Текст книги "Запятнанный Кубок (ЛП)"

Автор книги: Роберт Беннетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 26

| | |

ЭТО ЭКИПАЖ ЛЕГИОНА дребезжать и неуклюже вилять по дороге, карета Хаза двигалась изящно и мягко. Я не почувствовал ни единого удара и не получил ни единого ушиба, пока мы мчались, моя спина была вжата в бирюзовые подушки.

Но это не означало, что поездка была комфортной. По обе стороны от меня сидели два охранника семьи Хаза, огромные мужчины с запястьями толщиной с мою шею и почти вдвое шире меня. Их глаза не отрывались от моей фигуры. Холодные взгляды, ледяные и отстраненные. В опущенных руках мечи, конечно.

Напротив меня сидели два сублима Файязи. Запечатлитель смотрел на меня, как хирург на пораженную инфекцией конечность. Аксиом оставалась совершенно непроницаемой, но ее темные, похожие на иглы глаза не отрывались от меня. Я почувствовал, как по коже у меня побежали мурашки от ее взгляда.

Между ними сидела сама женщина: Файязи Хаза, свисавшая с подушек, словно пальто, брошенное на спинку стула. Она внимательно, но загадочно смотрела на меня, ее большие аметистовые глаза были манящими, но непроницаемыми. Мне казалось, что за мной наблюдает огромная кукла.

И все же меня по-прежнему тянуло к ней. К сияющей бледности ее кожи, к изящной шее. Я никогда раньше не испытывал такого влечения к женщине, и я знал достаточно, чтобы понимать, что это неестественно. И все же я чувствовал себя чертовски глупо, сидя перед ней в своем грязном Юдекс-пальто и соломенной конусообразной шляпе, съехавшей набекрень.

– Вы, – наконец сказала Файязи, – очень высокий. – Она произнесла это с легкой обидой, как будто я выбрал неподходящий предмет гардероба для такого случая.

Я подождал продолжения. Когда ничего не последовало, я поклонился и сказал:

– Спасибо, мэм.

– Это естественный? – спросила она.

– Мой рост? Да.

– А ваше лицо? Черты лица? Они тоже естественные?

– А. Да, мэм.

– Хм. Как дерзко.

– Боюсь, я не имел права голоса в этом вопросе, мэм.

Она изучала меня своим загадочным кукольным взглядом.

– У вас есть вопросы ко мне, сигнум, – сказала она, – которые вы хотите задать.

Я посмотрел на нее. Затем я посмотрел направо и налево, на охранников по обе стороны от меня, а затем на сублимов по обе стороны от нее. Все они молча наблюдали за мной. Я ожидал, что опрос пройдет совсем не так.

– Да, мэм, – сказал я. – Но я думал, что расспрошу вас у вас дома.

Она со скучающим видом махнула рукой.

– Спрашивайте меня сейчас.

Я рискнул еще раз взглянуть на нашу аудиторию. Затем я открыл свою сумку запечатлителя, достал флакон, понюхал его – на этот раз с ароматом мяты – и попросил:

– Расскажите мне, пожалуйста, о дне, предшествовавшем смерти вашего отца.

– Мм, – она слегка прищурилась. – У нас был прием. Большой. Мы планировали его уже давно. Многие приходят на наши торжества. Кто-то хочет, кто-то считает, что должен. Некоторые из них были вашими коллегами, о чем вы, без сомнения, знаете.

– Сколько человек пришло?

Она махнула рукой в сторону запечатлителя. Его глаза затуманились, и он быстро сказал:

– Из списка в сто сорок шесть приглашенных у нас было сто двенадцать человек.

– Вы можете предоставить мне список всех участников? – спросил я.

– Конечно, – сказала Файязи. – Но не сейчас. Я не собираюсь тратить свой день на то, чтобы слушать, как два запечатлителя рассказывают о своих воспоминаниях. Но я позабочусь о том, чтобы вы получили необходимую информацию в полном объеме. – Я заметил, что теперь она казалась гораздо менее напыщенной и невинной. – Знаете, это было редкое событие. Раньше мы открывали наши залы много раз в год – раз в месяц или чаще. Но заражение положило этому конец. Так много всего привозится с равнин Пути, что я почти не решаюсь дышать воздухом самого Талагрея.

