Текст книги "Костры на башнях"

Автор книги: Поль Сидиропуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

– Стало быть, не дождались, – оборвал Хачури и слова свои сопроводил суровым взглядом: не спеши раньше времени, мол, вылезать, есть и другие, постарше, кому делать заключение. – Нужно быть нам всем начеку. Появления их теперь можно ожидать каждую минуту.

Командиры отошли от бойцов в сторонку.

– Судя по всему, егеря были здесь перед нашим приходом, – заключил Хачури. – Иначе банки были бы засыпаны снегом.

– При этом оставлены на видном месте, – обратил внимание Соколов и на такой немаловажный факт.

– Это ты верно заметил, – задумчиво вымолвил ротный. – Надо полагать, что банки – условный знак. Предупреждают кого-то о том, что поблизости. Кого предупреждают? Прохорова? Значит, и он подает им сигналы?

– Вот именно. Поэтому я и настаивал не трогать Прохорова до поры. Как он себя ведет?

– Хитрющий, собачий сын. – Хачури изредка бросал взгляды на Прохорова, стоявшего рядом с Аргудановым, и делал это осторожно, чтобы не насторожить того. – А какого простачка из себя строит!

– Будь осторожен, – предупредил Соколов. – Дойдем до развилки, станем брать.

– Может быть, и Аргуданова посвятить в тайну Прохорова, а? – еще тише спросил Тариэл. – Мне кажется, он тоже догадался, что банки в этом месте оказались не случайно.

– Не нужно, сами справимся.

…Колонна снова продолжала путь.

На исходе был второй день похода. Сделали еще один привал. На этот раз костры решили не разжигать. Люди прижимались друг к другу поплотнее, чтобы как-то согреться. Укутали детей чем только можно было. Несмотря на то что стояла тихая погода, мороз пощипывал лицо.

– Уж лучше бы шли дальше, – пробурчал, Прохоров Аргуданову, от которого не отходил теперь ни на шаг. – Походим, что ли? Погреемся. Чего стоять на месте.

– Давай, – охотно согласился Асхат. – Мы, чабаны, в это время бываем уже внизу. Загоняем отары в кошары, – пояснил он, словно оправдывался за то, что к холоду не привычен. – Другое дело летом. Правда, и летом в горах вечера иной раз бывают прохладными. Но хорошо как! А если откровенно, я зиму не люблю. Ты-то с Урала, должен быть вроде бы закаленным.

– Таких высоких гор там нет, – ответил Прохоров. – А честно говоря, затянулась война, – добавил он с сожалением. – Думал, до зимы закончим.

– Что ты! – нахмурился Асхат. – Вон на какую высоту забрался фронт.

– Где Макар и телят не пас.

– Отары на такую верхотуру мы никогда не выгоняли, – по-своему воспринял слова Прохорова Асхат.

– Ну ничего. Скоро нашим мучениям придет конец. – Прохоров чуть-чуть задержался, пропуская на узкой тропе вперед себя Аргуданова, а сам тем временем осторожно оглянулся: не следит ли за ними ротный, который и здесь норовил проявить свои милицейские способности. – А что, если нам сходить проведать Махара? – предложил он. – Вот обрадуется.

…Перед тем как выписаться в часть, он зашел к нему. Поговорили поначалу – ни о чем существенном, так, для отвода глаз. А потом, как бы между прочим, Прохоров закинул удочку.

– Неудобно как-то получилось, – сказал он, сделав виноватое лицо. – Точно грех за собой чувствую. Сходить, что ли, к Хачури? Да обо всем рассказать… О самоволке в город. Очень хотелось, скажу, жену повидать. Чую, не увижу ее больше…

– Зачем? Никто же не догадался…

– А тот пистолет, – оборвал его он, – представляешь, оказался негодным. Выбросил я его к чертям. Еще кому-нибудь на глаза попадется, не оправдаешься. Верно?

– Конечно, – согласился Махар.

