Текст книги "Костры на башнях"

Автор книги: Поль Сидиропуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Глава третья

В какой уже раз генерал армии Тюленев совершал очередной перелет. Каким бы ни был утомительным, опасным путь, он отправлялся на самые решающие участки фронта, чтобы там, на месте, разобраться в обстановке. Его присутствие понадобилось, когда крупные механизированные части противника начали выдвижение из района Пятигорска в юго-восточном направлении и подошли к реке Баксан. В районе Моздока немцам удалось форсировать Терек и перейти в наступление, вклиниваясь у станицы Вознесенская в оборону 11-го стрелкового корпуса. Танки противника продвинулись на юг к подножию Терского хребта и стали взбираться по его северным склонам.

Когда создалась угроза прорыва на туапсинском направлении, Тюленев тотчас вылетел туда, чтобы на месте совместно с руководством армии организовать оборону. Иван Владимирович понимал, как важно личное руководство штабами и войсками, общение с подчиненными, будь то командир или рядовой солдат: доброе слово настраивало, вселяло в людей смелость, организованность. Командованием, штабами одновременно решались самые разнообразные задачи, нельзя было упускать из поля зрения при этом и соединения, прикрывающие границы с Турцией, оборонявшие Черноморское побережье и обеспечивавшие наши коммуникации в Иране.

Сегодня под утро Иван Владимирович имел трудный разговор со Сталиным, который оставил неприятный осадок на душе. Верховный был встревожен, возмущен положением, сложившимся на перевалах Главного Кавказского хребта. Складывалось впечатление, что он, хотя и не прямо, упор, давал понять, что виной всему является Тюленев: не все учел при организации обороны горных рубежей, в результате противнику удалось подняться на вершины. Дело обстояло не совсем так, но не стоит искать теперь виновных, к чему вспоминать о просчетах, допущенных им, Тюленевым, и прежним руководством округа, положение этим не исправить. Принял командование – отвечай! Пока войска Закавказского фронта в твоих руках, полную ответственность несешь ты, Иван Владимирович…

Штаб 46-й армии располагался в Сухуми. В последние дни вражеские самолеты проникали и сюда, они разбомбили порт, вспыхнул и загорелся с безжалостной стремительностью абхазский театр.

Трудный разговор вышел с командующим армией – Василием Фадеевичем Сергацковым.

– Как получилось, что противник опередил наши части и занял перевалы Клухорский и Санчаро? – спросил Иван Владимирович.

– Штаб стремился максимально использовать возможности армии, чтобы остановить горных егерей… – неуверенно ответил командующий.

Такой ответ Тюленева не устраивал.

– Тогда как же, генерал, понять то, что командование и штаб армии не стремились я активной борьбе за перевалы на северных склонах гор? Почему высылались туда небольшие отряды под командованием малоопытных командиров?

Позже, в ходе разбора сложившейся обстановки, Тюленев указал и другие недостатки:

– Картина прояснилась. Вы не смогли надлежащим образом организовать снабжение войск в районах боевых действий боеприпасами, продовольствием и обмундированием. Большой ошибкой командования армии было и то, что оно не установило тесной связи с местными организациями и населением, не подготовило транспортных средств для снабжения войск в горных условиях. – Иван Владимирович дал конкретные указания по усилению частей, действовавших на основных направлениях. Учитывая возможность проникновения фашистов в обход выдвинутых на перевалы отрядов, он сказал: – Возьмите под тщательный контроль все дороги. Каждую из них пусть займет стрелковая рота, усиленная саперами. Одновременно приступайте к взрывным мероприятиям, устраивайте завалы на тех тропах и в теснинах, которые плохо обороняются, но могут быть использованы противником. Разумеется, неискушенному человеку может показаться, – особо выделил Тюленев эти слова, – что едва возможно преодолеть головокружительные узкие чабанские тропы, доступные лишь горцам. Но для специально обученных и подготовленных альпийских частей эти преграды не помеха. Их не сдержат высота бездонные пропасти, острые гребни скал и лесные завалы. Поэтому не полагайтесь на то, что все это само по себе препятствие. Остановить их может только наша продуманная оборона. Только мы с вами.

