Текст книги "Тайной владеет пеон"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Мигэль от хохота начал кататься по кровати. Полковник тоже не удержался от смеха.

– Я всегда говорил, что Линарес болван, – кисло сказал он. – Но ведь кого-то надо было взять.

Так закончился бой быков.

А на другой день начался новый бой.

23. ЗА ВАМИ ПРИДУТ НОЧЬЮ

Королевская Пальма передает: очень смуглое лицо, гордое и живое. Ходит быстро, явки не назначил. Чиклерос повторил это Наранхо, от которого весточка, крутясь и петляя, побежала в табачную лавку; здесь ее перехватил зашедший за кубинским табаком для хозяина Хосе Паса и доставил сеньору Молине.

– К тебе подбираются, – бросил Ривера.

Вторая весть пришла от Мигэля: Королевскую Пальму обошли, Королевская Пальма не участвовал в подготовке событий на Пласа де Торо.

– Странная история, – пожал плечами Карлос. – Все члены комитета были заняты. Впрочем, ты, кажется, попридержал Ласаро. Зачем?

Карлос встретился с Риверой в большом универсальном магазине. Друзья медленно брели вдоль прилавков и стендов с товарами, изредка перекидываясь отдельными фразами.

– Я вернулся ночью и ночью же предложил Ласаро печатать газету, – ответил Ривера. – У меня не было другого выхода: вы все были заняты. Ласаро сверстал удачный номер, с перчиком. Правда, с ним работала Рина Мартинес, а ей только попадись на карандаш.

Он засмеялся.

– Ты не отвечаешь на вопрос, – с досадой заметил Карлос. – Почему ты собирался попридержать Ласаро?

– Его партийная анкета не очень точна в одном пункте. Дело в том, что Ласаро-старший служил судьей и его приговоры устраивали фруктовую компанию. При Арбенсе он бросил дело и переехал к трактирщице в Гондурас. О том, что отец уехал, наш друг сообщил; о том, что отец подсуживал компании, – не обмолвился.

– Возможно, у него не хватило смелости, – предположил Карлос. – А может быть, ему просто не разъяснили, что с партией нужно быть откровенным до конца. Вот что, Ривера. Приведи его сюда. Сейчас.

– К шляпному манекену? – расхохотался Ривера.

– В кабинет владельца универмага.

– Шутишь?

Карлос улыбнулся.

– У меня есть маленькие тайны. К тому же, предпочитаю обходиться без явок. В особенности – сейчас.

Ласаро при виде Риверы не проявил ни волнения ни энтузиазма. Был он холоден и неприступен. Услышав, что предстоит дойти до универмага, сухо заметил:

– Я буду там через четверть часа, товарищ. Устроит?

– Нет, – Ривера покачал головой. – Мне придется дождаться.

Смутное, неосознанное желание лишний раз предохранить Карлоса от случайных «хвостов» продиктовало такое решение. Ласаро лишь пожал плечами.

...Владелец универмага узнал сеньора Молину и снова рассыпался в благодарности.

– Вы дали мне сорвать отличный куш, сеньор антиквар, – напомнил он. – Вазы пошли по самой высокой расценке, и, по совести говоря, мне следовало бы поделиться с вами.

– Помилуйте, сеньор, – Карлос отвел его любезность, – я вознагражден за консультацию и доволен. Один из моих клиентов торопится и, если вы позволите у вас уединиться...

– Всегда, когда вам будет угодно.

Карлос приспустил штору и постарался сесть подальше от окна. Когда вошли Ривера и Ласаро, он в полудремотном состоянии утопал в глубоком гамбургском кресле, скрывавшем его высокую статную фигуру.

– Я побуду снаружи, – предложил Ривера.

– Снаружи – Хосе. – Карлос остановил его неторопливым жестом. – У меня разговор к обоим. В последнее время в ваших взаимоотношениях установилось равнодушие, если не больше. Это самое опасное чувство для дела. Коммунист обязан высказать товарищу в лицо все, что он о нем думает.

– Я готов, – просто сказал Ривера.

