Текст книги "Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Таким образом, вместо 160000, которые, по расчету императора Александра, должны были собраться на правом берегу Березины, оказалось только моих 20 000 человек для встречи и задержания Наполеона, которого Кутузов должен был теснить сзади. Никто не исполнил предписаний императора; никто, кроме меня, не явился к назначенному месту.

Неприятель уходил в продолжение всей ночи. Я отправил Чаплица с авангардом преследовать его со всевозможной быстротой, подкрепив отрядами легких войск, с которыми генерал-майор Орурк защищал берег на правом фланге Березины.

Когда накануне, во время боя, Наполеон узнал, что все люди, могущие носить оружие, переправились через реку, он приказал переправиться и маршалу Виктору и тотчас же уничтожить мосты, оставив, таким образом, на левом берегу огромный обоз экипажей и фур.

Тогда началось такое замешательство, которое трудно описать: пехота, конница, отсталые и все, что следовало за армиею, женщины, дети, все это бросилось толпою на мост, который уничтожался.

Ужасное зрелище представилось нам, когда мы 17 ноября пришли на то место, которое накануне занимал неприятель и которое он только что оставил: земля была покрыта трупами убитых и замерзших людей; они лежали в разных положениях. Крестьянские избы везде были переполнены, река была запружена множеством утонувших пехотинцев, женщин и детей; около мостов валялись целые эскадроны, которые бросались в реку. Среди этих трупов, возвышавшихся над поверхностью воды, видны были стоявшие, как статуи, окоченелые кавалеристы на лошадях, в том положении, в каком застала их смерть.

Эта картина не производила большого впечатления на наших казаков, которые только и думали, как бы воспользоваться случаем поживиться; им, однако, не так много досталось добычи, как казакам Платова и Витгенштейна на левом берегу, которые взяли повозки с золотыми, серебряными и другими драгоценными вещами, награбленными неприятелем в Москве. Поэтому мои казаки вытаскивали из реки тела и обирали платье их, часы и кошельки. Так как этот промысел качался им не довольно выгодным, то они снимали платье с оставшихся в живых французов. Эти несчастные громко кричали; им было очень холодно, и ночью, отдыхая в крестьянской избе, я слышал вопли их. Многие в борьбе со смертью силились перелезать ко мне через забор, но это последнее усилие окончательно убивало их; так что при выходе моем я нашел их замерзшими: одних с поднятыми руками, других с поднятыми ногами... Курьеры, которых я посылал на санях, часто останавливались, очищая себе дорогу от множества мертвых тел, которые часто попадали и между полозьями. Впоследствии, чтобы предупредить заразу, приказано было минскому губернатору собрать все мертвые тела и сжечь. По донесению его, сожжено было им 24 000 трупов, найденных на местах битвы и в окрестностях переправы.

П. Чичагов

«Неправильная» армия

Во время войны 1812 года произошло одно обстоятельство, которое всячески старались замять. Вот оно: при появлении врага деревни поднимались добровольно и крестьяне повсюду вели партизанскую войну, сражаясь с удивительной храбростью. После бегства врага они вполне справедливо думали, что заслужили себе свободу геройским сопротивлением, опасностями, которым подвергались, и перенесенными лишениями для общего избавления. Поэтому во многих местах они не хотели больше признавать власти своих господ... Правительство, местные власти и помещики вели себя при этом очень осторожно; вместо того, чтобы прибегать к насилию, этому единственному аргументу крепостников, они воздерживались, откладывая до более благоприятных обстоятельств возвращение своих прав. Может быть, отчасти им мешала совесть поступить сурово с людьми, принесшими такие великие жертвы своей родине. Спустя долгое время, когда первое волнение крестьян улеглось само собой и когда административная машина заработала правильно, все вернулось к обычному порядку, к сожалению, похожему на царивший в Варшаве после последнего польского восстания. Если бы русская армия глубже пропиталась элементами прогресса, зачатки которых она проявила, то, быть может, попытка освобождения последовала не только со стороны одних крестьян — так русский народ был проникнут чувством своей силы и достоинства.

