Текст книги "Костры на башнях"

Автор книги: Поль Сидиропуло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

– Как это сделать? – поднял он палец кверху. – Разумеется, тонко, продуманно. Нельзя же, в конце концов, повторять одни и те же ошибки! Неужто трудно учесть наш опыт?! Мы просчитались, не зная горцев, не оценив их особенностей. Обо всем этом ты когда-нибудь почитаешь в моих набросках, – продолжил он несколько спокойнее. – Но кое-что я скажу тебе уже сейчас. Тогда, в восемнадцатом году, правительство Грузии добровольно отдало нам их солнечный край. Казалось, чего же лучше, пожалуйста, распоряжайтесь. И наши промышленники могли хорошо погреть руки – природные богатства Кавказского края, как тебе известно, огромны. В наши руки переходили железнодорожный транспорт и черноморские порты. Но мы не смогли удержаться. Не смогли! Все потому, что не учли самого главного – натуры горцев. Да, да, Конрад. Горцев. Они для нас будто не существовали. Генерал фон Крес утверждал, что местных туземцев нужно держать, в постоянном устрашении. Мы жгли села. Зачем? Жители горных сел отказывались платить нам контрибуции. Из-за каких-то сотен теряли миллионы. Нет, сын. Так строить политику нельзя. С кавказскими туземцами нужно по-другому. Они доверчивы. Сумей их приблизить к себе, расположить, и тогда можно на них положиться и рассчитывать на поддержку.

Они прошли до веранды; к обеду солнце припекало, а здесь, в тени, было хорошо. Легкий сквозняк колыхал занавеску на открытом окне.

– Нужно было строить свою политику так, – продолжал Эбнер-старший, – чтобы кавказские народы отказались от России и не просили помощь у красноармейцев. Анализируя наши промахи той поры, прихожу к выводу: во многом виноваты мы сами. И не только мы. Не лучше действовали и царские генералы России. В Париже опубликованы воспоминания Деникина. Как только его армия вступила на территорию украинских и русских губерний, незамедлительно стала расправляться с крестьянами, рабочими. Отбирала землю, предприятия. Вот и не нашла поддержки. Поспешила. Нужно было свергнуть революционное правительство, завоевать власть, а уж потом браться за экономические и социальные перестройки. Они же – напротив – помогали утвердиться Советской власти, как это ни парадоксально. Сам Деникин признавал это с сожалением. И мы, немцы, за то же поплатились. Людендорф торопил фон Креса, а он – нас… В результате мы вынуждены были уходить из благодатных мест. Да еще с такими потерями! – Вильгельм Эбнер вновь загорячился, теряя над собой контроль; глаза его при этом сделались какими-то стеклянными. После небольшой паузы он заметил: – К чему все это я тебе рассказываю? К чему теперь ворошить прошлое? А вот для чего. Запомни и ты, офицер вермахта, новоиспеченный полковник. В настоящей войне победит не только оружие, но и дипломатия – тонкая, я бы сказал, виртуозная. Контакт и еще раз контакт с местными народами. Без них нам не удержать власть. Необходимо во что бы то ни стало расположить к себе кавказское население. Только тогда можно выиграть войну…

Эбнер-старший закончил монолог и направился мыть руки в конец веранды. Конрад долго смотрел ему вслед. Многое показалось странным в суждениях отца, однако он не спешил отметать даже то, что казалось спорным, а подчас и нелепым.

Конрад прошелся по веранде. Фрау Блюма, женщина далеко не молодая, прислуживающая Эбнеру-старшему многие годы, накрывала на стол. Постелила на овальную столешницу по-праздничному цветастую скатерть – так, очевидно, распорядился отец, решил отметить приезд сына и его очередное звание.

Обедали на веранде. Отец поднял бокал с белым вином и, как бы продолжая начатый им разговор в саду о сложностях, которые ожидают солдат вермахта на опасных, едва доступных кавказских тропах, пожелал назидательно:

– Помни, сын мой. Кавказ осилите – будут нашими не только бакинская нефть и морские порты Черноморского побережья. Вся Россия склонит потом голову. Ну, желаю удачи!

