Текст книги "Землетрясение (ЛП)"

Автор книги: Ричард Карл Лаймон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Annotation

Для Стэнли землетрясение, превратившее почти весь город в руины, просто божья благодать. Теперь он сможет добраться до своей соседки Шейлы, застрявшей в ванне в разрушенном доме, за которой он давно наблюдал. Кто будет первым: Стэнли или муж Шейлы, продвигающийся на пути домой через разрушенный город и подвергающейся страшным испытаниям?

Ричард Лаймон

Ричард Лаймон

«Землетрясение»

За несколько минут до землетрясения Стэнли Бэнкс стоял возле окна в гостиной. Хоть он и держал на уровне груди свежий номер "Лос Анджелес Таймс", открытый на спортивном разделе, он лишь делал вид, что читает его. Он делал вид, что читает его каждый будний день. На тот случай, чтобы мать, оказавшись без предупреждения в комнате, не застала его шпионящим возле окна. Обычно в это время она сидела на кухне за чашечкой кофе, и слушала радио. Но иногда случалось и такое, что она ненароком въезжала в гостиную, именно на этот случай он всегда и держал в руках газету. К настоящему времени, она уже знала, что стоять возле окна и читать в лучах утреннего солнца спортивные новости стало для Стэнли чем-то вроде привычки. Ему частенько приходилось говорить ей об этом. Но, конечно-же, это было неправдой, и у окна он стоял, чтобы смотреть на находящийся под ним тротуар. Он поглядывал то на него, то на заголовок газеты.

Он надеялся, что не упустил ее. Он взглянул на часы. Почти восемь. Она должна пробежать мимо дома в ближайшие пять минут.

– Стэнли! – услышал он голос матери. – Стэнли! Будь любезен, принести мне спички.

Стэнли почувствовал, как стянуло горло.

– Минуточку, – ответил он.

– Пожалуйста, сделай это прямо сейчас.

Я пропущу ее. А может быть и нет. Возможно и не пропущу, если потороплюсь. Он кинул газету на столик, пересек небольшую гостиную и подошел к камину, где достал из плетеной корзины на полке несколько спичечных коробков, и, через столовую направился на кухню. Он швырнул их на стол перед матерью. От удара о твердую поверхность те подскочили и разлетелись в разные стороны. Один коробок скатился с края стола и упал на пол, рядом с ее инвалидной коляской. Стэнли развернулся. Но успев сделать лишь один шаг, услышал за спиной грубый, требовательный голос:

– Стой на месте.

– Мааааам.

– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

– Да, мам, – Стэнли повернулся и посмотрел ей в лицо.

Альма Бэнкс, щурясь на него сквозь очки в розовой оправе, засунула между губ "Вирджинию Слимс" и вытащила из коробка одну спичку. Подожжа ее, она поднесла пламя к кончику сигареты. Затем затянулась и выпустила из ноздрей две струйки дыма.

– Я всего лишь попросила тебя принести мне спички. А не показывать свой нрав.

– Извини. Если бы ты просто согласилась подождать пару минут...

– Твое время настолько ценно, что ты не можешь позволить себе выполнить небольшое поручение для собственной матери?

– Нет, – сказал он. – Извини.

Я пропущу ее.

– Спички. Это все, что мне было нужно. Спички. Неужели это так сложно? Ты взрослый человек. Тебе уже тридцать два года. И ты живешь в моем доме. Ешь мою еду. И неужели так сложно выполнить для меня совсем небольшую просьбу?

– Нет. Извини. Теперь я могу идти? А? Пожалуйста?

– Иди. – Взмахнув рукой, она разогнала струйку дыма, спиралью поднимавшуюся над ее лицом.

– Спасибо, мама, – oн направился в гостиную, заставляя себя не торопиться. – Я вернусь, чтобы вымыть посуду буквально через несколько минут, просто сначала мне хотелось бы дочитать спортивные новости.

– Ох уж эти твои спортивные новости. Разве они куда-то денутся?

Она не стала ему препятствовать но и следом тоже не поехала. Инвалидная коляска не издавала ни звука. Видимо она успокоилась.

