Текст книги "Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Двое моих друзей, Гранжье и Лебуд, видя, что я еле держусь на ногах, взяли меня под руки. Мы присоединились к фузильерам-егерям. Я не помню, чтобы когда-нибудь в жизни мне так сильно хотелось спать, но делать было нечего, приходилось маршировать дальше. Мои друзья убеждали меня подремать немного, пока они ведут меня под руки, и мы делали это по очереди, так как их тоже клонило ко сну. Несколько раз нам случалось останавливайся совсем, причем все трое спали. К счастью, в этот день холод значительно смягчился, иначе наш сон неминуемо перешел бы в смерть.

Сержант Бургонь

Из приказа адмирала П. В. Чичагова из Минска от 7 ноября 1812 года:

«Наполеонова армия в бегстве; виновник бедствий Европы с ней. Мы находимся на путях его. Легко быть может, что Всевышнему будет угодно прекратить гнев свой, предав его нам. Почему желаю, чтобы приметы сего человека были всем известны. Он росту малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, голова большая, волосы черные. Для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых. Я не говорю о награде за сего пленника. Известные щедроты монарха нашего за сие ответствуют».

Теряя надежду

27 ноября . Всю ночь провел император, наблюдая за переходом войск, заставляя ускорять шествие и восстановливая на местах ежеминутно нарушаемый порядок. Когда ему приходилось хотя бы на короткое время удаляться, его заменял Мюрат, Бертье или Лористон.

Ночью Ней переправился через реку, утром Клапаред присоединился к нему на правом берегу.

Бесконечные переходы последних дней сделались гораздо затруднительней вследствие усилившегося холода, и слабые силы войска вновь подверглись испытанию, так что количество солдат все уменьшалось, а число беглецов прибавлялось. В ночь с 26-го на 27-е нужда обратила людей в варваров. Люди чуть не насмерть дрались за краюху хлеба, за щепотку муки, за кусок лошадиного мяса или за охапку соломы. Когда кто-нибудь, весь продрогший, хотел подойти к огню, его грубо отталкивали, говоря: «Пойди, сам тащи себе дров». Иной, страдая от жажды, тщетно вымаливал у товарища, который нес целое ведро воды, хоть один глоток, получая в ответ оскорбительные слова и отказ в самой грубой форме. И все это происходило между людьми порядочными, которые до сих пор питали друг к другу чувство искренней дружбы. Надо сказать правду, что этот поход (в чем заключался весь его ужас) убил в нас веру в человеческие чувства и вызвал пороки, каких в нас раньше не было!

Среди ночи мы должны были покинуть высоты Неманицы; большинство отставших, будучи слишком слабо, чтобы следовать за нами, разбежалось и принуждено было остаться, а потом уже присоединиться к дивизии Партоно. Эта дивизия должна была выйти из Дошницы и быть теперь следом за нами, на пути в Борисов...

В 1 час пополудни Наполеон, в сопровождении своего штаба, императорской гвардии, дивизионов Жирара и Денделя и корпуса Виктора, перешел мост и перенес главную квартиру в маленькую деревушку Занивки, лежащую среди леса, в одной миле от моста и поблизости от дороги на Борисов.

Благодаря тому, что эти войска вышли из расположенной налево от дороги деревни, многие хижины освободились, и в одной из них вице-король устроил свою главную квартиру, в остальных же постарался разместить оставшихся в полках солдат.

В 3 часа дня прибыл Даву и занял на возвышенностях ту позицию, которую мы только что покинули. Наши солдаты мирно отдыхали, как вдруг, около четырех часов дня, на дороге к Дубену появился отряд из корпуса Витгенштейна, с несколькими пушками позади, внезапно стал надвигаться на тяжелую артиллерию Виктора, стоявшую на равнине под нами. Мы бросились к оружию, и, кинувшись навстречу неприятелю, после короткой и сильной схватки, стоившей жизни многим храбрецам, мы победили... После этого мы возвратились в наши хижины, но они оказались занятыми толпой беглых, и только при помощи кулаков нам удалось отвоевать себе место для отдыха.

