Текст книги "Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

В районе Можайска и южнее действовал отряд полковника И. М. Вадбольского в составе Мариупольского гусарского полка и 500 казаков. Между Боровском и Москвой дороги контролировались отрядом капитана А. Н. Сеславина. На Серпуховскую дорогу был выслан с двумя казачьими полками полковник Н. Д. Кудашев. На Рязанской дороге находился отряд полковника И. Е. Ефремова. С севера Москву блокировал крупный отряд Ф. Ф. Винценгероде, который, выделяя от себя мелкие отряды к Волоколамску, на Ярославскую и Дмитровскую дороги, преграждал доступ войскам Наполеона в северные районы Подмосковья.

Основная задача партизанских отрядов была сформулирована Кутузовым: «Поскольку ныне осеннее время наступает, через что движения большою армиею делается совершенно затруднительным, то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо раздельные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50 верстах от Москвы с главными силами, отдаю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску».

М. И. Кутузов – И. С. Дорохову:

«Марши должен летучий отряд партизан делать скрытные, по малым дорогам, придя к какому-нибудь селению, никого из него не выпускать, дабы не можно было дать известий. Днем скрываться в лесах. Словом сказать, партизан должен быть решителен, быстр и неутомим».

М. И. Кутузов – А. Н. Сеславину:

«Отобранным от неприятеля оружием вооружить крестьян, от чего ваш отряд весьма усилиться может, пленных доставлять сколько можно поспешнее, давая им прикрытие регулярных войск и употребляя к ним вдобавок мужиков, вооруженных вилами или дубинами. Мужиков ободрять подвигами, которые оказали в других местах, особенно в Боровском уезде».

Армейские партизанские отряды создавались преимущественно из казачьих войск и были неодинаковыми по своей численности: от 50 до 500 человек. Им ставились задачи смелыми и внезапными действиями в тылу противника уничтожать его живую силу, наносить удары по гарнизонам, подходящим резервам, выводить из строя транспорт, лишать врага возможности добывать себе продовольствие и фураж, следить за передвижением войск и доносить об этом в Главный штаб русской армии. Командирам партизанских отрядов указывалось основное направление действий и сообщались районы действий соседних отрядов на случай проведения совместных операций.

Партизанские отряды действовали в сложных условиях. На первых порах встречалось много трудностей. Даже жители сел и деревень сначала с большим недоверием относились к партизанам, часто принимая их за солдат противника. Нередко гусарам приходилось переодеваться в мужицкие кафтаны и отращивать бороды.

Партизанские отряды не стояли на одном месте, они постоянно находились в движении, причем никто, кроме командира, заранее не знал, когда и куда направится отряд. Действия партизан были внезапны и стремительны. Налететь, как снег на голову, и быстро скрыться стало основным правилом партизан.

Отряды нападали на отдельные команды, на фуражиров, транспорты, отбирали оружие и раздавали его крестьянам, брали десятки и сотни пленных.

Отряд Давыдова вечером 3 сентября 1812 г. вышел к Цареву-Займищу. Не доходя 6 верст до села, Давыдов направил туда разведку, которая установила, что там находится большой французский обоз со снарядами, охраняемый 250 всадниками. Отряд на опушке леса был обнаружен французскими фуражирами, которые помчались в Царево – Займище предупредить своих. Но Давыдов не дал им этого сделать. Отряд устремился в погоню за фуражирами и почти вместе с ними ворвался в село. Обоз и его охрана были захвачены врасплох, попытка небольшой группы французов оказать сопротивление была быстро подавлена. 130 солдат, 2 офицера, 10 повозок с продовольствием и фуражом оказались в руках партизан.

Иногда, заранее зная месторасположение противника, партизаны совершали внезапный налет. Так, генерал Винценгероде, установив, что в селе Соколове находится застава из двух эскадронов кавалерии и трех рот пехоты, выделил из своего отряда 100 казаков, которые стремительно ворвались в село, уничтожили более 120 человек и взяли в плен 3 офицеров, 15 унтер-офицеров, 83 солдата.

