Текст книги "Тайной владеет пеон"
Автор книги: Рафаэль Михайлов
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
11. ДРУЗЬЯ – ПОВСЮДУ
В маленьком ранчо, что приютилось на левом берегу Рио Дульсе, царило волнение. Бегали и кричали люди; крякали и посвистывали домашние птицы с яркими веерами хвостов. Хозяин ранчо – низенький человек с жесткими усами и огромной белесой копной волос, спадающей на лоб и глаза, отчего казалось, что водопад струится по его лицу, – стоял на берегу и сыпал проклятиями:
– Пусть коршун выклюет твои бесстыжие глаза и ягуар откусит твой хвост! Пусть тарпун станет у тебя поперек глотки, а в брюхо заползет змея! Бог мой, и это случилось с моим любимцем... А вы где были? – накинулся он на отчаянно жестикулирующих работников. – Аллигатор стащил пса, а вы зевали? Может, вы радовались? Может, вы смеялись?
– Нет, сеньор! – закричал один из негров. – Мы совсем не радовались. И мы не зевали. Но аллигатор не полз, а мчался. Это сущий дьявол, а не аллигатор. Он утащил вашего пса, как вор.
И негр так живо изобразил подползающего крокодила, что ранчьеро не мог удержаться от смеха.
– Ну ладно, – махнул он рукой. – Этого дьявола я подстрелю на рассвете, а кожу его пущу на штаны. Довольно таращить глаза! Пора скот выгонять.
Сеньор, – позвал хозяина конюх и показал на противоположный берег реки, где из кустов вынырнули два человечка.
Ранчьеро отвязал лодку, оттолкнулся и быстрыми короткими взмахами весла погнал ее через реку. Когда лодка пристала к берегу, фигурки исчезли. Ранчьеро выкарабкался на берег, раздвинул кустарник и увидел наставленные на себя две пары мальчишеских глаз и дуло винтовки.
– Спокойно! – сказал ранчьеро. – Не люблю таких шуток. Что за дурацкая страна! Грудных младенцев вооружают. Аллигаторы тащат моих собак и кур. Солдаты поджидают на моем ранчо гостей из леса.
Дуло опустилось.
– Солдаты? Слышишь, Наранхо... А он все время бредит этим ранчо...
– Не говори загадками! – сказал ранчьеро. – Кто он? Почему бредит?
Из-за кустов вышли двое мальчишек-подростков. Один был черноволос и меднолиц, в руках держал винтовку; глаза его смотрели настороженно, холщовая блуза и длинные, изрядно потрепанные штаны составляли весь его гардероб. Второй, смуглый до черноты, белозубый казался более приветливым. Ранчьеро, обращаясь ко второму, повторил свой вопрос, но сразу понял, что старший здесь тот, что с винтовкой.
– Зачем такой любопытный? – отрывисто спросил Хосе. – Зачем сюда приехал? Кто звал?
Ранчьеро задумался.
– Я могу и уехать, – сказал он равнодушно. – Только на пять миль по окружности вы не сыщете другого жилья.
Мальчишки зашептались. Наконец старший спросил:
– Сеньор говорит, – на ранчо солдаты?
– Вчера были, сегодня их нет, – ответил ранчьеро.
Снова шепот.
– Сеньор не обидится на нас, – с достоинством произнес Хосе, – если мы спросим, за кого сеньор?
– Я за себя, – беспечно сказал ранчьеро, с трудом удерживаясь от смеха. – Кроме моего ранчо, мне наплевать на весь мир.
Он видел, что ребята растерялись, и пришел им на помощь.
– Ну, а вы за кого? – мягко спросил он.
– Мы – за Гватемалу, – резко ответил тот, кого назвали Хосе. – И за того человека, что лежит в лихорадке. Нам нужна ваша помощь, сеньор, но прежде вы докажите, что вам можно верить.
– Бог мой, человек погибает, – заволновался ранчьеро, – а вы теряете время!.. Покажите мне его.
И он бросился к кустам, но поднятое дуло винтовки заставило его отпрянуть.
– Ладно, – сдался ранчьеро. – Я вам кое-что скажу. – Я поджидаю человека, по кличке Кондор. Знаете вы такого?
– Эту кличку многие знают, – угрюмо сказал Хосе. – И свои, и чужие.
Его маленький товарищ неожиданно пришел на помощь ранчьеро.