Он потянулся губами к бокалу, коснулся тонкого стекла, будто чего-то горячего, отпил немного вина – острый кадык заходил на его загоревшей морщинистой шее.

– Наш род, Конрад, род потомственных военных, – продолжал Эбнер-старший. – Генералом был и твой дед. Думаю, что доживу и до твоего генеральского звания.

– Спасибо, отец, и за поздравления, и за добрые советы. – Конрад не спешил пить и ставить на стол бокал, держал с почтительной значимостью. – Все мы, военные, даем себе отчет в том, что такое Кавказ. Поверь мне, я побывал там, знаю, что такое туземцы. Так что, уверен, подберем к ним ключи. Приложим максимум изобретательности, чтобы осилить трудные кавказские тропы. И разумеется, привлечем на свою сторону народы горного края. – Что-то очень значимое захотелось сказать отцу, и он пообещал с бодрой торжественностью: – А на самой высокой точке Кавказа, на Эльбрусе, водрузим наше знамя!

– Порадуете старика, – оживился Вильгельм. – Буду ждать приятных вестей, Конрад.

После обеда, перед тем как проститься, Эбнер-старший повел сына к себе в кабинет; с письменного стола, заваленного книгами, тетрадями, он взял конверт и, прежде чем вручить его Конраду, сказал:

– Это письмо ты передашь в руки Эвальду фон Клейсту. Лично. Было время, когда он прислушивался к моим добрым советам. Ценил мою дружбу. И нисколько не жалею, что поддерживал тех, кто нынче у власти. Верил, что они поведут нашу Германию по верному пути к вершинам славы. И сегодня я не хочу оставаться в стороне. В письме я высказываю свои соображения относительно плана операции «Эдельвейс».

Вильгельм замолчал, задумчиво покосился на кипу книг, тетрадей, лежащих иа письменном столе. Он, казалось, только теперь, после обеда, когда ложился, как обычно, на старую тахту вздремнуть, почувствовал усталость. А ведь собирался поведать еще и о давнем споре со своим старым товарищем Эвальдом фон Клейстом.

Суть спора заключалась в том, что Клейст в войне с русскими уделял мощному танковому удару основное внимание и считал, что ему ничто не может противостоять: ни огромная территория России, которую танки пройдут беспрепятственно, не сбавляя средней скорости, ни российский дух, который легко подавить преобладающей немецкой техникой и передовой стратегией.

– Относительно отсталой русской стратегии, – возразил тогда другу Вильгельм, – не обольщайся. У них немало военных, которые могут возглавить не одну армию. И нанести сокрушительный удар. Да, да, не делай удивленные глаза. – В ходе спора Вильгельм невзначай задел Эвальда упреком: – Это тебе не во Франции. – Именно там Клейст принимал участие в первой мировой войне. – С «лягушатниками» было проще…

Разговор несколько обострился после того, как Эвальд самодовольно отметил:

– Не нужно, дружище, сравнивать современных германских военачальников с прежними, такими, как генерал фон Крес. Он даже не мог справиться со своей простой миссией тогда, когда молодая Советская республика не сводила концы с концами.

Клейст, естественно, не только не соглашался с Вильгельмом, но приводил все новые и новые аргументы, утверждая, что тех военачальников, на кого могли бы рассчитывать русские, в живых давно уже нет. Он напомнил о сталинских довоенных репрессиях, полагая, что теперь окончательно загнал Эбнера в тупик.

– В стране, Эвальд, где были Тухачевский, Блюхер, Егоров и другие крупные военачальники, – возразил Вильгельм, – которых ты изволил только что припомнить и назвать, уверен, наверняка найдутся и другие. Традиции остались! – Он тут же стал рассказывать другу об одной весьма поучительной встрече, которая произошла у него с советским генералом Тюленевым: – Было это в Польше в тридцать девятом году. Чтобы задержать продвижение Красной Армии, которая двигалась нам навстречу, решено было натравить на русских польских солдат во главе с генералом Андерсом. Ну ты знаешь, каково его отношение к Советам! Он их люто ненавидел. На переговорах в Дрогобыче от имени немецкого командования я сказал Тюленеву: не сломлено, мол, сопротивление поляков. Требуют возвратить им земли, а поэтому нужно урегулировать конфликт. Что же предпринимает Тюленев? Он распоряжается похитить Андерса. Его ловят. И, обещая ему свободу, заставляют подписать обращение к польским солдатам, чтобы они не поднимали оружия против русских собратьев. И те, разумеется, не подняли. Каково? Облапошил! А ведь за плечами у меня была Испания, и моими успешными походами восхищался фюрер.