Отряд полковника Кудашева, установив, что в селе Никольском находится около 2500 французских солдат и офицеров, внезапно обрушился на противника, уничтожил более 100 человек и 200 взял в плен.

Чаще всего партизанские отряды устраивали засады и нападали на транспорт противника в пути, захватывали курьеров, освобождали русских пленных. Партизаны отряда генерала Дорохова, действуя по Можайской дороге, 12 сентября схватили двух курьеров с депешами, сожгли 20 ящиков со снарядами и взяли в плен 200 человек (в том числе 5 офицеров). 16 сентября отряд полковника Ефремова, встретив колонну противника, направлявшуюся к Подольску, напал на нее и пленил более 500 человек.

Отряд капитана Фигнера, находившийся всегда вблизи войск противника, за короткое время уничтожил в окрестностях Москвы почти все продовольствие, взорвал артиллерийский парк на Можайской дороге, уничтожил 6 орудий, истребил до 400 человек, взял в плен полковника, 4 офицеров и 58 солдат.

Позднее партизанские отряды были сведены в три крупных партии. Одна из них под командованием генерал-майора Дорохова, состоявшая из пяти батальонов пехоты, четырех эскадронов кавалерии, двух казачьих полков при восьми орудиях, 28 сентября 1812 года взяла г. Верею, уничтожив часть французского гарнизона.

Всего в составе армейских партизанских отрядов в сентябре действовало 36 казачьих полков и 1 команда, 7 кавалерийских полков, 5 эскадронов, 1 команда конной артиллерии, 5 пехотных полков, 3 батальона и 22 полковых орудия.

ДАВЫДОВ Денис Васильевич (1784—1839) – герой Отечественной войны, военно-исторический писатель и поэт. На военной службе с 1801. В 1807 в должности адъютанта Багратиона участвовал во франко-русской войне, проявил исключительную храбрость. В Отечественной войне инициатор партизанского движения. В 1832 вышел отставку в звании генерал-лейтенанта. Его воспоминания и статьи – важное свидетельство эпохи. Послужил прообразом Денисова в романе Толстого «Война и мир».

ДОРОХОВ Иван Семенович (1762—1815) – герой Отечественной войны, генерал-лейтенант (1812). Окончил инженерный кадетский корпус, участвовал в русско-турецкой войне 1787—1791. В 1795 переведен в кавалерию и назначен командиром гусарского полка, с которым участвовал в войне 1806—1807 против Наполеона. В Бородинском сражении руководил контратакой четырех кавалерийских полков, которая оказала влияние на дальнейший ход сражения. 6 сентября назначен командиром партизанского отряда, с которым освободил Верею, за что награжден золотой саблей. Тяжело ранен под Малоярославцем.

СЕСЛАВИН Александр Никитич (1780—1858) – герой Отечественной войны, генерал-лейтенант (1814). Окончил кадетский корпус, участвовал в войнах с Францией (1805—1807), Турцией (1806—1812). В начале войны был адъютантом Барклая де Толли. Отличился Бородинском сражении. В сентябре 1812 назначен командиром кавалерийского партизанского отряда. Совершал смелые рейды по тылам противника, участвовал в освобождении Вязьмы, Борисова. Вильно. Под Ляховым окружил и взял в плен 2 тыс. французов, за что произведен в подполковники. За отличие в Лейпцигском сражении 1813 произведен в генерал-майоры. Был неоднократно ранен. После 1814 в отставке.

Бегство армии Нея

Наконец, 20-го ноября Наполеон принужден был покинуть Оршу; но он оставил там Евгения, Мортье и Даву и, остановившись в двух милях от этого города, стал расспрашивать о Нее, все продолжая поджидать его. То же уныние царило во всей армии, остатки которой находились в Орше...

