Текст книги "Тайной владеет пеон"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Не остался без дела и Катарино Сальгеро. К полудню все было готово.

В три часа дня в номер к Молине постучались и грубый голос спросил:

– Антиквар Молина? К вам из полиции.

Карлос проверил, заряжен ли пистолет, и открыл дверь.

Молодой человек в штатском вошел и быстро спросил:

– Мальчишку держите при себе?

– Да, – подумав, сказал Карлос. – На посылках. У меня большая клиентура.

Хосе сидел на кровати и измерял взглядом расстояние до окна.

– Знаем, – брякнул агент полиции. – Пройдемте со мною. Желательно, чтобы оба.

– Могу я узнать, по какому поводу? – начал Карлос.

– По пустяковому, – ухмыльнулся агент. – В полиции узнаете. Прошу поторопиться, сеньоры. Вас ждут.

Он сделал шаг назад и крикнул кому-то, кто находился внизу:

– Они здесь оба. Мальчишка служит при сеньоре. Заводи мотор.

24. ПРЕДАТЕЛЬ СТРЕЛЯЕТ В ПРЕДАТЕЛЯ

Погашены ночные фонари. Высветляется небо. Ночной пассат пробежался от северных улиц к южным и улегся где-то у ног горы, словно послушный пес возле хозяина. Стрекот цикад сопровождает гулкие шаги ранних прохожих. Из разных кварталов долетают к рыночной площади протяжные звуки: донни-бом, донни-бом. Это бьются друг о друга молочные бидоны, привязанные к спинам мулов.

Полицейский патруль совершает обход. Шумная группа студентов, которая возвращается, наверное, после кутежа, не вызывает подозрения. Громко рассказывает забавный анекдот веселый белокурый юноша; задорно смеется его черноволосая спутница, она пританцовывает и приглашает полицейского:

– Сеньор сержант, один тур вальса.

Сержант козыряет, обхватывает девушку за талию и вальсирует с нею на мостовой. Его товарищи аплодируют. Он вежливо целует руку партнерши, козыряет всей группе, и патруль уходит.

– Пронесло! – вырвалось у Рины Мартинес. – Могли остановить. Час еще запретный.

– Ребята из полиции сейчас мечтают только о сне, – успокаивает ее Андрес.

Консьержка университетского дома не решается впустить ночных посетителей, но Андреса она знает давно и привыкла ему доверять.

– Я надеюсь, вы не будете очень шуметь, – с милой улыбкой говорит консьержка. – Сеньор Барильяс дома; он вообще эти дни дома.

Первым стучит Донато. Адальберто просит сокурсников подождать, пока он оденется.

Наконец они входят в комнату – шесть человек: пять членов студенческого комитета, шестая – Рина.

Начинает Донато.

– Расскажи нам все, – предлагает он. – За что ты продался, за что хотел сгубить наши жизни, а заодно и свою?

Адальберто сосредоточен, спокоен. Одна рука его засунута в карман, другая перебирает спички. Он несколько бледен, но в голосе его не чувствуется волнения.

– Должен ли я понимать так, что меня обвиняют в измене? – спрашивает он.

– Да. Именно так, – заключает Донато.

– От кого исходят эти сведения?

– От тебя самого!

– Это шутка, Донато...

С брезгливостью Донато швыряет на стол конверт. Адрес на нем надписан рукой самого Адальберто, а конверт сакапанские ребята вытянули из щели калитки Барильяса.

Шесть пар глаз следят за каждым движением Адальберто. Нарочито медленно он вскрывает конверт и извлекает лепесток розы. Бледнеет, но держится независимо.

– Какая-то глупость!.. Будь я еще девушкой... Стал бы я посылать отцу, грубому кожевнику, эти цветочки. Да он меня высек бы.

– Остановись! – прерывает его Донато. – Эта глупость чуть не стоила жизни большому человеку, подпольщику. В те дни, когда он должен был остановиться у твоих родных, ты буквально завалил их этими лепестками. Письмо взято в твоем доме.

– Вспомнил! – засмеялся Адальберто. – Я перепутал конверты. Лепесток предназначался девушке... Назвать ее имя?

– Не трудись, – прерывает Донато. – Твой братец принял этот лепесток из моих рук. Не далее, как вчера. И вызвал армасовцев, чтобы схватить твоего посланца.

