Текст книги "Тайной владеет пеон"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

26. СМЕХ И СЛЕЗЫ

Из кофейной зоны поступали тревожные вести: армия действовала пассивно, в открытые столкновения с бастующими не вступала. Кастильо Армас снова грозился обратиться к своим верным батальонам и сдержал бы слово, не случись в эти дни чрезвычайное событие.

Американское посольство сообщило, что правая рука и личный представитель президента США мистер Лайкстон готовится совершить дружественную поездку по странам Центральной Америки. Если дон Кастильо не возражает, смотр начнется с Гватемалы. В воздухе запахло деньгами. Был спешно созван кабинет министров. Президент безапелляционно заявил:

– Мы поклялись сделать нашу республику цветущим образцом антикоммунистической страны. Сеньоры, у нас выбора нет: мистер Лайкстон должен увидеть в Гватемале такой образец. В противном случае, – голос Армаса поднялся до фальцета, – ни о каком займе мечтать не приходится. Америка не швыряется деньгами, как южное небо звездами. Ваши предложения, сеньоры?

Министр земледелия пробормотал, что готов показать мистеру Лайкстону процветающее кофейное ранчо. Но путь к нему долог, оно у самой мексиканской границы и сбывает продукцию непосредственно через кордон. Министр хозяйства и труда, адвокат американской электрической компании, вызвался представить высокому гостю нескольких старых мастеров гончарного искусства.

Кастильо Армас вытащил из кобуры пистолет и царственным жестом подвинул его министрам:

– Вот что нам нужно сейчас, сеньоры. Ранчо не убежит, гончары не перемрут, а красные нам могут подложить великолепную свинью.

Он повернулся в сторону своих советников.

– Дон Аугусто, – обратился он к Чако. – Поручаю вам личную охрану нашего гостя.

– Мой друг Линарес, – сказал Армас шефу тайной полиции, – вы изловите подпольный комитет до приезда мистера Лайкстона.

– Мой президент, – Линарес решился возразить, – это почти невозможно. Отложите на месяц-другой приезд гостя, и я доставлю вам головы красных.

– Молчать! – крикнул Армас. – Вы обезглавите или парализуете их немедленно! У президента тоже есть границы терпения. Ни одной их листовки, ни одного транспаранта я не потерплю – вы слышите, Линарес?

– Я сделаю все, что смогу, мой президент, – пожал плечами Линарес.

Но Армас его уже не слушал:

– Полковник Леон, наш друг мистер Лайкстон обожает мальчишек. Две – три встречи на улице... Случайные, разумеется... с разносчиком пирожков или юным клерком. Внушите им, что за преданность нашим идеям их ждет щедрая награда.

– Слушаюсь, организовать случайную встречу с преданным мальчишкой, – отчеканил полковник.

– И побольше во всем этом гибкости. Триумфальные арки, приветственные стяги, ковры из живых цветов – все должно быть подчинено встрече гостя. Стреляйте, жгите, вешайте, но сьюдад Гватемала должен смеяться!..

В президентском дворце прошла целая серия совещаний, и после каждого Линарес возвращался в свою загородную виллу взбешенным. Ради получения высокой должности он готов был пойти на любое унижение. Но маньяк с вздернутой тульей н выпученными глазами требует невозможного. Линарес исподволь готовил капкан для всей подпольной верхушки. Он ждет сигнала от Ласаро. Поспешностью можно только сорвать задуманную операцию.

Однажды он приехал в особенно мрачном настроении. Ярость душила, и Линарес не заметил, что расхаживает по веранде, где с беспокойством следят за его порывистыми движениями Аида и Хусто.

– Папа, у нас гость, – остановила его Аида.

– Всем молчать! – заревел Линарес. – Гостям, хозяевам, красным, черным! Говорить будет мистер Лайкстон. Ни одной листовки... Боже мой, этот наивный президент сведет меня в могилу. Ни одной листов... Слепец, маньяк, самозванец, мнящий себя любимцем толпы...

– Сеньор, – вежливо сказал Мигэль, – я не могу вам помочь в беде?