На том разговор и закончился. Зато теперь есть предлог отлучиться из роты.

– Хорошо бы, – согласился Асхат. – Только старший лейтенант не отпустит.

Хачури точно подслушал их разговор.

– Далеко не расходитесь! Мы тут остановились не на веки вечные!

– Вот видишь, – насмешливо бросил Асхат.

– Товарищ старший лейтенант, а погреться можно? – спросил Прохоров.

– Можно. На площадке попрыгайте.

Федор Феофанос предложил:

– А вот так – петушиным боем. – Он стал на одну ногу и боком-боком, скача на одной ноге, двинулся к Измаилову. – Держись, дружище!

Зелимхан тотчас принял такую же стойку, и они стали налетать друг на друга. Оба закряхтели от усердия, шапки сбились на затылок, вскоре пар заструился от их взмокших голов.

Появился посыльный из штаба полка.

– Товарищ старший лейтенант! Вас вызывает командир полка.

Хачури чуть было не вспылил: не могу отлучиться из роты. Но сдержался. Боец не уходил, словно получил строгое указание от начальства доставить командира роты. Делать нечего – придется идти. «Неужели Ващенко не соображает, – нервничал дорогой Хачури, – сейчас ни на секунду нельзя оставлять Прохорова без присмотра. Буквально несколько минут назад он пытался сбежать. Очевидно, что-то не получается у него со связью с егерями, и он решил идти на крайние меры. И ушел бы подальше, если бы, конечно, не держал я его под усиленным контролем. А что может произойти в мое отсутствие?»

У штаба Хачури увидел Соколова и поспешил к нему.

– Послушай, комбат, что это значит?

– Не сердись, следопыт. Так нужно.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Теперь пусть уходит.

– Ты хочешь его отпустить? Такой приказ?

– Не совсем так. За ним следят. Решено взять и тех егерей. Их тоже нужно перехватить, чтобы не ушли. А Прохоров сам приведет к ним. Они, должно быть, где-то неподалеку. Ожидают с ним контакта.

– Он уже пытался дать деру…

– Знаю.

– Значит, Прохоров под присмотром? За ним наблюдают?

– Ну конечно! Те парни, что из нового пополнения, – подмигнул Виктор. – Так что все будет как надо.

– Ах, вот оно что! Тихие, незаметные, лишнего слова не скажут. Как новобранцы… – Тариэл был недоволен, добрые карие глаза его смотрели на Соколова сердито, густые черные брови нахмурились. Было от чего сердиться: после напряженной круглосуточной слежки его неожиданно лишили возможности провести заключительную, самую ответственную часть операции.

– Что тебя не устраивает? – спросил Виктор.

– А мы сами не справились бы, да?

– Дорогой Тариэл, у нас своих хлопот – во! Наша основная задача спасти людей. Вывести их в безопасное место. Самый основной отрезок пути, самый опасный – вот он, впереди. Спустятся немцы со склонов и не дадут нам выйти из ущелья. А в том, что особисты не упустят Прохорова и егерей, можешь не сомневаться. Туда подбирают особых, как в милицию, – по-дружески подмигнул ему Соколов. – Тут вот какое дело, брат. Нашему батальону поручено выйти вперед, занять надежную оборону по обе стороны ущелья, чтобы предотвратить возможный налет егерей на колонну.

Полковник Ващенко, плотный, кряжистый, обычно уравновешенный человек, в этот раз был крайне взволнован и возмущен и показался Виктору в столь непривычном состоянии немного смешным и каким-то неуклюжим, чем-то напоминая разбушевавшегося медведя.

– Представляешь, Соколов, особисты не смогли взять егерей, вот… – Они были вдвоем, и командир полка говорил откровенно. – Двоих застрелили наповал, а третий… без сознания. И вряд ли придет в себя.

– Прохорова-то взяли? – Больше всего Виктора волновало это.

