Текст книги "Тайной владеет пеон"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Итак, мистер Кенон едет в машине. Куда? Шофер-американец равнодушно смотрит сквозь ветровое стекло.

– Подкиньте меня к морю, Джо, – говорит Кенон. – Я люблю соленый воздух.

Седок явно не расположен к беседе, и Джо с удовольствием высаживает его на берегу.

Стихает шум мотора, и Кенон остается один. Наконец-то! Можно расстегнуть манишку, сесть на камень и свободно подышать морским воздухом.

Волна подкатилась к самым ногам Кенона и с шипением побежала назад, как бы приглашая взглянуть на залив.

Он и впрямь красив, залив Аматике. Не беда, что смазочные масла, смола загрязняют его прибрежные воды. Не ими красив залив и не белыми судами флота компании, вывозящими отсюда щедрые дары гватемальской природы.

Он красив своими рабочими людьми, которые слаженным и четким ритмом придают ему движение и живость: их смуглые гибкие тела мелькают между конвейерами, в кабинах портальных кранов, на широких трапах. Золотые люди! За день они перебрасывают между берегом и судами столько грузов, что их хватило бы на две Гватемалы, а они не могут прокормить и своих детей.

Он красив, залив Аматике, не кварталом прибрежных коттеджей, в которых поселились заправилы компании и чиновничья знать. Он красив пестроткаными накидками и рубашками, которыми жены портовиков прикрывают щели своих убогих хибарок со стороны моря. Янтарные, парчово-желтые, темно-зеленые, полосатые, клетчатые, звездчатые – эти шедевры гватемальских ткачих составляют восхитительную гамму цветов, достойную соперницу самой сочной радуги. И сердце потянется к этому гигантскому ковру, а не к вычурным белым коттеджам.

И, конечно, он красив своей волной. Есть много красивых бухт, но ни в одной пенящаяся, искрометная волна, раскрывающаяся, как тигр в момент прыжка, и готовая обрушиться на берег, не пронизана таким изумрудным потоком лучей. И трудно найти еще одну бухту, где вода, набежав на берег, так гулко застонет, прошуршит, вскипит в мелкой гальке и с глубоким вздохом унесется обратно в море. Ведь не зря говорят в Пуэрто, что в день получки волна бурлит и негодует вместе с докером.

Да, человек, сидящий на берегу, умеет любоваться морем. Но вот он встает, поднимает свой саквояж и медленно бредет в  сторону пестротканых накидок. Что интересует мистера Кенона в этих лачугах? Сюда не водят туристов, здесь нечего показывать, кроме мозаики из щепок, жести и листьев; не они красуются на рекламе Юнайтед фрут компани, которая якобы поселяет своих рабочих в изящных комфортабельных домах.

Но, оказывается, мистера Кенона здесь ждут, мозолистые руки сжимают его, усталые глаза приветствуют, запекшиеся от зноя и пыли губы шепчут: «Салют, компаньеро [22]22
  Товарищ. (Исп.)


[Закрыть]Ривера! Нам сюда!». Сюда – это значит сквозь лачугу в соседний дворик, в узкое пространство между забором и сараем, еще в одну лачугу, где десяток самых испытанных  рабочих  бойцов  ожидает товарища  из центра.

У всех один вопрос:

– Жива ли партия?

– Живее дона Кастильо, – отвечает Ривера и вызывает дружный, хотя и приглушенный смех портовиков.

Ривера рассказывает о том, как борется в условиях подполья Гватемальская партия труда, как срывает многие замыслы армасовцев. Потом он переходит к местным делам.

– Видели катера с офицерами? – спрашивает он.

Конечно, они видели и догадываются об их маршруте. Чем они могут помочь? Укрыть своих товарищей они всегда готовы. Но пробьются ли лесные люди?

Да, пробьются. Ривера не может большего сказать. Только несколько человек партия разрешила осведомить о контроперации отряда. Он не может даже сказать, куда они будут пробиваться. И это пока тайна. Но помочь им можно и нужно.

– Говори, что нужно делать. – Высокий портовик наклонился вперед, лицо его выдает усталость, но глаза светятся молодо.

