Текст книги "Тайной владеет пеон"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Вот оно: «Будь в восемь пятьдесят у входа в парк Аврора. К-т». Это значило: «Комитет».

Ласаро бросился к ковру, сдернул его со стены, но тут же со стоном опустился на кровать. Он не хотел предавать этих людей, – видит бог, он не хотел. Но его принуждают, преследуют, шантажируют. Что может он сделать, маленький человек, против большой силы?

Тут же он вызвал в себе нарочитую злость. А по какому праву его хотят заставить петь под дудку красных? Что они сделали для него особенного? Это он все делал для них: выступал в судах, лазил по плантациям, доставал для них деньги. Как они отблагодарили его? Отстранили от руководства студентами, всячески давали ему понять, что он не из рабочих; ничтожного сборщика кофе, какого-то арестанта, подняли выше него, образованного адвоката!

Он знал, что все это ложь, что к нему относились по-братски, но он отгонял от себя мысли о хорошем и вызывал в памяти только дурное, низменное, пришедшее из-под спуда маленького, тщеславного сознания. А губы уже шептали: «Париж, Афины... руки уже шарили в ящике стола и извлекали на свет телефонную трубку – трубку предательства.

Он подключил шнур к рации, настроился на передачу, поднес микрофон трубки к самому рту, отрывисто и глухо произнес:

– Говорит Королевская Пальма. Говорит Королевская Пальма. Получил вызов комитета. В восемь пятьдесят у парка Аврора. Повторяю. Говорит Королевская Пальма...

Время было неурочное, но вызов приняли. После исчезновения Хусто Линарес распорядился перейти на круглосуточный прием Королевской Пальмы.

С наушниками сидел Чиклерос. Заметив, что он взялся за карандаш, Фоджер вскочил с постели и просмотрел запись. Место встречи Чиклерос не указал. Фоджер взялся за контрольные наушники, вслушался в глухой голос провокатора и еще раз сверился с записью.

– Парк Аврора ты дописал сейчас, – грубо сказал он.

– В первый раз Пальма его не назвал, – огрызнулся Чиклерос.

Фоджер бросился к телефону и набрал номер полицейского агентства. На лбу его выступила испарина, руки дрожали. Чиклерос, пока он кричал в трубку, слегка приоткрыл дверь и услышал, как скрипнул дверью Наранхо.

– Да, да. У парка Аврора, в восемь пятьдесят,– кричал Фоджер. —Окружайте весь микрорайон. Королевскую Пальму известили только что.

Бросив трубку, он повернулся к Чиклеросу:

– Зачем ты возился с дверью, чумазый?

В коридоре послышалась возня: сержант подмял под себя Наранхо, рванувшегося к выходной двери. Чиклерос бросился на помощь мальчику, но тяжелый грохот оглушил его, острый, колючий толчок  заставил подпрыгнуть, и он упал на пороге, широко раскинув руки и повернув застывшее в предсмертной усмешке лицо навстречу своему врагу. Фоджер стрелял снова и снова, но он не мог уже стереть эту усмешку, которой словно сама Гватемала сопровождала каждый шаг интервентов.

– Что случилось, сержант? – хрипло спросил Фоджер, и оспинки на его тяжелом, массивном лице налились кровью.

– Не знаю. Меня разбудил скрип двери, майор. Мальчишка собирался опять бежать.

Фоджер втолкнул Наранхо обратно в его комнату, подвинул стул к порогу, загораживая вход, уселся и, играя пистолетом, сказал:

– Слушайте меня внимательно. Вы двое! Карибка и Ческа. Младший спит и не понимает, но это неважно. Я перестреляю вас всех, если хоть кто-нибудь в течение часа шевельнется. Мне нет дела, зачем выскочил Ческа, и, если операция удастся, я забуду об этом. Но помните: одно движение к двери – и запишите себя в покойники. Сержант, стань рядом и держи карибку под прицелом.

Старинные часы, висящие на стене, отбили удар. Наранхо стало душно; американец кричал в телефон, что их окружат в восемь пятьдесят. Остается… Пятьдесят долой пятнадцать... Никак не получается. Сколько же остается?

– Мерзавец, – сказала вдруг Мэри. – Проклятый гринго! Что они задумали?

Она заговорила на своем родном наречии, и Наранхо ей ответил на нем же.

