Текст книги "Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Блеснул кровавый меч в неукротимой длани

Коварством, дерзостью венчанного царя;

Восстал вселенной бич...

«Вселенной бич» – своеобразный штамп для Наполеона в реакционных роялистских кругах того времени. Он был послан Франции за грех цареубийства, за восстание против «законного порядка». Эти мысли Пушкин мог слышать еще в раннем детстве в доме своего отца, где в гостях бывал сардинский посол Жозеф де Местр, французский эмигрант, один из крупнейших идеологов консерватизма. Таким образом, Пушкин следует здесь распространенной в то время традиции рассматривать власть Наполеона как явление производное, точнее даже тождественное Французской Революции: «Коварством, дерзостью венчанного царя».

В целом, поэт останется верен этой концепции и впоследствии.

Губителем Европы, мысленно кующим уже «новую цепь» для нее предстает Наполеон и в следующем стихотворении, написанным, скорее всего, в период «Ста дней» «Наполеон на Эльбе». В своих думах ссыльный император восклицает:

Страшись, о Галлия! Европа! мщенье, мщенье!

Рыдай – твой бич восстал – и все падет во прах,

Все сгибнет, и тогда, в всеобщем разрушенье,

Царем воссяду на гробах!

В этом стихотворении, как нам кажется, больше эмоций, чем в предыдущем.

Наполеон здесь действует как бы вне исторического контекста. Лишь счастье выступает здесь единственной причиной его побед, а его отсутствие – единственной причиной его поражения:

О счастье! Злобный обольститель,

И ты, как сладкий сон сокрылось от очей,

Средь бурей тайный мой хранитель

И верный пестун с юных дней!

И уже после второго отречения Пушкин пишет стихотворение «Принцу Оранскому», в котором воздает хвалу «мстителю за лилии Бурбона», низвергнувшему «ужас мира».

Таким образом, в лицейский период Пушкин следовал распространенной традиции в восприятии Наполеона. Во многом его отношение складывалось под впечатлением войны 1812 года, когда русским вообще трудно было судить о нем иначе, как о враге «Аттиле», «биче божием» и т.п. В такой оценке можно видеть и следование Пушкина традициям классицизма (все указанные стихотворения написаны в форме оды), где враг чаще всего оценивается подобным образом.

В это время, пожалуй, все лицеисты были едины во мнении, относительно Наполеона, характера его власти и правления. Это в целом неприязненное отношение к «корсиканскому выскочке» сочеталось тогда с верой в благодетельность правления русского царя. С именем Александра I в 1812—1815 еще связывались надежды на преодоление пороков крепостничества и политические реформы (не считая отдельных и довольно злых эпиграмм). Тем более, что он явился победителем «бича божия», принеся освобождение странам Европы от его «железного скипетра». Такое противопоставление двух правителей было характерно, как мы видим, для Кюхельбекера, не было чуждо оно и для Пушкина. В то время (лицейский период) он склонен был оценивать молодого царя именно в таком плане. В 1814 году он пишет (правда по заказу царедворцев) оду Александру I, в которой восхваляет его как, законного монарха, перед которым

...ветхую главу Европа приклонила,

Царя-спасителя колена окружила

Освобожденною от рабских уз рукой,

И власть мятежная исчезла пред тобой!

Началась вторая реставрация во Франции, ознаменовавшая собой стремление пострадавших от революции слоев общества восстановить феодальные порядки и привилегии. Крылатая фраза Наполеона «Бурбоны ничего не забыли и ничему не научились» находила отклик во все более широких кругах и не только во Франции.

В удушливую эпоху «Священного Союза» все с особым вниманием следили за событиями, разворачивавшимися на полуостровах южной Европы: на Иберийском – за португальским и испанским восстаниями, за движением карбонариев на Аппенинском, за греческим восстанием на Балканском полуострове. Эти события являлись как бы отголосками бурной эпохи Великой Французской революции и наполеоновских войн. В России это время – время освобождения от иллюзий по поводу либеральных настроений Александра I, эпоха аракчеевщины, но и время создания тайных обществ, которые выведут гвардию на Сенатскую площадь.

Общественное мнение (даже в таком виде как в России) не могло остаться в стороне от этих событий, а объяснения им искали как раз во влиянии недавних событий во Франции. Литераторы, мыслители, политики постоянно обращались и к фигуре императора французов, с тем, чтобы найти решение вставших пред ними проблем. Именно в это время он становится легендой, притом мысль уже не скована рамками сугубо политической целесообразности, впрочем, как и от представлений о персональных качествах Бонапарта. Он становится как бы воплощением эпохи, а его имя – нарицательным не только в качестве примера огромного честолюбия, но и как определенное социально-философское понятие. Так или иначе, интерес современников к деятельности Наполеона и его личности был потому столь высок, что, говоря словами одного из них, «его характер становился политической системой Европы».

Не мог остаться неизменным и взгляд Пушкина на Наполеона и его свершения. В знаменитой оде «Вольность» есть слова:

Восходит к смерти Людовик

В виду безмолвного потомства,

Главой развенчанной приник

К кровавой плахе Вероломства.

Молчит Закон – народ молчит,

Падет преступная секира...

И се – злодейская порфира

На галлах скованных лежит.

Здесь он также выступает против революционных преобразований, осуждая казнь Людовика XVI, следствием которой явилась тирания Наполеона (последние две строчки приведенного отрывка). Но главное здесь то, что Пушкин в данном произведении выступает уже не как защитник принципов монархизма, но как сторонник «Законов мощных сочетанья», он говорит здесь о благе гражданского общества, основанного именно на законе, а не на воле одного, пусть законного, монарха. И хотя имя Наполеона здесь прямо не упоминается, но строчки о «злодейской порфире» – служат подтверждением наших слов о влиянии образа Наполеона на идейную жизнь современной ему России и о той роли, которую этому образу отводили мыслители уже после того, как Наполеон ушел с политической арены.

Но, несмотря на все потоки крови, на порабощенную Францию и Европу, несмотря на то, что Наполеона «пленяло самовластье разочарованной красой», его имя Пушкин все же связывает со свободой. В этой связи хочется остановиться на строках, которыми поэт завершает стихотворение «Наполеон»:

Да будет омрачен позором

Тот малодушный, кто в сей день

Безумным возмутит укором

Его развенчанную тень!

Хвала!.. Он русскому народу

Высокий жребий указал

И миру вечную свободу

Из мрака ссылки завещал.

Хочется высказать предположение о том, что в это время Пушкин воздавал хвалу Наполеону, имея в виду не только то, что с его падением Европа избавилась от тирана. В тот период Пушкин видел в нем и некоторый политический символ, противопоставляя его современному состоянию России.

На юге, в 1824 году Пушкин написал еще одно стихотворение, в котором вновь касается наполеоновской темы – «Недвижный страж дремал на царственном пороге».

В этом стихотворении, с поистине гениальной краткостью он дает наиболее емкую характеристику Наполеону: «Мятежной вольности наследник и убийца».

Здесь уже виден Пушкин-историк, он, пожалуй, первым сформулировал в этой фразе смысл той концепции, которой будут придерживаться позже многие историки, изучающие данный период – Наполеон пришел к власти благодаря революции, но его правление положило конец этой революции. Напомним, что в то время господствовала иная концепция – Наполеон – это и есть революция. Эту тенденцию видеть в императоре французов порождение революции Ф.В. Ростопчин, с присущим ему остроумием, выразил в словах, сказанных в 1804 г. (год казни герцога Энгиенского): «Революция – пожар, французы – головешки, а Бонапарт – кочерга».

Это разделение двух эпох, хотя и связанных между собой, находит у Пушкина выражение в небольшом стихотворении, написанном в 1824 году. Тема его та же, что в стихотворении «Наполеон» – история французской революции и Наполеона:

Вещали книжники, тревожились цари,

Толпа пред ними волновалась,

Разоблаченные пустели алтари,

Свободы буря подымалась.

И вдруг нагрянула... Упали в прах и в кровь,

Разбились ветхие скрижали,

Явился муж судеб, рабы затихли вновь,

Мечи да цепи зазвучали.

И горд и наг пришел Разврат,

И перед ним сердца застыли,

За власть отечество забыли,

За злато продал брата брат.

Рекли безумцы: нет Свободы,

И им поверили народы.

И безразлично в их речах,

Добро и зло, все стало тенью —

Все было предано презренью,

Как ветру предан дольный прах.

Те же мотивы выражены здесь с большей емкостью и отчетливостью. Наполеон похитил «новорожденную свободу», основав, как скажут позднее историки, «буржуазную империю» с неизбежным культом выгоды, утилитаризма и т.д. Здесь впрочем, Пушкин не первый. Об этом писали и французские литераторы времен империи, враждебно к ней настроенные: Ж. де Сталь, Б.Констан, Р.Шатобриан, книги которых Пушкин, безусловно, читал и изучал.

Впрочем, такие мысли посещали Пушкина еще до смерти Наполеона. В его записных книжках 1820—1822 гг.

Имеется запись на французском языке: «Революция в Испании, революция в Италии, революция в Португалии, конституции там и здесь... Господа государи, вы поступили глупо, свергнув Наполеона».

И все таки мы не можем сказать, что Пушкин сформировал единое и окончательное мнение о Наполеоне, о его роли в истории. После стихотворения. Уже после всех стихотворений, в которых поэт оправдывает в какой-то степени преступления Бонапарта, признает за ним немалые исторические заслуги, он не перестает задавать вопрос:

Зачем ты послан был и кто тебя послал?

Чего, добра иль зла ты верный был свершитель?

Зачем потух, зачем блистал,

Земли чудесный посетитель?

Тем самым, Пушкин еще раз хочет подчеркнуть всю неоднозначность образа Наполеона и в дальнейшем он будет все время обращаться к этому образу. Этот отрывок замечателен еще и тем, что Пушкин здесь уже не стремиться объяснить жизнь Наполеона лишь особенностями его личности. Своим вопросом он стремится постичь и объективные закономерности, определявшие особенности эпохи.

Попробуем нарисовать политический портрет императора французов глазами поэта.

Наполеон явился в бурную эпоху революций и войн в Европе, поэтому его деятельность невозможно понять вне связи с этими явлениями. С одной стороны он был вынужден продолжать политику революции, тем самым, будучи ее «наследником», с другой стороны, он сам в огромной степени определял характер этой политики и ее направленность, а поэтому несет ответственность за многие преступления своего правления. Эти преступления: свержение законных монархов, порабощение народов Европы, череда войн, казнь герцога Энгиенского позволяют говорить, что Наполеон отступил от, так скажем, моральных принципов революции.

Поэтому его можно назвать «убийцей» «мятежной вольности». Однако, отступив от моральных принципов революции, он спас многие политические ее завоевания, закрепив новый режим. Если обратиться к истории, то можно привести пример Петра I, который «...есть одновременно Робеспьер и Наполеон», который смог создать новое государство, укрепить его и защитить от внешних врагов. Однако он не смог дать Франции и Европе главного, к чему стремилась революция – Свободы. Достигнув невероятных успехов, он стал смотреть на мир как на собственную вотчину, творя историю по своему произволу (в этом смысле государь Александр Павлович с ним схож). Ему почти удалось уничтожить эту Свободу – «Рекли безумцы: нет Свободы», но народы напрасно им поверили.

Ватерлоо явилось такой же закономерностью, как и 18 брюмера. Народ покинул Наполеона и он оказался в ссылке на далеком острове.

Но, несмотря на то, что в конце своего правления Наполеон оторвался от реальности, он был весьма прагматичным политиком. Его стремление проникнуть во все области управления были поразительными. В пылающей Москве он издает указ об образовании «Comedie Francais», не пренебрегает журнальной мелочью и является, пожалуй, «лучшим журналистом Парижа (как заметил, помнится, Фуше)». Его властолюбивые помыслы простирались даже и в сферу духовную: не без зависти он сказал Александру I: «Вы сами у себя поп; это совсем не так глупо». Даже в театре он пытался установить свою власть. Рассказывают анекдот, будто Наполеон сказал драматургу Арно: «Когда бы то ни было, но мне хочется сочинить с вами вместе трагедию».– «Охотно,– отвечал Арно, – тогда, когда мы сочиним вместе план сражения!». Беспримерное честолюбие сообщает ему характер борца и не только на поле брани. Даже в ссылке он не прекращает борьбы.

Но после спасения революции, после выполнения своей исторической миссии, он не справился с другой задачей, стоявшей тогда перед Францией и Европой. Он не дал ей Свободы, которую защищал во время революции. Европа превратилась для него в собственную вотчину и тогда уже превратился в честолюбца-завоевателя. Тогда-то он и восстановил против себя народы, что и явилось причиной его падения. Таким образом, Наполеон для Пушкина скорее философско-историческая идея, чем политический лозунг.

Роль Наполеона в становлении Пушкина-историка огромна. Примеры наполеоновской эпохи заставляли поэта глубоко задумываться над событиями прошлого. В исторических произведениях Пушкина развиваются те идеи, которые были им впервые высказаны в стихотворениях, посвященных наполеоновской теме. В стихотворении «Зачем ты послан был…»:

Явился муж судеб, рабы затихли вновь,

Мечи да цепи зазвучали.

Пушкин не только гениально зафиксировал для потомков влияние Наполеона на умы современников в различных областях: в политике, литературе, обыденной жизни, но и одним из первых высказал мысли, которые получили развитие в философии и историографии XIX века и которые и по сей день не утрачивают актуальности.

Заграничные впечатления и русская действительность

***

Дух свободы, который во всех европейских государствах действующие за одно правительства старались всячески унести, повеял и на самодержавную Россию. Молодое ее поколение, которое вступило на гражданское поприще в первые десять лет царствования Александра, воспитанное под влиянием свободолюбивых начал, им провозглашаемых, вполне сознавало, как далеко Россия отстала от Европы в истинной цивилизации, но, любя и уважая Александра, она спокойно ожидала от него благодетельного преобразования, готовясь усердно ему содействовать.

Две неудачные войны с Наполеоном и третья, угрожавшая в 1812 году независимости России, заставили (молодых) русских патриотов исключительно посвятить себя военному званию на защиту Отечества. Дворянство, патриотически сочувствуя упадку нашей военной славы в войнах с Францией 1805 и 1807 гг. и предвидя скорый разрыв с нею, спешило вступить в ряду войск, готовых встретить Наполеона. Все порядочные и образованные молодые люди (дворяне), презирая гражданскую службу, шли в одну военную; молодые тайные и действительные статские советники с радостью переходили в армию подполковниками и майорами перед 1812 годом. Чрезвычайные события этого года, славное изгнание из России до того непобедимого императора французов и истребление его несметных полчищ, — последовавшие за тем кампании 1813 и 1814 гг. и взятие Парижа, в которых наша армия принимала такое деятельное (и славное) участие, — все это необыкновенно возвысило дух наших войск и особенно молодых офицеров.

В продолжение двухлетней тревожной боевой жизни, среди беспрестанных опасностей, они привыкли к сильным ощущениям, которые для смелых делаются почти потребностью.

В таком настроении духа, с чувством своего достоинства и возвышенной любви к Отечеству, большая часть офицеров гвардии и генерального штаба возвратилась в 1815 году в Петербург. В походах по Германии и Франции наши молодые люди ознакомились с европейской цивилизацией, которая произвела на них тем сильнейшее впечатление, что они могли сравнивать все виденное ими за границей с тем, что им на всяком шагу представлялось на родине, — рабство огромного (бесправного) большинства русских, жестокое обращение начальников с подчиненными, всякого рода злоупотребления власти, повсюду царствующий произвол, – все это возмущало и приводило в негодование образованных русских и их патриотическое чувство. Многие из них познакомились в походе с германскими офицерами, членами прусского тайного союза, который так благотворно приготовил восстание Пруссии и содействовал ее освобождению, и с французскими либералами. В откровенных беседах с ними наши молодые люди нечувствительно усвоили их свободный образ мыслей и стремление к конституционным учреждениям, стыдясь за Россию, так глубоко униженную самовластием.

Возвратись в Петербург, могли ли наши либералы удовлетвориться пошлою полковою жизнью и скучными мелочными занятиями и подробностями строевой службы, которые от них требовали строго начальники, угождая тем врожденной склонности Александра и братьев к фрунтомании, солдатской вытяжке, одиночному учению и проч., несмотря на то, что опыты двухлетней жестокой войны с неприятелем самым искусным могли бы, кажется, убедить Александра, что не от этих мелочей зависит победа. Притом русских оскорбляло явное предпочтение, оказываемое императором всем вообще иностранцам перед его подданными, к которым он и не скрывал своего неуважения: присоединенной Польше он даровал конституционные установления, которых Россию почитал недостойной.

Пока осмысленные русские патриоты могли еще ожидать от самого Александра благодетельных преобразований, которые, ограничив его самовластие, сколько-нибудь улучшили бы состояние народа, они готовы были усердно содействовать его благим намерениям, но когда они убедились в совершенном изменении его прежнего свободолюбивого образа мыслей после войны, по вредному влиянию на него Меттерниха, когда узнали о политических действиях его на конгрессах Венском, Ахенском, Лейбахском, Веронском, на которых Александр со своими союзниками обнаружил неприязненное чувство к свободе народов, то самые восторженные почитатели его в блистательную эпоху занятия Парижа совершенно охладели к нему. Но по окончании войны ничто столько не возбуждало негодования общественного мнения против Александра, не одних либералов, а целой России, как насильственное учреждение военных поселений. Кто первый внушил императору эту несчастную мысль, неизвестно. Всего вероятнее, что, желая первенствовать в Европе, он сам придумал ее для того, чтобы сколько возможно более умножить свои военные силы с меньшими издержками для казны. В придуманном им плане военной колонизации, волости целых уездов из государственных крестьян поступали в военное ведомство. Все обыватели этих волостей, в которые водворялись пехотные и конные полки, делались солдатами: их распределяли по ротам, батальонам и эскадронам, которые должны были составлять резервы своих полков. Насильственно подвергали несчастных поселян строгой военной дисциплине, обучали военному строю, и они должны были отправлять военную службу и вместе с тем заниматься сельскими полевыми работами, под надзором военных начальников для продовольствия своего и полков, в их волостях водворенных.

Из всех действий императора Александра после изменения его образа мыслей учреждение военных поселений было самое деспотическое и ненавистное. Введение этой тиранической меры в губерниях: Новгородской, Псковской, Смоленской, Харьковской, Екатеринославской, Херсонской, уничтожая благосостояние поступивших в военные поселяне государственных крестьян, встретило упорное сопротивление со стороны их: волости, даже целые уезды, обращаемые насильственно в военных поселян, возмутились. Противодействие их было подавляемо войсками, как бунт; военных поселян усмиряли картечью и ружейными выстрелами. Кровь лилась, как в сражениях, и, после усмирения, военные суды приговорили многие тысячи несчастных жертв к наказанию сквозь строй и к ссылке в Сибирь в каторжную работу и на поселение. Некоторые военные начальники из подлого желания выслужиться позволяли себе жестокие истязания при розысках для открытия виновников и главных зачинщиков возмущения.

Учреждение военных поселений, на которые издержаны были многие миллионы без всякой пользы, было предметом всеобщего неодобрения. Даже лица, на которые Александр возложил приведение в исполнение этой меры, при всяком случае уверяли, что они действуют против собственного убеждения и только в угодность государю. Главный начальник поселений, генерал граф Аракчеев, — ненавистный целой России за злобный и свирепый нрав, но любимый Александром, как раб преданный, готовый отдать душу, чтобы угодить ему, — и Аракчеев говаривал, что военные поселения выдуманы не им, что он сам, не одобряя этой меры, приводит ее в исполнение, как священную для него волю государя своего. Только нашелся праводушныи немец, который смело высказал Александру свое неодобрение военных поселений (и все пагубные последствия этой меры). Это был генерал-фельдмаршал князь Михаил Богданович Барклай де Толли. (Военные поселения нанесли последний удар популярности Александра.)

В то время многие офицеры гвардии и генерального штаба со страстью учились и читали преимущественно сочинения и журналы политические, также иностранные газеты, в которых так драматически представляется борьба оппозиции с правительством в конституционных государствах. Изучая смелые политические системы и теории, весьма естественно, что занимавшиеся ими желали бы видеть их приложение в своем Отечестве. А это и было главным предметом занятий размножившихся в Европе тайных политических обществ, которых члены исключительно посвящали себя политике. Статуты некоторых из этих союзов, существовавших во Франции и Германии, завезены были в Россию и навели наших либералов на мысль учредить тайное политическое общество у нас, с целью ограничить самодержавие. В конце 1816 года эта мысль осуществилась: несколько офицеров гвардии и генерального штаба условились составить тайное общество с целью, с какой все подобные общества учреждаются. Сначала они ограничились распространением так называемых либеральных идей и принятием новых членов. Обстоятельства в первое время благоприятствовали учредителям: никогда в России не бывало такой свободы в выражении своих мнений, как при Александре и особенно после французской войны. Этой свободой пользовались члены тайного общества и, явно высказывая свои политические убеждения, нередко заставляли молчать (самых) горячих абсолютистов очевидностью тех истин, которые они провозглашали. Надобно отдать справедливость Александру, что хотя, по доносам тайной полиции, ему известны были поборники новых идей, но он не преследовал из за мнения, которыми они успевали приобретать новых союзников из молодых людей, кончивших курс в университете или лицее, и литераторов.

М. Фонвизин

Бородинская годовщина

Русский Царь созвал дружины

Для великой годовщины

На полях Бородина.

Там земля окрещена;

Кровь на ней была святая;

Там, престол и Русь спасая,

Войско целое легло,

И престол, и Русь спасло.

Как ярилась, как кипела,

Как пылала, как гремела

Здесь народная война

В страшный день Бородина!

На полки полки бросались,

Холмы в громах загорались,

Бомбы падали дождем,

И земля тряслась кругом.

А теперь пора иная:

Благовонно-золотая

Жатва блещет по холмам;

Где упорней бились, там

Мирных инокинь обитель.

И один остался зритель

Сих кипевших бранью мест,

Всех решитель браней — Крест.

И на пир поминовенья

Рать другого поколенья

Новым, славным уж Царем

Собрана на месте том,

Где предместники их бились,

Где столь многие свершились

Чудной храбрости дела,

Где земля их прах взяла.

Так же рать числом обильна;

Так же мужество в ней сильно;

Те ж орлы, те ж знамена

И полков те ж имена...

А в рядах другие стали;

И серебряной медали,

Прежним данной ей Царем,

Не видать уж ни на ком.

И вождей уж прежних мало:

Много в день великий пало

На земле Бородина:

Позже — тех взяла война;

Те, свершив в Париже тризну

По Москве и рать в Отчизну

Проводивши, от земли

К храбрым братьям отошли.

Где Смоленский, вождь спасенья?

Где герой, пример смиренья,

Введший рать в Париж, Барклай?

Где, и свой и чуждый край

Дерзкой бодростью дививший

И под старость сохранивший

Все, что в молодости есть,

Коновницын, ратных честь?

Неподкупный, неизменный,

Хладный вождь в грозе военной,

Жаркий сам подчас боец,

В дни спокойные мудрец,

Где Раевский? Витязь Дона,

Русской рати оборона,

Неприятелю аркан,

Где наш Вихорь-Атаман?

Где наездник, вождь летучий,

С кем врагу был страшной тучей

Русских тыл и авангард,

Наш Роланд и наш Баярд,

Милорадович? Где славный

Дохтуров, отвагой равный

И в Смоленске на стене,

И в святом Бородине?

И других взяла судьбина:

В бое зрев погибель сына,

Рано Строганов увял;

Нет Сен-При; Ланской наш пал;

Кончил Тормасов; могила

Неверовскоаго сокрыла;

В гробе старец Ланжерон,

В гробе старец Беннигсон,

И боец, сын Аполлонов...

Мнил он гроб Багратионов

Проводить в Бородино...

Той награды не дано:

Вмиг Давыдова не стало!

Сколько славных с ним пропало

Боевых преданий нам!

Как в нем друга жаль друзьям!

И тебя мы пережили,

И тебя мы схоронили,

Ты, который трон и нас

Твердым царским словом спас;

Вождь вождей, царей диктатор,

Наш великий Император,

Мира светлая звезда,

И твоя пришла чреда!

О година русской славы!

Как теснились к нам державы!

Царь наш с ними к чести шел!

Как спасительно он ввел

Рать Москвы к врагам в столицу!

Как незлобно он десницу

Протянул врагам своим!

Как гордился русский им!

Вдруг... от всех честей далеко,

В бедном крае, одиноко

Перед плачущей женой,

Наш владыка, наш герой,

Гаснет царь Благословенный;

И за гробом сокрушенно,

В погребальный слившись ход,

Вся империя идет,

И его как не бывало,

Перед кем все трепетало!..

Есть далекая скала;

Вкруг скалы морская мгла;

С морем степь слилась другая,

Бездна неба голубая;

К той скале путь загражден...

Там зарыт Наполеон.

Всходит дневное светило

Так же ясно, как всходило

В чудный день Бородина;

Рать в колонны собрана,

И сияет перед ратью

Крест небесной благодатью,

И под ним в виду колонн

В гробе спит Багратион.

Здесь он пал, Москву спасая,

И, далеко умирая,

Слышал весть: «Москвы уж нет!»

И опять он здесь, одет

В гробе дивною бронею,

Бородинскою землею;

И великий в гробе сон

Видит вождь Багратион.

В этот час тогда здесь бились!

И враги, ярясь, ломились

На холмы Бородина;

А теперь их тишина,

Небом полная, объемлет;

И как будто бы подъемлет

Из-за гроба голос свой

Рать усопшая к живой.

Несказанное мгновенье!

Лишь изрек, свершив моленье,

Предстоявший алтарю:

«Память вечная Царю», –

Вдруг обгрянул залп единый

Бородинские вершины,

И в один великий глас

Вся с ним армия слилась.

Память вечная, наш славный,

Наш смиренный, наш державный,

Наш спасительный герой!

Ты обет изрек святой;

Слово с трона роковое

Повторилось в дивном бое

На полях Бородина:

Им Россия спасена.

Память вечная вам, братья!

Рать младая к вам объятья

Простирает в глубь земли:

Нашу Русь вы нам спасли;

В свой черед мы грудью станем;

В свой черед мы вас помянем,

Если Царь велит отдать

Жизнь за общую нам мать.

В. Жуковский

КАЛЕНДАРЬ СОБЫТИЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА

10 июня. Понедельник — Наполеон издает в Вильковишках прокламацию к своим войскам.

11 июня. Вторник — В 2 часа ночи (на 12 июня) первые три отряда французских стрелков переходят пограничную реку Неман и вступают на русский берег в Ковно. С этого момента и начинается первая Отечественная война 1812 года.

12 июня. Среда — Император Наполеон со всей армией переходит Неман и направляется к реке Вилии, чтобы руководить переправой войск. В тот же день вечером император Александр I на балу в Вильно получает известие о вторжении французов в пределы России.

13 июня. Четверг — Император Александр I подписывает приказ армиям и рескрипт фельдмаршалу Салтыкову.

14 июня. Пятница — Александр I утром отбывает из Вильно.

16 июня. Воскресенье — Наполеон въезжает в Вильно, оставленный русскими войсками.

19 июня. Среда — Александр I издает указ относительно нового рекрутского набора в некоторых губерниях.

27 июня. Четверг — 1-я русская армия под командованием Барклая де Толли вступает в укрепленный лагерь Дриссы.

4 июля. Четверг — Наполеон оставляет Вильно и идет дальше. Русские при приближении французов оставляют дрисский лагерь (2 июля) и направляются к Витебску.

6 июля. Суббота — Манифест о всеобщем ополчении и воззвание к первопрестольной Москве.

8 июля. Понедельник — Первая русская армия покидает Полоцк. Маршал Даву занимает Могилев.

11 июля. Четверг — Первая русская армия прибывает в Витебск. Стычка между генералом Н. Н. Раевским (из 2-й русской армии П. И. Багратиона) и маршалом Даву.

12 июля. Пятница — Александр I прибывает в Москву.

13 — 14 июля. Суббота и воскресенье — Первое, второе и третье сражения при Островно, по дороге в Витебск, между авангардом Мюрата и дивизией вице-короля Евгения Богарнэ, с одной стороны, и генералами графом Остерманом-Толстым и графом Паленом — с другой. Русские стараются сдержать французов у Витебска, чтобы выиграть время для соединений первой и второй армий, потом отступают, проявив чудеса храбрости. 14 июля честь дня принадлежит генералу Коновницыну.

16 июля. Вторник — Наполеон вступает в Витебск. Русские продолжают отступать к Смоленску.

1 августа. Четверг — Наполеон в час ночи выступает из Витебска.

2 августа. Пятница — Битва под Красным: 20 тысяч французов под начальством Мюрата (кавалерия) и Нея против 7 тысяч русских под начальством генерала Неверовского. Знаменитое отступление Неверовского («Помните, ребята, чему вас учили: кавалерия не победит вас, только стреляйте метко, не торопясь; никто не начинает без моей команды»).

4 августа. Воскресенье — Знаменитый бой между войсками генерала Раевского и Нея на подступах к Смоленску.

5 августа. Понедельник — Начало осады Смоленска.

6 августа. Вторник — Взятие Смоленска. Отступление русской армии, которая старается овладеть Московской дорогой.

7 августа. Среда — Сражение при Валутиной горе.

8 августа. Четверг — Назначение нового главнокомандующего кн. М. И. Кутузова.

12 августа. Понедельник — Выступление Наполеона из Смоленска. 17 августа. Суббота — Наполеон в Вязьме. Русская армия достигает Царево-Займища. Прибытие нового главнокомандующего князя Кутузова.