Во время этих споров наступила ночь.

Эта новая битва, а главное — далекое расстояние, в каком находилась от нас дивизия Партоно, сильно обеспокоили императора, который боялся за безопасность мостов. Он вернул на левый берег дивизию Жирара и поручил Виктору организовать, для охраны перехода, очередное дежурство и разослать по всем направлениям сторожевые пикета, во избежание всяких неожиданностей. Вице-король подошел уже близко и возвестил через своего штабного офицера, что 4-й корпус может перейти мост приблизительно около 8 часов вечера. Приказ этот не был объявлен во всех хижинах, так что многие по неведению, а другие по лени и беспечности остались.

Остаток королевской гвардии около 500 человек последовал тотчас же за принцем...

Некоторое время, приблизительно двадцать минут, мост оставался свободен. Потом подошли вместе первая и вторая дивизии и перешли мост повзводно, по 5 или по 6 человек в ряд. Спустя четверть часа мост опять был свободен, а затем уже пришла дивизия Пино. По собранным мною документам, состав нашей армии в наличности был тогда около 32 500 пехотинцев и 4 000 кавалерии.

Зембин, 28 ноября. Почва позади сожженной деревни, где мы стояли лагерем, была сплошным болотом до самой реки. Чтобы пройти, не увязнув и не провалившись, приходилось выискивать более замерзшие места. Такая была темь, такой ветер, снег, сырость и холод, что мы принуждены были все время двигаться и бегать, чтобы не замерзнуть...

В остальную часть ночи с 27-го на 28-е Даву со своей артиллерией и с артиллерией итальянской армии перешел на правый берег. На левом же берегу и в Борисове оставалась только дивизия Партоно и бригада кавалерии Далейтра. На высотах Студянки стояла дивизия Жирара и бригада легкой кавалерии под командой Фурнье — всего было 6 700 пехотинцев и 900 кавалерии, огромное количество отставших солдат и наконец повозки, которые не успели или не желали перейти реки.

Целью императора было главным образом привлечь внимание противников на низовья Березины и свободно соорудить мосты у Студянки, достигнув же этого, император нашел ненужным оставлять французский арьергард в Борисове и дал приказ всем соединиться с передовыми отрядами.

Установив, насколько было возможно, некоторый порядок в толпе отсталых солдат и тех лентяев, которых нельзя было никак принудить выступить в поход и перейти мосты, которые были свободны в течение части ночи, Партоно вчера в 2 часа дня уже собрался выступить, как вдруг явился офицер генерального штаба и, по своему ли побуждению или в силу данного приказания, объявил ему, что он должен ночевать в Борисове.

Несчастная ошибка! Это поставило вскоре в самое отчаянное положение французского генерала.

Слыша все время пушечные выстрелы со стороны дороги, по которой мы должны были отступать, и видя кучу возов и множество солдат, быстро бегущих, мы подумали, что Партоно захватили врасплох и отрезали от армии. Тем более что бегущие рассказывали, что там прошел слух, что все войска перешли мосты и их уже сожгли, а эта злополучная дивизия была предназначена Наполеоном заранее в жертву, чтобы дать своей армии возможность своевременно отступить. Через несколько минут мы узнали, что русские в огромном числе заставили Партоно сдаться.

Сегодня утром 28-го, на рассвете, сражение завязалось на обоих берегах. До сих пор переходы через мосты совершались в большом порядке, но когда услыхали пушечные выстрелы и получили известие, что дивизия Партоно попала в руки неприятеля, а Витгенштейн приближается, то женщины с поклажей, мужчины, фуры, пушки — все бросилось на узкие проходы мостов и сразу загромоздило их. Нельзя описать того смятения, шума и беспорядка, какой произошел там.

Тщетно старались офицеры и солдаты успокоить обезумевших людей н заставить выслушать их. Все усилия были напрасны, и это только еще более мешало и задерживало толпу. Сумятица и толкотня были невообразимые... Угрозы офицеров и уговоры ни к чему не привели.