– Это провокация! – взвизгнул Адальберто. – Ты не имел права...

– Я имел право, – решительно сказал Донато, – потому что я отвечаю за жизнь наших товарищей. Это была не провокация, а обезвреживание ядовитых гадюк. Провокация же была учинена в кафе «Гватемала». Зачем она тебе понадобилась?

Адальберто повернулся к студентам.

– Почему я один должен отвечать за сумасбродство шестерых? Это несправедливо, товарищи.

– Так ты уже говорил, и мы пытались тебе поверить, – жестко говорит Донато и делает вид, что лезет в карман еще за одним письмом. – Твой братец был в восторге от твоей находчивости в кафе. Прочесть?

Молчание. Очень долгое молчание. И вдруг Адальберто отворачивается к окну и глухо, полушепотом говорит:

– Всему виной мое чувство... моя любовь к Рине. Я не мог видеть ее вместе с Андресом. Считайте меня подлецом, но я хотел избавиться от него.

Смех. Адальберто ошеломленно оборачивается. Даже Рина Мартинес и та весело смеется.

– Я открыл вам душу, – кричит Адальберто, – а вам смешно?

– Ты еще ничего нам не открыл, – прерывает его Донато. – Мы смеемся потому, что ждали твоего признания в любви, о которой ты писал брату: «Рина поможет мне втереться к ним в доверие».

У Адальберто выступают на лице капли пота. Руки его уже не играют небрежно со спичками – они ломают спички со страшной силой, с хрустом, одну за другой. И только губы непроницаемо сжаты.

– Я могу рассказать, что от тебя требовалось, – медленно говорит Донато. – Армасовцам нужно было заполучить в клетку крупного подпольщика. Поэтому двух первых визитеров Барильясы выпустили. Потом ты дал знать своим, что ожидается большой гость, и они охотились за ним с яростью первобытных.

Адальберто молчит.

– Ну, а здесь, в столице, тебе хотелось замести следы, – продолжал Донато. – Это всегда легко, когда свидетели твоей подлости оказываются за решеткой.

Адальберто не кричит, не спорит, не отвергает, – молчит.

– В кафе ты сработал чисто, – подводит итог Донато. – Будь твой братец потоньше, нам пришлось бы проверять Рину Мартинес. Я прошу меня извинить, Рина, я уже начинал подумывать, что полицейские связи твоей семьи дали себя знать. Во всяком случае этим ты обязана милейшему Адальберто.

В первый раз заговорил Андрес.

– Я не прошу меня извинить, Рина, – очень мягко сказал он. – Я ни на одну секунду не мог поверить тому, о чем сейчас сказал Донато.

– Спасибо, Андрес, – улыбнулась Рина. – Я знала это.

Адальберто  Барильяс, – сказал  Донато, – успел ли ты кого-нибудь еще выдать?

– Нет, – Адальберто говорил с ожесточением: – Я никого не выдал. Они мне поставили условием: «Завлеки на явочную квартиру в Сакапа Кондора – и ты будешь свободен». Я сделал что мог. Я хотел получить образование, а они гнали меня в офицерскую школу. У меня не было другой возможности вырваться из этого ада. А потом они требовали еще и еще...

Он обвел студентов исступленным взглядом.

– Что знаете вы  о жизни, молокососы?

– Мы знаем о жизни вот что, Адальберто, – сказала Рина. – Мой отец родился и вырос в Мексике, а жизнь отдал за свободу Испании. Отец Донато простой пеон, а недавно собрал в узелок свои пожитки и отправился на подмогу кубинцам отвоевывать их родину у генерала Батиста. [73]73
  Бывший диктатор Кубы, недавно изгнанный из страны революционными войсками народа.


[Закрыть]  Андрес способнее тебя, и у него больше прав заниматься чистой наукой, а он посвятил себя Гватемале.

– Что ты мне тычешь Андреса, мексиканская павлиниха? – со злостью крикнул Адальберто. – Убирайтесь вы все со своими нравоучениями!

– Вот сейчас разговор по-мужски, – сказал Донато. – Наше решение передаст Андрес.