– Это очень просто, сеньор. Если вы тот самый, что ждет Кондора, вы можете нам сказать, где вы с ним впервые познакомились.
– Наранхо! – предостерегающе крикнул Хосе.
– Многого хотите! – проворчал ранчьеро. – Я уеду – и все тут.
– Если вы тот человек, что нам нужен, – сказал Наранхо, – вы не уедете. А если чужой, – счастливого пути...
– Давайте другой вопрос, – заупрямился ранчьеро.
– Другого о вас мы ничего не знаем, – уныло ответил Наранхо.
Ранчьеро расхохотался: мальчишки ему определенно нравились. Хосе стоял непреклонный, загораживая подход к кустам. Наранхо с волнением ожидал, что ответит ранчьеро.
– Вот что, мальчишки, – добродушно предложил ранчьеро. – Я только посмотрю на лицо этого человека. Если это он, – спрашивайте, что хотите. Не тот, кого я жду, – я вам пришлю хинин, и отправляйтесь куда знаете.
Хосе покачал головой. Не всякому можно показать лицо этого человека.
– Будь вы на нашем месте, сеньор, – печально спросил Хосе, – показали бы вы такого человека незнакомому?
– Нет, – признался ранчьеро. – Не показал бы. – Он повернулся к Наранхо: – Но то, что ты спросил, тоже не каждому скажешь.
И прежде чем мальчишки успели сообразить, он длинной рукой дотянулся до куста, пригнул его и пытливо всмотрелся в человека, который лежал в тени. Заросшее густой черной бородой лицо, ввалившиеся щеки, желтые лихорадочные пятна... Нет, лицо ничего ему не говорило.
Ранчьеро отпустил ветку, которая с присвистом вернулась на место.
– Не сердитесь, маленькие часовые, – сказал он с легкой грустью. – Это не тот, кого я жду, но уговор есть уговор. С тем, кого жду, я свел знакомство в тюрьме.
У Хосе вырвался возглас разочарования. Наранхо, наоборот, оживился.
– Хосе, – разве ты забыл? – воскликнул Наранхо. – Команданте перед болезнью говорил, что кое-чем угощал сеньора ранчьеро в тюрьме и надеется на угощение у него. Посмотрите лучше, сеньор. Болезнь меняет человека. Пятеро суток мы питаемся только травой.
Ранчьеро спросил взглядом у Хосе, мальчик кивнул. Ранчьеро раздвинул кусты, подошел к больному и наклонился к нему.
– Бог мой, Карлос. – Он всматривался в изменившиеся черты лица и повторял: – Бог мой, Карлос... Бог мой, Карлос...
Мальчишки положили Карлоса на толстые ветви, которые заменяли носилки. Он пошевелился и вдруг громко сказал:
– Бред. заткни мне рот, Хосе. Опять бред.
Когда они переправлялись через реку, ранчьеро спросил:
– Болотная лихорадка?
– Нет. Его укусил муравей, – ответил Наранхо. – Дед знал средство; я забыл.
– Это опасней для жизни, – заметил ранчьеро, – но, если укус свежий, я за сутки поставлю Карлоса на ноги.
Похожая на коршуна цапля выглянула из камышей и, завидев лодку, закачала клювом.
– Цапля подтверждает, – улыбнулся ранчьеро. – Больной встанет.
Хосе и Наранхо осторожно внесли командира в домик на сваях и переложили на большой широкий топчан. Ранчьеро достал из самодельного серванта тыквенную бутыль и нацедил из нее стакан пахучей оранжевой настойки.
– Лимон, папайя и красный перец, – объяснил он. – И все это перебродило на маисовом отваре. Мгновенно убивает яд. Ты у меня живо встанешь, – засмеялся он, насильно вливая сквозь стиснутые зубы Карлоса свое лекарство. – А теперь займемся вами, мои милые гости. Винтовка в доме мирного ранчьеро – большая роскошь. Сунем ее под половицу. Мойтесь и переодевайтесь. В этом шкафу сухое платье. Ваше придется сжечь – изорвалось. Если кто спросит, – вы племянники моего друга, торговца рыбой с Исабаль-озера. – Он расхохотался. – Маленькие упрямцы... Я вам еще припомню: «Вы за кого!»...
