Текст книги "Костры на башнях"

Автор книги: Поль Сидиропуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Екатерина Андреевна по-девичьи проворно поднялась и, шлепая босыми ногами по полу, подошла к телефону, сняла трубку.

– Василий, сынок, это ты? Ты откуда звонишь? – Голос ее дрогнул.

– Я, мама. Какая ты молодчина, что уехала к отцу.

– Ты мне не ответил, сынок. Откуда звонишь?

– С завода звоню. Отца видела?

– Вот он здесь. – Она подмигнула мужу. – И не совсем доволен, что я перебралась сюда.

– Он шутит, наверное…

– Даю ему трубку.

– Сынок, здравствуй. Хорошо, что позвонил. Это только сегодня мы вместе. Так получилось, повезло… И ты позвонил… А на рассвете вылетаю в горы, на фронт.

– Просился и я. Ответили – не ищи легкой жизни.

– Сейчас, сынок, всем достается.

– Есть приятные новости, отец. Результаты наших трудов превзошли все ожидания. Думаю, скоро сами в том сможете убедиться. – Отец понял, что речь идет о новом оружии. – Как ты? Как мама? Так хочется вас повидать.

– Все у нас в норме. И мама держится молодцом. – Василий Сергеевич раздумал говорить о том, что не понравился ее усталый вид: похудела, появились на всегда румяном лице болезненная бледность и темные круги под главами. Лечит раненых, а сама она, врач госпиталя, едва держится на ногах от недосыпания.

– Понимаю, – усмехнулся сын. – День и ночь на вахте?

– Ничего. Наступят и у нас праздники. Вот дадим фашистам пинка.

– Непременно, отец!

Глава одиннадцатая

Солнце, поднявшееся над отдаленной зубчатой вершиной, прошило, как иглами, своими лучами белесые тучи, нависшие над высокими тополями, тянувшимися по обе стороны большака, над городской водонапорной башней, чудом сохранившейся среди развалин.

В колонне бронетранспортеров, танков и другой боевой техники на черном «мерседесе» въезжал в Терек Конрад Эбнер; от легкого волнения чуть-чуть побледнело гладко выбритое лицо, хотя внешне сохранял надменную строгость. Вот он снова оказался здесь, в небольшом кавказском городке, который посетил однажды в качестве гостя. А на этот раз он, Эбнер, направлен в эти места имперским министром оккупированных восточных областей Альфредом Розенбергом полноправным хозяином, уполномоченным имперского резидента на Кавказе. Скромно и вместе с тем внушительно.

Многие дома вплоть до центральной площади были разрушены, то и дело приходилось объезжать груды камней. Бомбой снесло и часть здания гостиницы, в которой когда-то размещалась их спортивная делегация.

«Интересно, удастся ли повидать кого-нибудь из тех, в кем довелось познакомиться в тот довоенный приезд? – думал Конрад. – Кто знает, возможно. Кого бы я хотел встретить? Виктора и его очаровательную жену? В особенности, разумеется ее. Женщина красивая… Можно будет расположиться в доме Соколовых, – размышлял Конрад – Отец Виктора был большим человеком в этих местах. Кстати, в райкоме можно разместить комендатуру. Символично, черт возьми! Отец, Эбнер-старший, наверняка бы одобрил такое решение, – пришел к выводу Конрад, в последнее время невольно соизмеряющий все свои поступки с советами строгого родителя, словно он незримо присутствует рядом и контролирует каждый его шаг. – Опыт показал, что к местному населению нужен особый подход, – продолжал размышлять Конрад. – И успехи армии будут во многом зависеть от того, как к нам, немцам, отнесется население. Ведь если захотят горцы навредить, то они многое могут: нападать на базы, например, устраивать завалы…»

Размышления его прервал генерал Вальтер Блиц, командир горнострелковой дивизии, сидящий рядом с водителем:

– Господин Эбнер, что собой представляет Терек? Вы, говорят, уже бывали в этих краях.

– Славен он тем, что здесь имеются ценнейшие полезные ископаемые, господин генерал. Природа вокруг дикая.

– Места здесь красивые. Природа сурова и богата, – глубокомысленно вымолвил тот.