Но к вечеру четвертого дня рассеялась всякая надежда. Ночь принесла лишь изнурительный отдых. Все обвиняли друг друга в несчастии Нея, словно у нас была какая-нибудь возможность поджидать дольше третий корпус, под Красным, где пришлось бы сражаться лишних двадцать восемь часов, тогда как сил и боевые припасов хватало ровно на один час...

Когда истощились все воспоминания и все догадки, нас охватило уныние, как вдруг раздался лошадиный топот и послышался радосгный крик.

— Маршал Ней спасен, он едет к нам, вон его польские кавалеристы!

И в самом деле, к нам поспешно подъехал один из его офицеров и объявил нам, что маршал приближается по правому берегу Днепра и что он просит о помощи.

Евгений собрал четыре тысячи человек; при одном упоминании об опасности, грозящей Нею, все двинулись вперед; но это их усилие было последним...

Сейчас же оба корпуса пошли один навстречу другому. Ней и Евгений первыми узнали друг друга; они упали друг другу в объятия! Евгений плакал; у Нея вырывались сердитые восклицания...

Солдаты, офицеры, генералы — все бросились друг другу навстречу... Затем, все вместе, они вернулись в Оршу, горя нетерпением, одни — услышать, а другие – рассказать о пережитых несчастиях!

Они рассказали, что 17 ноября они вышли из Смоленска с двенадцатью орудиями, шестью тысячами пехоты и тремястами кавалерии, оставив неприятелю шесть тысяч раненых; если бы не грохот платовской пальбы, да не взрывы мин, их маршалу никогда не удалось бы вырвать из этого опустевшего города семь тысяч приютившихся в нем отставших воинов, не имевших никакого оружия... Они рассказали, с какой заботливостью их начальник относился к раненым, к женщинам, к детям...

Вначале им попадались лишь следы злополучного отступления. Но на следующий день все изменилось и их охватили мрачные предчувствия, когда они достигли снежной поляны, красной от крови и покрытой обломками оружия и изуродованными трупами...

Ней поспешно повел их дальше от этих мрачных обломков, и они беспрепятственно дошли до того места, где дорога уходит в глубокий овраг, из которого она выходит на плоскую возвышенность...

Люди, шедшие впереди беспорядочными толпами, вернулись назад, указывая на равнину, почерневшую отрядов неприятеля, как вдруг один из русских, отделившись от своих, спустился с возвышенности: он предстал перед французским маршалом, и, из желания ли щегольнуть цивилизацией, или из уважения к горю главнокомандующего, или же опасаясь слишком большого отчаяния с его стороны, он облек в льстивые выражения требование сдаться!

Он говорил, что «его послал Кутузов. Этот фельдмаршал не дерзнул бы сделать столь жестокого предложения такому великому генералу, такому прославленному воину, если бы у него оставался хоть малейший шанс на спасение. Но перед Неем и вокруг него находятся восемьдесят тысяч русских, и, если он этому не верит, то Кутузов предлагает ему послать кого-нибудь для того, чтобы объехать его ряды и сосчитать его силы».

Не успел русский договорить, как вдруг, с правого фланга его армии был пущен залп картечи, врезавшийся в наши ряды и заставивший умолкнуть изумленного парламентера. В ту же минуту на него набросился, как на изменника, готовясь убить его, один французский офицер; но Ней, удерживая его порыв, воскликнул:

«Маршалы не сдаются; нельзя вести переговоров под огнем; вы — мой пленник!» И несчастный, обезоруженный офицер остался среди нас, подвергаясь выстрелам своих соотечественников. Он был выпущен на свободу только в Ковно...

Кутузов не обманул Нея. С его стороны было восемьдесят тысяч сытых человек, стоявших стройными, полными рядами, многочисленные эскадроны, огромная артиллерия, занимавшая грозную позицию, одним словом – все, и даже счастье, заменяющее собою все; с нашей стороны было пять тысяч солдат, составлявших еле тащившуюся, раздробленную колонну; у них было далеко не все необходимое оружие, да и то было не чищено, поломано и нетвердо державшееся в ослабевших руках!