Через полчаса изголодавшиеся Хосе и Наранхо сели за стол и пожирали глазами миски с едой, не зная, с чего начать. Хозяин положил каждому по большой порции фриоли – бобов, стушенных на жиру, которым гватемальская кухня умеет придавать особую остроту и пряный аромат. За этим последовали тамали – пирожки из маисовой муки, начиненные луком и перцем и испеченные в пальмовых листьях. Наранхо, знаток рыб, положил себе еще жареный кусок хая, заплывшего из моря в пресные воды Рио Дульсе. В разгар пиршества ранчьеро вдруг сказал:
– Для голодных желудков на первый раз довольно. Отпейте рефреско – и марш на койки.
Искрящийся напиток, настоенный на десятке разнообразных фруктов – от папайи до золотистой пиньи – освежил ребят. Но из-за стола они встали с сожалением.
Хосе выглянул в окно и поманил к себе Наранхо. Черные птицы, похожие на попугаев, налетели на лошадей, которых рабочий выводил за ворота ранчо, и длинными дугообразными клювами стали рыться в густых гривах, выискивая насекомых.
– Поменьше торчите у окон, сеньоры часовые! – прикрикнул хозяин.
Они не знали, сколько проспали. В соседней комнате слышались голоса. Хосе узнал крикливый говорок ранчьеро и спокойный, слегка вибрирующий от лихорадки, голос Карлоса. Хосе готов был заплясать от радости. Друг Карлос жив! Друг Карлос на ногах! Мой команданте, если понадобится тебя на руках доставить в столицу, – мы это сделаем...
– Я свалился уже после того, как расстался с отрядом, – говорил Карлос. – Люди получили пароли и явки. Вот и вся моя жизнь. Рассказывай о себе. Что ты делал все эти годы? Как скопил деньги на ранчо?
– Ранчо не мое, – засмеялся его собеседник. – Я работал в разведывательном управлении при Арбенсе. Вместе с Вирхилио Аррьосом. Ловили заговорщиков, перехватывали тайные склады с оружием. Когда запахло порохом, мне предложили здесь осесть и дали купчую на ранчо. Как видишь, пригодилось.
– А кто предупредил обо мне?
– Да тот же Аррьос.
– Как, Вирхилио на свободе?
– Разгуливает без наручников. Мы встретились на Исабаль-озере.
Ранчьеро глубоко втянул в себя дым из длинной трубки и медленно, как бывает, когда вспоминаешь очень далекое, сказал:
– Все эти годы я вижу перед собой тесную камеру и человека, шагающего из угла в угол. Он говорит своему соседу: «Сейчас тебя поведут на допрос, будут кромсать, молотить, но не выбьют из тебя ни одного имени... Потому, что в тебе настоящая человеческая закваска».
Ранчьеро мягко добавил:
– Ты поверил в меня, дон Карлос, и я тоже в себя поверил. – Он расхохотался: – А мальчишки твоей школы: дуло винтовки, злые глаза и вопрос в упор: «Ты за кого?»
– Они многое пережили, – отозвался Карлос. – Им бы надо отлежаться, подкормиться...
Наранхо быстро сказал, входя в комнату:
– Оттуда слышно. Зачем нам лежать? – Он застенчиво улыбнулся. – Есть такая сказка. Рыбак выскочил из шторма и обругал море: «Чем безобразничать лучше бы ты спало!» Заснуло море, скучно стало рыбаку без ветра и волны; вышел он на берег и со злостью крикнул: «Уж лучше безобразничай, чем спать!» Кариб не любит спать, – закончил Наранхо. Хосе стоял рядом – насупленный, ощетинившийся.
– Вы проспали двое суток, – улыбнулся Карлос, – но я не сказал, что вы останетесь здесь. Пожалуй, я отправлю вас к сеньору Молина.
– Кто такой Молина? – испуганно сказал Хосе. – Зачем отправлять? Мы не знаем такого.
– А возможно, – знаете, – загадочно сказал Карлос.
Он подмигнул ранчьеро, и они вышли, прикрыв двери.
– Я сбегу от этого Молины, – горячо сказал Наранхо.
– Команданте зря не скажет, – оборвал его Хосе. – Но если он хочет нас укрыть в безопасном месте, мы уйдем.
Дверь распахнулась, и Карлос, смеясь, показал ранчьеро на сконфуженных друзей:
– Заговорщики... Сбегут ведь, а?
– Сбегут, – подтвердил ранчьеро.