– Из окрестных селений и аулов прибывают к вам проводники, – подсказал генерал Сергацков.

– Горцы знают местность, – вымолвил Тюленев мягче и с одобрением. – Они нам помогут. Тем более теперь, когда от подножий лесистых гор бои поднимаются все выше, к скалистым вершинам. И схватки с врагом становятся с каждым днем все ожесточеннее.

Фашисты рассчитывали также восстановить против Советской власти народы Кавказа: в инструкциях рейха по захвату горного края недвусмысленно указывалось на то, что им, немцам, необходимо использовать и другую, не менее результативную, проверенную веками форму стратегии, как подкуп, и таким образом склонить мусульманское население на свою сторону.

Сложная обстановка сложилась вблизи Эльбруса: взобравшиеся сюда отряды «Эдельвейс» перерезали единственную тропу к «Приюту одиннадцати», угрожая нашим частям фланговым ударом. По данным разведки, враг сильно укрепился: станковые пулеметы, расставленные один над другим ярусами и связанные между собой рациями, установлены через каждые сто – сто пятьдесят метров.

Тщательный анализ того, какую тактику применяют немцы на перевалах Главного Кавказского хребта, позволил Тюленеву сделать некоторые, весьма существенные обобщения. Фашисты применяют в горах небольшие отряды, которые действуют самостоятельно. Перед тем как начать атаку, разведка проверяет возможности прохода и обходных путей. Наступают немцы стремительно, наносят удары во фланги, заходят в тыл нашим боевым порядкам. Что касается обороны, то она, как правило, многоярусная, оборудована подковой. Еще одну характерную особенность в действиях немецких снайперов надо было учитывать: они занимают огневые позиции на внешних склонах, ниже ручных пулеметов, огонь открывают по отдельным бойцам.

23 августа в Сухуми прибыл член Государственного Комитета Обороны Берия. Он настоял, чтобы командующий 46-й армией генерал Сергацков был снят, ссылаясь на то, что вопрос этот согласован с Верховным. Берия заменил ряд ответственных работников армейского и фронтового штабов. Тюленев был против грубого администрирования, доказывал, что положение столь крутыми мерами не поправить, но воспрепятствовать им не смог.

Неприятный осадок остался на душе Тюленева после всего, что произошло. Он знал: не во всем был виноват Василий Фадеевич Сергацков. Сложности создавались во многом оттого, что армия плохо обеспечивалась всем необходимым. Собственно, в весьма трудном положении находился и весь Закавказский фронт. Чтобы противостоять натиску фашистов, нужно было по крайней мере дополучить 75 тысяч винтовок, 21 500 противотанковых ружей, 2900 станковых и ручных пулеметов, 700 минометов, 350 орудий…

Из Сухуми командующий фронтом отправился в горы. Сопровождал его Василий Сергеевич Тимофеев, принимавший участие в совещании.

– Как ни печально нам в этом признаться, – тихо и доверительно произнес Тюленев, когда машина выехала из города, – но военные действия на Кавказе показали, что мы как следует не подготовились к горной войне. Плохо знали эти места. И к нашему стыду, Кавказский хребет изучать нам пришлось по скудным описаниям и не всегда точным картам. Горцы, альпинисты – это они проводили наши боевые отряды по никому неведомым тропам. Иначе пришлось бы еще сложнее. Вспомни, сколько ошибок было нами допущено в первый период! Занимая ущелья и перевалы, мы, по странной причине, оставляли соседние высоты без прикрытия. И их, разумеется, тотчас занимал противник, а затем фланкирующим огнем выбивал нас с выгодных позиций. Мы слишком поздно это поняли. А ведь успех наступления зависит от продуманной до мелочей и скрытой от врага оперативности, внезапности в действиях.

– Была ли тогда возможность оборонять каждую тропу в горах? – спросил Тимофеев, вспомнив, как предлагал Виктор Соколов взять под контроль квадрат «одиннадцать» – именно там прошли немцы к Эльбрусу.