В это же время на правом берегу неприятель напал на Нея и на Удино. Большинство французских и польских генералов были ранены. Все подвергались опасности одинаково с последним солдатом и часто видели, как офицеры хватались быстро за ружье и шли в ряды заменить павших товарищей. Потери были громадные с обеих сторон. Наполеон на опушке леса, окруженный своей гвардией, смотрел, как проходили мимо него один за другим две тысячи русских военнопленных.

На левом берегу Виктор в это время боролся за каждый шаг около Студянкн, поддерживаемый дивизиями Жирара и Денделя Несмотря на жестокую картечь, они принудили неприятельские батареи прекратить огонь...

Наступившая ночь не прекратила боя, и стрельба главным образом направилась на мосты, на обезумевшую толпу беглецов, где царили смерть и полное отчаяние...

Беда тем, кто ближе стоял к краю. Сильные толчки сталкивали их вниз, и несчастные падали стремглав, хватаясь руками за перекладины, за обледенелый берег, но толпа отталкивала их, и они летели прямо в реку, погружались, вновь выплывали и бледные, как привидения, исчезали навеки.

Экипажи, воза и фуры, стараясь освободиться друг о г лруга, опрокидывались на несчастных, находившихся вблизи. Вопли бегущих, стоны раненых, хромых, задавленных и умирающих; голоса солдат, крики затерявших свои полки, куча всякой одежды, всякого оружия, повсюду валяющиеся трупы, гул толпы, грохот возов: ярость, страдание, сумятица, содрогание смешиваются в одну ужасную, величественную картину.

Некоторые, видимо, решались отказаться от всего, бросали все свои воза, предоставляя себя воле Божией, шли, садились поодаль и глядели тупым взором на этот снег — будущую их могилу.

Только поздно ночью, когда уже пыл сражения утих, порядок на мостах начал понемногу восстановляться.

В 9 часов вечера войска Виктора, а за ними артиллерия начали переходить реку.

Генерал Эбле, заслуги которого всегда будут вызывать восхищение, с своими храбрыми понтонерами выполнил с изумительной стойкостью все повеления императора.

Цезарь Ложье

ВИТГЕНШТЕЙН Петр Христианович (1768 – 769) – генерал-фельдмаршал, князь (1834). В 1790 произведен в первый офицерский чин корнета. Боевое крещение получил во время кампании 1794 против поляков, командуя эскадроном. Затем отличился в Персидском походе 1796. В 1798 получил чин полковника, в 1799 – генерал-майора. В 1805 проявил свои лучшие боевые качества против французов, командуя гусарской бригадой в арьергарде, за проявленную храбрость был награжден орденом Св. Георгия. В 1806 воевал против турок, в 1807 – вновь против французов, зарекомендовав себя решительным кавалерийским военачальником. Начало Отечественной войны встретил в должности командира корпуса, прикрывавшего петербургское направление, был дважды ранен и достиг вершины своих полководческих успехов. В июле войска Витгенштейна остановили под Клястицами продвижение вперед маршала Удино, а в августе успешно сражались с двумя французскими корпусами под Полоцком, а в октябре его части штурмом взяли Полоцк. Затем в сражении под Чашниками было нанесено поражение маршалу Виктору. В березинской операции Витгенштейн не смог правильно оценить обстановку, французским генералам удалось ввести его в заблуждение, и он не нанес решительного удара по не защищенной с фланга переправе войск Наполеона. В 1813 части под его командованием заняли Берлин, а после смерти Кутузова Витгенштейн, воспользовавшись славой «защитника Петрополя», занял его место. Но пост главнокомандующего оказался ему не по плечу. После неудач под Люценом и Бауценом он сам попросил заменить его Барклаем де Толли. Затем командовал корпусом. В 1814 в сражении при Бар-сюр-Об был тяжело ранен. В 1818 стал главнокомандующим 2-й армии. В 1826 произведен в генерал-фельдмаршалы. В 1828 получил назначение на пост главнокомандующего русскими войсками на Балканском театре военных действий против турок, но уже в 1829 из-за вмешательства в дела управления других лиц вышел в отставку. Витгенштейн пользовался популярностью в армейской среде и был известен своей личной храбростью, но как полководец не обладал необходимым стратегическим мышлением и не имел таланта военного управления.

