Текст книги "Тайной владеет пеон"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Прощай, – тихо сказала    Рина. – Ты  что-то сказал, когда мы бежали.

– Я думал, что девушку, оцененную в двести кецалей, – сухо ответил Андрес, – нужно подбодрить.

Они вышли на площадь в ту минуту, когда с другой ее стороны выпрыгивали из машин полицейские. Пришлось повернуть обратно. Но и с этой стороны приближались свистки.

– Постучимся в любой дом, – предложила Рина. – Людей хороших больше, чем дурных.

– Вера в случай для нас сейчас плохой путеводитель, – возразил Андрес.

Они прошли еще несколько шагов, и Андрес на что-то решился.

– Рина, – сказал он. – Ты подождешь в этом подъезде. Если меня не будет через пять минут, – спасайся, как можешь. – Он перехватил ее удивленный взгляд; как всегда мягко и застенчиво, объяснил: – Я вернусь, конечно. Но стоит предусмотреть и другую возможность.

Он пересек вестибюль и вышел в патио – внутренний садик, так украшающий староиспанские дома. Пальмовая аллея привела его к затемненной галерее, которую он прошел и очутился в другом саду, где было меньше пальм и кустов, но всюду валялись части разобранных машин. На его вопрос человек в комбинезоне ткнул пальцем в угол дома. Андрес быстро взбежал по лесенке на галерею и стукнул в первую дверь.

– Входи, – сказал хозяин комнаты, к чему-то прислушиваясь, отчего стал вдруг похож на готовую взлететь птицу. – На авениде свистки. За тобой охотятся?

Андрес в двух словах рассказал о столкновении в кафе.

– Вы ослы! – гневно сказал собеседник. – И это в дни, когда нужно руководить студенческой забастовкой! Партия тебе этого не спустит, товарищ Андрес.

– Товарищ Ривера, я готов ответить. Но Рина Мартинес ждет.

– А если я скажу тебе, – зорко всматриваясь в Андреса, спросил Ривера,– что мне столь же нелепо рисковать явкой ради Рины Мартинес, как ей было рисковать собой и всеми вами ради неизвестного беглеца...

– Я подчинюсь твоему решению. Я поищу другой выход.

– Ты останешься здесь.

– Товарищ Ривера!

– Ты останешься здесь. Рину Мартинес выведут другие.

...Серебристо-черная вытянутая машина везет в президентский дворец группу офицеров вместе с Хусто—Мигелем.

Имя полковника Леона во дворце известно. Часовой отдает ему честь, адъютант докладывает о нем президенту. Президент не один. Но упоминание о студентах подобно действию электрического тока. Студенты – слабое место Армаса. Он мнит себя любимцем студенчества.

Аугусто Чако знает об этой слабости друга. Знает о ней и второй собеседник президента – некий Бер Линарес, которого президент мечтает поставить во главе всей жандармерии. Этого человека гватемальцы окрестили: Бочка Желчи. В страшные годы диктаторства Убико он прославился тем, что, возглавляя тайную полицию, знал только три метода обращения с гватемальцами: слежка, арест, пуля. Еще не пришло время публично предлагать ему пост начальника тайной полиции, но пройдет с полгода, и президент осуществит свое намерение. А пока Бер Линарес, как и Аугусто Чако,– тайный советник президента по вопросам репрессий и душа «Комитета по защите от коммунизма».

Президент принимает полковника Леона. Полковник чувствует, что настал удобный момент заработать орден Кецаля. Он докладывает по-военному кратко, но внушительно. Группа террористов заседала в кафе, но была выслежена им, полковником Леоном, и теперь обезврежена. Арестованы главари. В операции принимал участие лично он, полковник, трое офицеров его группы и его воспитанник, Хусто Орральде. Да, да, сын пропавшего дона Орральде. Он, полковник, будет счастлив представить мальчика президенту – тем более, что решительность молодого Орральде спасла ему жизнь.

Но президента почему-то интересуют не подробности захвата террористов.

– Скажите, мой милый Леон, – с плохо скрытой тревогой спрашивает президент. – А в кафе были люди?

– Кафе было набито битком, мой президент.

– Плохо. Очень плохо, полковник, – с раздражением замечает президент. – Мы только что успокоили прессу в связи с «восстанием чести», а вы преподносите ей лакомый гостинец – террористов. Что же, по-вашему, вся молодежь в меня собирается палить?

