ага, – бормочу я.

Я завидовала ей, но сейчас перестала. Джессика перед ними там почти голая. Ее пожирают глазами, как какую-то вещь. Это отвратительно! Никогда не буду сниматься в рекламе белья. Никогда!

К счастью, в «тройке» с шелковым халатом мне не о чем беспокоиться.

Дальше все идет как по маслу (правда, когда Джессика выходит, Айяна ворчит: «Синий бледноват, какая жалость»). Кончается фотосессия, кончается рабочий день. Приходит Фроуки подписать квитанции. Ожидая своей очереди, я поправляю новую юбку: «Бетси Джонсон», хлопок с лайкрой, отлично обтягивает.

Фроуки ставит подпись и поднимает глаза.

– Девушкам с полными бедрами не стоит носить цветочные узоры.

Ох! Я физически чувствую, как на мои бедра смотрят несколько пар глаз. Сердце стучит прямо в ушах. Лицо пылает. Я выбегаю из дверей.

Полные бедра. Полные бедра!

Кто-то бежит за мной.

– Эмили!

Это Лаура.

– Ничего, все в порядке, – бросаю я, не оглядываясь. Полные бедра?

– Эмили! – Она догоняет меня. – Держи! Ты забыла.

Лаура протягивает мне книжку с квитанциями.

– Спасибо, – говорю я и беру книжку. Я с дня рождения сбросила три фунта! Теперь я вешу сто двадцать семь при росте пять футов десять дюймов. Как видно, этого недостаточно.

Парикмахер не уходит.

– Проверь свою книжку! – запыхавшись, говорит она. – Кажется, тут ошибка!

Я останавливаюсь и открываю книжку на первой странице.

– Вроде все в порядке.

– Точно?

Я захлопываю книжку.

– Ага.

Лаура не отстает.

– Ты хочешь сказать, что за сегодня тебе заплатили пятьдесят долларов?

Я тупо киваю. Полные бедра…

– Мне так платят каждый день – во всяком случае, здесь.

– Но почему?!

– Фроуки говорит, я на обучении.

Лаура долго и пронзительно смеется, а потом говорит:

– Обучение? Да что такое «обучение»? Конрад командует всеми одинаково. А ты снимаешься не меньше остальных. Ты посмотри на затраты! У них же суши-повар! Эмили, тобой ПОЛЬЗУЮТСЯ!

Я вспоминаю свежую рыбу на горах льда, которую утром везли по коридорам.

– Но зачем? – наконец выговариваю я. Даже охрипла. – Зачем они так делают?

– Потому что ты позволяешь.

Это сказала не Лаура. Айяна. Я резко оборачиваюсь и вижу, что она опирается о стену так невозмутимо, словно уже давно там стоит.

– Точно, – говорит Лаура. – Ты молодая, Эмили! Другие будут пытаться тобой попользоваться.

– Ну ладно, другие. – Я трясу головой, отгоняя нехорошие мысли. – Но Конрад?! – Я обвожу рукой замшу, серебро, мрамор.

– Да что ты! – улыбается Айяна. – А как думаешь, откуда у него все это?

О боже! Мои глаза наполняются слезами.

Лаура трогает меня за щеку. Рука прохладная.

– Эмили, послушай, что я сейчас скажу. Это очень важно. Карьера модели – как в танцах или в спорте: трудно начинается и быстро кончается. Если пробудешь моделью лет десять-двенадцать – считай, тебе повезло. Значит, нужно быть жестче. Борись за свои деньги – и я не только о том, что ты заработаешь этим летом или в этом году. Я про вообще – бейся за каждый цент. – Она моргает. – Так что, Эмили, пятьдесят долларов – не дело. И здесь, и в других местах. Понятно?

Я киваю и отступаю назад, утирая слезы. Айяна подходит ближе… чтобы обнять меня? Или еще раз улыбнуться?

– Стань стервой! – шепчет она и гордо удаляется.

На следующее утро я выполняю собственную миссию. Иду по «Чикаго инк.» так быстро, что стена композиток (это такие визитные карточки моделей: фотографии с объемами девушек и контактная информация агентства) сливается в сплошной забор из ног, грудей и других частей тела. Слегка запыхавшись, я плюхаюсь в одно из низких черных хромированных кресел в офисе Луи. Я волнуюсь. Обычно здесь проходят так называемые «беседы тет-а-тет» (по эвфемистическому выражению моего агента) на одну из его четырех излюбленных тем: диета, стиль, осанка и манеры – составляющие успеха модели. Сегодня я начинаю пятую тему: недовольство.