В домик постучали... Ранчьеро вернулся через несколько минут и отозвал Карлоса в сторону.
– Проезжают плотовщики. В верхнем течении их ждут бревна. Не думай, что я хочу тебя сплавить, – пошутил ранчьеро. – Но второго такого случая может не быть.
– Мы едем, – решил Карлос.
– Ходить не разучился?
– Надо будет, – и бежать смогу. Собирайтесь, кондорята! – приказал Карлос.
...Стая челноков плывет вверх по Рио Дульсе. Скоро челноки войдут в преддверие Исабаль-озера, свернут в огромный залив, где гигантские стволы ожидают сплавщиков. Конечно, медленное течение Рио Дульсе рано или поздно приведет их к морю, но отдельные стволы могут застрять в бухтах, в прибрежных камышах, кустарниках. Сплавщики обычно зацепляют за челнок один – два дорогих ствола и буксируют их к морю. Иностранные компании и владельцы лесных угодий не хотят потерять ни одного кубометра красной древесины. Медленно движутся челноки; онемели руки гребцов; плывет над рекой тоскливая песня:
Я владею шестом, и рулем, и веслом
И бревнами управляю.
Но хотел бы иметь свой бревенчатый дом
Из леса, что я сплавляю.
А припев – неожиданно задиристый:
Эй. не хмурься!
Прочь ненастье!
Рио Дульсе
Даст нам счастье.
И снова песня входит в грустное русло. Наранхо любит петь и подхватывает:
Но хотел бы иметь свой бревенчатый дом...
Высокий, жилистый гребец, напарник Наранхо, спрашивает:
– А у тебя был свой дом?
– Был, – отвечал мальчик. – С крышей из листьев. И половинкой от двери. Вместо второй половины мы с дедом сеть вешали.
– Как ни говори, – дом, – с уважением говорит гребец. – Я втрое против тебя прожил, а дома своего еще не имел.
Он осторожно кивает на головной челнок: там Карлос.
– Большого человека везете?
– Не знаю, – отвечает Наранхо. – Я ведь по другому делу.
– Ну и молчи, – раздраженно говорит гребец. – Все вы по другому... Ты себе знай сплавляй бревна, а жизнь где-то идет... Эх!..
Он с силой загреб веслом, и челнок тряхнуло. Наранхо хочется его утешить:
– Слушай, есть сказка у карибов. Моллюск со дна моря кричит кокосовому ореху: «Скучно стало. Давай сменяемся местами». Орех сорвался с пальмы, пошел на дно, дышать нечем. Моллюск вылез на берег, карабкается по стволу, дышать нечем – кричит: «Давай обратно...» Понял? Всюду тяжело.
– Хороший ты парень, – говорит гребец. – Пусть будет у тебя столько удач, сколько добрых слов.
И они вдвоем подтягивают:
Эй, не хмурься!
Прочь ненастье!
Рио Дульсе
Даст нам счастье!
Резкий свисток. Катер с армасовцами останавливает челночную флотилию.
– Чужие есть? – кричит офицер с катера.
– Нету! – отвечает старший.
– Новички?
– Не берем.
– Оружие?
– Наше дело – лес, – ворчливо отзывается старший.
Офицер приказывает солдатам проверить челноки и сам объезжает флотилию. В одном из челноков он замечает мальчишку в куртке с блестящими застежками.
– Чей?
– Барчонок с ранчо, – отвечает бородатый мужчина. – Хозяин просил доставить к торговцу рыбой на Исабаль.
– Проверим. Врешь – голову снимем.
– Это вы умеете, – соглашается бородач. – Только нет мне резону врать. Голова одна, и кормилец в семье я один.
– Научился говорить у красных, сволочь!
Свист плетки – и на плече бородача ожог.
Старший говорит офицеру:
– Сеньор, так мне и лес не с кем гнать будет...
Офицер не слушает.
– Эй ты, мелюзга, имя?
Хосе Паса не сводит взгляда с плеча Карлоса.
– Фебриль, – говорит он.
Фебриль – значит пылкий, лихорадочный. Это первое, что пришло на ум. Офицер кричит:
– Смотри в глаза! Чей сын?
– Дядька – купец. Рыбой торгует на Исабаль-озере. Наш дом ближе к западу. А отца нет.
– У всех у вас нет отцов. К западу, говоришь? Если на дороге черепаха, – к хорошему это?
