Текст книги "Тайной владеет пеон"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

...В дверь постучали.

– Выйдешь через сад, – быстро сказал Ривера. – Вот в эту дверь. Я бываю здесь только по средам, остальное время в отеле. Приходить туда не надо, но вызвать по телефону можешь. Как обычно: «Урок фонетики мы перенесли на завтра...» Если сверхсрочное...

– Урок фонетики отодвинем на час, – отозвалась Росита.

– Умница сеньорита. Иди не спеша. Возьми запаянный кофейник – пусть видят...

– Один кофейник у меня уже лежит в корзинке, – хитро сказала Росита.

– Умница вдвойне. Береги себя, девочка.

– А отец? – шепнула она.

– В надежном месте. Лети.

Росита не догадывалась, что на смену ей пришли два человека, вызвавшие у нее такие различные чувства: Рина, которая показалась ей заводилой студенческой компании, отчаянная, бесшабашная мексиканка, и тот, что поддразнивал Андреса и подбивал Рину вмешаться, но сам потасовки избежал.

А Рина, входя в знакомый подъезд, тоже вспомнила, как укрывалась здесь с Андресом. Сейчас ее сопровождал другой; у него были хорошие манеры, он модно одевался, был непринужден и галантен, с ним не скучно девушке, – но только не Рине.

Рину и Адальберто вызвал к себе Ривера. Расспросил о положении в Университете. Узнав, что аресты продолжаются, заметил, словно бы для себя:

– Самое страшное во всякой борьбе – это провокатор и провокация.

– У нас не может быть провокаторов, – возразил Адальберто. – Члены комитета знают друг друга давно.

– А случай в «Гватемале»? – строго опросил Ривера.

Рина вскрикнула:

– Что вы хотите сказать, товарищ? Что мы... или я... спровоцировали скандал? Это низко. Это подло так думать!

– Я хочу сказать, – оборвал ее Ривера, – что вовлечь в драку с офицерами весь студенческий забастовочный комитет в момент, когда сотни товарищей ждут от вас указаний к действию, – равносильно самой элементарной провокации. И я хочу знать, кто в этом виноват.

– Виновата я, – сказала Рина. – Андрес здесь ни при чем. Первая начала я. – Она бросила взгляд на Адальберто, но он молчал. – Возмущались все, а в драку полезла я, – вздохнула она.

– Кто все? – спросил Ривера.

– Ну, не помню. – Взглядом она призвала на помощь Адальберто, но он сосредоточенно думал о своем. – Словом, это не так важно. За мной потянулись остальные. Если вам нужен провокатор, – значит, это я, – с вызовом заявила Рима.

– Не нужно многое брать на себя, Рина, – наконец остановил ее Адальберто. – Мы могли удержать тебя и не сделали этого.

Рина презрительно усмехнулась, и Адальберто покраснел, что не укрылось от Риверы. Юноша продолжал:

– Рину Мартинес мы знаем давно, товарищ. Отец ее воевал под Мадридом и там остался лежать. Рина ребенком приехала к нам с матерью... Впрочем, о матери Рины не стоит говорить...

– А ты скажи, – вспыхнула Рина.

– Мать вышла замуж за следователя из тайной полиции, но Рина ушла из дому и с этой семьей не связана. С первого курса Рина участвует в нашей борьбе. За нее поручится весь факультет.

– О Рине достаточно. Расскажите об остальных членах комитета. Об Андресе, о себе, – попросил Ривера. – Я вас мало знаю.

– У Андреса жив только отец, – начал Адальберто. – Он учитель в Кецальтенанго. Получает мало. Андрес подрабатывает уроками. Это активный товарищ. Он спас от отчисления многих из нас. Мои родители живут в Сакапа. У них небольшой надел земли, свой дом. Я мало успел поработать в комитете, но кое-что сделал. Несколько листовок – моих рук дело.

Ривера все выслушал и спокойно оказал:

Дальнейшую связь будем держать через Андреса. Здесь вы меня больше не найдете.

– Скажите прямо, что вы нам не доверяете, – усмехнулась Рина.

– Когда я говорил это прямо, вы упрекнули меня в подлости, – мягко сказал Ривера. – Не следует торопиться с выводами. Подумайте о нашем разговоре.

– А где может быть Андрес? – спросил Адальберто.

Ривера пожал плечами.