«Вот только напрасно сброшено на городок столько бомб», – подумал Конрад. Но ничего не сказал: кто знает, как отреагирует самолюбивый генерал, отличающийся резким, вздорным характером, на его слова.

На дивизию Вальтера Блица возлагалась особая задача: горным стрелкам предстояло штурмовать заоблачные перевалы. В предгорьях соединение получило альпийское снаряжение, легкие переносные пушки и минометы, спальные мешки, компасы, рации, кислородные маски, защитные очки. На знамени дивизии рядом со свастикой красовался серебристый цветок эдельвейса.

Когда с надрывным гулом пролетали над головой прошлой ночью самолеты, поднявшиеся с Армавирского аэродрома, Вальтер Блиц хвастливо отметил:

– Господство в небе, полковник, принадлежит нам. Кстати, воздушная война – чисто немецкая форма боя. Наши германские летчики не имеют себе равных.

«А танки?» – чуть было не спросил Конрад. Но и тогда воздержался от реплики. А между тем именно танковая армада Эвальда фон Клейста проделала шестисоткилометровый путь от Дона до Терека.

Конрад передал письмо отца, как он и велел, лично в руки командующего первой танковой армией и через несколько дней был принят Клейстом. Командующий поблагодарил за теплые слова – по-видимому, отец поздравил старого друга с успешным вторжением на территорию Кавказа; затем, коснувшись пожеланий, назвал их дельными, требующими самого пристального внимания. И под конец недолгого разговора все-таки сказал несколько сдержанных слов о том, что Вильгельм Эбнер в переданном ему письме вполне верно замечает, как нужно вести себя в оккупированных местах, утверждая, что успехи немецкой армии будут еще весомее, если ратные победы солдат фюрера закрепятся умелой работой политически грамотных и преданных рейху организаторов. Они призваны наладить необходимый и существенно важный для Германии контакт с кавказскими племенами – все это облегчит действия армии и усилит влияние рейха на все местные народы. Клейсту, естественно, известно, что Вильгельм Эбнер принимал участие в составлении указаний уполномоченному имперского министерства оккупированных восточных областей при командовании группы армий «А». Задолго до оккупации был организован штаб «Кавказ», развернувший активную деятельность. Ставленник Розенберга рейхскомиссар Кавказа Шикеданц в «Кратком отчете организованного штаба «К» – «Кавказ» – предложил создать пять больших управлений: это – Грузия, Азербайджан, Горный Кавказ, Кубань, Терек. Для Грузии нашелся и престолонаследник – белоэмигрант князь Багратион Мухранский.

…Конрад Эбнер принял первого посетителя подчеркнуто приветливо, предложил ему сесть, но тот продолжал стоять.

– Позвольте представиться, господин полковник, Амир Таран, – назвал себя Амирхан с пафосом, как бы заранее рассчитывая приятно изумить хозяина кабинета. – Я уполномочен вести переговоры с мусульманским населением на Северном Кавказе.

– Мне говорили о вас в штабе «Кавказ», – сдержанно произнес Конрад и еще раз показал на кресло: – Садитесь, прошу вас.

Амирхан сел и забросил ногу на ногу. Виски покрылись легкой испариной, прошло напряжение, которое охватило его в первые секунды встречи. Ему не нужно было объяснять и доказывать, кто он и зачем явился.

– Здесь, в Тереке, живет мой племянник, умный, толковый человек. Впрочем, не буду его хвалить, сами убедитесь в этом, – заговорил Амирхан уверенно. – Я хотел привести его к вам. Представить. Но передумал. Очевидно, будет лучше, если его помощь вам будет тайной для местных жителей.

Конрад кивнул. И спросил:

– Кто он? Чем занимается!

– Он учитель.

– Ну что ж, помощь его понадобится, – заметил Конрад мягче. – Для начала могу предложить ему вот что. Пусть составит списки коммунистов и активистов, оставшихся в городе. Нам понадобятся также и почтенные старцы, которые не одобряли большевистский режим.

– Я вас понял, – поспешно ответил Амирхан. – Этим я займусь сам. Я найду таких старцев, их немало. Люди долгие годы ждали вашего прихода. А племянник приготовит списки.

– Вот и хорошо! – одобрил Конрад – такое начало ему понравилось.