– В чем цель этих мероприятий, мэм?

– В чем цель любого праздника?

– Обычно, чтобы отпраздновать что-нибудь, мэм. Помолвку. Рождение. Священный день.

– О, нет. Такие события – рождение знаменитых людей или даты их смерти, – это просто повод для празднования. Люди празднуют, потому что отчаянно хотят подтвердить свое братство и вспомнить, что значит быть живым. Именно в моих залах любой офицер в Талагрее может прийти и послушать, как певцы рассказывают истории о первых ханум, пришедших в Долину титанов. Или о сублимах-префекто, первых, чей разум был изменен. Или о Третьем императоре Эджелги Даавире и его походе по Пути титанов. – Ее глаза ярко светились странной энергией, что мне не слишком нравилось. – Мой пра-пра-прадед был там, знаете ли. Он был в легионах, которые истребляли зверей, первыми расчистили путь к морю, и получил нашу первую усадьбу. Это было еще до образования кантонов. До возведения стен третьего кольца.

Карету неприятно качнуло.

– Очень впечатляюще, мэм, – сказал я. – Не могли бы вы рассказать мне о передвижениях вашего отца? Во время приема?

В ее глазах промелькнуло недовольство. Затем она снова со скучающим видом махнула рукой:

– Он передвигался так, как обычно передвигаются в подобных ситуациях.

– Вы можете это описать?

– Он въехал в паланкине, который несли шесть человек, – сказала она, – и помахал присутствующим из окна, прежде чем его отнесли в приемную. – Она описала эту помпезную демонстрацию, как будто я спросил, какой размер сандалий у него был.

– Я... понимаю. Он общался со многими из ваших гостей?

– Не со многими. Его время дорого – или... или было дорого, я бы сказала. Он был очень стар и слаб. Он тратил свое время осторожно и общался только с самыми важными людьми. Коммандерами и тому подобным. Один или два апота... но ни одного инженера. Только не в тот день.

– А Легион? Или Юдекс?

Холодная улыбка.

– Мы редко видим таких, как они. А когда они навещают нас, то делают это быстро и небрежно. Они считают себя выше подобных просьб. Они правят миром, но создают его апоты и инженеры.

Мои глаза затрепетали. В памяти всплыл голос: принцепс Топирак, вся в синяках, рыдающая в лечебной ванне и шепчущая Инженеры создают мир. Все остальные просто живут в нем.

– Вы только что кое-что вспомнили, – сказала аксиом Файязи.

Она заговорила в первый раз, ее голос был мягким и хрипловатым. Меня это поразило. «Прошу прощения?» – спросил я.

Аксиом внимательно наблюдала за мной.

– У вас только что было воспоминание, да? Что это было?

Я предпочел проигнорировать ее вопрос и вместо этого повернулся к Файязи.

– Расскажите мне, пожалуйста, мэм, что делал ваш отец после приезда, – попросил я. – Сталкивался ли он с паром или горячей водой во время приема?

Если моя грубость и оскорбила аксиом, по ее лицу этого не было видно.

– Не во время, – сказала Файязи. – Но после. Он принял паровую ванну сразу после окончания приема, в середине дня. Это важно для его суставов.

– Кто-нибудь трогал его ванну?

– Носильщики и обслуживающий персонал, конечно. Но они бы упомянули, если бы увидели что-то подозрительное.

– И что потом?

– Он лег спать. Как я уже сказала, он был очень старым и немощным.

Затем я задал ей еще несколько вопросов: о приеме, территории и защите у ворот («Мы использовали тарсу и лозы ткань-семени у входа, – сказал ее запечатлитель, – которые должны были предупредить нас о любой инфекции, будь то фумиковая или зеленая»); о приходах и уходах посетителей («В начале у нас было триста кувшинов пряного алковина, – иронично заметила Файязи, – и только шестнадцать в конце, так что все немного запуталось, да»), и так далее, и тому подобное. Когда я был удовлетворен, я спросил ее, не происходило ли вообще во время мероприятия чего-нибудь подозрительного.

– Ничего подозрительного, – сказала она, пожимая плечами. – Ничего, насколько я помню.