– А, что? Кто здесь? – Линарес узнал гостя и усмехнулся. – Что ты можешь, Хусто, если даже я, стреляный волк, бессилен? Не принимай всерьез вопли и стоны – дон Кастильо поставил передо мной трудную задачу. Мы ждем личного представителя американского президента, и город Гватемала должен смеяться.

Он подошел к столу, налил себе рюмку мадеры и, морщась, пригубил:

– Чересчур приторно. Боюсь, что приторная улыбка не очень понравится мистеру Лайкстону.

Он ушел в кабинет, расположенный в глубине виллы.

– Папа последнее время очень нервничает, – сказала Аида. – Как ты думаешь, Хусто, скоро мы заживем спокойно, как в былые времена?

Глаза Мигэля насмешливо сверкнули. – А ты помнишь эти...  былые  времена? – спросил он.

Что ты, – смутилась Линарес. – Я была совсем маленькой, когда мы бежали из Гватемалы. Но папа много раз рассказывал о нашей жизни. Когда он проходил по улице, индейцы жались к стене.

Мигэль прыснул:

– Ну нет, – сказал он уже серьезнее. – Такое, конечно, не вернется. Индейцы осмелели. К стенам они жаться не будут. А спокойнее... Спокойнее будет. Не всем, я думаю. Тем, кто сильнее.

– Я к тебе очень хорошо отношусь, – покраснела девочка. – Ты сильный и смелый, Хусто. Я верю, что тебя будут бояться босоногие.

– Я хочу другой славы, – ответил Мигэль, думая о своем, – я хочу, чтобы меня боялись не босоногие, а обутые.

Он подумал, не сболтнул ли лишнего, и туманно заметил:

– Интересно потягаться с сильным. Слабого положить на спину – что в море плюнуть.

Аида следила за его речью и не упустила случая поправить своего гостя:

– Зачем же так грубо?

– Да уж такая поговорка у нас на побережье.

– На каком побережье? – не поняла девочка.

– На берегу реки Усумасинты, – чуть смешался Мигэль. – Я наблюдал там за сплавом леса.

Их разговор прервал полковник Линарес.

– Аида, ко мне на виллу приведут... одного... Позаботься, чтобы прислуга из кухни не выходила. Мигэль может подождать здесь.

– Хорошо, папа. А я тебе понадоблюсь?

– Как в случае с монтером. Переоденься и будь готова.

Аида вышла. Линарес засвистел и предложил Мигелю:

– Дон Леон уверял, что ты любитель сильных ощущений. У меня нет от тебя тайн. Побудь в кабинете во время допроса одного студента. Только – ни слова.

Пришлось согласиться. Мигэль уселся за книжным шкафом и потерялся в полумраке. Через несколько минут двое солдат втолкнули в кабинет худощавого светловолосого юношу. Он знал, что находится у врагов, тем не менее на губах его бродила мягкая, даже застенчивая улыбка.

– Молодой человек, – сказал Линарес, пристально смотря на юношу, – вы не можете пожаловаться на плохое обращение. Вас не били, не истязали, не морили голодом. Так?

– О, я не жалуюсь, – тихо сказал юноша. – Если бы не истязали половину населения, а вторую половину не морили голодом, – было бы совсем отлично.

– Вы не на студенческом комитете, Андрес, – многозначительно произнес Линарес; думая, что произвел впечатление своей осведомленностью, он язвительно прибавил: – Как видите, мы знаем, с кем имеем дело. В отличие от вас...

Андрес бросил быстрый взгляд на Линареса.

– Нет, почему же, – протянул он, – Гватемала дала вам кличку: Бочка Желчи, сеньор Линарес.

Линарес крикнул солдатам:

– Подождите за дверью!

Он хмуро перелистал дело Андреса и резко сказал:

– Повесить вас – дело минуты. Можно с решением трибунала, можно без него. Но вы молоды, красивы и хотите жить. Мне не нужно от вас ни показаний, ни нарушения подпольной клятвы. Одно слово – и вы свободны. Оно вас ни к чему не обязывает. Кондор в столице?

Мигэль прижался к стене шкафа: вот зачем ему понадобился студент!

– Я не знаю такого имени, – сказал Андрес.

– Врете! – фыркнул Линарес. – Все ваше подполье им бредило. Болотный герой, гордость Пуэрто...

