Текст книги "Костры на башнях"

Автор книги: Поль Сидиропуло

Эпилог

Когда Виктор Алексеевич вернулся с работы, уже окончательно стемнело и угасший долгий жаркий день погрузился в приятный прохладный вечер. Он устало опустился на диван, чтобы переобуться в мягкие комнатные шлепанцы.

– Наконец-то. – Надежда Николаевна, кажется, никак не привыкнет к поздним возвращениям мужа: уходит чуть свет и возвращается поздно вечером. – Заждались мы тебя, ей-богу, – выговаривала она с ласковой строгостью.

Вслед за Надей на застекленную веранду вышла Елизавета Христофоровна. Она остановилась возле сына и сказала:

– Все в сборе.

Когда-то, вроде бы давно, но помнится ей все отчетливо, словно было совсем недавно, Алексей, муж ее, возвращался домой точно так же, поздно вечером, и так же, как сын его теперь, садился на диван, чтобы минуту-другую перевести дух, а Лиза спешила к нему, встречала приветливой улыбкой, целовала в щеку. Сегодня добрые традиции продолжала Надежда Николаевна: она склонилась к мужу, поцеловала его в щеку.

«Вот и славненько», – заключила про себя Елизавета Христофоровна и громко объявила:

– Пора к столу. Алексей, детка, помоги-ка мне.

Внук был ее правой рукой. Высокого роста, как и отец, только поуже в плечах, с юношеской неокрепшей статью, появился он на кухне сразу же, как только бабушка позвала его.

Ели и, как всегда, делились за столом новостями. Виктор Алексеевич больше слушал, поскольку за день, бывало, так наговорится, что к вечеру язык не шевелится.

Ужин подошел к концу, когда зазвонил телефон. Как всегда, раньше всех у аппарата оказался Алексей: семнадцатилетнему парню звонили теперь чаще, чем другим домочадцам, звонили не только сверстники-товарищи, но и девушки. Он по-взрослому говорил сдержанно, иной раз коротко – да или нет. И это у родителей вызывало непроизвольную улыбку. Держался он с достоинством, и голос у него был густой, вполне мужской. На этот раз звонили не ему, и он позвал отца.

– Межгородка, – сообщил он. – Москва.

Алексей не ошибся.

– Василий Сергеевич! – обрадовался Соколов – то звонил Тимофеев. – Добрый вечер.

– Тебя можно поздравить. Я очень рад!

– Скорее пожалеть, – смутился Соколов, поблагодарив Василия Сергеевича.

– Что так?

– Какой из меня секретарь райкома партии, а тем более – первый, – пожаловался Виктор Алексеевич. – Инженер я. Комбинат – вот моя стихия. Директор – потолок. А тут…

– До чего же ты похож на своего отца. – В голосе Тимофеева звучало грустное воспоминание. – То же самое говорил когда-то и Алексей Викторович. А между тем такое мог, что другим двоим-троим было не под силу.

– То отец. Куда мне до него…

– Не то говоришь, сынок, не то, – строго заметил Василий Сергеевич. – Способные – что ты, что сын мой. С божьей, как говорится, искрой. И давно своих отцов обскакали, поверь мне. Сын мой, Василий-младший, еще сорока ему нет, а без малого академик. Ну да… что вас расхваливать – дела ваши налицо. Рассказывай, как идет строительство памятника? Помощь нужна?

– Спасибо, Василий Сергеевич. Вы и так многим помогли. И вообще, строительство подходит к концу. Вы сможете приехать на открытие?

– Непременно постараюсь. Кстати, сообщи и Ващенко, – попросил Тимофеев. – Николай Иванович охотно приедет. Сегодня мы подписали приказ. Его направили начальником штаба в Прибалтику.

– Обязательно сообщу.

– Изъявил желание приехать и Иван Владимирович Тюленев.

– Это просто здорово! – не смог скрыть радости Виктор.

– Говорит, что частица его души осталась на Кавказе.