– Я тоже готов, – заторопился Ласаро. – Долгие месяцы я растил студенческий отряд для ударов, и товарищ Ривера, получив отличный боевой материал, ни слова не оказал о моих заслугах. Переизбирается студенческий комитет – я в стороне. Решается вопрос о людях, с которыми я начинал работу, – меня отстраняют. Более того: подполье готовит удар на Пласа де Торо, а один из его руководителей, Ласаро, узнаёт об этом последним. И то узнаёт лишь потому, сеньоры, что товарищ Ривера не нашел более расторопного человека, связанного с типографиями. Протестую. Протестую и требую разъяснений.

– Ласаро, не кипятитесь, – сказал Карлос. – В истории со студентами вина моя. Вы и все мы проморгали предательство. В жертву армасовцам принесено четверо замечательных юношей. В этих случаях принято обновлять руководство.

– В знак недоверия? – быстро спросил Ласаро.

– Нужно уважать законы подпольной борьбы, – строго сказал Карлос. – Или верить тем, кто знает их лучше. Остальное нам объяснит Ривера.

Ривера обрывал цветок хризантемы. Не прекращая своего занятия, он невозмутимо поднял глаза на Ласаро.

– В последнее время, – небрежно заметил он, – ты стал задавать лишние вопросы. Не все ли тебе равно, кого из нас как кличут и кто откуда приехал?

– Что ты имеешь в виду конкретно?

– Твой разговор с официанткой в кафе «Гватемала».

– За мной потянулся «хвост», я хотел выиграть время.

– Ты не упомянул о том, что армасовцы в общей облаве захватили тебя.

Ласаро позеленел.

– У меня выяснили одно обстоятельство и сразу же отпустили. – Он повернулся всем корпусом к Карлосу и нервно заговорил: – Стали бы вы, товарищ, при наших отношениях с Риверой вносить разлад в работу комитета? Весь материал, который я добыл в канцелярии министра земледелия, он и Андрес вбили в одну листовку. Там спросили, не от меня ли исходят сведения. Я отрицал. Если бы не сеньор посол Перифуа...

– Оглобля? Он вас знает? – быстро спросил Карлос.

– Когда-то мой отец и он были дружны. Шеф меня тоже отлично рекомендовал. Полиция была сбита с толку.

– Листовка была неосторожностью со стороны Риверы, – заключил Карлос.

– А твой отец, – полузакрыв глаза и продолжая обрывать цветок, спросил Ривера, – он уехал из страны потому, что женился?

– Щекотливый вопрос, засмеялся Ласаро. – Я могу только сказать, что он не очень жаловал арбенсовский режим... Когда я вступил в Трудовую партию, он порвал со мною переписку.

– Почему ты не указал этого при приеме?

– Секретарь ячейки и все собрание отлично знали о симпатиях моего старика. Устно заявил – потому не повторился в анкете.

– Я удовлетворен, – сказал Ривера. – Все, что лежало между нами, пыль времени.

– Меня не будет несколько дней, – предупредил Карлос. – Работайте дружно. Ударьте по ним в одно время с кофейной зоной. – Он дал каждому поручение и добавил: – Первым выйду я.

Уже вернувшись домой и готовясь в дорогу, Карлос проворчал:

– Не очень-то я верю вашей откровенности, сеньор адвокат.

– Мой команданте, поручи мне выследить этого человека, – вдруг предложил Хосе. – Росита его тоже терпеть не может.

– Позволь, разве у нас обсуждение? – ошеломленно спросил Карлос и тут же сочувственно улыбнулся. – Соскучился по делу? Ну, не стоит грустить, мой маленький солдат. Для нас с тобой найдется работа. Сейчас Хосе Паса и Карлос Вельесер сядут в автобус и поедут в кофейную зону. И Хосе Паса сегодня же ночью начнет выручать несчастную семью Вирхилио Аррьоса, а Карлос Вельесер – учить сборщиков кофе, как сражаться голыми руками...

Они попали в автобус, который заполнила группа иностранных туристов – главным образом американцев, но было среди них и несколько мексиканцев. Гидом оказался веселый и вертлявый мулат, который знал множество историй, но к каждой фразе неизвестно для чего прибавлял: «До чего же смешно, леди и джентльмены!»

Ею он и открыл свой рассказ об Антигуа – городе, который некогда, до землетрясения 1773 года, был блестящей и пышной столицей Гватемалы, а ныне стал музеем развалин и центром кофейной зоны.