Император прибыл в армию лишь после перехода через Березииу. Александр, и в особенности его брат Константин, фельдфебель по натуре, не обладавший, подобно императору, высокими качествами души, были сильно шокированы внешним видом армии, совсем не соответствовавшим уставу, на что в то время обращалось главное внимание. Обыкновенно, одежда русского солдата рассчитывалась только для парадов, в походе же он нес на себе большую часть амуниции — кожаные сапоги, брюки, гренадерский султан и т. п. Война же должна была сильно изменить эту одежду. На границе она была приспособлена к утомительным, длинным переходам и к суровости климата и была очень похожа на простую одежду крестьян. Видя проходящий церемониальным маршем пехотный, гвардейский, стрелковый полк, покрытый славой, Константин возмутился видом солдат; более же всего ему не понравилась толстая и грубая обувь. Он высказал сильное неудовольствие на неправильность строя и вскричал с досадой: «Эти люди умеют только драться?»

В его устах это была горькая критика.

Н. Тургенев

Отъезд Наполеона из армии

Наполеон прибыл в Сморгонь с толпой умиравших, изможденных страданиями солдат; но он не позволил себе выказать ни малейшего волнения при виде бедствий этих несчастных людей, которые, со своей стороны, не роптали, чтобы не тревожить его. Действительно, возмущение было немыслимо: для этого требовалось новое усилие, а силы всех были уже истощены борьбой с голодом, холодом и усталостью. Для этого требовалось также сойтись, сговориться, согласиться, а голод и целый ряд других несчастий отделяли и изолировали всех друг от друга, сосредоточивая всякого в самом себе. Они были далеки от того, чтобы утомлять себя вызовами или даже жалобами, и шли молча, сохраняя все свои силы для борьбы с враждебной им природой; необходимость двигаться и постоянное страдание изгоняли всякие мысли. Телесные нужды подавляли все душевные силы; жизнь сохранялась только в ощущениях и была подчинена по старой памяти ряду впечатлений, сохраненных от лучших времен, чести и любви к славе, возбужденной двадцатью годами постоянных триумфов, жившей еще и дышавшей в их сердцах.

Сверх того еще оставался целым и незапятнанным авторитет вождей; в нем всегда было что-то отеческое; всегда опасности, победы и поражения были общими. Это было несчастное семейство, в котором больше всего приходилось, пожалуй, плакаться его главе. Таким образом, и император, и «великая Армия» хранили благородное молчание: были слишком горды, чтобы жаловаться, и слишком опытны, чтобы не сознавать бесплодность таких жалоб.

Наполеон стремительно вошел в свою последнюю главную квартиру: он написал там свои последние инструкции и двадцать девятый, и последний бюллетень о состоянии своей умирающей армии. Были приняты предосторожности, чтобы вплоть до завтрашнего дня не стало известным что-либо из того, что происходило в его внутренних покоях.

Но предчувствие последнего несчастья охватило всех офицеров; все хотели бы за ним последовать. Они страстно хотели снова увидать Францию, очутиться в лоне своих семейств и бежать от этого жестокого климата; однако никто не осмеливался обнаружить своего желания; их удерживали от этого долг и честь.

Пока они делали вид, что они отдыхают, — от чего на самом деле они были далеки, — наступила ночь и приблизилось время, назначенное императором для объявления начальникам армии о его решении. Были созваны все маршалы. По мере того, как они приходили, их вызывали каждого отдельно, и он склонял их сначала к своему плану выражениями своего доверия к ним...

Он был ласков со всеми; потом, собрав их у себя за столом, он начал восхвалять их за эту кампанию. Что касается его самого, то он отозвался о своем дерзком предприятии только следующими словами: «Если бы я был рожден на троне, если бы я был Бурбоном, то мне было бы легко не делать ошибок».

Когда обед был окончен, он приказал принцу Евгению прочитать им свой 29-й бюллетень, после чего, объявив во всеуслышание о том, что он сообщил уже каждому в отдельности, он сказал: «Сегодня ночью я отправлюсь с Дюроком, Коленкуром и Лобо в Париж; мое присутствие там необходимо для Франции так же, как и для остатков несчастной армии. Только оттуда я смогу сдержать австрийцев и пруссаков. Несомненно, эти страны не решатся объявить мне войну, когда я буду во главе французской нации и новой армии в 1 200 000 человек!»

