Текст книги "Костры на башнях"

Автор книги: Поль Сидиропуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Азамат узнал приемную первого секретаря райкома партии. Здесь лишь убрали стол, портреты со стен, постелили на пол ковровую дорожку – вот и все изменения. Вспомнилось, как крепко пришлось ему здесь понервничать в напряженном ожидании вызова на бюро райкома, как нерешительно переступил он порог этого кабинета. Вроде давно все это было, но по сей день горько на душе от обиды: именно здесь дали Азамату от ворот поворот, отказались принять в партию.

Теперь здесь резиденция немецкого коменданта. Кто бы мог тогда подумать, что года через два в городе поменяется власть! Вот и выходит, к лучшему, что не приняли его тогда в партию. Воистину, все, что ни делается, делается к лучшему. Однако что он ожидает от немцев? Какие изменения внесет в его жизнь новая власть? Дядька полагает, что с ее помощью сможет вернуть свое прежнее богатство. Станут ли немцы раздавать награбленное направо и налево? Сомнительно. Что тогда останется им? А если погонят их, как в гражданскую, и на этот раз? Что тогда? Нет, тут нужно быть осмотрительным.

Дверь отворилась, и Азамат вошел в просторный кабинет, почувствовав холод в груди. Сидевший за столом немецкий офицер предложил ему сесть, он опустился на первый попавшийся стул и только потом взглянул ему в лицо. Оно показалось знакомым, и это обстоятельство встревожило: Азамат не мог понять, откуда он может знать немца?!

Его недоумение разрешил хозяин кабинета.

– Вы удивлены? Да-да! Я бывал здесь до войны. И мы могли встречаться, господин Таран.

Ну конечно! Азамат вспомнил: тридцать девятый год, немецкая спортивная делегация… Видимо, не восхождение на Эльбрус их тогда интересовало, а нечто другое.

Глава тринадцатая

Близился вечер; в горах быстро темнело и холодало, как только исчезло солнце. Бойцы сидели, прижавшись друг к другу теснее, чтобы согреться. Из рук в руки переходила самокрутка.

Тариэл Хачури, командир стрелковой роты, рассказывал:

– Если тогда, в гражданскую, мы выстояли, хотя все разом, почти вся Европа, набросились на нашу молодую Страну Советов, если тогда народ нашел в себе силы, чтобы прогнать врагов к чертовой матери, то уж теперь мы тем более постоим за себя, за свое Отечество. Судите сами. Ну что смогут германцы с нами сделать, если заведомо угрожают нас всех истребить, либо сделать своими рабами?! Неужто фашистам удастся поставить нас на колени? Никогда! Ни за что! Мы остановим врага, как тогда, в гражданскую. Разобьем морды оккупантов об эти гранитные скалы.

Саша Прохоров сидел к Тариэлу Хачури ближе других и, как почудилось командиру роты, смотрел так, будто был удивлен его словами. Перехватив напряженный взгляд пария, он спросил:

– Так я говорю, Прохоров?

– Так точно, – запоздало ответил тот, видно не сразу сообразив, что вопрос был задан ему.

– Прошка о жинке своей, о Татке, грустит, товарищ командир роты, – пояснил цыган Никола Николаев, кряжистый, несколько неповоротливый, медлительный и всегда улыбающийся боец.

Никола Николаев и Саша Прохоров появились на шахте почти одновременно. Саша – светловолосый, Никола – смуглый и черноволосый. Один – застенчивый, молчаливый, другой – говорун. Прохоров быстро пошел в рост, стал помощником мастера, Никола так и остался рядовым шахтером. Но одно качество у них было общим, о каждом говорили – работящий!

– Смотрите! – воскликнул Махар Зангиев и указал вниз, в распадок.

Там над утесом поднимался черный дым.

– Жгут костры на башнях.

– Ну-ка, где? – встрепенулся Асхат Аргуданов и тут же с твердой уверенностью заявил: – Это нам сигнал. Ну конечно, немцы прошли в ущелье.

– Во дает! – усмехнулся Прохоров. – Ты-то откуда знаешь?

– Нужно не только знать, но и соображать, – отпарировал Асхат. – Товарищ старший лейтенант, я могу, если доверите, пойти… выяснить…

– Хорошо. Пойдет с тобой и Зангиев.

– И Прохоров, – добавил политрук Карпов. – Вдруг на вражеский секрет налетят.

Хачури преднамеренно посылал Аргуданова и Зангиева вместе: пусть притираются друг к другу, рассудил он, привыкают, как два сноровистых коня к одной упряжке.