– До чего же смешно, леди и джентльмены, – начал гид, – мы едем в город, который индейцы зовут между собою «Панчоу» – «Море», а море, между прочим, сюда никогда не доходило. Загадка? Ирония истории? Нет, нет. Все верно. Вулкан Агуа – видите, один из трех этих грозных великанов – когда-то расправил свои могучие плечи и вылил из кратера на бедную Антигуа целое море воды. Наша древняя столица пережила четыре наводнения; ее погребали вулканы, дробили землетрясения, душили засухи, истреблял мор... И люди, прячась от сил стихии, вечно взывали к святым, – мы увидим с вами часовни, капеллы, церкви, монастыри... О, до чего же смешно, леди и джентльмены: Антигуа – единственный город, которому не страшна атомная война; руины не объект для ваших генералов... Прошу извинения, джентльмены, я никого не хотел обидеть.

Карлос лукаво улыбнулся: гид – смышленый парень и попал в точку. Хосе слушал с жадностью: для него все было новым и интересным. Что знал в жизни юный пеон? Несколько историй, пересказанных отцом, да жалобы своих товарищей. Он не переступал границ плантации. И только в последние месяцы жизнь вовлекла его в свою гущу, в самую пучину, закрутила и понесла, раздвигая горизонты. Новые люди, новые города. Пуэрто-Барриос одарил его дружбой портовиков. Ливингстон принес еще одного друга – Наранхо; они крепко сдружились – Хосе и Наранхо. Киригуа открыла ему мужество и красоту девичьей души. В Сакапа он научился ценить хитроватых и молчаливых мукомолов и пастухов. В съюдад Гватемала... Здесь он понял, что у всего народа большая душа. И вот сейчас он увидит еще один город своей земли – Антигуа. Хосе еще не знает, что это за город, но он уверен, что и здесь найдет новых друзей.

Автобус вырвался из узких, крутых ущелий в сочную зеленую долину.  Перед путешественниками открылась великолепная картина: под стражей трех  дремлющих вулканов – Агуа, Фуэго   и Акатенанго, – окруженный бесконечными грядами кофейных плантаций, лежал город Антигуа, расчерченный на строгие квадраты кварталов и словно   пытающийся   сравняться   шпилями и башнями церквей и монастырей со своими грозными владыками. Издали могло показаться, что его широкие замощенные улицы полны жизни, дома, облепленные украшениями,  как днища кораблей присосавшимися моллюсками, населены; в садах расхаживают сторожа, длинными ножницами подстригая непослушные ветви. Но по улицам бродили главным образом туристы; дома при ближайшем рассмотрении оказывались руинами, а сады состояли из буйно разросшихся деревьев, к которым давно не прикасалась рука человека.

Машина бесшумно скользнула вдоль Задумчивого Ручья и въехала в монастырский двор, который поражал неожиданными сочетаниями красок – фиолетовой, кармином, пурпуром: пышно разросшиеся кусты бугенвиллий создавали пылающий костер вокруг фонтана.

– До чего смешно, леди и джентльмены, – заключил свой первый обзор маленький веселый гид, – землетрясение 1773 года пощадило два почтенных предмета: купол этого монастыря, а также святейшего архиепископа, засевшего при первых толчках в свою карету посреди площади. Болтают, что с той поры архиепископ потерял веру в бога и стал молиться на карету.

Американцы расхохотались, гид весело помахал им шляпой и соскочил с машины.

Отель Вифлеем, расположившийся в руинах старинного монастыря, встречал туристов целой галереей келий, оборудованных для ночлега, сверкающей люстрами и сталью приборов столовой, уютным холлом, баром, а главное – узкой лесенкой, вьющейся вокруг купола; она приводила на площадку, и отсюда человек мог взирать на три грозных вулкана и думать об отважных людях, которых ничто не могло заставить навсегда покинуть эти места.

Портье вежливо осведомился у Карлоса Вельесера:

– Сеньор с экскурсией?

– Я сам по себе, – ответил Вельесер. – Антиквар Молина из столицы.

И вот они в маленькой келье со сводчатым потолком: Хосе сидит на чемодане, Карлос – на кровати.