– Или ты думаешь что эта твоя газета растворится в облаке дыма? Неужели она не может подождать пары минут, пока ты не принесешь матери спички?

– Я принес тебе спички, – отозвался он.

– Ты швырнул ими в меня, вот что ты сделал.

Он посмотрел на свои часы. Три минуты девятого. Я ее пропустил...

– Ты ведь знаешь, что мне не просто добраться до них самой, – напомнила ему Альма.

Он продолжал ждать ее до тех пор, пока на улице не включились фонтаны.

Стэнли уже готов был расплакаться. Он упустил ее, остался в дураках из-за корыстных капризов матери.

А потом она появилась.

Боже мой, – подумал Стэнли.

– О, Шейла, – прошептал он.

Она возникла в поле зрения, выбежав из-за кустов олеандра, растущего на газоне, выкидывая вперед длинные, стройные ноги и с непринужденной грацией легонько размахивая подогнутыми к бокам руками. Ее белые туфли сверкали, словно свежевыпавший снег в солнечных лучах. Загорелые ноги играли мышцами, вид которых скрывался лишь под золотистой каемкой шорт. Шорт, ярко синего цвета, обтягивающих бедра и повторяющих во время бега каждый их изгиб. Они обтягивали и бедра и ягодицы, легонько потирая область между ног. Так-же на ней была старая, выцветшая голубая футболка, под которой покачивались упругие груди. Стэнли с уверенностью мог сказать, что на ней был лифчик. Она никогда не бегала без него. И он действительно увидел тот, когда она отвела одну руку назад. В нижней части горловины показался его небольшой фрагмент. Этим утром он был белый. И Стенли отчетливо мог его видеть. Как жаль, что она всегда бегает в лифчике. В его горле образовался тугой ком, когда он подумал, что смог бы увидеть ее грудь. Поскольку ее футболка была обрезана в районе талии, поглядев снизу, он мог бы увидеть даже обе ее груди. Такие гладкие и упругие... Конечно, – подумал он. – Если буду смотреть на них, лежа на тротуаре.

Убедившись, что сегодня, как и обычно, она снова в бюстгальтере, Стэнли перевел взгляд к ее лицу. К ее прекраснейшему лицу. Одновременно такое мягкое и твердое, хрупкое и сильное, словно шелк и гранит, невинное и изощренное. Но главное – красивое. Лицо, словно сошедшее с киноэкрана, лицо королевы, лицо воина, объединенное в одной прекрасной и потрясающей Шейле Баннер. Волосы, словно золотистое знамя, развевались за головой Шейлы, и они были последним, чем Стенли успел полюбоваться до того, как она скрылась за кустами на противоположной стороне дороги. Весь дрожа, он глубоко вздохнул. Затем поднял свою газету со спортивными новостями и подошел к стоящему в углу комнаты креслу. Усевшись на него, он облокотился о спинку и положил ноги на специальную подставку. Затем развернул газету и уставился в нее. На самом же деле он представлял себе, как бежит рядом с Шейлой. Выбегает на тротуар прямо за ней и движется следом. На небольшом расстоянии, конечно. Ведь это же не противоречит закону. Почему нет? – спросил он себя. На самом деле, почему я никогда не делал так вместо того, чтобы просто сидеть здесь каждое утро и мечтать? Наверняка, она меня даже не заметит. И что дальше? Да много чего. Она увидит его – Стэна, мужика в шесть футов и два дюйма ростом и весом в двести восемьдесят фунтов, потного и раскрасневшегося, бегущего по ее следам, и это ей вряд-ли понравится. Она точно испытает страх или отвращение, а возможно и то и другое разом.

А возможно, она еще и увидит, из какого дома он вышел, и изменит свой маршрут, после чего он уже никогда больше не сможет полюбоваться ее пробежками. Хуже того, она может понять, что мой дом находится через забор от ее, и задуматься об этом... Тогда она может начать задергивать шторы и более осторожно вести себя во дворе. Да и девчонку она обо мне тоже обязательно предупредит.

Милая девушка. Конечно, не такая же, как ее мать, но все же.