Бойцы спустились в распадок, пошли по дну его, обходя огромные валуны, и вышли на каменную площадку. Вот недалеко и до башни, названной горцами «каланчой». Над ней продолжал струиться дым.

– Смотрите в оба. – Асхат торопливо двигался на коротких ногах, чем-то напоминая медведя. – В засаду бы не попасть.

Но вместо гитлеровцев они увидели Заиру. Девушка стояла на огромном камне, словно в раздумье: сможет ли перепрыгнуть на следующий валун?

– Свалишься! – сдавленно вскрикнул Махар так, будто за горло его схватили; он бросился к девушке, не думая о том, что может быть обнаружен противником.

– Заира? – опешил Асхат. – А ты что здесь делаешь?

– Я… к вам иду, – виновато призналась Заира и захлопала длинными черными ресницами. – Я торопилась. Жду, жду, а никто не идет. Решила сама подняться наверх.

– С ума сошла. Нашла бы ты нас на такой верхотуре! – обронил брат.

– Надо же было вас предупредить! Или как? – Заира круто приподняла черные брови. – Никого не видать, а я волнуюсь. Аж продрогла до косточек.

– Так это ты зажгла костер на башне? – удивился Асхат.

– Ну конечно! Я и Чабахан. Предупредить хотели: немецкая колонна направилась наверх.

– Ты сама видела? – переспросил недоверчиво брат.

– Какой ты непонятливый, а еще в Красной Армии. Была я у бабушки. Смотрю – немцы. Между прочим, и тебе не мешает навестить старушку, – упрекнула она.

– Соображаешь, что говоришь?! – разозлился брат. – Или ты думаешь, что там, в горах, мы играем в разбойники.

– Что ты пристал к ней, как репейник к бараньему курдюку. – Махару явно не понравилось, как Асхат разговаривает с сестрой.

– Не мешай. Стой в стороне и слушай.

– А ты спрашивай по-человечески, – не отступал Махар. – Говори, а не стращай. Заира такой поступок совершила, а ты…

– Помолчи! – повысил голос Асхат. – Значит, колонну ты обнаружила у нашего села? – уточнил он.

– Что тут сомневаться! – выпалил Махар. – Ясно и так – немцы направляются в сторону Ларисы.

– Что ты болтаешь? Сообразил! – насмешливо воскликнул Прохоров. – Где Лариса, а где ущелье? – Твердости в его возражении, однако, не чувствовалось: он, казалось, намеревался уточнить, вызывая ребят на спор. – Колонна может свернуть, не доходя до села. Верно, Асхат?

– Не будем голову ломать, – ответил Аргуданов важно, как человек, оказавшийся в центре внимания. – Я – чабан. Меня не проведешь. И могу сказать точно: немцы выбрали ущелье «Надежда». Надеются, гады! Могу сказать еще вот что – выбрали правильно. – Он подмигнул товарищам. – Но и мы – себе на уме. Горцев не проведешь.

Он повернулся к Заире.

– Мы пошли. Нам надо спешить. А ты иди скорее домой, – на сей раз он заговорил с сестрой вполне миролюбиво, с теплотой в голосе. – Молодцы, что сообщили, Только смотри… будьте осторожны. И вообще…

Он замолчал: Заира его не слушала, переглядывалась с Махаром. Асхат был задет: он, старший брат, дает сестре наставления, а она тем временем глазки строит Зангиеву, а на него – ноль внимания.

– Ладно. Ступай, – поторапливал Аргуданов.

– Я провожу ее. – Махар рванулся вперед.

Асхат схватил его за руку, крепко сдавил.

– Соображаешь, что делаешь? Нам надо срочно возвращаться в роту.

Заира махнула рукой на прощание, мелькнуло ее сиреневое платье среди камней, и она скрылась.

– Чего стоишь? Окаменел, что ли? – бросил Асхат. – Мы уходим.

Махар и в самом деле точно окаменел среди бездыханных скал, все еще смотрел девушке вслед. Он, пожалуй, и себе не смог бы толком объяснить, от чего больше загоревал: то ли оттого, что не может побыть с любимой девушкой хотя бы с полчаса, то ли переживал, как бы не случилось с ней беды в дороге. «Неужели не наступит долгожданный день, когда мы сможем быть вместе? – думал он. – Мы любим друг друга, и никто не может этому помешать – даже брат Заиры!»

Очнувшись, Махар быстро обогнал Прохорова и пошел следом за Аргудановым.

– Послушай, Асхат, почему ты такой грубый? – не удержался Зангиев. – С нами еще полбеды, но ты и с сестрой такой же.

