Текст книги "Костры на башнях"

Автор книги: Поль Сидиропуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

– Убивают! Убивают! – орала детвора, будто торопила людей к драчунам.

– Эй, вы что – спятили?! – Саша Прохоров, это был он, больно сдавил Махару руку, вырвал камень. – Перестаньте! Озверели, что ли?

Вскоре подбежали милиционеры.

– Что здесь происходит? – грозно вопросил Тариэл Хачури.

Асхат опустил голову, победный блеск в его глазах тотчас погас. Молчал, опустив голову, и Махар.

– Вас я спрашиваю? – повысил голос начальник отделения милиции. – Деретесь? Да? Нашли подходящее время. Родина в опасности, а вам наплевать, так? – Тариэл задержал суровый взгляд на Асхате. – Кто зачинщик? Ты? Или ты? – Один и второй точно набрали в рот воды. – Вас я спрашиваю? Значит, оба начинали, так? Хорошо. Кто видел? – Детвора сразу же отступила. – Из-за чего подрались, кто знает? Может быть, вы скажете?

Саша Прохоров отшатнулся.

– Я подоспел почти вместе с вами, – объяснил он, видимо не желая впутываться в такое дело.

– Ага, не видел, не знаю, моя хата с краю, – смерил его сердитым взглядом Тариэл и отвернулся. – Значит, никто ничего не видел? Убьют парни друг друга, как будто так и надо. Эх, вы! – стал он выговаривать. – Не-ет! Вы не просто драчуны или хулиганы. Нет! Вы – преступники. Самые настоящие враги. В трудную минуту, когда нужно сплотиться еще сильнее, вы затеяли мерзкую потасовку.

Хачури распорядился, чтобы драчунов отвели в отделение милиции. Мальчишки направились следом.

Никто не обратил внимания на довольно ухмыляющегося Азамата, который издали наблюдал за происшедшим.

Еще подростком Махар Зангиев дружил с сестрой Азамата – Чабахан. Мальчишка часто бывал у них дома – вместе ходили в школу, вместе возвращались. Это была конечно же наивная детская дружба, и Азамата забавляли и смешили столь трогательные их взаимоотношения: ну и ну – жених и невеста! Но вот, повзрослев, вроде бы надежный жених переметнулся к другой. Все чаще и чаще Азамат стал видеть Махара с кабардинкой.

«Ишь змееныш, покрасивей девчонку выбрал себе!» – злился на него Азамат.

А как-то застал он сестру плачущей: Чабахан всячески скрывала обиду, никогда не жаловалась, ни в чем не обвиняла Махара, а тут не удержалась от горьких слез. Азамат, конечно, постарался успокоить сестру.

– Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит, – так оценил он поступок Махара. – Нашла с кем дружбу водить. Не видишь, сколько сволочей развелось?! Довериться никому нельзя.

– Махар тут ни при чем. Просто мы…

– Что «мы»? Что «просто»?

– Мы и теперь с ним друзья. А сердцу не прикажешь, – брала Чабахан под защиту Махара.

– Не защищай мерзавца! Такой в любую минуту продаст и глазом не моргнет! – ярился Азамат. – Я бы таких к стенке ставил. К стенке, понимаешь? А эту подружку твою, Заиру, нужно гнать от себя. Тоже дрянь. Вообще кабардинки никогда не отличались верностью…

Азамат еще долго гневался и угрожал Махару. Тогда он не знал, что предпримет конкретно, но твердо решил отомстить во что бы то ни стало.

Наконец придумал: лучше всего, пожалуй, запалить воспламеняющуюся, как порох, вражду Аргудановых с Зангиевыми. Много ли нужно, сказал он себе, чтобы кабардинец пошел на осетина с кулаками! Стоит лишь натравить. Так и сделал.

…Азамат еще долго смотрел удаляющейся ватаге вслед. Потом повернулся я пошел, бездумно глядя перед собой: ни удовлетворения, ни радости от того, что случилось, он уже не испытывал. Оставался лишь неприятный осадок.