Наранхо не раз рассказывал Хосе: черепаха умное животное, и мясо у нее вкусное. Но в этих краях черепаха – дурной знак.
– Увидишь черепаху, – говорит Хосе, – лучше обойди.
«Увидишь армасовца, – говорит он про себя, – тоже обходи».
Офицер доволен своим остроумным вопросом.
– Проезжай! – кричит он.
Флотилия входит в озеро. Старший пожимает Карлосу руку:
– Когда сажали тебя, – всякое думал. Крепко ты его обжег, а у самого ожог, – посмеивается сплавщик.
– Уступи я ему, – раздумывает Карлос, – он пристал бы: кто да откуда. А так, – он огрел плеткой и доволен.
– Красота вокруг какая, – вздыхает старший, оглядывая берега Исабаль-озера, и тут же кричит сплавщикам. – Приналягте на весла, ребята!
Жаль, им некогда смотреть. А Исабаль-озеро достойно того, чтобы любоваться им в солнечные часы. Необозримая ширь. Зеркальная гладь. Гордые пальмы по берегам. И даже когда ветер налетает на озеро и поднимает волны, оно кажется добродушным великаном, которому стала тесной колыбель.
Но им некогда смотреть. А от ловких рыбаков трудно оторвать взгляд. В больших каноэ и маленьких каюко, в грубых выдолбленных стволах и на дощатых плотах они от зари до зари бороздят озеро, забрасывая самодельные крючки на длинных лесках в голубовато-серую воду.
Но нашим путешественникам некогда. Узкое легкое каноэ доставляет их благополучно на юго-восточный берег озера. Легкий кивок рыбаку, дружеское пожатие руки – и они исчезают в роще. А там путь – к Мотагуа. А там...
Удивительная встреча. Они переходят вброд Мотагуа. Река в жаркое время пересыхает. И сейчас желтые камни ее дна обнажены; только еле журчащие ручейки напоминают об ином характере Мотагуа в дождливые месяцы. Она может быть ревущей и угрожающей. Но сейчас она дремлет.
– Остановись! – голос доносится сзади.
– Дойдете до берега, – возьмите влево! – На этот раз голос впереди.
Карлос говорит ребятам:
– Не стоять же здесь. Шагайте.
Они перешли Мотагуа и взяли влево. Третий, невидимый, голос крикнул:
– По тропинке к скале и вокруг!
Обошли скалу и очутились у земляной норы. Кто-то втолкнул их в дыру, и они мягко покатились вниз. В землянке – смех.
– Вставай, сеньор! – говорит человек с забинтованной головой и всматривается в Карлоса. – Кто такой?
– Человек. – Карлос встает и стряхивает с себя землю. – Не очень молодой, не очень старый.
– Зачем к нам пришел?
– С детьми гулял, – шутит Карлос.
– Дети свои? – пытливо спрашивает человек с повязкой.
– Один кариб, второй ица, ясно свои, – отзывается Карлос и вызывает новый взрыв смеха.
Людям нравится, что он не из пугливых и любит шутку.
– Я тебя видел в полиции, – пускает пробный камень человек с повязкой.
– А я тебя, Антонио, видел на плантации, – серьезно говорит Карлос.
И в наступившей вдруг тишине раздался голос Антонио:
– Пусть меня деревом пришибет, если с нами не Карлос Вельесер! Да ведь ты завяз в болоте!
Его сжимают в объятиях друзья и незнакомые люди. Его имя знают, его помнят. Он попал к пеонам, бежавшим после стачки с плантации. Им сказали, что Кондора уже нет, как нет и отряда. О, Ла Фрутера запомнит эту стачку. Главный капатас едва не убил Антонио. Сборщики растоптали капатаса. Управляющий вызвал войска. Пеоны не стали ждать. Они создали отряд и теперь партизанят.
– Ну что, ты удивлен, дон Карлос? – смеется Антонио.
Да, Карлос удивлен. Зерна, посеянные им и его товарищами по борьбе, быстро дают всходы. Очень быстро! И он думает о том, что Антонио и другие пеоны крепко удивились бы, узнав, что их отряд стихийно пришел на смену расформированному отряду Кондора.
– Зачем ты здесь? Что мы можем для тебя сделать, Карлос?
– Немного проводить. К железной дороге. Вот и всё.
