Текст книги "Тайной владеет пеон"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

21. КАРНАВАЛ НАЧИНАЕТСЯ

Капитан Фернандо Дуке еще раз встретился с Карлосом Вельесером. Они спорили долго и горячо, и часто капитан повторял:

– Мне кажется, нам не очень по дороге. Хочу лишь восстановить престиж армии.

Прощаясь, Вельесер сказал:

– Если еще раз хотите убедиться в лицемерии Армаса, поезжайте в Чикимула или Сакапа.

Два эти городка, пограничные с Гондурасом, служили интервентам опорными базами. Пообещав распустить свои наемные войска, президент на следующий же день послал в эти пункты прямо противоположный приказ: роспуск «отрядов освобождения» приостановить. Подпольщикам удалось перехватить депешу, но в армии о ней пока не знали. Капитан Дуке раздумывал, как отнестись к совету своего собеседника, но, по случайному совпадению, его вызвал к себе заместитель начальника штаба, старый друг отца, запер дверь кабинета на ключ и, убедившись, что их не могут подслушать, с горечью сказал:

– Мальчик мой, мы оказались в дураках. Дон Кастильо продолжает разбойничать, а пятно ложится на армию Нами прикрываются все его сделки с американцами. Недавно он подписал декрет о смертной казни за «коммунистический саботаж» и предложил мне, старому гватемальскому офицеру, послать взвод солдат в железнодорожные мастерские... усмирить забастовщиков.

– И вы согласились?

Штабист усмехнулся:

– Да. Но я сказал, что мне нужно много времени, пока мои солдаты поймут, в кого им надо стрелять. Он понял намек и ответил... Знаете, Дуке, его ответ тоже содержал угрозу: «Не забывайте, полковник Пинеда, у меня пока есть и свои солдаты. Им много времени не нужно». Словом, я не убежден, что завтра он не возьмется за нас. Мальчик мой, я хочу, чтобы вы побывали в Сакапа и Чикимула. Распущены ли его банды? Не готовится ли нам удар в спину?

– Хорошо, мой полковник, – согласился Дуке. – Я поеду туда. Будет ли у меня официальная командировка или потребуется заменить мундир штатским платьем?

– Вы проинспектируете наши гарнизоны, – полковник Пинеда замялся. – Разумеется, долг армии – ограждать население от бесчинства...

Фернандо улыбнулся, и рубец на его лице обозначился резче.

Так капитан Фернандо Дуке оказался в поезде, который следовал из Гватемалы в Сакапа. Маленькие вагончики, дробно отстукивая стремительный марш, промчались сквозь дыры в горах. В купе проник въедливый запах серы: где-то внизу изливались «агуас калиентес» – горячие сернистые воды, к которым приезжают лечиться жители столицы. Дорога шла острыми зигзагами: страшная крутизна пьянила, отвесные стены гор, казалось, грозили сплющить крошечный состав.

– Гватемала знает все, – раздался бархатный голос по соседству с капитаном. – Извержения вулканов, землетрясения, обвалы. Она не знает одного – покоя.

Фернандо слышал этот голос и прежде. Он мог принадлежать только его лицейскому приятелю Ривере. Правда, в этом изящном, невозмутимом человеке с острым лицом и холодным, изучающим взглядом трудно узнать веселого, шумного, остроумного лицеиста, каким был Ривера. Конечно, что-то осталось от его прежнего лицейского товарища: глаза со смешинкой, уменье быстро менять выражение лица, легкие, порывистые движения плеч, которые словно отдавали приказания подвижным, гибким рукам. Рядом с Риверой сидел юноша, по облику студент.

– Ты не желаешь узнавать старых друзей, дон Ривера? – наконец спросил капитан. – Или я обознался?

Ривера столь же невозмутимо перевел взгляд на капитана и, не выражая ни радости, ни неудовольствия, ответил:

– Сейчас не все признаются в былой дружбе дон Фернандо. В особенности люди с блестящим положением.

Фернандо улыбнулся:

– Значит, у тебя блестящее положение? Поделись им со мною, Ривера. Дон Кастильо не очень-то жалует мое семейство монаршими милостями.