– Сеньор президент!

– Дело надо закончить тихо. Без шума. Я поручаю это вам, Линарес...

– Буду счастлив, мой президент.

– Без шума... Но, конечно, изъяв всех неблагонадежных из учебных заведений.

Полковник Леон стоял с высокомерным видом.

– Не обижайтесь, дон Леон, – миролюбиво заметил президент. – Вы ведь знаете, как начался для всех нас август. И у президента есть нервы. Давайте сюда вашего мальчишку.

Как видно, президент решил задобрить полковника.

И вот Мигэль, простой газетчик из Пуэрто, сын грузчика Каверры, больше всего в жизни ненавидящий грингерос и крепко поработавший, чтоб помешать армасовцам высадиться на севере, входит в кабинет Кастильо Армаса. Он никогда не видел живого президента, он видел президентов на портретах и в газетных полосах. Это первый президент, с которым Мигэль сталкивается лицом к лицу. Но вместо почтения он испытывает нечто, похожее на стыд и презрение к самому себе. Да, ему стыдно, что он должен смотреть на человека, в которого по долгу рабочей совести обязан плюнуть, бросить камень, выстрелить. Но ему сказали: стань у них своим...

– Тебя зовут Хусто? Здравствуй, Хусто Орральде.

– Здравствуйте, мой президент.

– Ты нам помогаешь, Хусто, – улыбнулся дон Кастильо. – Впрочем, представителю древнего рода и полагается вести себя храбро.

Мигэль поднимает глаза, и ему кажется, что улыбающееся театральное лицо президента сейчас сузится и удлинится, темная кожа покроется чешуйчатыми пятнами, а руки протянутся вперед – и уже не президент, а хищный аллигатор раскроет пасть и втянет Мигэля, Он стряхнул с себя оцепенение и, как мог вежливо, сказал:

– Я готов перестрелять их всех, – мысленно он тотчас поправился: «всех вас».

– Значит, мы с тобой заражены одной идеей, – пошутил Армас. – А теперь признавайся: есть у тебя желания?

«Только одно: чтобы ты убрался», – подумал Мигэль.

– Только одно: разыскать отца, – сказал он.

– Мой друг Аугусто Чако поможет тебе в этом. – Президент легким жестом пригласил Чако принять участие в беседе.

И вот враг номер два, которого Мигэль отлично запомнил, хотя видел только однажды в жизни, в ночном Пуэрто, враг, убивший его друга Руфино, человек с цепким взглядам удава и отточенными движениями, пожимает ему руку.

– Гватемальские мальчишки – моя слабость, – замечает Чако.

Мигэлю хочется крикнуть: «Как ты можешь так бессовестно лгать, удав!»

– Я знаю, – режет Мигэль.

– Что ты знаешь? – Чако слегка насторожился.

– Я знаю, – Мигэль выпутывается как может, – друзья сеньора президента избавят нас от красной заразы.

Президент подзывает Чако. Ему только что доставили ошеломляющую новость. Коммунисты передислоцировали свои силы. В столицу ожидается приезд крупного партийного вожака, который объединит действия недовольных режимом Армаса в центральных департаментах. Его ждут многие. Фисгоны, эти полицейские ищейки, уверяют, что приезжего шифруют буквой «К».

– Я знаю двух бывших секретарей их Цека с именами, начинающимися «К», – заметил дон Леон. – Но оба в эмиграции.

– Я знавал еще одного парня «К», – угрюмо произнес Чако. – Не настигни меня лихорадка, я мог бы доложить сегодня, что его тоже нет.

– Чего вы ждете? – вдруг взвизгнул Армас. – Чтобы нас съели живьем? Вы налгали мне. Вы хотели орденов и денег. Где отряд Кондора? Где трупы?

– В болоте, – сказал дон Леон. – Я сам видел.

– В болоте? – Армас подбежал к столу и схватил испещренный бланк. – Клянусь мадонной, я все время в это верил. Но наши американские друзья прислали на днях приметы и биографию нескольких деятелей, которые представляет наибольшую опасность для нашего дела. Зачем они не вычеркнули из этого списка вашего болотного деятеля? Зачем? – я спрашиваю. Послушайте, в каких тонах о нем пишут! Карлос Вельесер... тут еще следует пять – шесть кличек... Один из зачинщиков гватемальского рабочего движения... По профессии – пеон... Нетерпим к ЮФКО... Организовал переброску множества испанских беженцев в Гватемалу... Пламенный и находчивый оратор... Умелый коммунистический агитатор. Зачем это прислано?

