Текст книги "Замок лорда Валентайна. Хроники Маджипуры"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

Лавон отпустил механика и отправился к Джоахил Hyp. Она долго изучала фотографии и наконец сказала:

– Очень похоже.

– Неужели морская трава проедает корпус?

– Вероятность этого мы подозревали уже несколько дней. Одна из первых наших находок имела п-ф-градиент, сильно отличающийся в этой области океана от открытого моря. Мы влезли в кислотную ванну, капитан, я убеждена, что водоросли выделяют кислоты. Известно, что они металло-фиксоры – то есть их привлекает металл, – чьи ткани обременены тяжелыми элементами. Обычно они получают металл из морской воды, но могут уважить и нас, приняв «Спьюрифон» за гигантский банкетный стол. Не удивлюсь, если как раз по этой причине водоросли так быстро окружили судно – спешили со всей округи на пир.

– В таком случае надеяться, что они добром отпустят нас – просто глупо.

– Вот именно.

Лавон заморгал:

– Значит, останься мы здесь подольше, эта дрянь проест дыры в нашем корпусе?

Биолог засмеялась:

– Ну, до этого пройдет не меньше сотни лет, голод, по-моему, более насущная проблема.

– Почему?

– Сколько мы продержимся, не пополняя запасов?

– Несколько месяцев, я полагаю. Вы же знаете, что рыбу мы можем ловить только на ходу. Вы думаете…

– Да, капитан. Все в окружающей корабль экосистеме для нас наверняка яд. Водоросли поглощают из воды металлы, а маленькие ракообразные и рыбы питаются водорослями. Большие твари пожирают мелких. Концентрация солей металлов растет, если идти по цепочке, и мы…

– Вряд ли разжиреем на диете рения и ванадия.

– А заодно на молибдене с родием. Вот так, капитан. Кстати, вы просматривали последние медицинские отчеты? Настоящая эпидемия тошноты и лихорадки. А как вы сами чувствуете себя, капитан? И это только начало. Пока еще ничего серьезного, но неделя-другая, и…

– Защити нас, Властительница! – вздохнул Лавон.

– Благословения Властительницы не простираются так далеко на запад, – заметила Джоахил Hyp. Она холодно улыбнулась. – Рекомендую прекратить всякую ловлю рыбы и сидеть на наших запасах до тех пор, пока не выберемся из здешних вод. Необходимо также закончить работы по экранированию винтов, и как можно скорее.

– Согласен, – кивнул Лавон.

Выйдя от биолога, он поднялся на мостик и уставился на покрытую травой неспокойную воду. Краски сегодня были сочнее, чем когда-либо, – янтарные, цвета сепии, красновато-коричневые, индиго. Водоросли подрагивали. Лавон представил себе мясистые пряди, присосавшиеся к корпусу и разрушающие его кислотными выделениями, сжигая металл молекула за молекулой, обращая корпус в ионы супа и выпивая его. Содрогнулся. Он больше не видел, не мог видеть красоту в путанице заполонивших море растений. Густая, непроницаемая, плотно сплетенная масса означала теперь для него лишь зловоние и разложение, опасность и смерть, пузырящиеся гнилые газы и невидимые клыки разрушения. Час за часом борта гигантского корабля становились тоньше, а он не мог двинуться, беспомощный посреди ранящих его врагов.

Лавон постарался сохранить эту новую напасть в тайне, не вынося ее на всеобщее обсуждение, но тщетно: никаких секретов надолго в закрытом мирке, вроде «Спьюрифон», не сохранишь. Но он настоял на секретности, желая, по крайней мере, свести до минимума открытые разговоры, которые могли быстро привести к панике. В итоге знали все, и все притворялись, будто знает он один, насколько скверно обстоят дела.

Тем не менее, возбуждение нарастало. Разговоры стали натянутыми и резкими, тряслись пальцы, невнятно произносились слова, все валилось из рук. Лавон держался в стороне от остальных, насколько позволяло положение капитана. Он молил об избавлении и искал выход в снах, но Джоахил Hyp, кажется, была права: сюда не проникала послания возлюбленной Властительницы Острова Снов, чьи советы несли утешение и мудрость колеблющимся.