– Теперь слушай внимательно, – говорит Карлос. – Я не должен быть замешан в бегство Аррьосов, да и прибыл сюда по другому делу. Ты найдешь дом этой семьи и все возможные выходы из него. Дом охраняют или следят за ним. Изобрети предлог, чтобы увидеться с сеньорой Аррьос. Покажешь эту фотографию – и тебе поверят. Завтра ночью между двумя и тремя у сопок застопорит экскурсионный автобус. Пассажиров высадят, Аррьосов возьмут. На этом твоя работа будет окончена. Как довести их до сопок и где это точно произойдет, – узнаешь у связного.

– Кто он? – недоумевает Хосе.

– Покажу. И запомни хорошо: лучше пусть побег не состоится, чем провалится. Второй раз армасовцы не упустят заложников.

– Ты больше ничего не скажешь, команданте?

– Только одно: не попадись сам.

Карлос и Хосе спускаются в монастырский двор.

– В местном музее, – раздается голос гида, – вы увидите работы замечательных мастеров – Катанья, Мерло, Зурбарана, Монтуфара. Говорят, что, когда Томас де Мерло умирал и духовник поднес ему крест, он оттолкнул его и в ужасе закричал: «Это подделка! Дайте мне настоящее искусство!» Родные принесли ему крест с ажурной резьбой; он прижал его к груди и с глазами, полными счастья, шепнул: «Отец мой, это сам Катанья. Теперь мне не нужен ваш бог, у меня есть свой».

Вольная импровизация гида нравится слушателям; строчат в своих блокнотах американцы, а один даже наставляет на гида глаз фотоаппарата, но гид закрывается рукавом.

– Я даже не из Антигуа! – кричит он.

– Правильно делает, – шепчет Карлос Хосе. – Нашему связному не стоит оставлять случайным людям свой портрет.

– Связному?

Хосе удивлен, и Карлос уводит его в густую аллею.

– Удивляться придется многому, Хосе, – замечает он. – Что касается Педро – так зовут нашего гида, – то операция по cпасению семьи Аррьоса поручена главным образом ему. Снестись же с сеньорой он не сможет. Это сделаешь ты. – Карлос заметил человека, развалившегося на каменной скамье. – А теперь мне нужно побеседовать с одним парнем.

Хосе ушел, а Карлос присел на край скамьи.

– Убери ноги, Грегорио. – предложил он. – Мы одни.

Грегорио Кинтана неторопливо уселся и с хитринкой в глазах сказал:

– Поздненько вы прибыли, ваша светлость. Кофейные кустики отцветают.

Карлос ответил серьезно:

– Раньше начинать не имело смысла, Грегорио. Мы их пощипали на севере, ударили в Сакапа, выворотили наизнанку в столице, сейчас как раз время молотить отсюда. Рассказывай, – что у вас веселого?

А веселого было мало...

Американцы сыграли с Гватемалой злую шутку. Отлично зная, что от сбыта кофе зависит жизнь десятков тысяч его сборщиков, они с 1 июля прекратили кофейные закупки под предлогом расширения торговых связей с европейскими странами.

О тонкие дипломаты, о ловкие мошенники! Вспомните, – не вы ли, услышав, что прежнее демократическое правительство Гватемалы завязывает торговые связи с Восточной Европой, закричали о «проникновении коммунизма» на американский материк? Вы выставляли напоказ свою бескорыстную помощь, – где же она?

Почему теперь миллионы мешков с ароматнейшим кофе валяются под знойным солнцем? Ради чего десятки тысяч батраков трясли стройные кудрявые деревца, ссыпали в огромные чаны плоды, очищали от мусора, отмывали, дробили жесткую оболочку, освобождая зерна, сушили их на раскаленных солнцем черепицах, фасовали, грузили и перевозили? Не ради того ли, чтобы мистер Доллар, заложив руки в карманы и покачиваясь на толстых каучуковых подошвах, диктовал владельцам кофейных участков грошовые цены? Почему же вы теперь не убедите простого гватемальского рабочего, что ваша демократия отличная штука?

Долго рассказывал Грегорио. А кончил по-крестьянски, присказкой:

– Я слыхивал, как открыли кофе. Сказывают, египетские монахи поселились в горах [71]71
  Одна из легенд повествует об открытии кофе египетскими жрецами в горах Абиссинии, куда они бежали в III веке до Нашей эры.


[Закрыть]и сильно удивились веселью коз. А козы ощипали все ягоды с кустов. Тогда и монахи принялись за ягоды и вместо сна предались пляскам и песням. Кофе на радость открыли, а оно горе принесло. Мы его во второй раз откроем, сеньор Молина, на радость рабочему человеку.