– Если б не взяли, нам головы за то поотрывали бы. – Ващенко приподнял массивный, как гиря, кулак. – Говорил им, что сами справимся. Уж мы-то постарались бы… Но ты же знаешь! Последнее слово за начальством.

– Не будем огорчаться. Главное, не дали уйти егерям. Теперь нам надо спешить. Немцы тянуть долго не будут.

– Ты прав, капитан. В путь. И будьте осторожны.

Перед тем как отправиться, Виктор заглянул к матери ненадолго – кто знает, что ждет их там, у развилки! Про то, что батальон уходит вперед для прикрытия колонны, говорить, разумеется, не стал – к чему ей лишние тревоги.

Елизавета Христофоровна встретила сына улыбкой. Вид у нее по-прежнему был усталый, но она нашла в себе силы, чтобы предстать перед сыном в меру бодрой, неунывающей, будто чувствовала, что он заглянул к ней попрощаться.

Виктор склонился над егерем, лежащим на хворосте.

– Так и не приходит в себя? – спросил он у матери, и вдруг немец показался ему знакомым. – Так это же…

Ну конечно – это молчаливый, с виду флегматичный Ганс.

– Он безнадежен. Ты знал его?

– Да, мама, – ответил Виктор сумрачно. – Помнишь, в тридцать девятом году приезжали к нам альпинисты? Вот он – один из них.

– Печальный и бесславный конец, – сказала мать.

– Каждому свое! – сурово заключил Виктор, стиснув зубы: молодой, крепкий парень лежит на холодных хворостинах, умирает вдали от родины. Домой сообщат: без вести пропал. Пропал… да еще без вести. Пожалуй, будет вернее – без известности. Вот так, может быть, и Карл Карстен… лежит где-нибудь. Жив ли? Вот кого Виктору поистине было жаль. А таких, как Ганс…

– Устала? – спросил он.

– Немного. – Она улыбнулась.

– Ну, мне пора.

– Береги себя, сынок. – Она поцеловала его в щеку.

Рано утром, лишь только посветлело небо, появился немецкий разведывательный самолет, он кружился над вершинами.

– Не дождались лазутчиков, – заметил Соколов сурово. – Ну так что, выследили нас? Поздно хватились!

– Нагрянут теперь, не задержатся, – добавил Хачури зло.

– Надо успеть переправить людей в безопасное место.

Немцы появились часа через три. Но к тому времени людей и скот удалось увести в ближайшие за перевалом села.

– А теперь главное – не дать фашистам прорваться, – предупредил Соколов своих ротных. – Ни одному гаду.

И он стал расставлять бойцов. Роту Хачури – на правый фланг. В этом месте, как рассчитал комбат, немцы нанесут главный удар. Они не пойдут по узкому дну распадка в центре, проваливаясь в глубоком снегу, и слева, на более открытом участке, рассуждал он. Не станут предпринимать каких-либо действий, разве только попытаются отвлечь их внимание. На левый фланг направил вторую роту.

Первый штурм егерей был отбит.

Глава десятая

Ночью заморосило, а потом пошел снег. Азамат предложил остановиться на отдых в сторожевой башне. Внутри было сухо, нашли немного сена. Вначале уложили малыша. Алексей изнемогал от усталости, хотя усердно продолжал идти, ни разу не попросился у матери на руки и от услуг чужого дяди отказался. Да и взрослым требовался отдых.

Надя поджимала под себя гудящие от усталости ноги, зябко куталась в пальто, приподняв узкий воротник, будто это могло дать какое-то дополнительное тепло. Она прислонилась плечом к пропитанной дымом каменной стене башни. Азамат предлагал разжечь костер, но Надя отказалась, чтобы не привлекать ничьего внимания. Ей казалось, что немцы идут за ними по пятам.

– Может быть, тебе покажется странным, – тихо и проникновенно исповедовался Азамат, – говорю откровенно, поверь… – Он умолк ненадолго, как бы собираясь с силами. – Ради тебя я готов отдать все, даже свою жизнь. Клянусь.