– Да, я слышал о твоем горе, – участливо заметил Ривера. – Я не умею утешать, но вспомнились мне слова одного лесоруба: раненая саподилья исходит слезами, раненый человек мужает.

Фернандо кивнул.

Решив переменить тему разговора, он мягко заметил:

– Ты жил среди лесорубов?

– Да, пришлось, – коротко ответил Ривера.

Как рассказать этому человеку, который в былые времена считался его приятелем, сколько нужды и горя повидал за свои сорок лет Ривера, каким тяжелым, извилистым путем прошел он от лицея к лагерю подпольщиков? Разве испытал капитан чувство голода, которое бросало Риверу, сына простого ремонтника, в поисках случайных заработков на кофейные плантации, лесные делянки, портовые разгрузочные площадки? А однажды он даже нанялся в гиды и водил туристов по развалинам старинной столицы Антигуа. Как поведать, что армасовцы замучали его мать? Как объяснить, почему «блестящее положение» подпольщика, члена Трудовой партии, объявленной вне закона, преследуемой, гонимой, но сражающейся, устраивает Риверу?

Может быть, Фернандо понял все это и сам. Может быть, смертельная усталость, которую он на какое-то мгновенье почувствовал во взгляде Риверы, приоткрыла ему страничку жизни лицейского приятеля.

–  Ты скрываешься? – тихо спросил Фернандо.

Между ним и Риверой быстро встал юноша с приветливым круглым лицом.

– Не перейти ли вам в другое купе, мой капитан? – вежливо спросил он. – Сейчас здесь начнется заседание астрономического общества по изучению движения судов в каналах Марса, и вам эта тема вряд ли будет интересна.

– Успокойтесь, Донато, – мягко заметил Ривера. – Капитан честный человек и не имеет дурных намерений.

– Скажи своему юному другу, – сказал Фернандо, – что своей вспышкой он уже ответил на мой вопрос. Я еду в Сакапа. Если могу быть тебе полезным...

– Очень, – быстро принял его предложение Ривера. – Проведи нас мимо вокзальной охраны.

Когда состав подошел к Сакапа, сотни индейских семей поднялись с платформ, где они сидели в ожидании поезда, и ринулись к вагонам. Что-то кричали проводники, гортанно перекликались женщины, пищали и смеялись дети. Армасовцы, дежурившие на вокзале, начали обходить вагоны. Фернандо Дуке отдал короткий приказ сопровождающим его солдатам, и те освободили узкий проход в толпе, по которому капитан вывел своих спутников с платформы.

У билетной кассы к ним подкатилась продавщица сладкого рисового молока, которое подобно лимонаду искрилось и пенилось в больших глиняных горшках, захватила щипцами несколько кубиков льда и бросила их в напиток.

– Молочный рефреско на льду – что может быть лучше, сеньоры, в знойный день?

К Ривере подошел сержант полиции; Фернандо властно крикнул:

– Этот сеньор со мною, сержант, не утруждайте себя проверкой!

Они простились у первых домов городка.

Ривера и Донато медленно, словно прогуливаясь, двигались по узким переулкам Сакапа. Солнечные лучи играли между ярко-красными стенами домов. Теплый послеполуденный свет залил Сакапа, наполнял лаской, покоем. И казалось, так должно быть при этом жарком свете: люди, отдыхающие на пороге, полулежащие на подвесных матах у дверей, играющие в кости прямо посреди улицы на низеньких пузатых бочонках. И казалось, не должно быть тревог и забот в этом тихом, запрятанном в горах местечке.

Но двое приезжих знали, что Сакапа не спит, не дремлет, не убаюкан солнцем и вином. И, думая о хитроватых и веселых жителях города, они про себя улыбались.

Пивовар Чокано встретил Риверу и Донато вопросом:

– Когда мы можем начать?

– Хоть завтра, – ответил Ривера. – Армасовцы ворвались в Гватемалу через Сакапа, пусть Сакапа же и заявит им о своих чувствах.

– Мы готовы к карнавалу и сегодня. – Пивовар широко улыбался. – А я уж думал, что сеньор Молина забыл про нас. Да, скажи мне. Почему вчера было рано, а завтра можно? Разве завтра армасовцы будут добрее?