– Я никогда не был в Пуэрто, – искренне сказал Андрес.

– Охотно вам верю. Но имя Кондора вы не могли не слышать.

– Я догадываюсь, что речь идет о какой-то подпольной кличке, – заметил Андрес, – но повторяю, я никогда не видел этого человека.

– А кто вами руководит?

– Наш ректор, один из самых уважаемых ученых американского континента...

Не считайте меня дураком, – прервал его Линарес. – Я говорю о подполье.

– Сеньор Линарес, вы ошибаетесь. Не скрою, что я участвовал в студенческих демонстрациях, но этим моя политическая деятельность и ограничилась.

– Адальберто Барильяс утверждает обратное.

– Лжет. Он не посмел бы сказать мне это в глаза.

– Кто вами руководит в подполье?

– Вы повторяетесь. Такой вопрос уже был, – мягко отвел его назойливость Андрес.

Мигэль знал, что сейчас последует удар, но не догадывался, откуда Линарес его готовит. Шеф тайной полиции повернул под столом какой-то кран, и сильная струя горячей воды обожгла лицо Андреса.

– Руки прочь от лица! – крикнул Линарес. Мигэль боялся поднять глаза, увидеть лицо Андреса.

– Кто вами руководит? – раздался вопрос.

– Траур Гватемалы, – глухо ответил Андрес.

Снова зашипела вода. Струя   настигала   Андреса всюду; он метался по кабинету, как загнанный зверек, а Линарес глухо хохотал и повторял свой вопрос. Через четверть часа, так и не сумев подавить сопротивление студента, он вызвал солдат и велел положить арестованного в соседней комнате.

– Я закушу и еще его обмою, – громко сказал Линарес.

Мигэль был готов вцепиться в горло палача и задушить его.

Линарес живо притянул Мигэля к стене и отодвинул заслонку. Сквозь щель Мигэль увидел распростертого на диване Андреса. А возле него сидела одетая в платье горничной Аида Линарес.

– Сеньор, – шептала она, обтирая лицо Андреса влажной тряпкой, – да посмотрите же на меня, сеньор. Я прислуживаю в доме этого палача. Если вам надо передать что-нибудь своим...

Мигэль чуть не застонал. Линарес прикрыл его рот ладонью.

– Не хохочи, – шепнул он. – Девчонка отлично работает, не так ли?

– Сеньор, – повторяла хитрая девчонка, – кому сообщить о вашей беде?

Андрес глубоко вздохнул и поднял голову.

– Спасибо, голубушка, – с трудом сказал он. – У меня в столице мало друзей... Вот разве молодой Барильяс... Разыщите его, милая, и передайте, что я был о нем лучшего мнения, чем он сам о себе.

– Адрес, адрес, сеньор, – шептала Линарес. – Я бегу из этого проклятого дома. Где мне укрыться?

Шеф тайной полиции затрясся в беззвучном смехе.

– Она будет великой актрисой, – выдавил он из себя.

Андрес застенчиво улыбнулся:

– Вас укроет любая рабочая семья, голубушка.

– Но я никого не знаю! – в напускном отчаянии воскликнула Аида. – Помогите же мне!

Андрес устало сказал:

– Оставьте меня, сеньорита... Вы идете по дурному пути.

Он потерял сознание. Линарес чертыхнулся. Мигэль торжествовал. Что, получила, мерзкая крокодилиха!

Он чувствовал, что больше не в силах терпеть, и хотел попрощаться, но зазвонил телефон. Линарес взял трубку.

– Да, это я, Генри. Положение критическое. Передайте Королевской Пальме...

Мигэль насторожился.

– Если к утру, – приказал шеф полиции, – он не выдаст мне хотя бы половину головки, я выдам его всей головке. Припугните его хорошенько, Генри. Посильнее.

Он набрал еще один номер и приказал:

– Круглосуточный наряд к пятнадцатому... Лучших агентов. Следить в оба глаза. Если он скроется,– не сносить вам головы.

Мигэль догадался, что Королевская Пальма и есть пятнадцатый. Эх, почему бы Линаресу не назвать адреса. Все было бы просто и ясно.

– Хотел бы я очутиться на месте Королевской Пальмы, – решился он вдруг. – Я не терял бы столько времени, сколько эта старая кляча.