– Согласен, Василий. – Иван Владимирович поправил ремень, вытянул ноги – его утомила неподвижная поза. – Беда еще и в том, что наши войска не имели опыта ведения боев в горно-лесистой местности. И только теперь… Скажи, кому из наших солдат пришлось когда-либо воевать на высоте трех с половиной километров? Никогда, никому. С этим наши солдаты сталкиваются впервые. Тут-то от каждого бойца требуется предельная собранность, мужество и особая сноровка. И как ты заметил, сложности возникают из-за снабжения. Можем ли мы рассчитывать на то, что получим достаточное количество вооружения и боевой техники? Вряд ли. – Тюленев, разумеется, понимал: какие бы ни приходилось испытывать трудности, в каких бы сложных условиях ни находились солдаты, главные усилия страна направляла для разгрома фашистов под Сталинградом, поскольку именно там решалась судьба войны.

– С досадным опозданием мы создали такие усиленные батальоны, как у Соколова, – самокритично заметил Василий Сергеевич. – А они необходимы для того, чтобы действовать перед передним краем дивизий. Кстати, уже с первых дней себя вполне оправдали. Они обеспечивают главным силам свободу маневра и возможность нанесения контратак в выгодных для них условиях.

– Нужно смелее, шире применять в горах такие передовые отряды.

– Оказавшись в окружении, – продолжал Тимофеев, – батальон Соколова не только стойко оборонялся в ожидании подкрепления, но и смело атаковал противника…

Несмотря на то что дивизии удалось справиться с основной задачей, поставленной перед ней руководством фронта, – не дать пройти немцам через перевалы к Черному морю, – комдив Тимофеев был недоволен: что-то, казалось, оставалось невыполненным, незавершенным. Должно быть, такое ощущение будет до тех пор, пока немцы остаются в горах, пока угрожают прорывом в Закавказье. Очевидно, беспокойство пройдет лишь тогда, когда погонят фашистов не только с Кавказа, но и со всей страны.

– Последние дни были особенно напряженными, тревожными, – поделился Василий Сергеевич. – Никак не удавалось доставить боеприпасы и продовольствие батальону Соколова, который отправили с оперативным заданием разгромить отряд егерей, пытавшихся занять позиции вблизи высокогорного селения. Благо помогли пилоты, горцы…

– Бойцов, отличившихся в операции, надо представить к награде, – сказал Иван Владимирович.

А Тимофеев вспомнил, как Виктор Соколов, отощавший за эти несколько дней, глядел на него покрасневшими глазами. С усталой улыбкой на обветренном горным воздухом и опаленным солнцем лице он доложил о том, что задание выполнено, отряд егерей разбит. «Отдыхай, сынок», – сказал комдив ему с отеческой теплотой. И весь батальон в ту ночь отсыпался.

Тюленев крепко пожал руку Николаю Ивановичу Ващенко, командиру полка. Он был рад видеть старого сослуживца.

– Жив-здоров? Как дела?

– Держим оборону под облаками, товарищ командующий.

Разговор шел у петляющей горной дороги, неподалеку от крайних домов небольшого селения. Иван Владимирович слушал короткие четкие пояснения Тимофеева и Ващенко и смотрел с откоса в позолоченную даль – все меньше оставалось зелени, деревья пожелтели, кое-где листва окрасилась багрянцем, ветви дубов, казалось, пылали. И только ели сохраняли свой вечный, зеленый наряд.

Когда были обговорены основные вопросы, речь зашла об итогах визита Черчилля в Москву. Некоторые полагали, что глава английского правительства явился с обнадеживающей миссией: не сегодня завтра, предрекали наивно, западные державы, Англия и США, откроют обещанный второй фронт.

– Бойся данайцев, дары приносящих, – припомнил Иван Владимирович крылатое выражение древних греков. – Ведь были и такие, кто считал, будто Черчилль пересмотрел свои взгляды, трезво оценил обстановку и из противника Советского Союза стал его сторонником.

Кинооператоры снимали приезд Черчилля на пленку. Он шел мимо строя почетного караула, пристально всматриваясь в лица солдат, словно в один миг намеревался установить настроение советских людей в столь критическое для них время. В суровых лицах бойцов он почувствовал непреодолимое мужество.