– Пойдем к твоим людям, – предложил Карлос. – Повтори им то, что мне рассказал. Хорошие слова. Умные. Пусть плантации  выступят сегодня же. Лозунг? «Кто выращивает кофе, – назначает цены!» Лучшего я пока не знаю.

Оставим на время этих людей, читатель. Они знают, куда идут и что будут делать. Последуем лучше за Хосе Паса. Он пока не знает ни куда идти, ни что делать. Он чувствует себя чужим в этом мертвом городе, где каждый дом смеется над прохожим зияющими проемами в стенах, изуродованными масками фасадов, где из густой травы на тебя смотрит страшная львиная голова, оторванная грозной стихией от мраморного туловища царя джунглей.

А фонтаны – сколько фонтанов! Десятки, нет—сотни! Кого только они не изображают! Людей и богов. Четвероногих и пернатых. Фонтан со скульптурой женщины воздвигнут напротив старинного дворца с тяжелыми арками. Хосе не знает, что дворец принадлежал наместнику испанского короля, а на площади перед дворцом, как раз возле скульптуры, на потеху знати затевался бой быков и казнили узников. Тихо нынче в Антигуа. Но так ли это?

У Хосе зоркий глаз. Он подмечает не только руины. Он видит каморки людей, похожие на птичьи гнезда, – они где-то в стенных проемах и под сводами могучих арок. Он видит целую улицу заштопанных и залеченных домов, целый проспект лачуг из жести, глины и хвороста. Он видит палатки в парках и соломенные навесы на склонах гор. Люди есть. Живые, настоящие люди. Постучись к ним, скажи, кто ты, – и они откроют перед тобой свою дверь и, может быть, свое сердце.

Но если тебе еще нет четырнадцати, а на подпольной работе ты первый год, если ты должен спрашивать, а отвечать не можешь, – с чем придешь ты к людям, как достучишься до них?

Высокая, очень худощавая женщина в косынке, расписанной красными цветами по черному полю, с трудом накачивает воду из колодца. Хосе молча подходит, неуклюжим движением отодвигает ее и берется за насос. Ручка скользит легко и плавно, деревянные ведра быстро наполняются прозрачной, родниковой водой.

– Хочешь испить? – спрашивает женщина.

– Хочу донести ведра, – отвечает Хосе.

– Ты вежливый сеньор, – улыбается владелица ведер.

По дороге Хосе, как бы невзначай, спрашивает:

– Мне нужно найти дом Аррьосов, хозяйка. А я никого не знаю в Антигуа.

– В нашем доме таких нет, – отвечает женщина. – Да и в Антигуа таких нет. Я бы знала. Давно здешней стала.

Она задумывается.

– А эти... Аррьосы... Давно они в Антигуа?

– Не знаю, сеньора, – растерянно говорит Хосе. – Они должны жить здесь. Им... трудно отсюда выбраться.

– Так бы и говорил с первого раза. – Голос женщины печален, и слова она роняет тихо. – Здесь несколько домов под надзором. Пройдешь Каса дель Капуцино, дом с черепичной крышей – американцами куплен. Наискосок брадобрейня будет – там и спроси. Брадобреи – они больше нашего знают.

– Спасибо, сеньора.

– Спасибо за ведра, сеньор.

Брадобреи играют в кости. Хосе не замечают. Вопросов его даже не слушают. Играют с азартом, с ревом, с хохотом. Раз нет клиентов, – остается игра. Что им молодой сеньор! Тогда Хосе решается на смелый шаг. Он выходит и тотчас возвращается. С порога несется:

– Мастер, бриться!

Мастера, роняя кости и толкая друг друга, бегут к своим креслам. Полотенца так и пляшут в их руках. Какое кресло вас больше привлекает, сеньор?

Черт возьми, с сеньора много не обреешь. Но, может быть, ему угодно постричься? Тоже нет?

– Тогда зачем же, глупец, вы нас отвлекли от работы? – со сладкой угрозой в голосе спрашивает приземистый круглый мастер.

Хосе выше его на полголовы, ему легко сбить толстяка с ног и заставить его говорить почтительнее. Но у него дело. Он говорит весело и убежденно:

– Мне сказала одна женщина с Улицы Птичьих Гнезд, – так Хосе сам окрестил улицу, – она сказала, что в брадобрейне настоящие люди: они помогут в беде.