Народная песня

Как повыше было Смоленска-города,

Что пониже было села Красного,

Что под рощею под зеленою,

Над березою кудрявою,

На большом зеленом лугу,

Стоял тут лагерь русской армии,

Русской армии, гвардейских солдат.

Призадумавшись, сидят, на Смоленск-город глядят:

Овладели славным городом неприятельски полки,

Уж досталось все святое неприятельским рукам.

«Как бы, братцы, нам приняться, Смоленск-город свободить,

Смоленск-город свободить, неприятеля побить?»

Вдруг послышалась тревога

У палатки командирской:

Все солдаты встрепенулися,

Ружья взявши, в ряды становилися.

Как и вышел перед войско Волконский князь,

Волконский князь, командир этих солдат,

Уж и взговорит солдатам Волконский князь;

«0х вы, храбрые солдаты, государю верные,

Государю верные, командиру послушные!

Мы пойдем к неприятелям гостить,

К неприятелям гостить, Смоленск-город свободить!»

Как пошли-то солдатушки Смоленск-город свобождать,

Смоленск-город свобождать, французов выгонять.

Ко Смоленску приступили, они ружья зарядили,

Они ружья зарядили, в неприятеля палили,

Много били, истребили, остальных-то полонили,

Полонивши их, топили во Березонке-реке,

Потопивши, отдыхали на зеленом на лугу,

На зеленом лугу песни пели во кругу!

Русские у Березины

Ведя, таким образом, непрестанную борьбу с поздним временем года и с тысячью лишений, мы дошли до Березины. У нас в каждом эскадроне было не более сорока или пятидесяти человек, способных сражаться. Лошади выбились из сил, так как они давно уже страдали от недостатка фуража, истребленного неприятелем, который, подобно саранче, уничтожал все по пути; единственным кормом для наших лошадей служила солома с крыш, за которой приходилось ездить верст за десять или пятнадцать. Фельдмаршал изредка посылал нам транспорт овса или сухарей; это было всегда для нас настоящим праздником; без этой поддержки у нас было бы погибших не менее, чем у французов.

В ночь с 15-го на 16-е число мы прибыли с генералом Ермоловым в Борисов, где застали корпус Витгенштейна, уничтоживший перед тем дивизию Партоно.

В этом славном деле участвовали: атаман Платов, полковник Чернозубов и мой товарищ Сеславин. Им одним принадлежит честь истребления неприятельской армии. Но если они могли подоспеть вовремя, то почему же другие не могли этого сделать, это — вопрос,

Адмирал Чичагов не мог остановить Наполеона, который успел выбрать пункт для переправы, так как наша армия не преследовала его по пятам. Успешное сражение при Борисове и взятие графом Ламбертом тетдепона не помешали переправе французов через Березину.

Наполеон был спасен, но его армия не могла быть спасена и погибла частями по пути от Березины до Вильны; геройская преданность этой армии своему вождю не только не принесла пользы, но была причиною ее окончательного истребления. Надобно отдать справедливость Наполеону: его поведение при переправе через Березину заслуживает величайшего удивления. Угрожавшая ему неминуемая гибель возбудила его военный гений, притупившийся за последнее время. Он не потерял голову в трудную минуту. Окруженный со всех сторон, он обманул наших генералов искусными демонстрациями и совершил переправу у них под носом. Плохое состояние мостов было единственною причиною тех потерь, какие понесли по этому случаю французы.

Беспорядок был так велик, что когда Наполеон подошел к реке, чтобы перейти через мост, то пришлось силою проложить ему дорогу. Главная квартира императора была устроена в деревушке, лежавшей в лесу в расстоянии одной версты от Студянки.