– В самый раз развенчать призрачный миф об их военных специалистах и заставить расплатиться за все…

– Однако помни, Эвальд, – предостерег друга Вильгельм, – в отличие от тебя Кавказ Тюленев знает превосходно.

…Эбнер-старший повернулся к сыну, намереваясь сообщить еще нечто важное.

– Глубоко убежден, и, надеюсь, Клейст с этим согласится – черноморские порты нужно брать с суши. Запомни и ты. Кавказ – вот место, на котором нужно сосредоточить внимание. И только туда нужно бросить основные силы.

Вильгельм Эбнер приблизился к сыну, взял Конрада за плечи и, заглянув ему в глаза, сказал тихо и доверительно:

– Есть у нас, прусских военных, неоправданная подчас приверженность к традиционной стратегии. А мой друг Эвальд – ревностный поклонник Мольтке и Шлиффена. А их, как тебе известно, главный козырь – мощная танковая атака. Согласен – эффективно! Но не нужно пристрастно возвеличивать технику над всем остальным… А теперь несколько слов о самом главном моем опасении. Нельзя, Конрад, вести одновременно сразу два крупных сражения. Войска прошли до Кавказа. Прекрасно! Стало быть, все силы нужно сконцентрировать там. Что же делаем мы? Мы ведем еще сражение под Сталинградом. Нельзя так. Или – или. Не удержать, как известно, в одной руке два арбуза.

Самолет набирал высоту, и вместе с устойчивым шумом, резким, неприятным, уши точно наполнялись водой, подташнивало, а в груди возникал холодок, как от страха. Конрад поминутно глотал слюну, ему хотелось освободиться от глухоты и неприятного ощущения.

Задрав мосластые колени, рядом с ним сидел крепкий плечистый мужчина; он смотрел перед собой с угрюмой отрешенностью, словно погруженный в весьма безотрадные думы. Это был Карл Карстен, рекордсмен мира по альпинизму, покоритель альпийских, гималайских, кавказских вершин. На многих журнальных обложках красовалось его мужественное загоревшее лицо – он, пожалуй, не уступал в популярности даже кинозвездам.

«Но чем он недоволен сейчас? – подумал с насмешкой Конрад. – Очевидно, Карл Карстен недоволен тем, что его потревожили, его не устраивает не очень увлекательный в не совсем безопасный нынешний маршрут. Ему, очевидно, больше хотелось бы мирного восхождения. Но уж потерпи, дружище, – злорадствовал про себя Конрад, – не всегда же, в конце концов, покорять многотысячники ради себя, для своей славы. Наступил час, когда это нужно сделать для славы отечества. Так что выше голову, спортсмен! На кавказских вершинах ты на сей раз можешь прославиться уже как воин вермахта».

…Года три назад Конрад вместе с Карлом и другими спортсменами уже побывал на Кавказе. Правда, ни доверчивые горцы, ни члены небольшой германской делегации не догадались, что он, Эбнер, душа группы и неутомимый фотограф, выезжал туда со специальным заданием немецкой разведки. В небольшом кавказском городке предстояло встретиться с резидентом, находящимся там уже несколько лет, а главное – сделать снимки интересующей разведку местности. Конрада, вернее, тех, кто его посылал, интересовало многое: отношение горцев к Советской власти, к русскому большинству. Кавказ – край многонациональный, и нужно было разобраться, как живут населяющие его народы, каковы их взаимоотношения, что думают, чем недовольны. Неужели все так ладно, как об этом пишут советские газеты, передают по радио, показывают в фильмах?!