По центральной улице двигались многочисленные тяжело груженные подводы – поток беженцев не иссякал. Проскочили машины с красноармейцами. Азамат задержал внимание на походной кухне, которую тащил за собой грузовик.

«Теперь они чаще движутся в обратную от фронта сторону», – отметил он сумрачно.

Проехали еще два грузовика, тащившие за собой короткоствольные орудия. Какими-то детскими игрушками показались они Азамату со стороны. «И такой примитивной боевой техникой намереваются остановить и сокрушить до зубов вооруженного врага?! Дальше всех, быстрее всех, больше всех… – как только не восхваляли себя, на каждом шагу трепались – и в газетах, и по радио одно и то же твердили! А на деле – драпают. Фашисты на Кавказе! Выходит, уже ничто не сможет их остановить?» – сделал вывод Азамат, и от внезапного волнения часто-часто забилось сердце.

Глава седьмая

Поздно вечером зазвонил телефон. Звонил Василий Сергеевич Тимофеев.

– Виктор, за тобой послана машина. Сразу же выезжай…

«Пора!» – сказал себе Виктор. Укладываться ему не придется, все давным-давно готово; вот только нужно сказать несколько слов на прощание матери и жене. Алексея, сынишку, уже уложили спать. Что ж – это, видать, к лучшему: не увидит слез малыша.

Виктор тревожно глянул на притихших, приунывших в ожидании у слабо горевшей настольной лампы женщин. «Эх, милые мои, с чего же начать этот трудный разговор? Снова прощаемся, и никто не знает, что нас ждет впереди. Многое надо вам сказать, но времени уже нет». Он шагнул к ним и заговорил совсем не так, как намеревался – мягко и дипломатично. Где уж! Не оказалось в голосе его теплоты и бодрости.

– Вот что, милые мои. Надо прощаться – мне пора.

– Как? Уже? – Надя не договорила – все у нее внутри оборвалось.

Мать изменилась в лице, но промолчала, и Виктор понял, каких трудов ей это стоило.

– Будем надеяться, что все обойдется и мы встретимся, – обрел он уверенность, и в голосе его появилась мужская твердость. – Погоди, Надюша, – остановил он жену, которая порывалась что-то сказать. – У меня еще не все. И вам, милые мои, тоже нужно собираться. И прошу, без суеты и нервозности. Не стану сгущать красок, но должен предупредить: оставаться вам в городе нельзя.

– Нельзя?! – опешила Надя.

– Да. Дня два на сборы. Времени нет. Берите самое необходимое и уезжайте.

– Уважать? – переспросила Надя, будто ослышалась.

– Да, уезжать, уезжать! Неужели непонятно?

Мать и на этот раз промолчала, лишь строже сделался ее взгляд; она умела держать себя в руках, Надежде хоть бы немного такой выдержки.

– И самое подходящее место – Владикавказ, – добавил он спокойнее. – Побудете там у бабушки.

Надя все не могла понять.

– Объясни. Только ли мы должны уехать? Или… Тебе что-то известно? Ты скрываешь?

– Нет, Надя. Речь, как ты понимаешь, идет не только о тебе, маме и нашем малыше. – Он не решался сказать прямо, что город могут оставить в ближайшее время. – Многим просто необходимо уехать.

– Ты хочешь, чтобы я, как и другие, бежала? Разве я не могу быть тебе полезной, находясь здесь? Вблизи?

– Надя, ты соображаешь, что говоришь? – Он опустил ей на плечо руку и заглянул в глаза, как бы проверяя: дает ли она себе отчет в том, что ее ожидает в оккупированном городе? – Через пару дней здесь такое будет…

– А что здесь будет? – подняла голову Надя. – Неужели и сюда, к нам в горы, пройдут фашисты?

– Наивная ты, как ребенок. – Виктор посмотрел на мать с недоумением: сама, мол, посуди, как трудно в такой ситуации сохранить спокойствие, если у жены отсутствует здравый смысл. – Милая ты моя, они уже здесь… рядом…

– Значит, и сюда явится фашист? – приуныла мать.

Виктор нахмурился: прямо об этом он долго не хотел говорить, да вот вынуждали.