Все мы были уверены, что Наполеон будет взят в плен живым или мертвым. Я до сих пор не могу забыть мрачного, убитого лица Михаила Орлова, когда он первый подтвердил нам известие о переправе неприятеля. Фельдмаршал мог упрекнуть себя в том, что он действовал слишком медленно и осмотрительно.

Каково должно быть было разочарование императора Александра, когда он узнал, что его прекрасный план, переданный на операционные линии умным и смелым Чернышевым, был таким образом искажен. Напрасно было бы возражать, что дальнейшие события доказали, что окончательный результат не мог быть блестящее. Разумеется, мы не вступили бы дважды в Париж. Но такова была воля Провидения! Люди были тут ни при чем; Кутузов лишил армию лишней славы!

Борисов горел; французы грелись, и даже буквально поджаривались у его пылавших развалин, и умирали со всеми признаками умственного расстройства, богохульствуя и проклиная Наполеона перед смертью.

Между тем дивизия Партоно, не входившая в состав «великой армии», находилась в наилучшем состоянии; ее кавалерия, состоявшая из саксонцев и из подданных герцогства Бергского, была превосходна. Саксонцы были в отчаянии по поводу того, что им приходилось расстаться с их прекрасными лошадьми; один престарелый вахмистр плакал навзрыд, когда ему пришлось бросить свою лошадь, на которой никто, кроме него, не ездил.

Мой брат Григорий спас несколько сот офицеров, укрывшихся в одной конюшне от крестьян, которые хотели их ограбить...

Мы имели отдых в Борисове и простояли там 36 часов. Город был наполовину разрушен; большая часть зданий еще пылала.

В одной риге было заперто 500 или 600 женщин, взятых при переправе через Березину. Они провели в этой риге несколько дней без пищи, и так как в это время настали сильные морозы, то в живых осталось всего восемь женщин; матери и дети погибли вместе.

Несчастными жертвами овладевало какое-то оцепенение, какой-то столбняк. Я сам видел, как солдаты, раздевшись донага, жарились у огня и полуобгоревшими сидели с блаженной улыбкой на устах...

Надобно было видеть все эти ужасы своими собственными глазами, чтобы поверить этому. Самое благоразумное было идти вперед с теми, у кого горел еще в груди священный огонь, а остальным дать время подкрепить свои силы.

Война прекратилась за неимением сражающихся. Правда, солдаты грабили еще брошенные французами фургоны, но мы не брали более пленных; мороз сделал свое дело, погубив этих несчастных. Дорога была усеяна трупами людей и лошадей. Я насчитал на расстоянии одной версты 76 замерзших лошадей и 148 человеческих трупов, погибших от холода; вся дорога вплоть до Вильны представляла подобное печальное зрелище.

Масса беглецов шла небольшими партиями человек по 8 или по 10. У них не было иных желаний, как поесть и обогреться; единственные враги, с которыми им приходилось бороться, были голод и мороз. Каждый боролся за себя и притом в одиночку. Несчастные ни на что не надеялись и почти ни о чем не сожалели: никто не был свидетелем того, как они упали духом, и никто не мог судить их за это: все были одинаково жертвами войны.

Страдания французских солдат возрастали с каждым шагом. Казалось, будто Провидение приберегло самые ужасные бедствия для последнего периода этой непостижимой кампании: по мере того как армия приближалась к Вильне, мороз крепчал, унося ежедневно тысячи жертв.

Мы продолжали подгонять остатки его армии и наконец дошли до Вильны. Какое ужасное зрелище представилось тут снова моим глазам! На улицах валялись грудами голые трупы, с которых сняли одежду.

В. Левенштерн

Щука и Кот

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,

А сапоги тачать пирожник:

И дело не пойдет на лад,

Да и примечено стократ,

Что кто за ремесло чужое браться любит,

Тот завсегда других упрямей и вздорней:

Он лучше дело все погубит

И рад скорей

Посмешищем стать света,

Чем у честных и знающих людей

Спросить иль выслушать разумного совета.

Зубастой щуке в мысль пришло

За кошачье приняться ремесло.