И, несмотря на это, французский генерал не подумал ни о сдаче, ни даже о смерти: он хотел пробить себе путь сквозь неприятельские ряды, даже не думая о геройстве такой попытки. Сам не надеясь ни на что, в ю время как все надеялись на него, он повиновался побуждениям своей сильной натуры и той гордости победителя, благодаря которой, после целого ряда невероятных удач, все считается возможным!..

Первая дивизия скрылась вместе с дорогой на дне оврага, вместе с ней же показалась на другой стороне и, смятая первой русской линией, снова скатилась в овраг.

Нисколько не удивляясь происшедшему и не давая никому времени удивляться, маршал соединил остальных, составил из них резерв и сам заменил отступивших...

Все последовали за ним. Они подошли вплотную к первой неприятельской линии, пробили и смяли ее ряды и, не останавливаясь, устремились ко второй, но они не успели еще достигнуть ее, как на них посыпался целый град железа и свинца. В одно мгновение у Нея были ранены все генералы и убито большинство солдат; их ряды поредели; колонна рассыпалась, она содрогнулась, отступила и увлекла за собой Нея.

Тут он ясно увидал, что захотел невозможного; он стал дожидаться, пока, благодаря бегству его солдат, овраг очутился между ними и неприятелем. Тогда, не надеясь ни на что и ничего не боясь, он остановил их и вновь сформировал их ряды. Две тысячи людей он выстроил против восьмидесяти тысяч; на огонь двухсот жерл он ответил шестью пушками и устыдил судьбу, изменившую столь храбрым воинам!

Но тут сама судьба, вероятно, ослепила Кутузова каким-то туманом бездействия...

Полагаясь больше на свои пушки, чем на своих солдат, он добивался победы издали...

Застигнутые этим смертоносным градом, солдаты Нея стояли на одном месте и с удивлением смотрели на своего начальника, как бы ожидая его последнего слова, чтобы считать себя погибшими; они все еще надеялись на что-то или, по выражению одного из его офицеров, они не падали духом, потому что в этом крайне опасном положении они чувствовали, что душа Нея оставалась безмятежной и покойной, словно среди свойственной ей стихии. Он был безмолвен и сосредоточен; он следил за неприятельской армией, развернувшей вширь оба свои фланга, для того, чтобы отрезать французам всякий путь к спасению.

Вечерний мрак начинал заволакивать все окружающее: это было единственное преимущество, которое давала зима нашему отступлению, — сумерки наступали очень рано. Ней их-то и дожидался. Он воспользовался перерывом для того, чтобы отдать приказ о возвращении назад, к Смоленску. Все рассказывали, что его подчиненные окаменели от удивления; услышав такое приказание, даже его адъютант не поверил своим ушам; он устремил на своего начальника растерянный взгляд и молча стоял, не понимая ни слова. Тогда маршал повторил приказание; они повиновались и без колебания оборотились спиной к родной армии, к Наполеону, к Франции и снова углубились в Россию, принесшую им столько страданий...

Они следили глазами за всеми движениями своего начальника: что же он предпримет? И, каковы бы ни были его намерения, куда же направится он, без проводника, в неведомой стране? Он же, движимый инстинктом опытного воина, остановился на краю большого оврага, на дне которого, как он и предполагал, протекал ручей. Ней приказал расчистить снег, покрывавший лед, который сломали также по его приказанию. Тогда, увидев течение ручья, маршал воскликнул: «Это приток Днепра! Вот наш проводник! Мы должны следовать за ним, он приведет нас к реке: мы переправимся на другой берег — там наше спасенье!» И он немедленно последовал по этому направлению.