Тогда своей неиссякаемой любознательностью он, кажется, вызвал подозрение даже у горного инженера Виктора Соколова, который сопровождал их делегацию. В Конрада же, несмотря на это, точно бес вселился: когда они подходили к так называемому «ермоловскому камню», так и подмывало расспросить горцев: как они относятся к Ермолову? Неужели питают добрые чувства к царскому генералу, прибравшему их, доверчивых горцев, к рукам? Но поостерегся.

Другое дело с Карлом: с ним можно затеять доверительный разговор. Он сразу же понравился Конраду, а главное – свой парень, ненадежного человека, вполне понятно, германские власти посылать в Россию не станут. И он спросил его про Ермолова.

– Что странного тебе показалось в том, что Ермолова чтут здесь, на Кавказе? – Карстен, кажется, не скрывал своего неудовольствия.

– Да то, что странно очень видеть царского генерала, олицетворяющим дружбу кавказских народов с русским.

– Мне казалось, что тебя, кроме кавказской экзотики, больше ничего не интересует. Или это была лишь маска? – произнес Карл с сожалением.

Этот разговор происходил в тамбуре вагона, когда возвращались домой в Германию.

– Какое имеет отношение естественная, первозданная красота природы Кавказа к советской пропаганде? – высказался Конрад с суровой прямотой.

Карл не понял:

– Ты хочешь сказать, что вокруг этого Ермолова раздули разговор о дружбе народов? – уставился он на Конрада с недоверием.

– Разумеется! – отметил с одобрением Конрад, будто склонил Карла на свою сторону. – Неужели ты думаешь, что народы Кавказа испытывают такую уж трепетную любовь к русским?!

– Почему бы и нет. Русские избавили кавказцев от турецкого гнета, – высказал Карл свою точку зрения. – А после революции…

– Не будь наивен! – оборвал его Конрад. – По-твоему, когда были турки – народы Кавказа жили хуже? Или мусульманскую веру принимали по принуждению? И только русские, только они, такие бескорыстные, дали горцам свободу и все жизненные блага? Нет, Карл! Политика так не делается – из рук в руки. Поясню! – Он не дал Карстену возразить. – Большая политика имеет и свою основную цель, о которой открыто не говорят. Русские, скажу тебе прямо, искали в этом деле свою выгоду. Потеснили турок, ослабили их империю, а тем временем укрепили и укрупнили свою монархию…

Интересно, что скажет Карл Карстен теперь? Не станет, очевидно, известный германский спортсмен защищать добродетельную политику русских к кавказским народам. Вскоре он будет свидетелем того, как эти самые кавказские народы сбросят наконец маску и скажут русским долгожданное «хватит» – отделятся наконец от России. Да, Карл! Именно так и произойдет очень скоро, и ты тоже будешь этому способствовать. Вон как высоко оценивается германским командованием участие «снежных барсов», альпийских стрелков дивизии «Эдельвейс», считающихся гордостью армии рейха, в предстоящем штурме Кавказа.

«Альпийские егеря германской армии сражались под Нарвиком, сидели в дотах на линии Матаксеса, штурмовали Крит. Ныне они станут героями Кавказа… – писалось в специальном обращении. – Дух немецкого горного стрелка должен вечно жить в наших гордых егерях, идущих на штурм великого хребта Кавказа».

В Германии перед самой войной был составлен и отпечатан на плотной меловой бумаге подробный путеводитель по Кавказу с грифом: «Только для служебного пользования». К нему прилагалось множество красочных карт, справочников, фотографий, даже снимок «ермоловского камня» с крошечным кустарником на лысой вершине. В справочниках сведения приводились не только стратегического характера, но и экономического: например, о том, что Азербайджан славится богатыми нефтяными промыслами, а Грозный располагает высококачественным бензином, что на рудниках Грузии добывается марганец, который идет для производства сверхтвердых сталей; в Приэльбрусье – богатые запасы вольфрама и молибдена; в Северной Осетии добывается ценное стратегическое сырье – свинец и цинк; в Армении – медь.

Пособия эти предназначались для группы армий «А», которой было поручено захватить Кавказ.