– Я – чабан. С баранами все время дело имею. А они вежливостей не понимают. Только язык кнута… – пробурчал в ответ Асхат.

Какое-то время взбирались вверх молча, сосредоточение глядя под ноги. Потом Зангиев оглянулся – сзади никого.

– Эй, постой! – позвал он Асхата. – Стой, говорю! Прохоров пропал!

Аргуданов даже не обернулся.

– Тебе говорю – постой! – вскричал Махар. – Слышишь, Прохорова не видать.

– Чего паникуешь? – Асхат остановился, и ему, очевидно, требовалась передышка, да разве признается. – Ну, где он? Наверно, приспичило, вот и скрылся. Ну и вояки! Ну-ка, поторопи его. Что он там… Свяжись с вами. Пока мы тут торчим – немцы проскочат наверх.

– Может быть, что-то с ним случилось? Ногу подвернул или…

– Или немцы увели? Рта у него нет? Мог бы закричать. – Аргуданов подождал еще минуту и заявил: – Нельзя нам время терять. Сделаем так: ты дожидайся Прохорова, придете вместе. А я поспешу – командиру надо срочно о немецкой колонне доложить.

Махар хотел было взобраться на скалу, откуда виднее, но потом передумал – ведь на скале его могли увидеть фашисты. Он прошел метров тридцать – сорок вниз, завернул за скалу, миновал кустарник и неожиданно остановился. «А что, если Прохоров где-нибудь уже там, выше?» Обогнал их по другой тропке смеха ради. А он, Махар, мчится вниз, очертя голову.

– Саша! – позвал он негромко.

Кругом тихо. Куда же он делся? Не откликнулся Прохоров и во второй раз. А что, если его схватили немецкие разведчики? Схватили так, что и пикнуть не успел. Махара охватила тревога. Что же делать? Он снял с плеча винтовку, осмотрелся внимательнее: нужно быть начеку.

– Где ты, белобрысый черт? – Собственный голос показался Махару чужим.

Покосился на застывшие в стороне темно-серые валуны, притаившиеся поодаль кустарники. А если там немцы и ждут удобного момента, чтобы схватить и его, Махара?

Вдруг за его спиной послышались шаги, покатились камешки. Махар резко развернулся в сторону шума и, сжимая винтовку покрепче, взволнованно прокричал:

– Стой, кто идет?

Зашевелились макушки кустарника, скатилась по ложбине щебенка.

– Ну чего ты раскричался? – недовольно пробурчал Асхат, из пожелтевшей листвы кустарника показалась его сердитая физиономия.

– Послушай, Асхат! – обрадовался Махар тому, что Аргуданов вернулся. – Дело, видать, серьезное. Прохорова нигде нет…

– Сейчас поищем.

Но искать Прохорова теперь не пришлось, он появился потный, запыхавшийся, возбужденный:

– Что же получается? Убегаете, аж пятки сверкают. Хотя бы раз оглянулись. Немцев видели?

Асхат и Махар переглянулись.

– Так и знал. Под носом у вас прошли разведчики, а вы ушами хлопаете.

– Ты кого-нибудь видел? – Асхат уставился на Махара.

– Нет. – Зангиев пожал плечами.

Обоим стало неловко.

– Вот и получается ерунда! – усмехнулся Прохоров. – Отстал от вас, в горах я новичок, смотрю – немцы. Стал вам махать рукой, куда там. Одни ваши спины мелькают за кустарником. А крикнуть опасно, услышат. Совсем близко были. Решил пойти за ними. Нужно было выяснить: куда это они направляются? Оказывается, туда, в сторону ущелья, потопали.

Генерал Тимофеев задумчиво заметил:

– Ты был прав. Немцы и в самом деле выбрали ущелье «Надежда».

– Выходит, этот маршрут их устраивает больше? – Виктор Соколов покрутил головой.

– Тебя что-то не устраивает?

– Как сказать, товарищ генерал. Квадрат «одиннадцать» остается без контроля. – Виктор указал пальцем на жирно выведенный карандашом круг на карте. – Вот если бы и туда мы смогли отправить группу.

– Если была бы возможность, – нахмурился Тимофеев, – разве позволили б мы фашистам забраться нам на плечи! И других, идеальных, условий, Соколов-младший, не жди. Был бы рад на каждой тропе установить надежный заслон. Но силенок маловато. Займи оборону в ущелье «Надежда» и сообщай о малейших изменениях обстановки. Действуй.

– Слушаюсь!

Виктор вышел из приземистого сельского домика, где разместился штаб дивизии, а через несколько минут его ополченческий батальон, которому предстояло остановить продвижение немцев южнее шахты «Октябрьская», был уже в пути.