– А что, если бы весной сорок второго года был бы открыт, как обещали, второй фронт и англо-американские войска высадились на континенте? – заметил Иван Владимирович, как бы размышляя вслух. – Нет, не оказались бы немцы у стен Сталинграда и в предгорьях Кавказа. Сколько людских жизней было бы спасено ценой небольших союзнических усилий!

– Товарищ командующий, разрешите обратиться?

– Соколов? – приветливо встретил Тюленев приблизившегося к нему Виктора. – Обращайся, комбат. Что у тебя?

– Горят костры на башнях в Ларисе.

Глава четвертая

У приземистых пушистых елей, за скалами и камнями отряд остановился: нужно было перво-наперво установить тщательное наблюдение за селом прежде, чем входить в него. Виктор Соколов поднес к глазам бинокль, висевший на шее, стал внимательно и не спеша рассматривать близлежащие к нему улочки, дворы.

Кругом было тихо и безлюдно. Похоже, немцев нет. И все-таки он не спешил: тут могла быть засада, надо держать ухо востро, быть ко всему готовым. Фашисты могли разжечь костер на башне для приманки, дескать, клюнут доверчивые советские бойцы, поспешат на помощь горцам, а мы их встретим внезапным огнем.

Неожиданно Виктор увидел одного, потом второго немца; они вынырнули из-за углового дома и пошли по утоптанной тропе, что-то аппетитно жуя, – должно быть, груши или яблоки уминали, – и перебрасывались шутками, лица были веселые. Виктор глазам своим не верил: по-видимому, сбываются его предположения! На самом деле засада, или что-то тут не так? «Нет-нет! – засомневался он. – Торопиться с выводами не надо». А сам стал соображать: уж если это засада, чего же тогда немцы так беззаботно прохаживаются по селу? Странно! Сколько их? Что они здесь делают? Виктор отыскал биноклем еще одного немца – он забрался на яблоню. Непокрытая белобрысая голова его выделялась среди румяных яблок, обильно усыпавших ветки.

На околице, у самого леса, появился подросток, он, казалось, прохаживался от нечего делать, посматривал по сторонам – явно кого-то высматривал.

– Надо его подозвать, – посоветовал Тариэл Хачури. – Мальчишка наверняка знает, что делается в селе.

– Только осторожно, – предупредил Соколов, хотя мог этого и не говорить, зная, что Хачури и без того крайне осмотрительный. – Немцы могут и за мальчишкой установить слежку.

Мальчишка по-прежнему что-то высматривал на опушке леса и сердито хмурился, как если бы с кем-то он условился встретиться, а тот подвел его и не пришел. Тариэл поднял камень размером с кулак, запустил его по дну углубления, которое образовалось от дождей. Камень вскоре выкатился промеж тонких стволов деревьев, попрыгал еще немного у ног удивленного подростка и замер в густом пожухлой траве.

Когда мальчишка увидел Хачури промеж стволов деревьев, он поманил его рукой. Тот из смышленых оказался – чинно осмотрелся, а уже потом зашел за пушистую ель и углубился в лес. «Молодец, – похвалил его Тариэл, – не стал спешить. И старого, и малого многому научит война. Мигом повзрослеет и такой вот мальчонка».

– Еле дождался вас, – едва приблизившись, сразу же стал выговаривать тот.

– Извини, приятель, – усмехнулся Тариэл, – мы еще не стали горными орлами. А то бы прилетели в один миг.

Мальчишка нахмурил черные брови: то ли не принял юмор Хачури, то ли решил подчеркнуть, что ему теперь не до шуток.

– Немцы тут. Смотрите, чтобы не увидели вас, – заметил он с напускной строгостью, когда Тариэл подвел его к Соколову.

– Сообразили. – Виктор коснулся рукой бинокля и спросил: – Скажи, кто дал сигнал?

– Мы, – ответил мальчишка. – Тут такое затевается. Дедушка Мишо вам все расскажет.

– Как же мы пройдем в село, если там немцы? – Соколов и Хачури переглянулись.

– Идти в село вам незачем. – Парнишка не обращал внимания на шутливый тон Соколова. – Сейчас все объясню: Вам нужно пройти к сторожевой башне…

– К той, что у выступа? – сообразил Виктор.