– Хочу еще попросить вас, господин уполномоченный…

– Пожалуйста, я вас слушаю.

– Может быть, в первый день… нехорошо с этого начинать. – Легкий румянец покрыл смуглое лицо Амирхана, а голос стал тише. – Но дело важное…

– Зачем же тогда откладывать, если важное. – Конрад особо не настаивал, но решил до конца выдерживать вежливый тон. – Прошу, говорите. Битте! Нам вместе делать одно большое дело.

– Речь вот о чем… О предприятиях моего отца. Он имел здесь фабрики и небольшие заводы, жилые дома. Я оросил бы их мне вернуть. Хотя особой спешки в том и нет… – Амирхан замолчал: ему показалось, что он насторожил уполномоченного своей просьбой.

– Мы к этому вопросу еще вернемся, господин Амир Таран, – сдержанно ответил Конрад.

Он, разумеется, сразу мог сказать со всей прямотой, что не намерен пока возвращать бывшим хозяевам их владения, как это делали белогвардейцы в гражданскую войну, настраивая население против себя. Уроки истории, как наказывал отец, нужно учитывать. Однако этому туземцу, думающему только о своей выгоде, Конрад, естественно, не станет открывать своих карт. Пусть надеется и ждет.

Еще один вопрос интересовал Амирхана.

– Скажите, господин уполномоченный, Вильгельм Эбнер не ваш родственник? Возможно, отец?

– Вы правы – отец, – удивился Конрад. – Вы знаете моего отца?

– Еще бы! – радостно вымолвил Амирхан. – Я сопровождал его в горах в восемнадцатом году.

– Вот как?

– Передавайте ему огромный привет. Не желает ли посетить нас? Когда-то он был влюблен в этот край…

– Может быть, и посетит когда-нибудь.

Конрад долгим взглядом проводил покидающего кабинет гостя, узкоплечего и чуть сутуловатого. От разговора с этим Тараном на душе Эбнера остался неприятный осадок. В первую же встречу заговорил он о своих владениях. Вполне возможно, только это и волнует его. Правда, секретная служба дала на него короткую, но убедительную характеристику: «Ярый враг Советской власти». «Посмотрим, как проявится это в деле, – скептически размышлял Конрад, скрестив руки на груди. – Нельзя обольщаться на счет здешних туземцев».

На центральной площади городка стояли танки, фургоны, орудия. Развалины строений окаймляли ее всюду. И только полууцелевшая гостиница глядела закопченными проемами окон.

Внимание Карла Карстена привлек белобрысый танкист, он сидел на башне танка и подбирал на губной гармошке мотив лезгинки. Мелодия звучала вяло и фальшиво. Карл повернулся и направился в сторону комендатуры.

– А-а, это ты. Проходи, садись, – указал на кресло Конрад. – Ты что такой мрачный?

– Прошелся по городу. – Карл сел на стул у окна, вызвав непонятную ему улыбку у Конрада. – Постоял на площади, у гостиницы. Точнее, у того, что осталось от нее. А помнишь прощальный ужин, который организовали нам горняки?.. Теперь – кругом уныло. Дома разрушены. Городок будто вымер, никого на улицах.

– Ты знаешь, и у меня возникло желание повидать кого-нибудь из наших общих знакомых, – повернул разговор Конрад.

– Захотят ли они нас видеть?

– Война, дружище, без жертв не бывает.

– Война…

– Потерь и у нас не так уж мало, – заметил Конрад сухо. – Мы уже на Кавказе, а русские продолжают бессмысленное сопротивление. Пора бы им сложить оружие. Но жизни простых людей их лидерами никогда не ценились…

– Мне показалось, что люди попрятались, – продолжал Карл Карстен уныло, не обращая внимания на слова Эбнера. – И оттуда, из укрытая, смотрят на нас, как на чудовищ.

– Болезненное воображение, как известно, рисует страшные картины, – не одобрил Конрад и стал перебирать на письменном столе бумаги, как бы давая понять Карстену, что у него нет времени заниматься пустыми разговорами.

Карл и на этот раз не обратил внимания на замечания Эбнера, заговорил далее о том, что его волновало.

– Скажу откровенно, я не думал, что окажусь здесь, – обронил Карстен с горькой усмешкой.