Стэнли считал, что абсолютно никто не в состоянии затмить своей внешностью Шейлу Баннер. Жаль, что у него нет ее снимков. Но сфотографировать ее на свою Минолту он не мог. Для того, чтобы отпечатать потом снимки, придется сдавать пленку в лабораторию. А ее сотрудники обязательно их увидят. И смогут что-то заподозрить. Если уж на то пошло, кто-нибудь из них вполне может оказаться ее приятелем. Стэнли просто не мог так рисковать. И потому решил использовать камеру Полароид. Он купил ее вскоре после того, как переехал обратно в дом матери, десять месяцев назад. И только ради того, чтобы фотографировать эту потрясающую женщину, каждое утро пробегающую мимо его окна, женщину, живущую в доме напротив. Он сделал ошибку, показав новую камеру матери. Показав до того, как успел ей воспользоваться. Она долго вертела ее в руках. А затем посмотрела на него, прищурив глаза:

– Думаешь, я не догадываюсь, для чего тебе понадобилась эта штуковина, делающая моментальные снимки?

Его обдало жаром.

– О чем ты? – выпалил он.

– Как будто ты не знаешь. И кого же ты собираешься тайком фотографировать? Меня?

– Нет! – выкрикнул он.

И увидел, как мать швырнула Полароид. Тот ударился о кирпичный камин. В стороны полетели обломки стекла и пластика. Отскочив от стены, камера отлетела на пару футов в сторону и упала на плитку возле камина.

– Я не потерплю этого, – сказала она ему. – Не в моем доме. Не сейчас. Никогда. Мне стыдно за тебя.

Вспоминая судьбу своего Полароида, Стэнли вздохнул. Как же я все-таки безволен, – подумал он. – Ведь можно было купить новую камеру на следующий же день. Да если на то пошло, можно купить ее прямо сегодня. И мать ни о чем не узнает. Но если она поймает меня с ней... Если такое случится... Стэнли жалел, что не имеет достаточно мужества, чтобы игнорировать эту маленькую надзирательницу. Если она поймает меня. О, что было бы, если бы она не... Что бы он мог увидеть... Какие прекрасные возможности...

Ему было тридцать два года, и ему казалось, что всю свою жизнь он прожил бездарно. Бездарно, поскольку рядом всегда была женщина, следящая за ним, словно тюремный надзиратель. Сначала мать, затем его жена Тельма, и теперь снова мать. Не нужно было опять переезжать сюда, – сказал он себе. – Дурак дурак дурак! Но после смерти Тельмы, мать попросила его приехать и пожить с ней. Тогда это не казалось такой уж плохой идеей. С одной стороны, мать обладала значительным состоянием и домом, стоимостью почти в четыреста тысяч баксов. С другой стороны, вместе с гибелью Тельмы Стенли потерял работу. Тельма была единственной женщиной, которая присматривала за ним. И именно поэтому, несмотря на ее возраст, размер и внешность, он женился на ней буквально через две недели после окончания средней школы. К тому времени она была уже довольно успешным автором и имела доход, на который они прекрасно могли жить вдвоем. Тем не менее, не имея собственной работы, Стэнли устроился на подработку к жене, где разбирал письма, ксерокопировал рукописи и занимался прочей ерундой. Он был кем-то вроде ее секретаря, причем не очень хорошего. А после ее смерти, перспективы Стэнли найти приличную работу, оказались минимальны. Он вообще сомневался, что такое возможно.

Именно поэтому он и согласился переехать к матери. И полностью потерял тем самым свободу. Он был как заключенный, находящийся под строгой охраной, но в клетке, не находящейся под замком. Он знал, что всегда может ее покинуть. Но на данный момент больше всего его беспокоило то, чем набивать кишки. И он продолжал оставаться заключенным. К тому же, – сказал он себе, – из этой клетки я могу наблюдать за Шейлой. Стэнли посмотрел на часы на руке. Семнадцать минут девятого. Шейла уже должна быть дома. Оторвавшись от мыслей, Стенли решил представить себе ее возвращение. Сделать вид, будто он видит это. Иногда он делал так и раньше, хотя смотреть на происходящее и воображать – совсем разные вещи. Тем не менее, он все-же постарался представить: вот она достает ключ от дома... О, ну где же он? Куда же я его засунула? Может в носок? Нет, глупее ничего не придумать. Нет нет нет. Пожалуй, надо проверить под поясом трусиков... А может быть она засунула его под одну из чашечек лифчика, где он оставил на груди небольшой отпечаток. Существовало целое множество мест, куда она могла положить ключ, и он мог лежать в каждом из них, такой теплый от тесного соприкосновения с кожей. Мест, в которые она должна углубиться пальцами, чтобы достать его и...