– Прости. Я на самом деле не думала, что ты… – Она не договорила. – Я тебе бесконечно признательна. Сама бы я не решилась… А ты, оказывается, смелый…

– Какой я, к чертям, смелый, – возразил с досадой Азамат. – Смелость моя какая-то скособоченная. Не в ту сторону повернутая. Другой бы на моем месте… Да взять хотя бы твоего Виктора. – Он покосился на спавшего малыша. – Такая возможность… Ночь, мы одни… А я…

– Нет, нет, Азамат, – поспешила вразумить его Надя; легкая дремота, охватившая было ее, как только согрелись ноги, мгновенно улетучилась после его двусмысленных намеков. – Смелый человек именно так и поступает. На то он и смелый, чтобы быть великодушным. Кто любит по-настоящему, должен понять…

– Должен, должен, – мучительно выдавил Азамат. – Одним – само в руки идет. А другим… Скажи, что такого сделал Соколов? Что? За что ты полюбила его?

– Господи! Что же он должен был сделать? – усмехнулась она. – Разве любят за что-то конкретное. Это в шутку говорят – за красивые глазки… Просто полюбила, и все тут. Что в этом странного?

– Просто! Вот и хочу сказать: одним дается просто, а другим – семь потов… И не только в этом, во всем! Хоть бейся головой об эти безмолвные, закопченные столетиями камни! – Поняв, что его признания звучат фальшиво, проглотил остальные слова.

– Ну что ты! – попыталась было Надя его утешить. – И тебя непременно полюбит какая-нибудь красивая девушка. После такого пожарища один мужчина будет на дюжину девчонок. – Она опустила свою руку на его. – А сколько несчастных вдов…

Азамат тотчас припал горячими губами к ее холодной руке.

– Мне никто не нужен, – сказал он. – Никто. Только ты.

– Не надо. – Она убрала руку. – Прошу тебя.

Надю бросило в жар.

– Позволь погреть твою руку. – Его охватила легкая дрожь. – Я ничего не могу с собой поделать. Я люблю тебя. – Он потянулся к ней. – Люблю, как ты не понимаешь! Люблю. Очень, очень. Больше жизни.

– Прошу тебя. – Она отстранилась. – Возьми себя в руки. Ты крепкий, сильный человек.

– Я люблю тебя, – продолжал он, словно обезумевший. – Разве ты ко мне равнодушна? Тогда в коридоре… Я почувствовал… Какое это было счастье. Мне показалось – все! Ты – моя. Нет, то был не случайный порыв. Ты себя сдерживаешь. Но зачем? Поверь, это наше счастье. Мы должны быть вместе. Я люблю тебя. Люблю! Тебе этот мало?

– Азамат, прошу тебя, успокойся, пожалуйста. Сейчас Алеша проснется. – Она поправила пальтишко, которым был укрыт сын. – И разведи костер.

Что-то и ее стало знобить. Она ближе подвинулась к малышу.

– Ты не ответила! – потребовал он. – Неужели ты меня не любишь?

– Нет, Азамат. – Она посмотрела ему в глаза, как будто жалела, что так случилось, что не может приказать своему сердцу. – Просто я всегда… со дня нашего знакомства… Да и теперь, поверь, отношусь к тебе по-дружески. Ты всегда был ко мне внимательным. Я тебе благодарна, ей-богу.

– Ты любишь Виктора?

– Да, Азамат. Я тебе уже говорила. И повторяю…

– А если Соколова уже нет в живых?

– Ты жестоко шутишь… – Она отвернулась от него.

– А если я не шучу? Если нет его? Нет!

– Тебе что-то известно? – Кровь отхлынула от ее лица. – Скажи, тебе что-то известно?

– Допустим. К примеру. Как же тогда? И ты можешь оказаться в дюжине вдовушек? Или ты этого не допускаешь?