– И вы обе понимаете, чем все это может кончиться, – сказал он. – Мама – жена революционера, секретаря райкома партии…

– Решено, сынок, – ответила мать. – Обо мне ты можешь не беспокоиться. Я отправлюсь с госпиталем. Завтра как раз готовится еще одна группа. А Надежда с Алексеем поедут к бабушке.

Она открыла платяной шкаф, достала лежащий на дне вещмешок: теплое белье для сына Лиза приготовила заранее.

Надя уставилась на вещмешок, затем на мужа и не смогла сдержать слез.

На дворе под самыми окнами раздался сигнал автомашины.

Обе женщины почти одновременно бросились целовать его на прощание.

– Будь проклята эта война! Будь прокляты фашистские звери!

– Береги себя, сынок!

Долго еще звучали в ушах Виктора голоса матери и жены.

…За лесистым холмом в неглубоком распадке разместилась деревушка, в двух крайних домиках находился штаб дивизии.

– Виктор Алексеевич! Вот так встреча. – Перед Соколовым стоял невысокий, чуть полноватый человек – бывший секретарь партийной организации комбината Карпов.

– Константин Степанович! И вы здесь?

– Просился с первых дней. Назначили политруком к ополченцам.

– Ну как тут?

– Новости неважные, если по совести… – потускнел Карпов. – Немцы движутся к Эльбрусу, вышли на южные склоны. Представляешь, противнику удалось прорвать боевые порядки одиннадцатой дивизии НКВД и ворваться в Пятигорск. Торопятся гады в Моздок, Малгобек, к грозненской нефти – сам понимаешь… А тебя, я слышал, к нам комбатом?

– Да.

– Наших горняков здесь немало. Так что снова мы вместе. На боевом теперь посту.

Вот уже с час допрашивали пленного, коренастого немецкого офицера. Он утверждал, что знает только задачу своей альпийской роты, так же соседей. Бои ведутся на эльбрусском направлении сразу несколькими подразделениями, чтобы захватить основные перевалы.

– Какие конкретно? – требовал Тимофеев.

Соколов перевел вопрос.

– Хю… тю… – попытался было произнести название пленный, но не смог выговорить.

– Хотю-тау? – подсказал Виктор.

– Яволь, да, – кивнул немец и снова стал тужиться, вспоминая еще одно название: – Ципер…

– Чипер-азау? – пришел Виктор еще раз на выручку.

– Яволь.

– Судя по всему, некоторые их подразделения движутся к вершине, – высказал Виктор свои соображения командиру дивизии.

– Спроси, что ему известно об этом? – указал на немецкого офицера Василий Сергеевич.

– Ваша задача – сопровождать группу, поднимающуюся на Эльбрус? – спросил Виктор.

– Нет, – ответил офицер. – В нашу задачу входило занять на перевале позицию. Контролировать…

– Подниматься будут другие? – продолжал выяснять Виктор.

Пленный развел руками.

– Уведите, – бросил устало Василий Сергеевич.

Немца увели. А командир дивизии смотрел перед собой в одну точку, постукивая по дощатому столу пальцами. «Быстро же расползлись фашисты, – размышлял он. – Тактика их ясна: будут рваться большими силами и поспешат захватить поскорее Главный Кавказский хребет».

Комдив Тимофеев знал: Гитлер, как только его войска подступили к предгорьям, восторженно возвестил: «Теперь Кубань стала нашей житницей». Немецкая газета «Краукер Цейтунг» в своих торопливых обещаниях пошла еще дальше, гарантируя обильные трофеи:

«В бывшей России у немцев права, о которых они никогда не смели мечтать. На немцах лежит ответственность за поведение туземцев, которые не всегда относятся к нам дружелюбно. Каждый немец внезапно стал колонизатором, начальником и господином».

«Стряпать подобное нацисты умеют, – думал Тимофеев с неприязнью. – Независимо от исхода битвы, будут трепаться, возвестят всему миру о том, что Кавказ взят. А мы и в худшем оказывались положении, да устояли, нашли в себе силы, чтобы противостоять иностранным интервентам и деникинским карателям…»

Василий Сергеевич устало поднял голову, все еще задумчиво глядя перед собой, и будто только теперь, избавившись от неотвязных мыслей, он вспомнил о Викторе.