– Они забыли, что он остался в болоте, – вставил Леон.

– Полковник, американцы не столь забывчивы, как иные из нас!

– Мы будем искать, – наконец откликнулся Чако.

Армас уже остыл.

– Дон Аугусто, – сказал он устало. – Лихорадка вам помешала, а больше я никому не верю. Поезжайте снова в эти места. Возьмите столько людей, сколько вам нужно. Убедитесь снова, что Кондора нет. Все пути к столице и всю железнодорожную линию от Пуэрто до Гватемалы заприте на замок. – И он опять перешел на фальцет. – В столице будет один президент, а не два! Я здесь хозяин! Двадцатое июня [39]39
  День вторжения армасовских банд в Гватемалу.


[Закрыть]случается не каждый месяц.

Леон тихо вывел Мигэля из кабинета.

– Президенту сейчас очень трудно, Хусто, – пояснил он.

– Может стать еще труднее, – кивнул мальчик.

14. НАДПИСЬ НА КАМНЕ

Широкой мутной лентой течет Мотагуа между двумя горными хребтами – Сьерра-де-Минас и Сьерра-де-Мерендон. Пеоны, задыхающиеся от зноя и усталости в ее банановой долине, довольно зло шутят насчет того, что боги, перебираясь между двумя Сьеррами, больше всего боятся осесть во владениях Ла Фрутера.

 Там, где Мотагуа петляет, огибая несколько холмистых террас, и где живописные группы деревьев и кустарника на естественных лугах легко принять за искусственный парк, расположено одно из удивительнейших и загадочных старинных индейских поселений – Киригуа.

Упомяните о Киригуа при археологе, историке, этнографе, лингвисте любой страны мира: вы услышите потрясающую повесть о древнем индейском народе майя, который оставил нам в наследие лишь осколки своей тысячелетней культуры – каменные развалины, испещренные загадочными рисунками и надписями.

В Киригуа ученые обнаружили семнадцать каменных стел. Монолитные колонны, в рост человека глыбы, которые в прошлом могли служить алтарями. Каждая стела получила двойное имя – букву и кличку: «большая», «самая младшая», «стела красивейшего рельефа». А одна из них названа: «стела с наибольшим числом ошибок». Хотя трудно судить об ошибках, если ключ к древним надписям отыскал только один человек и человек этот живет на другой стороне земного шара. [40]40
  Имеется в виду ленинградский ученый Ю. В. Кнорозов.


[Закрыть]

Как же добраться до Киригуа? Ни на одной железнодорожной станции вам не продадут билета в каменный город. В Пуэрто-Барриосе вокзальный кассир, а потом агент Ла Фрутера будут долго и нудно объяснять, что в настоящий момент для компании нежелательны приезды гостей в Киригуа, что там отсутствуют места для ночлега, что выехать оттуда будет невозможно, что билеты на обратные поезда там даже не продаются...

Может быть, компания оберегает памятники? – спросит читатель. О нет, доход Ла Фрутера извлекает не из мертвого города, а из мчащихся по путям эшелонов с бананами. Может быть, у компании секретные предприятия в Киригуа? Как раз наоборот: здесь выстроена широко рекламируемая больница Юнайтед фрут компани с отделениями для американцев и для «цветных». Тогда что же? О, совершеннейшие пустяки! Южнее и севернее Киригуа, по обоим берегам Мотагуа, тянутся плантации компании, которые она старается уберечь от постороннего глаза. «Ад под замком»,– окрестила район Мотагуа рабочая газета, на что компания ответила пачкой реклам, где были запечатлены изящные свайные домики, поэтическая лесная дорожка и, конечно, белые корпуса больницы с электрическим ограждением от комаров.

И все же три человека, не имеющие проездных билетов, до Киригуа добрались.

С большими предосторожностями пеоны из отряда Антонио провели Карлоса и его юных друзей несколько миль по течению Мотагуа, потом свернули. Когда издали с холма засветилось больничное здание, они попрощались.