– Не понял. – Конрад поднял голову, перестал возиться с бумагами. – Что ты этим хочешь сказать? – Серые глаза были сердиты. – Не ожидал, что мы окажемся на Кавказе?

– Ты прекрасно понял, что я имел в виду, – ответил Карл хладнокровно. – Не мыслю я себя в роли такого вот проводника.

– По-твоему, и эту работу нужно было взвалить на кого-то другого?! – повысил голос Конрад. – А ты бы совершал лишь приятные спортивные восхождения и позировал фотографам и кинооператорам? – Эбнер с некоторым опозданием сообразил, что не должен был говорить таких резких и обидных слов, подумает еще, что они продиктованы завистью к славе Карстена. – Мы – солдаты, Карл, – поспешил он тут же сменить тон. – Каждый из нас должен делать все, что может, и даже невозможное. Такую мы взвалили на себя миссию – помочь самоопределиться кавказским народам. Или ты придерживаешься иных взглядов?

– Не будь циничным. – сказал Карл с неприкрытой досадой. – Генерал Блиц утверждает, что, прежде чем двинуть дивизию на перевал, необходимо взять под контроль ущелье, занять находящиеся вблизи прохода высоты.

– Что же тебя в этом не устраивает? – удивился Конрад.

– На это уйдет по меньшей мере недели три-четыре, – рассуждал вслух Карл. – А генерал намеревается выйти к морю через неделю. И кроме того, еще на Эльбрусе за это время водрузить флаг. Реально ли это?

– Генерал Блиц, скажу тебе откровенно, – произнес Конрад снисходительно, как будто не придавая особого значения возражениям Карстена, – покорил в своей жизни не одну высоту. Его дивизия – гордость рейха. Он побывал на голубых ледниках Швейцарии, во французских Альпах. «Снежными барсами» называют его солдат. Тебе это известно не хуже, чем мне. – Эбнер поднялся из-за стола, подошел к окну – вдали виднелись снежные горы, под белесой тучей скрывался двуглавый Эльбрус. – Очень скоро там, на Эльбрусе, будет установлен наш флаг. Страна готовится к этому торжественному событию. С вами пойдут кинооператоры…

Конрад завидовал Карлу и, как ни пытался это скрыть, все-таки выдавал себя. «До чего же везучий, черт побери! – думал он. – Как бы я хотел быть на его месте! Честь-то какая – возглавить такую необычную экспедицию! Поход запечатлеют на кинопленке с самого начала восхождения и до водружения германского флага. Кинокадры эти покажут Гитлеру, всей ставке, знаменитый поход увидит вся Германия! Какие почести ожидают Карла Карстена! Он станет национальным героем, его наградят Рыцарским крестом. При виде Карла будут восклицать: ведь это же знаменитый Карстен, водрузивший германский флаг на самой высокой кавказской вершине!»

– Ты не подумай, дружище, я по-хорошему тебе завидую, – признался Конрад; он теперь уже стоял у окна и не поворачивался лицом к Карстену, чтобы не выдать своего смущения. – Ты и люди, которые пойдут вместе с тобой, совершите подвиг. Ты станешь народным героем!

– Нужно еще туда забраться, – вымолвил Карл без особой охоты. – А уж потом бить в литавры.

– Можешь в том ни минуты не сомневаться. Генерал Блиц слов на ветер не бросает. – В этот момент зазвонил телефон, Конрад вернулся к столу. – Уверяю тебя, что это звонит он. – И поднял трубку. – Мы готовы, господин генерал.

Эбнер подмигнул Карлу, а когда закончил разговор с Вальтером Блицем, опустил трубку и сообщил:

– Приглашает на совещание.

Как будто совсем недавно немецких альпинистов вез автобус по извилистой дороге вверх, углубляясь в живописное ущелье, и Карл восхищался горными пейзажами. И теперь здесь, в предгорье, среди сопок, густой зелени деревьев и небольших водопадов было все точно так же, как и прежде, ничто не потревожило естественную красоту природы. Однако не было на душе Карла той радости, того душевного подъема, которые он испытывал тогда, в тридцать девятом, напротив – его не покидало тревожное ощущение, что прибыл он сюда с коварной жестокой миссией. И неспособность что-либо изменить его тяготила.