– Как ты думаешь, – заговорил Тимофеев, – немец все сказал? Может, о главном умолчал?

– Пожалуй, сказал лишь то, что уже свершилось, – ответил Виктор не колеблясь. – Нам известно, что горнострелковые дивизии вышли на южные склоны Эльбруса. Захватили перевалы и некоторые туристические базы. Об этом он нам и рассказал. А о том, что намечается, конечно, умолчал.

– Правильно рассудил. – Тимофеев снова постучал пальцами по массивной дощатой столешнице, что-то невнятно пробормотал и уставился в дверь, за которой исчез пленный офицер. – И мне так же показалось. Немцы движутся на Эльбрус сразу несколькими группами. Почему?

Виктор понимал, что Василий Сергеевич проверял себя, свои, а не его предположения подвергает анализу. Тем не менее отвечал, слегка волнуясь:

– Одна группа, по моему разумению, выполняет отвлекающий маневр. Другая – страхует. И только третья продвигается к намеченной цели.

Виктор замолчал, хотя чувствовал, что ответил лишь наполовину.

– И какая из них выполняет основную задачу? – тотчас последовал вопрос. – Какой путь она выберет? Как ты считаешь?

Соколов помедлил с ответом, чтобы еще раз обдумать весьма сложную ситуацию и дать на этот счет безошибочный прогноз.

– Есть удобный маршрут, он проходит через высокогорное село…

– Ты имеешь в виду Ларису?

– Ее, – согласился Виктор. – Но этот маршрут менее известен зарубежным альпинистам, хотя и имеет свои преимущества. Им можно выйти к вершине более коротким путем. Думаю, немцы могли бы воспользоваться именно им.

– Пленный офицер может знать, какой маршрут предпочли немцы?

– Сомневаюсь. – Виктор пожал плечами: ему вдруг показалось, что он слишком в категорической форме высказал свою точку зрения.

Тимофеев понял и кивнул, как бы поддерживая:

– Об этом могут знать лишь немногие, узкий круг лиц. Что слышно из «Октябрьской»?

– Пока молчат. Никаких новостей.

– Неужто на немецких картах этот путь не обозначен? Сомневаюсь. Ведь наверняка зашифровали каким-нибудь кодом.

Соколов отлично понимал, что немцы не упустят возможность направить колонну туда, где ее совсем не ждут. Правда, их проводники могут не знать каких-то вспомогательных троп. Сам Виктор до войны старался вести зарубежных спортсменов более известным путем, и вовсе не потому, чтобы не посвящать иностранцев в какие-то маршрутные тайны, после одного восхождения запомнится немногое. Виктор руководствовался иными мотивами: вести иностранцев по проторенному маршруту спокойнее – безопаснее. Мало ли что может случиться в пути. На что опытный альпинист Карл Карстен и тот… Стоп! А разве он, Карстен, не может повести группу? Маршрут ему известен. Не согласится? Как сказать. За это время многое могло измениться. И не такого могли сломить фашисты.

– В тридцать девятом году здесь были немецкие альпинисты. Вполне возможно, кто-то из них ведет группу. – Виктор не решился, однако, назвать имя Карла Карстена как первого, основного кандидата в проводники: все еще не хотел в эту возможность верить.

Генерал Тимофеев хмыкнул: ему нужны были точные данные, а не предположения. Ведь сдерживать натиск немцев сразу на нескольких направлениях дивизия не могла. Что же делать?

Глава восьмая

Кто-то, казалось, заранее уведомлял немцев о том, где расположены основные городские объекты, предприятия, учреждения – именно на них сбрасывались бомбы. Горел элеватор, нефтяная база, подстанция. В городе погас свет, улицы и дома освещались заревом пожарищ.

Бомбы стали разрываться совсем рядом с домом Соколовых. Задрожал пол, яркий свет брызнул в комнату, посыпалась штукатурка с потолка, в углу на стене появилась глубокая трещина.

– Боже! – Наде почудилось, что следующая бомба непременно упадет на их дом.