Трое бредут по шпалам. Сейчас ветка дороги сделает широкий полукруг и уйдет в поля. А узкая тропинка сворачивает в сторону и, лукаво извиваясь, бежит к холмам, заросшим лесом. Издали видны могучая крона сейбы, гордый изгиб королевской пальмы, характерные купола манго, густая паутина лиан, сквозь которую пробиваются на своих воздушных корнях белые орхидеи. За стеной тысячелетних исполинов, на небольшой площади, изъеденной раскопками, и раскинулся каменный город.

Не доходя до леса, Карлос останавливается.

– Вот что, сеньоры. Мне невтерпеж повидать «стелу с ошибками». На ней нас ждет приглашение, – он усмехнулся, – в гости. Сегодня или завтра... Но у развилки могут быть люди. Потолкайтесь там и, когда никого не останется, разыщите меня в лесу – скажем, под левой сейбой. Видите?

– Да, мой команданте, – сказал Хосе.

– Не торопитесь возвращаться, – предупредил Карлос. – Если пристанут любопытные, – что-нибудь придумайте. Вас могли с ближайших плантаций прислать в лавку за табаком или солью.

Карлос пошатнулся.

– Мой команданте! – вскрикнул Хосе. – Что с тобой?

Но Карлос уже стоял твердо и ровно.

– Пустяки, Хосе, наверное от зноя. Сегодня больше пятидесяти в тени. Значит, под сейбой слева.

Хосе и Наранхо вступают на заповедную площадку. В первую минуту кажется, что земля здесь изрезана межами. Но это всего лишь длинные резкие тени, которые отбрасывают высокие деревья. Тень и полоса света. Тень и снова свет. Когда глаз привыкает к этой мозаике, начинают вырисовываться каменные громады, вырастающие прямо из земли, – зеленоватые и красновато-коричневые.

Наранхо дергает приятеля за рукав куртки.

– Смотри... Черепаха.

Наранхо неравнодушен к черепахам. Он знает о них десятки историй. Они мерещатся ему всюду. Он показывает на огромный камень, верхняя часть которого действительно похожа на распластанную черепаху, а нижняя – воспроизводит человеческое лицо с очень осмысленными глазами.

Но что с Хосе? Почему он так взволнован? Он увидел на стелах лица с монгольским разрезом глаз – широкоскулые, замкнутые, таинственные, похожие на лица людей его племени. И зрачки у них странные. Откуда знать Хосе, что у его предков косоглазие считалось признаком красоты и матери прикрепляли детям на переносицу сверкающие шарики, заставляя на них смотреть?

Целая картинная галерея... Лицо в овале, человечек на изогнутом жезле, рельефы, похожие на висячие замки, на телефонный аппарат, на раковину, будильник, на приземистую бутыль... Мальчишки не знают, что стоят перед календарем древних майя.

А вот этот рельеф понятен без объяснений: астроном среди приборов и реек наблюдает звездное небо. Сколь же учены были эти люди, если двенадцать веков назад, строя свои стелы, они разгадали тайны небес и в память о себе высекли на камне обсерваторию!

– Дед Наранхо учил меня  различать звезды, – шепчет мальчик. – Падре однажды услышал и накричал на деда: «Зачем говоришь о том, что скрыто от человека богом?» А древние люди, – сказал он, – не побоялись бога, залезли в его ранчо.

Кто-то рядом захохотал, и мальчишки вспомнили, зачем они здесь. Высокий белесый юноша смотрел на них с одобрением.

– «Залезли в его ранчо», – повторил он слова Наранхо – Отлично сказано! Только что им там понадобилось?

Смышленый кариб засмеялся и ответил сказкой.

– Говорун-Кларинеро [41]41
  Птица из семейства скворцов.


[Закрыть]спросил Старую Черепаху: «Зачем ты так много живешь?» – «Чтобы много знать», – сказала Старая Черепаха. «А ты зачем так много трещишь?» Кларинеро подумал и пропел: «Чтобы вы внизу видели все, что я вижу сверху».

Незнакомец снова засмеялся и, может быть, что-нибудь добавил бы, но Хосе оттянул Наранхо за стелу и сурово сказал:

– Нам сейчас люди не нужны. Нам пустое место нужно. Понял?

Через полтора часа площадка опустела. Хосе и Наранхо, раздирая кустарники, пробились к сейбе. Но Карлоса нет. Мальчишки смотрят друг на друга с испугом. Может быть, эта сейба не самая левая? Они отбегают на сто шагов и задирают головы кверху. Нет, другой сейбы рядом не видно. Они снова обходят дерево, снова молча смотрят друг на друга.