Проблеск надежды подарили биологи. Джоахил Hyp предположила, что можно нарушить электрическую систему морской травы, пропуская ток через воду. Предложение показалось Лавону сомнительным, но он уважал мнение биолога и распорядился подготовить нужное оборудование.

В конце концов последний из защитных экранов был установлен вокруг винтов. Произошло это к концу третьей недели.

– Запускайте двигатель, – приказал Лавон.

Корабль вздрогнул, пробуждаясь к жизни, как только заработали винты. Офицеры на мостике – Лавон, Вормеехт, Калимойн – замерли в напряженном молчании, едва дыша. Крошечная рябь вырвалась из-под носа судна – «Спьюрифон» тронулась! Медленно, упорно корабль начал продвигаться сквозь спутанную массу корчившейся морской травы, прошла минута, другая и… дрожь винтов прекратилась.

– Экраны, не выдержали! – с болью воскликнул Калимойн.

– Посмотрите, что там произошло, – бросил Лавон Вормеехту, потом обернулся к трясущемуся и потному Калимойну, стоящему с таким видом, будто ноги его пригвоздило к палубе.

Первый штурман плотно поджал губы, из-за чего на щеках образовались желваки.

– Скорее всего, задержка будет недолгой, – мягко произнес Лавон. – Пойдемте-ка со мной, у меня осталось немного вина, и как только корабль снова тронется, мы…

– Нет! – взревел Калимойн. – Я чувствую, экраны сорвало. Водоросли сожрали их!

– Экраны на месте, – проговорил Лавон более настойчиво. – Завтра к этому времени мы будем далеко отсюда, и вы снова проложите нам курс к Альханроелю.

– Мы погибли! – выкрикнул Калимойн и вдруг метнулся прочь. Размахивая руками, сбежал вниз по трапу, исчез из поля зрения. Лавон колебался. Вернулся Вормеехт и был он мрачнее тучи. Экраны действительно сорвало, винты запутались, судно вновь остановилось.

Лавон пошатнулся, чувствуя, как заражается отчаянием своего штурмана. Мечта всей жизни завершилась неудачей в нелепом, катастрофическом фарсе.

В этот момент на мостик поднялась Джоахил Hyp.

– Капитан, вы знаете, что Калимойн скоро спятит? Он забрался на наблюдательную вышку, плачет, кричит, танцует и призывает к мятежу.

– Я пойду к нему, – сказал Лавон.

– Я почувствовала, как заработали винты, но потом…

Лавон кивнул:

– Запутались снова. Сорвало экраны.

И, уже уходя, услышал, как биолог заговорила о своем электрическом проекте и о том, что готова провести первую пробу полном масштабе. Он ответил, чтобы она начинала немедленно и сразу доложила, если будут результаты, но все ее слова проходили мимо сознания – его полностью поглотила тревога о Калимойне. Первый штурман находился на высокой площадке правого борта, где обычно проводил наблюдения и вычисления широты и долготы. Сейчас он то прыгал, как помешанный, то гордо расхаживал взад и вперед, размахивая руками, то распевал непристойные отрывки баллад, то вопил, обвиняя и понося дурака Лавона, который умышленно завлек их в ловушку. Человек десять команды собрались внизу, слушая кто насмешливо, кто одобрительно. К ним быстро присоединялись остальные – все-таки развлечение, дневная потеха. К своему ужасу Лавон заметил, как к площадке Калимойна пробирается Майкдал Хац. Подойдя, он окликнул штурмана басом, спокойно уговаривая спуститься.

Несколько раз Калимойн поглядывал на летописца и прерывал его, бормоча угрозы. Но Хац продолжал подниматься. Теперь он уже находился в двух ярдах от штурмана, продолжая говорить и улыбаться, протянув вперед раскрытые ладони, словно показывая, что у него в руках ничего нет.

– Убирайся! – взревел Калимойн. – Пошел обратно!