– Точно. Идите туда и ждите. – Мальчишка задумался. – А село обойдите справа.

– Ясно.

На сей раз Виктор сдержал улыбку, его покорила ранняя взрослость пацана: небольшого росточка, щупленький, с детской строгостью на лице, а душа отважная.

– Послушай, друг, – заговорил с посланцем Тариэл, провожая его до того места, где они несколько минут назад встретились, – как тебя зовут?

Парнишка засмущался.

– Тариэл.

– Вот как! – Хачури широко улыбнулся, чрезмерно обрадованный такому совпадению. – Значит, тезки мы с тобой. – И протянул ему руку для знакомства. – И меня родители назвали Тариэлом…

– Виктор?! – Карл Карстен был поражен и взволнован; он не предполагал, что встретится здесь с Соколовым.

– Карл?

Они долго разглядывали друг друга при тусклом свете, который слабо проникал сквозь небольшой дверной проем, оба в неловком замешательстве, не зная, как вести себя в такой ситуации.

– Гора с горой не сходится, а человек с человеком встречается. Сам так говорил, и я все очень хорошо помню.

– Как ты здесь оказался? – уже овладел собой Виктор.

– Разговор долгий, не так просто все объяснить, наверно. – Карл, прихрамывая, отошел от окошка, поискал главами, где бы присесть – нога болела, – и, не найдя ничего подходящего, прислонился плечом к холодной стене, изрядно от времени потемневшей.

– Опять нога подвела? – Вопрос Соколова невольно прозвучал насмешливо.

Карл Карстен слегка кивнул: он чувствовал, что не имеет права обижаться, а тем более сердиться на Виктора, на его холодный прием. Разве не он, Карл, непрошенно заявился сюда, в горы, вместе со своими вероломными соотечественниками?! Карстен понимал, что нужно терпеливо объясниться с Виктором, убедить его в том, что он, Карл, ему не враг, более того – явился в селение с добрыми намерениями.

– Да, опять нога, – бросил он небрежно, чтобы не отвлекаться от главного. – Пустяк, заживет, на Эльбрус взбираться не придется. Не пустяк, Виктор, другое. Ночью сюда прибудут отряды бывалых альпийских стрелков…

– Вот как? – не удержался Виктор. «Ну вот и прояснилось – известен маршрут головорезов, о которых говорил швед. Однако о них ли идет речь?»

Карл понимал, что Соколов не сразу ему поверит, его сообщение поначалу может воспринять с подозрением. И нужно было и на этот раз взять себя в руки, нужно терпение, чтобы, подавив обиду, сказать все до конца. И он продолжал:

– Послушай, Виктор. Это головорезы, а не солдаты. Им терять нечего. Это звери. Им сказали: или – или…

– Кое-что о них и нам известно, – сказал Соколов. – Значит, здесь, в районе Ларисы, решили штурмовать перевал?

– Да, Виктор. Они превратят селение в пепел, а затем пойдут дальше.

– И ты у них проводником? – На этот раз Виктор отвел глаза и уставился в дверное отверстие, как бы наблюдая за местностью, хотя этим, тщательным наблюдением, занимались бойцы, расположившиеся вблизи башни, вместе со стариком Мишо, который привел сюда Карстена.

– Ты прав, – согласился Карл: и эту горькую пилюлю он должен был терпеливо проглотить. – Миссия моя не очень завидная. Только я мог и не отправляться сюда. Да, да, Виктор. – Они встретились глазами. – Но я… решил помешать. И вот прибыл в селение заранее. Взял нескольких солдат, чтобы еще и еще раз вроде бы осмотреть местность. Верил, встречу здесь старика, а он… – Он замолчал, но вовсе не потому, что более нечего было добавить, он намеренно сделал небольшую паузу, чтобы отсечь предыдущий разговор от того, что предстоял. – Ты не думай, – жарко заговорил Карстен о другом, что в большей степени тревожило его, – не все немцы, Виктор, одобряют то, что происходит…

– У нас нет времени разбираться! – оборвал Соколов. – Не до этого. Нас держат за горло. И пока фашисты здесь – забота одна: гнать, освобождать свою землю.