Не знаю: завистью ль ее лукавый мучил,

Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил;

Но только вздумала кота она просить,

Чтоб взял ее с собой он на охоту —

Мышей в амбаре половить.

«Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу?»

Стал щуке Васька говорить:

«Смотри, кума, чтобы не осрамиться:

Недаром говорится,

Что дело мастера боится». –

“ И, полно куманек! Вот невидаль: мышей!

Мы лавливали и ершей». —

«Так в добрый час пойдем!» Пошли, засели.

Натешился, наелся кот

И кумушку проведать он идет,

А щука, чуть жива, лежит, разинув рот,

И крысы хвост у ней отъели.

Тут видя, что куме совсем не в силу труд,

Кум замертво стащил ее обратно в пруд.

И дельно! Это, щука, Тебе наука:

Вперед умнее быть

И за мышами не ходить .

И. Крылов

Березина

Адмирала Чичагова считали главным виновником того, что Наполеон ускользнул от русской армии при переправе через Березину. Отражением нападок на него была басня Крылова: «Щука и Кот». Крылов написал о пирожнике, который берется шить сапоги, то есть о моряке, командующим сухопутным войском. Мы приводим следующие отрывки из записок самого Чичагова, в которых он изображал обстоятельства, при которых ему приходилось действовать у Березины.

Я оставил берега Дуная с 35 000 человек. Присоединив к себе армию Тормасова (в которой, по письму военного министра Барклая де Толли, считалось 80000), я нашел в ней только 23 000 человек. Следуя на Минск и Борисов, я вынужден был разделить войска на две части, оставив часть из них Сакену, стоявшему против Шварценберга, и часть Эссену, стоявшему у Пружан, между Шварценбергом, Сакеном и мною; затем у меня осталось 25 000 человек. Но марш от берегов Буга до Березины, болезни, битвы по дороге к Минску, взятие приступом Борисова и неудачи Палена сократили мою армию до 20 000 человек. В этом числе было 9000 кавалерии, которая не могла мне быть полезна в прибрежных болотах и лесах Березины. С этим-то слабым войском я должен был бороться против Наполеона, который мог располагать силами втрое больше моих. На пространстве 20 фр. миль (50 верст) между Веселовом и Березином, мне нужно было удерживать берега Березины по всем местам, где проходили дороги к значительным магазинам минским и виленским...

Впрочем, император Александр обнадежил меня содействием гр. Витгенштейна и обещал присоединить к моей армии в мое распоряжение 34 000 Штейнгеля и 15000 Эртеля. С этими-то соединенными силами мы должны были ожидать Наполеона на правом берегу. В это же самое время Кутузов должен был атаковать его на левом берегу. Если бы план этот удался, Наполеон очутился бы между Кутузовым и нами, стесненный в болотах и лесах берегов Березины. Но Наполеон приближался, а о Кутузове и о генерале Витгенштейне, Тенгеле и Эртеле не было и слуху. Ни один из них не исполнил предполагаемого плана. Кутузов оставался позади; Витгенштейн же и Штейнгель двинулись по левому берегу, вместо того, чтобы, перейдя на правый и соединившись со мною, защищать переправу. Что касается до Эртеля, то он остался в Мозыре, под тем предлогом, что падеж скота помешал ему идти далее...

Все генералы мои были поражены неудобством моей позиции. Многие из них подавали даже мнение оставить ее и двинуться налево, к Лепелю, где предполагали найти армию гр. Витгенштейна. Несмотря на все эти опасения, я устоял против всякого предложения, несогласного с важною целью, которая состояла в том, чтобы удерживать мостовое укрепление у Борисова. Я велел исправить некоторые повреждения, сделанные в брешах во время атаки. Продолжив оборону, я надеялся дать Кутузову средство придти к Березине в одно время с Наполеоном, за которым он (как писал в своих реляциях) следовал по пятам. Мог ли я тогда вообразить себе, что он останется на Днепре в 25 милях назади, в то время, когда Наполеон подойдет к Березине! В ожидании прибытия наших войск, я весь день 11-го числа занимался наблюдением неприятеля, расположенного на левом берегу. Бивачные огни у него горели на большом пространстве, и сквозь облако дыма, покрывавшего горизонт, я мог заметить движение войск, которые этим средством и пожарами, произведенными на разных пунктах, может быть, хотели скрыть от меня настоящую численность и намерения. Я спокойно смотрел на эти движения и ожидал более определенных.