Маленький толстяк принял значительный вид.

– Да. Мы настоящие люди, – скромно подтвердил он. – Так что у тебя за беда?

Хосе сказал, что приехал издалека и ищет дом, где живет сеньора Аррьос с детьми. Ему очень нужна эта сеньора.

– Мы не знаем этого имени, сынок. – сказал старший из мастеров, – но если бы ты описал ее наружность...

Хосе полез в карман и достал фотографию – ту, что ему вручил Карлос Вельесер. Очень молодые глаза, к которым так подходило слово «материнские», смотрели с лица пожилой женщины, с лица живого и улыбающегося. И все же чувствовалась в этом чеканном испанском облике затаенная грусть, боль, может быть, сдерживаемый крик.

Старший из мастеров коротко сказал:

– Убери карточку, сынок. За этой женщиной слежка. Вторая улица по левой руке. Дом без крыши.

– Забудь, что у нас был, – поспешно прибавил толстяк.

Старший смерил его презрительным взглядом.

– Я думал, ты только в кости играешь без риска. Не будь я Катарино Сальгеро, если не помогу мальчишке. Идем, сеньор. Я тебе не помешаю?

Мастер сбросил с себя белый халат и, придвинув кресло вплотную к зеркалу, вышел вслед за мальчиком.

– Тебе повезло, – сказал ему дорогой Катарино. – Я сто раз проходил мимо этого дома... На дом не смотри, на окно напротив смотри! В нем появится веселая девушка. Она обязательно будет смеяться. Не верь ее улыбке. Как-то я взобрался возле дома на дерево и навел на нее бинокль. У девчонки под рукой два телефонных аппарата. Тут что-то не то, сынок. И часовому у соседнего дома нечего сторожить. Там щебень да пепел. Он сторожит день и ночь. Вот и прикинь, против кого все это работает. А женщина бьется одна – с тремя детьми. Подлецы, они ее как в клетке держат.

– Хосе хорошо лазает по деревьям, – быстро сказал мальчик. – Хосе влезет на дерево и спрыгнет во двор к несчастной сеньоре.

– Шпионка донесет по телефону.

– Если Катарино Сальгеро ее отвлечет, – лукаво сказал Хосе, – шпионка не успеет донести.

Катарино задумался.

– Нет, – сказал он. – Я не знаю, что тебе нужно от сеньоры. Если только передать ей что-нибудь, найдем  способ получше. Через час она пойдет на рынок. По средам и субботам она всегда ходит на рынок. Я ее вижу через окно, а через минуту мимо шмыгает эта противная телефонная рожа. Придумай, зачем ты подойдешь к сеньоре на рынке.

Они проходили мимо высокой гревиллеи с оранжевыми цветами, и Катарино шепнул:

– Справа – ее дом, слева – рожа.

Хосе действительно увидел смеющееся лицо девушки, прильнувшее к окну: большие глаза и совиный нос. Лицо мелькнуло и исчезло. Катарино не замедлил шаг. Проплыл зонт, под которым сидел и раскуривал сигарету часовой. За его спиной лежали руины. Армасовцев они мало интересовали. У Хосе забилось сердце. Только сейчас он почувствовал, какая смертельная опасность нависла над женщиной с добрыми глазами матери, над ее тремя детьми.

Мальчик достал из кармана куртки бережно обернутую в парафиновую бумагу старинную миниатюру, написанную маслом.

– Спросят – скажу: продаю эту штуку. Катарино с удивлением посмотрел на редкий пейзаж Антигуа; он понимал толк в предметах старины и задумался: как к мальчику попала такая дорогая вещь? Но Катарино Сальгеро, первый мастер прически в Антигуа, привык смотреть на людей с лучшей стороны и верить им. Хосе произвел на него впечатление честного человека, и он твердо решил ему помочь. Еще раз бросив взгляд на миниатюру, Катарино посоветовал:

– Спрячь. В Антигуа не торгуют этим. Находки несут в музей. Мы придумаем что-нибудь получше.