Ее запечатлитель дернулся. «Там был пожар, мэм», – сказал он, слегка откашлявшись.

– Пожар? – спросил я.

– А, это, – сказала Файязи. Она снова взмахнула бледной рукой – видимо, это был ее любимый жест. – Мне это показалось пустяком.

– У нас в каминах горело черное дерево, – объяснил запечатлитель. – Посыпанное серебряной пылью, так что огонь был серебристо-зеленым. Одно из поленьев треснуло, и уголек упал на ковер.

– А потом? – спросил я.

– Это вызвало вспышку, – сказал запечатлитель. – Очень небольшой пожар. Дым и волнение в толпе. Это не редкость. Мы с мадам сами занялись этим, и быстро его потушили.

– Вероятно, бо́льший ущерб был нанесен, – сказала Файязи, – тем, что я появилась с носильщиками и охраной, и заставила заработать все языки.

– Когда это было? – спросил я.

В глазах запечатлителя промелькнул огонек:

– В два часа дня.

– И после этого вы объясняли происшествие всем вашим гостям?

– Потребовалось время, – сказала Файязи. – Но да.

– Сколько времени?

– Час, возможно. – Ее лицо изменилось, когда ее осенила какая-то мысль, внезапная грусть промелькнула в ее глазах: настоящее горе, неподдельная скорбь. – Вы... вы думаете, что именно тогда они это сделали, так? Именно тогда они... они подложили яд.

Я с удивлением заметил блеск горя в ее глазах.

– Насколько близки были вы с вашим отцом, мэм?

– Зачем? – спросила она. – Вы же не думаете, что я стою за всем этим?

– Моя роль обязывает меня расспрашивать обо всех отношениях.

Она оглядела меня с ног до головы:

– Вы молоды. И недавно изменены. Вероятно, ради денег, да? Отправляете свое распределение домой, семье, как это делают многие офицеры иялетов?

Я не ответил.

– И все же, – сказала она, – у вас твердая рука, когда дело доходит до сражения. Мне сказали, что всего несколько часов назад вы убили двух человек и тяжело ранили других. Возможно, медиккеры уже не смогут помочь. Да?

Я снова не ответил. Но мне не понравилось, что она так быстро узнала такие вещи. Я спросил себя, кто проболтался.

– Хорошо. Тогда вам, вероятно, все это покажется знакомым. – Она посмотрела в окно на возвышающиеся вокруг нас усадьбы джентри. – Мы родились в неподконтрольных нам системах, в отношениях и организациях, которые обязывают нас меняться, и все это ради процветания наших семей… Вот что такое Империя, не так ли? Вы носите свое синее пальто, я – следы своего положения, но мы оба вынуждены делать то, что едва ли можем понять.

– Не говорите таких вещей, мэм, – прошептала ее аксиом. – Все не так уж плохо, как кажется.

Файязи вздрогнула, как будто слова женщины ее встревожили. Но затем эмоции исчезли с ее лица, и она снова стала холодной и прекрасной, как полированное серебро.

– Мой отец знал, что такое Империя, – тихо сказала Файязи. – Он знал это очень хорошо. – Затем она подалась вперед. – Мы приехали.

ГЛАВА 27

| | |

МЫ ВЫШЛИ ИЗ кареты на яркое полуденное солнце. Высокие бледные деревья окаймляли дорогу и холмы, их белые ветви дрожали, словно прислушиваясь к какой-то тайне. Трава под ними была темной, как соболь, и только когда редкие лучи теплого солнечного света пробивались сквозь кроны деревьев и падали на кочки, я видел, что трава была глубокого темно-зеленого цвета. Земли Хаза простирались вокруг меня на восток и запад, хотя этот гобелен буколической красоты заканчивался на границе темной ленты: ограда из высоких фретвайновых стен окружала нас со всех сторон.

Я остановился и огляделся, пораженный открывшимся зрелищем. Это было самое красивое место, которое я видел во всей Империи. Даже ветерок здесь был приятнее. Только когда охранники помогли Файязи выйти из кареты и я мельком увидел ее белоснежную лодыжку, я подумал, что каждая травинка в этом замкнутом мире может быть измененной так же, как и ее хозяйка.