Генерал армии никогда этого не скрывал. «Сколько раз приходилось мне, – рассказывал он, – пролетать над Главным Кавказским хребтом, и всегда возникало необъяснимое чувство: может быть, от захватывающей дух орлиной высоты или от того, что с Кавказом связана моя судьба…»

– А теперь слушай еще одну приятную новость. – Самое важное Василий Сергеевич оставил, пожалуй, напоследок. – Наконец отыскался Карл Карстен. Оказывается, он жив. Долго болел, но сейчас опасность миновала. Живет в Берлине. Лечит известных спортсменов. Вроде бы хирург, – уточнил Тимофеев. – Обратился к нашему советскому консулу. Очень хочет приехать на Кавказ. Просится на вторую Родину. Так и сказал.

– Приятная весть, Василий Сергеевич. Мне казалось, его нет в живых. Очень рад, честное слово…

– И я так думаю. Как семья? Мать? Вот тут Екатерина Андреевна буквально вырывает из рук моих трубку, хочет с Елизаветой Христофоровной договорить. Ну-ка, зови мать…

Странное чувство испытывал Соколов с самого утра, да и ночь выдалась беспокойной: не спалось ему, один и тот же сон донимал дважды. Он, Виктор, встречает московский поезд, а тот почему-то проскакивает мимо перрона, даже не замедляя хода. И люди оторопело смотрят ему вслед.

Виктор Алексеевич встал раньше обычного, принял прохладный душ, чтобы взбодриться. И после привычного легкого завтрака, который не менялся у него изо дня в день, крепко заваренного чая и ломтика хлеба с маслом – вышел из дому. На работу он обычно ходил пешком.

Подрагивающий румянец коснулся синевы неба – из-за снежных гор поднималось солнце. Пожилая женщина-соседка открывала ставни свежевыкрашенного дома. Виктор Алексеевич поздоровайся с ней, почтительно наклонив голову.

В райкоме отдал самые первоочередные указания, взял машину и поехал на вокзал. И там выяснил: поезд опаздывает более чем на час. Соколов и себе до конца объяснить не мог, почему волновался: может, потому, что задержка, казалось, не только оттягивала встречу, но вроде бы делала ее невозможной.

Наконец объявили о прибытии поезда, и зеленого цвета локомотив показался на сверкающих под солнцем путях. Состав тяжело двигался мимо перрона, дрожала под локомотивом земля, колеса стучали на стыках. Виктор Алексеевич оказался точно напротив седьмого вагона.

В тамбуре его стоял высокого роста пассажир. Крупная непокрытая голова мужчины была седой, из-за снежной белизны волос лицо его казалось смуглым. Дождавшись остановки поезда, пассажир сошел на перрон, вслед за ним спустился юноша с огромным чемоданом. Парень был похож на молодого Карла Карстена, Только теперь Соколов сообразил, что белоголовый мужчина, идущий чуть впереди парня и слегка прихрамывающий на правую ногу, и есть Карстен-старший.

Виктор Алексеевич шагнул ему навстречу:

– Карл!

– Виктор! Дорогой! Как я рад встрече. Я снова на гостеприимной кавказской земле. Знакомься – это мой сын, Генрих.

Соколов сел с Карлом на заднее сиденье «Волги», а Карстена-младшего посадили впереди, рядом с водителем Махаром Зангиевым. Машина отъехала от железнодорожного вокзала.

– Ты хромаешь? – возобновил прерванный разговор Виктор Алексеевич. – Что-нибудь серьезное с ногой?

– Это моя ахиллесова пята, – махнул рукой Карл и улыбнулся, разводя руками, как бы оправдываясь. – Натерпелся я с ногой, дружище. Чуть было не отрезали выше колена. И вообще, случай меня спас. Между жизнью и смертью находился. Расскажу тебе как-нибудь… – Глаза его стали грустными. – На Эльбрус теперь вместо меня пойдет он, мой сын. Я сказал ему: поедем на Кавказ, Генрих, этот сказочный край ты должен увидеть своими глазами. Я познакомлю тебя с замечательными людьми. Я хочу познакомить наших сыновей, Виктор. Они должны подружиться. И я непременно приглашу вас в Германию. Наши дети продолжат дружбу. Я много рассказывал сыну о Кавказе, о тебе, о наших товарищах. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! – продолжал он возбужденно. – Да, мы с Генрихом были как-то на концерте. Приезжал ваш ансамбль к нам в Берлин. Как они танцевали! Джигиты! Среди солистов назвали знакомую фамилию: Хачури. Сын Тариэла Хачури, наверно? Я так и понял. Стройный парень. Виртуоз. Летал по воздуху. Генрих был в восторге. Стал торопить меня: когда поедем на Кавказ?! Вот только жаль… не смогу познакомить сына со своим спасителем…

– Со стариком Мишо? – догадался Виктор Алексеевич. – Почему не сможешь? Разве ты не желаешь туда поехать?