– Завтра они будут злее, – вкрадчиво ответил Ривера. – Завтра они будут метаться, как игуаны в сетях. Я думаю, что эти сети расставляют сейчас им люди в кофейной зоне, в столице и еще кое-где.

Чокано провел приезжих в маленький садик и подвел к густому кустарнику, раздвинул куст и предупредил:

– Не скатитесь в яму: внизу – дверца.

Они оказались в цокольном помещении дома; прошли мимо чанов, пахнущих пивом, отворили другую дверь и увидели смугло-черного, белозубого мальчишку, который лежал на топчане и что-то рассказывал обступившим его женщинам.

Завидев вошедших, Нарахно смолк и выжидательно посмотрел на Чокано: Риверу и Донато он не знал. По знаку пивовара, женщины вышли.

– Эти люди от сеньора Молина, – пояснил Чокано.

– Ягуар залез ногой в капкан, – ответил сказкой верный себе Наранхо. – Залез и взмолился: «Охотник, я не хищник, я птица; злой чародей оплел меня шкурой ягуара. Выпусти меня, охотник». «Будь по-твоему,– засмеялся хитрый охотник, – взмахни одним крылом, и я развяжу второе».

Наранхо лукаво прищурился:

– Если они от сеньора Молина, пусть взмахнут хоть одним крылом.

Ривера погладил мальчика по круглой голове и что-то шепнул ему со смехом. Наранхо оживился.

– Я так и говорил! – вскричал он. – За мной приедут! Не то я и сам сбежал бы от сеньора Чокано: он мне носа высунуть не позволял.

Ривера его остановил:

– Ты уедешь с нами. Но раньше расскажи все, что знаешь и помнишь о Барильясах. Донато приехал за этим.

Наранхо со злостью сказал:

– Бешеные люди. Враги. Старик бил свинцовой плеткой, молодой напустил на команданте солдат.

– Мальчик, – строго  сказал Донато. – Мне важно каждое слово. Что они говорили об Адальберто?

– Я не очень понял, – признался Наранхо. – Молодой Барильяс кричал в трубку: «От Адальберто люди приехали. Вышлите наряд».

Ривера и Донато долго молчали.

– Мало, – сказал Донато. – Очень мало он кричал в трубку. Адальберто мог не знать, что его старший братец связан с армасовцами. Если вы позволите, товарищ, я сам встречусь с братцем Барильясом.

– Хорошо, – Ривера кивнул. – Лучше вне их дома. И лучше, если это произойдет, когда карнавал начнется.

Нет карнавалов разудалистее сакапанских. Нет масок более ярких и чудовищно страшных, чем те, что гватемальцы готовят для своих карнавалов. Из окна домика Чокано Наранхо видел прохожих, которые держали в руках картонные и восковые маски рогатых быков, лошадей, кондоров; он видел маски лихих наездников, и хохочущих клоунов, пикадоров и матодоров, древних индейских вождей и средневековых испанских завоевателей. А чья это постная рожа, вытянутая книзу, болтается на оглобле? О, Наранхо видел лицо этого человека в каком-то журнале, который занес к ним в  ранчо  болтливый  сосед  Эбро. Сеньор американский посол, я вас узнал; только почему вы на оглобле? Маска солдата; белый крест на черной накидке – и вас видел, сеньор интервент, когда вы сгружались на берег в моем порту. Интервент! Да что же это будет за карнавал?

Наранхо не подозревал, что с таким же вопросом обратится к алькальду Сакапа группа армасовских офицеров.

– Нам не нравится то, что происходит здесь, – заявил старший из них. – Армия    возражает    против карнавала.

Алькальд развел руками. Фернандо Дуке невозмутимо смотрел в окно, но молчал.

– Карнавалы – наша традиция. – мягко сказал алькальд, – не стоит лишним запретом раздражать город.

– Возможны столкновения, – с угрозой пообещал офицер.

Капитан Дуке стремительно обернулся.

– Армия, – резко сказал он, – настоящая армия будет стоять на страже порядка.

Когда офицеры, бранясь и жестикулируя, вышли от алькальда, один из них, молодой Барильяс, зло бросил:

– Красной краски мы им на карнавале не пожалеем.