«А вот не знаешь ты, именитый спортсмен, что в этой огромной трудной работе принимал участие и я, Конрад Эбнер. Правда, немало помог мне резидент, это он подробно описал рудник, где добывают вольфрам и молибден».

Конрад пристроился на скамейке самолета поудобней, решил чуть-чуть вздремнуть. Однако этому мешал настойчивый гул моторов.

Глава пятая

Лиза Соколова, кажется, не заметила, когда ее волнистые каштановые волосы густо посеребрились, когда легли морщины на лице и закрался испуг в ее печальные глаза. Знала только, что начался этот безжалостный процесс после того, как убили ее мужа.

А ведь не старая же она. Пятидесяти еще нет. И конечно, могла еще выйти замуж, сватались к ней. Но она даже не помышляла об этом. Все ее мысли теперь сосредоточились на сыне, Викторе, никакой другой радости она себе не желала, только бы видеть его здоровым и счастливым. С годами Виктор все больше становился похожим на отца – точная его копия: и внешностью, и голосом, и привычками. Бывало, отворится калитка, войдет сын во двор после работы, а ей кажется: вот он, Алексей. Лиза была Довольна, что Виктор выбрал профессию отца, решил продолжить его дело.

Маленького он, бывало, спрашивал:

– Кем бы ты хотел стать, сынок?

– Горным инженером, папа, – отвечал Виктор не задумываясь.

– Посмотри, однако, сколько на свете других профессий. Мама вон медик. Может, станешь врачом? – словно проверял сына на прочность Алексей, но Виктор стоял на своем.

…Со своим будущим мужем Лиза познакомилась еще до революции при довольно странных обстоятельствах. Тогда она работала медсестрой в городской больнице и в тот день ехала на работу после обеда, и как всегда, на трамвае. Рядом с нею стояли двое мужчин и переговаривались; она не слушала, о чем они говорили – мало ли о чем болтают посторонние люди. Но неожиданно до ее слуха дошло.

– Вот он! – сообщил один другому, и они оба уставились в окно трамвая.

Лиза тоже посмотрела в окно: вниз по Александровскому проспекту шел парень высокого роста, светловолосый.

– Не спускайте с него глаз, – заговорил опять тот же тип, голос его был хриплым, простуженным, говорил он с надрывом. – Идите за ним по пятам. Да смотрите не спугните.

Мужчина, получивший задание, на остановке вышел.

Лиза тоже вышла и пошла вслед за мужчиной, хотя до больницы оставалось еще две остановки. Она не знала, что предпримет в дальнейшем, однако отдавала себе отчет в том, что может влипнуть в опасную историю. Но иначе не могла. Точно бес в нее вселился и теребил настойчиво, неукротимо: ты можешь и должна помочь парню, может быть, даже предостеречь его от беды.

Парень, кажется, почувствовал, что кто-то идет за ним по пятам, неожиданно остановился, стал как ни в чем не бывало рассматривать товары в витрине магазина. Шпик, определила Лиза, тоже остановился и, видать, чтобы не выдать себя, обратился к первому попавшемуся прохожему и стал расспрашивать его, как пройти на какую-то улицу. Но даже не дослушал объяснения прохожего, так как парень двинулся по проспекту дальше.

За аптекой парень свернул направо.

Лиза пожалела, что не подошла к молодому человеку раньше, когда он стоял у витрины – там, пожалуй, была хорошая возможность предупредить его об опасности. Как же быть теперь? Как на грех, на улице – пусто, ни одного прохожего. Незаметно к нему не подойдешь. Что же делать?

И тут ее осенило: поблизости находится библиотека, в которой она еще во время обучения в медицинском училище очень часто занималась. Там есть запасный выход на соседнюю улицу.

Теперь только бы успеть перехватить его! Она прибавила шаг, перегоняя шпика. И, поравнявшись с парнем, перед самым его носом резко рванула дверь библиотеки и бросила взволнованно:

– Зайдите внутрь! Вы в опасности.