Оставь это, – сказал он себе. – Этот момент ты уже пропустил. Нужно представлять то, что происходит именно сейчас. А сейчас она наверняка уже сняла с себя всю запотевшую одежду. Стэнли обожал представлять эту сцену. Начинала она, как правило, с обуви. Балансируя на одной ноге, поднимала другую, немного наклонялась, бралась рукой за кроссовок...

Нет, черт возьми. Да. Точно. Что она делает сейчас? В этот самый момент? Стэнли посмотрел на часы. Восемь-девятнадцать. Наверное, уже стоит под душем, подставляя свое обнаженное тело под его горячие струйки. Или, возможно, растянувшись, лежит в ванной. Стэнли не знал, что она предпочитает, душ или ванну. Скорее всего, являясь спортсменом, Шейла была из тех, кто отдает предпочтение душу. Но другая ее часть, более женственная и чувственная, наверняка любит получать наслаждение, развалившись в ванне, полной горячей воды. Скорее всего выбор просто зависит от ее настроения. От моего настроениия, поправил себя Стэнли. Похоже, сегодня она все-таки принимает душ.

Стэнли сложил газету со спортивными новостями, положил на колени и закрыл глаза. Теперь он видел раздвижные двери душа, обволоченные густой дымкой пара. Несмотря на пар, они были не затуманены, и он мог видеть прямо сквозь них, как будто их вообще не существовало. Он видел Шейлу, стоящую под струей душа, с откинутой назад головой, задранными локтями и ладонями, нежно массирующими мокрые пряди волос. На ее лице поблескивали капли воды. Блестящие ручейки стекали на грудь и подрагивали от движения рук, словно жидкие алмазы, один за другим скатывающиеся вниз...

Стул под Стэнли дернулся. Он подумал, что это мать незаметно вторглась в комнату и, развеивая фантазии, толкнула его своей инвалидной коляской. Ты грязный извращенец! Открыв глаза, он понял, что мать не имеет с этим внезапным толчком ничего общего. Ее не было в комнате. Сама-же комната тряслась с такой невероятной скоростью, что все окружающие его предметы буквально расплывались перед глазами. Лампа рядом с ним поехала в сторону. Он скинул с колен газету и наклонился, чтобы не упасть.

– Землетрясение! – закричал он, выбегая из комнаты.

Естественно, мать уже была в курсе. Сквозь собственный голос, Стенли услышал ее крик, а так-же заглушающий их обоих гул землетрясения за окном и грохот падающих и разбивающихся по всему дому вещей. Что-то ударило его по плечу, когда он пробирался к входной двери. Штукатурка? Потолок! Надо выбираться отсюда! Он схватился за ручку и повернул ее. Та не поддалась и он вспомнил, что забыл разблокировать замок. Он отпустил ручку и попытался зажать штырек между большим и указательным пальцами. Тот выскальзывал из них, словно не хотел, чтобы его отпирали.

– Дерьмо! – крикнул он. А затем замок поддался. Быстрым движением он открыл его. И еле удержался на ногах, когда дом накренился. Спасаясь от падения, он вовремя успел ухватиться за ручку двери.

– Стэнли! – визжала его мать. – Помоги мне! Помоги мне!

Он обернулся через плечо. И увидел мать, сгорбившуюся на своей инвалидной коляске, и выезжающую из столовой на такой бешеной скорости, словно пытается обогнать соперника на финишной прямой. И тут вокруг нее начали падать куски бетонных плит и гипса – треснул потолок. Вместе с ними сверху на нее сыпались облака белой пыли.

– Стэнли! – закричала она.

– Я должен открыть дверь!