Армасовец просчитался. Но последуем за ним. У кабачка «Пивная кружка» его остановил Донато и робко попросил уделить ему минуту внимания. Барильяс хотел отмахнуться, но неизвестный сказал, что он от Адальберто, и Барильяс вошел с ним в кабачок. Их заслонила от посторонних глаз шумная компания, и трудно было догадаться, что она подсела намеренно.

Донато начал с того, что он близкий друг Адальберто и имеет поручение к сеньору офицеру. Адальберто сейчас трудно, товарищи ему не доверяют, суд чести отстранил его от студенческих сходок и посадил под домашний арест.

– Дурачина! – лениво отозвался Барильяс. – Пусть приезжает сюда, здесь он будет в безопасности.

Донато возразил: Адальберто хочет учиться. Кроме того, он любит одну из студенток и вряд ли захочет с нею расстаться.

– Черта с два! – расхохотался офицер. – Рина нужна была, чтобы втереться в доверие...

Он понял, что сболтнул лишнее, и неуклюже поправился:

– Рина или Лина, не знаю, как кличут даму его сердца. А вообще-то у нас с братцем мало общего, и я не знаю, зачем он вас прислал. Да и от него ли вы, сеньор студент?

Своим вопросом офицер сам пришел ему на помощь.

Донато нащупал в кармане конверт с вложенным лепестком розы: Наранхо говорил, что Барильясы получают от своего студента такие весточки.

Донато сказал себе: «Мальчик боится, подросток колеблется, мужчина действует» – и выбросил на стол ладонь с конвертом. Увидев лепесток, офицер даже не дрогнул. Залпом осушив кружку, он потянулся за сигаретой. «Я просчитался», – подумал Донато.

– Послушайте, – небрежно заметил офицер, – может быть, вам остановиться негде?

– Мне-то есть где, – пробормотал Донато, стараясь скрыть волнение. – Но к вам придет один парень. Между восемью и девятью вечера. Адальберто просил, чтобы его приняли как полагается....

Лицо Барильяса прояснилось, но секундой позже стало напряженным, слегка нахмуренным.

– Вы лопочете непонятное, – наконец отозвался он.

Донато увидел, что взгляд офицера подозрителен, а нотки доверия, зазвучавшие было в его голосе, уступили место прежнему надменному тону. «В чем-то я ошибся, – встревожился Донато и тут же приказал себе, – ищи. Что я попросил? Принять парня как полагается... Каждый волен это понимать по-своему. Один предложит чашку кофе, другой вызовет полицию... Почтальона раздражали лепестки. А они нагрянули в те самые дни, когда ожидался товарищ с Севера. Объявились лепестки – и Барильясы погнались за Наранхо. Я выложил ему лепесток и предложил очередную жертву. Чем он недоволен?»

– Видимо, вы неверно меня поняли, – быстро сказал Донато, ожидая, что офицер объяснится. – Адальберто считает, что вы его можете выручить.

Молодой Барильяс бросил мелочь на стол и собирался уйти, но последние слова Донато его задержали.

– Я так и понял, что братцу нужна помощь. – Он помедлил. – Мы умеем принимать его друзей. Что это даст?

«Наконец-то, – Донато облегченно вздохнул. – Тебе хочется сцапать очередного визитера и при этом понять, как это отведет подозрения от Адальберто. Сейчас я тебе преподнесу конфетку!»

– Не знаю, – беспечно заметил он вслух. – Краем уха я слышал, что парня прислали навести справки об Адальберто.

Барильяс кивнул и разгладил лепесток.

– Любопытно, – небрежно заметил Барильяс, играя лепестком, – что особенного мог узнать этот сеньор.

– Я, право, в стороне от этого дела, – уже более уверенно ответил Донато. – Но парень подпоил какого-то сеньора из казарм, и тот что-то выболтал.

– Так, – отозвался офицер. – Что ж, если студентик так просит... Старик привязан к младшему. – Впервые за весь вечер он улыбнулся. – Надеюсь, что ваш парень доставит в столицу отличные сведения.

Хлопнув Донато по плечу, он вышел. Шум за соседним столиком прекратился. Чокано, не оборачиваясь, спросил:

– Клюнуло?

– Дважды, – коротко ответил Донато, – Нужно, чтобы в третий раз клюнуло.