Надо немедленно убираться отсюда. Чего она ждет? Машину, которую ей обещали? О какой машине может идти теперь речь! Никто за ними не приедет. Нужно брать Алешку на руки и бежать. Она приготовила две сумки и чемодан, в которые напихала самое необходимое, однако теперь на все нужно было плюнуть и уходить. Она так и решила: схватила на руки сына, взяла с собой маленькую сумку и торопливо покинула комнату. Когда захлопнулась дверь на веранде, мальчишка спросил:

– Мама, куда мы идем?

Надя не ответила. Она и сама не знала, куда теперь податься. Ее понесло, как ветром опавший осенний лист. Но она была твердо убеждена в том, что дома оставаться опасно.

– Мы не будем ждать машину? – удивился Алексей.

– Сами доберемся до вокзала.

– И мы поедем к бабушке?

– Да, сынок. – Она прижала к себе малыша, пытаясь в нем обрести уверенность.

– Мама, смотри, дома горят!

На улице ей стало особенно страшно. Она остановилась у калитки, теряя силы. Посмотрела вправо, затем влево, раздумывая потерянно, в какую сторону безопаснее свернуть. Боже! Разве теперь можно найти такое место!

– Мама, самолеты! Сейчас бомбы полетят!

На самом деле загудело над головой, и снова засвистели падающие бомбы. Задрожала под ногами земля. И уши точно ватой заложило.

Надя прижалась к забору. Бомбы упали совсем близко: между райкомом партии и больницей.

– Да что же это! Сколько невинных жертв…

– Не плачь, мама. Не бойся.

– Нет, нет. Что ты, детка. Я не плачу. Соринка попала мне в глаз.

– Страшно?

– Переждем немного и пойдем.

Господи! Прошла всего неделя, не больше, с той поры, как она шла по этой самой улице в школу в приподнятом настроении от того, что приехал муж, и как-то даже неловко ей было перед окружающими людьми, что она такая счастливая, будто выкрала всеобщую людскую радость.

В какой-то момент ей показалось, что идет машина, гул послышался вблизи; она прислушалась, напряженно всматриваясь в темноту, но машина не показывалась. Может быть, шофер адрес не запомнил? А что, если бомба в машину угодила?

Снова налетели самолеты; раньше послышался зловещий гул их моторов, потом задрожала земля под ногами, задзинькали стекла в окнах. Бомбы большей частью рвались в районе центра, отсюда нужно было уносить поскорее ноги. «Что же ты стоишь? – поторапливала она себя, но с места не двигалась. – Какое варварство! Город разрушили, повсюду пожарища – не иначе задались фашисты целью все сровнять с землей. За что? За какие грехи страдают люди?!»

Она прижала к себе сына, крепко обхватила его хрупкую спинку руками, уверенная, что сможет укрыть его собой, уберечь от беды. Пусть бросают сколько угодно и куда угодно, она не двинется с места. Бежать бессмысленно. Повсюду эти бомбы.

Гул самолетов удалялся. «Может быть, улетают? – подумала она с надеждой. – Неужто кончился этот проклятый налет?» Теперь – вперед! Но не успела она отойти и двух шагов, как тотчас замерла. Из-за поворота улицы вылетел грузовик. Шофер резко притормозил и выскочил из кабины:

– Надежда Николаевна? Я за вами…

– Я думала, уже не приедете…

– Извините. Никак нельзя было проехать. Такое творится у нашего комбината! А где ваши вещи?

– В доме, – показала она рукой.

Шофер бросился во двор.

В небе снова загудело. Теперь взрывы раздавались в районе вокзала и товарной станции.

– Не беспокойтесь, к поезду успеем. – Шофер не стал вещи класть в кузов, поместил их в кабине: чемодан уложил у ног Нади, сверху – маленькую сумку, а ту, что побольше, поставил на сиденье.

Водитель завел мотор и тихо отъехал, по-прежнему не включая фар. Сквозь пыльные стекла почти ничего не было видно, но шофер умело ориентировался и даже прибавил скорость.