– Вам это нравится, сигнум? – спросила Файязи.

– Это чудесно, мэм, – сказал я искренне. – Могу я спросить, насколько велика территория?

Я обратился к ее аксиому, ожидая от нее быстрых вычислений, но мне ответил запечатлитель. «Двадцать три квадратных лиги», – быстро сказал он, и его глаза задрожали в глазницах.

– И все же, – сказала Файязи, – эта земля стоит лишь малой части наших сельскохозяйственных угодий во внутреннем кольце. Странно, верно?

Мы поднялись по главной каменной лестнице, дом возвышался перед нами на холме, как грозовая туча. Он был высоким и широко раскинувшимся, сложное сооружение с ребрами белых колонн и огромными участками мерцающих витражей. Балконы на каждом уровне. Медные водосточные трубы обвивались вокруг колонн, как древесные змеи. Но стены повыше были сделаны из папоротниковой бумаги.

Мой взгляд задержался на них. Я спросил себя, не проходили ли какие-нибудь из них через мельницу Суберека?

Я последовал за группой Файязи до самого верха лестницы, но там остановился. Над парадной площадкой перед нами висела скульптура, огромная, длинная и узкая, подвешенная на тросах к рядам высоких столбов. Однако, когда я присмотрелся к ней поближе и обратил внимание на ее серую окраску, я понял, что это не скульптура, а кость.

Коготь. Огромный коготь.

– Ему двести лет, – заметила Файязи. – Вырезан из одного из последних левиафанов, которые свободно бродили по Пути. В те дни они были меньше.

Я уставился на коготь. Он был по меньшей мере в три раза выше меня. Я не мог представить себе размеров существа, которое когда-то носило его.

– Невероятно, – сказал я. – Вы знаете, насколько высок он был?

Последовала неловкая пауза.

– Нет, – скучающе ответил Файязи. – Не знаем. Итак. Что бы вы хотели увидеть в первую очередь?

Я изучал ее. Глаза холодные, настороженные. Уверенные.

Я вспомнил единственный наказ Аны: Все, что тебе нужно сделать, парень, это добраться до их птичника и поискать там что-нибудь полезное. И все же я чувствовал, что требование показать логово ястребов сейчас вызовет подозрения.

Я сказал себе – подожди. Ослабь ее уверенность в себе. Такая возможность может представиться достаточно скоро.

Я прочистил горло:

– Покажите мне, где он умер, пожалуйста.

СВИТА ФАЙЯЗИ ПРОВЕЛА меня по обширным сводчатым коридорам, стены которых были сделаны из настолько прочного фретвайна, что от них мог отскочить снаряд бомбарды. Файязи шла впереди по этим зияющим пространствам, словно бледный призрак, бродящий по каким-то руинам, а я следовал за ней, все время нюхая свой флакон. Слышался лишь лязг и скрежет доспехов ее телохранителей.

Стены были покрыты длинными шелковыми гобеленами, которые тянулись по всей длине здания. Время от времени из какого-нибудь скрытого окна вырывалось копье дневного света, освещая шелковый гобелен, мерцающего воина с копьем на нем и возвышающееся над ним существо, покрытое хитином и истекающее слюной.

– Мои предки, – сказала она, махнув в сторону гобелена. – Моя родословная запечатлена там на шелке. Запечатлитель может все объяснить, если вам интересно.

Пока мы шли, я оглядывался по сторонам. Отчасти для того, чтобы запечатлеть все это в своей памяти, а отчасти для того, чтобы определить выходы и входы из этого странного пространства на случай, если случится самое худшее.

Файязи провела меня по боковому проходу, ведущему к винтовой лестнице, и там мы поднимались все выше и выше, освещенные светом витражей, кружащихся вокруг нас, пока не добрались до четвертого этажа. Мы прошли по другому коридору, но Файязи остановилась перед высокой дверью из каменного дерева, внезапно заволновавшись.

– Это лежит там, – тихо сказала она. – Я не могу смотреть на это снова.

Никто из ее свиты не предложил мне открыть дверь. Я подошел, взялся за ручку и открыл ее.