Он сказал еще, что он посылает вперед Нея в Вильну, чтобы он все там реорганизовал, что ему в этом будет помогать Рапп, который отправится вслед за тем в Данциг, Лористон – в Варшаву; Нарбонн – в Берлин; что его гвардия останется при армии, но что придется выдержать сражение под Вильной и задержать там неприятеля; что там они найдут Луазона, де-Вреде, подкрепления, продовольствие и все боевые запасы; что после этого расположатся на зимние квартиры за Неманом и что он надеется, что русские не перейдут через Вислу до его прибытия.

«Я оставлю, — добавил он, — короля Неаполитанского командовать моей армией. Я надеюсь, что вы будете ему повиноваться, как мне самому, и что между вами будет царить полнейшее согласие».

Было десять часов вечера. Он поднялся, пожал им сердечно руки, поцеловал их всех и отправился...

Наполеон прошел через толпу своих офицеров, выстроившихся на его пути, и дарил им на прощание грустные, вынужденные улыбки. Он увозил с собою их немые мольбы, сквозившие в нескольких почтительных жестах. Он сел с Коленкуром в закрытую карету; его мамелюк и Вонсович, капитан его гвардии, сели на козлы; Дюрок и Лобо следовали за ними в санях.

Сначала их конвоировали поляки, потом их сменили неаполитанцы королевской гвардии. Этот отряд состоял из 600 человек, когда он прибыл из Вильны к императору. Они погибли почти все за этот краткий переход; их единственным врагом была зима...

Дальше путешествие Наполеона совершилось беспрепятственно. Он обогнул Вильну через ее пригороды, проехал через Вильковишки, где он сменил свою карету на сани, остановился 10-го в Варшаве, чтобы потребовать от поляков отряда в 10 000 казаков, чтобы даровать им кое-какие льготы и обещать им свое скорое возвращение во главе 300 000-ной армии. Оттуда, быстро проехав через Снлезию, он прибыл в Дрезден, где имел встречу с королем, потом в Ганау, Майнц и наконец добрался до Парижа, куда он явился внезапно, 19-го декабря, через два дня по опубликовании его 29-го бюллетеня.

От Малоярославца до Сморгон этот повелитель Европы был только генералом умирающей и дезорганизованной армии. От Сморгони до Рейна это был неизвестный беглец, стремившийся перейти через неприятельские земли. За Рейном он вдруг снова оказался повелителем и победителем Европы! Последний порыв ветра благоденствия надувал еще его парус!

Сегюр

КОЛЕНКУР Луи (1773—1827), маркиз, в числе немногих французских аристократов ставший приверженцем Наполеона Бонапарта. В 1807—1811 посол в Санкт-Петербурге. В период «Ста дней» министр иностранных дел. Его апологетические в отношении Наполеона «Мемуары» ценны большим фактическим материалом.

***

10 декабря конница В. В. Орлова-Денисова ворвалась в Вильно и захватила большие запасы, пленных и 140 орудий. Кутузов остановил главную армию в Вильно для отдыха. Русская армия, двигаясь вслед за противником, тоже испытывала недостаток продовольствия и фуража, страдала от холода, так как теплые вещи не поспевали доставкой, несла потери в боях, теряла отставших по дороге. Из 100 тыс., вышедших из Тарутина, и 622 орудий в Вильно пришли 42 тыс. и 200 орудий.

За время похода в Россию Наполеон потерял 550 тыс. человек. Потери русской армии составили 200 тыс. человек.

26 декабря жалкие остатки «великой армии» перешли реку Неман. Дальнейшие действия были направлены против корпусов Шванцерберга в Польше и Макдональда, отошедшего к Кенигсбергу.

Через Неман

Вместе со всеми Ней прибыл в Ковно. Это был последний город в русской империи. Наконец, 13-го декабря, пройдя в течение 46 часов под ужасным ярмом, наши увидали дружественную землю. И тотчас, не останавливаясь, не обращая взора назад, большинство углубилось и рассеялось в лесах польской Пруссии. Но нашлись и такие, которые, придя к союзным берегам, обернулись назад. Там, бросив последний взгляд на эту страну страдания, из которой они вырвались, увидев то самое место, откуда пять месяцев тому назад их бесчисленные орлы победоносно устремились вперед, они стояли со слезами на глазах и испускали скорбные крики.