Неожиданно остановился: улица была завалена отвалившейся стеной большого дома, поперек дороги лежало поваленное дерево. Шофер быстро развернул машину и выехал на соседнюю улицу.

Они успели к поезду, состав стоял на первом пути. Перрон был забит людьми и вещами. Но шофер проворно перескакивал через узелки и баулы, высоко поднимая сумки и чемодан, чтобы легче было маневрировать. Надя с Алексеем на руках еле поспевала за ним.

Шофер помог Наде поднять вещи в тамбур. Вагон набили до отказа, люди сидели на узлах даже в проходе. Все ждали с нетерпением, когда состав отправят. Но он продолжал стоять. Было темно и очень душно – окна были наглухо закрыты.

– Когда же поедем? – Беспокойство людей росло.

– Куда ж под бомбы? – недовольно ответила проводница. – Переждем – тогда.

На этом разговор оборвался.

Резко закачался вагон, ударился буферами о соседние и тихо тронулся с места. Мимо окон проплыли силуэты привокзальных строений, освещенные пламенем пожарищ…

Тариэл Хачури втолкнул в вещмешок теплое зимнее белье, сложенное стопкой, шерстяные носки и то, что может понадобиться в горах; в боковые карманы вещмешка положил алюминиевую кружку, ложку, перочинный нож. «Что еще? – подумал он и ответил себе: – Кажется, все». Бросив оценивающий взгляд на вещмешок, который здорово увеличился в объеме, он забросил его за спину. Теперь можно идти, однако он продолжал стоять, словно что-то еще предстояло сделать на прощание. Осмотрелся как бы для того, чтобы запомнить, сохранить в своей памяти все до мелочей.

Тягостное впечатление производили неубранные комнаты, оголенные стены, где еще недавно висели фотографии, голые кровати, на полу – коврики. Жену и двух маленьких сыновей Тариэл отправил к ее родителям, за них он может не волноваться, они в безопасности.

– Прощай, родной дом. Мы обязательно вернемся. И тогда наполнятся твои стены детскими голосами…

На дворе стояла прохладная ночь, легкий ветерок уносил в сторону черные космы дыма, не видно было ни луны, ни звезд. Наступили прохладные вечера, давал знать выпавший после дождя в горах снег.

И здесь, во дворе, Тариэл осмотрелся, попрощался со своим садом. Закрыл за собой калитку. Пошел по улице. Кругом было тихо. После продолжительной бомбежки тишина показалась какой-то гулкой, настороженной. Улицы безлюдны. Откровенно говоря, Тариэлу не хотелось ни с кем сейчас встречаться: ощущение такое, будто мужчины покидают своих матерей, жен, детей в самую трудную, решающую минуту. Одно оправдание: уходят, чтобы вернуться. В горах они нужнее.

На этот раз Тариэл направился не в помещение милиции, а во двор. Под металлическим козырьком, служившим навесом, он задержался: ему почудилось, что послышался шорох.

Он нащупал замочную скважину, вставил в нее ключ.

– Ну где вы там? – бросил он сердито, открывая дверь.

– Здесь.

Показались Асхат Аргуданов и Махар Зангиев, оба мрачные, потемневшие, злые.

– Можете проваливать на все четыре стороны, – сказал Тариэл устало. – Не хочу, чтобы вас освобождали эти гады. Уходить надо.

Парни продолжали стоять на месте.

– Ну, чего ждете?

Вид начальника отделения милиции показался парням странным. Асхат и Махар привыкли видеть Тариэла Хачури всегда в форме, тут же на нем простенькая суконная рубашка, а за спиной вещмешок.

– А вы куда? – спросил участливо Аргуданов.

– Наверно, туда? – Махар указал в сторону гор. – В ополчение?

– Куда надо, туда и иду, – бросил Тариэл сумрачно.

– Возьмите и меня, – попросил Зангиев.

– Что ты только о себе говоришь?! – рассердился Асхат. – Ты думаешь, я не пойду?

– Можете успокоиться – ни того, ни другого я не возьму, – пригрозил Тариэл. – Вам там делать нечего. Там нужны настоящие мужчины, крепкие, дисциплинированные, как настоящие солдаты.