Но вблизи большой дороги, покинутой ими, они остановились в какой-то незнакомой им деревне... Там Ней соединил войска и велел развести бивачные огни, словно намереваясь остаться там на продолжительное время. Казаки, ехавшие следом за ним, поверили этому и, очевидно, дали знать Кутузову о месте, где на следующий день французский маршал отдаст свое оружие, так как вскоре послышалась пушечная пальба...

В то же время его поляки объезжали все окрестности. Единственным человеком, которого им удалось разыскать, был хромой крестьянин; ему несказанно обрадовались. Он объявил, что Днепр находится на расстоянии лишь одной мили, но что вброд перейти его нельзя и что он, вероятно, еще не замерз. «Он замерзнет!» – воскликнул маршал; когда же ему указали на наступившую оттепель, он прибавил: — Как бы там ни было, мы должны переправиться: это наша последняя надежда!

Наконец часам к восьми мы прошли какую-то деревню, и хромой мужик, шедший впереди нас, остановился, указывая на реку... Зимняя стужа подморозила реку окончательно только в этом месте; но выше и ниже поверхность ее была подвижна.

Вместо недавней радости всеми овладела тревога. Быть может, поверхность этой враждебной реки была обманчива? Один офицер решился пожертвовать собой. Он с трудом достиг противоположного берега. Вернувшись к своим, он объявил, что людям и, может быть, некоторым лошадям есть возможность переправиться, но что все остальное придется покинуть, причем необходимо торопиться, так как вследствие оттепели лед начинает таять...

Ней увидел, что лишь часть колонны находится возле него: не обращая на это внимания, он имел бы возможность переправиться на другой берег, где он надеялся найти спасение и подождать там отставших. Но эта мысль не пришла ему даже в голову; кто-то подсказал ему ее, но он тотчас же отверг ее! Он положил три часа на то, чтобы все снова соединились; затем его приближенные увидели, что он, спокойно и не волнуясь опасностью ожидания, закутался в свой плащ и проспал глубоким сном все три часа ожидания на берегу реки: у него был уравновешенный темперамент великих людей, изумительно сильная душа обитала в этом теле, отличавшемся крепким здоровьем, без которого не бывает героев.

Наконец около полуночи началась переправа. Но те, кто первыми отделились от берега, закричали остальным, что лед опускается под их тяжестью и что им приходится идти по колена в воде; а вскоре было слышно, как стала ломаться эта ненадежная подпора с ужасным треском, раздававшимся вдали, словно во время ледохода. Все остановились, охваченные ужасом!

Ней приказал переправляться поодиночке; все осторожно двинулись вперед, не зная порой, среди темноты, ступают ли они на льдину или же попадают в какую-нибудь расщелину, так как встречались такие места, где приходилось переходить через большие трещины, перепрыгивая с одной льдины на другую, рискуя упасть между ними и навеки исчезнуть. Сначала они колебались, но те, кто шел позади, крикнули, чтобы они торопились.

Когда же, наконец, после долгих страданий они достигли противоположной стороны и считали себя уже спасенными, то перед ними предстал такой крутой и обледенелый берег, что не было возможности взобраться на него... Рассказчики содрогались при одном воспоминании о толпах людей, теснившихся над этой пропастью, о непрерывном отзвуке падений, о криках утопавших и, главным образом, при воспоминании о слезах и отчаянии раненых, лежавших в повозках, которых нельзя было переправить по такому хрупкому пути; раненые эти протягивали руки к своим товарищам, умоляя не покидать их.

Тогда их начальник попытался переправить несколько повозок, нагруженных этими несчастными; но когда повозки достигли середины реки, то лед стал опускаться и наконец проломился. Стоявшие на берегу услыхали сначала долетавшие до них из бездны душу раздирающие отчаянные крики, затем заглушенные и прерывавшиеся стоны, затем наступило ужасное молчание — все исчезло!..

В течение этих последних суток погибло и заблудилось четыре тысячи отставших людей и три тысячи – солдат; колонна лишилась артиллерии и обоза. У Нея оставалось около трех тысяч строевых и столько же людей, шедших беспорядочными толпами. Наконец после стольких жертв и после того, как удалось кое-как соединить тех, кто смог переправиться, все двинулись в дальнейший путь, и покоренный Днепр стал союзником и проводником французов.