Линарес загадочно улыбнулся:

Положим, он молод. Но старая кляча плетется быстрее – в этом ты прав. Все дело в том, что нам нужно захватить комплект. Пальма делает, что может. Эти красные чертовски скрытны.

Выходит, тот молод. Еще одна важная деталь. Скорее из этого дома!

Линарес приказывает конвойному офицеру:

– Увезите арестованного в камеру. Доставьте мне его послезавтра в это же время.

Мигэль запоминает: послезавтра, в это же время...

Он спускается к своей машине, а сверху из окна что-то веселое щебечет Аида Линарес. Мигэль знает: он поднимет голову, и девчонка прочтет в его лице и его глазах жгучую ненависть. Так уж лучше не смотреть. Пусть себе пищит. Но в последнюю минуту злость перевешивает выдержку, и он говорит без улыбки, серьезно:

– Я все-таки думаю, они никогда больше не будут жаться к стенке.

– Кто? – кричит Аида.

Мигэль захлопывает за собой дверцу машины и приказывает шоферу везти себя домой. По дороге он останавливается у цветочного магазина и передает Росите то, что узнал. Затем, злой, молчаливый, идет к дому. Разрешат ли ему послезавтра в это же время попытаться спасти Андреса?

А Росита звонит о новостях Ривере, но Риверы нет. Тогда она решается использовать явку, к которой можно обращаться крайне редко: маленький ресторан с зеленой неоновой вывеской. Она знает: нужно подойти к буфету и отстучать по стойке пять легких ударов. Пять ударов – пять слогов: «Я из Пу-эр-то». Буфетчик ответит тоже пятью слогами: «И я от-ту-да». Если ответит, – он свой человек.

Росита видит склонившуюся над стаканами плотную жилистую шею. Лица не видно. Буфетчик шарит на нижней полке. Росита тихонько постукивает: «Я из Пу-эр-то». Из-под стойки доносится знакомый голос:

– И я оттуда.

– Дон Гарсиа, – шепчет Росита.

Бармен из Пуэрто! Всего несколько месяцев прошло с той поры, как бармен напугал ее в винном подвале отеля. А сколько событий вошло в ее жизнь!

– Каталина подросла, – ворчливо говорит бармен, – стала зазнайкой, проходит мимо ресторана – не здоровается...

Добрый старый дон Гарсиа. Вы не обманете меня своей воркотней. Вас очень выдают глаза.

Она быстро передает новости и, поднявшись на носках, целует дона Гарсиа в кончик носа.

– Не откуси, – строго говорит он. – Потеряю способность нюхать, тогда уволят. Возьми шоколад – это тебе за то, что узнала старика.

Антиквар выслушивает бармена и переспрашивает:

– Значит, Королевская Пальма молод? Любопытно. Что ты скажешь, Ривера?

Лицо Риверы суживается, голос становится мягким, почти мяукающим:

– Я предупрежу низовые организации.

Карлос опечален. Юноша, которого он полюбил, – в руках самого свирепого из армасовцев. Его надо спасти. Но после неудачной попытки вырвать четырех студентов из застенка армасовцы усилили охрану политической тюрьмы. Он выслушал рассказ о пытке, которой Линарес подверг студента, и быстро прервал бармена: – Гарсиа, дорогой, не могу больше. Ничего не говори.

Он сжал голову и тихо сказал:

– Подлецы. Грязные, низкие, отвратительные... Ривера, неужели мы не спасем его?

Ривера сухо сказал:

– Завтра приезжает мистер Лайкстон. Послезавтра я готов заняться Андресом.

Он отвернулся, заметив блеснувшую слезу в глазах друга. Но он не мог ответить иначе. Он был человеком дела, этот Ривера. Не зря партия доверила ему связь между подпольными группами столицы и объединенным руководством.

Бармен ушел. Карлос молчит. Ривера ждет. Сиреневый полумрак входит в окна и напоминает друзьям, что день не вечен.

Карлос поднимает голову. Ривера стоит лицом к окну, но даже спиной он выражает немой укор.

Не злись, – говорит Карлос. – Почему-то всегда получается так, что люди, к которым я привязываюсь, попадают за решетку.