– Мы ему ничего не поручали. До свидания, молодые люди.

И, глядя им вслед, заметил:

– Есть здесь что-то такое, чего я не знаю.

Рина сказала в патио:

– Посиди здесь. Я выйду из подъезда первая.

– Рина, мне нужно с тобой поговорить, – попросил Адальберто.

– Опять о чувствах? Право же, Адальберто, у нас есть более важные дела.

– Рина, ты недовольна мною?

– Я недовольна собой, – спокойно заметила Рина. – Когда ты шепнул мне в кафе: «Надо его отстоять!» – мне следовало предложить тебе заткнуться.

Ривера увиделся с Робом только поздней ночью. Они обсудили новость, переданную Мигэлем.

– Не пустить ли в это дело Вирхилио? – задумчиво предложил Ривера.

– Ему не очень доверяют. – Роб был тоже озабочен. – Не понимаю: Карлос молчит, мальчишки исчезли...

– И Андрес не откликается, – прибавил Ривера. – Нет, Чако надо обезвредить. И, кроме Вирхилио, это вряд ли кто может сделать.

– Слушай, Ривера, одно странное совпадение, – Роб улыбнулся. – Хозяин кафе торгует оружием с неким сеньором Эспада, а мой сосед по койке – тоже Эспада.

Ривера быстро взглянул на него:

– За спекулянтами может следить полиция. Не сменишь ли квартиру?

– Я уже думал об этом. – Роб развел руками. – Но мой Эспада – вне политики и вне сделок. Жизнь его согнула.

– Не ошибись, Роб, – прищурился Ривера. – Он может думать это же о тебе.

Оба засмеялись.

...Росита вышла из душного кафе подышать воздухом. В маленьком скверике она увидела знакомую фигуру девушки с зачесанными назад блестящими волосами. Девушка сидела и плакала.

– Сеньорита Рина, – обратилась к ней Росита, – вы опять забыли нашу поговорку?

Рина прижала ее к себе и разрыдалась во весь голос.

– Тогда слушайте сказку, – быстро предложила Росита. – Когда наши предки убили завоевателя, [50]50
  Речь идет о Педро де Альварадо (офицере армии испанского короля), вторгшемся с отрядом авантюристов в Гватемалу.


[Закрыть]его вдова Беатриса приказала избрать себя капитан-генералом Гватемалы и заставила индейцев на двадцать шесть суток погрузиться в траур. Но в полночь ударило землетрясение и страшный Агуа [51]51
  Вулкан близ гватемальской столицы.


[Закрыть]напустил на столицу потоки ревущих вод. Вода затопила храм, где укрывалась Беатриса. Она была капитан-генералом всего сутки, и с той поры, когда женщина очень убивается, у нас говорят: «Двадцать шесть суток скорби – слишком много даже для капитан-генеральши».

Рина улыбнулась сквозь слезы.

– Если бы у тебя был человек, которого ты очень любишь, – спросила она, – и ты знала бы, что он должен скрываться, прятаться, а тебя упрекают в том, что ты хотела его погубить, – что бы ты сделала?

Росита засмеялась:

– Я еще никого не любила, сеньорита. Как я могу сказать? – И опросила с любопытством: – Любить – это очень страшно?

– Любить – это прежде всего радостно, – сказала Рина. – Любить – значит бороться вместе с другом, жить с ним одной мечтой, радоваться всему, чему радуется он. И верить в него, очень верить.

– Вы знаете, сеньорита, – с испугом сказала Росита. – Мне кажется, что я тоже начинаю любить.

16. СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ

Второй, третий, четвертый день ходят мальчишки к своей стеле. Каменные люди молчат. Они молчат уже двенадцать столетий; с той поры, как их создатели покинули Киригуа и, гонимые голодом или угрозой чужеземного нашествия, бежали и растворились в других краях. Великую тайну этого загадочного исчезновения стелы хранят. Так раскроют ли они свои уста ради маленького секрета, который хотят извлечь из них двое обыкновенных гватемальских мальчишек?

А мальчишки верят, что камни заговорят. Ведь так обещал их команданте!

Днем они стараются не выходить из будки обходчика, чтобы не натолкнуться на агентов компании. Когда же солнце катится к горизонту и площадь у развалин пустеет, Хосе и Наранхо пробираются в лес и осматривают свою стелу. Они знают каждую ее извилину, каждый выступ. Но ничего нового не находят.