Маленький рынок гудел, как пчелиный улей. Пекло солнце; торговцы спасались под тентами. Хосе нигде на рынках не видел такого количества кофе, как здесь. Его предлагали мешками, бочками, целыми подводами. Цены на кофе стремительно катились вниз – на Уолл-стрите об этом хорошенько позаботились. Ароматный запах зерен расходился волнами. Никогда гватемальцы не пили хорошего кофе, – лучшие сорта шли на вывоз; первый раз они позволяли себе роскошь отведать свой любимый напиток из урожая высшего сорта «арабика».

В «цыплячьем» ряду Катарино опознал в торговце знакомого и пригласил его на рюмку агуардьенте.

– Мой парень заменит тебя, дружище, – предложил он.

Торговец курятиной с охотой уступил свое место Хосе и назвал ему цены. Хосе издали увидел, как, петляя между покупателями, Катарино подошел к седой приветливой женщине и что-то шепнул ей. Женщина посмотрела ему вслед с удивлением, но, очевидно, запомнила его слова. Не спеша она сделала несколько покупок. Хосе с волнением следил за ее движениями, – ему показалось, что это и есть сеньора Аррьос. «Подойдет, – значит, она, – шептал он, – не подойдет, – значит, не она». Он почувствовал толчок и с трудом удержался на ногах. На него налетел высокий парень и зелеными нагловатыми глазами осмотрел Хосе.

– Прижмись к стойке! – заорал парень. – Куда выставил ноги, торговец дохлятиной!

Хосе расставил широко ноги, пригнул голову и собирался проучить буяна, но тот вдруг заискивающе ухмыльнулся и растворился в толпе. Через минуту Хосе забыл о нем – и напрасно!

– Выберите мне двух цьшлят понежнее, – раздался рядом с ним мягкий женский голос.

Хосе поднял голову и встретил устремленные на себя внимательные и чуть-чуть грустноватые глаза сеньоры Аррьос. Жарко забилось сердце, а язык словно прилип к гортани.

– Что же вы, сеньор цыплятник? – улыбнулась Аррьос. – У меня есть чем заплатить.

– Я не понимаю в цыплятах, сеньора, – тихо прошептал Хосе.

– Зачем же вы здесь? – нерешительно спросила женщина и, словно испугавшись, что вопрос ее может показаться нескромным, суховато добавила. – Впрочем, мне это безразлично. Я поищу цыплят у соседей.

– Не уходите, сеньора Аррьос, – взмолился Хосе. – Мне позарез нужно с вами поговорить.

Из-за спины покупательницы выглянуло совиное лицо, и сеньора Аррьос, быстрее, чем Хосе ожидал, сказала:

– Нет, вы много запрашиваете. Я посмотрю у соседей.

Она быстро пошла вдоль ряда; шпионка поотстала.

Хосе, дерзко смотря в ее большие неприятные глаза, крикнул:

– Жирные цыплята, сеньора. Покупайте!

Сова смешалась с толпой. Хосе не знал, что и делать, но через несколько минут Аррьос вернулась:

– Откуда вы меня знаете? – слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, спросила она. – Только не лгите. У меня и так много врагов.

Хосе показал ей карточку.

– Боже!.. Я подарила ее Вирхилио. Вы видели его?

– Сеньора, у нас нет и минутки, – взмолился Хосе. – Нужно мне поверить.

– Одно только слово: он жив?

– Ваш муж жив, и на свободе. Он помог мне и моим друзьям. А теперь слушайте... За вами следят... Торгуйтесь.

– Два кецаля? – громко спросила Аррьос – Да вы с ума сошли, сеньор торговец! Цыплята меньше помидора!

– Зато у них сочное мясо, – закричал Хосе и перешел на шепот. – Завтра на рассвете друзья увезут вас. Приготовьтесь. Все четверо. За вами придут ночью.

– Кто за нами придет? – спросила сеньора. – Как я буду знать, что пришли друзья?

Хосе замялся: об этом разговора не было. Но ведь Карлос сказал, что доведет Аррьосов до сопок он, Хосе!

– За вами приду я, – решил он. – Если что-нибудь не в порядке, разбросайте у калитки желтые цветы кустарника. Я видел его во многих патио.

...Хосе проводил мастера до дверей парикмахерской и, прощаясь, с благодарностью сказал:

– Есть хорошие люди в Антигуа.