Как поступить дальше, – обсуждали втроем: Донато, Ривера и Чокано.

– Если бы удостовериться, – задумчиво сказал Донато, – что лепесток – сигнал для задержки очередного визитера!

– Тогда послушайте Чокано, – распалился пивовар. – Одному человеку все равно нужно уносить отсюда ноги: попал на прицел к армасовцам. Да вы его видели – Новено. Он и сходит к Барильясам. А что он будет целехонек, – это уже дело Чокано.

В восемь вечера, когда горы щедро укутали Сакапа в фиолетовые сумерки, в калитку к Барильясам постучался Новено. В модно одетом юноше трудно было признать разносчика пива. Новено провели в дом и предложили ужин. Старик в пестром халате не спускал с него глаз; молодой Барильяс, напротив, в своей обычной полулежачей позе, казалось, углубился в книгу. От ужина гость отказался и попросил разрешения кое о чем расспросить родных Адальберто.

– Спрашивайте, – сладко пропел старик, – у нас нет секретов от приятелей сына.

– Адальберто обеспокоен, – небрежно заметил Новено. – Друзья спрашивают, не случилось ли какой беды в семье.

– У нас сгорел флигелек, – проказы сорванцов. Другой беды нет. Уж не влюблен ли наш мальчик?

– Все студенты по очереди влюбляются, – засмеялся Новено. – Послушайте, а он не писал, что хочет вернуться?

Ответил молодой Барильяс, и довольно бесцеремонно:

– Нет. Он вообще не пишет. Между прочим, в эту nopу мы ложимся спать. Вам приготовить койку?

Новено замахал рукой.

– Да нет же. У меня есть где заночевать. Кажется, ночь темная – можно двигаться.

– В таком случае я вызову машину.

Молодой Барильяс с легкостью дикой кошки спрыгнул с тахты и подбежал к телефону.

– Шестой, – он прикрыл трубку и пояснил. – Звоню в гараж.

– Шестой не гараж, а казарма армасовцев, – зевнул Новено и поднялся.

Телефонистка ответила, что шестой не отвечает. Барильяс бросил трубку и сделал шаг в сторону Новено.

– Не подходи! – предупредил Новено. – У калитки толпа наших. На этот раз они сожгут дом со всеми потрохами.

– Папа мио, назад! – прикрикнул офицер на старика, занесшего свою плетку над головой Новено; он откинул с окна штору, прислушался и заметил: – Друзья Адальберто – наши друзья.

– Всегда будем рады, – поклонился старик, пряча плетку за спину, – мальчик так трогательно пишет обо всех вас...

– А этот сеньор уверял, что брат вовсе не пишет.

И Новено вышел.

– Почему ты дал ему уйти? – зашипел старик.

– Я не хочу, чтобы меня разорвали на части. Нас перехитрили.

Неподалеку от калитки Новено дожидались товарищи.

– Ух, – вздохнул Новено, – самая страшная минута была, когда он снял трубку.

– Чудак, телефонистка была предупреждена, – объяснил Чокано. – Не выйди ты через пять минут, через десять мы ворвались бы в дом.

Донато сразу же собрался в обратный путь.

– Сделайте все, – напутствует Ривера, – чтобы Адальберто вынужден был уехать из столицы. Дайте ему понять, что один донос – и вы покончите с ним. Внушите ему это крепко. Донато, речь идет о жизни десятков людей.

– Я понимаю. Мы убьем его.

– Нет, Донато. Вот этого вы не сделаете. Подпольщики не убийцы. Адальберто еще молод. Попытайтесь заставить его понять всю мерзость своего предательства, сообщите о нем во все учебные заведения Гватемалы. И пусть уберется. Пока этого будет достаточно. Поезжайте.

Ночь. Багровая луна медленно пропечатывается между двумя горными пиками – словно могучая рука зажигает красный фонарь над городом. В ответ тысячи маленьких фонариков вспыхивают на узких улицах Сакапа. Пивовары, мукомолы, скотоводы, гончары высыпают из домов. Первая карнавальная ночь – кто может ее пропустить? Наранхо наблюдает из окна домика Чокано за оживленными, смеющимися, говорливыми, поющими толпами людей. Море масок и море шуток.

– Зачем они несут с собой ружья? – удивляется Наранхо.

