Текст книги "Студентка с обложки"
Автор книги: Робин Хейзелвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Я плачу преподавателю дефиле стопкой дорожных чеков, которые уже купила для Италии, и бегу в Пакбилдинг. За сценой царит хаос. В необставленном, похожем на чердак помещении с кучей вешалок десятки ассистентов и полуобнаженных моделей (от многочисленных зеркал их еще больше) носятся туда-сюда, натыкаясь друг на друга, и выполняют команды тех, кто организует показ:
– …Двадцать минут до начала! Двадцать минут!
– …Народ, на этих девушках слишком много румян!
– …Это ярко-синий! А пояс для седьмого номера голубой. Идите и проверьте все сумки с аксессуарами, живо!
– …Мне нужны колечки, а не штопоры!
– Эмили Вудс, где, черт возьми, вы пропадали?
Личный ассистент быстро ставит меня перед двумя сбитыми с толку младшими. Один начинает работать над моим лицом в такой спешке, что мне кажется, будто на мне рисуют мелками. Другой тычет мне в волосы плойкой.
– …Пятнадцать минут до начала! Пятнадцать минут!
– …Одевальщики, если на воротниках будет макияж, вы сюда больше не вернетесь!
– …Внимание: в комплекте номер четыре нет туфель!
– Привет, Эм! – Флер находит кусок зеркала посвободнее и наклоняется, рассматривая Лицо от Тии Ромаро весны 1991 года (яркие брови, яркие губы и вышеупомянутые колечки). Потом хмурится и ищет салфетку. – Не знала, что ты тоже участвуешь, – бормочет она, готовясь переделать линию губы (если модель собирается что-то перекрасить, главный кандидат – это верхняя губа). – Я тебя не видела на примерках и на репетициях.
Репетициях? У меня сжимается горло.
– Я… и не была, – наконец выговариваю я. – Я заменяю Инес.
Флер таращит глазки, точно пупс.
– Ах! Нам только что сообщили! Не могу поверить! Такой трагический случай!
– Да, трагический, – говорит парикмахер.
– Да, ужасно, – говорю я. – Но похоже, она давно к этому шла.
Свежезавитая кудряшка подпрыгивает.
– К чему шла? К такси?
– Такси?
– Я думаю, она так его и не увидела, – серьезным тоном говорит Флер. – Потому все и случилось. А теперь она в больнице и борется за жизнь.
A-а. Ее агент соврал.
– Так трагично! – снова говорит парикмахер.
– Трагично, – соглашается визажист, – особенно для Тии. Взять и вот так вот лишиться своей музы.
Я с трудом произношу:
– Музы?!
Флер отнимает от губ карандаш.
– О-о… так ты не знала? Как же, они ведь близки как сестрички – убежали с Кубы на одной лодке и проплыли больше полумили в кишащих акулами водах южной Флориды, ну или что-то в этом роде. Но тебе это на руку! Тебе будет все внимание!
Я фыркаю:
– Сомневаюсь!
– …Десять минут до начала! Десять минут! ВСЕ модели должны быть в гардеробе СЕЙЧАС ЖЕ!
Флер поджимает губы, промакивает их салфеткой и кладет свой карандаш для губ в карман халатика.
– Ну, первая есть первая!
– …Флер, это к тебе относится! Эмили Вудс, у тебя ОДНА минута!
– Надо бежать! Увидимся на сцене!
Первая. Я иду первой. В первый раз на подиуме. Если раньше у меня сжималось горло, то теперь я в петле и бьюсь в агонии. Пытаюсь сглотнуть, но слюны нет, и я кашляю.
Парикмахер хлопает меня по спине.
– Ты в порядке?
– Слушай, я могу поменяться с кем-то местами? Поменять порядок?
Он загибает уголки губ вниз.
– Извини, детка. Программы печатают по номерам комплектов. Ты идешь первой. Ничего не изменишь.
– Эмили Вудс! В гардероб, БЫСТРО!