– А ты привязывайся к людям из окружения Армаса, – насмешливо замечает Ривера, – у тебя будет больше шансов на длительный срок дружбы.

Шутка выводит Карлоса из оцепенения. Он начинает разрабатывать план встречи мистера Лайкстона, который в некоторых пунктах совпадает с планом армасовцев. Те планировали транспаранты и стяги – что ж, Рина Мартинес и ее друзья отлично рисуют и пишут. Те заготовили цветы – что ж, у Роситы много подружек-цветочниц. Те намечали показ гончарного искусства – что ж, у Роба среди гончаров десятки друзей. Остальное народ дополнит стихийно – у него неистощимая фантазия.

– Ты забыл об одном человеке, – сочувственно говорит Ривера.

– А я не хочу терять всех друзей, – закипает Вельесер. – Я имею право пощадить хоть одного из них.

– Карлос, не сердись, но Хосе должен встретиться с мистером Лайкстоном. Тот любит детей. Такого сюрприза они не ожидают.

– Хосе не дитя, он юноша, – защищается Карлос. – Встреча может не получиться. Да и что он сумеет сказать?

– Встреча  получится, – парирует Ривера. – А насчет того, что Хосе скажет... Несколько месяцев назад, листая газеты, я натолкнулся на отчет о пресс-конференции в Пуэрто. Ее затеял один из боссов фруктовой компании. Он вытащил с плантации маленького неграмотного пеона и пытался одурачить его древними индейскими сосудами. Точно такие расписывал отец мальчика. Перед пеоном замаячило денежное будущее: он переходит на службу к боссу, будет расписывать такие же чаши, как его отец, спать под крышей, есть досыта... И все это – за один ответ журналистам: он отказывается от надела земли, компания ему мать родная. Если не ошибаюсь, мальчишка здорово насолил боссу. Он заявил, что в клетке жить не любит, и сорвал пресс-конференцию.

– С той поры, – прибавил Ривера, – Хосе Паса стал личным врагом сеньоры Фруктовки и знаменем борьбы гватемальцев за свою землю. Итак, ты не знаешь, что он сумеет сказать мистеру Лайкстону?

Карлос не отвечает.

– За безопасность Хосе я ручаюсь, – говорит Ривера. – Мой лицейский приятель Фернандо Дуке будет лично охранять мальчика.

Карлос молчит.

– Карлос, я отдал бы свою жизнь, если бы мог заменить Хосе. Но его никто не заменит. Хосе – пеон, простой пеон и не простой. Вечно недоедающий, ежедневно штрафуемый, неграмотный, он вдруг поднялся на голову выше тех, кто его обирал, и заявил, что желает получить свою землю. Он вырос с народом и стал символом его страданий, надежд и борьбы. И от имени народа он будет говорить завтра...

– Кликни его, – устало сказал Карлос. – Я попробую объяснить...

Хосе не сразу понял, чего от него ждут. Взвалить больного команданте на спину и нести через лес – он готов. Вывести семью смелого человека Аррьоса из-под носа армасовцев – он тоже готов. Но говорить его не учили. С важным американцем? Он не знает, как говорить с таким человеком.

– Давай попробуем, – шутит Карлос. – Я буду важный американец, ты – пеон Хосе Паса. Нравится ли тебе новый президент, Хосе Паса?

– Тьфу! – плюет Хосе. – Он бросил мою землю к ногам Фруктовки.

– Что я могу для тебя сделать, мальчик?

– Отдай Хосе землю, себе возьми Фруктовку – и мы в расчете.

– Достаточно, – засмеялся Ривера, – ты великолепно умеешь говорить, Хосе. А чистить туфли ты умеешь?

– Научился, – говорит Хосе. – Кто же будет чистить туфли сеньору Молине и жильцам? Консьержка должна видеть, что я прислуживаю. Я нарочно каждое утро выставляю начищенные туфли ей под нос.

– Прекрасно, – Ривера доволен. – Завтра ты займешь на одном перекрестке место чистильщика. Запомни: после встречи с американцем к тебе подойдет капитан и скажет: «Идем, Хосе из Пуэрто». Ты пойдешь за ним, куда бы он тебя ни повел. Понял?