Так вот тот берег, который был покрыт, словно щетиной, их штыками! Так вот та союзная земля, которая – не прошло еще пяти месяцев с тех пор! – уходила под ногами их громадной союзной армии, и представлялась им тогда превратившейся, как по мановению волшебного жезла, движущиеся долины и холмы, покрытые людьми и лошадьми. Вот те самые лощины, из которых выступали при свете жгучего солнца три длинные колонны драгун и кирасиров, подобно трем рекам, сверкавшим сталью и медью! А теперь все исчезло: люди, оружие, орлы, лошади, само солнце и даже сама пограничная река, которую они перешли, полные смелости и надежды! Неман превратился теперь только в сплошную массу ледяных глыб, схваченных и скованных одна на другой удвоившей свою ярость зимою!

На месте трех французских мостов, которые были привезены за 500 миль и переброшены с такой смелой быстротой, единственно целым оставался русский мост. И, наконец, вместо тех бесчисленных бойцов, их 400 000 товарищей, столько раз торжествовавших победу вместе с ними, устремившихся с такой радостью и гордостью на русские земли, выходили из этой сумрачной и ледяной пустыни только тысяча вооруженных пехотинцев и кавалеристов, девять пушек и 20 000 жалких созданий, покрытых тряпками, с опущенной головой, потухшим взором, багрово-красным лицом и длинной взъерошенной бородой. Одни из них боролись в молчанье за узкий проход на мосту, который, несмотря на их небольшое число, оказался недостаточным для их поспешного бегства; другие бежали там и сям по льдинам, громоздившимся на реке, с трудом перебираясь с одной на другую. И это была вся «великая армия»! И многие из этих беглецов были еще новыми рекрутами, которые присоединились к ней впоследствии!

Два короля, один принц, восемь маршалов в сопровождении нескольких офицеров, генералы, беспорядочно шедшие пешком; и наконец. Несколько сотен солдат старой гвардии, сохранивших еще свое вооружение, – это было все, что оставалось; они представляли собой «великую армию».

Или скорее она все еще держалась в маршале Нее… Он в то время вошел в Ковно один со своими адъютантами, потому что все его подчиненные отступили или пали…

Он нашел в Ковно отряд артиллерии, триста немцев, составлявших гарнизон этого города, и генерала Маршана с 400 солдат; он принял начальство над ними. Сначала он прошел по всему городу, чтобы ознакомиться со своей позицией и собрать еще несколько солдат; но он нашел только раненых, которые с плачем стремились за нашей отступавшей армией. В восьмой раз, после выхода из Москвы, пришлось покинуть их всех в госпиталях, как их покидали по всему пути, на всех полях битвы и на всех биваках.

Несколько тысяч солдат было на площади и на прилегавших к ней улицах, но они лежали замерзшие перед винными магазинами, которые они разгромили; они нашли смерть там, где они искали жизнь! Это было единственное подкрепление, которое было ему оставлено Мюратом; Ней видел себя одиноким в России с 700-ми иностранных рекрутов...

14-го, рано утром, началась атака русских. В то время, как одна колонна появилась внезапно на дороге из Вильны, другая русская колонна перешла ниже города по льду реки, вступила на прусские земли и, гордясь тем, что она первая перешла через границу, направилась к Ковенскому мосту, чтобы запереть этот выход и отрезать Нею всякое отступление. Послышались первые выстрелы у виленских ворот; Ней бросился туда; он хотел удалить пушки Платона выстрелами из своих орудий, но нашел свои пушки забитыми. Артиллеристы бежали...

Покинутый всеми, Ней не лишился самообладания и не оставил своего поста. После бесплодных попыток остановить этих беглецов он подобрал их заряженные ружья, обратился к солдатам и сам-пять стал лицом к лицу с тысячами русских. Его отвага их остановила; она заставила покраснеть нескольких артиллеристов, которые последовали примеру своего маршала; она дала время адъютанту Геймесу и Жерару собрать тридцать солдат и привезти два-три легких орудия, а генералам Ледрю и Маршану собрать единственный батальон, который у них оставался.

Но в этот момент началась за Неманом, около Ковенского моста, вторая атака русских. Было половина третьего. Ней послал Ледрю и Маршана с их 400-ми человек отбить и сохранить этот выход. Что же касается его самого, то, не отступая ни на пядь, не думая о том, что происходит за его спиною, во главе тридцати солдат он держался до наступления ночи у ворот виленской дороги. Потом он перешел через Ковно и Неман, все время сражаясь, отступая, но не обращаясь в бегство, и шел вместе с остальными, поддерживая до последнего момента честь нашего оружия и в сотый раз за эти сорок дней и сорок ночей рискуя своей жизнью и свободой, чтобы только спасти еще несколько французов. Он вышел последним из этой роковой России, показав миру беспомощность слепого счастья перед великой смелостью, доказав, что для героев все ведет к славе, даже самые великие поражения!