В показах обычно участвуют два типа моделей: те, к которым я хотела бы относится – супермодели, без которых дизайнеры просто не могут обойтись; и те, к которым я, к счастью, не принадлежу: манекенщицы, у которых фигура хороша для показов, но лицо не годится в печать. И для тех, и для других сезон показов часто очень тяжел. Нью-Йорк, Милан, Париж – несколько показов за день, и так много недель. Поздним вечером – примерки, а потом ночные фотосъемки (только супермодели, пожалуйста). Никакой еды, потому что надо быть худой как вешалка. И это хорошо, потому что времени на еду и на сон все равно нет. Едва хватает, чтобы прибежать на место и пройти по подиуму. Чтобы как-то выжить, девушки часто используют стимуляторы: кофе, кокаин – зависит от наклонностей. Но я уже и так трясусь, спасибо, и к тому же как-то неловко употреблять наркотик, от передозировки которого чуть не умерла моя предшественница Инес. По пути к гардеробной колотящееся сердце и сжавшееся горло ведут меня в другом направлении: к бутылке шампанского на стойке. Я быстро хватаю ее и опрокидываю вверх дном.
– …Тогда возьмите пояс у тринадцатого номера, только не забудьте вернуть до того, как переоденете ее в номер двадцать шесть!
– …Люди, я сказал «колечки», а не шапку как у сиротки Энни!
– …Эй, допивайте быстрее или ставьте на место: возле одежды нельзя пить!
Я допиваю, ставлю на место и иду в гардеробную. У каждой модели есть вешалка с ее именем и личной «одевальщицей» (студентки Института модных технологий, как я потом узнала). Надеж, Гейл, Мишель, Меган – здесь нет супермоделей, но много девушек высшей лиги, и чем девушка известнее, тем больше других знаменитостей и редакторов толпится вокруг. Это объясняет, почему меня по дороге чуть не раздавливает огромная нога Андрэ Леона Талли, который рвется вперед и орет: «ЯСМИН! ТЫ ВЫГЛЯДИШЬ ВЕЛИКОЛЕПНО!»
– …Боже мой! Не курить возле одежды!
– …Видно трусики. Снимай трусы!
На вешалке Инес/Эмили четыре наряда, аксессуары к которым в сумочках на замках, проткнутых крючками, висят слева направо. Моя «одевальщица», увидев меня, вздыхает с облегчением и снимает с вешалки наряд номер один: узкий брючный костюм в цветочек.
– …Пять минут до начала! Пять минут! Девушки, стройтесь, быстрее!
Я вставляю ноги в брюки. Моя костюмерша поднимает их – но не может. Хлопок застрял у меня на бедрах.
Черт!
– …Строиться! Быстро стройтесь!
В панике она смотрит на меня дикими глазами.
– Разве не по размеру? – Потом поднимает руку. – Прости…
– Стойте! Не надо! Подождите! – шиплю я.
Я прыгаю и прыгаю, как кролик, пока брюки не поднимаются до талии, втягиваю живот и застегиваю молнию.
– …Макияж… Макияж! На рукаве!
– …Ну, тогда набейте туфли чем-нибудь!
– …Я сказал строиться, а не топтаться, как стадо гусей!
Что касается жакета, я даже не могу его застегнуть. Черт! Черт! Черт! В процессе уничтожения своей носовой перегородки Инес ухитрилась безумно похудеть.
– …Стройтесь! Последний раз: стройтесь!
Моя костюмерша снова поднимает руку. На этот раз я не могу ее остановить.
– Сирил! – блеет она. – Комплект номер один не по размеру!
– Что?! – Сирил, человек, который как раз сейчас кричал о том, что надо строиться, скорее всего, продюсер показа, бежит к нам, широко раскрыв от ужаса рот. – Не может быть! Ваш агент дал мне ваш размер! Вы должны быть такая же, как Инес!
– Я такая же!
– Не думаю! – огрызается он.
Некоторые девушки смотрят на нас, другие отводят глаза. Краем глаза я замечаю, как ходит из угла в угол Тия Ромаро.
– То есть была, – с запинкой говорю я. Я работала с Инес только раз, и довольно давно, но я помню, что у нас были похожие фигуры. – Она, наверное, похудела.
– Ерунда! – сплевывает Сирил. – Такое разве бывает?
Начинает играть музыка, явный сигнал, потому что Сирил дергается и начинает действовать.
– Ладно, брюки снизу отпорем. Что касается жакета, Эмили, снимете его сразу же и повесите на палец – нет, наверно, на плечо – как получится. Только поскорее, до поворотов, хорошо?