– Я понимаю. И твою обиду, и возмущение…

– Вот если бы все… – Виктор направился в сторону выхода, точно разговор окончился и более нечего было сказать друг другу; на самом же деле понадобилась хоть какая-нибудь разрядка, и Соколов прошелся туда-сюда на тесном пятачке башни. Приостыв, он осудил себя за то, что резко обошелся с Карстеном, ведь одним лишь сообщением, где пройдут отряды головорезов, Карл заслуживал более теплого отношения.

– Подожди. Я еще не все сказал.

– Говори, Карл, – вымолвил Виктор мягче. – Я слушаю. Извини, все у меня внутри кипит… Не просто взять себя в руки.

– Как не понять! – Он отошел от стены, покосился на потемневшие от времени, кое-где осыпавшиеся камни. – Не знаю, как тебе сказать… Там, в городе, у вас есть предатель.

Виктор скривился.

– Кто?

– Странная фамилия: Таран.

– Таран?

– Да, Таран.

– Ты не ошибся? Может быть, как-то по-другому?

– Нет. Не ошибся. Конрад называл его именно так, и я запомнил и его лицо, и его имя… – Карл заметно нервничал, как человек, которому не верят и он вынужден терпеливо доказывать – еще и еще раз.

– Как он выглядит?

– Смуглый. Наверно, горец. Высокий. Волосы длинные… Я находился в соседней комнате и не все рассмотрел, как надо, – взволнованно продолжал Карл. – Но слышал все, что говорили. Опасный предатель, Виктор. Скажи, твоя семья осталась в городе?

Соколов задержался с ответом: вопрос встревожил.

– Мать уехала с госпиталем. А жена с сыном… да, конечно! Должна была. Ее посадили в поезд и отправили… Почему ты об этом спрашиваешь?

– Я слышал… предатель называл и твою фамилию. Ах да, ты не в курсе, – спохватился Карл, поняв, что не поведал еще Соколову о том, что произошло с его женой и что намеревается предпринять Конрад Эбнер. – Жена твоя не смогла уехать из Терека. Она была в том самом поезде, которому не удалось вырваться.

– Вот оно что…

– Конрад Эбнер, наш общий знакомый, хвалился мне, что освободил твою жену, – добавил Карл с горьким сожалением. – Он так и сказал, что спас твою жену от концлагеря. Облагоденствовал… Или правильно – облагодетельствовал? А на самом деле Эбнер совсем не тот, за кого выдавал себя… Послушай, Виктор. Нацисты готовят к отправке в Германию детей. Приказ Гиммлера – отобрать детей с хорошими расовыми характеристиками. Предатель назвал и твою фамилию. Я чуть было не бросился с кулаками…

– Значит, Надя не смогла уехать? – подумал Виктор вслух. – Таран. Кто бы это мог быть? Скорее всего, кто-то скрывается под этой фамилией.

– Я пытался отыскать твою жену, Виктор, – сказал Карл каким-то виноватым голосом, будто оправдывался. – Было конечно же опасно – гестапо следит теперь и за немцами тоже. Но надо было предупредить Надежду. И я рискнул. Помню, ты жил в кирпичном доме, где большой орех растет. Так? Между больницей и школой маленький проулок? Так вот. Ваш дом занимает майор из гестапо. Двое солдат что-то ремонтировали. Спрашивать, сам понимаешь…

– Наверно, она перебралась в дом специалистов.

– Его разбомбило, Виктор. Только стены остались. Но ты не думай, ошибки быть не может, я говорю тебе… Надежда и сын твой живы. Живы, понимаешь? Только вот такой разговор я услышал…

Виктор кивнул, он думал о том, как помочь жене и сыну.

– Мне пора, – напомнил Карл. – Не знаю, как тебе сказать… Может быть, это наша последняя встреча. Попрощаемся, Виктор. И условимся о главном. Я поведу колонну по дороге, которая идет там, выше зеркальных водопадов. Ты это место называл… кажется, «Пронеси господи». Там мы будем к полуночи. Прощай. И не думай, что все немцы – наци.