Он повернул ручку и дернул. Дверь полетела в него. Он забыл отцепить охранную цепочку, но увидел, что пластина выскочила из стены и летит прямо в его лоб. Он отшатнулся, таща дверь вместе с собой. Перевешивая, та потянула его в сторону разбитого окна и он отпустил ручку. Собственный вес вернул его обратно на пол. А кресло защитило от падения. Оно упало. Подставка для ног вылетела и с грохотом ударилась о стену за его спиной. Дом рушится! Стэнли обхватил обеими руками голову и закричал. А затем посмотрел на свою мать. Он замолчал. То, что он увидел, было ужасно, но в то же время и как-то забавно. Действительно забавно было видеть, что мать теперь спешила в противоположную от двери сторону (возможно, потому, что путь к двери теперь был заблокирован грудой камней?) и вела себя так, будто находилась в настоящем исступлении. Она больше не кричала. И не просила Стенли о помощи.

Склонившись над коляской, она неистово крутила колеса, причитая:

– Боже мой, Боже мой!

Огромный кусок потолка размером с обеденную тарелку упал прямо перед ней. Либо ей просто повезло, либо она каким-то образом почувствовала опасность, но буквально за мгновение до этого она перестала крутить колеса коляски. Кусок потолка рухнул на пол возле ее ног.

– Боже мой, Бо...

– Эй, Ма! – крикнул Стэнли. – Небеса рушатся!

Казалось, она совсем его не слышала.

Спустя какое-то мгновение, дом рухнул. Но не весь. Лишь та часть, в которой не было людей. Стенли даже мог видеть уголок кресла, на котором сидел совсем недавно: он торчал над обломками арки столовой. Перед его глазами пролегала самая настоящая пещера, собранная из обломков мебели, груды дерева, бетона и штукатурки. Сквозь густой туман пыли, он увидел солнечный свет, пробивающийся сверху над огромными завалами мусора.

– Святое дерьмо, – пробормотал он.

Пока не поздно, нужно поскорее уносить отсюда свою задницу. Он представил себе, как отбегает от двери, пробирается сквозь руины, поднимает из инвалидной коляски мать и волочит ее к выходу, уворачиваясь от падающих обломков. Наконец, они добираются до двери и выходят наружу, в то время, как рушится остальная часть дома. Но он лишь думал об этом, а не ДЕЛАЛ этого. Что, если оставить ее? Что будет, если оставить ее здесь, когда дом упадет окончательно? Не будет ли он потом чертовски об этом сожалеть? Нет, нужно думать о своей собственной заднице и уносить ее отсюда как можно скорее. Не успел он наклониться и перекинуть ногу через то, что когда-то было порогом, землетрясение прекратилось. Ужасный рев сменился глубокой тишиной, которую прерывали лишь тихие звуки. Стэнли слышал скрип обломков под своими собственными ногами. Откуда-то издалека раздавались гудки автомобильных клаксонов и завывания сирен домашних сигнализаций. Где-то совсем далеко лаяли собаки. Инвалидная коляска матери молчала. Так же, как и она сама. Он посмотрел на нее. Она сидела неподвижно, все еще склонившись над колесами коляски и крепко сжимая те руками.

– Мама? – спросил Стэнли. Она не шелохнулась. – Мама, ты в порядке?

Стэнли выпрямился.

– Мама?

Она подняла голову. Облачка белой пыли взмыли вверх над ее волосами и плечами, когда она села. Очки в розовой оправе болтались на одном ухе. Она поправила их. И повернулась к Стэнли. Ее подбородок дрожал. Изо рта стекала слюна, оставляя блестящую полосу на покрытой белой пылью коже. Дрожащим, тихим голосом, она спросила:

– Все закончилось?

– Закончилось, – сказал ей Стэнли. И подошел ближе.

– Что же мы теперь будем делать?

– Не волнуйся, – сказал Стэнли. Он присел рядом с ее инвалидной коляской и взял в руку небольшой кусок штукатурки размером с плитку. Он поднял его над головой. По выражению ее глаз он догадался: она поняла, что сейчас произойдет.

– Стэнли!