Карла продолжали возмущать и нереальные сроки, отводимые для выполнения заданий. Вальтер Блиц намеревался в середине августа занять подступы к перевалу, находящемуся в районе Ларисы, затем – дня через три, не позже, – выйти на южные склоны Эльбруса; а еще через три дня водрузить германский флаг на самой высокой кавказской вершине. Спешит молодой генерал, славы желает. Блеска! И не думает, очевидно, о том, возможно ли такое осуществить?!

Конрад стоял у окна и смотрел, как по крутой дороге взбирается колонна; издали машины казались совсем маленькими, как спичечные коробки, и беспомощными перед высокими вершинами, встающими на их пути неприступной стеной. Ему почудилось, что машины вот-вот остановятся, так и не добравшись до возвышающейся над дорогой сторожевой башни.

Шум оборвал его думы. Конвоиры вывели во двор группу пленных. Внимание Конрада привлекла женщина с ребенком на руках. Где-то он ее наверняка видел. «Неужели это Соколова?» Он все еще сомневался и продолжал удивленно смотреть из окна. Наконец вышел из кабинета, прошел во двор.

– Господин полковник… – тотчас подлетел к нему офицер с докладом, но Конрад не стал слушать его, направился к женщине.

– Вы Надежда Соколова?

Она вздрогнула, прижала к груди ребенка.

– Вот так встреча! – Он был рад и смущен тем, что так открыто проявил свой восторг. – Вы не узнаете меня?

– Нет. – Она отвернулась.

– Понимаю, – заметил он участливо. – Вы сейчас взволнованы. Сердиты. Вы были в этом поезде? Не волнуйтесь, вас сейчас же освободят. Ваш муж, Виктор Соколов, так много сделал для всей нашей делегации. Долг, говорят русские, платежом красен…

Глава двенадцатая

С той самой минуты, как появился деверь, страх ни на минуту не покидает Мадину.

Ночью, задолго до рассвета, Амирхан неожиданно покинул дом; куда и зачем отправился, никому про это не сказал.

«Неужели убрался?» Мадина поднялась, прислушалась к настороженной темени комнаты.

За окнами послышались удаляющиеся шаги.

«Убрался… Чтоб не дошел, не вернулся…» Босиком бесшумно поспешила в комнату сына.

Азамат спал, уткнувшись лицом в подушку. Мадина настроилась решительно и не раздумывая разбудила сына.

– Он ушел, – сказала она.

– Кто? – пробурчал Азамат глухо.

– Дядька твой.

– Ну и что? Дела у него.

Мадина с досадой махнула рукой: ее не интересовали занятия деверя.

– Вот что, сынок. Давай поговорим.

– Спала бы лучше. Ночь на дворе.

– Нет, ты послушай. Покуда его нет – поговорим. Не будем откладывать. И Чабахан не слышит. Спит. Вот и решим, как быть.

– За нас решили. От судьбы но уйдешь – вот что я скажу.

– Нет-нет! На бога надейся, а сам не плошай, – по-своему истолковала Мадина сыновью реплику. – Прежде я упрямилась. Да поняла, не хочу повторять ошибку. Каюсь, виновата. Ты вставай пока. Одевайся скоренько, а я уложу твои вещи. Пока фрицы спят, в самый раз тебе выбраться в горы.

– Долго о том думала? – не принимал всерьез материнские слова Азамат.

– Послушай, сынок! – с еще большим жаром принялась уговаривать его Мадина. – Сам знаешь, как относились к нам некоторые. Посматривали, бывало, так, будто жили мы нечестно. А почему? Известно. Что скажут теперь? Амирхан в самую пропасть нас толкает. Ему нашего горя мало. Подумай, что будет?

– Ничего не будет! – выпалил Азамат. – Ты видела, с какой мощью немцы нагрянули? Видела? Раздавят гусеницами…

Он сердился и не смог с собой совладать. Усаживаясь на кровати, подобрал под себя по-турецки мосластые ноги.

– Тише, сынок. Услышит Чабахан. – Она тревожно оглянулась, словно кто-то мог оказаться за дверью. – Не понять мне тебя, – пугливо недоумевала она. – То ты сам рвешься в горы, а то тебя туда не выпроводишь. Извелась я за эти дни. И спать не спала. Тут страшнее другое, сынок. Ни за что потом не отмыть позора, поверь. Этот твой дядька…

– Что такого сделал я? Говори – что? – горячился Азамат.