– Понял, – Хосе озадачен. – Но я могу сказать не то, что надо.

– Хосе Паса скажет то, что думает пеон Хосе Паса, – ободряет его Карлос.

– Хосе будет думать, – улыбается подросток. – Хосе не будет спать ночь. Хосе скажет такое, что у них кишки лопнут.

Друзьям остается решить последний вопрос: что делать с Ласаро?

– Я не очень поверил его объяснениям, – замечает Карлос. – Все ладно, все точно пригнано друг к другу, – это и вызывает недоверие. В жизни не всегда все легко объяснить. Скажи он нам по-человечески просто: «Не хотелось рассказывать про отца, он творил мерзости» – я понял бы, отругал бы и, наверное, простил. Но он завилял: «устно заявил, в анкете обошел»... Скользко. С листовкой ты виноват, ты подвел его, Ривера. Но тем более он обязан был поставить в известность комитет, что мог сесть за решетку, что мы работаем неточно, грубо. Дело у коммуниста должно быть на первом плане, а соображения самолюбия – на двадцатом.

– А его последняя выходка? – спросил Ривера. – Как ты расцениваешь ее?

– Безобразно, недостойно руководителя. Я не берусь судить, кто стрелял первым. Я задаю другой вопрос: что привело Адальберто к Ласаро?

– Адальберто заметил за собой Донато. Возможно, не знал, куда скрыться. Жилье Ласаро оказалось ближайшим. Рассчитывал отсидеться. Они знакомы по университету.

– Не верю, что только по университету. Как Ласаро удалось скрыть следы убийства?

– Он подкупил служителей морга, и те забрали тело Барильяса.

Карлос прошелся по комнате.

– Мы вызовем Ласаро на комитет, – решил он. – Сразу после отъезда мистера Лайкстона. Предупреди его об этом. Пусть объяснит все комитету. Довольно разговоров наедине. Товарищи решат, можно ли его оставить в руководстве. Мы не имеем права обходить Ласаро при подготовке больших акций, [79]79
  Действия, события.


[Закрыть]но поручи ему что-нибудь самостоятельное, не связанное с нашими людьми. Скажем, разоблачение армасовских законов. Пусть поработает с молодыми адвокатами... С молодыми...

Карлос запнулся и, как всегда в минуты глубокого раздумья, провел несколько раз тыльной стороной руки по высокому, нахмуренному лбу.

– А ведь Ласаро тоже  молод, – произнес он. – Мигэль говорит, что Королевская Пальма молод... Глупость какая-то лезет в голову. – И он постарался отогнать от себя случайную мысль.

Человек, о котором они говорили, в эту минуту метался по комнате. Растрепанные волосы, красные бессонные глаза, измятый галстук – это был не тот вылощенный и подтянутый адвокат фирмы, о котором его шеф острил: «Неточности в его речах не бывает, как и пылинки на костюме». Ласаро только что получил угрозу от имени Линареса и заметался. В первый раз он проклял ту минуту, когда поддался на уговоры отца и принял на себя обязанности шпиона и провокатора. Он мечтал уехать за границу, – сейчас он понял, что спокойную жизнь в любой дыре готов променять на все блестящие посулы Линареса. Но было поздно. Ему дали срок до утра. Выдать головку... Болваны, глупые, никчемные люди, – где он достанет головку, если вот уже неделю к нему не заходят даже связные. Если бы не случай с Адальберто... Невезенье, ужасное невезенье.

Он привел себя в порядок и вышел на улицу. Куда идти? Где искать? Он помнил, что кто-то из членов комитета снимает комнату у антиквара. Но он не знал, где этот дом, а партийная этика воспрещала задавать излишние вопросы. Может быть, о ком-нибудь знает Рина Мартинес? Вместе с нею он выпускал один номер подпольной газеты. Да, она дружила с Андресом, она должна знать, где он жил. Рина снимала комнату с тремя подругами у белошвейки на улице Реформы. Ласаро однажды к ней заходил за рисунками. Он помнил калитку – зеленую, с двумя колокольчиками: верхним и нижним. Верхний когда-то предназначался для благородных всадников, нижний – для простых смертных: такой порядок привезли в страну испанцы, и время его сохранило только в десятке старинных зданий. Кажется, вот она, эта калитка.