– Переночуешь у нас – на рассвете проводим. Вечером все сидят у очага, и кто-то из бойцов затягивает песню:
Нынче новые порядки.
Берегись! О-хо!
Жизнь горька, а перец сладкий —
Больше ни-че-го!
Песенка настораживает Карлоса; он подходит к запевале:
– У меня есть знакомая... Она из Пуэрто. Не ее ли песня?
– Не знаю, откуда Росита. Она была у нас.
– Хосе, ты слышишь? – кричит Карлос. – Наша Росита объявилась.
И вместе с десятком голосов он задорно подхватывает:
Жизнь горька, а перец сладкий —
Больше ни-че-го!
Пламя очага взметнулось вверх, словно подгоняемое песней Роситы.
12. СЕНЬОР АНТИКВАР ГОТОВИТСЯ К ОТЪЕЗДУ
Чтобы лучше проследить судьбы героев, нам придется обратиться к событиям, которые предшествовали операции «Кондор», и перенестись в столицу Гватемалы.
3 июля 1954 самолет № 349280 американского воздушного флота приземлился на аэродроме гватемальской столицы и доставил республике навязанного ей силой оружия президента Кастильо Армаса и группу его ближайших приспешников. Чтобы кто-либо из них не вздумал дать тягу, офицеров в полете сторожил сам достопочтенный и лисообразный посол Соединенных Штатов – Джон Перифуа.
Кастильо Армас, перетянутый ремнями полковник с нервным взглядом и порывистыми движениями, сошел по трапу на поле аэродрома, казалось, испуганно огляделся и кинулся на землю. Но фоторепортеры замешкались, и Армасу, сдерживая раздражение, пришлось повторить операцию с поцелуем гватемальской земли. После этого он поднялся и, топнув ногой, заявил:
– На этой земле будет порядок.
Так, осквернив ее поцелуем, он тотчас же дал обещание залить ее кровью.
Проскочив в сопровождении конвоя в президентский дворец, Кастильо Армас велел согнать жителей на главной площади столицы и, выйдя на балкон, повторил перед двадцатью пятью тысячами гватемальцев свою угрозу.
Армасовцы старались вовсю. Объявив вне закона профсоюзы, рабочие организации, все партии, кроме партии самого Армаса, разгромив редакции прогрессивных газет и журналов и бросив в тюрьмы несколько тысяч человек, они принялись за составление списков новых жертв.
Этой работой руководил американский посол; она сопровождалась стрельбой из американских автоматов и велась под прикрытием американских бомбардировщиков. На такое дело американская фруктовая компания отпустила миллион долларов.
Но тогдашний государственный секретарь США Джон Фостер Даллес с ликованием заявил пятидесяти корреспондентам газет и журналов: «Положение исправляется самими гватемальцами».
Армасовских солдат и офицеров узнавали сразу. В парках и скверах они стреляли, в кафе напивались до омерзения, в кинозалах свистели и улюлюкали, как только на экране появлялись кадры репортажа из стран народной демократии или Советского Союза. Маленькая регулярная армия страны чувствовала себя оскорбленной бесчинством понаехавших офицеров. В гватемальских домах стали закрывать двери и перед офицерами регулярных частей. Верхушка армии, игнорируемая Армасом, бурлила, кипела, негодовала. Назревал конфликт.
Открытое столкновение между частями армии и армасовскими бандами произошло месяц спустя после торжественного въезда импортного президента в столицу. Началось с небольшого.
Курсант гватемальского Военного училища получил отпуск на день и направлялся к родным. Еще издали он заметил в своем домике распахнутые окна, из них летели подушки, салфетки, книги. Он ворвался в дом и застал армасовцев, учинявших обыск.
Глава семьи стоял со связанными руками и гневно смотрел на сына.
– Как вы могли допустить этих! – презрительно сказал он. – Армией называетесь. Босяки вы, а не армия.
Курсант предложил армасовцам убраться из его дома. Кто-то крикнул: «Тресни его по голове, Хорхе!»
– Меня? Кадрового армейца? – Курсант вынул из кобуры пистолет. – Прочь отсюда, воронье!
В ту же секунду его уложили выстрелом в спину.
Когда весть о гибели товарища дошла до курсантов, весь состав училища взялся за оружие. Армасовцев, разбивших лагерь у больницы имени Рузвельта, в четыре часа утра 2 августа атаковали регулярные части армии. В ход были пущены винтовки, пулеметы, минометы. Армасовцы привыкли впятером избивать одного; здесь же пятеро их бежали от одного курсанта. Они запросили у Армаса подкрепления, репортеры запросили у президента информацию.