Виктор словно сейчас сообразил, что Карстен уходит.

– Постой, тебе нельзя возвращаться…

– Дело не только во мне. – Карл Карстен развел руками. – Мне надо думать и о своей семье. О родных. Если я… Их сразу расстреляют. В Германии, Виктор, тоже не сладко. Друг друга люди боятся. «Все, кто не принадлежат к хорошей расе, – говорит Гитлер, – являются отбросами». Он так считает, что лишь самая ничтожная часть народов земли состоит из полноценных. Выживет самая крепкая раса. Как в лесу, выживает самый сильный зверь. А что потом? Сильные уничтожат друг друга? Так – до полного истребления? Теория зверей. Люди так не должны рассуждать, – продолжал он взволнованно. – Давно хотелось выговориться, но не с кем было. Я часто вспоминал твои слова. Ты прав – в горах люди ведут себя иначе. Горы не терпят лицемерия. Они не прощают и наказывают. Мы, альпинисты, знаем, что такое горы. Для друга они станут надежным убежищем. Для врага – кладбищем. Горы есть горы! И тогда я спросил себя: кто ты? кем пришел сюда? что у тебя на душе? чем ты отличаешься от Конрада Эбнера? Решайся – выбирай! Вот такие мысли тревожили меня с первого дня. – Он направился к выходу и остановился. – Прощай, Виктор.

– Прощай, Карл.

На этот раз они обнялись, как тогда, до войны, когда расставались добрыми друзьями.

«Нужно идти вниз, в Терек, – твердил себе Виктор непрестанно. – Нужно спасать Надю с сыном». Но тут же, стиснув зубы, брал себя в руки: не может он, комбат, оставить свой пост, когда предстоит труднейший бой. И вообще – возможно ли такое? Ведь у многих бойцов родные оказались в оккупации, и если каждый будет отлучаться с фронта, ничего хорошего не жди. Виктор хотел было поделиться с Тариэлом, какая беда нависла над его сыном и женой, но и этого сделать не решился: тут теперь у многих бойцов в тылу остались родные и близкие…

Соколов и Хачури шли во главе отряда, чуть-чуть опередив остальных.

– Все выходит на круги своя, – сказал Виктор задумчиво, высказывая лишь немногое из того, что волновало его. – Надо же такому случиться: Конрад Эбнер – уполномоченный в Тереке! Верно говорят в народе: у мерзавца отца и дети не ангелы.

– Всякое бывает, конечно. Закона на все случаи жизни нет, – ответил Тариэл Хачури, он как будто не возражал Соколову, но и не соглашался с его категоричными выводами.

Виктор прибавил шаг, точно в быстрой ходьбе находил успокоение.

– Нет, ты скажи, каким все-таки подонком оказался, а?!

– Беда, что он не один, много таких, видать, развелось нынче, – вымолвил Хачури без всякой охоты. Не было у него желания говорить об уполномоченном, стоит ли он того, чтобы тратить на него время и нервы.

– И что за предатель объявился у нас в городе? Какой-то Таран…

– Уж не Татарханов ли? – неожиданно обронил Тарная.

Виктор даже приостановился.

– Ты, как моя мать, – заметил он. – Она если кого-нибудь возненавидит, то навсегда.

– Это не совсем так, – спокойно возразил Тариэл. – Ни я, ни мать твоя против Мадины и Чабахан никогда зла не имели. Что касается Азамата, тут дело сложнее. Сам ведь только что сказал: у отца мерзавца и дети не ангелы.

– Ты считаешь, что Азамат на такое способен? Неужели до такой подлости докатился?