Было восемь часов вечера, когда он перешел на союзный берег. Тогда, видя, что катастрофа завершилась, что Маршан оттеснен к самому мосту, а вильковишская дорога, по которой шел Мюрат, вся покрыта врагами, он бросился направо, углубился в лес и исчез.

Сегюр

ТЫЛ И СНАБЖЕНИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ

В XVII и XVIII вв. военные развивали систему поставок, основанную на накоплении припасов в магазинах и крепостях, дополняемых закупками у гражданских поставщиков, которые следовали по пятам за каждой армией. Эти тыловая и транспортная системы были в лучшем случае рудиментарны, поэтому у армии не было возможности поддержать себя на значительном расстоянии от своих магазинов. Эти тыловые и транспортные ограничения порождали такую систему военных операций, при которой они старательно планировались задолго до наступления и подкреплялись накоплением военных припасов за много месяцев до действительного начала кампании.

Если уж война началась, ее ход был ограничен службой тыла и снабжения. Не существовало облегченных маневров, когда армейские корпуса проходили бы сотни миль, как это было в кампанию 1805 г. Войны того периода были подобны турниру черепах и редко проникали далеко вглубь территории вовлеченных в них народов.

Это были прежде всего войны маневра, когда армия пыталась прочно обосноваться на неприятельской территории. Затем она начинала опустошать эту территорию, вынуждая противника принять бой, или сама была вынуждена продвигаться на новую, неопустошенную территорию. Эти войны приводили к длительным трениям у пограничных провинций, которые через каждые несколько лет сменялись рукопожатиями.

Когда разразилась французская революция, французское военное ведомство претерпело травматические перемены. Его тыловая администрация и система поставок быстро развалились, оказавшись неспособными обеспечить тыловую поддержку, необходимую вновь создаваемым французским армиям. Ее коллапс был отчасти результатом политической ситуации, которая уничтожила королевскую тыловую службу как один из элементов старого режима. Но скорость коллапса была еще увеличена развитием массовых армий и более чем скромными махинациями со стороны различных поставщиков. В результате французские армии оказывались зачастую на грани голода. Им недоставало тыловой поддержки, они часто ходили босыми и в лохмотьях. Нужда и голод заставили французов позаботиться о себе, поскольку их правительство оказалось неспособным обеспечить их.

То, что изначально началось, как простой грабеж сельской местности голодными солдатами, быстро развилось в систематическое реквизирование и накопление припасов на данной территории. Стала развиваться изощренная система, при которой каждая рота периодически отряжала отряд в 10 человек под командой капрала или сержанта. Эта команда действовала независимо от основной воинской части в течение дня или недели, собирая припасы и материалы, необходимые для существования их роты. Затем они возвращались и делили эти средства между своими товарищами. Эту организованную «фуражировку», или «жизнь за счет страны» следует отличать от подлинного мародерства и грабежа, совершаемых отдельными людьми и отставшими, следовавшими за наступающими французскими армиями, как хвост кометы. Различие заключается в том, что грабеж часто совершался под угрозой физического насилия в отношении многострадальных крестьян, а фуражировка часто регулировалась договорами или другими соглашениями, когда снабжение необходимыми материалами было официально согласовано с местным населением. В этом случае крестьянам часто платили деньгами или квитанциями, которые теоретически могли быть оплачены деньгами или другими товарами. Правда, в ту эпоху существовало выражение: «бесполезный, как ассигнат». Помимо денег тогда платили бумажными ассигнациями, которые считались в основном не имеющими ценности. Напротив, когда французы двигались через завоеванную территорию, редко осуществлялась какая-нибудь оплата. Несмотря на это, лишь в редких случаях провизия забиралась полностью.