– Хосе, а вдруг команданте в бреду перепутал? Сказал об одном столбе, – думал о другом.

Хосе не согласен:

– Два раза об один камень не спотыкаются. Команданте все время повторял: «Стела с ошибкой».

Наранхо испугался какой-то мысли; глаза его чуть не вылезли из орбит, а голос стал пронзительным:

– Хосе, а вдруг сами рисунки наводят на след? Если знаешь шифр...

Хосе сел на землю и, глядя куда-то вдаль, тихо ответил:

– Наранхо, мы проиграли. Мы не умеем читать на стелах. Но мы будем ждать, Наранхо.

Они не проиграли.

На пятый день, когда мальчишки подошли к столбу, они нашли на его боковой поверхности, почти у самой земли, две легкие царапины.

Схватившись за руки и присев на корточки, мальчики всматривались в царапины так, будто разглядывали сокровище.

– Вчера их не было, – шепотом произнес Наранхо.

– Не было, – подтвердил Хосе. – Что изображают?

– Царапина изображает царапину, – пояснил Наранхо.

– Догадался, – шепотом сказал Хосё. – Одна царапина – цифра один. Надсмотрщик вместо связки бананов тоже ставил колышек. Две царапины...

– Одиннадцатого, – вдруг сказал Наранхо. – Они нас ждут одиннадцатого. А сегодня десятое. Давай покажем, что мы прочитали.

Подумав, ребята выцарапали букву «К»– первую букву от слова Кондор. К вечеру прежние цифры были стерты, а вместо них появилась новая цифра – 9 и легкая стрелка, указывающая вниз.

– Девять шагов вниз, – вслух размышлял Наранхо.

Хосе вскрикнул:

– Куда вниз, Наранхо? Они нас ждут здесь. У стелы. В девять часов вечера.

– Почему вечера?

– К девяти стемнеет. Здесь никого не будет. А для верности напишем, как на железной дороге: двадцать один час. Это все равно как девять вечера.

Санчео ждет ребят.

– Ваш Нингуно несколько раз просыпался... Смотрит и молчит.

– Сеньор Санчео, – взмолился Хосе, – можно нам к нему? На минутку. Он нас узнает.

– Нет, племянник. – Санчео даже взмахнул рукой для убедительности. – Он никого не узнаёт, а девушку вы подведете. Тереса – клад.

Хосе и Наранхо еле дождались темноты. День, как назло, тянулся особенно долго. Зной стоял такой, что люди и птицы попрятались в своих жилищах. Казалось, плавится и воздух. Если всмотреться, – можно было увидеть, как он вибрирует.

Мальчишки забились в беседку, сооруженную из старых рельсов: она стояла между вокзалом и лесом; обвивающий ее плющ служил туристам укрытием от солнца. Но сейчас даже плющ не спасал.

Путевой обходчик долго не понимал, зачем ребятам понадобился фонарь. И вообще зачем уходить в темень?

– Нечего в молчанку играть, – рассердился он. – Сидите до утра. И без писка!

Пять минуг они просидели молча. Потом Хосе встал:

– Спасибо за все, сеньор.

Ребята пошли к двери.

– Ладно, – уступил обходчик. – Но возвращайтесь сюда. – Дал старый фонарь, подтолкнул их к двери да еще каждому всучил по красному плоду в форме звезды. – Карамболь и еду и питье вам заменит, – проворчал он. – А фонарь вернуть!

Наверно, страшно пробираться в кромешной тьме в мертвый город. Но еще страшнее подумать, что чью-то шутку ты принял за серьезное приглашение, что каменные громады снова посмеются над тобой.

Не шелохнувшись стоят деревья-исполины. Спят памятники. Пустует площадь. А небо придвинуто к земле так близко, что кажется, протяни руку – и ты коснешься черного бархата; пошевели его – и посыплются звезды, подставь ладонь – и почувствуешь ласковое прикосновение золотого дождя.

– Хосе, – шепчет Наранхо, – как мы узнаем, что уже девять?

– Нам не надо знать, – отвечает Хосе. – Пусть они знают. Мы можем ждать полночи и ночь.

Они садятся у своей стелы прямо на землю, еще горячую от дневного жара, прижимаются друг к другу и, чтобы не заснуть, освещают фонариком то одно дерево, то другое. Так проходит около получаса.