– Надо вернуться к шпалам, – говорит Хосе.

Они пересекают площадь со стелами и подходят к тропинке, на которой разошлись с командиром.

– Отсюда он пошел вправо, – размышляет Наранхо. – Видишь, трава примята.

Медленно движутся мальчики, всматриваясь в едва различимые следы. Здесь он поскользнулся и примял куст – свежие изломы веток. Здесь сорвал цветок – стебель торчит, а чашечки нет. Здесь присел у дерева – след башмака идет от ствола, каблук вдавлен глубже всей подошвы; так может быть только тогда, когда человек прислонился спиной к дереву и ноги согнул в коленях. Здесь...

– Здесь пополз, – сдерживая волнение, сказал Наранхо. – Зачем? Кого он увидел?

– Он никого не увидел, – грустно говорит Хосе. – Он упал. Кто же в муравейник руку по охоте засунет?

Наранхо тоже увидел у старого, изъеденного пня след пяти пальцев.

Ребята пробежали несколько шагов и врезались в помятые кусты.

– Прочь! – раздался голос Карлоса. – Буду стрелять.

В кустах лежал и целился в ребят сам командир. Расширенные зрачки его выдавали лихорадку, пожелтевшее лицо дрожало, по щеке струилась кровь.

– Друг Карлос, – взмолился Хосе, – это же я, Хосе Паса. Ты спас меня от Ла Фрутера.

– Ты предал не товарищей! – крикнул Карлос. – Ты предал себя, Науаль, Гватемалу! Получай свою пулю!

Хосе и Наранхо отбежали к дереву. Они услышали, как Карлос громко засмеялся, потом кусты зашуршали. Мальчишки выглянули из-за укрытия. Их командир лежал широко раскинув руки и будто смотрел в небо. Губы его продолжали медленно шевелиться; казалось, что это ветер заставляет их двигаться.

Мальчики осторожно подошли. Хосе нагнулся и вытер шарфом кровь с лица Карлоса. Наранхо вынул из его руки пистолет.

– Лихорадка, – пробормотал Хосе. – Второй приступ. Он упал и ударился о корни. Поищи воду.

Наранхо исчез в чаще и через десять минут вернулся. Во фляжке булькала вода. Они осторожно напоили Карлоса. Вельесер глубоко задышал.

– Стела с ошибками, – заговорил он. – Пишем поочередно. Это легко запомнить, Ривера. Только никто не разлучит Кондора с его отрядом.

Мальчики переглянулись.

– Стела с ошибками, – в отчаянии сказал Хосе. – Ну, как мы ее найдем?

– Найдем, – сказал Наранхо. – Есть же добрые люди.. .

– Нет, – угрожающе прервал его Хосе. – Ни одному человеку – понял?

Наранхо потупился:

– Тогда я не знаю...

– Может, к утру команданте полегчает. Но к утру можно опоздать... в гости, – задумался Хосе. – А он все время про них вспоминал.

Карлос застонал и заметался.

– Его нельзя здесь оставлять, – сказал Наранхо. – Без лекарств... И сыро. Слушай, – оживился он, – я сбегаю в больницу. Помнишь, мы видели на холме. В Киригуа.

– Четыре километра туда, четыре обратно, – прикинул Хосе. – Доктор не захочет тащиться.

– Я поищу.

– А если промахнешься и приведешь не того, кого надо?

Наранхо обиделся и замолчал. Карлос опять закричал. Хосе прикрыл рот больного ладонью.

– Тише,   команданте! – взмолился   он. – Могут услышать.

– Я пойду, – поднялся Наранхо.

Хосе кивнул.

Еще не стемнело, когда Наранхо вышел к холмам Киригуа. Он успел заметить, что цветы на кустарниках у подножия холмов, еще утром огненно-красные, побелели.

Проходя мимо пальмового ствола, Наранхо засунул руку в углубление, проклеванное птицами, и осторожно вынул из этого странного гнезда птичье яйцо.

– Если ничего не найдем  другого, – сказал  он вслух, – ты съешь и это, мой команданте.

Он миновал вертикальные проволочные сетки, к которым по вечерам подключался ток, опаляющий москитов, и по широкой, обсаженной пальмами, аллее вышел к больничному корпусу. Из больших окон первого этажа выглядывали больные: худые, скуластые, медно-красные лица индейцев, истрепанные лихорадкой курчавые головы метисов...