Вспоминая дорогой разговор с Тимофеевым, Виктор чувствовал некоторое неудовлетворение: его не покидало ощущение, что он чего-то недоговорил до конца, утаил. И происходило это, может быть, оттого, что он не смог убедить комдива в том, что и квадрат «одиннадцать» нужно во что бы то ни стало прикрыть… Не нравился ему этот квадрат, и все тут…

– Знаешь, о чем я сейчас подумал? – прервал его размышления Тариэл Хачури, идущий рядом. – А что, если нежданно-негаданно столкнемся в бою с теми, кого однажды встречали, как говорится, хлебом и солью!

– Все может быть, – сухо ответил Виктор. – Судя по тому, как они ориентируются…

– И все-таки есть в наших горах тропы известные лишь нам, – заметил Хачури пободрее, он, похоже, пожалел, что напомнил Соколову о том давнем, довоенном разговоре.

– На бога надейся, а сам не плошай…

Застыли, потемнели в вечерней прохладе вечнозеленые ели; шумели оттаявшие днем и тянувшиеся вниз от ледников быстротечные белопенные речки, извивающиеся и теряющиеся меж утесов. В какой уже раз Виктор в этих местах, и не перестает восхищаться природой здешнего края: порой дух захватывает от увиденного, от неприступных скал. Смотришь, и кажется – дальше пути нет. А ты без нервозной суеты, оглядевшись повнимательнее, находишь спрятанную в тайнике гор неожиданную вроде бы, не замеченную с первого взгляда тропинку. Она-то и выведет тебя, куда следует. Однако горы не терпят фамильярности, они могут сурово наказать высокомерного путника.

Отряд поднялся по распадку на утес, огляделся. Но немецкой колонны пока что не видать.

Соколов вывел бойцов в условленное место. Одна рота заняла надежную позицию за скалами. Рота Тариэла Хачури располагалась чуть ниже по ущелью, его бойцам поручалось прикрыть правый склон.

«Горы есть горы!» – вспомнились Карлу Карстену слова Виктора Соколова, от него впервые он услышал и о том, что у них свой характер, свои законы. Метко замечено: горы, как люди, рождаются, растут, стареют и, разумеется, умирают. И гневаются…

– Смотри-ка! – отвлек его Горт Роуфф, краснощекий здоровяк, указывая в сторону небольшого селения, дома которого располагались под самыми отвесными скалами. – Что это башни вдруг задымили, как доменные печи?

– Теперь такую картину увидим повсюду, – сумрачно ответил Карл Карстен.

– Это почему же? – не понял он.

– Ты думал, что это они нас так встречают?

– Уж не о беде ли возвещают? Смотри-ка. Не такие они дикие, как о них толкуют, – удивился Горт Роуфф.

Колонна автомашин остановилась на крутой горной дороге.

Радист напряженно застыл с наушниками: принимал важное сообщение.

– Господин генерал, – обратился он к Блицу, – приказ из штаба армии. Срочно изменить маршрут. Направляться в квадрат «одиннадцать».

Вальтер Блиц склонился над картой горной местности – квадрат этот находился в соседнем ущелье. «Десяток лишних километров, – подумал он недовольно. – Теряем дорогое время».

Склонив голову, в спецмашину зашел полковник Битнер, высокий, еще молодой человек с орлиным носом и близко посаженными глазами.

– Господин генерал…

– Послушайте, Битнер! – оборвал его Вальтер Блиц. – Мы не можем менять направление всего соединения. Часть продолжит путь, как и задумывалось ранее, чтобы не вызывать подозрение русских. Здесь мы разделимся, полковник.

Битнер хотел было вытянуться, но уперся головой в низкий потолок спецмашины.

– Следовательно, – Блиц сомкнул тонкие губы, – вам предстоит продолжить путь. И принять бой. Запомните, Битнер, во что бы то ни стало нужно продержаться до тех пор, пока группа восхождения не выйдет к стоянке «три пятьсот». Это место, находящееся на высоте три тысячи пятьсот метров над уровнем моря. Затем мы сможем вам помочь.

Полковник Битнер вернулся в свою машину, которая стояла по соседству; орлиный нос его заострился, глаза глубоко запали.

– ЧП? – просил Карл Карстен.

– Хуже быть не может. Прощай, дружище. Не повезло мне.

– Не понял. Объясни толком.

– Пути наши расходятся.

– Вот как!

– Мне поручено отвлечь противника, – как-то обреченно заметил Битнер. – Каждому свое. А слава другим, кто в рубашке родился. Других будут показывать фюреру и в кинотеатрах Берлина по всей Германии.