– А что сделал твой отец? – наклонилась к нему Мадина всем телом, сидя на самом краю стула. – Не принял к сердцу новую власть – вот и все. И нажил дурную славу. Никто не помянул добрым словом, как умер. Ни про то, что работящий, ни про то, что людям помогал. Все хорошее разом забыли. А что скажут о тебе?

– Говорю тебе – мне наплевать! – упрямился он. – Не перед кем отчитываться. Дядька считает…

– Замолчи! Что ты болтаешь?! – отмахнулась Мадина.

– Нет, молчать не буду. Всю жизнь держал язык за зубами. Другие говорили, а я им в рот заглядывал. – Глаза Азамата горели в темноте нездоровым злым огнем. – Сама затеяла этот разговор, теперь слушай. Что такого большевики сделали для меня? За что я им должен сказать спасибо? Сама говоришь – косятся на нас. Отца доконали. Да-да, доконали! Смотрели на него волком. А кем работал? Думаешь, это не трогало его? Чего не поставили завфермой? Кто лучше его знал животноводство? Ну-ка, вытерпи такую несправедливость изо дня в день. А я чем виноват? Почему и на меня распространилась их ненависть?!

– Побойся аллаха! – Таким сына она никогда не видела. – Тебя выучили, образование дали.

– Дали. Догонят и еще дадут. И там, в институте, нашелся такой педагог, слишком любопытный… Все вынюхивал, кто я, чей?

– Как ты можешь… О, всевышний! Что нас ждет?..

– И всевышний им не указ, – произнес он злорадно. – Даже в партию не приняли, смешно. Всех родичей вспомнили до тридцать третьего колена.

– Ты сошел с ума. – Голос ее стал глухим и тихим, будто доносился откуда-то издалека. – Какое несчастье обрушилось на нас. Беда, беда… – Она осмотрелась с безумной растерянностью.

– Все, мама, мелодрама окончилась, – хмыкнул он и добавил: – Время покажет, что нас ждет. Будем надеяться, что хуже, чем было, нам не станет. Должна же повернуться наконец к нам лицом фортуна.

– Да ты с ума сошел. Или, может быть, я?..

Она удалилась, не проронив более ни слова.

Проводив мать угрюмым взглядом, Азамат лег, но тут же понял, что не уйти ему от роя кошмарных дум. Встал. И несмотря на ранний час, вышел на крыльцо.

Вокруг было тихо, еще окончательно не рассвело. С вечера и до самого рассвета, покуда не поднимется солнце и не пригреет землю, здесь, в окружении снежных гор, было прохладно даже летом.

Послышались шаги, вышла сестра. Она зябко куталась в теплую материнскую шаль.

– Ты почему не спишь? – насторожился он.

– Я слышала, как ты ругал маму…

– Подслушивала?

– Вы шумели, я проснулась. Вы ссорились?

– Никто не ссорился! Тебе показалось. Как полуночница явилась… – Он чувствовал, что ведет себя не совсем правильно, и все потому, что нервничал, не мог остыть от предыдущей перебранки.

– Мама прошла мимо меня как привидение. Мне стало страшно. Ты на нее кричал… – Чабахан, кажется, знобило, а лицо было бледным.

– Тебя мать подослала?!

– Говорю тебе, она прошла мимо… – Чабахан зашмыгала носом.

В отличие от брата, она была невысокого роста, много ниже его, как мать, светлее лицом. И волосы точь-в-точь материнские – не темные, как у Азамата, словно перья у ворона, и не прямые, как у него, а светлее и курчавые, колечками вьющиеся.

– Даже разговаривать не захотела. – Длинные ресницы ее подрагивали. – Что-то пошептала и легла в постель. Скажи, это все из-за дяди?

– При чем тут он? У каждого человека своя голова на плечах. Дураков нет. Не станем из-за него биться головой о стенку… Ладно. Иди спать. – Он был доволен: судя по всему, Чабахан ничего не поняла из его разговора с матерью.

Сестра не уходила.