Мальчик хорошо знал, что цветные могут убирать бананы, грузить на суда кофе, лазать по деревьям за соком чикле, в крайнем случае шпионить за своими же соседями по бараку. Но ни один капатас, ни один весовщик, ни один расценщик компании не мог быть цветным. Откуда же вдруг такая забота о цветных здесь, в больнице?

– Вчера пришли репортеры, – услышал Наранхо над головой голос. – Меня спросили: нравится? Я ответил, – заливчато рассмеялся рассказчик, – слава деве Марии, что меня схватила лихорадка, – хоть раз пожил как человек. Они ушли, прибежал главный, наорал, ногами затопал... Меня до срока выписывают из хорошей жизни.

Раздался смех.

Наранхо окрикнул рассказчика:

– Сеньор, я очень прошу вас, спуститесь ко мне. Он  почему-то почувствовал доверие к этому человеку.

Через минуту против него стоял низенький, неуклюжий рабочий, который проделывал лицом уморительные движения. У него двигались отдельно уши, отдельно нос, и даже складками лба он умудрялся шевелить так, что, казалось, лоб сейчас направится в одну сторону, лицо – в другую. Наранхо прыснул.

– Значит, ты пришел на меня посмотреть? – рабочий пошевелил носом. – Или принес мне птичьи яйца?

Наранхо схватился за карман:

– Разве они пахнут, сеньор?

Рабочий засмеялся, и лицо его пришло в движение.

– Я пошутил, – сказал он. – Из окна было видно, как ты полез в гнездо. Меня зовут Санчео. До свидания, любопытный парень.

– Подождите, подождите, сеньор! – вскрикнул Наранхо. – Я вас позвал по делу.

– Американцы меня сюда тоже позвали по делу, – весело отозвался Санчео. – Им нужно было, чтобы сборщик фруктов назвал Фруктовку своей спасительницей. Не вышло. А ты что хочешь?

– Сеньор, один человек заболел лихорадкой, – вполголоса начал Наранхо.

– Кариб, ты еще мальчик, и твою глупость можно простить, – Санчео захлопал ушами, изображая смех, но глаза его оставались серьезными. – На берегах Мотагуа лихорадкой болеет сейчас не один, а тысячи людей. Они валяются в болотах, в лесах, на плантациях. А твой где?

– Мой здесь. Нет, там, – спохватился Наранхо, показывая в противоположную сторону от той, откуда пришел.

– Здесь – там. Все понял, – со смехом сказал Санчео. – Его зовут сеньор Нингуно? [42]42
  Никто (исп.).


[Закрыть]

– Нет, его зовут иначе, – улыбнулся Наранхо. – Но пусть будет Нингуно.

– Кланяйся ему от Санчео, – сказал рабочий. – Так я пошел к себе.

– Сеньор, не уходите же! – Наранхо в отчаянии схватнл его за рукав куртки. – Неужели вы не понимаете? Мне нужно помочь.

Рабочий стремительно повернулся.

– Я уже десять минут это понимаю, – сердито сказал он. – Не теряй времени попусту. Что тебе нужно? Хинин или крышу?

– Не знаю. – Наранхо чуть не заплакал от отчаяния. – Ему очень плохо. Но я не могу повести к нему никого чужого.

– У тебя есть здесь знакомые?

– Никого.

– Тогда сейчас я тебя познакомлю с одним парнем. Он окликнул товарищей:

– Оречича, что ты можешь сказать про Санчео?

Индеец, завернутый в плед, мягко улыбнулся:

– Санчео – большое сердце. Думал – не встану. Он ночь просидел рядом, говорил, какая хорошая жизнь будет. Вылечил.

– А ты что скажешь, Хесус?

Молодой метис сверкнул зубами:

– У нас бастовала вся плантация, когда капатас тебя под замок посадил. За дурного человека не дрались бы.

Санчео деловито спросил у Наранхо:

– Какие тебе еще справки нужны?

И Наранхо сдался. Правда, он не сказал, к кому ведет Санчео и медицинскую сестру, с которой тот сговорился.

Хосе не знал, что и делать, когда увидел Наранхо с двумя незнакомыми людьми. Он беспомощно дернулся, сжал пистолет и сказал:

– Что делать? Лечите.