Несмотря на внешние различия, система фуражировок и старая система поставок армии из магазинов часто имели одинаковый результат для сельской местности: она могла быть ободрана догола, что порождало серьезные проблемы для местных жителей. В первые годы, когда магазинная система разваливалась, умирающие с голоду армии, двигаясь через провинции, грабили их догола и расточали многое из того, что смогли найти. Напротив, высоко организованная французская система фуражировок расточала мало, хотя могла быть одинаково хищной при собирании провизии. Французы быстро стали специалистами в подсчете возможностей территории содержать армию и в нахождении припасов в областях, где другие армии быстро умерли бы с голоду, если бы были вынуждены жить за счет страны. Это умение позволяло французам выполнять крупные маневры, принесшие им сокрушительные победы в 1800, 1805, 1806 и 1809 гг. Это также привело к мистификации, будто бы французская армия могла перешагать любую армию в Европе.

Способность совершать стратегические маневры долгое время была ограничена использованием обозных повозок. Телеги обоза образовывали огромные хвосты при каждой армии, замедляя их продвижение до скорости движения быков, запряженных в повозки. Без этого обоза с припасами французы, склонные жить за счет страны, могли идти так быстро, как могли передвигаться ноги их солдат, а не со скоростью быков, тянущих повозки. Однако, эта способность двигаться с большой стратегической скоростью имела свои недостатки. Группы французских фуражиров рассеивались по сельской местности позади авангарда наступающей армии, собирая провизию. Когда это было сделано, они примыкали к главным силам и распределяли то, что они собрали. Часто это означало, что главные силы достигали своего места назначения, которое было основательно истощено этими отрядами, а также отставшими, которые тянулись позади. В результате, французская армия, также и в 1812 г., нередко останавливалась, чтобы дать возможность партиям фуражиров догнать главные силы. Несмотря на это, французы были способны на марши по несколько миль в день на короткие периоды и на длительные марши по 30 и более миль в течение недели и более.

Наполеона часто обвиняли в том, что он был слишком оптимистичен по поводу способности войск обеспечить себя провизией во время кампании 1812 г. Его обвиняют в том, что он начал плохо продуманную операцию, которая привела к бедственным результатам и к гибели крупнейшей армии, виденной до тех пор.

Однако исследование документов и фактов опровергает это обвинение. Слишком неправдоподобно, чтобы Наполеон не знал о состоянии сельской местности России. Он скорее всего читал историю похода Карла XII в Россию. Французские писатели в своих трудах описывали Россию как «невозделанную страну». Но Наполеон несомненно знал, что его войска смогут жить за счет страны, как они это делали во многих предыдущих кампаниях.

В 1811 г. французское Главное военное управление получило приказ тщательно собирать и внимательно изучать всю информацию о России и о русской кампании Карла XII. Их внимание не могло пройти мимо русской тактики «выжженной земли». Исполнение этих приказов, видимо, побудило Наполеона сосредоточить 100000 рационов в Модлине и Кюстрине в апреле 1811 г. В этот же период Наполеон проводил значительную реорганизацию и расширение своего обоза. К концу 1811 г. развитие французской системы снабжения приобрело весьма агрессивный характер. Его договор с Пруссией и размещение провизии, находившейся там, свидетельствуют о его сильной ориентации на восток уже в начале февраля. Если бы Наполеон был ориентирован на оборону, то магазины были бы заложены подальше от района весьма вероятного русского наступления. Его запасы были расположены так далеко впереди, что это делает очевидным его агрессивное положение. В январе 1812 г. было приказано, чтобы Данциг был обеспечен провизией для войны. К марту там должны были быть сосредоточены запасы, достаточные, чтобы обеспечить 400000 человек и 50000 лошадей на 50 дней. Припасы были накоплены вдоль всего Одера.

В 1808 г. Наполеон начал увеличивать свой военный обоз. Между 1808 и 1812 гг. были созданы 15 новых обозных батальонов, один обозный батальон императорской гвардии, один батальон, имевший упряжки, запряженные мулами, а существовавшие обозные батальоны доведены до шестиротного состава. Для этого понадобилось прежнюю организацию обоза силою в 36 рот (4644 чел.) довести до 156 рот (20124 чел.). Если исключить австрийцев и пруссаков и считать численность Великой армии в 500000 французов и их союзников, то соотношение между комбатантами и обозным персоналом составит 25:1. В настоящее время это соотношение составляет примерно 10: 1.