Чокано тоже достает из-под половицы ружье и вполголоса объясняет:

– Наши юноши любят веселые битвы, парень. А сегодня битва будет особая. Новено хочет свести с ними счеты.

– С кем, дядюшка Чокано?

– С босяками из Гондураса, – ворчливо отвечает Чокано. – Я думал, ты быстрее сообразишь.

– Можно мне с вами?

– Нельзя. Приезжий товарищ не велел тебя выпускать. А на крышу полезай, если нога зажила. Оттуда все увидишь, как в театре.

И Наранхо увидел. Из старых казарм выпрыгивали солдаты и офицеры армасовской армии – выпрыгивали из окон, обезумевшие, растерянные, в одном нижнем белье, и бежали без оглядки по широкому бетонированному шоссе в сторону границы. Некоторые отстреливались, но продолжали бежать. А грозная неумолимая толпа преследовала их с ружьями и добивала песней. И песня действительно заглушала стрельбу. Все в ней было просто и ясно:

 
Сакапа чужеземцам не зацапать:
Не фрукт – никак не бросишь на весы.
Беги, освободитель, из Сакапа
И грязь свою подальше уноси!
 

Ах, как хотел бы Наранхо быть с теми, кто гнал в эту минуту армасовцев по освещенному луной шоссе! Нацепить на себя маску и гнать прочь эту свору, отнявшую у него деда! Гнать и петь песню. Наранхо любит песни. Много их знает кариб, но такой смелой и сильной он еще не слышал...

 
Не фрукт – никак не бросишь на весы...
 

А когда армасовцев выгнали из города, на площадях начались настоящие карнавальные битвы. Ведь та была ненастоящей. Юноши и девушки обливали друг друга водою из ведер, ряженые обсыпали жителей мукою из мешков: она заменяла сакапанцам конфетти и, падая на землю, походила на снег, которого была лишена жаркая Сакапа.

Из городской тюрьмы молодые крестьяне выводили приговоренных армасовцами к смерти.

Витрины магазинов с портретами президента Армаса заклеивались призывами к борьбе против тирании.

Склад оружия интервентов был растащен в полчаса, винтовки, пулеметы, гранаты поплыли в горы.

– Я хочу быть с ними! – воскликнул Наранхо.

– Ты и сейчас с ними, – мягко произнес Ривера.

Он бесшумно взобрался на крышу и стоял рядом с мальчиком, всматриваясь в город, освещенный луною, фонарями, выстрелами и высветленный огромными белыми, обсыпанными мукой квадратами площадей.

– Как вы думаете, сеньор, армасовцы вернутся обратно? – с беспокойством спросил Наранхо.

– Конечно, вернутся. – В голосе Риверо Наранхо даже почувствовалось легкое удивление. – Награбят кое-где верхнюю одежонку, а кое-где выпросят пушечки и вернутся. Но они будут вести себя на полтона тише. Вот что важно. Они не забудут, как в ночных рубашках сверкали пятками! – Он улыбнулся. – А теперь будем выбираться из Сакапа.

Их провожал тот же Дуке. Казалось, он помолодел на десяток лет. Глаза его щурились, пряча смех, губы раздвигались в улыбке; он прищелкивал пальцами и, если бы мог, притопнул ногой.

– Как славно они бежали, – начал он, увидев Риверу. – Мой шеф будет в восторге. Я понял, как Армас держит слово. Они готовились перебраться в столицу. Дон Кастильо боится уже и армии, и гвардии. Я с вами. Ты мне веришь, Ривера?

– За последнее время я привык не очень верить словам, Фернандо. – Лицо Риверы сузилось: наверное, он подумал о предателях, пробравшихся в сердце партии. – Но я верю делам. Ты держался с нами, и наша лицейская дружба не стерта временем.

– Где я могу найти тебя? – живо спросил капитан. Поезд тронулся, и он шел рядом с вагоном.

– Иди в этом же направлении, – весело крикнул Ривера, – и попадешь ко мне. Не волнуйся – мы встретимся.

Капитан откозырял.

Наранхо тихонько дотронулся до рукава Риверы и показал на молодого пастуха: взобравшись на крону мангового дерева, он ловко подсекал плоды, которые издали походили на елочные игрушки, и сбрасывал их вниз смеющимся девушкам, а они освещали его маленькими фонариками.