– Не хочу брать грех на душу, – нахмурился Тариэл, будто самому неприятно было об этом говорить. – Но он трусоват, а трус как раз и способен на все. Скажу откровенно, тем более тебе. У меня не было к Азамату предвзятости. Но мало-помалу накапливалась. Стал замечать за ним такое, что напоминало мне черты его отца и дядюшки. Я ему не верю. Ты знаешь, я был убежден, что он не придет в горы. И он вот не пришел. Ты скажешь, так случилось. Бомба разорвалась, и все такое прочее… Нет, не верю. Азамат, как и Амирхан, ненавидит нас. Не тебя или меня конкретно. Всех и все! Наши порядки, строй. Да, да, не удивляйся. Его отец, Рамазан, тоже не питал к новым порядкам большой любви. Но был совсем другим. Я удивлялся, как твой отец держит на свободе Рамазана! А потом понял. Алексей Викторович тонко чувствовал психологии человека. Рамазан не был опасен. Остерегайся, сказал мне твой отец, скрытых врагов. Они-то держат нож за пазухой. Так вот, Азамат – из таких. Из скрытых врагов. Решил он вступить в партию. Для чего? По убеждению? Нет. Никогда он не отличался активностью. Не видно было его среди молодежи. Взять, например, других парней и девчонок. Живые, энергичные. Азамат никогда не участвовал в каких-нибудь общественных мероприятиях. Замкнутый, недовольный. Значит, вступает ради какой-то выгоды? Я не стал бы голосовать против него, если бы не был в том уверен. Может быть, я ошибаюсь. Но я не один присутствовал на бюро. Все-таки меня поддержали, а не его.

– В чем конкретно мы его уличили? А всегда ли были к нему справедливы? – Нет, не во всем Виктор согласен с Тариэлом. – Сам говоришь – предлагал посадить отца Азамата. А за что? Сыном кулака, бая или кем там еще был Татарханов. Вот и засело в тебе прочно – и он такой же. Мы отшатнулись от него с самого начала, вот и он стал нас избегать.

– Время нас рассудит.

– Время… А мы? Будем ждать?

Виктор доложил командиру полка Ващенко о том, что ему сообщил Карл Карстен, опустив, разумеется, подробности, которые не касались операции. Не стал говорить и о предателе.

– А у меня для тебя приятная новость, – сказал Ващенко. – Прибыл сюда медсанбат, а с ним… Кто бы ты думал?

– Мать?!

– У тебя еще есть время повидать ее.

Николая Ивановича удивило то, что Соколов опустил удрученно голову.

– Ты не рад?

– Рад, конечно. Но ей ли отправляться в самое пекло… – На самом деле Виктор хотел сказать совсем другое: знает ли мать о том, что Надя и внук не смогли выехать, оказались в оккупации?

Виктор всячески подбадривал себя как только мог, чтобы предстать перед матерью по возможности спокойным в не выдать себя. Однако ему не удалось совладать с собой до конца.

Заявившись к медикам, он молча поцеловал мать в щеку, с упреком спросил:

– Как же ты решилась сюда забраться?

– А что? Разве я такая трусливая? – Она не стала придавать значения тону сына.

– Могли послать сюда кого-нибудь и помоложе.

– Неужели я уже такая старая?

– Ты прекрасно понимаешь – о чем я!

– Я сама так решила. И молодые, и немолодые – все теперь на фронте.

– И все-таки. Ведь мы тут как на пороховой бочке.

– Ты встревожен, сынок?

– Не уводи разговор, пожалуйста.

– Вид у тебя… Я сразу заметила. Может быть, нога?

– Что нога? Нога как нога, на месте.

– Скулы торчат. Небритый.

– О внешности, мама, заботиться некогда.

– Ты, наверно, знаешь о ребенке и Надежде?

– Знаю только то, что они находились в том злополучном составе.

– И я потом узнала… Будем надеяться, сынок, что все обойдется. За эти дни я столько передумала… И решила приехать к тебе. Быть рядом с тобой. А ты… так встречаешь меня…

– Эх, мама… Золотая ты моя…

Виктора всегда удивляло и восхищало мужество матери, умение в решающую минуту владеть собой, и эта уверенность, надежность передавались и ему.

– Представляешь, Федор наш здесь. – Она посмотрела в сторону дома, где разместили раненых. – Зайди к нему, пожалуйста, если есть время.

– Федор? Как он сюда попал?

– Их полк перебросили сюда вчера, а утром был бой. И какое совпадение – первым раненым оказался он, мой двоюродный брат. Воистину пути господни неисповедимы. Знаешь, сынок, – глаза матери неожиданно наполнились слезами, – и село Греческое немцы захватили…