Парень, как будто того и ждал, юркнул в темный продолговатый коридор. Одна дверь, что была ближе и обита коричневым дерматином, вела в читальный зал, другая, подальше, в глубине коридора, – в книгохранилище. Лиза пошла вперед, легко и уверенно ориентируясь, открыла дверь и зашла внутрь. «Это ты, Зоя?» – спросила работница хранилища из-за стеллажей с книгами. Лиза не ответила, прошла дальше по длинному помещению. Парень неотступно следовал за ней.

Вскоре они оказались во дворе, вымощенном камнями, а затем через запасный ход вышли на безлюдную улицу, параллельную той, по которой они шли друг за другом минуту назад.

И только здесь Лиза вздохнула с облегчением.

– Кажется, ушли! – Она все еще не верила в то, что произошло.

Он сердечно поблагодарил ее, назвал спасительницей и своей доброй феей. И они тут же расстались: оставаться здесь было небезопасно. А Лизе нужно было спешить, она и так уже опаздывала в больницу.

На работе она время от времени ловила себя на том, что думает о том парне, переживает: удалось ли ему добраться до места благополучно? не попался ли в руки цепких шпиков? А когда поздно вечером она вышла из больницы, увидела у подъезда уже знакомого молодого человека.

– Это вы? – удивилась она, хотя и рада была его видеть. – Шутите с огнем…

– Без провожатого мне теперь не обойтись, – улыбнулся он, у него была добрая улыбка и мягкий взгляд. – С такой бесстрашной спутницей можно считать себя в безопасности.

– Не шутите.

– Как же звать мою добрую фею?

– Лиза.

– А меня – Алексеем. Алексей Соколов.

– Я же – Елизавета Попандопуло.

– Вы гречанка?

– Не похожа?

– Похожа на фею, сошедшую с Олимпа…

Они полюбили друг друга, а вскоре решили пожениться. Трудным оказалось объяснение Лизы с матерью.

– Ты вздумала выйти замуж за русского? – строго спросила мать.

– Во все времена, мама, греки и русские жили в дружбе. – Лиза улыбнулась, полагая, что этого достаточно, чтобы мать прислушалась к ней. – У нас очень много общего – в истории, в характере… И вообще… Они такие же, как мы, православные. Кстати, у них греческая грамматика! – как существенно важный аргумент пустила в ход она и это.

– Ты мне зубы не заговаривай. Выучилась словами бросаться. Грамматика… – Мать вроде бы бранила, а глаза ее при этом оставались печальными, ни капельки не было в них зла. – Знать парня не знает, а замуж собралась.

– Много ли встречались наши гречанки со своими женихами? – насмешливо высказалась Лиза. – Все делали проворные свахи. Не так ли? Знакомили, рассказывали доверчивым девчонкам о достоинствах парней. И что есть, и чего нет…

– Как знаешь, дочка. Тебе с ним жить, – не стала больше мать отговаривать, хотя не испытывала особой радости, которая обычно наполняет родительское сердце в такую минуту, когда их дети, а тем более дочь, делают свой самый важный, ответственный в жизни шаг. – Чем же он занимается? – поинтересовалась она.

– Он – инженер! – подчеркнула Лиза уважительно; она не стала говорить о том, что Алексей к тому же и революционер.

Со временем мать поняла это сама. Нет, она никогда не упрекала Лизу, не напоминала о неудавшемся, по ее разумению, замужестве дочери, но и никак не могла понять ее до конца: о каком таком счастье можно говорить, если муж и пяти месяцев не прожил со своей молодой женой и исчез, если его не было рядом даже в момент, когда Лиза рожала! И вот Виктору, мальчишке, очень похожему на отца, пошел третий год, а отца он не видел, его нет и нет. Выходит, высокое инженерное образование понадобилось зятю лишь для того, чтобы год за годом скитаться вдали от дома, от семьи.

Перед гражданской войной Алексей вернулся ненадолго домой.

– Не тревожься, Лиза, теперь уже недолго нам быть друг без друга, – подбадривающе заверил он жену. – Разделаемся с контрреволюцией – и тогда ничто нас больше не разлучит.

И наступила новая и не такая уж короткая, как полагал Алексей, разлука. Затянулась борьба между красными и белыми, а тут вмешались и интервенты. Чувствуя военную помощь со стороны иностранцев, владикавказская контрреволюция попыталась разжечь межнациональную войну, натравливала горские народы друг на друга, чтобы легче было управиться.