– Конрад меня обманывает, а ты молчишь!

– И тебе доброе утро, – отвечает Луи.

Я сердито смотрю на него.

Луи приглаживает прическу. Брюнет от природы, он высветлился в «пепельный блонд», и его волосы стали хрупкими, как сахарная вата.

– Лапочка, я же тебе говорил! Будь терпеливее! Пройдет время, и Конрад станет тебя больше ценить! А пока расслабься и наслаждайся тем хорошим, что у тебя есть: работа! Много работы!

Да, этим летом я много работаю. Мне платят за каталоги не тысячу двести пятьдесят, а тысячу пятьсот (не у Конрада, конечно), и, несмотря на активный шоппинг, я уже заработала себе на первый год учебы.

Надо быть жестче.

– Не когда «пройдет время», а сейчас. Я настаиваю! Я хочу, чтобы Конрад поднял мне оплату сейчас!

– До какого уровня? – нервно спрашивает Луи.

– До каталожного. Как реклама по договоренности, только больше. Гораздо больше.

Луи нервно сглатывает. Его глаза начинают слезиться.

– Я не уверен, что Фроуки на это пойдет.

Во мне тихонько шевельнулась настоящая стерва.

– Хорошо, Луи, не хочешь им звонить – не надо, – легкомысленным тоном заявляю я. – Попрошу кого-нибудь в «Элит».

– «Элит»? – Луи смотрит на меня так, словно я ткнула его электрошокером для коров. – Ты хочешь уйти в «Элит»?

– Ага.

– Нет! Не делай этого! Я позвоню Фроуки, обещаю!

– Прекрасно!

Да, прекрасно. Но теперь, раз уж я это сказала, может, стоит и вправду встретиться с «Элит» и послушать, что мне скажут…

– Только не забывай, Эмили: если ты перейдешь в чикагский филиал «Элит», ты обязуешься представлять их по всему миру. Так они работают.

Работа по всему миру. Я молчу. Где-то месяц назад Луи на том же самом месте говорил со мной о том же. «Эмили, нам нужно найти тебе агента», – сказал он мне тогда. «Я думала, у меня он уже есть». «Я твой первый агент», – ответил он. «Ах, как романтично!» – огрызнулась я. Луи терпеливо вздохнул: «Эмили, первый, но не единственный. Я не тот, кто выведет тебя за пределы штата. Тебе нужен человек, который на короткой ноге с редакторами журналов, рекламными менеджерами, представителями фотографов, агентами в Париже и Милане…»

– И что с того? Да, у агентства «Элит» связи по всему миру, – говорю я теперь. – Еще одна причина с ними поговорить.

Я наклоняюсь за рюкзаком. Мысль-то интересная – пойду и поговорю с ними прямо сейчас.

Луи снова приглаживает волосы. Удивительно, но он улыбается и очень спокоен.

– Да, верно. Зато у них нет самого классного агента Америки. А он только что мне позвонил. И он хочет быть твоим агентом.

– Самый классный? – Я сажусь прямо. – Кто?

Глава 5

ХУДО-БЕДНО

Выхожу из самолета и пробираюсь к багажному отделению, где меня должен ждать Марк Голд. Международный аэропорт Лос-Анджелеса меня разочаровал: очень уж похож на аэропорт в Милуоки, из которого я вылетела: пластик, металл и никакого гламура. Где неоновые вывески? Где кинозвезды?

Я на эскалаторе, еду вдоль стены, украшенной мозаичной радугой. В голове две мысли. Первая: не могу представить, как выглядит Марк. По телефону голос молодой, но он возглавляет агентство «НАУ!», так что ему никак не меньше тридцати. Вторая: а как выгляжу я? Кажется, я не видела себя в зеркале с тех пор, как мы пролетели над Скалистыми горами. Пока эскалатор везет меня от мятно-зеленого цвета к гороховому, я воображаю себе другой оттенок зеленого: салатный. Лист салата из самолетного обеда вполне мог застрять у меня между зубов. В туалет. Срочно. Эскалатор кончается, я рвусь вперед прямо с сумкой, чтобы отделиться от потока пассажиров, устремившихся к выходу, как лососи на нерест.