– Он жив?

– Жив-здоров! Подступает уже к столетней отметине!

– Генрих, ты слышишь? Оказывается, старик Мишо жив.

– Да, папа, слышу. – У парня был мягкий голос, и говорил он негромко и почтительно. – Кавказ по долгожителям занимает первое место в мире.

– Прекрасно! – шумно одобрил Карл. – Ты познакомишься с мудрым стариком, который спас твоего отца… И не только от смерти, но от позора. И вообще, мы побываем в райском месте… – Он неожиданно замолчал и повернулся к Соколову в неловком ожидании, словно переступил дозволенное невзначай – самолично определил маршрут.

Виктор Алексеевич понял волнение Карстена, улыбнулся ему и, мягко опустив на плечо руку, бодро произнес:

– Обязательно поедем. И старик очень обрадуется. Вспоминали про тебя не раз, когда бывали у него в Ларисе.

Машина плавно описала дугу на застроенной новыми зданиями площади и подкатила к гостинице «Терек».

* * *

Памятник погибшим в Отечественной воине бойцам строился у развилки двух дорог на окраине города, под лесистым холмом, неподалеку от кафе «Кавказ». Место примечательное, живописное, кругом много зелени, тут поднялись стройные с голубым отливом ели, из-под густой травы, корней деревьев, желтых голышей, чем-то похожих на лепешки, денно и нощно бьют неиссякаемые родники, и холодный ручей тянется в ложбине, заросшей мятой.

Здесь всегда оживленно, останавливаются туристы, чтобы утолить жажду – молва о вкусной воде быстро распространилась далеко за пределы Северного Кавказа. В мангалах на углях жарили отменные шашлыки, их подавали путникам в беседки, увитые диким виноградником. Отдохнув в прохладной тени, туристы отправлялись затем по крутой дороге в горы.

Виктор Алексеевич в общих чертах обрисовал проект сооружения, как оно будет выглядеть в законченном виде. А когда подъехали к месту и вышли из машины, добавил:

– На огромной каменной глыбе будут крупно изображены лица – солдата в каске, матроса в бескозырке, партизана в папахе, женщины в косынке. Одним словом, тех, кто участвовал в битве за Кавказ.

– Красиво, очень замечательно здесь! Место хорошо подобрано! – восхищался Карл Карстен, но при этом грустными оставались его глаза. – Я непременно увижу памятник, когда он будет готов. Мы можем немного задержаться.

– Это место у нас особенное, – сказал Хачури – он тоже сопровождал немецкого гостя вместе с Соколовым. – Мы очень часто проводим здесь наш отдых. Сюда приходим на Октябрьские торжества, на маевку. Как говорится, не зарастет сюда народная тропа.

Крепко посеребрились некогда густые черные волосы Тариэла Автандиловича Хачури, однако немало привлекательного появилось в его внешности – еще симпатичнее стало его слегка округлившееся смуглое лицо.

Многие старшеклассники принимали участие в строительстве сооружения. Тут же, вокруг памятника, решено было разбить сквер, учащиеся сажали молодые деревца. Каждый день приходил на строительную площадку и директор школы Азамат Рамазанович Татарханов – брал в руки лопату, помогал ребятам. Волосы, такие же длинные и, как прежде, спадающие на лоб, поредели и поседели, смуглое осунувшееся лицо отливало нездоровой желтизной. Его долговязая фигура возвышалась над учащимися, вместе с которыми он трудился и время от времени давал им указания.

Карл Карстен подошел к Татарханову поближе, чтобы лучше рассмотреть его. Тот смутился, по лицу его поползли красные пятна, он прекратил орудовать лопатой.

– Здравствуйте… Добро пожаловать… – вымученно улыбнулся гостю, не в силах справиться с волнением.

Карл Карстен упорно молчал, будто ничего не слышал, и хмурился, не отводя от него напряженно-вопрошающего взгляда.

Подошел Соколов.