– Опять Андрес? Да вы сговорились все!.. Я знать не желаю вашего Андреса. И вообще... Вы сами по себе, я сам по себе. Поняли, ребята?

– Поздно ты решил отделиться, – усмехнулся Андрее. – А клятву забыл?

– Я плюю на вас и на клятву!

– Но мы не плюем, – жестко сказал Андрес. – Слушай хорошо, – я дважды повторять не буду. Ты сейчас сядешь на поезд и уберешься из столицы: в Сакапу или куда знаешь. Если кого-нибудь из нас посадят, тебе несдобровать. Мы прикончим тебя, где бы ты ни находился.

– Руки коротки!

– Мы решили дать тебе последнюю возможность стать человеком, – с презрением сказал Андрес. – Ты уберешься до вечера. Если приведешь армасовцев, запиши себя в покойники.

– Я хочу учиться, – пробормотал Адальберто.

– В столице ты лишний. Они не оставят тебя в покое, пока ты здесь. Кроме того, учатся не только в съюдад Гватемала.

– Я не уеду... Я обращусь к властям...

Адальберто остался один. Он тяжело дышит. Он готов испепелить их всех. Они не посмеют его тронуть. Пустые угрозы. Он никуда не уедет.

Он выбегает из номера и, как бомба, влетает в каморку консьержки:

– Сеньора Хасинта, если меня спросят...

Милая, добрая старушка смотрит на него строго и неприветливо:

– Мне сказали, что вы оказались скверным человеком, Барильяс. Я просила бы вас не врываться ко мне столь фамильярно.

– Клевета, сеньора!

– Один редко бывает правым, молодой сеньор! Говорят, вы уезжаете? Счастливого пути.

Адальберто идет по коридору и старается поклониться каждому, кого встречает. «Кивни мне, – словно молят его глаза, – и считай, что ты подарил мне сто кецалей». Но студенты не замечают Адальберто, – университет уже знает правду.

В студенческой закусочной он робко выбирает место у стены, и сразу же, не сговариваясь, трое сидящих здесь поднимаются и переходят за соседний стол. Официантка долго, мучительно долго не подходит и, наконец, дерзко выкрикивает издали:

– Этот столик не обслуживается!

Адальберто поднялся. Соседи слышали слова официантки, но никто не предложил молодому юристу место. Высокий флегматичный юноша, подметив взгляд, брошенный Адальберто на свободный стул, демонстративно занимает его портфелем.

– Хорошо, – громко сказал Адальберто. – Мы не заплачем. Плакать будут другие.

Ему ответили свистом. Он вышел из закусочной, кусая губы.

То же самое повторилось на лекции. Рядом с Барильясом скамьи редели.

В перерыве он подошел к профессору, под руководством которого готовил реферат, [74]74
  Изложение научной работы.


[Закрыть]и сообщил, что работа подвигается успешно. Но профессор не проявил энтузиазма.

– Мне сказали, – смущенно заметил он, – что вы нас покидаете, Барильяс. Это не так? Что ж, принесите ваш реферат... Посмотрим... Только не в ближайшее время, нет... У меня сейчас перегрузка с учениками... Послушайте, а не выбрать ли вам руководителя посвободнее?

Адальберто пожаловался декану факультета. Его третируют. Его вынуждают бросить университет. Профессор отказывается им руководить. Он не заслужил такого отношения. Если речь идет о грязной сплетне, пущенной его врагами...

– Молодой человек, – прервал его декан. – Я тоже когда-то учился в университете, но на студенческой скамье у меня не было врагов. Лучшее, что есть в жизни, – это студенческая дружба. Впрочем, это дело ваших личных убеждений. Если же вам нужен длительный отпуск для устройства личных дел, – я готов его предоставить.

Намек был слишком прозрачен. Адальберто едва не задохнулся от бешенства. Он вышел из университета, полный желания поджечь его вместе со всеми студентами и деканом. В мозгу роились мстительные планы. Перед ним словно маячили ненавистные ему лицо Андреса, насмешливая улыбка Донато, карие глаза Рины, в которых застыло презрение. Но больше всего он желал расквитаться с Андресом.