В январские морозы девятнадцатого года деникинская Добровольческая армия вступила в Терскую республику. Из уст в уста передавали важные новости, толковали о каком-то манифесте, который якобы обнародовал белогвардейский генерал – будто бы теперь будут решены земельные вопросы: перейдут – разумеется, за выкуп – земли крестьянам. Однако на деле восстанавливались старые порядки, возвращались прежние владельцы.

…Мартовским утром двадцатого года жители Владикавказа встречали партизанский отряд, освободивший город. Ничто не могло удержать и Лизу – ни, дома, ни на работе, и вскоре она шла к вокзалу, торопливая, возбужденная.

Здесь, на привокзальной площади, был установлен стол, послуживший трибуной для выступающих на митинге людей. Ораторы говорили о том, что во Владикавказе восстановлена Советская власть.

– Ура! – дружно кричали собравшиеся.

Лиза слушала и не слышала то, о чем говорили выступающие: сердце ее то замирало от радостного ожидания – теперь наконец произойдет долгожданная встреча с мужем, – то, наоборот, панически сжималось от тревожного предчувствия – она никак не могла отыскать среди партизан Алексея. Не видно было и Василия Тимофеева, его близкого друга. Где же они, почему не видать среди бойцов? «Неужели?.. – Она поймала себя на страшной мысли, но тут же попыталась ее отогнать: – Нет-нет! Этого быть но может!»

После непродолжительного митинга огромная масса людей двинулась вслед за партизанами к Театральной площади; впереди несли транспаранты: «Вся власть Советам!»

Лиза в толпе людей высматривала Алексея. Ее толкали справа и слева, как будто она мешала людям идти, слезы катились по щекам. Ей даже стало жаль себя.

– Никакими зверствами, никакой расправой не запугать свободолюбивые горские народы! – И здесь, на Театральной площади, состоялся митинг. – Пришел конец белогвардейщине. Сплотимся вокруг ревкома…

– Ура!

Ничего больше Лиза не слышала. Она вернулась домой зареванная, как с похорон. Все дни, месяц за месяцем, пропадала мужа, надеялась: вернется Алексей – заживут наконец счастливой жизнью. Что же теперь?

Мать стала выговаривать: что это дочь раньше времени хоронит мужа?! И надоумила:

– Не ты ли говорила, что Алексей находится в Красной Армии? А пришли-то партизаны.

Лиза обняла мать:

– Утешительница моя сердечная.

Вернулся Алексей в первых числах июня. Изменился, возмужал, загорел, он – и не он. Боже! Сколько же они не виделись? Лиза выбежала во двор и остановилась, казалось, не в силах сделать последний шаг, чтобы броситься мужу в объятия.

– Родная моя, ненаглядная, – услышала она нежный голос крепко ее обнявшего Алексея.

– Слава богу! Живой! Вернулся! – вымолвила она, овладев наконец собой.

Какие это были счастливые дни! Каждый миг, кажется, вспоминала она по многу раз, прокручивала, как фильм, в своей памяти. Она взяла отпуск, чтобы побыть с мужем, и сын ни на шаг не отходил от отца.

– А как я о вас скучал, родные вы мои! – признавался Алексей.

Через две-три недели явился он домой в приподнятом настроении.

– Лизонька, моя добрая фея! – воскликнул, едва переступив порог комнаты, и поцеловал ее в щеку. – Наконец я займусь настоящим делом. Только нам придется покинуть наш родной Владикавказ. Направляют в поселок Терек, чтобы возглавил партийную организацию района. В тех местах найдена ценная руда, представляешь? В ближайшее время начнутся разработки. Будет строиться крупный комбинат. Поселок вырастет в город. Не забывай, Елизавета Христофоровна, что твой муж – инженер. И задание, скажу тебе, самого Серго Орджоникидзе. Но если ты против – у нас есть возможность подумать…

Лиза молчала, давала возможность мужу выговориться до конца. Она знала, что все будет так, как решил Алексей, и он это знает, что будет так, как скажет он. И тем не менее он всегда советовался с женой.