– Сеньор Карлос хотел, чтобы Хосе и я долго-долго отдыхали вот так, – засмеялся Наранхо.

– Ну, эти-то ребята только что крепко поработали, – живо откликнулся Ривера. – Они заслужили карнавальные игры. А тебе работа еще предстоит, Наранхо. Давай договариваться...

Работа началась, как только Наранхо сошел с поезда. Ривера зашел с ним в лавку готового платья, и через полчаса отсюда вышел другой мальчишка: поблекшая блуза и истрепанные штаны остались у владельца, а на их место сели желтая куртка и аккуратные парусиновые брюки; в руках у Наранхо, невесть откуда, появилась маленькая, сплетенная из волокна агавы корзинка, какую обычно привозят с севера. Он уверенно сел в автобус, заплатил за проезд и добрался до окраины столицы. Подошел к одиноко стоящему белому, слепленному из глины домику, открыл дверь и наткнулся на солдата.

– Тебе что? – прикрикнул солдат.

– А тебе что у нас дома понадобилось? – дерзко возразил Наранхо.

– Ты, выходит, старший сын сеньоры? – миролюбиво заметил сержант, – Подожди, я ее кликну.

Но высокая и толстая карибка уже распахнула дверь справа – Наранхо успел заметить и левую дверь, что вела из прихожей, – распахнула и весело закричала:

– Вот сейчас я надаю тебе оплеух, мой черноглазый! Ты почему это опоздал на неделю?

– Мама Мэри, – заохал Наранхо, – меня дед задержал. Я хотел приехать раньше. Вот тебе подарки, мама Мэри, а мне дай поесть. Удав заспорил с обезьяной, кто дольше без еды обойдется. Заглотнул удав обезьяну и заворчал: «Так ты и не узнаешь, что я месяц и два могу не есть». Дай побыстрее поесть, мама Мэри, а то сеньор солдат тоже не узнает, сколько я в силах голодать.

Солдат хмыкнул.

– Иди сюда, мой черноглазый, – заголосила карибка, втаскивая Наранхо в комнату, – вот тебе пирожки с луком, а вот тебе тыквенная каша.

Она захлопнула дверь и с любопытством осмотрела Наранхо.

– Мой годом помладше, – вполголоса сказала она и расхохоталась. – Его зовут Ческа, а для меня он черноглазый. Запоминай!

– Не забуду, сеньора Мэри, – тихо ответил Наранхо. – Спасибо вам.

– Господи, за что же мне спасибо? – удивилась карибка. – Ты рискуешь шеей, тебе и спасибо.

Она показала Наранхо на пустую койку и улыбнулась.

– У старого Наранхо смелый внук. Я только из-за него и согласилась тебя впустить. У тебя есть месяц, мой черноглазый; через месяц ищи себе отель побогаче и подальше. Да смотри, не впутайте меня в свои секреты. У меня двое таких, как ты, а мужа сгноили в ссылке.

В дверь постучали.

– Можно, можно! – крикнула Мэри. – Живо в постель, тебе я говорю, мой черноглазый! Живо, иначе закачу оплеуху.

На пороге стоял Чиклерос.

Не глядя на мальчика, он вежливо спросил:

– Сеньора, у меня кончились спички. Вы не ссудите меня коробкой?

– Нет у меня спичек, – насупилась Мэри. – Все вышли.

– Тогда извините, сеньора.

Он улыбнулся Наранхо:

– С приездом, Ческа. Заходи в гости, если заскучаешь. – И вышел, аккуратно прикрыв дверь.

– Не ходи к этим дьяволам! – грозно сказала Мэри. – Я их всех в море бы утопила.

– Старый рыбак выбросил в море гнилую рыбу, – ответил Наранхо, – а море выплеснуло ее обратно. «Я тоже хочу быть чистым», – зарокотало море.

– Ого, ты знаешь сказки, – смягчилась хозяйка. – Но больше всех их знал твой дед. Стой, ты куда?

– Я иду в гости к этим дьяволам, сеньора, – ответил Наранхо. – Вы же слышали? Я получил приглашение в гости.