– Я знаю, вы оберегаете меня. Все от меня скрываете. Зачем? Так хуже, брат. Правда. И мне нельзя быть в стороне. Думаешь, я не смогу? Ошибаешься. – Она стояла худая, с острыми плечами, которые выпирали из-под шерстяной материнской шали.

– Не говори глупостей. Ну, пошел я, пройдусь немного. Смотри-ка, уже совсем рассвело. Сегодня, пожалуй, будет жарко. Ни облачка на небе. – Азамат намеренно заговорил о погоде, чтобы увести сестру от неприятного разговора.

– Азамат… – ласково обратилась Чабахан к брату и замолчала: в их беседе вроде бы наступил долгожданный миг для доверительных откровений, однако, все еще встревоженная, она не знала, как продолжить разговор.

– Ну?

– Я знаю… вернее, догадываюсь…

– Ну говори же. Не тяни.

– Ты остался в городе специально?.. Или…

– Не забивай себе голову… Много будешь знать, рано состаришься.

Но она настаивала:

– Да, я догадываюсь. Именно так и есть. Хоть одно слове скажи – да? Ну, пожалуйста.

– Да, – уступил он в почувствовал, как от того, что соврал, ему свело скулы.

Чабахан подлетела к нему и крепко поцеловала в щеку.

Когда он пришел в себя – сестры уже не было рядом, на веранде слышались ее торопливые шаги.

Посветлело небо, посветлели безлюдные улицы – выбиралось из-за лесистых холмов огромное солнце.

Азамат шел не спеша; невольно потирал щеку, куда поцеловала сестра.

Послышался скрип несмазанных колес. Встречная женщина тащила за собой тележку. Азамат пригляделся. «Ба, да это же Маргарита Филипповна… Неужто она, завхоз школы?» – опешил он. Встречаться с ней ему не хотелось, но и отступать было поздно – бог знает, что она о нем подумает.

– Вы разве не уехали?

Маргарита Филипповна остановилась, перевела дух.

– Как видишь. – Поблекшая косынка на голове старила и без того немолодое ее лицо, а отсутствие одной руки делало ее совсем несчастной.

– Так вы же вроде собирались…

– Собиралась, да передумала. Мне-то чего бояться? Или птица важная? Я человек незаметный. А вот ты-то чего в горы не ушел?

– Со мной такое случилось… В такой переплет я попал… – На ходу он стал придумывать оправдание. – Я был уже возле пекарни, когда поблизости разорвался снаряд. Ударной волной меня припечатало к стене дома. Потерял сознание. Пришел в себя… Кто-то меня тормошит, пытается поднять. Смотрю и глазам своим не верю… – Азамат перехватил ее настороженный взгляд. – И знаете, кто? Дядька мой…

– Какой еще дядька?

Он только теперь сообразил, что Маргарита Филипповна ничего не знает об Амирхане. Можно было и не говорить о нем, но нужно же что-то срочно придумывать в оправдание, и потом от людей все равно не скрыть такой новости. Тем не менее он задумался: то ли выложить все со всеми подробностями, то ли рассказать с пятого на десятое? Очень нужно отчитываться перед завхозом.

– Есть у нас… в нашей семье такой. Появляется и исчезает, когда ему вздумается. – Он сам удивился тому, как искренно и просто ответил.

– Да-да, вроде бы слышала. Абреком был, да исчез потом.

«Все знает, только притворяется», – подумал Азамат и сказал:

– Он самый. Выполз, как таракан. Достанется нам хлопот с ним. – Он потрогал затылок, напоминая женщине об ушибе.

– Нет худа без добра. Не подоспел бы он вовремя, как еще с тобой все обернулось?!

– Нужна мне его помощь. Еще неизвестно, зачем он пожаловал. Может, с немцами снюхался? Давайте лучше, я вам помогу, – предложил Азамат, чтобы увести разговор в сторону.

– Берись, если не шутишь.

– Мне торопиться некуда. – Он взялся за тележку и потянул ее – заскрипели на голышах мостовой несмазанные колеса.

Маргарита Филипповна пошла рядом.

– А я, как только немного подлечусь, – поделился он, чтобы отвести от себя подозрения, – попытаюсь сбежать в горы…

Женщина промолчала.