Я киваю. Теперь мое сердце бьется так сильно, что в ушах словно жужжит вертолет – умп-умп-умп – синкопируя с ударными и заглушая шум вокруг. Я чувствую, как мне распарывают брюки, лицо припудривают, рукава вздергивают. Умп, умп. Я слышу, как позади меня смеются и порхают другие девушки, в том числе Флер, которая смотрит на меня и что-то говорит – что, я не имею понятия. Умп, умп… А потом музыка переключается на Шинейд О'Коннор, и кто-то в головном телефоне прижимает руку к моей пояснице, выпихивает меня за белый экран и говорит:
– Ваш выход!
В глаза ударяет свет и так ослепляет, что секунду я не могу вздохнуть, словно меня бросили в воду.
– Иди! Иди! – шипит она.
Я не двигаюсь.
– ИДИ!
Ты все можешь, Эмили. Надо просто пройти. Я делаю шаг. Крест… Длинная брючина застревает у меня под пяткой и – о боже! – на одну ужасную секунду моя нога скользит по гладкой платформе, но потом останавливается. Накрест… Вторая нога пошла лучше. Крест… Ладно, подбородок вверх! Плечи назад! Глаза вверх! Крест… Глаза начинают привыкать к залу. Тут не меньше двухсот человек! Крест… Не смотри. Просто не смотри. Накрест… Я только что увидела Даунтаун-Джули Браун[100] и Роба Лоу[101] – здесь сам РОБ ЛОУ? Крест… И Кирсти Элли[102]? И этот парень из сериала «Джамп-стрит 21»? О боже, какой милашка… Накрест… О боже. О боже. Не смотри. Просто иди. Иди! Иди! Иди! Крест-накрест, крест-накрест, крест…
Наконец я опять поймала движение – по крайней мере, пошла. Я скольжу по гладкому белому подиуму, бесстрастно, легко, мой шаг и дыхание помогают друг другу. Крест-накрест. Я крадусь! Крадусь! Крест-накрест! Зал, толпа, вспышки стробов, другие модели – цвета и формы расплываются, скручиваются в вихрь, словно я кружусь на волчке. И вот я снова за экраном. Уф-ф. Я разгорячена и возбуждена. А было не так и плохо! Еще пару таких походов, и мне может понравиться – даже очень! Я стану регулярно работающей манекенщицей, звездой подиума, которую все хотят видеть на своих показах.
Меня встречает Сирил.
– Что это на хрен было? – сплевывает он.
Вскоре я и сама поняла, что облажалась. Я привыкла к камням мостовой и этим проклятым четырехдюймовым стилетам. Сочетание плоской подошвы, гладкого пола и нервной системы в критическом состоянии привели к тому, что я ходила, будто меня «выстрелили из долбаной пушки!», по выражению Сирила. Я так спешила, что забыла снять жакет, поворачивалась не там, где остальные девушки, и крутилась так быстро, что «никто не успел заснять этот долбаный наряд». Действительно, все слилось в одно пятно.
Конечно, когда я это поняла, было слишком поздно. Мои оставшиеся три комплекта уже раздали другим девушкам, которые худее меня и опытнее, и вполне смогут вынести дополнительное быстрое переодевание. Мне остается только уйти.
Глава 30
КОШКИ И ЛИСЫ
Я еду не куда-нибудь, а в Милан. Милан – отстой.
– Modelo! Modelo! – кричат мальчишки. Они бегут за мной по тротуару и по вагонам метро. Если я стою, меня пытаются лапать. И взрослые мужчины тоже.
Когда я добираюсь до места назначения, становится не лучше. Благодаря четырем показам, которые я получила – «Библос», «Критциа», «Ланчетти», «Дженни» – у меня много примерок. Это не так и плохо – стоишь себе, а толпа народу меряет тебя ото лба до щиколоток и лопочет на непонятном языке. Но когда я не на примерках, я хожу на кастинги. Оказалось, что в Милане есть только один вид кастингов – открытые. Массовые собеседования, на которых очереди змеятся до самой улицы и по ней. Я хожу на них часто: для рекламы, для редакционного материала, для показов, на которые меня еще не пригласили. Удивительно, но очень часто они настаивают на том, чтобы снять меня «поляроидом» топлесс.
Так проходит три дня, и я начинаю возмущаться.
– Хватит с меня кастингов, – говорю я Массимо, своему агенту в «Серто» (Франческу я не видела с тех пор, как приехала). – Это сплошная трата времени.
Массимо гладит себя по волосам. Он высокий, загорелый, лысоватый, но с хвостиком – нечто вроде Лоренцо Ламаса пятнадцать лет спустя. – Так у нас принято, – говорит он.
– А почему все топлесс?