Внутри было темно, но запах застарелой крови был невыносимым. Я подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и тогда, наконец, увидел одну из самых величественных комнат, которые я когда-либо видел в своей жизни: огромное, просторное помещение, заваленное сокровищами и нарядами, – и все же казалось, что все это меркнет перед изогнутым, высоченным наростом, выступающим из пола и потолка комнаты.

Я осторожно подошел к нему, но теперь мне был знаком внешний вид яблонетравы: извилистые корни, густые переплетения листьев и едва уловимый, приторный запах цветов. Как и в Даретане, побеги пробились сквозь потолок и вгрызлись в деревянный пол, который потемнел вокруг них и покрылся пятнами. Тут и там я видел обломки дерева и клочки темного мха. Я предположил, что яблонетрава расцвела из старого Кайги Хаза, пока он отдыхал в постели, ее корни проели простыни и мох, а затем и пол под ним; потом она ударила вверх, пробив потолок.

Через открытую дверь донесся голос Файязи:

– Мы не можем убрать дерево. Оно проникло в саму структуру дома. Убрать его означало бы полностью разрушить комнату.

Я спросил ее, как все это произошло, и, стоя в дверях, она рассказала мне все подробно: ранним утром седьмого числа ее отец мирно спал, но затем, незадолго до восхода солнца, он проснулся и начал звать на помощь, говоря, что ему ужасно больно. Его слуги прибыли как раз вовремя, чтобы стать свидетелями неизбежной смерти: дрожащий столб зелени, вырывающийся из-под его левой ключицы, рос, пока сам мужчина не был съеден заживо. Точно так же, как и коммандер Блас.

Я понюхал мятный флакон и оглядел комнату, запечатлевая ее в своей памяти. Книги, шелка, гобелены и картины окружали меня повсюду, но также и множество бочонков с вином, и множество серебряных кувшинов. Один из них сверкнул на меня, инкрустированный изумрудами и украшенный символом Хаза: одиноким пером, торчащим между двумя деревьями.

Я вернулся к двери. Файязи пристально посмотрела на меня. «Вы нашли что-нибудь, сигнум?» – спросила она.

– Я увидел много чего, мэм, – сказал я, – но пока не знаю, имеет ли это какое-то значение.

Что-то в ее лице странно дрогнуло.

– Он не позвал меня, знаете ли.

– Прошу прощения?

– Когда он умер. Когда ему было больно. Он позвонил своим слугам, но... не позвал меня. Я понятия не имела, что это вообще произошло, пока не проснулась. Они все дали мне спокойно поспать, и только проснувшись, я окунулась в этот кошмар. Возможно... возможно, все это все еще дурной сон.

Аксиом потянулась и взяла Файязи за руку.

– Не говорите так, госпожа, – сказала она. – Он был нездоров. – Она бросила на меня такой взгляд, словно я спровоцировал ее госпожу на эти слова. – Такая смерть ничему не научит вас, госпожа.

Файязи кивнула, ее лицо разгладилось и снова стало непроницаемым. «Что дальше, сигнум?» – спросила она.

– Покажите мне, пожалуйста, где он мылся, – попросил я.

Меня провели по коридору и вывели на парапет главного здания, где нас ждала высокая баня. Пока мы приближались, я разглядывал ее, обращая внимание на толстые трубы из побег-соломы, проходящие по стенам главного здания, по которым откуда-то сверху поступала вода. Я догадался, что на крыше установлен резервуар.

Но самое примечательное, что вся баня была построена из папоротниковых панелей. По моим подсчетам, их было более двадцати. И все белые и чистые, как снег.

Охранники Файязи открыли дверь в баню, и я вошел. В помещении доминировало сложное устройство для купания, сделанное из медных и бронзовых труб. Горячая вода, по моим расчетам, подавалась сверху, а затем распределялась через набор по множество высоких кранов, расположенных по кругу. Управляла всеми кранами одна маленькая рукоятка: когда кто-то поворачивал ее, аппарат подавал воду через краны, чтобы она лилась дождем на огромную круглую ванну, облицованную белой плиткой.

– Он называл это парилкой, – сказала Файязи, стоя в дверях. – Это то, что успокаивало его суставы. У него было много прививок, чтобы справиться с возрастом, – их применяли с помощью ужасной процедуры, вставляли в кости бедер, – но он всегда говорил, что больше всего помогает горячая вода.