Она съежилась, подавшись в сторону и начала поднимать руку. Хорошая, крепкая плита из гипса разбила ее макушку. Раздался глухой стук. Она крякнула. Очки соскочили на кончик носа, но не упали. Стэнли выпустил гипсовую плиту. Отскочив от правого плеча матери, та упала на пол. Какое-то мгновение она сидела неподвижно. Стэнли поднял плиту. Пока он раздумывал, следует ли ударить ее еще раз, ее голова упала вниз. Медленно, она наклонилась вперед. Руки обвисли. Они упали на юбку, проделав между бедер углубление. Она наклонялась все ниже и ниже, будто надеясь заглянуть за собственные колени и отыскать что-то под креслом. Стэнли сделал шаг назад и посмотрел. Она наклонилась вперед уже настолько сильно, что костяшки пальцев касались мусора на полу. Настолько, что ее задница уже слегка приподнялась над сиденьем. Голова ударилась об пол. Она сделала неуклюжее, кривое сальто, демонстрируя серые колготки под юбкой и Стэнли отвернулся, чтобы не видеть этого. Ее ноги упали на пол довольно быстро. Концы туфель звякнули об осколки оконного стекла. Она дернулась, как будто пытаясь сесть, снова обмякла и замерла. Стэнли легонько ударил ее носком мокасина по бедру.

– Мама? Мама, ты в порядке?

Она не шевелилась. И не отвечала. Он хорошенько и сильно пнул ее. Она перевернулась на бок и он увидел, что из ее уха сочится кровь.

– Это плохой признак, – сказал он, и не смог удержаться от смеха.

Но внезапно смех прекратился. Его прервала мысль о том, что Шейла Баннер может сейчас лежать, придавленная обломками своего дома.

* * *

За минуту до землетрясения Клинт Баннер посмотрел на пустую кружку из под кофе. Она была украшена портретом Когберна из "Железной Хватки". Это был подарок на день рождения от Барбары, которая постоянно настаивала на том, что Клинт похож на Хондо. Но, поскольку кружки с Хондо ей отыскать не удалось, она решила остановить свой выбор на Когберне.

– Я знаю, что она тебе понравится, – сказала она тогда, скорчив гримасу. На что Клинт ответил, пытаясь подражать интонациям и голосу Герцога: – Дай мне еще парочку лет и повязку на глаз, юная леди.

Он снова зевнул.

Было пятнадцать минут девятого пятничного утра. Он находился на ногах с половины пятого – это было чем-то вроде попытки сломать систему. Встаешь с кровати, одеваешься в ванной комнате, и, никого не будя, примерно без пятнадцати пять выходишь на еще темную улицу. Дорога занимает в два раза меньше времени, чем если едешь, проснувшись после шести. Ну а раннее прибытие в офис означает, что твой рабочий день начался на несколько часов раньше. И это здорово. Значит и вечером ты имеешь право уйти на эти несколько часов раньше. Одним словом, сплошная выгода.

Однако, это было и тяжеловато. Еще раз зевнув, Клинт взял пустую кружку, отодвинул свой стул и вышел из-за стола. Он собирался снова налить себе кофе. Но успел сделать лишь один шаг.

Поначалу он на мгновение задумался, что это за рев. А затем понял. Это не огромнейший трейлер врезался в здание. И не Боинг 747 влетел в его стену. Рев появился из ниоткуда, и, прежде чем Клинт успел задуматься, что это может означать, понял, что это землетрясение, как только раздался первый удар. Он прозвучал именно как землетрясение. И не был похоже ни на что иное, кроме как на землетрясение. Это была Калифорния, земля землетрясений, так что, вряд-ли в здание врезался грузовик. И никакое не торнадо, попавшее вслед за ним в офис. Не было это и ударной волной от ядерной боеголовки. Он был абсолютно уверен, что это землетрясение.

Сначала это был просто рев. А затем Клинт почувствовал сильнейший толчок. Он пошатнулся, но сумел удержаться на ногах. Раньше таких мощных толчков еще никогда не было. А этот был очень мощным, – подумал он. – Действительно мощным. Возможно, на шесть, а то и больше баллов.