– Нужно немедленно сделать такое, – размышляет вслух Ривера, – чтобы они перебросили войска сюда. Нужно приготовить армасовцам в Пуэрто такой сюрприз, чтобы приковать все внимание правительства и американских штабистов. Лесным людям будет легче выходить из кольца.

– Мы увидим Карлоса? – тихо спрашивает юноша, что сидит на корточках перед Риверой.

Как объяснить портовикам, что они должны сейчас не вспоминать это имя? Как объяснить рабочим, что рабочего вожака на время нужно считать погребенным в болоте?

– Пусть ваш сюрприз, – неохотно говорит Ривера, стараясь не встречаться взглядом с портовиками, – будет достоин памяти Карлоса Вельесера.

Люди встали ошеломленные. Хотелось сорвать с себя шляпы, платки, растоптать их, пронзительно крикнуть... Что говорит этот человек? Карлос жив. Он жив и будет бороться. Его надо спасти.

– Ты говоришь что-то не так, компаньеро, – раздался глуховатый голос из дальнего угла. – Такие сюрпризы нам не нужны. Надо думать о живом человеке, а не о поминках...

– Кто говорит о поминках! – прервал его Ривера. – Или вы думаете, что партия не любит Карлоса, как сына, не ценит, как лучшего бойца? Но если партия просит рабочих вожаков Пуэрто провести армасовцев и для чего-то нужно, чтобы имя Карлоса не упоминалось в списке живых, – можете вы, упрямые души, сделать это для партии и... для нашего Карлоса?

Люди заулыбались.

– Вы заставили меня сказать больше, чем я мог, – со злостью сказал Ривера. – Плохо, если у кого-нибудь из нас язык привязан ниткой, а после кружки рома отвязывается.

Тот же глуховатый голос сказал:

– Таких здесь нет. А партии передай – сюрприз будет!

7. ПРИГОВОРЕННЫЕ К ЖИЗНИ

Хосе Паса помешал маисовую кашу, о чем-то подумал и бросил в котелок стручок перца. Раздался дружный смех.

– Некуда больше деть, – объяснил Хосе. – Маис кончился. И фасоль на исходе.

Он подсел к товарищам, и люди подвинулись, чтобы дать ему место в кругу. Последний партизанский привал...

– Скучаешь по своему делу, Чиклерос? – спросил Мануэль.

Длинноногий костлявый парень, прозванный в отряде Чиклеросом (чиклеросом – сборщиком смолистой массы – он был и по профессии), мечтательно сказал:

– Мне бы Кастильо Армаса сюда... Я бы его полосочками разделал, как саподилью. [23]23
  Дерево, сок которого (чикле) идет на изготовление жевательной резины.


[Закрыть]

– За что невзлюбил Армаса? – усмехнулся Мануэль.

– А за что мне любить эту вашингтонскую куклу! – быстро ответил Чиклерос под смех товарищей. – Ты знаешь, каков наш труд...

Он подскочил к ближнему дереву, быстрым движением опоясал его длинным шарфом, связал концы, подтянулся до первого сука, уперся пяткой о ствол и вдруг откинулся назад. Могло показаться, что он свалится. Но шарф держал. А Чиклерос, повиснув в воздухе, выхватил нож из-за пояса, ловко им орудуя, сделал косой надрез коры, обнажив желтое тело лесного гиганта.

– Вот так стоишь по двенадцать часов в сутки, – сказал Чиклерос, возвращаясь в круг. – Тащишься по колено в грязи от дерева к дереву. Ноги сводит, лихорадка трясет. А ты все тащишься и высматриваешь дерево покрупнее. Наняла нас компания. Весь дождливый сезон провозились. За чикле самолет обещали прислать. И расчет тут же учинить. А вместо самолета прискакал на лошади капатас и сказал, что мы можем чикле к чертям повыбрасывать – транспорта не будет, компания, нож ей в глотку, решила поискать чикле подешевле. Я и еще трое отправились в главную контору. К побережью. Девять суток пробирались. На десятые нас в тюрьму посадили.

– За что? За что? – раздалось в кругу.