Солдаты неуверенно подвигались наудачу, как вдруг один из них, упав, заметил проторенную дорогу. Дорога эта, увы! оказалась даже слишком наезженной, так как те, которые шли вперед и, нагнувшись, стали ощупывать ее руками, в ужасе закричали, что они различают свежие следы, оставленные многочисленными пушками и лошадьми. Итак, они ушли от одной неприятельской армии лишь для того, чтобы попасть в руки другой! И им, едва двигавшимся, придется снова сражаться! Значит, война была повсеместно! Но Ней приказал им идти вперед и доверился грозным следам, которые привели его к Гусиному, куда они неожиданно проникли; там они захватили все. В Гусином они встретили все, чего были лишены с минуты выступления из Москвы: жителей, съестные припасы, покой, теплые помещения и около сотни казаков, проснувшихся пленными. Переговоры с этими последними, а также необходимость дать подкрепиться солдатам задержали Нея на некоторое время в этой деревне.

Около десяти часов они встретили две новые деревни и стали располагаться в них на отдых, как вдруг заметили, что окрестные леса охвачены движениями. Пока все перекликались, переглядывались и сосредотачивались в той из двух деревень, которая была ближе к Днепру, из-за всех деревень показались тысячи казаков и окружили несчастное войско своими копьями и пушками.

То был Платов со своими ордами, следовавшими по берегу Днепра... Спокойная сдержанность Нея сдерживала русских; он один во главе нескольких солдат находился настороже; остальным он велел даже продолжать подкрепляться до самой ночи. Тогда он приказал бесшумно выступать, предупреждая тихим голосом друг друга и подвигаясь сомкнутыми рядами. Затем они все разом пустились в путь; но их первый шаг послужил словно сигналом для неприятеля: грянули все его орудия, и разом двинулись все его эскадроны...

Нею удалось выстроить отставших между собой и русскими...

Защитив свой правый фланг оградой из этих несчастных, маршал вернулся к берегу Днепра, который послужил прикрытием его левому флангу; он стал подвигаться дальше, от леса к лесу, от оврага к оврагу, пользуясь малейшими изгибами и неровностями почвы. Но ему нередко приходилось удаляться от реки; тогда Платов окружал его со всех сторон.

Таким образом, в течение двух дней и на протяжении двадцати миль шесть тысяч казаков разъезжало вдоль обоих флангов колонны Нея, в которой оставалось всего полторы тысячи вооруженных людей...

Немного успокоенная, несчастная колонна подвигалась, словно ощупью, по темному густому лесу, как вдруг в нескольких шагах показался яркий свет и грянула пушка перед самым лицом тех, что шли в первых рядах. Охваченные страхом, они подумали, что пришел их конец, что они попали в засаду, и в ужасе они все попадали на землю. Шедшие позади них смешивались и опрокидывались в беспорядке. Видя, что все погибло, Ней бросился к ним; он приказал бить атаку, и как будто бы это нападение не было для него неожиданным, он воскликнул:

— Товарищи, теперь пора, вперед! Они в наших руках!

При этих словах пораженные солдаты, полагавшие, что их застигли врасплох, захотели, в свою очередь, застичь врасплох неприятеля. Упавши наземь побежденными, они поднялись победителями; они бросились к неприятелю, которого они больше нигде не нашли; лишь по лесу раздавался шум его поспешного бегства!..

На следующий день, 19 ноября, начиная с полуночи и кончая десятью часами утра, они подвигались вперед, не встречая других препятствий, кроме гористой почвы; но тут колонны Платова появились снова; Ней защищался от них, пользуясь прикрытием леса. В продолжение всего дня его солдатам пришлось видеть, как падали под неприятельскими ядрами деревья, защищавшие их и их биваки; у французов оставалось одно лишь мелкое оружие, которым не было возможности сдерживать казачью артиллерию на достаточном расстоянии.