Он всегда ненавидел Андреса. Не из-за Рины, конечно. Рина была только предлогом. Он вспомнил их первую встречу. Щеголевато одетый Адальберто оказался в бригаде по разборке библиотечного фонда, которой руководил Андрес. Оба были новичками и еще не освоились с университетскими порядками. Андрес мельком оглядел своих новых товарищей и посоветовал Адальберто:

– Сеньору лучше переодеться. Шелковому полотну противопоказана книжная пыль.

Он говорил серьезно, но Адальберто почудилась насмешка, и он, дерзко оглядев зачиненный костюм новичка из Кецальтенанго, резанул:

– Не у всех с собой, как у вас, целый гардероб платья.

Андрес покраснел и ничего не ответил, но Адальберто запомнил, с какой неприязнью студенты на него посматривали, и не мог этого забыть Андресу.

Собственно, столкновений у них не было. Но серебряный кубок лучшего спринтера, [75]75
  Бегун на короткие дистанции.


[Закрыть]который Адальберто считал уже своим, получил Андрес, опередивший его на одну десятую секунды. И в диспуте «О величии и счастье», для которого Адальберто подготовил блистательную речь, положил его на обе лопатки тоже Андрес. С того памятного вечера он затаил к Андресу ненависть жгучую и мстительную. Ах, какую речь испортил ему этот плебей! [76]76
  Одно из бесправных сословий древнего Рима; здесь – в смысле простолюдина.


[Закрыть]  Молодой юрист доказывал, как сильная воля приводит к величию. Он называл имена гватемальских президентов и восхищался тем, как они становились президентами. Двадцатитрехлетний Рафаэль Каррера, сколотив группу смельчаков, въехал в столицу и объявил себя неограниченным правителем страны. Эстрада Кабрера ворвался на заседание министров и, приставив к их носам револьвер, весело воскликнул: «Джентльмены, я новый президент Гватемалы!»

В этом месте речи молодого Барильяса Андрес попросил внеочередное слово, чтобы дать короткую справку. Под хохот зала он заявил:

– Сеньоры! Величие вешателя Карреры оратор, видимо, видит в том, что он погрузил Гватемалу в могильную тишину. Эстрада Кабрера, напротив, велик тем, что при нем все кричали... от горя. Чудесная пара гениев, сеньоры!

И, не дав Барильясу опомниться, заключил:

– Я вижу великого человека. Памятник ему – банановое дерево. Имя ему – пеон.

Студенты бурно зааплодировали. Адальберто воспринял их восторг как свое поражение. Воспоминание заставило его снова побледнеть. Он мысленно перенесся в обстановку утреннего разговора. «Андрес... Андрес... Ты заплатишь мне за унижение. И вы все тоже!»

Адальберто не заметил, что разговаривает сам с собой. Вбежал в первое попавшееся кафе и набрал номер полицейского бюро. Ему обещали прислать агентов тотчас же. Он бросился к стойке и залпом осушил стакан горячего рома. Швырнул монету бармену и, шатаясь, выскочил на улицу. «Я пошлю ему пулю, а ей цветы! – крикнул он себе, заметив напротив цветочный магазин. – Наслаждайтесь, мерзавцы!»

Здесь его и узнала Росита. Она испугалась и отшатнулась, но он не смотрел на нее, схватил первый попавшийся ему на глаза букет лилий, отсчитал несколько монет и с нервным смехом понесся обратно в дверь.

Росита последовала за ним и увидела его среди полицейских.

– Вы найдете его в университете! – возбужденно говорил Адальберто. – Высокий, беленький... Вожак всему...

Росита побежала звонить по телефону. Ривера коротко попросил не выпускать Адальберто из виду.

В слезах девочка бежала за Барильясом. Он петлял по улицам и что-то бормотал. Однажды он обернулся и остановил на ней мутный взгляд, но тотчас зашагал дальше. Потом вернулся и хрипло крикнул:

– Кафе «Гватемала». Я узнал тебя, девчонка.

Росита смотрела на него с ужасом. Он тихо рассмеялся и сказал:

– Значит, ты слышала, как я уговаривал ее вступиться за беглеца? Андрес не уговаривал ее? Нет? Ну, так передай ей цветы от любимого Андреса – букет от покойника.

Неожиданно он схватил ее за горло и ударил по лицу.

– Шпионишь, дрянь? Мне давно хотелось подарить тебе такую штучку.