– Управляющий ждал нас с жандармами. Выдал за партизан, ослиный хвост. Тогда-то мы и узнали: Арбенса больше нет, а есть Армас. «Президент Армас вам пропишет!»– орали жандармы. В камере умные люди объяснили, что нас спрятали от репортеров. Вот как! У них войско, жандармы, пулеметы, а четырех чиклерос испугались. Одна нам оставалась дорожка – сюда.

Подал голос сосед Чиклероса, молчаливый индеец из-под Санто-Томаса.

– Тридцать мужчин у нас в селении, – сказал он певуче. – И все путешествовать любят. Натянешь на себя мекапаль, [24]24
  Налобная повязка для ношения тяжестей.


[Закрыть]нагрузишься глиняными горшками и идешь смотреть, как живут соседи. Ближние и дальние. Я доходил до столицы.

– Крепко зарабатывал на горшках? – лукаво спросил Чиклерос.

– Ни сентаво, – ответил индеец при общем смехе. – Мы не за выручкой шли. Мы жизнь смотрели. Мы многое знали. Люди Армаса ворвались в наше селение, а нам приказали остаться. Мы не любим сидеть на месте. Дождались ночи и ушли. Они спалили наше селение. Женщин и детей разогнали. Глупые люди, – они нажили себе еще тридцать врагов.

Каша закипела.

– Уже падает Крест, [25]25
  Имеется в виду созвездие Южного Креста; выражение в обиходном разговоре служит сигналом хозяйке собирать на стол.


[Закрыть]– сказал кто-то, намекая, что пора начать трапезу.

К очагу подошли карибы – старик и мальчик. Оба были в чистых полотняных рубахах и соломенных шляпах с черными лентами. Этих людей не знали в отряде, но видели, как они выходили из палатки команданте, и вежливо пригласили к трапезе. Хосе попробовал кашу, добавил соли, помешал, бросил горстку в свою миску и протянул старику. Тот покачал головой.

– Не отказывайся, – нетерпеливо сказал Хосе. – Больше угощать тебя не придется.

– Наранхо, – обратился старик к внуку, – я тебе говорил, какие лесные люди...

Он с поклоном взял миску, разделил и без того маленькую порцию между внуком и Хосе:

– Молодости нужна сила, – сказал он. – Сила и дружба. Присмотрись к моему Наранхо, щедрый сеньор, он достоин твоей дружбы.

Хосе и Наранхо уселись рядом. Миски с маисом пошли по цепи и мгновенно опустели. Тогда все посмотрели на партизана в коричневой шерстяной куртке и красных штанах. Очередь рассказывать была его.

– Я издалека, – сказал партизан. – Из Науаля. Это возле Солола – только выше. К нам не добраться ни машиной, ни верхом. Науальцы не любят гостей. А еще больше не любят спиртного. Пьяных у нас порют. Армасовцы заставляли нас покупать ром и виски. Мы выгнали лавочников. Тогда они пригнали солдат. Старики остались. Молодые ушли.

Сосед науальца – очень высокий мужчина, с быстрыми, нервными движениями, опоясанный несколькими пестрыми шарфами – встретил выжидающие взгляды соседей, но продолжал молчать.

– Не нарушай очереди, Артуро, – прервал затянувшуюся паузу Мануэль, – расскажи, что привело тебя в отряд.

– На дьявола нужны эти излияния, – пробормотал Артуро. – Я пришел потому, что пришел. Только дурак будет думать о вчерашнем дне в этой крысоловке, куда нас загнали.

– Кто же тебя загнал сюда, Артуро? – раздался спокойный и певучий голос.

В круг сел Карлос Вельесер. Он взял протянутую ему миску и попробовал кашу.

– Великолепно сработано, – похвалил он Хосе, – жаль, что последняя, – и задумчиво произнес: – Значит, науальца выгнали из Солола армасовцы... А что увело из дома тебя, Артуро?

Он с аппетитом пожевал и вдруг отложил ложку.

– Когда люди вручают друг другу жизни, как мы, – сказал Карлос, пристально всматриваясь в Артуро, – они вправе знать, кто ты, откуда и что думаешь делать дальше.

Артуро истерично крикнул:

– Дальше? И это говоришь ты, команданте, знающий, что дальше пути нет. Мы попались... попались в западню, как простофили, а команданте жует кашу как ни в чем не бывало и предлагает нам плести сказки. А я жить хочу, а не подыхать!