– Карл Карстен, наш гость, – знакомил Виктор Алексеевич, – знаменитый альпинист. Прибыл к нам из Берлина. Врач, лечит спортсменов. И хорошо лечит, – уточнил он. – Бывал здесь и до войны, и во время… А это – Азамат Рамазанович, директор нашей средней школы…

– Очень приятно. – Татарханов поспешно протянул гостю руку, но остановился в замешательстве, побледнел: Карл Карстен не подал ему руки.

Азамат Рамазанович неловко переступил с ноги на ногу, почесал пальцем отметину на щеке, точно глубокую морщину. На бледном лице застыла странная, вымученная улыбка, похожая на оскал.

– Пора отправляться на обед! – излишне торжественно объявил Соколов, чтобы загладить непонятный поступок гостя и разрядить обстановку.

Они сели в машину. Карл Карстен с Соколовым на заднем сиденье, Хачури – впереди, рядом с Махаром Зангиевым. «Волга» плавно отъехала. Карстен сумрачно смотрел перед собой, собирался с мыслями. Все молчали в неловкости.

– Не понятно, – заговорил наконец Карл, строго глядя перед собой. – Как можно такое простить?! Это же – он. Он! Я его сразу узнал.

– Кто – он? – переспросил Соколов.

– Как кто? Тот тип, что приносил в комендатуру списки… Выдавал людей!

– Ты, наверное, ошибся, Карл. – Виктор Алексеевич уже догадался, чем вызвано столь странное поведение Карстена. – Обознался. То был его дядька. Мы потом разобрались…

– Нет, Виктор! Я не обознался, – жарко и убежденно возразил Карл Карстен. – Это был не дядька. Нет. А именно он. Он! Он! Понимаешь?!

– Все теперь сходится, – сказал Хачури.

Все эти дни из головы Тариэла не выходил странный рассказ сына, солиста ансамбля песни и пляски, возвратившегося с зарубежных гастролей.

Было это в Западном Берлине. Молодые солисты стояли у служебного входа в концертный зал, до начала выступления оставалось еще немало времени. И тут к ним подошел пожилой смуглый мужчина.

– Здравствуйте, молодые люди, – обратился он к ним, всем своим видом подчеркивая, что чрезвычайно рад этой случайной встрече. – Вы, как я понял, из ансамбля. Приехали, значит, с Кавказа?

– Да, с Кавказа.

Парни оживились, внимательно посмотрели на худого высокого незнакомца со старческими мешками под глазами.

– Было время, молодые люди, – сказал он, не скрывая сожаления, – и я жил на Кавказе. Фамилия наша, Татархановых, была знаменитой…

– А где именно вы жили?

– В Тбилиси, во Владикавказе, в Пятигорске, в Нальчике, Сухуми, Сочи… Да где хотел! – кичливо ронял незнакомец, полагая, что перечислением курортных городов Северного Кавказа и Закавказья сможет дать понять молодым людям то, как он жил, что мог себе позволить. – Ничего мне не стоило совершить любой вояж, – добавил он, довольный тем, что ввел артистов в короткое замешательство. – Такая у меня была жизнь. Все мог себе позволить.

– Почему же не возвращаетесь на родину?

Незнакомец почувствовал в вопросе молодого солиста едва прикрытую насмешку.

– Дорога мне заказана. – Он сердился, несмотря на то что пытался это скрыть от парней, на смуглом морщинистом лбу выступил пот. – Грехов много…

– Неужели так много, что не простят?

– Достаточно, – бросил пожилой мужчина с слегка заметным вызовом, словно намеревался подчеркнуть, что он нисколько не стесняется своего прошлого и нисколько не сожалеет о совершенном – ему есть чем похвастаться. – Хотя некоторым моим соотечественникам удалось выйти из воды сухими. И по сей день живут там, на Кавказе, тихо, мирно, и никто их не тревожит.

Парни снова, как по команде, переглянулись.

– Есть такие, есть. – Незнакомец, казалось бы, заигрывал с парнями, которых вроде бы легко было обмануть или запугать.

– Вот видите, не называете…

– А что их мне жалеть. Аллах им судья, – недовольно заговорил пожилой мужчина. – Приходите ко мне, там и поговорим. А я вам кое-что приготовлю, – таинственно предложил он, полагая, что иначе парни не придут. – С утра вы, пожалуй, свободны. Вот и приходите часам к десяти. Живу я на Эбнерштрассе. Место довольно известное. Дом наш все знают. Встречу вас под большими часами. И скверик там неподалеку.