– Погасите фонарь! – раздается приятный молодой голос. – Очень ослепляет.

Хосе быстро прикрывает стекло фонаря ладонью. В темноте трудно разглядеть того, кто отделился от деревьев и подошел к стеле. Минутная пауза. Пришедший вглядывается в ребят.

– Сеньор, – окликает он своего спутника, – здесь мальчишки и никого больше. Мы можем походить и поспорить об этих руинах, не боясь, что нам помешают.

У Наранхо вырывается возглас разочарования: тот самый юноша, с которым он говорил у стелы! А спутник его – тот же бородач. Не обращая внимания на застывших ребят, юноша и старик обходят стелу и продолжают начатый спор о ее истории.

– Надо уходить, – шепчет Наранхо. – Напутали мы.

– Ты очень быстрый, Наранхо, – с насмешкой говорит Хосе. – Подумай, – зачем им смотреть стелы ночью, когда есть день?

– Днем здесь люди, шум...

– Десять человек на огромной площади не мешают один другому.

– Значит, ты думаешь?..

– Думает ученый. Хосе – пеон. Пеон привык ждать.

Юноша и старик отошли, снова приблизились.

– Сейчас девять часов, – громко сказал юноша.– Точные люди могли успеть в срок. Они не успели. Будем выбираться.

– Я знаю точных людей, – обратился Хосе к Наранхо, но так, чтобы его услышали незнакомцы. – Их ждали на пять дней раньше. Они опоздали. Они теперь жалуются на других.

Юноша подошел поближе и зажег спичку, чтобы осветить лица мальчишек.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

– Читаем вывески на камнях,– довольно смело ответил Хосе.

– А я-то думал, кто это царапает на стелах, – засмеялся юноша. —И буква «К» ваша?

– Да.

– От какого же она слова откололась?

– От слова Кон... Юноша остановил его:

– Такими словами не швыряются... Поезд из Пуэрто, – сказал он со значением, – выходит утром, в столицу приходит вечером.

Хосе почувствовал, что незнакомец сказал пароль и ждет условленного ответа.

– Не ждите от нас пароля, сеньор, – грустно сказал Хосе. – Человек, который его знает, тяжело заболел.

– Сеньор Молина, – окликнул незнакомец своего спутника, – подойдите сюда. Непредвиденное затруднение.

Через несколько минут Андрес и Молина легко убедили мальчиков, что они и есть те самые, с которыми должен был встретиться еще один человек. Имени его им даже не назвали. Хосе скупо рассказал, что случилось с их другом и где он сейчас.

– Что же делать? – заволновался Молина.

– Утром мы к нему пойдем, – начал было Хосе.

Андрес перебил его:

– Вот что, мой дорогой Хосе, – будь не так темно, мальчики увидели бы на его лице сконфуженную улыбку, – нам, быть может, придется работать вместе. Договоримся с самого начала: никто ничего не делает и никуда не идет без разрешения старшего.

– Старший у нас другой, команданте...

– Пока он болен, старшим буду я. Уясните это хорошо, или мне придется расстаться с вами и найти себе других помощников. И не сметь выходить из будки обходчика! Ни на минуту.

– Откуда вы знаете? – удивился Наранхо.

– Когда человек живет долго под чужим именем, – засмеялся Андрес, – он невольно становится наблюдательным. Вы даже не дали себе труда оглянуться, подойдя к будке.

Наранхо сказал «да». Хосе колебался. Андрес не дал ему времени на раздумье.

– Хосе,—строго сказал он, – разве там, откуда ты пришел, каждый делал, что хотел? Или ты думаешь спасти команданте, если будешь тянуть не за тот узел, что тяну я?

И Хосе сдался.

А человек, которого они боялись назвать по имени, даже по кличке, ради которого находились здесь, в мертвом городе, начинал приходить в себя. Карлос Вельесер уже несколько часов пытался восстановить в памяти цепь событий, разорванную лихорадкой. Несколько раз к нему обращалась девушка, которая заботливо поправляла подушки и поила его лекарством. Он догадывался, что находится у нее в доме, следил за ее ловкими движениями, за каштановой прядью волос, которая выбивалась из-под косынки и которую девушка то и дело подбирала. Она стояла к нему в профиль. По резко очерченному подбородку, по надменным и замкнутым линиям губ Карлос угадал в ней волю и скрытую силу. Девушка неожиданно повернулась, и Карлос не успел закрыть глаз.