– Замолчи! – крикнул Мануэль. – А мы не люди? Только ты один хочешь жить?

Науалец бесстрастно сказал;

– Если Артуро не готовил речь, – можно выпороть, если готовил, – можно расстрелять.

– Что? Меня? – закричал Артуро.

Он хотел ударить науальца, но увидел осуждающие взгляды товарищей, что-то крикнул, швырнул миску о землю и бросился бежать. Деревья его скрыли.

– Ты произнес суровое слово, Диего, – сказал Карлос науальцу.

– Науальцы не любят трусов, – пожал плечами Диего, и его губы искривились в усмешке. – Пусть ищет утешения у женщин. Мы пришли сюда воевать, а не лить слезы.

– Мы пришли воевать за человека, за его счастье, – возразил Карлос. – Артуро тоже человек...

– Глиняный человек, – вставил индеец из-под Санто-Томаса.

– Но человек, – настойчиво сказал Карлос. – И он полтора десятка лет гнул спину на кофейных плантациях Ла Фрутера.

Водворилось молчание.

– Сбор к ночи, – сказал, наконец, Карлос.

Он нашел Артуро на опушке. Артуро лежал под деревом и смотрел на небо. Легкие облака проплывали над ним, и он внимательно следил за их бегом. Карлосу даже показалось, что он улыбается. Карлос присел рядом и дружески спросил:

– В бою ты вел себя молодцом, Артуро. Что случилось сейчас?

– Не играй со мной в прятки, Карлос. Бой кончился. Остается ждать, пока армасовцы прихлопнут крышку ящика.

– Бой не кончился, – сказал Карлос.

Артуро бросил на него недоверчивый взгляд и снова уставился в небо.

– Ты ждешь подкрепления, мой команданте?

– А ты стал задавать лишние вопросы, Артуро. Да, скажи, почему тебя так заинтересовала судьба Мигэля? Ты знал его раньше?

Артуро с изумлением посмотрел на Карлоса.

– Бог мой, команданте... Разве нельзя спросить о мальчишке, который вынес тебя из боя?

– Тебя? Мигэль? Где это было?

– В устье Рио Дульсе, мой команданте.

– Кто подтвердит?

– Зачем? Мигэль помнит, да его нет. Санитар... Впрочем, его шлепнуло пулей.

Карлос задумался.

– Ты бежал с плантации. Где ты скитался до отряда?

– В Ливингстоне, мой команданте. Меня приютили контрабандисты.

– Да, я это слышал. И, конечно, нет ни одного человека в порту, который знал бы тебя...

– Я не понимаю, команданте...

– Чего там понимать, – с досадой сказал Карлос, – люди хотят узнать тебя лучше, ты отмалчиваешься. А то, о чем говоришь, никак не проверить.

– Смерть нас проверит, команданте, – усмехнулся Артуро.

– А я думаю – жизнь.

Карлос легко поднялся и приказал:

– Никуда не отлучайся. Можешь понадобиться.

Тревога подступала все ощутимее. Один за другим возвращались дозорные. По тому, как они проходили мимо бойцов отряда, ни слова не говоря, плотно сжав губы, изможденные и растерянные, люди понимали: солдаты карателей близко.

– Наверно, стрелять придется, – сказал Наранхо своему новому приятелю. – А из чего? Стрелять умею – дед Наранхо учил.

– Мы начали поход с пустыми руками, – отозвался Хосе. – Кто  не   имел   оружия, – дрался   кольями   и ножами. Так мы выгнали армасовцев из двенадцати селений.

Коренастый, широкоскулый, меднолицый Хосе и стройный черный Наранхо составляли отличную пару.

Ребята и не заметили, как забрели в сторону от лагеря, не слышали, как по цепи бойцов передавалась команда:

– Обоих Наранхо к команданте!

Карлос Вельесер и члены штаба принимали донесения дозорных, тщательно сверяясь с клочком газеты, пересланным из Пуэрто. Лица дозорных темнели от усталости и глухого отчаяния, лица же Карлоса и штабистов светлели, точно доставленные вести были обнадеживающими.