Парни колебались, смущенно отводили глаза. Ни да, ни нет не говорили, точно прикидывали: стоит ли к незнакомцу идти в гости?

– Вы к нам на концерт приходите.

– Хотел. Да вот, честно говоря, билетов, оказывается, нет. Видать, идут на ваш ансамбль?

– Еще как идут. Были мы в Италии, в Испании, во Франции. Теперь вот приехали в Германию, в Берлин. И всюду билеты нарасхват.

– Чем это вы покорили степенную немецкую публику? – усмехнулся незнакомец.

– А вот приходите. Посмотрите сами, как они долго хлопают. Встают со своих мест и аплодируют. И тогда убедитесь.

Ему дали билет.

– Мы вас приглашаем.

– Ну так как вы решили? – напомнил танцорам незнакомец, перед тем как покинуть парней. – Придете?

– А почему бы не подойти?

…Пятиэтажное с балконами здание, напоминающее гостиницу, они и в самом деле нашли быстро, оно оказалось рядом с автобусной остановкой. Огромные часы, у которых договорились встретиться, показывали без пятнадцати десять.

– Успели и даже пришли чуть-чуть раньше.

Вместе с парнями прибыл к месту свидания и руководитель группы – молодой мужчина с ранними залысинами на выпуклом гладком лбу.

Незнакомца все не было.

– Что могло его задержать? Похоже, передумал, – сказал руководитель группы, не скрывая сожаления. – Как же это вы мне сразу не сказали…

– Подумали, ерунда какая-то, – чистосердечно признался один из парней, как бы выразив общее мнение. – Выеденного яйца не стоит. Потом поговорили и вдруг поняли: может быть, на самом деле важное что-то скажет? И тогда решили с вами посоветоваться.

– Да придет он, – заявил уверенно второй. – Куда он денется. Сам приглашал. За язык никто его не тянул. Значит, ему самому хотелось встретиться…

– Немцы любят точность, – заметил руководитель группы. – И тот, кто в Германии живет, а тем более долго, тот не опаздывает. Поверьте. Тем более дом его рядом, вон он – через дорогу от сквера.

– Странный дом, – заявил чернобровый парень. – Он говорил, что чем-то знаменит. Интересно, чем? А что, если пройти по квартирам? Описать его внешность. Уверен, можно будет найти.

Руководитель группы не успел ответить – во двор того самого дома через открытые железные ворота заехал микроавтобус белого цвета с красными крестами по бокам. Машина развернулась на асфальтированной площадке веред зданием и подкатила к подъезду.

– Посмотрим, что там, – направился туда руководитель группы.

Остальные последовали за ним.

Водитель и тот, что сидел рядом с ним в машине, вышли, открыли заднюю дверь микроавтобуса и вытащили носилки, молча и торопливо вошли в подъезд. Вернулись минут через десять, неся на носилках человека, накрытого с головой темной плотной тканью.

– Пардон, – обратился к ним руководитель группы. – Нам была назначена встреча… Точнее – мы ждали одного из этого дома. Позвольте взглянуть…

Они остановились. Водитель сухо вымолвил:

– Битте.

– Спасибо, – поблагодарил руководитель группы в откинул край материи.

– Он?

– Ага, он.

– Пардон, – снова обратился к немцам руководитель группы. – Что это за дом? Не подскажете…

Немец понял:

– Это – дом престарелых.

Немцы занесли в микроавтобус носилки, захлопнули заднюю дверь, один сел за руль, другой – рядом с ним. И машина выехала со двора, выпустив из выхлопной трубы клуб сизого дыма.

* * *

После недолгого стука в дверь открыл Азамат: в школу он не ходил, на строительную площадку, где работали старшеклассники, не явился, видать, не выходил из дома с самого утра. На сердце жаловался.

– Азамат Рамазанович, можно? – спросил Хачури сдержанно.

– Проходите, пожалуйста. – Татарханов пугливыми глазами осмотрел явившихся к нему людей: вместе с начальником милиции пришли двое в гражданской одежде. – Садитесь…

– Сидеть нам некогда, мы по делу, – сухо сказал Хачури. – Мы за вами. Так что одевайтесь. – Хозяин дома был в пижаме. – Не будем медлить. Пойдете с нами.