По идее, сейчас тряска должна была успокоиться. Но она не успокаивалась. Она возрастала. Жалюзи на окнах ходили ходуном, при чем так сильно, что некоторые даже выбили стекла. Лампы дневного света погасли. Стены шатались. С потолка сыпались куски штукатурки. Кругом валялись документы, папки, степлеры и прочие канцелярские принадлежности. Ящики многих столов открылись. Компьютерные клавиатуры и мониторы соскальзывали со своих мест и падали на пол. По всему офису ездили стулья на колесиках. Боже, – подумал Клинт, – это землетрясение серьезное. Очень серьезное.

И задался вопросом, суждено ли ему погибнуть в этот день. Просто старайся держаться на ногах, – сказал он себе. – Скоро все закончится. Но стоять на ногах было совсем нелегко. Офис просто ходил ходуном. Ковер взбился волнами в два фута высотой и упал на стену. Это невозможно, – подумал он. Но это происходило у него на глазах: пол превратился в настоящую поверхность для серфинга. Клинт подпрыгнул и еле сохранил равновесие. Это соревнование, – подумал он. – Что произойдет первым: рухнет здание или землетрясение закончится?

В первом случае я превращусь в груду мертвого мяса.

Он начал пробираться к лестнице. Осторожно делая шаги и прикрывая голову руками. Уклоняясь, подпрыгивая. Валить отсюда к чертовой матери!

Он побежал, вспоминая на ходу все, что он знал о землетрясениях. Но в голову лезли лишь какие-то поговорки. Когда трясет вас самого, – пауза для эффекта, – это восемь баллов из пяти. Эдакая шуточка о шкале Рихтера. Или его любимая: Не стоит бояться землетрясений. Само землетрясение не может навредить никому, – эффектная пауза, – вы погибнете от небес, падающих на голову!

Или разобьетесь, скатившись вниз по лестнице, – вдруг подумал он. Выйдя на вершину той, он потянулся, чтобы ухватиться за поручень и промахнулся. Он потянулся снова. На этот раз взяться за деревянный каркас удалось. Но в то же мгновение тот выскользнул из его хватки. Никакой возможности держаться. Лестничная клетка напоминала узкий туннель. Крутой спуск в яму какого-нибудь «Домика Ужасов». Вся ходящая ходуном, внизу она утопала во мраке, вне досягаемости верхнего света. Выход находился где-то там, в темноте. Даже не пытайся, сказал себе Клинт. Подожди, пока тряска не успокоится. Конечно. Он помчался вниз по лестнице, прыгая, перескакивая по две ступеньки за один раз, и держась за стены, чтобы сохранять равновесие. Словно спринтер, мчащийся по склону горы от преследующей лавины. Он мчался вперед, так быстро, насколько мог. Мчался вперед, чтобы не остаться похороненным здесь под обломками, мчался вперед, несмотря ни на что. Он обязан выбраться отсюда! Сквозь рев землетрясения, он услышал свой собственный крик.

Он почему-то подумал, что оказавшийся в его ситуации человек должен бы кричать нечто вроде "Джеронимо!"^[1], перескакивая ступеньку за ступенькой. Но несущийся вниз по лестнице Клинт кричал всего-лишь банальное «АААААААА!!!». Наконец, добравшись до самого низа, он врезался в стену. Он отскочил, упав напротив лестницы, и, подняв руку вверх, начал рыскать во тьме, пока не нащупал ручку. Он надавил вниз. Свет из фойе ужалил глаза. Он выбежал с лестничной клетки, пробежал через приемную, домчался до передней двери, распахнул ее и выскочил на залитую лучами утреннего солнца улицу. Земля все еще дрожала. Рев землетрясения не смолкал.

Боже мой, – подумал Клинт, – кажется это никогда не закончится! Прикрывая голову обеими руками, он бежал по улице. Он выскочил на самую ее середину, чтобы уберечься от стекла и стен, которые в любой момент могли рухнуть. Он обернулся. Двухэтажное здание, в котором располагалось Адвокатское бюро Хэвершам Дюмонт, шаталось и вибрировало. Клинт знал, что оно не выдержит таких толчков и скоро рухнет. Толчки уже были гораздо сильнее самых первых. Он посмотрел по обоим сторонам улицы. И увидел несколько автомобилей.