– Итальянская реклама очень сексуальная.
– Реклама для банка?!
Массимо берет меня за локти жестом, который мог бы показаться ласковым, если бы не ощущение, что меня зажимают в тиски.
– Эмилия, доверься мне: когда показы закончатся, все станет спокойнее. У тебя будут личные встречи с редакторами, фотографами, дизайнерами. Ты станешь одной из моих крупных звезд, я уверен. Но сейчас, пока все так бурно, у нас принято так. Просто расслабься и играй по правилам, ладно?
Ладно, Массимо, я поиграю в вашу игру. В конце концов, почему бы и нет? Осталась всего неделя до начала показов – я выйду на подиум для четырех домов, плюс «Конти», «Версаче», «Прада» и «Гуччи». Правда, на вторую четверку я еще не получила подтверждения, но получу, я это знаю. И Массимо с Байроном тоже.
А пока займу выжидательную позицию.
Я провожу вечера в «Дарсена», гостинице, где живут почти все приезжие модели. Я ожидала увидеть очаровательный постоялый двор с терракотовой черепицей и стенами в трещинках, а не громкое, циничное заведение, где кондиционеры обладают взрывным темпераментом и показывают его всякий раз, когда температура выше девяноста градусов по Фаренгейту (что бывает часто). «Дарсена» – это трущоба. Каждый вечер я поднимаюсь по лестнице на четвертый этаж, смываю с себя смог (который грязным одеялом покрывает город и забивает легкие), потом тяжело спускаюсь в кафе напротив, где подолгу пью бокал вина. И наблюдаю.
Сейчас сезон показов, самый разгар. И все равно моделей больше, чем работы, а значит, многим постояльцам и постоялицам «Дарсена» нужно искать другие способы сводить концы с концами. Вскоре после того как солнце уступает место искусственному освещению, модели выходят на улицу: часто одни, иногда по двое или трое. Если они мужчины, то садятся в микроавтобус, который отвозит их в ночной клуб в двух часах езды от города. Там им платят за то, чтобы они приглашали женщин на танцы, немного флиртовали, развлекали людей на вечеринках. Напитки бесплатно. В конце вечера они получают сто долларов наличкой, и их отвозят домой. Это называется «танцы за доллары».
У девушек-моделей выбор больше. Если у девушки уже есть любовник, ее забирает один из многочисленных мотоциклов или седанов, которые постоянно стоят у нашего входа. Если она еще в поиске, то тоже может сесть в микроавтобус. Тот привезет ее в ресторан. Я знаю, потому что пробовала.
Одна модель на кастинге рассказала мне об этом микроавтобусе. Однажды вечером я, снедаемая скукой и любопытством – в таком состоянии часто принимаешь глупые решения, – села в автобус. Там было много народу, все шумели и говорили по-английски. Нас привезли к ресторану на реке, с желтыми оштукатуренными стенами и белыми стульями. Мужчины там уже были – немного, всего четверо, что значило, что каждому досталось по девушке слева и справа, а то и больше. От этого мужчины довольно ухмылялись друг другу. Все, что мы хотели, было бесплатно. Большинство моделей ограничивалось вином, может, салатом, если не считать булимичек, которые заказывали ужины из трех блюд. Они ели и ели, а мужчины смеялись и с удивлением трогали их тонкие руки.
После этого мы поехали в ночной клуб. По дороге, пока ветер трепал наши волосы – теперь мы ехали в дорогих спортивных автомобилях на довольно большой скорости, – мы миновали ряд проституток. Трансвеститов. Мужчина на пассажирском сиденье указал на них подбородком и сказал:
– Эти делают минет лучше всех.
Водитель согласился.
Клуб был под открытым воздухом, многоэтажный, как корабль. С потолков и перил свешивались пластмассовые фрукты и цветы, переплетенные с белыми лампочками.
– Красиво, а? Я владелец. Ресторан, в котором мы ели, принадлежит моему отцу, – объяснил человек на пассажирском сиденье. – Я езжу так каждый вечер, в окружении красоты. Мы, итальянцы, умеем ценить красоту.
– Слыхала, – отвечаю я и думаю: эту фразу явно придумал мужчина. Женщина сказала бы, что он извращенец.
В клубе напитки, конечно, тоже были бесплатно, но «надо смотреть за своим бокалом в оба», предупредила меня девушка по имени Сьюки. «Ребята подмешивают туда всякую гадость, чтобы ты не могла двигаться».
Я нахмурилась: мы приехали в танцевальный клуб.
– Интересно, зачем это?
Сьюки выразительно посмотрела на меня.
А! О боже…
Я незаметно выскользнула из клуба и остановила такси.
Да, Милан – отстой, но все туда рвутся. Вчера на «Дарсена» повесили плакат «Нет мест», а сейчас – прямо сейчас – Массимо отводит меня в сторонку.
– Эмилия, приехала твоя соседка по номеру.
Я моргаю.
– Моя соседка по номеру?!
– Разве я тебе не говорил?
– Нет.
Массимо чешет в затылке.
– Это плохо?
– М-м-м… – Меня это, конечно, раздражает. С другой стороны, мне немножко одиноко. – А кто она?
– Лорен Тодд. – Он разглаживает мой воротник. – Слышала о ней?
– Не-а.
– Она работает давным-давно, великолепная модель, – говорит он. – Американка и крепкий орешек – как ты. Тебе она понравится.
По пути в гостиницу складываю в уме все, что узнала про Лорен, и представляю себе модельный аналог секвойи: частично окаменелое, сильно накрашенное существо с басовито-хриплым смехом от слишком активного курения и регулярных полетов на «Конкорде». Но когда я открываю дверь, то вижу, что у Лорен шелковистые светлые волосы, карие глаза с тяжелыми веками – такие всегда производят впечатление таинственности, – и ее лицо мне хорошо знакомо. Не по конкретным снимкам, а скорее просто знакомо: вечная красота постоянно снимающейся модели.
Мы знакомимся. Я со смущением оглядываюсь. Этим утром я никак не могла решить, что надеть, и большая часть моего гардероба разбросана по номеру. На абажуре болтается топ. Белые стринги валяются там, где я из них вышла. Лорен обходит их и весь остальной хлам, а сама продолжает раскладывать свои вещи аккуратными кучками: светлое, темное, белье, туалетные принадлежности.
– Ты не против, если я возьму себе правую сторону? – спрашивает она, обводя рукой кровать, тумбочку, шкаф справа от всего. – Я почему-то всегда предпочитаю справа.
– Конечно! – Я собираю трусики, топ и все остальное и запихиваю в свою сумку. – Ты здесь уже жила?
Лорен издает нечто среднее между смехом и стоном.
– О боже, да – не меньше двух дюжин раз!
Двух дюжин? Пока мы перекладываем вещи, я пытаюсь определить, сколько ей лет: под тридцать? За тридцать? Трудно понять.
Час спустя мы идем на ужин. Внизу Лорен смотрит на микроавтобусы и говорит: «Фу!» Когда мы проходим мимо кафе, которое я уже привыкла называть «своей кафешкой», она говорит: «Тут слишком дорого» – и ведет меня за угол, в крошечное заведение, где муж и жена осыпают ее поцелуями. Потягивая холодное белое вино, которое и вправду «божественно», я узнаю о ней больше. Лорен двадцать восемь, она работает в нью-йоркском агентстве «Клик», как и ее муж, Уилл, модель и актер, который надеется, что роль строителя в популярной рекламе джинсов даст ему новый источник доходов.
– Видела эту рекламу? – спрашивает она. – Он без рубашки, потный и с отбойным молотком.
Не видела.
Лорен кивает и крутит прядь волос.
– Так вот, его пригласили на собеседование: роль в сериале «Больница»: давно потерянный приемный сводный брат Люка…
Она вопросительно поднимает брови.
– Я не смотрю «Больницу», – признаюсь я. – Но я уверена, что он получит роль и сыграет здорово.
– Ну да. – Лорен опускает нос в бокал. – Да… – бормочет она.
Похоже, мой низкий телевизионный ай-кью огорчил Лорен куда больше, чем я ожидала. Я сижу, смотрю на ее сморщенный лоб и стиснутые пальцы и удивляюсь, почему Массимо назвал ее крепким орешком.
Когда мы идем обратно в номер, Лорен смотрит на фасад гостиницы и бормочет:
– Ненавижу это место.
– Я тоже, – говорю я.
Я не обманываю, а вот Лорен, скорее всего, кривит душой – иначе зачем ей постоянно возвращаться?
В номере мы меняемся портфолио. Вы, наверное, думаете, что модели делают это постоянно, распускают хвосты, как павлины. Может, мужчины-модели так и делают, не знаю, но мы, девушки, должны сначала друг другу понравиться.
У Лорен поразительное портфолио. Во-первых, оно полное, что встречается крайне редко. Большинство агентов предпочитает оставить страницы пустыми, но не заполнять их второсортными снимками. Но здесь таких нет: страница за страницей – вырезки из «Вог», «Базар», «Мода», «Амика», «Эль» и многих-многих других журналов. Почти отовсюду убрана дата, замечаю я, но это не имеет значения: снимки хороши. Лорен хороша: то жесткая, то сексуальная, то игривая. У меня возникает чувство, что я рассматриваю фотоальбом кругосветного путешествия вокруг Лорен Тодд. Рикши, пирамиды и золотые Будды рядом с ней – всего лишь безжизненный реквизит.
– Здорово, – повторяю я. – Красота! – Дойдя до конца, я возвращаюсь к одной из тех, что мне особенно приглянулись. Вырезка из «Базар»: Лорен в черном смокинге вальяжно опирается о дверной косяк. Тень другой Лорен, моложе. Наконец я набираюсь смелости и поднимаю глаза. – Почему ты приехала в Милан, если у тебя есть все это? Или тебе тут не так плохо, как ты говоришь?
Лорен отрывается от моего портфолио, заложив пальцем «укротительницу львов», и я читаю в ее глазах удивление.
– Мы модели, Эмили, наши портфолио никогда не кончаются, верно?
– Конечно.
– А я здесь неплохо работаю, так что…
Лорен склоняет голову набок: мол, потому я и здесь.
– Логично.
Она застывает.
– Но это Все! Это в последний раз! – добавляет она гораздо громче и жестче. – После этой поездки мне уже будет двадцать девять, и я рожу ребенка.
Я открываю рот. Звонит телефон. Лорен поднимает трубку.
– Уилл!
Я ухожу на лестницу, надеясь, что подует хоть легкий ветерок. Уже девять вечера. Почти все постояльцы где-то ужинают и танцуют. Если не считать далекого радио, во дворе тихо, и я не могу не слышать голос Лорен.
– А-а-а… – доносится до меня.
A-а. Всего один звук, долгий и тихий разочарованный стон, но он говорит о многом. О том, что Уилл не получил роль. Что она снова пропустит день рождения, снова поедет в Милан. Что у нее не будет ребенка. Что Лорен Том – крепкий орешек. Крепкий, как гранит.
Конечно, сказала я. Но была не совсем искренна. Мысль о том, чтобы годами ездить туда-сюда и собирать Журнальные вырезки, как другие собирают наклейки с чемоданов, неожиданно вызывает у меня тоску по дому. Я спускаюсь в вестибюль и звоню домой и подругам. Никого нет дома.
Все это время я продолжаю ходить на кастинги. Но, хоть я и не забываю советов Рафаэля, мне еще не хватает грации и осанки более опытных моделей, особенно когда надо «блеснуть» перед полудюжиной придирчивых продюсеров и ассистентов. «Чуть зажата», – фыркают в «Прада». «Маловато опыта», – говорят мне в «Гуччи» и в «Версаче». Заказы отменяются.
Отмены вгоняют меня в депрессию. Как и сам Милан. Проведя еще один день на его улицах – эти шумные, мерзкие мальчишки! – я возвращаюсь в гостиницу чуть грустнее, чуть больше скучаю по дому, пока все чувства не отнимаются. На меня словно упало одеяло смога, задушило, забило глаза серым, и я перестаю видеть солнечную, небесно-голубую сторону жизни – только тени. Как Джузеппе, президент «Серто», идет по вестибюлю агентства, раздвигая девушек, как занавески, никого и ничего не замечая. Как перед входом в гостиницу тормозит «БМВ», и оттуда выглядывают два лица: водителя, который, истекая слюной, провожает взглядом длинноногую брюнетку, и ребенка. Мальчик круглыми глазенками, открыв рот, таращится на нее и ничего не понимает.
– Расслабься, – однажды говорит Массимо в ответ на мои жалобы. – Тито Конти, самый главный дизайнер Италии, сделал на тебя предварительный заказ и еще не отменил.
– Предварительный, – подчеркиваю я.
– Он подтвердится, – говорит Массимо. – А ты расслабься.
Я выпила слишком много эспрессо и не могу расслабиться. Кроме того, Массимо уже ошибался. Я встаю и начинаю ходить туда-сюда.
– Скажи мне, как сделать, чтобы он подтвердился.
– Тренируй походку. Пусть Лорен тебе поможет.
Я киваю: уже попросила.
– Что еще?
– Походи на ужины. Мы с компанией каждый вечер ужинаем: я, Джузеппе… самые влиятельные фигуры в мире моды.
Я резко поворачиваюсь к Массимо, и с моих губ слетают два вопроса: «Когда?» и «Где?».
Ответы на эти вопросы через несколько часов приводят меня сюда: в шикарное заведение на виа Монтенаполеоне. Я поправляю корсаж черного платья Дольче (плотный хлопок с рюшами, глубокое полукруглое декольте и короткие рукавчики), купленного сегодня, потому что было совершенно нечего надеть. Тереблю бахрому черной шали. И прохожу к нашему столу – самому большому и длинному, прямо под навесом, на виду у посетителей и пешеходов.
Я опускаюсь на свободный стул рядом с Массимо.
– Чао!
– Эмилия! Buona sera!
Массимо несколько раз целует меня в щеки и наливает красное вино в бокал размером с грейпфрут, а потом представляет мне сидящих за столом. Холли и Чезарио, Дженни и Данте, Кристи и Алдо… юные кошечки и черно-бурые лисы, все по парам, как солонка с перечницей: девушки одеты приблизительно как я, в расчете на внешний эффект, мужчины – в сшитые на заказ костюмы и накрахмаленные рубашки.
Массимо поднимает бокал.
– Salute!
– Salute!
Потягивая вино, я рассматриваю мужчин. Они не бедные – возможно, но влиятельные фигуры в мире моды? Не похоже. Я наклоняюсь к Массимо и шепчу:
– Что это за люди?
– Владельцы «Серто».
– Что, все?!
– Si. – Массимо начинает читать лекцию. – Эмилия, у нас в Милане многим джентльменам нравится владеть частью модельного агентства – маленьким кусочком, – уточняет он, указывая на крошку хлеба на столе, словно без дидактического материала не обойтись. – У нас это хобби.
Хобби…
– Понятно.
– Да, мой ангел, мы, итальянцы, любим сочетать полезное с приятным.
Это произносит мужчина, сидящий по другую сторону от меня. Он улыбается, довольный, что вспомнил клише – или потому что не стал прибегать к помощи хлебных крошек, избрав более практичный подход: положить руку на бедро.
Я вздрагиваю. Массимо притворяется, что не видит. Прекрасно: мой агент – сутенер.
Неожиданно лис вспоминает о манерах, убирает руку и протягивает мне:
– Я Примо.
– Эмили.
Мы чокаемся.
– Итак, Эмилия, ты американка?
– Йеп, – говорю я по-американски, потом указываю на него. – А ты, Примо? Ты откуда?
Это шутка. Примо не понимает. Он улыбается шире, радуясь, что девушка рядом оказалась шлюхой самого первого сорта. Он наклоняется ко мне и мурлычет:
– Моя бамбина, я из Милана, а ты… о, ты просто прекрасна!
– Спасибо. – Я тянусь к бокалу.
– Я говорю правду. – Он подталкивает мои ноги своими, предположительно заигрывая. Я и не думала, что можно так себя вести. – Софи Лорен в юности.
Софи Лорен – роскошная экзотическая секс-бомба. К сожалению, я совсем другой тип. Я фыркаю:
– Ага, конечно.
Примо бледнеет.
– Не София! – дает он задний ход. – Клаудия Кардинале!
Когда сравнения со знаменитостями происходят на съемках, именно по визажисту заметнее всего, сколько он в детстве сидел дома с мамой и смотрел старые фильмы. Чем знаменитее визажист, тем более смутные его отсылки. Однажды сам Франсуа Нарс сказал мне, что я похожа на какую-то актрису пятидесятых. Потом я увидела ее в составе исполнителей в роли «второй девушки на платформе метро».
– Клаудия Кардинале?!
– Нет, нет, ты права, не Клаудия! – говорит Примо и, несмотря на мою явную нерасположенность, решает вернуться к моему бедру. – Не София. Очаровательная юная Ракел[103].
Если за ужином тебя сравнивают со знаменитостями, значит, мужчина хочет с тобой переспать.
– Э-э, простите…
Я стою у входа и глотаю дым желанной сигареты. Подходит Массимо с дружелюбным видом, хотя беспокойство в его глазах несколько портит впечатление.