Лицо Татарханова удлинилось, щеки ввалились.

– Я знаю, зачем вы пришли… – Он замолчал, потянулся машинально к щеке, но тут же опустил руку, словно не хватило сил, чтобы почесать рубец.

– Тем лучше. – Пот выступил на смуглом лбу Хачури, он не смотрел на Татарханова.

Азамат, низко опустив голову, упорно разглядывал пол под ногами, точно что-то разыскивал.

– Вы всегда ненавидели меня, – обронил он дрожащим голосом. – И вечно относились с недоверием. Я был и остался для вас врагом, чужаком. Что бы ни сделал хорошего и полезного, как бы ни старался – все равно считали, что я маскируюсь, все делаю с тайным умыслом. Разве можно так жить?

– Вы напрасно тянете время, – пытался остановить его Хачури.

– Ну конечно, что вам моя судьба, судьба моей семьи. Сестра моя, Чабахан, отдала жизнь за родину, подвиг настоящий совершила. Так вы же выступали против того, чтобы ее имя было высечено на каменной плите – памятнике погибшим во время войны…

– К славе Чабахан вы никакого отношения не имеете, хоть и писали о ней что-то в районной газете, – жестко отозвался Тариэл. – Скорее, вопреки вам она включилась в борьбу с захватчиками. А относительно надписи на плите вы плохо информированы. Это по моему предложению решено не только имя ее выбить, но и барельеф дать.

– Ага, вы и тут успели, – снова сник Татарханов. – Ни с какой стороны к вам не подкопаешься.

– К сожалению, и я не безгрешен, – не согласился с ним Хачури. – До сих пор не могу простить себе, что не хватило в свое время духу, чтобы защитить Таню Семенюк, первую учительницу моих детей. И пришлось ей пострадать в местах, как говорится, не столь отдаленных, пока все не прояснилось. А с вами… С вами – другое дело. Тут я себя ругаю за то, что так долго не мог вывести вас на чистую воду как пособника оккупантов.

Азамат переступал с ноги на ногу, косился на дверь спальни, но не уходил: что-то его сдерживало. Может, вспомнил слова дяди своего, Амирхана, которые тот высказал во время их последней встречи в саду госпиталя: «Если хочешь спастись и не попасть в лапы ваших спецорганов, бежим отсюда со мной!» И ему, дураку, надо было уцепиться за предложение дядьки. Он же его не послушался, все надеялся, что никто не узнает о его сотрудничестве с немцами. А теперь уже не выкрутишься…

– Да, да, – кивнул Азамат Рамазанович. – Я сейчас. Переоденусь – и все…

Татарханов вяло направился в свою маленькую комнату, опустив голову.

– Да, да… я сейчас, сейчас… – как бы самому себе твердил он.

Тариэл Автандилович вытер лоб носовым платком, бросил беглый взгляд на скромно обставленную комнату, в которой не чувствовалось женской руки.

В тягостном ожидании невольно рассматривали комнату и оперативники. Прорвавшиеся в окна яркие солнечные лучи высветили матовый налет пыли на старом комоде.

В соседней комнате резко и сухо прозвучал выстрел.

Хачури бросился в комнату Азамата. Татарханов лежал на полу. Лицо его было залито кровью. Он выстрелил себе в висок, и пуля вылетела через глаз. В правой руке его был зажат кольт.

* * *

Махар Зангиев подъехал на «Волге» к райкому партии и сияющий вошел в кабинет Соколова.

– Ну что? – спросил Виктор Алексеевич, хотя по лицу того понял, что пришел водитель с приятной вестью.

– Сын, Виктор Алексеевич! Сын! – Махар вдруг смутился: радость переполняла его сердце, и он слишком расшумелся в кабинете первого секретаря райкома партии.

Соколов поднялся, крепко пожал руку Зангиева.

– Поздравляю от всей души, Махар! Представляешь, Карл, – обратился Виктор Алексеевич к Карстену, который был тут же. – У него две дочери, а теперь еще и сын. Две няньки, а вот и парень явился, продолжатель рода. Ну, как назовете?