Он не мог сказать наверняка, что те припаркованы. Наверное, их просто бросили, – подумал он. Никто, находясь в этой ситуации, не мог находиться за рулем. Автомобили раскачивались, словно скифы на море. И, казалось, будто завывая сигнализациями, все они кричат от ужаса, сливаясь с грохотом землетрясения. Звук, похожий на рвущуюся плотную ткань, заставил Клинта повернуть голову вперед.

– Иисусе, – пробормотал он.

За несколько мгновений до этого, офисное здание было целым, не считая лишь вылетевших фасадных окон. Теперь-же, казалось, будто внутри него вырос огромный дуб и расколол своими ветвями бетонные стены. Ему удалось выбраться оттуда практически в самый последний момент. Кругом завывали сирены. Их шум, смешивающийся с ревом автомобильных сигнализаций, гулом землетрясения и грохотом рушащихся зданий превращался в сплошную какофонию. Периферийным зрением Клинт заметил что-то, что привело его в смутное беспокойство. И, повернув голову, увидел летящий на него красный мини-вен марки Тойота.

– Дерьмо! – закричал он и нырнул за бордюр.

Прыжок, как ему показалось, удался. Этот ублюдок не собьет его, максимум раздавит обе ноги в лодыжках. Пока он не приземлился, никакой боли не чувствовалось. А затем локти и колени с силой ударились о землю. Боль в груди едва ли не нокаутировала его. На какое-то мгновение ему показалось, что он теряет сознание. Ублюдок! – подумал он. А затем поднял голову, собираясь наорать на этого мудака, сидящего за рулем Тойоты. Но легкие слишком ослабли для крика. На трейлере большими белыми буквами было что-то написано. Логотип фирмы с названием ИГРУШКИ. Внезапно Клинт понял, что может прочесть это слово. Слово ИГРУШКИ не размывалось в сплошное пятно от вибрации.

Землетрясение прекратилось. Слава Богу. Слава Богу, потому что красный грузовик с надписью ИГРУШКИ, не сбавляя скорости, свернул к бордюру, по всей видимости для того, чтобы не выскочить на поперечную улицу, людей на которой хоть и не было, но из-за левого угла внезапно выскочил БМВ. Едва миновав пешеходный переход, ИГРУШКИ резко вырулили вправо. По всей видимости водитель решил, что въехать на бордюр будет лучше, чем на полной скорости столкнуться с БМВ. Но разве он не видел, что несется прямо в фонарный столб? Хотя, возможно, он надеялся, что столб окажется хрупким, как какая-нибудь зубочистка, и он с легкостью его собьет.

Столб сломался. Но водитель не промчался сквозь его обломки вперед. Столб вообще не разлетелся на обломки. Вместо этого он разломился на несколько частей, которые рухнули прямо на кабину и крышу ИГРУШЕК. ИГРУШКИ резко остановились. Клинт не мог видеть, что произошло с водителем. Но находящий на пассажирском сидении человек вылетел наружу, разбив головой лобовое стекло. На нем была синяя бейсболка, клетчатая рубашка и джинсы. Очевидно, он не был пристегнут ремнем безопасности. Он упал прямо на помятый капот ИГРУШЕК. Верхняя часть его бейсболки была разорвана. Козырек оторвался и болтался лишь на одном уголке, как сломанное крыло. Голубые джинсы, зацепившись за осколки стекла, сползли до колен, и продолжали делать это, оголяя лодыжки, когда он приземлился на капот. Визжа тормозами, БМВ не дала ему рухнуть вниз. Он ударился головой в ее пассажирское окно. Окно лопнуло. Его голова вошла внутрь. Остальная часть тела осталась снаружи. Она резко вывернулась в сторону и хлопнула о переднюю часть автомобиля, после чего отскочила назад. Обезглавленное тело рухнуло на асфальт рядом с БМВ, который, резко остановившись, проехал по инерции еще некоторое расстояние и все-таки врезался в ИГРУШКИ.

ИГРУШКИ с помятой крышей и кабиной напоминали теперь какую-то дешевую пародию на "Христовы Страсти" из металла – как будто Иисус, едя на трейлере к Голгофе потерпел аварию. Искрящиеся провода и обломки столба, перекрещиваясь друг с другом, возвышались на его искореженном корпусе.