– Дева Мария! – вскрикнула девочка. – Дай мне силы, чтобы я могла его задержать!

Она прокусила ему палец, и, когда он взвыл от боли и занес руку, чтобы вторично ее ударить, Росита низко – так делал в драках Мигэль, она не раз видела – пригнула голову и быстрым движением толкнула врага в солнечное сплетение. Адальберто схватился за живот и присел. Девочка бросилась к прохожим.

– Задержите его! Я вас умоляю – задержите! – всхлипывала она.

Одни не понимали ее, другие боялись быть замешанными в полицейское дело. Адальберто прополз два метра, встал на ноги и начал уходить. Он понял, что девчонка ему страшна. Росита шла за ним.

– Уходи, – процедил он. – Я убью тебя.

– Уходи! – раздался над ее ухом голос Донато. – Я-то уж не упущу.

– Он выдал Андреса, – шепнула девочка.

– Знаю. Андреса взяли. Уходи.

Адальберто сворачивал за угол. Бросив взгляд назад, он увидел Донато. Глаза его сузились: точным и цепким движением он вытащил пистолет из кармана, но Донато успел укрыться за выступ дома. Адальберто понял, что ему угрожает смертельная опасность. Он быстро перебежал дорогу и смешался с толпой прохожих. Снова перебежал дорогу. Полицейский, ему нужен был всего один полицейский. Но, как назло, поста здесь не было. Адальберто поднял голову и узнал окно Ласаро. Переждать – хотя бы четверть часа переждать у него. Ласаро его не выдаст.

Боже, как много ступеней, а в доме всего два этажа. Донато уже, наверное, внизу. Почему так медленно здесь открывают? Скорее, скорее же, дьявол вас побери!

– Сеньора, позвольте мне пройти к моему патрону. И, пожалуйста, никому больше не открывайте.

Хозяйка в недоумении.

– Не понимаю... Вы не можете здесь распоряжаться.

Адальберто врывается к Ласаро без стука. Хорошо, что адвокат дома.

– Сеньор Ласаро, спасите, за мною гонятся!.. Ласаро поднимается из-за письменного стола – бледный, растерянный, напуганный.

– Что вы наделали?

– Они заставили меня... Я выдал Андреса... Спасите. Отец вас озолотит. Они уже у дверей.

Голос Ласаро становится пронзительным:

– Идиот! Уходите отсюда сейчас же! Вас не должны здесь видеть.

Адальберто говорит, как в бреду:

– Мне некуда бежать. Я не успею. Свяжитесь с полковником Линаресом. Вы можете. Вы все можете. Я озолочу вас.

Ласаро визжит:

– Прочь, говорю вам! Прочь отсюда! Я не желаю вас знать!

Адальберто загнан, но последним усилием воли он прибегает к мысли столь же подлой, как и все, что им двигало последние месяцы.

– Мой брат говорил, что мы можем рассчитывать на вас. Я знаю, – вы не с этими голодранцами. И ваш отец от них бежал. Если меня схватят, – я все скажу, сеньор Ласаро. Спасите же меня!

Ласаро мечется по комнате. У него тоже нет выхода. Барильяса выследили; оставить его у себя – значит себя же и выдать. Выгнать его тоже нельзя – мальчишка продаст. Что делать? Что делать?

Звонок в дверь. Они!

В руках у Адальберто пистолет.

– Ласаро, я буду отбиваться...

Он не успел кончить фразу – Ласаро выстрелил. Адальберто упал. В коридоре заплакала сеньора Пласида. В дверях появился Ривера. Он услышал последние слова Адальберто: «Какая с...волочь!»

За спиной Риверы – Донато.

– Зачем ты стрелял? – спросил Ривера.

– Негодяй предал Андреса, – сказал Ласаро, тяжело и прерывисто дыша.

– Разве партия назначила тебя карателем?

– Меня душил гнев! – крикнул Ласаро. – Что мне было делать?

– Вспомнить о том, что ты коммунист.

– Он первый напал на меня!

– Ты объяснишь это полиции. Партию такой ответ не устроит. Постарайся избавиться от трупа.

Ривера и Донато ушли. Сеньора Пласида продолжала плакать. Ласаро закрыл дверь на ключ, выхватил из-под матраца телефонную трубку и бросился к передатчику.