Решившись поставить посты по берегу реки в надлежащих расстояниях один от другого и держать главные силы в центре, у Борисова и Веселова, я готов был идти, смотря по надобности, на угрожаемые пункты. Огромное зарево над неприятельскими биваками, виденное нами ночью, достаточно убеждало нас, что там было много войск. Они были заметны в трех или четырех разных местах.

Хотя невероятно было, что Наполеон захочет переправляться через Березину у города Березина, потому что путь этот был дальнейший и подвергал его опасности столкнуться с нашею большою армией, которая должна была следовать на его фланг; по со всем тем, я не мог себе дозволить не обращать внимания на предписание главнокомандующего, тем более, что его предположения подтверждались известиями, доставленными Витгенштейном и Кнорингом. Кроме того, Наполеон мог желать взять направление немного к югу, для того, чтобы в неистощенных еще уездах прокормить голодных солдат своих, которые шли от самой Москвы по дороге, опустошенной войсками. Вследствие сего я подумал, что Наполеону весьма удобно оставить два небольшие корпуса, один против Витгенштейна, чтобы прикрыть свое движение, а другой, чтобы удержать меня у Борисова: тогда бы он пошел на Бобруйск, а князь Шварценберг мог бы поспеть вовремя, чтобы защищать переправу его и прикрывать отступление. Отсутствие Кутузова, казалось, оправдывало эти догадки. Реляцией извещали, что он почти уничтожил неприятельскую армию, а прежние бумаги уведомляли, что он следовал за нею по пятам. А между тем французы четыре дня уже стояли передо мною, а Кутузов не показывался. Я не мог иначе истолковать его отсутствия, как предположением, что Наполеон изменил маршрут свой и что Кутузов преследует его по другому направлению.

Нужно было принять меры среди этой неизвестности. Я не хотел, однако, оставить вовсе первый мой план: наблюдать берег Березины на тех пунктах, по которым пролегают два важных пути в Минск и Вильну, через Зембин. Чтобы все это согласовать, я приказал Ланжерону наблюдать в центре Борисовское мостовое укрепление, а Чаплицу — защищать с севера Веселово; сам же я, с дивизией Воинова, взял бы направление к югу, на местечко Шебашевичи, находящееся на Березине, в 6 с лишком милях ниже Борисова...

Наступило 27 ноября. Семь дней как мы стояли на Березине; в продолжение пяти дней сражались мы с авангардом, потом с разными корпусами большой французской армии. Ни Витгенштейн, ни Кутузов не являлись. Они оставили меня одного с ничтожными силами против Наполеона, его маршалов и армии, втрое меня сильнейшей, тогда как сзади были Шварценберг и восставшее польское население. Условленное наше соединение, с тем, чтобы нанести решительный удар неприятелю, очевидно, не удалось. Пока Наполеон оканчивал постройку мостов и продолжал переправлять войска свои, мне более ничего не оставалось делать, как скорее собирать все отряды, которые я расставил вдоль берега Березины, и переформировать корпуса, потерпевшие в битве 14-го числа. Я хотел соединить все мои войска для того, чтобы атаковать Наполеона при его отступлении и сделать ему как можно более вреда, или же защищать до последней крайности дорогу в Минск. С этой целью и были сделаны все мои распоряжения... Войска мои не были в совокупности, и требовался целый день для сбора их. Вследствие сего мне мало оставалось надежды на удачу, если бы я даже и тотчас атаковал французов. Это был бы безрассудный поступок, который мог бы повести к уничтожению моих войск; между тем как, выждав несколько часов, я мог надеяться на помощь Кутузова или Витгенштейна, которых ожидал. Поэтому я решил отсрочить нападение. Я отдал в распоряжение Чаплица еще два полка и велел ему на другой день, на рассвете, атаковать неприятеля, обещав поддержать эту атаку остальными моими войсками; сам же немедленно возвратился в Борисов, чтобы все это устроить скорее.