– Разве я не такой? – запротестовал Махар. – Почти каждый день заходил в военкомат. Просил, чтобы отправили на фронт. А мне одно и то же: броня, броня… Как будто некому было возить руду.

– И у меня… Или вы не знаете, что нас, чабанов, не брали? – напомнил о себе и Асхат. – Вот и сейчас я попросил бригадира, спустился с гор из-за этого…

– Знаю. Знаю, что у вас броня. А вот ручаться за вас опасаюсь, – сказал Хачури сурово.

– Зачем вы так, товарищ начальник? – заговорил Аргуданов с обидой. – Не надо путать одно с другим.

– По-вашему, теперь на нас нужно крест положить?! – защищался и Махар. – Ошибаетесь, товарищ начальник милиции.

– Вот, вот, шуметь вы молодцы. А на серьезное дело готовы? – Тариэл, казалось, намеренно тянул время, чтобы удостовериться прежде, чем решиться на серьезный шаг. – Горы есть горы! Трусости не потерпят. А тем более…

– А мы что, по-вашему, трусы, что ли? – оборвал Зангиев, тут он и вовсе закипел, как чугунок на костре. – Эх, если б был здесь Виктор Алексеевич. Послушали бы его. Да он… Он обязательно бы поручился за нас.

– Ладно, не шумите. Даю вам на сборы полчаса. Ступайте по домам, да живее. Ждать вас ее буду, учтите. Возьмите с собой теплое белье. И направляйтесь в сторону «каланчи».

…Рассвет застал путников в ущелье; взбирались все выше и выше, сквозь лабиринты скал. Наверху островками лежал снег, кое-где стекали ручьи, соединяясь в один, и шум падающего потока разносился по ущелью.

– Глядите, братцы! К нам идет пополнение, – радушно встречал новую группу добровольцев Саша Прохоров. Увидев Асхата и Махара, он похлопал по плечу одного и другого, подмигнул лукаво и одобрил: – Вот это вы решили правильно. Повоюем вместе.

– А как же! Будем бить фашистов! – согласился Аргуданов.

– И от меня им достанется! – добавил подчеркнуто Махар.

Тариэл Хачури и Карпов, ротный политрук, пожали друг другу руки и направились по крутой тропе к домику, притаившемуся за гигантскими валунами.

– Товарищ капитан, – доложил Хачури, представ перед Соколовым, – меня назначили к вам командиром роты. Со мной два добровольца – Аргуданов и Зангиев.

– Очень рад, Тариэл. Я хотел…

– Можешь не беспокоиться, Надю посадили на поезд, – сказал Тариэл, чувствуя, что именно этого известия ждет от него Виктор.

– Спасибо, друг. А теперь о деле, – приободрился Соколов. – Рота твоя разместится в штольне «Октябрьская». Немцы прорвались большими силами и могут начать восхождение в самом неожиданном для нас месте. Сам понимаешь, каждую тропу контролировать мы не в состоянии – не хватит людей. Поэтому расставь посты в нескольких местах.

Сбавляя скорость, состав остановился: на соседних путях от взрыва бомбы загорелась цистерна с горючим. В вагоне поднялся галдеж:

– Чего стали?

– Когда же мы выберемся из этого ада?

– Проехать нельзя, – объяснила проводница. – Пожар, могут загореться наши вагоны.

– Как же теперь?

– Что за напасть!

– Без паники, товарищи, – успокаивала проводница. – Люди стараются…

Выходить из вагонов не разрешали. Те, кто сидел у окон, прильнули к стеклам, пытаясь рассмотреть, что там предпринимают железнодорожники, но ничего не было видно – лишь мелькали по земле желтые блики пожара.

Алексей, зажатый между матерью и завхозом Маргаритой Филипповной, спал, несмотря на неудобства и тревоги.

– Покуда не сгорит вся нефть, что тут можно поделать, – заметила Маргарита Филипповна. – Погасить нельзя. И сдвинуть куда-нибудь подальше цистерну не могут. Вот и жди. На этом месте постоянно что-то случается. Перед самой войной ехала погостить к родственникам в Грозный, и тоже загорелась нефтяная цистерна. Простояли до утра. Головотяпство. А теперь по чьей вине вспыхнул пожар?..