Я задумчиво дотронулся до одной из бронзовых ручек.

– Знаете, мы подумывали о том, чтобы приобрести у Империи некоторые из самых мощных суффозий для придания жизненной силы, – продолжала Файязи у меня за спиной. – Например, те, что используются имперскими консулатами. Но побочные эффекты показались нежелательными. – Она наблюдала за мной. – Вы знакомы с консулатами, сигнум?

Я знал о консулатах – они были единственными, кто имел ранг выше, чем у префекто, и, по сути, руководили иялетами, – но я ничего не знал об их природе. Я покачал головой.

– Консулаты никогда не стареют и никогда не перестают расти, – тихо сказала Файязи. – Они растут, растут и растут. Некоторые из них становятся размером с дом – и почти такими же подвижными, – прежде чем их освобождают от службы и вручают меч. Принимая это во внимание, пар показался мне гораздо более предпочтительным выбором... – Она на мгновение замолчала. – Вы же не думаете, что воздух здесь все еще испорчен, верно?

Я проигнорировал ее и обошел ванну, заметив, что края ее тут и там запятнаны кольцами красного и желтого. Вино, я предположил, из множества чашек, бочонков или кувшинов, которые ставились туда во время долгого купания. Я провел пальцем по одному из колец.

– Ну? – требовательно спросила Файязи. – Что вы думаете?

Я подошел к дальней стене, наклонился и стал изучать подкладку между панелями из папоротниковой бумаги. Шов был заполнен темной пастой – все еще мягкой.

– Вероятно, здесь все еще опасно, – сказал я и оглянулся на нее через плечо. – Если только воздух не был заменен – тогда все споры исчезли вместе с ним.

Файязи промолчала.

– Были ли заменены панели из папоротниковой бумаги, мэм? – спросил я.

– Нет, – просто ответила она. – Насколько мне известно, в последнее время нет.

– Вы уверены? Этот шов мягкий и новый, и удаление всех панелей позволило бы воздуху циркулировать.

– Леди высказала свое мнение, – резко сказала аксиом. – И она сказала нет. Вы знаете об этой инфекции больше, чем мы. Как мы должны понимать такое поведение?

– Был один мельник папоротниковой бумаги, который выполнил заказ, – сказал я. – Его звали Суберек. У нас есть сведения, что он доставил сюда заказ на папоротниковую бумагу.

– Мы ничего об этом не знаем, – сказала аксиом.

Я проигнорировал ее и посмотрел на Файязи.

– Это был очень крупный заказ, мэм. И поскольку эти панели из папоротниковой бумаги кажутся новыми, это заставляет меня задуматься.

Последовала еще одна неловкая пауза. Файязи взглянула на свою аксиом, затем пожала плечами.

– У меня огромный дом и огромный штат сотрудников, – сказала она. – Я не знаю всего, что здесь происходит. Возможно, был сделан заказ. Если да, то я не знаю, где он сейчас находится. Сигнум, вы знаете все, что делает Юдекс или вся Империя?

– И вы по-прежнему отрицаете, что десять погибших инженеров вообще были здесь, – спросил я.

– Мы не приглашаем младших офицеров на наши мероприятия, – просто ответила аксиом. – Разве что произошло что-то особенное.

Я пристально посмотрел на них троих: на джентри, на аксиома и на запечатлителя. Изучать их лица было все равно, что пытаться прочесть эмоции на полированном стекле. Я считал себя сдержанным и контролируемым, но они, бесспорно, были мастерами в этом.

– Был ли яд доставлен сюда, сигнум? – спросил Файязи.

– Его доставили сюда, да, – сказал я. – Но возбудителя инфекции здесь нет. Потому что вода здесь не нагревается, – так?

– Да, – ответила она. – Не здесь.

– Тогда отведите меня туда, пожалуйста.

МНЕ ПРИШЛОСЬ ВЗОБРАТЬСЯ по приставной лестнице на крышу залов, чтобы добраться до бака с водой. Это было огромное устройство, большее, чем леник или креклер, и его бронзовая поверхность сияла, как миниатюрное солнце. Эскорт Файязи наблюдали снизу, как я прикинул на глаз длину трубы из побег-соломы, которая спускалась к крыше купальни.