– Местный конфликт между подданными, – весело сказал президент. – Сейчас мы это уладим миром.
И он послал самолет забросать бомбами позиции курсантов.
Бомбы не помогли. Батальон «освободителей» укрылся в стенах больницы, а пятьсот армасовских офицеров, которые, по выражению мистера Даллеса, «исправляли положение», увидели, что за спинами нет ни американских орудий, ни солдат, и попросту бежали из столицы. Весь город провожал их свистом.
Двенадцать часов продолжались бои. Повстанцы захватили военную базу, столичный аэропорт, железнодорожную станцию. К «восстанию чести» примкнули гражданские лица, недовольные режимом Армаса. Пресса требовала объяснений. Президенту было не до того: он спешно переодевался в женское платье и, напялив на себя черный платок и четырехугольную юбку, перебежал из правительственного дворца в частную квартиру министра связи. Посол порекомендовал срочно договориться с армией, пока восстание не разрослось. Дон Кастильо пригласил к себе гватемальского архиепископа Росселя Арельяно.
– Реверендо падре, – вежливо начал Армас. – На вас вся надежда. Уговорите своих прихожан прекратить стрельбу. Я готов на все их условия.
– Сын мой, – наставительно ответил архиепископ. – У святой церкви тоже есть свои условия.
– Реверендо падре, повторяю, я готов на все.
Он хотел добавить: «Лишь бы сбросить с себя эти женские доспехи!»
Архиепископ говорил о своем:
– Тайная полиция не проявляет должного уважения к церкви. Несколько наших приходских священников...
– Они будут немедленно освобождены.
– Прибывшие офицеры поминают имя всевышнего в непристойных оборотах речи.
– Я издам специальную инструкцию о поведении офицеров.
– Наконец, наши земельные угодья, сеньор президент, – небрежно заметил архиепископ. – Как ни малы они...
– Они не очень малы, реверендо падре, – встрепенулся президент.
– Юнайтед фрут компани получает свои земли обратно сполна. Святая церковь не считает себя хуже компании, – твердо отрезал архиепископ.
Он достал из складок мантии тяжелые серебряные часы и щелкнул крышкой:
– Четыре часа. Скоро стемнеет. Ночь может принести много неожиданностей, мой дорогой президент.
Армас хорошо понял намек.
– Да исполнится ваша воля, реверендо падре, – набожно сказал он. – Я жду вас с миром.
Архиепископ Арельяно и специальный эмиссар президента полковник Саласар отправились в лагерь восставших. Все условия армии были приняты. Президент распускает «силы освобождения». Президент обязуется не использовать привезенные войска ни для внутренних, ни для внешних целей. Президент обязуется уважать армию и избавить ее офицеров от преследования тайного «Комитета защиты от коммунизма». Президент дает заверение в том, что восставшие курсанты не подвергнутся репрессиям.
В пять часов дня стало известно, что президент подписал соглашение о перемирии. Стрельба прекратилась. Из больницы имени Рузвельта вышли притихшие армасовцы. Они думали, что больше не нужны. Но они не знали, что Кастильо Армас приказал начальнику тайной полиции перевести их в свое ведомство. Что им предстоит из интервентов превратиться в шпионов, слухачей, провокаторов, исполнителей смертных приговоров; и что, выражая благодарность архиепископу за посредничество, президент не преминул заметить: «Они дали мне передышку... Спокойных полгода – и я им припомню «восстание чести».
Но он не получил и суток спокойных.
Толпы народа собирались у президентского дворца.
Просочились слухи о первом поражении Армаса. Гватемальцы, острословы и балагуры, осыпали градом насмешек членов военной хунты. [34]34
Военное руководство интервентов.
[Закрыть]А на другой день Кастильо Армас, считающий себя покровителем науки и муз и чуть ли не опекуном университета, получил еще один удар: забастовали студенты столицы.
Студенческая делегация была принята Кастильо Армасом. Президент был настроен умиротворенно и надеялся поразить студентов своими научными познаниями. Он начал говорить о высоком назначении науки и перешел к военной науке, которой его обучали американские стратеги на двухгодичных курсах генерального штаба в Канзасе. [35]35
Город в США.