– Это нечестно! – заявила она. – Я шесть суток выхаживала вас, а вы не хотите даже подать знак, что пришли в сознание.

– Шесть суток? – Карлос попытался сесть, но голова его упала на подушку; он застонал. – А как же?.. Шесть суток...

– Сеньор, вы больной, а я – сестра милосердия, – сказала Тереса. – Если вы начнете метаться, я не дам за вашу жизнь и сентаво.

– Когда я смогу встать? – спросил Карлос.

– Тогда же, когда я смогу заснуть, – улыбнулась Тереса. – Это будет зависеть от вас.

Карлос внимательно на нее посмотрел.

– Вы не спали все шесть суток? Так легко и свалиться.

Она переставляла лекарства на тумбочке и не ответила.

– Как вас зовут, сестра?

– Тереса, сеньор Нингуно.

– Почему вы меня так называете? – Удивился Карлос

– Так вас представили ваши мальчишки. Они такие замечательные, сеньор Нингуно.

И Тереса коротко рассказала своему больному всё что знала о Хосе и Наранхо. «Настоящие гватемальцы», – убежденно заключила она.

– Вы тоже выросли в Гватемале, Тереса? – спросил Карлос.

Тереса села возле его кровати с вышиванием.

– Это скучная тема, сеньор Нингуно. Я воспитывалась далеко отсюда – в довольно богатой американской семье. Но отец мой гватемалец. С детства мне внушали, что он спился, семья матери взяла с него расписку, что он не будет претендовать на меня и видеться со мной. Я ничего не слышала о нем, пока один человек из сьюдад Гватемала не передал мне предсмертное письмо отца. Он писал его в тюрьме перед казнью. Он поднял руку на карлика Убико. Карлика ненавидела вся Гватемала, но не каждый решился палить в него из ружья. «Не забывай, – писал отец, – что твоя родина Гватемала». Я переехала сюда. С большим трудом устроилась в больницу. Вокруг много горя, и я иногда бываю полезной пеонам.

Она перекусила нитку и всмотрелась в узор. Потом сказала:

– Нет, право же, ваш Хосе настоящий мужчина. Вы бы видели, как мальчишки старались не выдать себя, когда я читала им о стелах...

– О стелах? – с волнением спросил Карлос. – Кто им велел? Вы не знаете?

– О, у них ничего не узнать, – улыбнулась Тереса. Она отложила вышивание и налила Карлосу пахучую настойку.

– Выпейте это, сеньор бородач, и вы перестанете атаковать меня вопросами.

Карлос отпил и слабо улыбнулся.

– Я, наверное, похож на дьявола. Не брился месяц. – Он потрогал бороду. – Но пока не могу ее снимать.

Тереса заметила:

– Вы избрали себе опасную жизнь, сеньор. Зато она настоящая. – Тереса снова взялась за узор. – Я не любопытна. Но в бреду вы много раз называли Мадрид. Вы были там?

– Я командовал батальоном интербригадовцев.

– Должно быть, интересные люди?

– Да. Они говорили на тринадцати языках. Я пересек океан вместе с пилотом-американцем.  Славный товарищ. Если бы он мог услышать, что с нами проделывают его правители, он был бы сейчас рядом со мною.

– Вы с ним в переписке?

– Он остался в мадридской земле. – Карлос оборвал себя. – Давайте поговорим о чем-нибудь повеселее, сеньорита Тереса. Что за комичный больной приходил несколько раз, пока я, – Карлос подмигнул, – валялся без сознания?

– Сборщик бананов и отличный парень. Ни одна забастовка поблизости не обходится без него. Компания решила его подкупить и, когда к Санчео подкралась лихорадка, его забрали сюда. Но он такое наговорил репортерам, что дирекция в панике. Кстати, о дирекции, сеньор. Я выдала вас за дядьку. Смотрите не проговоритесь в бреду, – засмеялась она.

– У вас могут быть большие неприятности, если меня здесь застигнут.

– Догадываюсь. Вы, верно, не маленький человек.

– Вы тоже не маленький человек, сеньорита, – сказал Карлос.

Через двое суток в тесной будке путевого обходчика состоялась встреча Карлоса с Андресом и сеньором Молина. Двое бородатых людей пристально всматривались друг в друга, прежде чем начать разговор.