Наполеон решил сосредоточиться на тяжелых фургонах, несмотря на предостережения о скверных дорогах в России. В письме, датированном 4 июля 1811 г., он предпринял первые шаги5. Прежде каждую повозку с припасами везли 4 лошади, и она имела общую вместимость один «millier» (один «милье» был равен приблизительно 1000 французских футов – 489, 6 кг) на каждую лошадь, тянущую повозку. В этом письме Наполеон предложил добавить еще двух лошадей к каждому фургону и увеличить груз с 4 до 6 «милье». Этим способом он надеялся сэкономить один фургон из трех, или, другими словами, сократить свои грузовые перевозки на одну треть. Эта акция значительно увеличивала груз в каждом фургоне, который, как показали события, стал главной проблемой на русских дорогах. Во время первых недель вторжения, когда французы двигались чрезвычайно замедляя передвижение обозов, перегруженных припасами. Затем появилась проблема с качеством системы снабжения. Тыловая служба была быстро расширена, как и остальная армия, и ее ряды пополнялись рекрутами и призывниками низкого качества, зачастую людьми, которые калечили себя, отсекая указательные пальцы или выбивая передние зубы, чтобы избежать набора на действительную службу. В их состав включались также испанские военнопленные. Их минимальная подготовка и непрофессионализм были таковы, что они просто не могли справиться с ситуацией.

Массовое расширение остальной армии также имело свои последствия. Это касалось как строевых войск, так и тыловых служб. Ряды ветеранов были ужасно разжижены наплывом недавних рекрутов и требованиями испанской кампании (поглощавшей обученные войска). Подобное расширение армии произошло в 1809 г., когда французская армия была в значительной степени составлена из новых рекрутов. В обоих случаях рекрутам недоставало дисциплины и savoire faire (опыта), чтобы умело вести себя на фуражировках. Но когда кампания 1809 г. проводилась в Австрии, влияние этой недисциплинированности на ситуацию со снабжением было минимальным по сравнению с тем, что затем произойдет в 1812 г.

В 1812 г. плохая служба снабжения ускорила разложение дисциплины, и контроль над войсками ослаб. Они грабили без разбора вместо того, чтобы заниматься тщательным реквизированном и распределением найденных припасов. Удивительно, что офицеры отказывались участвовать в этих эксцессах и часто страдали в большей степени, чем люди, которых они возглавляли. Отсутствие дисциплины вынуждало жителей данной местности убегать и прятать те припасы, которые могли помочь французской армии. Если бы они остались, тщательно устроенная администрация могла бы овладеть местными ресурсами и обеспечить более чем достаточное снабжение для французской армии.

Эта проблема имела еще и другую грань. Большая часть французской армии состояла не из французов, а из контингентов союзников, которые не имели французского опыта фуражировок. У них не было необходимого умения находить припасы, нужные им, и они имели нехорошую тенденцию, занимаясь фуражировкой, думать только о себе. Они были склонны сразу съедать то, что нашли, а не приносить это своим товарищам. В результате те люди, которые находились в боевых подразделениях, шли голодными.

Существовала также несправедливость в распределении припасов. Каждый корпус занимался только своими собственными проблемами снабжения, не делясь припасами со следующими за ним корпусами, которые могли голодать. Когда французы наступали на Москву, авангардные корпуса обирали сельскую местность и жили довольно хорошо, тогда как корпуса, которые шли за ними, имели лишь скудные остатки. Несмотря на то, что Литва и Белоруссия были пройдены, сельская местность стала богаче и могла бы обеспечить наступление Наполеона. Он знал, что местность вокруг Смоленска и Москвы была богаче и могла обеспечить многие нужды армии.

Внутренние проблемы снабжения Великой армии были увеличены русской армией, которая намеренно и систематически уничтожала доступные запасы во время своего отступления. Она уничтожала магазины и другие запасы провизии, в том числе те, которые хранились у крестьян. Однако, как и в остальной Европе, когда нация пыталась уничтожить продовольствие, хранившееся у крестьян, те прятали его от собственного правительства также активно, как и от захватчиков. Эти крестьяне часто считали враждебными их существованию как захватчиков, так и свое собственное правительство. Следует также помнить, что Литва незадолго до этого была частью Польского королевства. Настроение ее жителей было фактически профранцузским, так как Наполеон воссоздал разделенное польское королевство в теневой форме великого герцогства Варшавского. Это было возрождением их мечты о национальном самоопределении.