Мать конечно же оставалась во Владикавказе. А вот Лиза почти каждое лето отправлялась погостить к ней с сыном ненадолго. В этот год и Алексей намеревался поехать с женой и Виктором, но не получилось: было много работы.

Строительство комбината подходило к концу, Алексей Викторович возвращался домой очень поздно, когда улицы небольшого горного городка погружались в глухую ленивую темень. Усталый, он садился в старое кресло, которому жена нашла место в прихожей, казалось, не было у него сил идти дальше. Именно здесь, в небольшой прихожей, снимал туфли, переобувался в комнатные тапки. Сегодня привычную процедуру прервал Тариэл Хачури, ворвавшийся следом за Соколовым.

– Дядя Алексей! – взволнованно заговорил Тариэл, ставший к двадцати с небольшим годам крепким юношей. – Я видел его. Он тут, у нас в городе. Появился, представляете?

– Нет, не представляю, сынок, – устало ответил Соколов и улыбнулся виновато. – Ты успокойся и объясни спокойнее. Итак, кого ты видел?

Тариэл соединил над переносицей густые черные брови.

– Неужели вы не поняли? – удивился он: ему казалось, что Соколов сразу же поймет, о ком идет речь. – Амирхана Татарханова, говорю, только что видел. Вы думали, что его нет в живых, а он здесь…

– Погоди, следопыт. – Алексей Викторович поднялся. – А ты, часом, не ошибся? Ты уверен, что это был Татарханов?

– Еще бы! Пусть до живота отпустит бороду. Узнаю за версту. Он! И там, конечно, у своих Татархановых, скрывается, – с неприязнью к Амирхану ронял слова Тариэл Хачури, хмурясь по-прежнему. – Он как будто почувствовал, что я иду за ним по пятам. Раз – и скрылся. Юркнул к родственникам во двор…

– Ты и вправду, сынок, следопыт.

С той поры как Тимофеев нарек Тариэла следопытом, и Соколов время от времени называл парня так же. Алексей Викторович взял с собой мальчишку после окончания войны с интервентами, первые годы он жил у него в доме, Лиза относилась к сироте, как к родному. Потом Тариэл поступил в фабрично-заводское училище, а после его окончания пошел работать на комбинат. Здесь, на предприятии, его выбрали секретарем комсомольской ячейки. Рос и мужал парень быстро.

– Ладно, Тариэл. Молодец, что предупредил. Надо будет с этим разобраться.

…Утро было прохладное, с белоснежных гор струился свежий воздух и наполнял легкие. Хорошо как! В палисаднике благоухало. Лиза любила цветы – они росли везде, а под окнами кирпичного дома цвели белые розы.

Алексей Соколов постоял недолго, зажмурившись от удовольствия: в такое чудесное утро не верится, что наступит знойный день и будет невыносимо душно.

Вдруг раздался выстрел. Что-то горячее больно толкнуло Соколова в грудь. Он удивленно посмотрел туда, откуда прозвучал выстрел, и упал. В глубине соседнего сада мелькнула чья-то тень. Следом раздался топот коня; залаяли собаки – соседские и те, что подальше: они, казалось, передавали друг другу тревожную весть.

Прошло тринадцать лет.

Лиза была довольна, что смогла без мужа вырастить сына хорошим, чутким человеком, не эгоистом, как это часто случается с теми матерями, которые рано теряют мужей и приносят своему единственному чаду себя в жертву. Лиза не была строга к сыну, но и не позволяла себе всякого рода сюсюканья с ребенком. Решение Виктора жениться оказалось для нее внезапным: в ее глазах он все еще был ребенком. Да и выбор сына поначалу не одобрила: чем-то Надя ее настораживала. Однако смирилась, никогда потом не упрекала сына: были бы они счастливы, любили бы друг друга. Непонятным казалось поведение невестки: внимательная, ласковая, она проявляла необъяснимое упрямство там, где не нужно. Ну, чего ради она позволяет Азамату ее провожать? С какой стати? Когда Лиза спросила о том сноху, та возбужденно ответила: