Текст книги "Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Гр. Ф. Ростопчин

***

В исходе июля государь отправился из Москвы в Петербург, и я за ним... На пути видел я удивившее меня явление: день был ясен: на чистом небе приметны были только два облака, из которых одно имело точное подобие рака с головой, хвостом, протянутыми лапами и разверстыми клешнями; другое так похоже было на дракона, как бы на бумаге нарисовано. Увидя их, я удивился такому их составу и стал смотреть на них пристально. Они сближались одно с другим, и когда голова дракона сошлась с клешнями рака, то она стала бледнеть, распускаться, и облако потеряло прежний свой вид. Казалось, рак победил дракона, и не прежде, как минут через пять, и сам разрушился. Сидя один в коляске, долго размышлял я: кто в эту войну будет рак и кто дракон? Напоследок пришло мне в голову, что рак означал Россию, поелику оба сии слова начинаются с буквы Р, и эта мысль утешала меня всю дорогу.

А. Шишков, русский адмирал

***

В это же самое время случилось одно происшествие, доказывавшее, что надежда никогда не покидает человека и располагает парод к легковерию. Пришли мне доложить о большом скоплении людей около одной, очень высокой колокольни, находившейся на краю города, и что повиснувший на кресте оной сокол привлекает внимание всего народа. Я отправился туда, не столько из любопытства, сколько для того, чтобы разогнать народ, который всегда склонен выкинуть какую-нибудь глупость, когда соберется толпою. Я застал сборище человек в 1000, глядевшее на несчастного сокола, который, имея путы на ногах (как все соколы, которых дрессируют для охоты) , опустился на крест и не мог от него отцепиться. Какой-то прохожий его заметил, обратил на него внимание других, и вот тысяча зевак остановилась тут, чтобы насладиться зрелищем, которое, по объяснению самых ученых между ними, предрекало торжество над неприятелем; потому что, говорили они, сокол преобразует Наполеона, погибающего на кресте.

Гр. Ф. Ростопчин

Раздача оружия в Москве

Граф Ростопчин боялся мятежа. Кроме того, он не успел еще принять надлежащих мер и вывезти из города арсенал, которого не хотел оставить в руках неприятеля. Большая часть хранившегося в нем оружия была неудобна для употребления; но разбирать его было некогда. Чтобы выйти из затруднительного положения, генерал-губернатор обратился за помощью к митрополиту Платону, который не отказывался править паствой, но был так стар, что большую часть дел по митрополии вверил архиепископу Августину. Однако на этот раз он решился, несмотря на свою слабость, действовать по мере сил. За колокольней Ивана Великого был воздвигнут амвон, и прошел по городу слух, что отслужат на площади соборный молебен, после которого митрополит собирается держать речь народу. В назначенный день, между тем как на амвон выносили иконы из соборов, москвичи стали сбегаться со всех сторон на Сенатскую площадь. Все ожидали с возрастающим нетерпением появления митрополита. Наконец, его черный цуг показался в Никольских воротах. Все сняли шапки. Платон выглянул из окна и благословил народ дрожащей рукою. За ним ехал в коляске граф Ростопчин. Толпа побежала за экипажами. Когда они остановились на Чудовской площади, митрополит вышел из кареты при помощи двух дьяконов, которые ввели его на амвон. Генерал-губернатор стал за ним. Платон был в фиолетовой мантии и белом клобуке; его бледное старческое лицо казалось встревожено. По окончании молебна, на котором он присутствовал в качестве молящегося, один из дьяконов стал рядом с ним, чтобы говорить от его имени, потому что он сам уже был не в силах возвысить свой слабый голос. Пастырь умолял народ не волноваться, покориться воле Божией, доверяться своим начальникам и обещал ему свои молитвы. Митрополит плакал. Его почтенный вид, его слезы, его речь, переданная устами другого, сильно подействовали на толпу. Рыдания послышались со всех сторон. «Владыка желает знать, — продолжал дьякон, — на сколько он успел вас убедить. Пускай все те, которые обещают повиноваться, становятся на колена». Все стали на колена. Старец осенил крестным знамением преклоненные перед ним головы; а граф Ростопчин выступил вперед и обратился, в свою очередь, к народу: «Как скоро вы покоряетесь воле императора и голосу почтенного святителя, — сказал он, — я объявляю вам милость государя. В доказательство того, что вас не выдадут безоружными неприятелю, он вам позволяет разбирать арсенал: защита будет в ваших руках». – «Много благодарны, дай Бог многие лета царю!» – загремело в толпе. «Но вы обязаны при разборе его, – продолжал граф Ростопчин, — соблюдать порядок: входите в Никольские ворота и выходите в Троицкие; я прикажу сию минуту отпереть арсенал». При поданном им знаке его коляска и карета митрополита подъехали к амвону. Каждый сел в свой экипаж. Толпа, проводив Платона, возвратилась за оружием.

Неизвестный автор

В провинции

13-го июля поутру мы выехали из Москвы и видели по дороге, недалеко от Москвы толпы мужиков из нее ушедших. Они спрашивали нас, что делается в Москве и не берут ли в солдаты?..

Дорогою до Ромен мы ехали нескучно: горевали, спорили и смеялись над трусостью некоторых из нашей компании. На каждой станции рассматривали на досуге карту России, предполагали, угадывали и надеялись.

В Орле начальство крайне было озабочено. В Неплюевской, 40 верст не доезжая до Ромен, съехались для корму с барином, которому на досуге сообщили московские новости и показали воззвание. Он до того потерял голову, что говорил, как помешанный, что при всей неопытности нашей казалось нам до крайности смешным.

1812 года. Июль. Ярмарку торговали в Ромне очень худо. Народ сходился толпами и старался узнавать, что делается в армии. К концу ярмарки получено известие о победе графа Витгенштейна, что сильно обрадовало публику.

1812 года. Август. В Харьков на Успенскую ярмарку приехали мы без особенных приключений, а здесь уже политические новости стали доходить до публики скорее, но тем более неприятные. Печатного от правительства почти ничего не было, между тем как некоторые чиновники университета, будучи иностранцы и, следовательно, худые доброжелатели России, громко говорили об успехах Наполеона. Дух публики упадал; дела ярмарки остановились, и никаких сделок торговых не происходило; только все старались собирать деньги и запасались монетой. Правда, многие наши покупатели желали у нас купить товар на прежнем положении, т. е. в кредит; но мы уже не решались. Они, будучи удалены от места военных действий и как бы состоя вне России, равнодушно судили о бедствиях Отечества. Их рисковой дух, каким отличаются все бродяги, населяющие край Новороссийский, делал совершенно как бы чужестранцами...

В Харькове, под конец ярмарки, получено печальное известие о взятии неприятелем Смоленска. Бывшие в то время в Харькове военные именно утверждали, что Москва не устоит, что выключая Смоленска, нет до самой Москвы такой позиции, где бы можно было с выгодой противустать неприятелю. Все таковые рассказы только умножали всеобщее уныние. А глупые афишки Ростопчина, писанные наречием деревенских баб, совершенно убивали надежду публики. В одной из тех афишек он, писавши о дешевизне в Москве говядины, исчисляет тут же всю российскую армию. Ничего в то время пагубнее выдумать невозможно было, как это исчисление. Армии насчитал он до 120 тысяч, между тем как публика полагала, что ее есть налицо от 400 тысяч. Как скоро это сделалось известно, все решительно положили, что Россия погибла. Малороссиянская чернь с внутренним удовольствием принимала успехи французов; в ней еще не угас крамольный дух польский; но дворяне не отделяли себя от нас, и мыслили, и действовали, как истинный дети одного Отечества.

Получаемые тогда из Москвы партикулярные письма ничего в себе не содержали, кроме известия о здоровье и уведомлений, что завтра или послезавтра выезжаем на богомолье к Троице; потому опасались писать прямо о побеге из Москвы, чтоб начальство не вздумало удержать. Но это был пустой страх: никого не принуждали ни оставаться, ни выезжать, всякий располагал сообразно своему намерению. Выезды и отправки имущества из Москвы начались решительно с 15-го августа, большей частью по дорогам владимирской, и нижегородской, частью рязанской. Нельзя умолчать о тогдашнем неудовольствии публики на главнокомандующего армией, Барклая де Толли. Не имея не только сведений, но и понятия о военной науке, о силе нашей и способах неприятеля, все непременно требовали, чтоб он на каждом, так сказать, шагу побеждал неприятеля, и отступление армии нашей приписывали не иному чему, как явной его измене, между тем как князь Багратион был обожаем публикой: на него они совершенно во всем надеялись.

До получения известия о Смоленске публика все еще надеялась, что после сего все надежды кончились, и мы сначала думали оставаться в Малороссии, по крайней мере, до октября; но тогда переменили намерение и решились ехать домой. Ничего не зная об участи армии и о судьбе Москвы, перевязали товары в кипы и поклали в подвалы, запретя своим приказчикам, которые при них были оставлены, продавать их или перевозить в другие места.

М. Маракуев, городской голова г. Ростова

БОРОДИНО

17 августа, на второй день ожесточенного сражения за Смоленск, Чрезвычайный комитет, созванный Александром I для избрания главнокомандующего всеми действующими армиями, остановил свой выбор на генерале Михаиле Илларионовиче Кутузове.

Еще 28 июля он был избран командующим Московского, а 29 июля – Петербургского ополчений. И император Александр I , вопреки личной неприязни к Кутузову, вынужден был утвердить 20 августа решение комитета.

Утром 23 августа Кутузов выехал из Петербурга.

29 августа он прибыл к армиям, располагавшимся в местечке Царево-Займище, и принял командование.

На этот день в двух русских армиях было около 96 тысяч человек и 605 орудий. По данным русской разведки, у Наполеона насчитывалось 165 тысяч человек.

***

...В нем было что-то чисто национальное, делавшее его столь дорогим для русских. В Москве радость по случаю его назначения доходила до опьянения: посреди улиц бросались друг другу в объятия, считая себя спасенными.

Филипп-Поль Сегюр

КУТУЗОВ (Голенищев-Кутузов) Михаил Илларионович(1745 – 1813) – генерал-фельдмаршал, светлейший князь Смоленский. Воспитывался в артиллерийском и инженерном корпусах. Отличался во время 1-й турецкой войны в боях при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. В 1774 при атаке деревни Шумы (близ Алушты) тяжело ранен (пуля ударила в левый висок и вышла у правого глаза). Во время 2-й турецкой войны, при осаде Очакова, Кутузов снова тяжело ранен (1788). В 1790, участвуя, под начальством Суворова, в штурме Измаила, Кутузов во главе колонны овладел бастионом и первый ворвался внутрь города. В 1792 Кутузов, командуя левофланговой колонной в армии генерала Каховского, содействовал победе над поляками при Дубенке. В 1793 успешно выполнил в Константинополе дипломатическое поручение Екатерины II . В 1795 назначен генерал-директором сухопутного шляхетского корпуса. По восшествии на престол Александра I Кутузов получил пост Санкт-Петербургского военного губернатора, но в 1802 вызвал неудовольствие государя неудовлетворительным состоянием Санкт-Петербургской полиции и был уволен в свои поместья. В 1805 поставлен во главе русской армии, посланной на помощь Австрии. Стесненный распоряжениями австрийского военного совета, не мог придти на выручку Макку, но удачно отвел свою армию в Богемию, где соединился с Буксгевденом. Ответственность за аустерлицкое поражение не может быть возложена на Кутузова: фактически у него не было власти главнокомандующего, и сражение велось не по его плану.

Тем не менее, император Александр I после Аустерлица навсегда сохранил нерасположение к Кутузову. В 1808 Кутузов был отправлен в Валахию в помощь престарелому князю Прозоровскому, но из-за несогласий с главнокомандующим был отозван и назначен виленским военным губернатором. В 1811 принял начальство над действовавшей на Дунае армией. Ряд удачных его операций привел к заключению мира с турками, необходимого для России в виду предстоявшего французского нашествия. Кутузов, тем не менее, продолжал быть в немилости и в начале Отечественной войны оставался не у дел. Знаком общественного уважения к Кутузову было единогласное избрание его петербургским дворянством в начальники земского ополчения губернии. По мере успехов французов, в обществе возрастало недовольство Барклаем. Решение вопроса о назначении нового главнокомандующего было возложено на особый комитет, который единогласно указал императору на Кутузова.

Кутузов не сочувствовал перенесению войны за пределы России; по его убеждению русская кровь не должна была проливаться за освобождение Европы. Вскоре он скончался в силезском городе Бунцлау. Прах его перевезен в Петербург и покоится в Казанском соборе, на площади которого ему воздвигнут памятник.

М. И. Кутузов – Д. И. Хвостову

...Вы как бы возвышаете меня перед Румянцевым и Суворовым. Много бы я должен был иметь самолюбия, если бы на сию дружескую мысль вашу согласился. И ежели из подвигов моих что-нибудь годится преподанным быть потомству, то сие только от того, что я силюсь по возможности моей и по умеренным моим дарованиям идти по следам сих великих мужей.

Достойные смоленские жители, любезнейшие соотечественники! В самых лютейших бедствиях своих показываете вы непоколебимость своего духа… Враг мог разрушить стены ваши, обратить в развалины и пепел имущества, наложить на вас тяжкие оковы, но не мог и не возможет победить и покорить сердец ваших. Таковы россияне!

М. И. Кутузов. Из воззвания к смоленским жителям

31 августа русская армия, пройдя город Гжатск, расположилась лагерем при деревне Ивашково. Здесь к ней присоединились свыше 15 тысяч рекрутов Милорадовича.

Утром 2 сентября русская армия отошла к Колоцкому монастырю, где вначале предполагалось дать генеральное сражение. Но осмотрев местность, Кутузов признал ее невыгодной и приказал отойти на следующий день восточнее, к Бородину, где была более выгодная позиция.

Это было время проливных дождей. Состояние погоды тревожило французских генералов. Бертье дерзнул даже сказать об этом императору. Тот назвал его «старой бабой» и прибавил: «И вы, вы тоже из тех, кто не хочет идти дальше» Однако это заставило его призадуматься и под давлением того же Бертье, Нея, Мюрата, удрученных холодными дождями, он во время остановки в Гжатске сказал:

«Если погода завтра не переменится, мы остановимся». Но как раз утром 4 сентября установилась ясная погода.

«Позиция, в которой я остановился, – доносил Кутузов в этот день императору Александру I , – при деревне Бородине в 12-ти верстах вперед Можайска, одна из наилучших, какую только на плоских местах найти можно… Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе».

Это бы местность, повышающаяся с запада на восток, пересеченная массой речушек и ручьев, впадающих в реку Колочу и Москву-реку. Высокий обрывистый берег Колочи прикрывал правый фланг позиции от Бородина до Москвы-реки. Левый фланг упирался в густой, местами заболоченный Утицкий лес. Центр был изрезан оврагами и ручьями. Высоты позволяли выгодно разместить артиллерию. Лесной массив в тылу скрывал расположение и передвижение резервов. Избранная позиция прочно закрывала и обе дороги, ведущие на Москву, – Новую Смоленскую, имевшую важное стратегическое значение, и Старую Смоленскую, проходившую параллельно, примерно в 4 километрах южнее.

За три дня на высотах центра и левого фланга – Горкинских и Семеновских – инженерными войсками и ратниками ополчения было сооружены полевые укрепления горкинские батареи, центральное укрепление, которое потом называли «батареей Раевского», и Семеновские флеши. Батареями и шанцами укрепили деревню Семеновское, село Бородино. На крайнем правом фланге, близ деревни Маслово, были устроены три флеши. Впереди позиции, в 2 километрах западнее ее левого фланга, в районе деревни Шевардино возвели редут.

За время подготовки к генеральному сражению на русской позиции были созданы опорные пункты, послужившие основанием для построения боевого порядка армии. 5 сентября Кутузов подписал диспозицию для 1-й и 2-й Западных армий. В них на день сражения насчитывалось 125 тысяч человек при 642 орудиях.

Правое крыло и центр русской позиции от Москвы-реки до батареи Раевского заняли войска 1-й армии Барклая де Толли.

Командовать правым крылом было поручено М. А. Милорадовичу. Общая численность его войск составляла 30 тысяч человек.

На центральном участке было 15 тысяч человек. Командуюзий – Д. С. Дохтуров.

На левом крыле позиции от батареи Раевского до Утицкого леса находились войска 2-й армии Багратиона, в которых насчитывалось около 30 тысяч человек.

Главный резерв русской армии расположился у деревни Князьково.

Основные силы в центре и на флангах прикрывались Масловским, Горкинским, Бородинским оборонительными и передовыми отрядами П. П. Пассека, К. И. Бистрома, Дитерикса 3-го, М. Власова. Сверх того четыре передовых отряда Н. В. Вуича, Ф. П. Алексополя, Ф. Г. Гогеля, И. Л. Шаховского находились по берегам реки Колочи, ручьев Семеновского, Каменки, в Утицком лесу.

М. И. Кутузов: «В сем боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям».

Французская армия могла в данном случае вести либо фронтальное наступление на узком участке в 6 км, между селом Бородино и Утицким лесом, либо осуществить очень рискованный маневр с целью обхода русской позиции. После двухдневных приготовлений 3 сентября Наполеон выступил из Гжатска. Его главные силы во главе с маршалом Мюратом двигались по Новой Смоленской дороге.

С утра 4 сентября 14-тысячный арьергард П. П. Коновницына десять часов сдерживал неприятеля, уступив ему не более 10 верст. Назавтра французы предприняли атаку, и русские отошли за реку Колочу, присоединившись к своим корпусам, стоявшим на Бородинской позиции.

Доступ к ней противнику преграждал Шевардинский редут. Подходившие сюда по Новой и Старой Смоленским дорогам войска Даву, Мюрата и Понятовского получили приказ Наполеона сходу захватить редут и плацдарм на правом берегу Колочи.

Бой за Шевардинский редут

23 августа Мюрат атаковал у села Гриднево, в пятидесяти верстах от Бородина, русский арьергард, которым командовал П. П. Коновницын. Русские долго не уступали ни шага, пока под вечер корпус Богарне не начал обходить их справа. Тогда, пользуясь темнотой, Коновницын отошел к Колоцкому монастырю. Несмотря на значительное превосходство французских войск, арьергард генерала Коновницына с успехом отражал их атаки. Однако при появлении корпуса Е. Богарне на правом фланге, Коновницын, опасаясь обхода отступил по направлению расположения главных сил русской армии.

Армия Наполеона подходила к Бородину тремя колоннами. Основные силы – пехотные корпуса Даву, Нея, Жюно, гвардия и два кавалерийских корпуса Мюрата, находившихся в авангарде– продвигались по Новой Смоленской дороге. Справа следовал по Старой Смоленской дороге корпус князя Понятовского, а слева, по проселочным дорогам,– корпус Богарне, впереди него наступал кавалерийский корпус Груши. Около полудня французские войска стали подходить к позиции русской армии.

Как только французский авангард начал выходить из леса на открытую местность около деревни Валуево, русская артиллерия и егеря, расположенные в деревне Шевардино, окрыли огонь по наступающим.

Шевардинский редут обороняли войска 2-й армии под начальством племянника Суворова – генерал-лейтенанта А. И. Горчакова. Надо было защищать большой курган, где расположилась 12-пушечная батарея, справа – деревню Шевардино и слева лес на старой смоленской дороге. Против славной 27-й дивизии Неверовского, пяти гренадерских и двух драгунских полков Наполеон бросил весь корпус Понятовского, всю кавалерию Мюрата и три дивизии корпуса Даву.

Всего на редут двинулось около 30 тысяч пехоты, 10 тысяч конницы и обрушился огонь 186 орудий. К вечеру редут перешел в руки неприятеля. Тогда Багратион сам повел две гренадерские дивизии в атаку и выбил французов. Редут, село Шевардино и лес на левом фланге остались за русскими. С наступлением темноты пальба с вражеской стороны затихла. Но когда совсем стемнело Горчаков обнаружил колонну французов, направляющуюся к правому флангу русской позиции. Генерал-майору Неверовскому с небольшим батальоном удалось остановить и обратить в бегство французов. Сражение прекратилось.

Убедившись, что задача, поставленная войсками генерала А. И. Горчакова, успешно выполнена, Кутузов приказал им отойти в расположение главных сил русской армии.

Бой за Шевардино имел важное значение, он дал возможность Кутузову определить направление главного удара наполеоновской армии, а также завершить основные работы по строительству укреплений на бородинской позиции.

Весь день 6 сентября обе армии отдыхали. Русские молились, причащались, поклонялись привезенным из Москвы чудотворным иконам, проносимым крестным ходом по полкам.

РЕДУТ – круглое или квадратное сомкнутое полевое земляное укрепление с валом и рвом.

ФЛЕШЬ – полевое укрепление в форме тупого угла.

ШАНЦЫ – траншеи, окопы.

ФАШИНЫ – связка прутьев, применявшихся при сооружении полевых укреплений.

Русская армия накануне сражения

25-го (6 сентября) числа погода была пасмурная, изредка шел маленький дождь. Раненых было в этот день очень мало; но готовились к бою, ибо со всех окрестных деревень пригоняли в Можайск множество подвод для отвоза раненых.

7-го числа к рассвету все наше войско стало под ружьем. Главнокомандующий поехал в селение Горки на батарею, где остановился и слез с лошади; при нем находилась вся главная квартира. Солнце величественно поднималось, исчезали длинные тени, светлая роса блистала еще на лугах и полях, которые через несколько часов обагрились кровью. Давно уже заря была пробита в нашем стане, где войска в тишине ожидали начала ужаснейшего побоища. Каждый горел нетерпением сразиться и с озлоблением смотрел на неприятеля, не помышляя об опасности и смерти, ему предстоявшей. Погода была прекраснейшая, что еще более возбуждало в каждом рвение к бою.

Из воспоминаний очевидца

Наполеон перед сражением

День, предшествовавший этой великой битве, был исполнен необычайного спокойствия. Как будто все заранее условились об этом между собой. К чему было причинять себе бесполезные муки? Разве наступающий день не решал всего? К тому же всем нужно было подготовиться: каждому отряду позаботиться о своем оружии, о своих боевых силах, о своей амуниции; армии предстояло вернуть порядок, нарушавшийся постоянным передвижением. Генералам необходимо было осмотреть диспозиции на случай атаки, защиты и отступления, для того, чтобы согласовать действия отдельных частей армии и заранее предусмотреть все особенности данной местности, так, чтобы по возможности избежать непредвиденных случайностей.

Прежде чем начать ужасную борьбу, два противника-колосса внимательно наблюдали друг друга, как будто взглядом хотели измерить свои силы и в тишине готовились к страшному столкновению.

Император, не сомневаясь более в том, что предстоит битва, вернулся в свою палатку для отдачи приказаний. Тут ему представилась вся серьезность его положения. Он видел перед тем два равных войска, приблизительно по ста двадцати тысяч человек и шестисот орудий с каждой стороны; русские пользовались преимуществом местоположения, их объединяли единство языка нации, единство военного мундира, они сражались во имя одной идеи, ноу них в армии было много вновь набранных рекрутов и ополченцев, не обученных военному строю; у французов было то же число людей, но больше опытных солдат; императору только что дали отчет о состоянии его войска, и так как в данном случае вопрос касался не парадного смотра и раздачи наград, а предстоящей битвы, то на этот раз количество сил не было преувеличено и ясно предстало перед его глазами. Правда, его армия уменьшилась в числе, но солдаты были бодры и закалены, подобно тому, как человеческое тело, утратив нежную округлость юности, приобретает в позднейшее время формы, более определенные и мужественные.

Тем не менее, в течение многих дней Наполеон замечал, что солдаты хранят молчание, то молчание, которое предшествует великому ожиданию или великой неожиданности; молчание, которое наблюдается в природе перед большой бурей и которое охватывает толпу перед большой опасностью...

В середине этого дня Наполеон заметил в неприятельском лагере необычайное движение; действительно, вся русская армия стояла под ружьем. Кутузов, окруженный церковной и военной пышностью, двигался посреди нее. Этот полководец приказал попам и архимандритам надеть богатые и величественный облачения, заимствованные у греков. Духовенство шло впереди, неся священные изображения и во главе всего святую икону, бывшую заступницей Смоленска, которая, по их словам, чудесным образом спаслась от святотатственного надругательства французов.

Когда русский военачальник увидел, что его солдаты достаточно растроганы этим необычайным зрелищем, он возвысил голос и стал говорить им о небе, единственном убежище, которое остается рабам. Во имя религии и равенства он призывал этих закрепощенных защищать имущество их господ, и, указывая им на эту священную икону, укрывающуюся среди их рядов, он возбуждал их храбрость и вызывал их негодование.

Наполеон, по его словам, «всемирный деспот, тиран-возмутитель всего света, червяк, мятежник, опрокидывающий алтари, обагряющий их кровью, который предоставляет истинную святыню Господню — эту святую икону, — кощунству людей и суровости непогоды!».

Затем он указал этим русским на их печальные города, он напомнил им об их женах и детях, прибавил несколько слов об их императоре и закончил обращением к их набожности и патриотизму, составлявшим прирожденные свойства этого слишком грубого народа, которому знакомы были лишь одни ощущения, что делало его тем более опасным противником.

Эта торжественная картина, эта речь, увещевания, обращенные офицерами к солдатам, благословения священников довели до высшего напряжения их отвагу. Все до последнего солдата верили в то, что они предназначены самим Богом на защиту небес и их родной земли.

У французов не было ни военного, ни религиозного парада, никакого смотра, они не прибегали ни к каким попыткам возбуждения. Даже речь императора была роздана довольно поздно и прочтена солдатам почти перед самым сражением, так что некоторые двинулись в бой прежде, чем смогли ее выслушать.

Между тем русские, казалось бы, уже достаточно воодушевленные, призывали на свою защиту меч Михаила архангела, — призывали все силы небесные, тогда как французы искали подкрепление в самих себе, будучи уверены, что истинные силы и воинство небесное скрываются в человеческом сердце.

Случилось так, что в тот же день император получил из Парижа портрет римского короля, этого ребенка, рождение которого империя встретила с теми порывами радости и надежды, какие волновали и самого императора. С тех пор каждый день во дворце видели Наполеона около этого ребенка выражающим ему свои самые нежные чувства. И вот, когда среди отдаленных полей, среди грозных приготовлений, он снова увидал этот кроткий облик, его воинственная душа была растрогана. Он собственноручно выставил эту картину перед своей палаткой, потом позвал офицеров и солдат своей старой гвардии, желая поделиться своим чувством с этими старыми гренадерами, показать свое интимное семейство своей военной семье и озарить этим символом надежды приближающуюся опасность...

Наступила ночь, а вместе с ней и опасение, — как бы русская армия не удалилась, воспользовавшись темнотой. Это мучительное беспокойство прерывало сон Наполеона. Он беспрестанно подзывал своих приближенных, спрашивал, который час, не слышно ли какого-нибудь шуму, и посылал осведомиться, на месте ли неприятель. Этот вопрос вызвал в нем такие сомнения, что он, раздавая свое обращение к войску, приказал прочесть его лишь на следующее утро, и то, если битва состоится.

Успокоившись на несколько минут, он чувствует, что его охватывает иная тревога: его волнует жалкое состояние его солдат. Смогут ли они, слабые и изголодавшиеся, вынести это продолжительное и ужасное столкновение? В предстоящей опасности его гвардия кажется ему единственной надежной поддержкой, которая стоит двух армий... Он приказывает раздать этим старым солдатам трехдневную порцию сухарей и риса, взятую из запасных фургонов. И, наконец, опасаясь неисполнения своих поручений, он встает и сам справляется у гренадеров гвардии, стоящих при входе в его палатку, о том, получили ли они провиант. Удовлетворившись их ответом, он возвращается и погружается в легкую дремоту.

Но скоро опять слышатся его призывы. Его адъютант, входя, видит императора, склонившего на руки опущенную голову, и как бы угадывает в его речах размышления о тщетности славы... потом, как бы снова вернувшись к более утешительным мыслям, он вспоминает все, что ему говорили о медлительности и нерадивости Кутузова, и удивляется тому, что этого полководца предпочли Беннигсену. А дальше его мысли снова возвращаются к тому критическому положению, в которое он сам себя поставил, и он говорит: «Готовится великий день, наступит ужасная битва». Он спрашивает Раппа, верит ли он в победу. «Без сомнения, — отвечал тот, — но в победу кровавую!» Наполеон продолжает: «Я это знаю, но у меня восемьдесят тысяч человек, я войду в Москву с шестьюдесятью тысячами; отставшие, так же как и сводные батальоны, нас догонят, и мы будем более сильны, нежели теперь, перед битвой».

Казалось, что в эти расчеты не входила ни его гвардия, ни кавалерия. Тут, снова охваченный своим прежним беспокойством, он посылает осведомиться о положении русских. Ему отвечают, что их огни светят по-прежнему и что, судя по числу костров и по множеству человеческих теней, который их окружают, тут не только арьергард, но и вся армия. Присутствие неприятеля успокоило императора, и он захотел немного отдохнуть.

Но поход, который он совершил вместе с армией, утомление ночи и предыдущих дней, многочисленные заботы и напряженное ожидание — все это изнурило его. Утренний холод охватил его, его мучили лихорадочное волнение, сухой кашель и сильная жажда. Остальное время ночи он тщетно старался утолить эту жгучую жажду, от которой он изнемогал. Это новое страданье осложнилось его прежним недугом, еще накануне к нему вернулись припадки ужасной болезни, с которыми он боролся с давних пор.