– Как сюда попадает вода? – спросил я.

– Слуги приносят ее в ведрах, – сказала Файязи. – А как же иначе? Затем они разжигают дрова в камине и отправляют воду в ванну.

– И это произошло после приема, мэм?

– Да. Конечно. Как обычно.

Я открыл крышку бака и заглянул внутрь. Бак был широкий и округлый, с небольшой решеткой в центре.

И там, в середине решетки, виднелась небольшая полоска чего-то темного. Хотя в темноте внутри резервуара было трудно что-либо разглядеть, я не сомневался, что это было.

Мои глаза затрепетали, и внезапно я понял, что не наклоняюсь к резервуару с водой: я снова в Даретане и смотрю, как принцепс Отириос разводит руки в стороны на восемь малых спанов.

Тонкая травинка... совсем небольшая. Странно думать, что такая мелочь может так ужасно убить человека.

Я сглотнул, когда воспоминания отпустили меня.

– Это, – хрипло сказал я. – Это все еще здесь.

Я ВЕРНУЛСЯ К свите и сообщил им о том, что нашел.

– Не используйте и не трогайте ничего из устройства для купания, – сказал я Файязи. – Честно говоря, и мне не следовало заглядывать в резервуар для воды. Когда я вернусь, я сообщу апотам, и они соответствующим образом избавятся от инфекции.

Впервые Файязи выглядела встревоженной.

– Но... но как она вообще туда попала? У нас были охранники во всех коридорах, и... и, ради любви Святилища, у нас были контрольные посты на въездах в усадьбу! Мы заставляем всех посетителей проходить мимо них, когда они входят! Так мы не даем инфекции попасть внутрь!

– Спокойствие, – тихо произнесла аксиома. – Успокойтесь, госпожа... – И снова ее рука вернулась к руке Файязи, крепко сжав ее.

Я обдумал ситуацию. Поместье было огромным. И, несмотря на то что только что сказала Файязи, я знал, что в таком огромном месте будет много входов, но с чего начать?

Я вспомнил, что сказала мне Ана после того, как я столкнулся с Укосом: Придумывать мотивы – глупая игра. Но как они это делают – это вопрос материи, перемещения настоящих предметов в настоящем пространстве.

– Как слуги попадают сюда? – спросил я. – Они идут тем же путем, что и мы?

– Они пользуются проходами для прислуги, – сказал запечатлитель. Он указал на восток вдоль стен. – Вход там, его не видно, но он заперт.

Я пошел туда, куда он указал, и обнаружил маленькую неприметную дверцу, которая была встроена так, чтобы сливаться со стеной. Я подергал ручку, но она была крепко заперта.

– Она была заперта в день приема? – спросил я.

– Да, – ответил он.

– И она была открыта только перед тем, как Кайги принял ванну?

– Верно.

– Это единственная дверь для прислуги в этой части дома?

– Внутри есть еще одна дверь для прислуги, – медленно произнес он. – Как раз напротив того места, где мы вошли. Но ею редко пользуются.

Мы пересекли парапет, снова вошли в холл и подошли к маленькой двери, которая была замаскирована под кусок стены. Я подергал ручку – и дверь распахнулась, открыв узкий темный проход.

Я вгляделся в ручку. Засов был выломан из корпуса, как будто кто-то ковырял его куском железа.

Аксиом уставилась на сломанную ручку, затем повернулась и прошипела запечатлителю:

– Как это ускользнуло от твоего внимания?

Я прервал запечатлителя, когда тот начал бормотать извинения.

– Возможно, отравитель знал, что этой дверью мало пользовались, – сказала я. – Но, должно быть, именно так он и появился. Этот проход ведет в залы, где проходил прием?

– Конечно! – рявкнула аксиом. – А как еще слуги могли бы передвигаться по дому незамеченными?

– Но большая часть коридоров не освещается, – заметил запечатлитель. – Слуги и носильщики обычно носят с собой фонари, выполняя свои обязанности. Я уверен, что они бы заметили, если бы кто-то из гостей бегал по коридорам для прислуги с фонарем.