– А ведь мальчишка не напутал, – сказал Вирхилио Аррьос после очередного донесения и нанес на план новую стрелку, которая уткнулась в овал, усеянный кавычками. – Они хотят прижать нас к этому болоту и заставить сдаться.

– Пригласи Наранхо! – приказал Карлос связному.

– Старого? Малого? – переспросил связной, но Карлос уже углубился в план, и связной, не желая отвлекать начальника, выкликнул обоих Наранхо.

– Послушай, Карлос, – сказал Вирхилио, – я верю в память старого Наранхо. Но что, если старик не найдет своих знаков?

Он сильно затянулся трубкой и, выдохнув едкий лиственный дым, ожидал ответа.

– Найдет, – Карлос говорил убежденно. – Обязательно найдет. Он в джунглях, как дома. Ну, а если по случайности мы окажемся в мешке, – будем драться. Мы заминируем за собой все подходы к болоту.

И он с нетерпением спросил связного:

– Где же Наранхо?

– Малый гуляет с Хосе, – отрапортовал связной. – Старик где-то бродит. Говорят, ты послал.

– Диего сюда!

Через минуту науалец стоял в палатке.

– Встретишь и доставишь старика, – приказал Карлос. – В его годы можно и не дойти. Возьмешь влево от кокосовой пальмы и на юг. Только не увязни в болоте. Вы ведь, науальцы, больше привыкли к горам.

– Из Науаля? – удивился Вирхилио. – Тогда прими привет от земляков. Пару месяцев назад мы виделись в Сололо... Они славные ребята...

– Науальцы – люди дела, – быстро сказал Диего. – За привет спасибо. Меня выпустят за лагерь, команданте?

– Связной тебя выведет.

Когда Диего вышел, Карлос несколько минут рассматривал план и, наконец, встретился взглядом с Вирхилио.

– Да говори же, – усмехнулся Аррьос, – уже двое суток ты не знаешь, как мне сказать об этом.

– Догадался?

– Если кто-то из нас должен остаться, – это буду я, – твердо сказал Вирхилио. – Тем более, что тебя и остальных пристукнут сразу же, а меня... со мной они будут торговаться. Я не коммунист, не профсоюзный деятель, даже не пеон. При Арбенсе работал в разведке, и им интересно заполучить нашу старую агентуру. Так что не терзайся угрызениями совести – мы еще встретимся.

– Ты славный парень, Вирхилио. Но даже если бы я и захотел остаться, не имею права: партия решила иначе.

– Знаю, дон Карлос. Будем считать, что с этим кончено.

– Не совсем, – Карлос оглядел товарищей. – Приезжий из центра рекомендовал оставить двух – трех крепких людей – для минирования, ликвидации всех следов, а заодно свидетельства... нашей гибели.

Он невесело улыбнулся. Люди молчали. Это были испытанные бойцы гватемальского пролетариата. Многие из них не раз дрались на улицах с жандармами, возглавляли забастовки, которые лихорадили Юнайтед фрут компани, сидели в тюрьмах... Но одно дело – смотреть в глаза смерти и чувствовать плечо товарища по борьбе и совсем другое – оставаться одному, среди разъяренных карателей, готовых испепелить все: человека, который не подчинился им, землю, на которой он стоит, лес, в котором скрывается. И у каждого была семья, у каждого – маленькая надежда на спасение.

– Здесь слов не нужно, – сказал Чиклерос. – Останется любой. Сыграем в узлы, сеньоры.

Старинная индейская игра заключалась в том, что на мужской рубашке завязывались узлы и в один из них вставлялся лепесток цветка. Тот, кто вытягивал узел с лепестком, получал право на празднестве выступить с первой речью: индейцы-майя [26]26
  Коренное население Америки. Древние майя создали свою высокую культуру, свою письменность, ключ к которой их потомки утратили.


[Закрыть]любят ораторское искусство, и их вечера открывают лучшие рассказчики. Но сейчас выигравший получал право на томительную неизвестность и, может быть, даже мучительную гибель.

Одиннадцать узлов – три спичечных головки. Восемь уйдут с отрядом, трое будут поджидать карателей.