Чиклерос проснулся от настойчивых вызовов. Он схватился за карандаш. «Я – Королевская Пальма, – диктовал неизвестный. – Я – Королевская Пальма. Подтверждаю: главный выехал из столицы. Главный выехал... По приезде вызовет. Последняя надежда встретиться. Последняя надежда встретиться. Дежурьте круглосуточно. Избавьте от неприятностей. Я – Королевская Пальма...»

Чиклерос бросил наушники и громко – так, чтобы слышал солдат, – крикнул:

– Неужели не найдется доброй души напоить меня рефреско со льда!

– Расхныкался, – заворчал солдат. – Карибка тебе спичку жалеет, а ты рефреско захотел. Уймись, дурень!

Наранхо появился, будто по вызову.

– Море пожаловалось солнцу: «Жарко мне нынче, владыко». «А мне от твоих брызг – ух как холодно!» – засмеялось солнце, убегая за море. Наутро они встретились. «Погрей меня!» – взмолилось море. «А ты меня освежи», – заревело солнце. Вспомните их разговор, сеньор, и вы будете всегда довольны.

– У языкастой карибки и сын колючка, – фыркнул солдат.

Наранхо не остался в долгу:

– У пьяной армии только осел трезвый, – уколол он безденежного солдата и оказал Чиклеросу: – Иду в лавку, могу доставить рефреско.

Не успел Наранхо вернуться, как привалили неожиданные гости: шеф тайной полиции полковник Линарес с офицерами связи. Линарес в дом не вошел, а Чиклероса вызвал к машине.

– Что у Королевской Пальмы? – коротко спросил он. Чиклерос постарался выиграть время для обдумывания.

– Я передал вам все депеши, мой полковник.

– Последнюю, – нетерпеливо приказал Линарес. – Перескажи последнюю.

Чиклерос и на этот раз схитрил.

– Главный выехал из столицы, избавьте от неприятностей. – Он, конечно, умолчал о предстоящем вызове Ласаро.

– Да, у него неприятности, – подтвердил Линарес. – Он не передает, когда ожидается возвращение главного?

– Нет, мой полковник.

– У него остались считанные дни. Не может быть, чтобы это было все!

– Я не сплю уже вторую ночь, мой полковник.

Линарес насупился.

– Генри, что вы скажете?—обратился он к спутнику.

– Это вас мы подобрали когда-то в болоте? – спросил вдруг Фоджер.

– Меня. А что?

Фоджер что-то сказал по-английски полковнику, тот возразил; они обменялись еще несколькими фразами, и Линарес приказал:

– Ладно, радист, ты заслужил отдых. Майор подежурит вместе с тобой. Покажи ему рацию.

Чиклерос лихорадочно размышлял: видимо, надо срочно расшифровать депешу, иначе Пальма повторит ее и Фоджер разоблачит обман. Он знакомил Фоджера с рацией и незаметно настроился на прием.

– Слушайте, – сказал Чиклерос. – Опять Королевская Пальма. Главный по приезде вызовет. Последняя надежда встретиться. Дежурьте круглосуточно.

Постучался Наранхо и по привычке сразу же открыл  дверь.

– Вот ваше рефреско.

– Что тебе надо? – всматриваясь в мальчика, спросил Фоджер.

Наранхо постарался убраться поскорее.

– Мальчик притащил рефреско по моей просьбе, – вступился Чиклерос.

– Впредь запрещаю, – холодно оказал Фоджер – И вообще лучше карибов из квартиры убрать.

– Но это их  квартирa,  мистер.

– Вы олух, милейший. Впрочем, вы чапин. [77]77
  Прозвище гватемальцев,  распространенное в странах Центральной Америки.


[Закрыть]А большинство чапинов почему-то олухи. В Гватемале нет «их квартир». Мы забираем все, что нам надо.

Наранхо сидел в своей комнате и говорил:

– Сеньора Мэри, он хочет нас выселить.

– Пусть попробует, – вспыхнула карибка. – Я его подожгу вместе с аппаратом.

Прошел день. Чиклерос никак не мог связаться с Наранхо. Королевская Пальма радировал чаше обычного. Текст был прежним: «Последняя надежда встретиться...