– Кто этот человек? – спросила сестра, прослушивая пульс Карлоса.

– Вопросами не лечат, – враждебно сказал Хосе. – Его зовут больной.

– Сеньорита Тереса, – вмешался Наранхо, – был уговор: без вопросов.

– Сто пятнадцать, – задумчиво сказала сестра. – Он здесь не выживет. – Она осмотрела ребят. – Конечно, мне не нужно знать имя вашего отца или друга. Но, если я рискну служебным положением и возьму этого человека к себе в дом, то я хочу знать, во имя чего иду на этот риск.

Она достала медикаменты, промыла рану и смазала ссадину йодом. Карлос неожиданно схватил ее за руку:

– Наконец-то я поймал тебя, дон Орральде. Сколько наших людей ты отправил к предкам?

Хосе бросился, чтобы зажать рот командиру, но сильным, волевым движением Тереса отвела его руку.

– Он очень тяжело болен, – заметила она. – Каждое лишнее движение ухудшит болезнь.

– Тебя будет судить весь отряд! – крикнул Карлос.

Тереса приложила к его лбу влажную повязку и мягко сказала:

– Я всего лишь слабая женщина, сеньор. Вам нужно лежать спокойно.

– Женщина? Какая женщина? Они замучили мою мать, – застонал Карлос. – У меня была только одна мать, и я не мог прийти к ней на помощь.

Он рванулся, но Тереса и Санчео крепко его прижали к траве; постепенно судорожные движения прекратились, и Карлос затих.

– Мальчики, – сказала Тереса. – Мне больше ничего знать не нужно. Я забираю больного в надежное место. Но вам к нему приходить будет нельзя.

– Не годится, – сказал Хосе. – Один должен быть с ним.

– Я его выхожу, – возразила Тереса. – Ко мне собирается дядька, об этом знает администрация. Случай удобный. Дядьке я телеграфирую, чтоб задержался. Но если вы начнете бегать...

– Сеньорита права, – первый раз вмешался Санчео. – Вы получите здорового человека, а отдаете ей полуживого.

– Этого человека ждут в другом месте, – быстро заговорил Хосе. – Люди – те, что его ждут, – тоже рискуют жизнью.

– Но он все равно не способен двигаться, – сказала Тереса.

– Мы можем его снести, – вставил Наранхо.

– Далеко? – спросил Санчео.

Ребята молчали.

– Мы еще не знаем, – наконец признался Хосе.

– Хорошо, – решительно заключил Санчео. – Как только узнаете, – его задерживать не будут. А с сеньоритой Тересрй вы сможете сноситься через меня. Договоримся так: один из вас мой племянник, второй – его приятель. Ты, кариб, – засмеялся он, втянув в себя кончик носа и раскрыв широко глаза, отчего вдруг стал удивительно похож на Наранхо, – за племянника не сойдешь.

Они шли лесом и полем, и все время Хосе видел перед собой людей, которые где-то здесь поджидают коменданте. Но какие это люди? И какой знак они должны оставить? На какой стеле?

– Сеньорита, – сказал Хосе, когда они внесли на носилках Карлоса в маленький флигель при больнице. – Есть одна тайна, которую нам надо узнать. Ее знает только он. Если он придет в себя...

– Я сразу сообщу Санчео, – ответила Тереса. – А вы, сеньор Санчео, станьте тихоней. Я постараюсь вас задержать еще на недельку в больнице.

Санчео сделал гримасу:

– А важное ли дело, чтоб задерживаться?

– Очень важное, – горячо сказал Хосе, в первый раз пускаясь на откровенность. – Такое важное, будто мы поднимаем на ноги первого бойца рабочей партии.

Санчео накрыл ему рот ладонью.

– А вот это уже лишнее, – проворчал он.

– В миле отсюда, – сказала Тереса, – будка путевого обходчика. У него переночуйте. Скажите, что от меня.

– Спасибо, сеньорита, – сказал Наранхо. – «Подари мне самое лучшее зеркало», – попросила внучка у старого кариба. – «Я дарю тебе все море», – ответил старик. – «Ну, тогда подари мне самый лучший цветок», – во второй раз попросила внучка. – «А ты посмотрись в море», – хитро сказал старый кариб.