Ласаро стучится в первую попавшуюся дверь. Ему отвечают, что Мартинес здесь не проживает. Он обходит много дверей и, уже отчаявшись найти студентку, сталкивается с нею в маленькой полутемной прихожей.

– Сеньор, вы ищете меня? Что случилось?

– Да, вас. – Вид у Ласаро лихорадочный, сухие губы запеклись, глаза растерянные, блуждающие. Рина его с трудом узнает. – Сеньорита Мартинес, я получил известие об Андресе...

Рина вскрикивает:

– Что-нибудь плохое? Не тяните же!

– Нет. Не думаю. – Ласаро уже составил для себя маленький план атаки и не дает Рине опомниться. – Может быть, есть возможность его спасти, вырвать из тюрьмы. Мы должны немедленно разыскать с вами товарищей.

– Я никого не знаю, – в отчаянии говорит Рина. – Меня даже вывели из состава студенческого комитета. Подождите, сеньор Ласаро... Только что у меня был Ривера. Но вы опоздали. Он дал задание и ушел.

– Куда? Может быть, вы знаете, где он живет?

– Нет, я не знаю, где его искать. Что же делать?

– Думать, думать, – лихорадочно бросает слова Ласаро. – Не знаете ли вы, где жил Андрес?

Рина не знала, где он жил. Но однажды, проходя по бульвару, она увидела Андреса выходящим из подъезда двухэтажного домика. Было раннее утро, и Рина догадалась, что Андрес поселился здесь. Увидев ее, он как ни в чем не бывало поздоровался и только днем позже спросил: «Нужно ли мне менять адрес или ни врагам, ни друзьям ты не заикнешься, где я ночую?» «Ни врагам, ни друзьям», – поклялась она.

И вот сейчас друг и, возможно, один из партийных вожаков искал его адрес. Она замешкалась. Ласаро нетерпеливо спросил:

– Что же вы? Или жизнь Андреса вам безразлична?

Рина покачала головой.

– Я никогда не знала его адреса.

Чувствуя, что добыча ускользает из рук, Ласаро усилил натиск.

– Я один не справлюсь, – зашептал он. – Знаете вы имена Роба, Кинтаны, Кондора?

– Никогда их не слышала.

И чем больше горячился Ласаро, тем спокойнее и безразличнее становилась Рина. Она вспомнила предостережения Риверы, Андреса. В подполье дает информацию старший младшему, но не наоборот. Назойливость Ласаро была странной. Рине почему-то вспомнился шепот Адальберто, когда они сидели в кафе. Она поддалась его горячности, искренности – а что получилось? Возможно, Ласаро хочет от души выручить Андреса, но Рина уже знала, что для такого дела есть лучшие пути.

Ласаро остановился.

– Что ж, оставим Андреса погибать, – бросил он и сделал шаг к двери.

– Подождите! – Рина прижала руку к сердцу; оно билось часто и горячо. – Может быть, я одна могу помочь?

– Нет, вы девушка. Нужны мужчины – сильные и выносливые.

– Я могу обратиться к студентам.

– Без комитета я не имею права решать столь сложный вопрос.

Ласаро поклонился и вышел. Рина долго стояла, прислонясь к косяку двери; слезы текли по щекам, подбородку, шее, но она не замечала их, всматриваясь в темноту и шепча: «Андрес, милый Андрес!» Такой ее и застали выбежавшие подруги. Они ничего не могли понять из ее скупых реплик, но затащили в комнату, заставили выпить кофе и напомнили, что работы много: сто цветных карикатур должны быть к утру готовы. Работали по конвейерной системе: Рина набрасывала карандашом силуэты деятелей армасовской хунты, вторая из подруг обводила их и размечала цвета, третья накладывала краски, четвертая выводила подписи.

Посреди ночи Рина сказала:

– В эту минуту его могут пытать.

Она размашисто вывела парящего кецаля, которого пытались пронзить штыками министры армасовского кабинета. Но птица отбивалась крылом и клювом; чувствовалось, что с нею не сладить.