Одиннадцать рук, твердых рабочих рук, легло на узлы.

Медленно развязывается первый узел. Пусто. Приговоренному к жизни неловко смотреть на товарищей. Второй, третий...

– Пустой узел посчитаю за спичку, – предупреждает Аррьос, – мне нужно остаться.

Рубец на его лице краснеет, пальцы беспокойно возятся с тугим узлом и, наконец, извлекают фосфорную головку.

– Как и договорились, – находит он в себе силы для шутки.

Вторым вытянул спичку Чиклерос.

– Меня здесь мало кто знает, – беспечно говорит он. – Что взять с простого чиклероса!

Но все понимают, какого напряжения стоит ему сейчас каждое слово.

Остаются четыре узла. Как хочется Карлосу освободить всех этих людей от страшного ожидания и принять удар на себя. Но он – команданте, он коммунист, и слово партии для него закон.

Три узла пустые. Последний развязывать Мануэлю. Зачем, когда и без того все ясно! Он бросает рубаху владельцу и сурово говорит Карлосу:

– Если что, – Роситу береги.

Выбор сделан. Одиннадцать тянувших жребий молчат, двенадцатый, Карлос, – тоже.

В палатку без предупреждения врывается радист:

– Мой команданте... Я, наверно, сошел с ума... Отсюда ведут передачу! Какая-то «сейба». [27]27
  Дерево, особо почитаемое гватемальскими индейцами; здесь – позывной.


[Закрыть]

– Из лагеря? Чушь! – кричит Карлос.

– Я перехватил вызов... Но в этом районе нет никого, кроме нас, мой команданте!

– Связных сюда!

Карлоса редко кто видел разгневанным, но сейчас его исступление, ярость, опасение того, что из-за глупой случайности весь глубоко продуманный план может рухнуть, стремление немедленно отыскать предателя, быстрота его действий, сила голоса передаются всем окружающим.

– Сменить все караулы. Вернуть всех отосланных из лагеря. Просмотреть кроны ближних деревьев. Обыскать каждый шалаш, каждый рюкзак.

Связные разбегаются. Карлос обращается к членам штаба:

– Людям объяснить, что под удар ставится их жизнь!

Расходится и штаб.

– Вирхилио, что-то я хотел спросить?.. Ты приглядывался эти дни к Артуро?

– Да.

– Твой вывод?

Вирхилио пожимает плечами:

– Парень, как все остальные. Задерган. Любит одиночество. В биографии, правда, есть провалы...

– Нет, не то, мне не то от тебя нужно...

Связной докладывает:

– Дон Наранхо вернулся.

Старик тяжело дышит, но глаза его блестят молодо. Карлос обнимает его; ответа не нужно, он виден в твоих глазах, дон Наранхо.

– Зачем прислал гонца, лесной сеньор? – сердится старик. – Я и без него дорогу отыскал.

– Разве он не с тобой?

– Твой вестник побежал вперед...

Карлос стремительно  поворачивается  к Вирхилио:

– Вспомнил! Ты видел науальцев. Что, Армас действительно пригнал к ним солдат?

– Ерунда. Армасу не до них. И притом в Науаль не взобраться в дождливый период.

– Вирхилио, пока не поздно...

Часовой южного входа сказал, что не возвращались только мальчишки, которые погнались за бабочкой с гигантскими красными крыльями, и Диего. До него дежурил Артуро – он побежал разыскивать Диего.

Звук выстрела привел их к непроницаемой стене деревьев. Навстречу, шатаясь, шел Диего.

– Кто стрелял? – быстро спросил Карлос.

– Я, команданте. Там лежит Артуро. В дупле – рация. Он пытался связаться... Не знаю с кем.

– В районе лагеря запрещено стрелять.

– Знаю, команданте. Но тысяча жизней дороже одного подлеца. Он мог успеть передать наши координаты.

– А что, если я поручил Артуро связаться с нашими? – пытливо спросил Карлос.

Диего усмехнулся.

– Это не так, команданте. У тебя одна рация... – И добавил со злостью:

– Он ударил меня сверху, по голове... Времени не оставалось.

Снова лицо его стало непроницаемым.