Когда наступила ночь, маршал подал знак, и все двинулись к Орше. Еще накануне туда был послан за подмогой Пшебендовский и пятьдесят кавалеристов; они должны были прибыть уже в этот город, если, впрочем, неприятель еще не занял его.

В заключение офицеры Нея сказали, что хотя и в дальнейшем пути они встретили немало жестоких препятствий, но о них не стоило рассказывать!..

Орша находится на расстоянии пяти переходов от Смоленска. И в такой короткий промежуток времени Ней создал себе такую славу! Как мало требуется времени и пространства для того, чтобы обессмертить себя!

Когда Наполеон, находившийся в двух милях от Орши, узнал, что Ней появился снова, он вскочил от радости и громко воскликнул:

— Значит, мои орлы спасены! Я отдал бы триста миллионов из своей казны для того, чтобы откупиться от потери такого человека!

Сегюр

ПЛАТОВ Матвей Иванович (1753—1818) – граф (1812), генерал от кавалерии (1809). В царствование Павла I уволен со службы и сослан в Кострому, но затем прощен. Получил приказ возглавить казачьи полки в Оренбургском походе (для поиска пути в Индию). В 1801 стал атаманом Войска Донского и получил чин генерал-лейтенанта. В кампании 1807 против французов командовал всеми казачьими полками. За отличие в боевых действиях против турок в 1809 произведен в генералы от кавалерии. Во время Отечественной войны возглавлял отдельный казачий корпус, который под его командованием с успехом действовал под Миром, Романовым, Смоленском и в арьергардных боях. В Бородинском сражении возглавлял рейд 5 казачьих полков в тыл французского левого фланга, но получил нарекание от Кутузова «за бездействие» и остался ненагражденным. Его части отличились во второй период войны при преследовании наполеоновских войск. По указу Александра I в 1812 возведен в потомственное графское достоинство. На полях сражений Европы в 1813—1814 упрочилась европейская слава Платова, ставшего очень популярной фигурой благодаря отличию казачьих полков в это время. По окончании военных действий сопровождал Александра I в поездке в Лондон, где его принимали как самого дорогого гостя и даже вручили почетный диплом доктора права. Затем вернулся на Дон, где и скончался. Похоронен в Новочеркасске в фамильном склепе у Вознесенского собора, в 1911 его прах перенесли в усыпальницу Войскового собора в Новочеркасске.

У Березины

Настало 25 ноября, было часов семь утра, и еще не совсем рассвело. Я сидел, погруженный в черные думы, как вдруг увидал вдали голову колонны и указал на нее Пикару.

Первые, кого мы увидели, были генералы; некоторые ехали верхом, но большинство шли пешком, как и многие другие высшие офицеры, остатки священных эскадрона и батальона, которые были сформированы 22-го и от которых теперь, через три дня, остались лишь жалкие следы. Они плелись с трудом, у всех почти были отморожены ноги и завернуты в тряпье или куски овчины; все умирали с голоду. Затем шел император, тоже пеший, с палкой в руке. Он был закутан в длинный плащ, подбитый мехом, а на голове у него была шапка малинового бархата, отороченная кругом черно-бурой лисицей. По правую руку от него шел, также пешком, король Мюрат, по левую — принц Евгений, вице-король Италии; далее маршалы Бертье, принц Нефшательский, Ней, Мортье, Лефевр и другие маршалы и генералы, чьи корпуса были большею частью истреблены.

Миновав нас, император сел на коня, как и часть сопровождавшей его свиты; у большинства генералов уже не было лошадей. За императорской группой следовали семь или восемь сот офицеров и унтер-офицеров, двигавшихся в глубочайшем безмолвии со значками полков, к которым они принадлежали и которых столько раз водили в победоносные сражения. То были остатки от шестидесятитысячной с лишком армии. Далее шла пешая императорская гвардия в образцовом порядке — впереди егеря, а за ними старые гренадеры.