– У меня ничего нет, сеньорита, – засмеялся Наранхо, рассказав эту сказку: – Но я дарю вам и лучшее зеркало и лучший цветок.

– Спасибо, Наранхо, – сказала Тереса. – Ты большой кавалер.

Все разошлись.

Мальчики еле держались на ногах, но, выйдя от Тересы, снова направились в лес. Солнце заходило, и цветы, которые утром были огненно-красные, а днем белые, превратились в голубые.

И вот снова Хосе и Наранхо ходят от стелы к стеле, и им кажется, что резные головы смеются над ними. Они всматриваются в непонятные иероглифы и украшения и ищут надпись, вышедшую не из-под резца древнего ваятеля.

– Он сказал: «на стеле с ошибками», – вспоминает Хосе.

– Если бы знать, какие без ошибок, – бормочет Наранхо.

Тени удлиняются, рельефы на камнях сливаются на фоне багрянца в зловещие черные маски, и мертвый город погружается во тьму.

Мальчики выбираются из леса и, еле волоча ноги, добираются до путевого обходчика. Его нет, но нет и замка на двери. Они сваливаются наземь тут же, у порога, и молниеносно засыпают. Им снится, наверное, надпись на камне, и они даже не слышат, как путевой обходчик переносит их на лежанку.

Он разбудил их утром, собираясь уходить, и скупо сообщил:

– Больной прибегал – который здоровый. Тереса кланяется – новостей нет. В себя не пришел человек – который больной.

Они растерянно смотрят друг на друга и на обходчика.

– Фасолевая похлебка в миске. Уэво на полке – испечете. И чтоб ничего не оставлять! – сверкнул обходчик глазами и вышел.

Молча мальчики похлебали густую кашицу из растертой фасоли и положили на угли небольшой плод – уэво, который содержал в себе яд, но вареный или печеный годился в пищу и по вкусу походил на яйцо. Поели и задумались.

– Пеонов не учат читать, – вздохнул Хосе. – А люди обо всем написали – о стелах тоже.

– Дед научил меня читать, – откликнулся Наранхо. – Вывески. Пароходное агентство Юнайтед фрут компани, – с чувством произнес он. – Отгрузочная контора Юнайтед фрут компани. Парикмахерская для служащих Юнайтед фрут компани...

– Заладил – «Юнайтед и Юнайтед», – с досадой перебил его Хосе.

– А у нас других вывесок нет, – огорченно ответил Наранхо и засмеялся. – Нет, одна есть. Полицейское бюро. Но я ее обходил.

Ребята вышли из будки и повернули к вокзалу. Им встретился светловолосый юноша, с которым Наранхо обменялся несколькими фразами у каменных столбов. Он что-то сказал своему высокому бородатому спутнику, и оба внимательно посмотрели на ребят. Юноша кивнул им.

– Хосе, ты видел? – шепотом спросил Наранхо. – Они очень странно на нас посмотрели. А что, если это агенты полиции?

– Агенты не шляются в мертвом городе, – резонно возразил Хосе. – Каменных людей не засадишь в тюрьму.

Но в душе он тоже испытывал беспокойство.

По путям из Пуэрто возвращался длинный состав – порожняк. Порожняк на минуту остановился. Группа оборвышей, сбежав с холмов, подскочила к вагонам и стала хватать с платформ помятые и раздавленные бананы – остатки сгруженной партии.

– Вот так штука! – удивился Наранхо. – Живут в самой гуще банановых посадок и такие жаднюги.

– Они не видят бананов, – объяснил Хосе. – Пеон не имеет права выносить банан за границы плантации. За это судят.

Раздался свисток – и поезд тронулся. Оборвыши повыпрыгивали из вагонов и разбежались, уплетая полусгнившие плоды.

Двое друзей пошли к больнице. Солнце еще не пекло и площадки для гольфа были заполнены выздоравливающими американцами.

– Здравствуй, племянничек. – Санчео подошел незаметно и крепко обнял Хосе. – Ваш друг бредит... тяжелая форма лихорадки. Тереса от него не отходит. Между прочим, замечательная девушка. Про больного пронюхал администратор, но узнал, что – дядька, и угомонился. Приходите вечером за новостями.

– Дон Санчео, – вежливо сказал Наранхо, – нам здесь очень скучно. Вы не сумеете взять для нас в библиотеке какую-нибудь книгу?..

Хосе подумал: молодчина Наранхо, сообразил!