– Он с именем родился, Виктор Алексеевич. – Легкая печаль тенью легла на смуглое лицо Махара. – Асхат.

– Очень верно, – одобрил Соколов. – Пусть растет крепким, здоровым и таким же смелым, как его дядя-герой!

* * *

Машина едва отъехала от здания райкома партии, направляясь к дому Соколова, как Виктор Алексеевич попросил Зангиева остановиться. «Волга» прижалась к бордюру и стала. Соколов вышел.

Карл Карстен увидел группу женщин, продающих цветы, и тоже вышел из машины. Прихрамывая, направился вслед аа другом. Внимание Соколова привлекла старушка, продающая красивые красные гладиолусы. Виктор Алексеевич взял все. Старушка стеснялась было брать деньги с первого секретаря райкома партии, но он сунул деньги в карман ее фартука.

Вскоре «Волга» подкатила к зданию роддома. На этот раз из машины Соколов и Карл Карстен вышли одновременно. Они поднялись по ступенькам.

Дежурная вышла им навстречу. И встретила приветливо:

– Здравствуйте, Виктор Алексеевич!

– Здравствуйте, Вера Николаевна! – улыбнулся ей Соколов; пожилая женщина долгие годы проработала в больнице вместе с его матерью.

– А вы к кому, Виктор Алексеевич?

– Передайте цветы Заире Зангиевой, – попросил он. – И скажите, что ее от всего сердца поздравляет знаменитый германский альпинист Карл Карстен. И я, естественно. Желаем ей большого счастья. Здоровья ей и малышу Асхату!

* * *

«Волга» быстро набрала скорость на гладкой асфальтированной дороге и, несмотря на подъем, легко взбиралась по серпантину наверх. Погода стояла солнечная, как и всю неделю. В открытые окна машины врывался ветер и теребил волосы мужчин. Сын Соколова Алексей и Генрих быстро сдружились; они сидели рядом с Виктором Алексеевичем на заднем сиденье и перебрасывались короткими фразами – то по-русски, то по-немецки.

– Виктор, почитай Лермонтова, – попросил Карл Карстен. – Чудо поэт. И ты его читаешь прочувствованно.

Виктор Алексеевич улыбнулся, смущенный и тронутый похвалой, и начал:

 
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
     Но я люблю – за что, не знаю сам —
     Ее степей холодное молчанье,
     Ее лесов безбрежных колыханье,
     Разливы рек ее, подобные морям…
 

– Знаешь, Виктор, – задумчиво заговорил Карл Карстен после паузы. – Я немало думал о причинах поражения Гитлера в минувшей войне. Да и не только я. Крупные ученые этим занимались. И все мы приходим к выводу: фашизм не мог победить вашу страну. Ведь главным вашим оружием были не танки и самолеты, а дружба людей разных национальностей, сплоченность всех народов Союза. Гитлеровские идеологи полагали, что легко смогут настроить против русских все остальные народы, столкнуть их друг с другом лбами. И тогда – дело сделано, держава ваша сама собой рассыплется. Но крупно просчитались – этого не случилось. В огне тяжелых испытаний дружба эта только еще больше укрепилась, засверкала новыми гранями. Десятки народов населяют Кавказ. И если люди веками живут вместе дружной семьей, то безнаказанно нарушать эту общность нельзя никому. Он навлечет на свою голову гнев всех горцев, всех людей, которые крепко любят свою Отчизну. Вот как о том Лермонтов писал.

…Перед поворотом машины в горы, у развилки двух дорог, увидели сверкающее стеклами двухэтажное здание пансионата. Голубые ели водили хоровод вокруг него.

Карстен воскликнул, точно обрадовался:

– А вот этого пансионата до войны тут не было!

– Ты прав, Карл, – отозвался Соколов. – Его построили лет пять тому назад. Отсюда начинается туристический маршрут к Черному морю, в Грузию.

– Вот как?! И иностранцев туда пускают?

– Пожалуйста, хоть завтра повезут и все покажут и расскажут.

Они рассмеялись, а потом надолго замолчали, наблюдая за пленительными пейзажами, раскрывающимися за окнами «Волги». Машина стала все круче брать вверх, натруженно, на высокой ноте гудел мотор.