Тело Артуро перенесли в лагерь. Карлос созвал штаб. Радист осмотрел портативную рацию. На ней работали: еще не остыл кожух. Вызвали Диего.

– Положи автомат на стол, – приказал Карлос. Отдал молча. Его не в чем упрекать. Он избавил лагерь от предателя. Он нарушил приказ команданте и не довел старика обратно потому, что завидел Артуро. Он и раньше ему не доверял.

– Но часовой утверждал, что Артуро побежал за тобой после возвращения Наранхо.

Пожал плечами. Вызвали часового.

– Ты говорил, что старик вернулся раньше,  чем ушел Артуро?

– Дело было не совсем так, мой команданте. Когда я заступал на пост, то встретил бегущего Артуро. Он и сказал,  что старик вернулся  без сопровождающего.

– Впустите мальчишек, – приказал Карлос.

Мальчишки были взволнованы. Они видели издали, как бежали Артуро и Диего. Наранхо уверял, что сначала у дерева показались красные штаны Диего. Хосе не заметил этого. Стрелявший находился у самого дерева.

– Что ты скажешь на это, Диего?

– Ничего не скажу. Глаза человека не могут видеть, как глаза кондора.

– Я могу увидеть шлюпку на горизонте, – с обидой сказал Наранхо.

– Ты сказал, Диего, – прервал этот спор Карлос, – что Артуро начал работать с рацией.

– Я только подумал об этом, команданте. Он был уже возле самой рации.

– Ты поторопился отобрать автомат у нашего хорошего солдата, – сказал один из членов штаба Карлосу.

Диего презрительно улыбался.

– Не обижайся, Диего, – тихо сказал Карлос. – Ведь речь идет о тысяче жизней.

– Науальцы не женщины, – отрезал Диего. – Они не держат мелкой обиды.

И тогда Карлос нанес острый удар:

– Ты к нам прямо из Науаля?

Губы Диего дрогнули. Глаза сузились. Он дернулся и осмотрелся вокруг. Вирхилио смотрел на него с насмешкой. И снова Диего принял бесстрастный вид.

– Я из Науаля, – ответил он.

– Теперь вспомнил, – сказал Вирхилио. – История с продажей рома относится к временам Убико. Сейчас в Науале ни лавок, ни спиртного, ни солдат. Ты нас накормил дохлой сказкой, Диего.

– Это нужно доказать, – резанул Диего.

Вошел врач и что-то шепнул Карлосу.

– Артуро очнулся, – громко сказал Карлос. – Он дает показания.

Диего прыгнул к двери, как дикая лесная кошка, и застыл.

– Что, нервы сдали? – осведомился Карлос. – Когда тебя завербовали?

Через час показания были сняты. Диего признал, что работал на армасовцев. Он связывался с ними трижды, в четвертый раз пытался вызвать сегодня. Артуро помешал. Каратели интересовались, куда отступает отряд. Диего не знал этого, а штабисты как воды в рот набрали. Диего и верно науалец, но в селении своем не был уже много лет. Окончил офицерскую школу и был замешан в мятеже против президента Арбенса. Бежал в США. Недавно его закинули в Ливингстон, здесь он работал на подноске грузов. Убил жандарма. Это тоже планировалось разведкой. Бежал к партизанам. Если его отпустят живым, он клянется...

На этом его прервали. Клятв не нужно. Нужны позывные. Нужен шифр.

...И рация заработала.

А перед самым отходом отряда товарищи хоронили Артуро. По древнему обычаю этой земли, все друзья покойного слагают о нем рассказы. Артуро мало знали, и рассказы эти были коротки.

Чиклерос сказал:

– Он собирал кофейные зерна для гринго. Он захотел собирать их для себя. И он пришел к нам. Он не уйдет от нас. Он будет с нами.

– Он   боялся смерти, – сказал    команданте, – а жизнь отдал за нас.

И снова – путь. Отряд растянулся цепочкой. Первым шел старик Наранхо, последним – Карлос.

Там, где начиналась болотистая почва, Наранхо предупредил:

– Ступать след в след.

Отряд шел. Трое остались.

И вдруг сотни рук взметнулись вверх, сотни головных уборов полетели в трясину.

Может быть, это и был последний привет трем товарищам.