[Закрыть]Его тут же перебил высокий худощавый юноша в очках:
– Сеньор президент, не стоит ссылаться на эту выучку. Многие наши родные под арестом и следствием.
Президент ответил, что возможны ошибки. Но в целом его усилия направлены на восстановление порядка и ликвидацию красных элементов. Чего желают его молодые друзья?
Оказалось, что его молодые друзья желают чего угодно, только не таких усилий и не такого президента. Они потребовали прекратить репрессии против студентов и упразднить «Комитет защиты от коммунизма».
– Вы опасные молодые люди, – мягко сказал президент и подал знак начальнику тайной полиции, ожидавшему своей очереди за портьерой.
Начальник тайной полиции уже успел заснять делегатов и теперь перешел к изучению своих будущих жертв воочию.
– Сеньоры, – заявил он, – вы останетесь здесь, пока не прекратятся беспорядки в университете.
– Если через час мы не вернемся, – ответил юноша в очках, застенчивая улыбка которого не вязалась с тем, что он говорил, – то наши друзья могут пойти на дворец штурмом. Вы уверены в своих войсках, сеньор президент?
Делегация была отпущена. Армас метался по дворцу, как в клетке. Хунта заседала круглосуточно.
А теперь последуем за худощавым студентом в очках. Товарищи его называли: Андрес. Все вместе они пересекли главную площадь и встретили колонну студентов.
– Президент отклонил наши требования, – сказал Андрес.
По улицам города прошла студенческая колонна. Юноши и девушки распевали песню, которая перекатывалась из дома в дом:
Колонна прошла быстрее, чем спохватилась полиция, но песня запомнилась столице:
Стучит жандарм, и льется кровь,
И гнев расправил крылья...
Нам не нужна ваша любовь,
Любезный дон Кастильо.
Кое для кого она была страшна, эта песня!
Мы отдадим сто ваших баз
За вкусную тортилью.
Мы отвергаем лично вас,
Любезный дон Кастильо.
Прощаясь с товарищами, Андрес сказал:
– К занятиям приступать не будем. Решено. Меня вы найдете в кафе «Гватемала» от трех до четырех.
Насвистывая, он зашел в подъезд ближайшего дома, и через минуту оттуда вышел не брюнет в очках, а светловолосый юноша, снявший парик и очки, неузнаваемо меняющие его облик. Только по застенчивой улыбке можно было узнать Андреса.
Быстрым шагом он прошел по шестой авениде – деловой части столицы – и заглянул в дверь юридической конторы. Молодой адвокат, завидев Андреса, улыбнулся и сказал:
– Вы не знаете, кому завещать свое наследство, сеньор?
Андрес расхохотался:
– Наследство студента – изгрызенный карандаш и сандалии без подметок.
Адвокат пригласил его в маленькую комнатку и, затворив дверь, переменил тон:
– Разве обязательно тебе Андрес, нужно было говорить с президентом? Разве партия приказала, – он подчеркнул слово «приказала», – именно тебе подвергаться опасности?
– Не сердись, Ласаро, – беспечно сказал Андрес. – Я принял меры предосторожности.
– Парик и очки? Фи, и это говорит подпольщик!
Ласаро сердито засопел. Андрес знал, что ему нужно дать выговориться, и молчаливо снес упреки.
– Скажи, – спросил он, чтобы переменить тему, – выльется «восстание чести» во что-нибудь более стоящее?
Ласаро задумался.
– Не знаю, – протянул он. – Наша партия не призывает народ к немедленному восстанию. Слишком рано. Гнев, как виноград: тот и другой хороши зрелыми. Армия еще слепа.
Искоса он посмотрел на Андреса:
– Ты слышал когда-нибудь историю о том, как москиты сожрали быка? Он удирал от несущейся лавы вулкана и удрал бы... Но его разделали москиты. Мы все – москиты. Кусай быка как можешь. Нападай на него где можешь. Впятером, втроем, в одиночку. Выстрел в баре хорош тем, что его слышат десятки людей. Опрокинутую машину с армасовцами видит вся улица.
– Не понимаю, – признался Андрес. – Фронт освобождения, подполье мне казались чем-то шире, могущественнее, чем выстрел в баре... Ты говоришь это от себя или or партии?
– Впрочем, мы еще вернемся к этому. – Ласаро переменил тему разговора. – Ты далеко живешь?