– Да объясни ты толком. – Карстен пока не понимал, о чем речь.

– Что тут объяснять! – сощурился Битнер. – Тебе-то, конечно, все равно. Какая разница, кто будет тебя сопровождать, прикрывать. Битнер, Губерт, Лернер… Ты в любом случае окажешься на могучей кавказской вершине. Ты – счастливчик.

– Ах, вот ты о чем.

– Да, да, о том. Надеялся. И все рухнуло. Ну не обидно ли?

– Не отчаивайся, – усмехнулся Карл, он видел: бедняга Битнер переживает, как малыш, которого взрослые не берут на увеселительную прогулку. – Нет худа без добра.

– О каком добре ты толкуешь! – горячился полковник. – Мне предстоит сдерживать натиск русских. Одни получат Рыцарский крест, а другим не достанется и надгробный крест. Лавры одним, шишки другим. Говорю тебе – каждому свое.

Виктор Соколов прислушался: гул доносился откуда-то из глубины гор. Ошибки вроде бы нет – немцы движутся в том именно направлении, в каком и предполагали.

Из-за огромной, нависшей над дорогой скалы, бесформенной, как заплывшее мордастое лицо великана, выползали взбирающиеся вверх, как жуки, тупоносые натруженно воющие немецкие автомашины.

Близился миг решительной схватки с врагом.

Иван Владимирович Тюленев не ложился спать, несмотря на поздний час: он был обескуражен поступающими сообщениями… Командование 46-й армии сообщило, что в районе Черкесска и на перевалах идут незначительные бои. А через три дня в штаб фронта поступило тревожное донесение: «Передовые части первой и четвертой горнострелковых немецких дивизий уже появились на северных склонах Клухора и на перевале Донгуз-орун». В тот же день позвонили снова: «По данным нашей разведки, положение на Клухорском перевале очень серьезное…»

«Как такое могло случиться? И все это за короткое время, за три дня!» Иван Владимирович не в силах был сдержать возмущение.

На 46-ю армию возлагалась оборона перевалов через западную часть Главного Кавказского хребта и Черноморского побережья, а кроме того – прикрытие границ с Турцией.

Выходит, просчиталось командование фронта, полагая, что основной удар немцы нанесут на Черноморском побережье, где и развернули главные силы армии?! Иван Владимирович связался с Тимофеевым.

– Что у вас?

– Немцам удалось прорваться в ущелье «Надежда».

«Как они могли там оказаться?» – не переставал удивляться Тюленев.

– Судя по всему, – продолжал Тимофеев, – противник намеревается пройти в квадрат «три пятьсот». Мы перекрыли подступы к нему…

– Плохо организовали оборону, – скорее себе, чем Тимофееву, заметил командующий. – Прошляпили.

«Да, – размышлял он далее, закончив недолгий разговор с комдивом, – усилили Черноморское побережье, а горы оставили без надежного прикрытия».

Тимофеев однажды сказал командующему фронтом:

– Поражают меня утверждения некоторых, будто горы наши защищены самим господом богом и гитлеровцы ни за что не осилят их. Это самообольщение. У них есть хорошо подготовленные горные части, они пройдут всюду.

– Ты прав, нам нужны дополнительные укрепления, скрытые огневые позиции в горах. Все это нужно было предвидеть! А мы стали наших альпинистов собирать лишь тогда, когда фашисты очутились на Северном Кавказе. В то время, как немцы заранее готовились к горной войне.

– И надо было заминировать проходы там, где нет у нас возможности поставить посты. Один пулеметный расчет в горах может многое сделать.

20 августа генерал армии Тюленев получил директиву Ставки Верховного Главнокомандования.

«Противник стремится вторгнуться в пределы Закавказья и для достижения этой цели не ограничится действиями крупных сил на основных операционных направлениях.

Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами… Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является непроходимой преградой для противника. Надо крепко запомнить: непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легко проходимы, особенно в данное время года.

Исходя из этого, Ставка требует наряду с созданием прочной обороны на основных операционных направлениях немедленно усилить оборону Главного Кавказского хребта, и особенно Военно-Грузинскую, Военно-Осетинскую и Военно-Сухумскую дороги, исключив всякую возможность проникновения противника на этих направлениях».

Трудно было не согласиться с этим: немалая доля вины в том, что случилось, лежала на командовании и штабе Закавказского фронта и, разумеется, лично на нем, Тюленеве.

«Проспали мы перевалы», – горько повторил он.

Догорала августовская ночь, а сон не шел.

«Да, нужно лететь в Сухуми», – твердо решил Иван Владимирович.