– Сеньор Молина извинит меня, – сказал Карлос Вельесер, – если я разглядываю его чересчур долго. Но мне придется ноcить не только имя сеньора Молина, но и его платье, арендовать не только его дом, но и его манеры.

– Сеньор Молина Второй простит, – едва заметно улыбнулся антиквар, – если и я смотрю чересчур пристально. Меня можно понять: отец пытается получше разглядеть людей, к которым ушел его сын.

– Да. Андрес рассказал мне вашу горькую историю, сеньор Молина. Я читал некоторые работы вашего сына – они отмечены талантом. – Карлос зорко всматривался в антиквара. – Нет, – сказал он уверенно, – вы не человек корысти и вряд ли были им прежде.

Молина опешил.

– Мы не встречались прежде, сеньор, – резко сказал он. – Откуда вам знать старика-антиквара?

– У вас глаза честного человека. Кроме того, я знавал антиквара из Кецальтенанго. Он говорил, что вы не очень-то любите перепродавать иностранцам славу Гватемалы.

И при этих странных обстоятельствах, в которых оба находились, в крошечной путевой будке обходчика, охраняемой снаружи двумя мальчуганами, антиквар Молина поведал Карлосу Вельесеру о «мадридском деле» и о своей давней мечте. Он говорил о прошлом и сам не заметил, как перешел к настоящему. Он рассказал о встрече со своим гондурасским коллегой и весь кипел от негодования. Его затрясло, когда он припомнил, как английские туристы срезали каменные рельефы в древнем поселении на берегу Усумасинты и перевезли их на берег Темзы. Потом он сообразил, где находится, и остановился.

– Извините, – перевел он дыхание. – Я немного увлекся и задержал вас. Я ни с кем еще не делился своими планами.

– Вы умный человек и добрый патриот, – сказал Карлос. – Наши президенты торговали землями, лесами, недрами. Что было им до индейских чаш и скульптур! Если мне доведется снова выступать в своем парламенте, который разогнал Армас, я вспомню «мадридское дело», я потребую национализировать все памятники майя.

Они говорили о доме Молины, и старик объяснил, что прислуга рассчитана, старые клиенты перестали заглядывать; что его мало знают в городе, так как он больше жил за границей. Он приготовил перечень заказов клиентов и историю их прежних взаимоотношений. Вот адреса и характеристики антикваров, с которыми связан Молина.

Педантизм и предусмотрительность старика поразили Карлоса. Принимая бумаги и связку ключей, он хотел поблагодарить, но Молина остановил своего преемника.

– Если я услышу, что вы загнали в угол кровопийцу Армаса, считайте, что мы квиты. Может быть, я и захочу вернуться, сеньор Молина, в свой дом, – улыбнулся антиквар. – Вы сообщите мне, когда я смогу это сделать. Буэнос-Айрес, до востребования. А сейчас позвольте мне пройтись с вашими мальчуганами, а Андрес вам скажет все, что не решается сказать при мне.

Юноша деловит и спокоен:

– Я доставлю старика к границе, товарищ, и мигом вернусь. Мы встретимся в Сакапа, откуда я берусь вас довезти до столицы невидимкой, но до Сакапа вас проводят другие. Впрочем, имя и платье Молины вам послужат недурно. Ривера вас не может дождаться.

– Вы знаете мое имя, Андрес?

– Да. Феликс Луис Молина.

– А другое?

– Другое мне пока знать незачем, но могу догадаться.

– Почему вы не дали сразу о себе знать? Впрочем, я все равно трясся бы еще в лихорадке.

– Молина задержался. Не все было готово к вашему приезду. Но, как и договорились, специальный человек предупрежден.

– Мальчики этого не знали. Кажется, они неплохо поработали.

– Вы возьмете их с собой? – осторожно спросил Андрес.

Карлос встревожился:

– А что – вызовут подозрение?

– Нет. У сеньора Молина есть несколько разносчиков заказов. Обычно они живут с ним. Но со мной в комнате еще двое, и вам придется разыграть сцену найма разносчиков.

– Кто эти двое?

– Один приехал с севера – негр Роб.

– Здесь все в порядке. А второй?

– Человек замкнутый, но, по-моему, честный. Дон Габриэль – тореро.

Карлос спросил:

– Вы студент, Андрес?

– Да. Если точнее, – Андрес улыбнулся, – сейчас я забастовщик.