Зеленые отроги, позолоченные нежным утренним солнечным светом, тянулись по обе стороны дороги; приближался укрытый голубой вуалью грудастый утес, который однажды назвали за вытянутую вверх вершину «каланчой». Впереди, на чистом синем небе, показались сторожевые башни, мирно и величественно возвышающиеся над крутым ущельем.

* * *

Из-за поворота, как всегда неожиданно, показалось высокогорное село Лариса. Его трудно было узнать – так оно выросло, помолодело, потому что совсем мало осталось в нем старых неказистых домов, сложенных из местного камня, зато сквозь густую зелень садов празднично белели стены новых строений. Чудилось, что село подобралось еще ближе к грозным вершинам и до звезд отсюда – рукой подать. Да, многое изменилось в Ларисе за прошедшие после войны годы. Только старые закопченные сторожевые башни, как и прежде, невозмутимо стояли на страже покоя людей – ни время, ни войны, ни непогода оказались не в силах разрушить их.

Вышли из машины, остановились на краю ущелья – отсюда открывался великолепный вид на окрестности села. Словно зачарованный, не мог оторвать взгляд Карстен от вздымающихся совсем неподалеку могучих вершин, покрытых вечными снегами, от заросших лесом распадков, от хрустальных водопадов, низвергающихся в ущелья. Легкий ветерок шелестел листвой кряжистого дуба, стоящего над обрывом, и шелест листвы перекликался с отдаленным журчанием водопадов и ручьев, скачущих по осклизлым камням на дне ущелий.

Так бы и стоял часами, захмелевший от чистейшего горного воздуха, вбирая в себя первозданные красоты этого дикого края.

Между тем легкая дымка легла на чело двуглавого Эльбруса – он точно нахмурился.

– Ого-го, дружище, рад тебя снова видеть! – не выдержал Карл и закричал как в молодости.

Путники послушали, как эхо долго перекатывалось в ущельях, а потом пошли в селение. Здесь, в доме старика Мишо, их уже ждали. Женщины накрывали стол во дворе, под огромным орехом с могучей кроной. Неподалеку, на крупных камнях, молодые мужчины готовили мясо для шашлыка. Густой аромат свежего барашка и пряностей распространялся по всему двору. Под большим чаном уже потрескивали сухие поленья из чинары, охваченные неярким пламенем.

В горных селениях такие встречи всегда проходят в оживленных беседах за накрытым столом. А тут и случай особый: прибыл гость издалека, из заграницы. Многие помнили Карстена по тридцать девятому году, другие были наслышаны о том, как в годы войны он помог отвести лихую беду от Ларисы. И теперь все – и стар, и млад – спешили засвидетельствовать ему свое почтение, перекинуться с ним одной-другой фразой, а то и шуткой. Шуток и прибауток здесь знали множество.

– Кто гостей не любит, к тому гости не стучатся, – высказался коренастый старик с молодыми колючими глазами по поводу приезда Соколова и Карстена с сыновьями.

– Кому скажешь «Доброе утро», тот и тебе скажет «Добрый день».

– И то правда: в одиночку на пир не ходят.

Сказал свое слово и старик Мишо, восседающий во главе стола:

– В ожидании гостей дверь отворенной оставляем.

Годы понемногу брали свое: прибавилось глубоких морщин на его смуглом лице, стал он меньше, точно ссохся под горным солнцем. Но Мишо старался не поддаваться: по-молодецки еще горели глаза, он норовил ровно держать спину, как лихой джигит во время танца, голос его еще не потерял силы и чистоты.

– Дорогих гостей мы рады встречать каждый день, – раздувая пышные усы, говорил старик Мишо, неизменный тамада на всех застольях. – Тем более давних друзей. Говорил и буду неустанно повторять, как самое важное заклинание, – нет на свете большего счастья, чем жить в мире и дружбе. В ссоре люди не слышат друг друга. – Он расчесал пальцами, как гребенкой, усы, продолжил: – Разбушевалась у нас тут как-то непогода, у стихии ведь нет рассудка. И снежным обвалом разрушило в селе несколько домов, погибли и люди. А вскоре к нам сюда стала поступать помощь – теплая одежда, медикаменты, палатки утепленные, стройматериалы… Из разных мест люди откликнулись на беду. Раньше мы о таких городах да селениях даже не слышали, а тогда узнали, какие замечательные люди там живут, настоящие друзья.