Лавон, сам было шагнувший к площадке, жестом дал понять Хацу, чтобы тот держался от безумца подальше. Слишком поздно! В одно мгновение взбешенный Калимойн прыгнул к Хацу, облапил маленького летописца, поднял, как куклу, и швырнул через поручни в море. Крик ужаса вырвался у зрителей. Лавон метнулся к поручням и успел увидеть, как Хац, колотя руками, рухнул в воду. По водорослям пронеслась мгновенная судорожная дрожь. Подобно сводящим с ума угрям, мясистые пряди шевелились, изгибались и вертелись. Море, казалось, вскипело на миг – и Хац исчез.

У Лавона от ужаса голова пошла кругом. Сердце словно целиком заполнило грудь, раздавив легкие, а мозг будто пылал в черепной коробке. Он никогда не видел насилия раньше. За всю жизнь ему ни разу не довелось услышать о намеренном убийстве одним человеком другого. И это произошло на его корабле, и совершено это одним из его офицеров – невыносимая, смертельная рана! Как во сне он двинулся вперед, руки его легли на мускулистые плечи Калимойна и, не задумываясь, с силой, которой у него никогда не было прежде, легко перекинул штурмана через поручень. Он услышал приглушенный вой, потом всплеск. Пораженный, капитан посмотрел вниз и увидел, как море вскипело во второй раз, и морская трава сомкнулась на бьющемся теле Калимойна.

Медленно, оцепенело Лавон спустился с площадки.

Чувствовал он себя ошеломленным и трясся, как в лихорадке. Казалось, что-то надломилось внутри. Кольцо расплывающихся в глазах людей окружило его. Постепенно он различал глаза, рты, знакомые лица. Хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова – только выдавливал неразборчивые звуки. Потом рухнул вниз, не почувствовав удара о палубу. Чьи-то руки поддержали его за плечи, кто-то поднес вина. «Посмотрите на его глаза, – услышал Лавон чей-то голос, – капитан в обмороке». Как-то – он не сознавал, как, – Лавон оказался в своей каюте, где над ним склонился Вормеехт, остальные толпились вокруг.

Первый помощник тихо произнес:

– Корабль движется, капитан..

– Я убил его, Вормеехт.

– Мы бы все равно не смогли держать сумасшедшего под замком последующие десять лет. Он был опасен для всех. У вас все права, и вы поступили совершенно правильно.

– Мы не убийцы, – пробормотал Лавон. – Давным-давно наши варварские предки отнимали друг у друга жизнь, но мы – не убийцы и не убиваем. Я никогда никого не убивал. Мы были дикарями раньше, но теперь-то живем в иной эпохе и на другой планете. А я убил его, Вормеехт.

– Да, капитан. И были правы. Он угрожал успеху путешествия.

– Успеху? Какому успеху?

– Корабль снова движется, капитан.

Лавон не сводил с него глаз.

– О чем вы?

– Пойдемте, убедитесь сами.

Четыре массивные руки обняли его, и Лавон ощутил резкий запах шкуры скандара. Гигант-матрос подхватил, вынес на палубу и заботливо опустил капитана. Лавон пошатнулся, но рядом были Вормеехт и Джоахил Hyp. Первый помощник указал на море. По всей длине корпуса «Спьюрифон» окружала чистая вода.

– Мы опустили в воду кабели, – рассказывала Джоахил Hyp, – и тряхнули эту дрянь доброй порцией тока. Электричество взорвало всю систему… Ближайшие водоросли погибли мгновенно, а прочие начали отодвигаться. Перед нами чистый проход до самого горизонта.

– Путешествие спасено, капитан, – сказал Вормеехт. – Теперь мы вновь пойдем вперед.

– Нет, – Лавон покачал головой. Сознание мутилось и туманилось. – Мы остались без штурмана. Чтобы найти нового, придется повернуть назад к Зимроелю.

– Но…

– Поворачивайте!

Сбитые с толку, пораженные, они смотрели на него разинув рты.

– Капитан, вы все еще не в себе. Отдать такой приказ, когда все обошлось благополучно… Вам просто нужно отдохнуть и тогда…

– Путешествие закончено, Вормеехт. Мы идем назад.

– Нет!

– Нет? Это что, бунт? – Их взгляды скрестились. – Вы действительно хотите продолжать плавание? – спросил Лавон. – На борту обреченного корабля с убийцей-капитаном? Вас ведь уже тошнило от путешествия, прежде чем все это произошло. Вы думали, будто я не знал? Вы жаждали вернуться домой, только не решались сказать вслух. Ну, так теперь я удовлетворю ваше желание.

– Мы пять лет в море, – возразил Вормеехт. – вполне возможно, уже одолели половину пути и добираться до противоположного берега ближе, чем возвращаться.

– Или мы можем навечно уйти в никуда. Но дело не в этом. Просто у меня не лежит сердце идти вперед.

– А если вы завтра решите по-другому, капитан?

– И завтра у меня на руках останется кровь, Вормеехт. Я обязан был провести корабль через Великое Море в полной безопасности. Мы уже заплатили за нашу свободу жизнью четверых; путешествие закончено.

– Капитан…

– Поворачивайте судно, – приказал Лавон.

Когда они на следующий день пришли к нему хлопотать о продолжении путешествия, упирая на вечную славу и бессмертие, ожидающее их в Альханроеле, Лавон холодно и решительно отказался от какого-либо обсуждения. Плыть дальше теперь, сказал он, невозможно… Они смотрели друг на друга: те, кто прежде ненавидел плавание и стремился избавиться от него, и тот, кто в эйфорический миг победы над водорослями изменил решение. И в конце концов им пришлось согласиться с Лавоном. Они взяли курс на восток и больше не заговаривали о том, чтобы пересечь Великое Море. Весь год с трудом пробивались сквозь штормы, на следующий произошло столкновение с морскими драконами, чуть не повредившими кормовую часть судна, но тем не менее они продолжали плыть, и из 163 путешественников, в свое время покинувших Тил-омон, более ста остались в живых – среди них капитан Лавон, – когда «Спьюрифон» вошла в родной порт на одиннадцатый год путешествия.

Четыре
Объяснения Калинтайна

Целых четыре дня Хиссуном владела меланхолия. Разумеется, он знал, что путешествие завершилось ничем, ни одному кораблю так и не удалось пересечь Великое Море в прошлом, не посчастливится, очевидно, в ближайшем будущем. Но в этом случае… Зайти так далеко, а потом вернуться, причем не от трусости, болезней или голода, а только от морального отчаяния – Хиссун с трудом мог понять капитана, сам он никогда бы не повернул назад. Все пятнадцать лет своей жизни он упорно шел к тому, что понимал как свою цель, а те, кто колебался идти по избранному пути, всегда казались ему лентяями и слабаками. Но с другой стороны, он не Синнабор Лавон, ни у кого не отнимал жизнь, а ведь такое насилие может потрясти любую душу. Он испытывал к капитану смешанное чувство жалости и презрения. А потом… потом понял, что Синнабор Лавон был не слабым человеком, а личностью с колоссальной моральной ответственностью. Мое образование, думал Хиссун, продолжается.

Затем он принялся отыскивать записи приключений и развлекательные, не столь философского или душещипательного смысла но находил не совсем то, что искал. Однако за столько лет проведенных под землей, он узнал, что был невероятный случай в самом Лабиринте, сильно позабавивший бы любого, и даже сейчас, через более чем шесть тысячелетий, о нем рассказывали, как об одном из самых необычных происшествий, виденных на Маджипуре.

Дождавшись подходящего времени, Хиссун провел кое-какие исторические изыскания, а затем посредством Счетчика Душ вошел в сознание некоего юного официала при дворе Понтифика Ариока, человека с репутацией эксцентричной натуры.

Наутро после того дня, когда кризис достиг кульминационной точки и всеми овладело настоящее безумие, в Лабиринте воцарилась непривычная тишина, все были слишком поражены, чтобы разговаривать. Удар от вчерашнего оказался слишком ошеломительным, и даже те, кто имел к случившемуся прямое отношение, никак не могли опомниться. По приказанию нового Понтифика сегодня утром собрались все чиновники – высокопоставленные и рангом пониже, – участвовавшие в недавней перестановке. Сидели свободно, отгоняя сон, пока новый Понтифик и новый Венценосец – каждый, как громом пораженный нежданным получением царственного сана, – удалились в личные покои поразмыслить над своим внезапным превращением, что дало наконец Калинтайну удобный случай повидаться с Силимэр. Занятый делами, он не виделся с ней целый месяц, а она была не из тех, кто легко прощает. Теперь он сумел переправить ей записку: «Каюсь, я виновен в постыдном пренебрежении, но, возможно, теперь ты начинаешь понимать, что и почему. Встретимся в полдень за ленчем у Двора Сфер, и я все объясню».

За время знакомства он уже разобрался в ее темпераменте, довольно бурном и в лучшие их минуты; гневливость – пожалуй, ее единственный, зато сильный недостаток, и Калинтайн побаивался подруги. Уже год были они любовниками, дело шло к обручению. Все высшие сановники двора Понтифика соглашались, что он поступит хорошо, женившись. Силимэр прелестна, разумна и образована в делах политических. Она принадлежала к хорошей семье, среди предков которой были три Венценосца, включая самого легендарного Властителя Стиамота. Ясно, она станет идеальной женой молодому человеку, судьбой предназначенному для высоких мест в государстве, хотя уже сейчас, незадолго до тридцатилетия, Калинтайн достиг внешнего края внутреннего круга двора Понтифика, неся на своих плечах ответственность, какая не многим дается в его годы. Именно ответственность и удерживала его не только от объяснений, но даже от встреч с Силимэр. Теперь без особой уверенности надеялся на прощение.

Всю прошедшую бессонную ночь Калинтайн повторял в уме заготовленную речь, желая уменьшить свою вину: «Ты ведь знаешь, в последние недели я был занят неотложными делами государственной важности, слишком щекотливыми, чтобы обсуждать их даже с тобой, и…» И продолжал обкатывать фразы, поднимаясь по ярусам Лабиринта к Двору Сфер на встречу с Силимэр.

Привычная тишина Лабиринта в это утро заставляла воспринимать все окружающее очень отчетливо и остро. Нижние уровни где находились правительственные учреждения, казались опустевшими, вымершими, а в расположенных выше этажах встретилось всего несколько человек. Они собирались небольшими группами в темных уголках и хмуро перешептывались с таким видом, будто произошел государственный переворот. И все пристально разглядывали Калинтайна, некоторые тыкали пальцами. Калинтайн удивлялся, как они узнают в нем официала Первосвященного, пока не сообразил, что забыл снять маску. Он носил ее на всякий случай, вроде бы для защиты от яркого искусственного света воспаленных бессонницей глаз.

Сегодня Лабиринт выглядел холодным и гнетущим, и он поспешно покинул мрачные подземные глубины, чьи многоэтажные колоссальные залы спиралью уходили вниз и вниз. За какую-то одну-единственную ночь это место стало для него отвратительным.

На уровне Двора Сфер сошел с подъемника, наискосок пересек его огромный, украшенный тысячами непостижимым образом подвешенных в воздухе шаров зал, направляясь к маленькому кафе на противоположной стороне. Полдень пробило как раз в ту минуту, когда он входил. Силимэр уже сидела за столиком у задней стены. Он был уверен, что так и будет, она всегда пунктуальна, когда хочет устроить ему неприятности.

Силимэр встала, но не подставила губы, а протянула руку, как он и ожидал. Улыбка ее была четко отмеренной и холодной. Измученному Калинтайну девушка показалась поразительно красивой: корона коротких золотистых волос, вспыхивающие бирюзовые глаза, полные губы, высокие скулы, вся ее стройная фигурка.

– Я виноват, – хрипло пробормотал он.

– Конечно. Столь долгая разлука, должно быть, для тебя непосильная ноша..

– Как ты знаешь, последние недели я был очень занят делами государственной важности, слишком щекотливыми, чтобы обсуждать их даже с тобой… – Слова звучали невероятно глупо, и Калинтайн испытал облегчение, когда она прервала ровным голосом:

– У нас еще будет время, милый. Может быть, пока выпьем?

– Пожалуй.

Она махнула рукой. Одетый в ливрею официант – надменно державшийся хьерт – подошел, принял заказ и гордо удалился.

– Ты разве не снимешь маску? – поинтересовалась Силимэр.

– Ох, прости… Последние дни была такая неразбериха… – Он сорвал ярко-желтую тряпицу, которая скрывала глаза и нос и определяла в нем человека Понтифика. Выражение Силимэр изменилось, когда она увидела его лицо, яростные огоньки в глазах погасли, взамен возникла заинтересованность, почти жалость.

– Глаза красные, словно кровью налитые, – заметила она, – а щеки бледные-бледные и натянутые…

– Я не спал. Сумасшедшее время.

– Бедняжка Калинтайн!

– Думаешь, мы не виделись, потому что я так хотел? У меня просто не было времени.

– Знаю. И вижу, чего тебе это стоило.

Внезапно до него дошло, что она не насмехается, а искренне сочувствует, возможно, объяснение окажется легче и проще, чем он представлял.

– Проклятые дела вздохнуть не дают. Ты слышала, что выкинул вчера Понтифик Ариок?

Силимэр задохнулась от смеха:

– Разумеется. До меня ведь доходят слухи. Все слухи. Это правда? Это действительно произошло?

– К несчастью, да.

– Какое чудо! Какое изумительное чудо! Но случившееся перевернет мир вверх дном. Это подействовало на тебя так ужасно?

– На меня, на тебя, на каждого, – буркнул Калинтайн, жестом охватывая Двор Сфер, Лабиринт, планету за этим ограниченным подземельем, от внушающего благоговение Замка Горы до дальних городов на западном континенте. – Я сам с трудом понимаю.

Но лучше начать по порядку…

Возможно, ты не знаешь, что последние месяцы Понтифик Ариок вел себя необычно. Я полагаю, напряжение, испытываемое человеком на высоком посту, зачастую сводит людей с ума, или сам становишься немного сумасшедшим, когда стремишься добиться высокого места. Но, как ты знаешь, Ариок из Дизимэйла тринадцать лет был Венценосцем и более десяти лет Понтификом, а этого времени, пожалуй, достаточно, чтоб научится держать себя в руках. Особенно, если живешь здесь, в Лабиринте. Должно быть, Понтифик просто затосковал по весеннему ветру с Замка Горы, по охоте на гихорнов в Зимроеле или просто хотел поплавать где-нибудь по настоящей реке, а ему приходилось торчать глубоко под землей и до конца жизни возглавлять армию своих чиновников.

Однажды, около года назад, Ариок начал поговаривать о грандиозном шествии по Маджипуре. Я был в тот день при дворе с герцогом Гиделоном. Понтифик попросил карты и стал излагать свой замысел путешествия по реке к Алэйсору, затем он хотел отправиться на Остров Снов навестить во Внутреннем Храме Властительницу, после чего пересечь весь Зимроель, останавливаясь в Пилиплоке, Ни-мое, Пидрайде, Нарабале – понимаешь, везде. Поездка, которая заняла бы по меньшей мере лет пять. Гиделон бросил на меня странный взгляд и указал Ариоку, что столь грандиозные шествия устраивают Венценосцы, а не Понтифики, и Властитель Стрэйн вернулся из такого путешествия всего два года назад.

«Выходит, мне запрещено это делать?»– осведомился Понтифик.

«Не запрещено, ваше величие, но обычай требует…»

«От меня оставаться узником Лабиринта».

«Нет, нет, вовсе не узником, но…»

«Но мне не дано выходить во внешний мир».

Должен заметить, мои симпатии были на стороне Ариока, но не забывай, что я, не в пример тебе, не уроженец Лабиринта, а лишь один из тех, кого долг и обязанности перед Маджипурой привели сюда поэтому жизнь под землей для меня немного необычна. И когда Гиделон убедил Ариока в невозможности грандиозного шествия, я не мог не заметить неуспокоенности в глазах Понтифика.

А затем произошло неожиданное – его величие стал удирать по ночам и слоняться по Лабиринту. Никто не знал, часто ли он поступал так раньше, прежде чем мы обнаружили, что происходит, хотя доходили слухи, будто закутанную в плащ, носящую маску фигуру, сильно смахивающую на Понтифика, изредка видели то у Двора Пирамид, то в Зале Ветров. Мы относились к пересудам безразлично до той ночи, когда по счастливой случайности постельничему Ариока почудилось, будто Понтифик требует его к себе, и он отправился взглянуть, что ему надо, и нашел комнату пустой. Ты должна помнить ту ночь, Силимэр, потому что мы были вместе и некстати вперся один из людей Гиделона и увел меня с собой, заявив, что созывается экстренная встреча высших советников, и необходимы мои услуги. Ты тогда была расстроена, вернее, в бешенстве. Разумеется, причиной совещания послужило исчезновение Понтифика, хотя впоследствии мы скрыли ее, объявив, что обсуждали бедствие от гигантской волны, опустошившей Стойензар.

Ариока нашли в четыре утра. Он был на Арене – ты помнишь, что это идиотское пустое место было создано по одному из безумных указов Понтифика Дизимэйла. Ариок сидел на корточках у дальней стороны, играл на зутибаре и пел песенки аудитории из пяти-шести оборванных мальчишек. Мы доставили его домой. Через несколько недель он снова удрал и ухитрился добраться до Двора Колонн. Гиделон много говорил с ним; Ариок настойчиво утверждал, что монарху важно побродить среди народа, послушать его горести, и ссылался на прецеденты в далеком прошлом Старой Земли. Гиделон принялся втихомолку расставлять охрану в его покоях – предположительно от наемных убийц; но кому нужно убийство Понтифика? Стража не давала – не физически, нет – Ариоку убегать, но хотя Понтифик и странный человек, он отнюдь не дурак, и вопреки охране, раза два-три ускользал в последующие два месяца. Положение становилось критическим: а если он вдруг исчезнет на неделю или вообще покинет Лабиринт и отправится погулять в пустыню?

«Раз мы не в силах воспрепятствовать его скитаниям по Лабиринту, – почему бы не организовать напарника, который сопровождал бы Понтифика и заодно присматривал, чтоб с ним ничего не случилось?»– сказал я как-то Гиделону.

«Отличная мысль, – кивнул герцог. – Вот тебя-то я и определю на этот пост. Ты достаточно молод и проворен, чтобы помочь ему выпутаться из затруднительных положений».

Это было шесть недель назад, Силимэр. Помнишь, конечно, как раз тогда я перестал проводить с тобой ночи, оправдываясь обязанностями при дворе, и началось наше отчуждение. Я не мог рассказать, какого рода обязанности приходится выполнять по ночам, и лишь надеялся, что не заподозришь меня в желании сменить любовницу. Теперь можно открыть, что был вынужден поселиться в комнате поближе к спальне Понтифика и ухаживать за ним каждую ночь. Спать приходилось урывками, днем, и благодаря то одной, то другой хитрости я стал товарищем Ариока в его ночных прогулках.

Дело оказалось трудным. По-настоящему я был телохранителем Понтифика, и оба мы знали это, но, разумеется, я постарался, чтоб служба не слишком бросалась в глаза. Как бы там ни было, я оберегал его от грубиянов и рискованных экскурсий. Нам встречались плуты, забияки, просто горячие головы. Никто не стал бы вредить Понтифику, но сам он вполне способен встревать между выясняющей отношения парочкой. В редкие минуты отдыха я искал помощи Властительницы Острова – да покоится она на груди Дивине! – и она пришла ко мне в благословенных посланиях и предрекла, что я должен стать другом Понтифика, раз не желаю быть его тюремщиком. Какое все-таки счастье, что мы можем получать материнские советы в наших снах! Следуя им, осмелился положить начало и вовлек Ариока в несколько приключений. «Давайте прогуляемся нынче ночью», – частенько говорил я теперь. Это была моя идея – побывать на жилах уровнях Лабиринта в местах, где и ночью не прекращалось бражничанье и веселье. Загримированными, конечно, и в масках, где обитали опасные азартные игроки – меня там знали и я не представлял для них никакой угрозы. И опять же, в одну отчаянную ночь по-настоящему охранял его за стенами Лабиринта. Я понимал, чего он желает больше всего, но боится даже заикнуться, и тогда предложил сам, как тайный подарок, и мы воспользовались личными проходами Венценосца наверх в Месяц Вод.

Мы стояли так близко к Клайгу, что чувствовали прохладный воздух, нагоняемый ветром с Замка Горы, и смотрели вверх на пылающие звезды.

«Я не был здесь шесть лет», – сказал Понтифик.

Он дрожал, и я подумал, что он плачет под маской. И я, который никогда не смотрел на звезды слишком долго, тоже был недалек от этого. Понтифик указал на одну звезду и объяснил, что с нее пришел в наш мир народ чаурогов, затем на звезду хьертов, а потом на пустяковое пятнышко света, которое, оказывается, ничто иное, как солнце Старой Земли. Я усомнился – все-таки недаром же ходил в школу, – но он так радовался, что не посмел ему противоречить. И вот Понтифик повернулся ко мне, сжал мою руку и сказал взволнованным низким голосом:

«Калинтайн, я олицетворяю высшую власть в нашем колоссальном мире, и в то же время я – ничто, раб, узник. Я отдал бы все, лишь бы освободиться, бежать из этого подземного Лабиринта и провести оставшиеся годы под звездами».

«Почему вы тогда не отречетесь?»– спросил я, поражаясь собственной наглости.

Он усмехнулся:

«Это было бы трусостью. Я избран Дивине, как я могу отвергнуть ношу?»– Он помолчал. – «До конца дней я назначен судьбой быть властью Маджипуры. Но ведь должен же найтись какой-нибудь честный путь освободиться от этого подземного заточения!»

И я увидел, что Понтифик не безумец, не капризник, а просто одинок среди этой ночи, гор, лун, деревьев и рек – всего мира, который его насильно заставили покинуть, дабы он нес на своих плечах всю тяжесть правления планетой.

Две недели спустя пришла весть о постигшей Властительницу Острова, мать Венценосца Стрэйна, болезни, о том, что она вряд ли поправится. Необычный кризис вызвали колоссальные трудности, ведь по своему положению Властительница равна Венценосцу и Понтифику, и заменить ее – едва ли дело обычное. Сам Властитель Стрэйн, говорили, покинул Замок Горы, чтобы посоветоваться с Понтификом перед поездкой на Остров к матери, но он мог и не поспеть туда. Между тем герцог Гиделон, как первый глас Понтифика и начальник стражи двора, начал составлять список кандидаток на место Властительницы, который затем нужно было сравнить с таким же списком Властителя Стрэйна и посмотреть, нет ли в них совпадающего имени. Совет Понтифика Ариока был необходим всем, и мы считали, что ему, в его нынешней неудовлетворенности, будет полезно поглубже вовлечься в дела государства. Умирающая в определенном смысле считалась его женой – по формальностям нашего права наследования он усыновил Властителя Стрэйна, когда того избрали Венценосцем; конечно, у Властительницы был настоящий муж где-то в Замке Горы, но ты же понимаешь, что такое обычай? Гиделон сообщил Понтифику о нависшей над Властительницей угрозе, и началось окружное совещание правительства. Я на нем не присутствовал – у меня еще нет пока такого положения при дворе.

Полагая, что тяжелое положение Властительницы заставит Понтифика по меньшей мере до другого времени отвлечься от своих прогулок, мы неосознанно ослабили нашу бдительность. И в ту самую ночь, когда весть о кончине Властительницы Острова Снов достигла Лабиринта, Ариок вновь ушел один – впервые с тех пор, как я стал присматривать за ним. Одурачив охрану, одурачив меня, одурачив своих прислужников, он выскользнул в бесконечную путаницу переходов и уровней Лабиринта, и никто не мог найти его. Мы искали всю ночь и весь следующий день. Я был в панике, опасаясь как за него, так и за свою карьеру. С дурными предчувствиями я послал офицеров к каждому из семи Устьев Лабиринта на поиски в пустыне, а сам заглянул во все распутные притоны, куда водил его в свое время. Люди Гиделона перерыли не известные даже мне места, и, невзирая на наши поиски, удавалось держать население в неведении об исчезновении Понтифика.