– Они есть всюду, – строго сказал Катарино, о чем-то подумал и нерешительно спросил: – Сынок, я не могу тебе помочь дальше? В руках зуд, а приложить некуда. Не выношу я гондурасские рожи. [72]72
  Имеются  в виду интервенты,  ворвавшиеся с Армасом  из Гондураса.


[Закрыть]

Хосе ничего не ответил. Казалось, он не слышал.

– Я скажу завтра, – наконец вымолвил он. – Я не самый главный.

– Подождем, – весело сказал Катарино.

Карлос Вельесер ни о чем не спрашивал Хосе. Он был занят своими делами. К нему приходили незнакомые люди, приносили обломки керамики, старинные гравюры, домашнюю утварь с ажурной резьбой или росписью. Но Хосе догадывался, что у посетителей были новости поважнее разбитых черепков.

Наедине они остались поздним вечером. Хосе попытался выяснить точку зрения Вельесера на привлечение к побегу мастера Катарино Сальгеро. Карлос вдруг присвистнул и уселся напротив Хосе.

– Так не пойдет, – решительно заявил он. – Если я буду заниматься всем, я не успею ничего. У тебя есть старший – Педро. Почему ты не разыскал его?

– Я думал, он найдет меня, команданте.

– Значит, ты правильно работал, если он не трогал тебя. Утром свяжись с ним и все выясни. Как выглядит сеньора?

– Она желтее банана.

– Еще бы... Они способны выжать из человека все соки. Но дойти-то она сможет?

– Дойти сможет. Добежать – нет.

– Продумай все так, чтобы бежать не нужно было.

– Команданте, а иначе...

– А иначе не было смысла затевать все это дело. Сеньора должна быть доставлена живой и здоровой.

Карлос знал, что у Педро есть разработанный план, но Хосе был смышлен и мог помочь. Ничего, пусть повздыхает и повертится в темноте: у кого хорошая голова и крепкие ноги, тому пора доверять больше.

Хосе не мог заснуть. То он видел перед собою совиное лицо шпионки, то ласковые глаза сеньоры Аррьос. Он не мог составить никакого плана и только к полуночи понял, откуда такая беспомощность. Он не знал местности, не знал дороги к сопкам, не пробрался в руины, среди которых поселилась семья Аррьосов. А ведь в руины можно попасть и с тыла. Как он не сообразил раньше. Засмеялся – и, счастливый, заснул.

Первые лучи солнца еще не осветили Вифлеем-отель, когда Хосе уже возвращался из своего утреннего похода. Он побывал на сопках, он облазил развалины вокруг домика Аррьосов. План вырисовывался простым и четким, как крыло этой пальмы на фоне светлеющего неба. Кому-то надо будет затеять скандал перед носом у шпионки. Здесь важна минута: только одну минуту шпионка не должна видеть, что делается во дворе напротив – и Хосе мигом выведет всю семью через развалины, – он нашел лазейку. И он понял, зачем часовой поставлен сбоку: из-под его зонта просматривается гребень задней стены. «Ничего, сеньор жандарм, мы заставим вас сбежать с поста. Тоже на одну минуту – больше не надо. И тогда прощайте, сеньоры, мы уже будем далеко». Нет Мигэля – вот кто ему нужен. Хосе взобрался по лесенке на второй этаж отеля. С балкона обернулся. Вот в той стороне следующей ночью...

Рассвет занимался. Из кратера вулкана – того, что возвышался правее – поднималась большая белая туча и лениво переваливала через вершину. Два других великана стояли нежные, хрупкие. Медленно и торжественно уходил из долины туман, приоткрывая, как на переводной картинке, кусок за куском чудесный зеленый пейзаж. И вдруг брызнуло солнце.

Хосе снял башмаки и вошел в комнату, стараясь не разбудить своего старшего друга. Но каково же было его удивление, когда он увидел Карлоса Вельесера преспокойно беседующим с Педро.

У Хосе не спросили, где он был. Педро лукаво улыбнулся и ошеломил юного пеона первой же фразой:

– До чего же смешно, леди и джентльмены: Хосе Паса только что лазил там, где я лазил вчера.

Однако план Хосе понравился: он выглядел смелым и неожиданным. Педро прибавил только, что для сеньоры придется подобрать дублершу с похожим голосом.

– Хосе не понимает, – сказал маленький пеон. – Дублершу выводить или сеньору?

– Сеньору, – успокоил его Педро. – Дублерша останется в домике.