– Зачем же ты так…

Глаза Нади в один миг наполнились слезами, горько стало на душе, и она пожалела, что согласилась бежать с легковерной опрометчивостью. Не обманул ли он ее? Увел сюда, чтобы здесь, в горах, ее, беззащитную, сломить, овладеть силой…

– Прости. – Он спохватился, стал беспокойно оправдываться: – Не соображаю, что говорю про Виктора. Голова затуманилась. Я вообще, понимаешь? К примеру. Война, все может быть. Я хотел сказать… люблю тебя. И готов ждать. Только позволь надеяться. Сейчас разожгу костер. Тебе нужно согреться. Пусть что будет.

– Нет-нет! Не надо. Я передумала. Нас могут увидеть. – Надя вытерла выкатившуюся из глаз слезу.

– Не бойся. Ночь. Кто здесь может оказаться в такой час?

Отверстие входа сторожевой башни неожиданно посветлело.

– Похоже, рассветает, – удивился он. – Стой-ка, что это там? Свет? Машины? Как они здесь очутились? Неужели немцы прошли в ущелье?

Они вышли из башни.

Колонна машин подымалась вверх по серпантину.

– Господи! Нигде от них нет избавления! – бросила Надя в отчаянии. – И куда они движутся? Наверно, пробираются нашим бойцам в тыл? – ужаснулась она догадке.

– Ну конечно, – ответил он, как человек сведущий. – Немцы долгое время искали колхозные стада, теперь обнаружили. Торопятся, как только открылся путь в Баксанское ущелье. И шахту «Октябрьская» норовят прибрать к рукам, – просвещал он. – Никак прежде немцы не могли прорваться к ценным ископаемым. Понимаешь?

– Откуда тебе все это известно?

– Дядька трепался. Он у немцев свой человек. Я как узнал о том, что он с ними заодно, – ошалел. Готов был топором ему голову отрубить. Мать и Чабахан пожалел. Разве немцы оставили бы их в покое? Мне что… Я не боюсь. Мать и сестра – другое дело…

– Мне казалось, он и тебя втянет…

– Старался. Еще как старался! Золотые горы обещал. Ерунда все это, – бросил он с неприязнью.

– Это дядька помог тебе стать директором? – вдруг спросила Надя и внимательно на него посмотрела.

– Не знаю, – пожал плечами Азамат. – Вполне возможно. Почему ты решила, что он помог? Настоял! Сказал им: племянник у меня историк, образованный. Меня как будто ледяной водой облили. Запротестовало все внутри, когда вызвали и предложили. И бросился к тебе, к Маргарите Филипповне. Клянусь! Ни за что бы не дал согласия, только из-за вас уступил. Доброе дело, думал, сделаем. Будем держать, как она заметила, ребят под присмотром. А что в итоге…

– Занятия в школе можно было проводить и так, – мягко возразила Надя, продолжая смотреть на колонну автомашин.

– Ты хочешь сказать, что не она советовала? – насторожился Азамат.

– Верно, советовала. Но что ей оставалось делать? И вообще. Стали бы мы убеждать тебя отказаться от назначения?

Еще таинственней, еще тревожнее прозвучали слова Нади.

– Значит, вы мне не верили?

– Проверять в такой ситуации надо было каждого. Тут обиды не должно быть.

– Теперь мне ясно. То-то я чувствовал, но не мог взять в толк… – Он задышал часто-часто, словно только что взобрался на крутую возвышенность. – И ты, выходит, не доверяла? И с контузией тоже?

– Не обижайся, Азамат, – спокойно отвечала Надя. – А как бы ты поступил в такой ситуации? Почти все мужчины покинули город. Мне казалось, ты уйдешь в горы, несмотря на слабое здоровье. Но ты не ушел. А тут еще назначают тебя директором школы. Чтобы насторожиться, поверь, достаточно одного твоего дядюшки. Сам уверял, каков он!