– Эмилия, мой крепкий орешек, веди себя с Примо мило, хорошо? – говорит он. – Ну, с Примо, с нашим боссом.
– Наш босс распускает руки.
На секунду Массимо выглядит довольным – как учитель, лучший ученик которого превзошел даже самые смелые ожидания.
– Ну, в общем…
– Я не буду с ним заниматься сексом.
Массимо отскакивает так далеко, что чуть не попадает в канаву.
– Ой, ой, Эмилия – секс?! Кто говорил о сексе? Просто подружись с Примо, и все!
– Подружиться?!
– Да, подружиться. Друзья помогают друг другу. На то друзья и нужны, так? Так. Примо тебе поможет.
– Примо поможет мне получить заказ у Тито Конти?
– Si, si, конечно!
Я выдыхаю. Он кладет мне руку на талию.
– Пошли, докуришь за столом.
– Еще минутку.
Когда Массимо уходит, я тушу сигарету и зажигаю вторую. Я злюсь, очень злюсь, но не понимаю, то ли потому, что оказалась в такой ситуации, то ли из-за того, что не могу из нее выйти.
Милан – отстой.
Я возвращаюсь за стол. Ужин кончается, все встают.
– Мы идем пить, – сообщает Массимо.
Я напоминаю Массимо, что утром у меня встреча с Тито Конти.
Он берет мои руки в свои.
– Эмилия, расслабься! Всего один бокал! А потом мы поедем по клубам, но ты, если хочешь, можешь уехать спать.
Пауза.
– Один бокал, – настаивает он. – Прямо напротив.
Я бросаю взгляд на Примо. Я крепкий орешек. Я училась самозащите… А если я разозлю своего агента, могу собирать вещи и уезжать, потому что моя карьера в Милане закончится, не успев начаться.
– Ладно, один бокал.
По пути одна из парочек отделяется; увидев это, мужчины присвистывают и ухмыляются. Остальные идут по виа Монтенаполеоне, огибая лужи. Поворот, еще один, переулок, и мы пришли на пьяццу, такую, какие часто увидишь на открытках: потрескавшаяся каменная кладка, статуя Девы Марии в патине, бурчащий фонтан. По периметру расположены бары, мы занимаем столик в одном из них.
– Чезарио и я возьмем мороженое, – говорит Примо, показывая на полосатый навес. – Хочешь?
– Нет, спасибо.
Он хватается за живот, словно от боли:
– Ох, да ладно! Массимо! – кричит он. – Нашей Ракел можно немного мороженого, правда?
Массимо меряет меня кислым взглядом, который говорит: «Эмилия Крепкий Орешек – проблемная девушка».
– Конечно, можно. Пошли, пошли, Эмили, поешь!
Я заказываю один шарик. Булимички берут большие порции с дополнительными сливками. Мужчины отходят. Данте направляется к стойке. Несколько минут спустя официант приносит поднос: охлажденная водка, клюква, апельсиновый сок.
Дженни надувает губки:
– Эй! Где же шампанское?
– Да, где шампанское! – вторит ей Холли.
– Скоро будет, – говорит Данте.
Когда Примо возвращается с мороженым, я благодарю его, но притворяюсь, что поглощена беседой об Атланте. Он нависает надо мной, я тону в амбре одеколона.
– Выпьешь? – спрашивает он.
– Нет, спасибо.
Он делает мне водку с клюквой.
От мороженого нескольким девушкам становится холодно, и мы перебираемся внутрь, где низкие диваны и много свечей. Всем раздают заново наполненные рюмки, компания становится все шумнее и шумнее, особенно Кристи, которая потребовала, чтобы музыку сделали громче, скинула сандалии и прыгает по дивану. У кого-то наверняка есть кокаин. Мне приходит шальная мысль: не узнать ли, у кого.
– Ты не пьешь, – говорит Примо.
– Крепковато, – говорю я.
Вообще-то, коктейль горький – наверное, по сравнению с мороженым.
– Давай сделаю тебе другой.
– Не надо. Мне все равно пора. У меня завтра важный день.
Мои слова остаются без внимания. Я смотрю на часы: час ночи. Ладно, достаточно. Я встаю и пользуюсь «туалетным» предлогом, чтобы проверить, как там с такси. За углом стоит несколько штук. Я уже готова улизнуть, как – черт! – понимаю, что забыла шаль. Она со всем новая, красивая и легкая, из мериносовой шерсти. Придется вернуться.