– Диверсанта, кого же еще! – бросила одна женщина из темного угла.

– И что этим проклятым фашистам от нас нужно? – тяжко вздохнула другая.

– Разбойникам известно, что нужно, – вмешалась третья. – Награбить побольше. Кровопийцы.

Разговор вели, чтобы отвлечься. Кончилась короткая летняя ночь. За окнами вдруг послышался шум. Из вагонов стали выходить люди с вещами.

– Дальше, видать, не поедем!

– Как же так?!

– Смотрите, немцы!

– Всем покинуть вагоны! – под окнами появился немецкий офицер в сопровождении автоматчиков. – Шнель! Быстро.

– Алешенька, проснись.

Мальчишка открыл глаза.

– Уже приехали? – спросил он мать.

– Нет, сынок.

Он не стал больше задавать вопросы, видя, как в проходе вагона столпились люди с вещами, спрыгнул с сиденья.

Маргарита Филипповна помогла Наде вынести из вагона чемодан и сумку.

Состав был оцеплен автоматчиками, на проселке стояли тупоносые машины.

– Неужели нас увезут? – насторожилась Надя.

– Кто их знает.

Немцы начали проверку с хвоста состава, растянув людей цепочкой: осматривали вещи крупный офицер и трое дюжих автоматчиков. Они потрошили сумки, баулы, узелки, чемоданы, требовали документы. У некоторых забирали ценные вещи, откладывали в сторону. Кто возмущался, а кто проходил молча, задушив обиду.

Пожилая женщина с двумя маленькими внуками упрашивала:

– Детские вещи верните. Во что же мне детей одеть? Неужели у вас нет сердца? Господь покарает вас.

Дюжий молодчик направил на нее автомат, и женщина увела внуков, проклиная:

– Грабители! Грабители!

– Боже! Какие варвары!

– Тихо, Наденька.

Подошла их очередь. Офицер глянул на нескладную фигуру Маргариты Филипповны, на обрубок руки, тупым носом сапога оттолкнул от себя ее старую потрепанную сумку и махнул рукой:

– Проходи.

Она схватила сумку, унесла ее на десять – пятнадцать метров от проверяющих и вернулась, чтобы подсобить Наде.

Надю офицер рассматривал подольше, сравнивал ее лицо с фотографией на паспорте, и в вещах ее стали ковыряться. Вначале проверили чемодан – он привлек их внимание, очевидно, тем, что новый и большой. В нем сверху был аккуратно уложен серого цвета костюм Виктора – совсем еще новый, сшили перед самой войной. Немцы взяли пиджак, полезли в карманы. Вывернули их, но ничего не нашли. Просмотрев тщательно содержимое чемодана, немцы закрыли его и отложили к другим вещам, которые складывали в стороне.

Надя, бледная и напуганная, тут вовсе опешила, она не знала, как ей быть. Протестовать или смириться? Эти звери на все способны. Больше всего ей жаль костюм Виктора, да и все ее белье, и платья были в чемодане.

Офицер тем временем с усердием проверял сумку, здесь были в основном вещи Алексея.

– Что вы ищете?! – прорвало Надю. – В сумке белье ребенка.

Офицер посмотрел на нее грозно и продолжил осмотр. На самом дне сумки лежал альбом, резким рывком немец вытащил его, из него выпала при этом фотография. Это была фотография Алексея Викторовича Соколова. На ней он в гимнастерке, с орденом Красного Знамени на груди.

– Комиссар?! – гаркнул офицер.

Алексей бросился поднять фотографию, но офицер схватил его за воротник рубашки и оттащил в сторону.

– Отдайте! Это мой дедушка! – вскрикнул Алексей и, плача, уткнулся матери в подол.

Надя опустила руки на вздрагивающие плечи сына.

– Вернут… – Она сама едва сдерживала слезы.

Офицер сердито и с неприязнью полистал альбом, бросил его на дно сумки.

– Коммунист! – указал он на нее.

Автоматчики тотчас оттеснили Надю с Алексеем в сторону.