Скверно сделалось на душе Азамата: стало быть, все это время они обе, и Надя, и Маргарита Филипповна, принимали его, чаепития затевали каждый раз, лишь только он переступал порог дома Кузнецовой, а сами нисколько ему при этом не доверяли. Значит, и те, что в горах, держат его на подозрении? И не соверши он этого побега… Сейчас, можно сказать, решается его судьба, а он строил дерзкие планы о том, как этой ночью Надя станет его… Ее, напротив, беречь нужно как зеницу ока, на руках нести, чтобы ни один волосок не упал с головы. Ведь она, Надежда, единственный человек, который может за него поручиться…

Словно издалека донесся до него голос Нади, она что-то сказала и направилась к башне. Азамат не понял ее, мысли его переметнулись в свою семью. Он только теперь по-настоящему оценил пророческие слова матери, которая заранее предостерегала его от опасного влияния дядьки. «Какой же я дурак, что не ушел в ту ночь в горы! Какой дурак, что поддался влиянию дядьки!» Ведь Амирхан норовил и дальше втягивать его в свои страшные дела. Необходимо, требовал он, сплотить вокруг себя почтенных стариков, чтобы в любой момент они тебя поддержали, а со временем и приняла бы участие в управлении краем. Азамат же под разными предлогами уклонялся от участия в его делах.

– Что ты за человек? – настойчиво наседал Амирхан. – Никак не пойму я тебя, хоть ты мне и племянник, одной крови. И долго же ты собираешься держаться в тени? Учти, никому еще не удавалось сидеть на двух стульях одновременно!

В последний раз он явился мрачный, усталый, прятал погасшие глаза от племянника, очевидно, не желал выдавать своего настроения, но скрыть этого не мог. Сухо поздоровался с Азаматом, когда тот открыл ему дверь, прошел в маленькую комнату и сразу же опустился на стул, точно ноги не в силах были держать его более.

– У тебя неприятности? – спросил участливо Азамат, хотя и так было ясно: не все у дядьки гладко и успешно, как он того хотел.

Амирхан махнул рукой:

– К чертям пусть все катится. – Голос его показался хриплым, простуженным.

Носит его, бездомного, как собаку, по холоду и сырости, посочувствовал Азамат невольно. А что ему от всего этого, в конце концов, перепадет? Интересно, есть ли у него здесь, на Кавказе, женщина? Этот вопрос часто задавал себе Азамат. Мать как-то обмолвилась, будто была у Амирхана девушка – вторую такую красавицу не сыскать на всем Кавказе. Но судьба горянки оказалась несчастной, она жила с изгоем (именно такой жизнью вынужден был жить дядька в ту пору) то ли женой, то ли сожительницей его – непонятно. Амирхан потом исчез, а что стало с бедняжкой, мать не знала.

– С нашими трусливыми соотечественниками ничего путного не сотворишь, это уж точно, – вдруг гневно заявил Амирхан.

«О ком он? – удивился Азамат. – Кого дядька считает теперь своими? Немцев либо единомышленников?»

– Уж лучше бы оставались в горах, как прежде, когда прятались от татаро-монголов, – продолжал Амирхан, и Азамату стало ясно, о ком он говорит. – Цивилизация, как видно, не для наших горцев.

«Что же это он так раскис? Неужто так плохи его дела, что не знает, на ком зло сорвать… – бился в беспокойных подозрениях Азамат. – Нальчик немцы взяли, на Владикавказ и Грозный направили войска, а радости на их лицах что-то не прибавляется, все больше и больше обозленности, нервозности. И дядьку вот тоже что-то забеспокоило».

– О каком независимом крае может идти речь! – кому-то бросал обвинения Амирхан. – Каждый печется о своей шкуре. Не стянут ли ненароком ее с них, как с баранов. Выжидают, как турки, в какую сторону склонится чаша весов. Готовенького ждут. Подождем, увидим, а уж тогда решим. Ладно. Уйдет горе, придет беда, – горько заключил он. – Упал с высоты, говорят горцы, скажи, что спрыгнул. Лягу пока, отосплюсь. Устал чертовски. – И посмотрел на кровать так, будто она вот-вот уплывет от него, как шлюпка от берега.