– Тяжелая, черт возьми! Как вы ее одна тащили? – спросил Азамат отнюдь не из жалости к пожилой женщине – боялся в неприятную историю угодить по неосторожности, ведь он даже не знает, что в тележке.

– Своя, как говорится, ноша руку не ломит, – усмехнулась Маргарита Филипповна.

Они подошли к площади, обходя воронки. На развалинах улиц, как на кладбище, промышляли вороны. Азамат все эти дни не выходил из дому, и то, что он увидел сейчас, повергло его в уныние. Много трудов затрачено, чтобы привести городок в божеский вид, на строительстве одной лишь гостиницы сколько пришлось повкалывать молодежи – ее здание было объявлено ударной стройкой, – и всего несколько часов потребовалось, чтобы превратить все в груду камней.

На столбах и уцелевших стенах были расклеены немецкие объявления. Одно из них гласило:

ПРИКАЗ ВОЕННОГО КОМИССАРИАТА г. ТЕРЕКА

О расстреле всех, кто не явится на регистрацию

г. Терек

18 августа 1942 г.

Все мужское население города Терека должно явиться 18 августа 1942 г. в 18.00 час. для регистрации в местную военную комендатуру.

С собой должны быть все документы, удостоверяющие личность.

Кто не явится на регистрацию, будет рассматриваться как партизан и расстрелян.

Местный военный комендант

– Интересно, зачем эта регистрация? – испуганно произнес Азамат. – Что им нужно? Не думают ли они, что мы на них работать будем?

– Что хорошего от них ждать. – Голос Маргариты Филипповны сделался строгим. – Что это ты побледнел?

– Контузия, наверное, дает о себе знать… Замутило, – нашелся он.

– Может, не надо было вставать тебе?

– Сколько можно лежать…

Трое патрулей показались из-за угла. Азамат почувствовал противную дрожь, ноги вдруг отяжелели, и он пошел медленней и неуверенней. Один из патрулей приблизился к ним, жестом остановил их и, не говоря ни слова, дулом автомата с брезгливой небрежностью приподнял край грубой ткани, укрывавшей тележку. Под ней лежал обыкновенный картофель. Патрули не спеша пошли дальше.

– Ну вот и приехали, – вздохнула Маргарита Филипповна, когда затащили тележку во двор.

Азамат обомлел: на крыльце невзрачного, покосившегося дома стояла Надя Соколова.

– Надя?!

Она тоже, увидев его, замерла от удивления.

– В народе говорят так: доброе братство милее богатства. – Маргарита Филипповна вынесла из комнаты ведра и стала перекладывать в них картошку. – Ну, работнички, подсобляйте. А потом потолкуем…

На регистрацию явились почти одни старики; молодых мужчин было совсем мало: двое парней лет по шестнадцать – восемнадцать, оба калеки, слепой мужчина лет тридцати, его привела женщина. Таких, как Азамат, молодых, полных сил, оказалось еще двое: один, несмотря на духоту, не разлучался с папахой – лицо его, полное и недовольное, заросло черной щетиной; второй, худой, с запавшими глазами, ежеминутно протирал потевшую бритую голову внутренней стороной кепки. Никто друг на друга не смотрел, не разговаривал, – казалось, каждый был замешан в каком-то грязном деле и теперь стыдился этого.

Азамат стоял с опущенной головой, тошнота подступала к горлу. Он не предполагал, что испытает такие муки только от того, что явился на регистрацию. А что будет потом? Его больше всего мучила неизвестность и опасение, что немцы заставят сотрудничать с ними. А если узнает Надя?.. Теперь, когда она здесь, он не мог не считаться с тем, что она есть, и незримо присутствует подле него, и будто проверяет каждый его шаг. Какими недобрыми глазами она смотрела на него там, во дворе. И неизвестно еще, поверила ли его лепету, когда он рассказывал свою легенду о контузии.

Азамат не заметил, как остался в помещении один; уже всех пропустили, а его продолжали держать.

Наконец сухопарый высокий немец с повязкой на рукаве жестом потребовал следовать за ним и двинулся вперед деловитой походкой. Постукивая каблуками сапог, он уверенно вел Азамата по длинному коридору. У дверей небольшой комнаты, где велел снова ждать, стоял часовой с автоматом на груди.