Ласаро, выбежав от Рины, еще долго бродил по улицам. Нет, он никого не отыщет. Дорогое время потеряно. Нужно бежать. Навстречу ему прошел музыкант, неся на спине устремленную на два метра ввысь и обернутую в чехол маримбу. «А ведь в чехол мог бы спрятаться и я», – подумал Ласаро. Фонари слепили глаза, яркое освещение улиц в столице – наследие диктаторских режимов: правители боялись темноты, ночных сходок, ночных сговоров, ночных шорохов. «Будь темнее, – я бы скрылся», – пробормотал Ласаро. В каждом прохожем он искал спасителя, в каждом подъезде – укрытие. Но люди шли по своим делам, двери открывались и затворялись, провокатор был никому не нужен.

Он зашел к себе, бросил в чемодан две смены белья, пачку денег, несколько фотографий и выскользнул из комнаты.

– Сеньор адвокат меня извинит, – раздался голос Пласиды. – Но ко мне приезжает племянник... Я буду просить сеньора подыскать что-нибудь другое.

Ласаро понял, что появление в квартире незнакомых лиц, стрельба в его комнате, приход служителей морга обеспокоили хозяйку. Итак, ему предлагают выбираться. Но он опередил донью Пласиду. Он выбирается до ее предложения.

– Я был мирным жильцом, – примирительно сказал адвокат. – Я скоро вернусь, и мы обсудим, как лучше поступить.

Она закивала головой, радуясь, что жилец отнесся к ее словам спокойно.

Ласаро вышел из подъезда и остановил первое такси. Шофер распахнул дверцу; адвокат сел рядом с ним.

– На вокзал! – приказал он.

Машина не трогалась, шофер безучастно смотрел в окошечко.

– В чем дело? – резко спросил адвокат.

– Дело в том, – раздался приветливый голос с заднего сиденья, – что вам лучше не делать глупостей, сеньор адвокат. Возвращайтесь к себе домой, – вас нигде не ждут.

– С кем я говорю? – глухо спросил Ласаро. Вместо ответа задний пассажир посоветовал:

– Возвращайтесь домой, включите радио, на волне сорок четыре бывают интересные передачи.

Ласаро понял, что его загнали. Линарес предусмотрителен. Адвокат вышел из машины и поплелся обратно в свою квартиру. На лестнице ему встретился мальчик – разносчик газет. Низкорослый и черноволосый, он остановил адвоката и передал ему слово в слово то, что поручил Ривера:

– Сеньор, вас просили завтра рассмотреть последние законы. Привлеките молодых адвокатов. После отъезда гостя приглашаетесь на комитет.

Ласаро не поверил своим ушам. Редкая удача. Нет, редчайшая! Наконец-то Линарес получит, как и хотел, полный комплект. Чудесные миры снова открылись воображению адвоката. Белые яхты. Европа. Эйфелева башня. Дворец Дожей в Венеции... Он постарается не скоро вернуться в осточертевшую ему страну вулканов.

Он осмотрелся. Мальчишка исчез. Решено. После отъезда мистера Лайкстона он тоже исчезнет. Жизнь снова становится прекрасной, и даже высокомерное лицо хозяйки не вызывает отвращения.

– Донья Пласида, – весело говорит адвокат. – Я получаю большое наследство и на следующей неделе вас покину. Вы не возражаете, если я задержу комнату еще на несколько дней?

Большое наследство? О, это меняет дело. Донья Пласида расточает улыбки.

Адвокат радостно швыряет чемодан на пол, запирает дверь и приступает к передаче. Он ловко научился обращаться с рацией. Долгожданное известие летит к шефу тайной полиции.

– Я Королевская Пальма, я Королевская Пальма. Наберитесь терпения. Наберитесь терпения. Через два-три дня готовлю подарок. Через два-три дня...

За такое известие он должен получить полную амнистию. Первый раз за несчетное число ночей Ласаро будет спать. К черту поручение Риверы! Он будет спать.

А Рина Мартинес заканчивает шестидесятую карикатуру.

А Роб рассматривает с гончарами рисунки кувшинов. А Ривера в чем-то долго убеждает своего лицейского друга.

Вдыхает нежный запах цветов Росита; неспокойно ворочается в своей постели Хосе; прижался к двери и ловит каждый звук из коридорчика Наранхо.

Столица Гватемалы будет смеяться.