Азамата бросило в жар – дядьку нужно было предупредить о странном поведении матери. Всякое могло случиться – явится среди ночи с топором. Хорошо, если Амирхан проснется, а если нет? Ведь вон как измучился, устал, настрадался, вон как почернел, как казан над костром. Будет, разумеется, спать как убитый. Отрубит ему мать голову, как пить дать, и что тогда? Представить себе невозможно. Достанется всем!

Азамат попытался уговорить его перейти на кухню.

– Что ты виляешь, как лиса хвостом? – остановил его Амирхан. – Заметай не заметай, а вижу тебя насквозь. Говори лучше прямо, как мужчина. Чего испугался? Или тоже решил выжидать, в какую сторону склонится чаша весов? Или Соколова жена надоумила родного дядьку не принимать больше в дом? Говори! Всех их однажды спалю, уничтожу. Наступит час! – повысил голос он. – Чего язык проглотил?

– Ты не так меня понял.

– Тогда говори яснее. Плетешь – как паук паутину.

– Я же говорю… – разволновался Азамат окончательно. – Мать моя стала со странностями. От страха, должно быть. Не соображает, что делает. Может что-нибудь с тобой сотворить…

– Вот что, племянник! – хлопнул Амирхан кулаком по своему острому колену. – Вижу, хочешь красивой жизни, да родился с заячьей душой. От всего тебя бросает в дрожь.

– Не во мне дело, как ты не хочешь понять. Я о твоей безопасности хлопочу…

– Не старайся! О своей безопасности я позабочусь сам. – Амирхан удержал племянника от дальнейших объяснений. – Ты думаешь, мне негде ночевать! И вот поэтому я приперся к вам? Ты думаешь, у меня не может быть своего дома и поэтому я скитаюсь? Нет близкого человека, да? Ошибаешься. Вас хотел повидать. С тобой, с племянником родным, хотел встретиться. У каждого человека бывают такие минуты, отдушины просит сердце. Да не тот ты, похоже. Скользкий, как угорь, – брезгливо поморщился дядька.

– Хорошо, я тебе скажу! – Азамат решился рассказать все как есть, однако Амирхан не дал ему договорить.

– Хватит! – оборвал он раздраженно. – Наслушался. Что ты можешь сказать такое, чего я не знаю? Ты такой же трус, как и те… жалкие людишки. От трусости готов продать родную мать.

Амирхан резко поднялся и твердой походкой направился к двери. Азамат бросился ему наперерез.

– Постой! – Он стал между ним и дверью. – Я тебе все объясню, и ты поймешь, что это совсем не так…

– Подумай о себе, – не дал договорить дядька; ни одного слова племянника он уже не воспринимал, и, как бы ни пытался Азамат достучаться до его сердца, все бесполезно. – Как следует подумай. Мать твоя – женщина. С нее какой спрос? А ты-то чего уподобляешься бабе? Уж если с бабами не можешь совладать, о чем мы можем говорить?

Он отстранил племянника в сторону твердой рукой, шагнул в темноту, как в пропасть, и исчез. Только шаги смутно раздавались в настороженной тишине.

– Мы готовы.

Надя держала за руку сына, а Алексей, еще не проснувшийся до конца, зябко прижимался к матери.

Азамат вначале никак не мог сообразить, что ему предстоит делать дальше, что от него ждет Надя. Потом вспомнил все, порывисто рванулся к мальчишке:

– Я его понесу!

Надя не успела и слова вымолвить, Алексей уже был на его руках. Крепко обхватив мальчика руками, как самую дорогую ношу, Азамат устремился по крутой тропе, словно намеревался сбежать с чужим ребенком от матери.

Надя за ним еле поспевала…