Я заглянул в темный коридор:

– Я бы хотел убедиться в этом сам, пожалуйста.

Они привели слугу с фонарем, который провел меня по проходам, которые часто были узкими и тесными. Я не мог себе представить, как слуги Хаза передвигались по ним, неся свертки с постельным бельем или подносы с едой. И все же, хотя я двигался медленно, все время спускаясь вниз, к тому месту, где проходил прием, я не заметил никаких следов прохода посторонних – или, по крайней мере, никаких признаков, которые можно было бы отличить от тех, что были у слуг.

Наконец слуга провел меня в просторные залы на первом этаже, где я обнаружил ожидавших меня Файязи и ее свиту.

Она приподняла бровь, глядя на меня, когда я выходил.

– Ну? Вы нашли какие-нибудь улики, указывающие на то, как это было сделано? Или как этот проклятый яд был тайно пронесен в наш дом?

Я стряхнул с себя пыль и попытался собраться с мыслями. Казалось маловероятным, что отравитель смог бы сымпровизировать это путешествие по проходам – но сломанный замок означал, что он должен был, по крайней мере, знать о существовании проходов и о том, где они выходят.

– Сигнум? – сказала Файязи. – Вы меня слушаете?

– Все еще отслеживаю, мэм, – сказал я. – Скажите, эти двери были заперты во время приема?

– Нет, не те, что здесь, внизу. Было бы крайне неудобно, если бы слугам приходилось запирать и отпирать двери на ходу.

– Значит, кто угодно мог проскользнуть в одну из них?

– Да, – сказал запечатлитель. – Но в коридорах стояла охрана. И слуги, как мы уже отмечали, заметили бы, что кто-то ходит по коридорам с фонарем.

Я нахмурился, вглядываясь в длинные, похожие на пещеры залы, изучая почти невидимые двери для прислуги, встроенные в стены.

– Вы упомянули, что во время приема произошел пожар, – сказал я. – Пожалуйста, отведите меня туда, где это произошло.

Они привели меня в еще один из многочисленных залов, в котором был огромный камин из каменного дерева, от которого все еще пахло старой сажей. Несколько квадратных спанов ковра перед ним почернели и покрылись коркой, которая хрустела под ногами, когда я приближался.

Я опустился на колени перед камином, изучая очаг и крышку зольной ямы. По всему левому заднему углу топки виднелись беловатые подпалины. Странный узор, похожий на бледные бутоны цветов. Я дотронулся до них и обнаружил, что это не нагар: сам кирпич был обожжен.

Затем я уловил слабый запах, едкий и неприятный. Он напомнил мне о лошадиной моче или о чем-то подобном. Я наклонился поближе к обгоревшему углу и снова принюхался. Там запах был намного сильнее.

– Что это? – спросила Файязи.

– Не уверен, мэм, – сказал я. Я выбрался из камина и понюхал свой флакон, чтобы запечатлеть это в памяти как следует. – Но я не думаю, что тлеющий уголек был натуральным.

– Это значит, что кто-то бросил какое-то... какое-то устройство в камин? – спросил запечатлитель.

– Да. С намерением устроить отвлечение. Из-за этого начался пожар, прибежали охранники – вместе с вами, – и кто-то проскользнул в проходы для прислуги, добрался до бани и вернулся обратно так, что никто этого не заметил.

Файязи потрясенно уставилась на меня.

– Как они могли пройти через помещения для прислуги незамеченными?

– Не знаю, мэм.

– И как они вообще занесли внутрь эту чертову заразу?

– Спокойно, госпожа, – тихо сказала аксиом. – Спокойно...

– Не знаю, мэм, – повторил я.

– Должен же был быть какой-то способ! – рявкнула Файязи, внезапно разозлившись. – Я думала, что вы, юдекси, должны быть умными!

– Вы должны успокоиться! – сказала аксиом. – Вдохните глубоко воздух этого места и успокойтесь!

Аксиом снова взяла свою хозяйку за руку, но на этот раз она сжала ее так крепко, что ее пальцы исчезли в одеждах Файязи. Я не мог представить себе никого менее успокаивающего и ободряющего, чем это существо с острыми глазами. И тут я почувствовал возможность.