Он обрисовал последние события в столице; Карлос выслушал и только однажды перебил юношу:

– Вы связаны с мастерскими? С кофейной зоной?

– Мало, – признался Андрес. – Мы главным образом пикетируем учебные заведения.

– Я только потому спросил, – пояснил свою мысль Карлос, – что небольшой отряд офицеров легко разгонит ваших пикетчиков, но достаточно маленькой вспышки в кофейной зоне – и войска оттягиваются туда, а вы уже становитесь грозной силой в столице.

– Ясно, – согласился Андрес. – Но мы еще не всё умеем.

Он не обошел происшествия в кафе «Гватемала». Карлос нахмурился и потребовал подробностей.

– Вы мальчик или коммунист? – гневно спросил он. – Это же чистейшей воды провокация. Кто такая Рина Мартинес?

Андрес опустился на стул; лицо его побелело, он что-то хотел оказать, и не мог. Карлос отвернулся к окну и терпеливо ждал, пока Андрес успокоится.

– Я знаю всех членов нашего комитета два года, – наконец ответил Андрес. – А Рину Мартинес все четыре. Я... я ручаюсь за нее, товарищ. Это была неоправданная вспышка, выходка школьницы, но не более того. Я сам с трудом сдерживался... и вмешался.

– Вы должны были не сдерживаться, товарищ Андрес, – спокойно сказал Карлос, – а сдержать других. Четыре человека в лапах у армасовцев. Четыре члена комитета! И это в дни, когда вы подняли молодежь на борьбу. – Он снова вскипел. – Да и вообще, что за манера ходить стадом?

– Мы собрались в кафе на заседание.

– С этим еще надо будет разобраться. Я не допускаю мысли, что потасовка возникла сама собой. Кто спасся, кроме вас?

– Рина и Адальберто.

– Обоих на время придется отстранить от руководства. Да что с вами, Андрес?

– Это несправедливо, товарищ, – пробормотал Андрес и вдруг выпалил: – Я знаю, что сказал сейчас глупость. Но я не хочу быть неискренним с вами. Я люблю Рину Мартинес. Вы поймете меня, если сами когда-нибудь любили.

Карлос положил руку на плечо Андреса:

– Ты хорошо сделал, что сказал мне об этом.

Обычно Карлос говорил «ты» людям, которых знал давно и привык уважать, но горячность и искренность Андреса понравились ему.

– Любовь бывает разная, Андрес. Иногда она помогает, иногда мешает. Когда-то я тоже любил... Она была со мной всюду. Вот так же, как сейчас, мы жили под чужими именами. Агенты Убико подстерегли и бросили мою жену в тюрьму. Когда мне сказали, я забыл все – дело, товарищей. Я готов был проломить стены тюрьмы головой. Жена переслала мне запиоку. «Они схватили меня, но ждут тебя, – предупреждала она. – Не лезь в петлю». Она отрезвила меня. Да и что я мог сделать, Андрес? Они выпустили ее калекой... Жена прожила недолго, а любовь осталась.

Он улыбнулся печально:

– Я сам поговорю с Риной Мартинес. Она поймет. И любовь останется, если она настоящая.

– Не надо, —быстро сказал Андрес. – Они будут отстранены. Это справедливо. Но главная вина моя.

– С тебя и взыщем больше, чем с других, – согласился Карлос. – Тебя давно знает товарищ Ривера?

– Я подрабатывал перепиской бумаг, когда он служил под началом Ториэльо. Ривера рекомендовал меня в партию.

– Значит, косвенным образом ты мой протеже, – улыбнулся Карлос.

– Как так, товарищ?

– Дело в том, что Риверу рекомендовал в партию я.

Их разговор прервали. Хосе вбежал и растерянно сообщил:

Был Санчео. Он пошел за людьми на плантацию. Приехали армасовцы. Схватили сеньориту...

– Какую сеньориту, Хосе?

– Сеньориту Тересу, мой команданте. Позволь нам ее выручить.

– Пока здесь хозяин не команданте, – строго сказал Андрес. – Старший я. Ты забыл, Хосе?

Он живо повернулся к Карлосу.

– Немедленно выбирайтесь, товарищ. Я думал вас отправить завтра. Печально, но нас опередили. Обходчик договорится с машинистом. Первый по счету поезд остановится на секунду в пятистах метрах за вокзалом. У красного кустарника. Ваш шанс на спасение в этой секунде.

– Андрес, я слишком многим обязан Тересе...

– Вы ей ничем не поможете.

– Я обязан сделать все, что смогу, для этой девушки.

– Они целятся не в Тересу, – тихо сказал Андрее. – Вспомните записку жены.

Тересу в маленьком врачебном кабинете допрашивал личный советник президента – Аугусто Чако.

Сюда его привел длинный, но быстрый путь. Самолет доставил советника снова в Ливингстон, где Чако убедился, что оба Наранхо исчезли в ту же ночь, когда партизаны совершили налет на карательную экспедицию. Хотя старики подтвердили, что болото в джунглях непроходимо, Чако пересек его в воздухе и приземлился в районе плантаций в верхнем течении Рио Дульсе. Здесь о партизанах не слышали, но на Исабаль-озере торговцы рыбой показали, что в последние дни несколько изможденных и оборванных людей перебирались на южный берег. Приказав патрульным катерам обследовать все южное побережье и сообразив, что кратчайший путь к столице лежит вдоль железной дороги, Чако выслал на все станции сторожевые посты. Они получили приказ задерживать и проверять при посадке каждого иногороднего пассажира и подробное описание примет Вельесера. Сам же Чако вылетел в Пуэрто, где, как он знал, у Вельесера были широкие связи.

Но едва он прибыл в Пуэрто, как из Киригуа позвонил  молоденький  лейтенант и сообщил,  что сестра милосердия укрывала своего родственника, который, по ее словам, уже уехал. Никто из персонала не видел, как он входил и как выходил. Чако приказал ее немедленно арестовать и усилить пост в Киригуа.

И вот советник президента допрашивает сеньориту Тересу. Он сух, лаконичен, но корректен.

– Я надеюсь, сеньорита, наши солдаты не доставили вам особого беспокойства?

Тереса подмечает бесстрастное лицо, колючий, четкий взгляд, холеные, страшно белые ногти. «Малокровие, – со злорадством отмечает она. – Бьются жилки на висках. Нервничаете? Холерик. [52]52
  Человек неуравновешенный, легко возбудимый.


[Закрыть]А корчите из себя сангвиника». [53]53
  Человек,  обладающий  спокойным,  уравновешенным   характером.


[Закрыть]

– Все солдаты одинаковы, – холодно замечает она. – Они делают то, что приказывает им начальство.

Чако кивает головой: выдержана, умна; интересно, – из какой семьи?

– Простите, сеньорита, откуда вы родом?

– Родилась здесь. Но воспитывалась в Лос-Анжелосе. Моя мать —американка.

Наверно, не врет. Это легко проверить. Впрочем, не все ли равно!

– Вы знаете, почему вас задержали?

– Нет, но догадываюсь. Облава на ведьм?

– Не шутите, сеньорита. Партизаны причиняют нам много хлопот. На днях компания лишилась целого эшелона.

– Сеньор советник, – недоумевает Тереса. – А собственно, какое дело мне и вам – гватемальцам – до финансовых дел компании?

Удар попал в цель: добродушный сангвиник дернулся и исчез, а вместо него появился холерик с дергающимися уголками губ, злым блеском глаз, забарабанившими о стол пальцами.

– Я вижу, ваш родственник уже успел поработать с вами, сеньорита. Где он?

– Он уже уехал, сеньор советник.

– Почему его никто не видел? Он боится людей?

– Он неделю провалялся в лихорадке. Его ждали дела.

 – Где?

– В столице.

– Послушайте, сеньорита, – вкрадчиво сказал Чако. – Один кивок головой – и вы свободны. Только вы и я будем знать об этом кивке. Слово офицера. Ваш пациент похож на свой портрет?

Он протягивает руку с зажатой в ней карточкой: бритое лицо Вельесера – крупные черты, высокий лоб, чеканный профиль. Чако напряжен; ему хочется крикнуть: «Скорей же!» Но Тереса холодно смотрит на карточку.

– Вы ошиблись, сеньор, если из-за этого сюда прилетели. В моем дядьке меньше испанской и больше индейской крови.

Чако убирает портрет и медленно говорит:

– Если мы его найдем, – я тебя вздерну, лгунья. А пока мы лишим тебя носа и глаз.

– Сеньору угодно шутить! – вскрикнула Тереса. – Вы говорите с женщиной, негодяй!