– Молчать, – лениво сказал Фоджер. – Один уже лежит лицом к небу.

Слышно было только, что качается массивный маятник: тик-так, тик-так...

А Наранхо послышалось: «Восемь пятьдесят – восемь пятьдесят».

31. НАСТОЯЩИЕ ГОЛОСА ГВАТЕМАЛЫ

Мэри сидела на полу, прислонившись к ножке стула. Фоджер застал ее в поисках наперстка, выпавшего из рук. Так она и осталась на полу – ошеломленная, боящаяся и за своего младшего, и за Наранхо, готовая и за того, и за другого подраться с американцем.

Скосив глаза, Наранхо увидел на краю стола заостренный с двух сторон тесак. Он походил на мачете, каким срезают бананы или сахарный тростник, но предназначался для более тонких операций (Мэри им крошила овощи) и был поуже, а насажен на тонкую изящную рукоятку. Рукоятку эту выпилил и украсил резьбой Наранхо. Мэри была очень довольна подарком. Но сейчас, как видно, она не видела ни резьбы, ни ножа и, не отрываясь, с опаской и отвращением следила за движениями тяжелого черного пистолета, болтавшегося в руке Фоджера.

Фоджеру первому надоело молчать. Он еще раз взглянул на часы и, вполне удовлетворенный, улыбнулся.

– Еще полчаса, – сказал Фоджер, – и чумазые чапины увязнут в капкане. Молите бога, вонючие карибы, чтобы капкан сработал. Не то ваша песенка спета.

Тихий, будто безразличный ко всему голос солдата вернул Фоджера к действительности:

– Майор, за что вы пристукнули радиста?

Генри Фоджер, не оглядываясь, резко сказал:

– Знай свое дело, сержант. Здесь приказываю я.

Он прислушался, но ничего, кроме дыхания солдата за спиной, не уловил.

Глаза Мэри сверкнули, Наранхо печально сказал:

– Радист был чумазый чапин; чумазых чапинов майору позволяет уничтожать вера... и вонючих карибов тоже... и вислогубых негров тоже...

Он перечислил все ругательства, какими Фоджер награждал жителей этих маленьких стран, и по тяжелому прерывистому дыханию сержанта понял, что попал в точку.

– За что вы пристукнули радиста, майор? – повторил сержант. – Он был славный парень.

Фоджер резко обернулся. В ту же секунду карибка Мэри стремительным движением, даже не успев снять нож со стола, напрямую швырнула его в Фоджера. Острое, как бритва, лезвие пролетело с легким свистом, обагрило щеку американского разведчика, а вслед за ножом с резким гортанным возгласом «У-эй!» прыгнул Наранхо, выбил пистолет из рук Фоджера и навалился на него всем телом. Фоджер хрипел и извивался. Сержант крикнул Мэри:

– Уноси ноги, старуха. Кровь гринго ни тебе, ни мне не простят. – И первым улизнул из домика.

Мэри подбежала к лежанке, схватила малыша, посадила его в шаль, а концы ее завязала на лбу и, устроив для своего сынка сиденье, взвалила на спину.

– Оставь гринго! – крикнула она. – Беги.

Они выбежали вместе, а Фоджер, катаясь по полу и пытаясь сбросить с кистей рук тугой пояс Наранхо, хрипел им вслед:

– Я вас обоих на дне морском сыщу... Ненавижу!

Нам нет нужды возвращаться к Фоджеру, читатель. Его карьера в Гватемале на этом будет окончена. Возможно, американская разведка через некоторое время переправит своего агента на две страны южнее или даже через океан. Возможно, он получит задание, больше отвечающее его наклонностям: не выслеживать и стрелять, а вначале стрелять и только потом – выслеживать.

И всю жизнь он будет думать, что случайный гнев гватемальского солдата, или меткость карибки, или же ловкость мальчика победили его, матерого шпиона, которого с детских лет учили выходить сухим из воды. Но мы-то знаем, читатель, что промолчи солдат, не окажись тесак под рукой у Мэри, не прыгни Наранхо, – все равно через минуту в домик ворвался бы Ривера со своими связными, и Фоджеру все равно лежать с туго стянутыми ремнем руками.

Ривера встречает Наранхо и Мэри за деревьями. Прошмыгнувшего солдата он уже видел и оценил ситуацию. Приказание связным – Мэри уходит с ними.

– А ты пойдешь со мной, Наранхо. Американец жив?

– Жив. Может, вытащим его оттуда, сеньор?

– За американцем сейчас примчится Бочка Желчи.

– Я не о нем... Там остался Чиклерос.

Ривера стягивает с головы темный берет, и ветер треплет его мягкие черные волосы. Прощай, Чиклерос; ты был крепким бойцом и умным подпольщиком. Только стрелять тебе нужно было первым. Ты не увидишь, Чиклерос, свободную Гватемалу, и детей у тебя не было. Но вот этот мальчишка и его друзья на всю жизнь запомнят тебя – твое лицо и твое щедрое сердце. Прощай, Чиклерос!

А вернуться к тебе мы не успеем. С подножия холмов уже поднимаются к домику черные полицейские машины. Прощай, Чиклерос!

Ривера увлекает мальчика в ближайший переулок, ускоряет шаг. То и дело он смотрит на часы.

– Мы не успеем к парку, – испуганно бормочет Наранхо.

– Зачем нам в парк? Чтоб нас схватили друзья Королевской Пальмы?

– Значит, сеньор знает?

– В восемь пятьдесят? – быстро спросил  Ривера.

– Да. Вы угадали, сеньор.

Ривера не успевает ответить. Впереди раздается беспорядочная стрельба. Отряды полиции наступают на колонны студентов. Наранхо видит поднятые над толпою рисунки и голубовато-белый флаг Республики: на флаге вышит огромный кулак гватемальского пеона.

– Хорошо придумали, – замечает Ривера. – Но в драку мы сегодня не полезем. Свернем-ка в этот переулок.

– Сеньор, – робко говорит Наранхо, – кто это – Королевская Пальма?

– Ты увидишь его. Скоро.

Мы увидим его раньше, читатель. Ласаро снова обрел свою выхоленную внешность. Он чисто выбрит, надушен; на нем новый костюм с золотистой искрой, легкая нейлоновая шляпа, мягкие замшевые туфли. Еще один рейс к парку Аврора – и оттуда на вокзал. Поезд умчит его к границе, а там самолет панамериканской компании с всемирно известной эмблемой – крылатым глобусом – примет адвоката на борт. Мягкие откидные кресла, красивые стюардессы, веселые собеседники, внизу – рокочущий океан, рядом – голубое небо, впереди – Европа, курорты, дансинг-холлы, картинные галереи... А все эти комитеты по раздаче земли и кофейные дела, комитеты по изъятию земли и злая рожа Линареса, кличка Королевская Пальма и тревожные ночи ожидания, клиенты с плантаций, студенческие выходки, явки, пароли, узкие улочки, рев мулов, звон бидонов, пыль, вулканы – они останутся здесь, позади, в кошмарном «вчера».

Сейчас Ласаро уничтожит единственный след преступления: телефонную трубку он зашвырнет в ближайшую канаву, а в его отсутствие агент Линареса вынесет рацию.

«И никаких неожиданностей быть не может, сеньор Ривера! Внизу – люди Линареса: они отлично сторожат меня и я не советую вам подходить ко мне до парка Аврора».

Адвокат бесшумно отодвигает засов, снимает шляпу перед хозяйкой и выходит на лестничную площадку. Легкое прикосновение к плечу. Суровый голос:

– Сеньор Ласаро, к парку Аврора вас доставлю я. По просьбе товарищей.

Легкий озноб охватывает адвоката. Непредвиденное обстоятельство. Незнакомый человек. Странное поручение. Впрочем, опасного ничего нет. Комитет предпринял обычную меру, чтобы уберечься от «хвостов» и, может быть, уберечь его, Ласаро. Слежка за его домом могла не остаться незамеченной. «Что ж, до парка Авроры мы можем доехать вместе, незнакомец со шрамом на лице. У нас будет солидная охрана, и не моя вина, что вы попадетесь в западню со всеми другими».

– Как мне убедиться, что нам по пути? – любезно спрашивает адвокат. – Кто вы сами, сеньор?

– Что касается меня, – отвечает незнакомец, – то в некоторых наших индейских племенах есть славный обычай скрывать свое имя от чужих людей. Считается: кто завладел именем, – завладел и человеком. Что касается того, по пути ли нам, то дальше парка Авроры мы не поедем, а о явке вас известили раньше.

Ласаро успевает подметить, что его спутник худощав, невозмутим и не очень разговорчив. Он берет адвоката под руку, выходит с ним из подъезда и говорит громко, отчетливо:

– Минутное дело в министерстве – и вы свободны, сеньор адвокат.

Ласаро ничего не понимает. Какое дело? В каком министерстве? И что за машина их ждет?

Но в заднее окошечко он видит, что за ними выруливают на главную авениду еще две машины, и успокаивается: люди Линареса не выпустят их из виду. Незнакомец ведет машину легко, уверенно.

– Зачем нам министерство, сеньор?

– Конспирация, – коротко отвечает его спутник.

Они выезжают по главной авениде к главной площади и правительственному дворцу. Очевидно, спутника адвоката чиновники министерства иностранных дел хорошо знают.

Сейчас не время вспоминать опасные скитания нашего друга Вирхилио Аррьоса. Мы расстались с ним на пути из Киригуа в Сакапа. После того его видели во многих городах. Армасовцы считали, что Аррьос работает на них, но он сумел передать подпольщикам два оружейных склада, о существовании которых правительственные чиновники даже не догадывались. Чтобы задобрить армасовцев, третий оружейный склад – меньший – он передал им, а также назвал министру по   иностранным   делам   нескольких   второстепенных сотрудников, которые знали мало и не очень-то устраивали армасовскую разведку.

О побеге его семьи из Антигуа в столице не знали. Дублерша его жены сказалась больной. Шпионка с лицом совы потеряла два – три дня, спохватилась, но еще боялась признаться тайной полиции в оплошке и сама готовилась бежать. Аррьос знал, что ему пора скрыться. Его попросили доставить Ласаро на заседание комитета; просил его старый друг Карлос, и он решил этой последней услугой подпольщикам закончить легальное [84]84
  Открытое, на виду у людей.


[Закрыть]существование.

Начальник канцелярии министра соглашается легко и просто.

– Я провожу вас лично.

Они выходят в патио, пересекают пальмовую аллею, оказываются на пустынной улочке. Еще квартал-другой и их обгоняет повозка, запряженная мулами.

– Садитесь, – предложил незнакомец, – если не желаете вернуться к своим теням.

– Нет, только не это! Ласаро не вернется с пустыми руками к Линаресу.

Незнакомец передает его погонщику мулов, долго смотрит вслед, беззвучно смеется и возвращается в министерство тем же путем, каким и пришел; выходит из того же подъезда, в какой вошел. С ним один из чиновников – ростом с Ласаро. Предосторожность не лишняя – в особенности, если учесть, что вслед за машиной снимаются с места еще две.

Где-то на перекрестке Аррьос вручит чиновнику издевательское письмо для президента, зайдет в универмаг, выйдет задним двором и растворится в толпе прохожих, чтобы начать новую жизнь под чужим именем.

А повозка, запряженная мулами и везущая Королевскую Пальму, движется по южным пригородам столицы.

– Куда вы меня везете? – недоумевает адвокат. – Разве мы едем не в парк?

Погонщик соскакивает с повозки и бредет рядом.

– Будет и парк, сеньор. Не все сразу.

Ласаро лезет в карман   и, нащупав  телефонную трубку, незаметным движением забрасывает ее в кусты. «Если он бросится за трубкой, я его пристрелю», – раздумывает адвокат. Погонщик смотрит в небо и посвистывает. «Пожалуй, они ничего не подозревают», – решает Ласаро.

У небольшого домика, полускрытого деревьями, их встречает высокая тощая женщина и знаком приглашает войти.

Адвокат легко спрыгивает с повозки и решительно поворачивает обратно. Довольно конспирации, его привезли не туда, куда надо, но он наверстает упущенное время. Грубый рывок поворачивает его лицом к дому. Погонщик говорит с угрозой:

– А расчет? В такую даль – и бесплатно везти? Ласаро лезет в карман, за мелочью; в ту же секунду сильные руки подхватывают его и, прежде чем он успевает вспомнить о пистолете, вносят в дом. Дверь захлопывается. Его бросают на пол темной комнаты. Тщетно он пытается понять, где находится и кто с ним проделал глупую шутку. Он еще не знает, что попал на то самое заседание комитета, о котором давно мечтал. Что люди, которым удалось привести его сюда без «хвостов», готовятся судить адвоката Ласаро.

Яркий свет фонаря освещает растерянное лицо предателя, его изысканный, хотя и помятый костюм. Остальная часть комнаты – в темноте. Знакомый голос Карлоса Вельесера, человека, имени которого даже не знает Ласаро, звучит приглушенно:

– Заседание, товарищи, будем считать открытым. Рассматривается жалоба на члена комитета адвоката Ласаро.

– Протестую! – выкрикивает Ласаро. – Вы меня видите, а я вас нет. Это одностороннее рассмотрение.

– Долго было наоборот, – строго говорит Карлос Вельесер. – Вы нас видели, сеньор адвокат, а мы вас – нет. Справедливо будет хотя бы один раз поменяться местами.

– Я требую голосования!

– Хорошо. Кто желает показаться сеньору адвокату, осветит свое лицо спичкой.

Пауза. Ни одного вспыхнувшего огонька.

– Может быть, у кого-нибудь сырые спички? – спрашивает Карлос.

Смех.

– Сеньор Ласаро, голосование не в вашу пользу, – заключает Карлос.

Адвокат старается изобразить спокойствие.

– Я вправе знать, кто участвует в инсценированном вами суде?

– Все члены комитета. Сеньор адвокат, вы обвиняетесь в измене нашему делу и клятве.

– Не признаю.

Он ожидал, что его начнут допекать вопросами, выпытывать подробности. Он начал лихорадочно искать лазеек, но тот, кто вел заседание, ошеломил его.

– Тогда слово предоставляется свидетелям. Предупреждаю, в нашем распоряжении минуты. Ничего лишнего. Адвокат Ласаро, вы помните секретаря ячейки, который принимал вас в партию?

– Отлично помню. Но, кажется, он погиб.

– Нет, я жив, Ласаро, – раздался из темного угла голос человека, который адвокат не мог не помнить. – Но я чуть не подох из-за тебя, облезлый пес. Только трое наших да ты знали список районной ячейки. В первые дни интервенции ты передал его армасовцам. А может, и раньше. Мы смекнули это на допросах, а потом в концлагере. Всё.

– Ложь! – крикнул Ласаро.

– Товарищ Андрес, тебе слово!

– Андреса здесь нет, он в тюрьме! Вы подставляете ложных свидетелей! – бесновался Ласаро, но знакомый голос студента остановил его:

– Дело было так. Сеньор Ласаро за несколько дней до истории в кафе «Гватемала» рекомендовал нам нападать на армасовцев втроем, вдвоем, в одиночку. Это не мои слова. Это его слова. На заседании комитета он быстро, переметнулся. Он вел двойную игру. Уверен в этом.

– Отвергаю!

– Тогда и я скажу, – раздался голос тореро Габриэля Эспада. – Вспомните, сеньор адвокат, я предлагал вам своих людей. Почему вы ответили мне, что комитет отказывается от нашей помощи?

– Я был рядовым членом комитета. Я не мог решать вопрос о привлечении...

– А об отстранении могли? А соврать могли?

– Довольно, Габриэль, – остановил его Карлос. – Рина Мартинес, скажи ты.

– Ласаро прибегал ко мне на днях – взволнованный, растерянный... Искал ваши адреса... Он говорил, что может освободить Андреса.

Ласаро завизжал, будто его резали:

И вы верите девчонке, помешанной на своем Андресе? Я узнал, что его переводят в другую тюрьму. Что из того, если я хотел вас найти?

Вельесер сухо сказал:

– У вас были свои поручения, Ласаро.

Ривера напомнил:

– Мы просили тебя публично осрамить армасовские законы. Что ты сделал для этого в день приезда мистера Лайкстона?

– Меня поздно предупредили. Я ничего не мог успеть сделать!

– Поздно? Наранхо, напомни ему, что он успел сделать – очень поздно, в тот самый день...

– Он передал: «Через два – три дня готовлю подарок».

– Что это за подарок, Ласаро? – спросил в упор Карлос.

Адвокат прижался к стене.

– Какая-то чушь, я ничего не понимаю.

– Перестаньте юлить, – с  досадой сказал Карлос. – Мигэль, что говорил тебе полковник Линарес об убийце Адальберто?

– «Этот человек полезен нам», – вот что сказал Линарес.

Карлос снова обратился к адвокату:

– Чем вы были полезны Бочке Желчи?

– Я не отвечаю за слова жандармов.

– Наранхо, – предложил Карлос, – повтори его сегодняшнюю передачу:

Юный кариб сказал:

– Не знаю – он или другой передал. Я слышал, как кричал Фоджер: «У парка Аврора в восемь пятьдесят. Королевскую Пальму известили только что».

– Ага! Вы слышите? – торжествовал Ласаро. – Даже ваш свидетель не знает, я это или другой.

– А если радист сейчас скажет, что он узнаёт ваш голос, Ласаро? – насмешливо бросил Карлос.

– Нет! – закричал Ласаро. – Не надо... Не хочу... Эфир меняет голоса.

– Вы можете успокоиться, – печально сказал Карлос. – Радиста уже нет. Чудесного умного парня убили благодаря вам, Ласаро.

– Не признаю!

– Тогда я признаю, Ласаро, – вырвалось у Карлоса, – что из всех нас явку у парка Аврора получили от меня только вы. Только вы один, Королевская Пальма!

Водворилось молчание.

– Предложение членов комитета?

Сказал Роб:

– Выгнать из комитета. Выгнать из партии. Смерть.

Раздались голоса:

– Смерть!

– Присоединяюсь!

– Согласен!

Другого никто не предложил. Ласаро крикнул:

– Я молод и хочу жить. Я готов уйти от политической борьбы.

– Вы готовы изложить на бумаге о своих связях с Линаресом? – вдруг спросил Карлос. – Обо всем, что он требовал, обо всем, что вы сообщали.

– Хоть сейчас, – заторопился Ласаро. – Если это нужно и меня помилуют... Дайте бумагу, я все напишу!

– Роб отведет его в соседнюю комнату, – приказал Карлос, – и проследит, чтобы предатель ничего не забыл. Все подробности, все связи, всех запроданных...

Ласаро вернулся через час и, запинаясь, подвывая, прочитал исповедь предательства. Он не забыл ни одной детали. Ни того, как его покупали, ни тех, кого выдал.

Карлос брезгливо принял из его рук несколько листков и коротко сказал:

– Комитет объявляет адвоката Ласаро, провокатора и предателя, вне закона. Его может убить любой гватемалец и свершит благое дело. Вероятнее всего, с ним покончит сам Линарес – особенно после того, как исповедь Королевской Пальмы  будет напечатана.

Сообразив, что сам обрек себя на гибель, Ласаро бросился на  голос Вельесера, надеясь забрать свою исповедь обратно, но Карлос его оттолкнул и спокойно сказал:

– Ты уже не страшен нам, убирайся прочь, человек вне закона.

Так закончился суд над предателем.

Но он прожил еще несколько часов. Он долго плутал по городу и, наконец, очутился у вокзальной камеры хранения.

Адвоката пристрелили здесь же – на цементном полу, между двумя скамейками. Он лежал вцепившись в свой чемоданчик, куда успел засунуть вместе с деньгами карту туристских маршрутов по странам Европы. Линарес платил хорошо своим людям.

Но Линарес опоздал. Исповедь предателя была отпечатана и размножена. Снова столица потешалась над Бочкой Желчи.

– Мой милый Линарес, – заметил Армас, собрав своих советников, – вы быстро состарились и подбираете себе в помощники таких же стариков. А мне нужны люди молодые и горячие.

Он с насмешкой перевел взгляд на Аугусто Чако.

– Да, горячие. Вроде вашего подопечного Аррьоса. Я слышал, что семья его улизнула. Уж его-то самого вы не выпустите, дон Аугусто.

– Нет, мой президент, – поклонился Чако. – Его я не выпущу, – он секунду помедлил, – когда поймаю.

– Хорошо работаете, сеньоры советники. Дармоеды! – выкрикнул вдруг Армас и устало опустился в кресло. – Прочтите это...