Наступила ночь, как вдруг услышали мы несколько пушечных выстрелов на той стороне Березины, сзади французской армии. Наконец, дождались мы Витгенштейна. Я сейчас же отправил, для открытия с ним сообщения, несколько отрядов через реку, которую очень удобно было перейти под Борисовом, велев одному пехотному полку взять Борисов, который был тогда занят французской дивизией Партоно, Генерал этот вскоре очистил город.

В сумерки рассмотрели мы, что войска его потянулись вверх по Березине, к Студянке, для соединения с Наполеоном; потом, услышав с противной стороны от меня пушечные выстрелы Витгенштейна, они в недоумении остановились неподвижно среди поля.

Вскоре после того другие выстрелы послышались с правой стороны их: то был Платов со своими казаками. Таким образом, французская дивизия, сбившись с дороги, наткнулась на корпус Витгенштейна и, положив оружие, сдалась в плен.

Около 10 часов вечера, явился ко мне от гр. Витгенштейна один из наших партизан, полковник Сеславин. Он спросил меня, как я буду действовать, — таким тоном, который ясно мне доказывал, что Витген-штейн почитал себя совершенно независимым и намерен распоряжаться по своему усмотрению. Итак, кроме того, что помощь опоздала своим прибытием, но здесь вмешалось еще и мелочное самолюбие, которое должно было вредить совокупности наших действий! Я отвечал полковнику, что намерен атаковать правый берег на рассвете, и что, полагая неприятеля вчетверо сильнее меня, я приглашал графа Витгенштейна атаковать французов в одно время со мною на левом берегу. Я письменно просил также прислать ко мне на подкрепление пехотные дивизии. На это мне ничего не отвечал, но обещал атаковать на другой день на рассвете, чего, однако, не исполнил. Он атаковал четыре часа позднее.

Вскоре после того приехал ко мне флигель-адъютант государя подполковник Михаил Орлов. Его отправил Кутузов, с отрядом казаков, узнать о моем местопребывании, что ему казалось необходимым, чтобы приблизиться к Борисову. К сожалению моему, узнал я от его посланного, что фельдмаршал находился от меня и от неприятеля в шести переходах. По этому можно судить, как он неутомимо преследовал: это называется итти по пятам неприятеля на благородной дистанции...

Около 2 часов пополудни, 16-го числа, приехал ко мне Витгенштейн один без войска, тогда как Чаплиц начал атаковать в 5 часов утра. Витгенштейн, прибыв в Борисов, без затруднения переправился через Березину, возле уничтоженного моста. Когда я рассказал ему о нашем положении и опять начал просить подкреплений, которые, впрочем, уже не могли прибыть к нам вовремя, он отвечал мне: «Но что вы хотите делать? Неприятель будет продолжать пальбу до ночи и потом, по обыкновению, отступит». Как ни старался я уверить его, что мы не должны довольствоваться одною пальбою и преследованием и что дело идет о том, чтобы уничтожить неприятеля, мои увещания не подействовали на него. Граф Витгенштейн стоял с большею частью сил своих и хладнокровно смотрел на битву, которая должна была бы решить судьбу французской армии. Между тем, как мы с 5 часов утра, с малыми силами, дрались на правом берегу с большею частью войск Наполеона, он ввел в дело на левом берегу только ничтожные силы против маршала Виктора, который командовал арьергардом. Дав слово атаковать в одно время с нами, в 5 часов утра, он начал атаку только в 10 часов и не помешал Виктору стоять на позиции целый день. Он ввел в дело всего 14 000 человек, тогда как у него было 45 000, и вместе с тем не согласился подкрепить меня двумя дивизиями; остальные войска его стояли в отдалении, без всякого дела. К императору Александру писал он, что заставил Наполеона переправиться через Березину. Как мне кажется, ему вменено было в обязанность помешать этой переправе.