– Эмили!

Черт! Меня заметили. Что касается Марка, зря я беспокоилась, что не узнаю его. Черная шелковая рубашка, черные брюки и черные мокасины на босу ногу – более загорелая, стройная и шикарная версия Луи. С тем же успехом он мог бы держать табличку с надписью «Агент».

– Детка, ты очаровательна! – восклицает Марк, целуя меня в обе щеки. Потом забирает у меня сумку и ловко засовывает свободную руку под пояс моих джинсов.

Понятно: более загорелая, стройная и гетеросексуальная версия Луи.

Пока мы идем к машине, я использую возможность, чтобы отцепить его руку. Марк проводит ею по черным стриженым волосам, массируя кожу, и рассматривает меня сквозь темные очки с толстыми дужками.

– Портфолио тебя плохо представляет, – говорит он. – В жизни ты гораздо красивее.

Я улыбаюсь: приятно получать комплименты. Правда, учитывая, что я модель, было бы неплохо, если бы портфолио мне соответствовало. По идее, я здесь именно благодаря ему.

Как сказал мне Луи два дня назад, Марк Голд звонил ему неделей раньше.

– Кто такая эта Эмили Вудс? – спросил он. – Не считая того, что она моя следующая звезда!

Как видно, он нашел меня по рекламе «Хед энд шолдерс». Услышав фамилию Марка, я ахнула: я его знала. Последние пару недель в гримерке только и сплетничали, что про Лейлу Роддис – модель, которая в осеннем сезоне попала не только в крупнейшую рекламную кампанию («Гесс?»), но и на самую важную обложку – сентябрьского номера «Вог». Точнее, говорили о Лейле Роддис и о том, кто всего этого добился. О Марке Голде, основателе и президенте голливудского агентства «НАУ!».

– Он прекрасный агент, – заявил Луи, – и тебе следует с ним познакомиться.

– Но он в Лос-Анджелесе! – возразила я, хотя сердце уже заколотилось. Звезда… Моя следующая звезда…

– Лос-Анджелес, Нью-Йорк – какая разница? – махнул рукой Луи. – Сейчас другие времена, птичка! Имея факс и телефон в машине, твой агент может сидеть хоть в Мичигане, но это совершенно неважно, если у него есть связи. У Марка связей явно предостаточно. Посмотри на Лейлу.

Я жадно кивнула: уже посмотрела. Убедительно.

А теперь я сижу рядом с Марком! Он говорит по телефону из машины, дергает за веревочки, совсем как обещал Луи. Прижимает трубку плечом, болтает шнуром и шарит глазами по дороге в поисках бреши в непроницаемой стене машин.

– Нет! – Мы в «мерседесе» с откидным верхом – черном, конечно. Марк нажимает на газ и выскакивает на аварийную полосу. Ветер треплет мне волосы. – Ни в коем случае! Я не хочу, чтобы Лейла рекламировала меха. Ни за что!

– Погоди, ты серьезно? – Марк видит зазор между автомобилями. Мы съезжаем на другую полосу. – Где?

Стоим на перекрестке. Едва зажигается зеленый, Марк до отказа выжимает педаль газа. Какой-то комок нервов! Сверхподвижный, напряженный… я невольно думаю, не принимал ли он кокаин. Интересно, можно ли водить транспортное средство в состоянии кокаинового опьянения?

– Один день. Пятьдесят штук. Голландия и никаких вымирающих видов. Смотри мне, Руди, а то она откажется! Она вегетарианка или борется за права животных, или еще что-то там.

– Так значит, Колумбийский?

Что?

– Да.

– Класс. Класс!

Я улыбаюсь, но потом понимаю, что он сказал это Руди.

Дорога расширяется, и мы приближаемся к бетонному карьеру. Вокруг открывается урбанистический пейзаж, напоминающий почему-то не город, а сельскую местность: поля фонарей, леса небоскребов, а за ними горы. Я поражена и растеряна одновременно, я ничего не понимаю. Где центр города, где все?

– Отлично, норка – отлично. Это как куры…

И вдруг все пропадает. Мы внутри карьера.

– В первый раз?

Марк стискивает мое бедро. А-а – это мне.