Он протянул записку. Крупными детскими буквами, в которых полковник Леон узнал каракули своего Хусто, было выведено:

«Возвращаю вам кольцо-пропуск, президент-убийца, – писал Мигэль. – Теперь я и без него могу свободно передвигаться по стране. Имя Хусто тоже возьмите себе. У меня есть свое, рабочее имя. И вот что, сеньоришка, я вам скажу: никогда я за вас ни в кого не стрелял и ни одному гватемальскому мальчишке вы не нужны. Так что бросьте свои фокусы. А лучше соберите-ка чемоданчик да сматывайтесь, пока вас не пристрелили. И пусть я сгорю в огне вулкана, если будет не так! Спросите Чако – пусть вспомнит, кто ему так крикнул в Пуэрто»,

– Кто вам это крикнул? – шепотом спросил Армас.

Кто знает, – может быть, он увидел в эту секунду свой скорый конец: он лежит на пороге кабинета, а солдат дворцовой охраны погружает в него нож – острый, холодный металл, и нет рядом чрезвычайного посла, и архиепископа, и пушек...

Чако вспомнил: слова его сына, его Руфино, катились за ним по лестнице телеграфа, преследовали его в поездках по стране, будили ночью. Да, он пристрелил Руфино – потому, что тот многое знал. И вот другой мальчишка бросает ему в лицо странную и страшную клятву, а третий напомнил о Руфино на площади. Сколько же можно убегать, скрываться, прятаться от прошлого?

– Вы упустили не мальчишку, – с горечью сказал Армас, – вы упустили Кондора, – и истерично закричал: – Вас можно приравнять к предателям. Свиньи и воры! Я желаю быть президентом, а не объектом выстрелов вашего Кондора!

Но Кондор не стрелял, стреляли другие. В городе вспыхнуло восстание армейских офицеров. На улицах происходили побоища. Стало известно, что во главе заговора стоят полковник Пинеда и капитан Фернандо Дуке. Армас воспользовался случаем и объявил облаву на красных.

Фронт Сопротивления предвидел этот ход. Рабочие люди укрывали вожаков. Спешно менялись явки. Обновлялось руководство подпольщиками в столице и центральных департаментах. Карлосу Вельесеру предложили возглавить движение сопротивления в западных районах. Вместо него оставался Ривера.

Они встретились в маленькой деревушке близ столицы – Карлос Вельесер и Ривера.

– Ты остаешься президентом столицы, – шутливо сказал Вельесер. – Смотри, не уступи эту честь Армасу.

– Я буду следить за сводками из Кецальтенанго, [85]85
  Столица департамента на западе Гватемалы, вторая столица страны.


[Закрыть]– прищурился Ривера. – Если там объявится свой президент и он будет зваться антикваром Молиной...

– Нет, нет, мастером масок Кардона!

– ...или   мастером   масок   Кардона, – подхватил Ривера, – то уж так и быть: я с ним потягаюсь в умении носить президентский жезл.

– Я вспомнил настоящего Молину, – задумался Карлос. – Ему еще рано возвращаться, а?

– Работай лучше, – кольнул друга Ривера, – и к новому году будет в самый раз.

Он вдруг нахмурился, и лицо его стало острым.

– Я потерял лицейского друга: Фернандо вчера казнили. Он просил тебе передать, что понял трагедию офицерства. Карлос, Карлос, скольких людей мы не досчитаемся, пока выгоним негодяев, скольких прекрасных людей!

– Всех не уничтожат, – ответил Карлос. – На нашей раскаленной сковородке всегда будут прорастать буйные и яркие цветы.

За домиком раздалась песня – звонкому голоску Роситы вторили три срывающихся мальчишеских голоса.

– Ты слышишь? – засмеялся Карлос. – Вот они – буйные и яркие...

Они подошли поближе. Росита учила своих приятелей новой песне. И где только девчонка ее раздобыла?

 
Дружбу проверяешь так,—
Просишь у соседа песню.
 

Мигэль, Хосе и Наранхо подхватили:

 
Дохлую подсунет враг, —
Песни друга нет чудесней!
 

– Думаешь их с собой забрать? – спросил Ривера.

– Все равно ребят нужно увезти из столицы, – ответил Карлос. – Эти рожицы примелькались. Да и пригодятся на новом месте. А ты что скажешь?

– Я тоже скажу: пригодятся.

Если ты услышишь, читатель, песню, которая приплыла вместе с волной из далекой Гватемалы, – значит, четверо наших друзей уже добрались до нового места.