Мой бедный Пикар, целый месяц не видавший армии, наблюдал все это, не говоря ни слова, но по его судорожным движениям можно было догадаться, что происходит в его душе. Несколько раз он стучал прикладом ружья о землю и бил себя кулаками в грудь. Крупные слезы катились по его щекам на обледеневшие усы.

Повернувшись ко мне, он промолвил: «Ей-богу, земляк, мне кажется, что все это сон. Не могу удержать слез, видя, что император идет пешком, опираясь на палку, – он, этот великий человек, которым все мы так гордимся!» При этом Пикар опять стукнул ружьем об землю. Этим движением он, вероятно, хотел придать больше выразительности своим словам.

— А заметили вы, как он взглянул на нас? — продолжал Пикар. Действительно, проходя мимо, император повернул голову в нашу сторону. Он взглянул на нас так, как всегда глядел на солдат своей гвардии, когда встречал их идущими в одиночку, а тут, в эту злополучную минуту, он, вероятно, желал своим взглядом внушить нам мужество и доверие. Пикар уверял, будто император узнал его — вещь весьма возможная...

Наконец показались старые гренадеры... За гренадерами следовало более 30 тысяч войска; почти все были с отмороженными руками и ногами, большею частью без оружия, так как они все равно не могли бы владеть им. Многие шли, опираясь на палки. Генералы, полковники, офицеры, солдаты, кавалеристы, пехотинцы всех национальностей, входящих в состав нашей армии, шли все вперемежку, закутанные в плащи, подпаленные, дырявые шубы, в куски сукна, в овчины, словом — во что попало, лишь бы как-нибудь защититься от стужи.

Шли они не ропща и не жалуясь, готовясь как могли к борьбе, если б неприятель стал противиться нашей переправе. Присутствие императора воодушевляло нас и внушало доверие; он всегда умел находить новые способы, чтобы извлечь нас из беды. Это был все тот же великий гений, и как бы мы ни были несчастны, всюду с ним мы были уверены в победе.

Это множество людей на ходу оставляло за собой мертвых и умирающих. Мне пришлось подождать с час, пока прошла вся колонна. Дальше тянулась длинная вереница еще более жалких существ, следовавших машинально, на значительных промежутках. Эти шли, выбиваясь из последних сил, — им не суждено было даже перейти через Березину, от которой мы были так близко. Минуту спустя я увидал остатки молодой гвардии, стрелков, фланкеров и несколько волтижеров, спасшихся в Красном, когда полк, командуемый полковником Люроном, был на наших глазах смят и изрублен русскими кирасирами.

Эти полки, смешавшись, шли все-таки в порядке. За ними следовала артиллерия и несколько фургонов... Минуту спустя я увидал правую колонну, идущую двумя рядами по обе стороны дороги, чтобы присоединиться к левой фузильеров-егерей. Полковой адъютант, майор Рустан, первый увидавший меня, сказал: «Вы ли это, мой бедный Бургонь? Вас считали мертвым в арьергарде, а вы живы и впереди! Ну и прекрасно! Не встречали ли вы позади людей нашего полка?» Я отвечал, что трое суток я бродил с одним гренадером по лесу, чтобы не быть захваченным в плен русскими. Наконец подошла рота; я успел занять свое место на правом фланге, а товарищи еще не заметили меня; они шли, понурив головы и уставив глаза в землю, почти ничего не видя, до такой степени мороз и бивачный дым испортил им зрение. Узнав, что я вернулся, они подошли ко мне и засыпали меня вопросами, на которые я не в силах был отвечать, до того я был растроган, очутившись среди них, точно я вернулся в свою родную семью! Они говорили мне, что не постигают, как это я мог отстать от них, и что этого не случилось если б они вовремя заметили, что я болен и не могу следовать за ними. Окинув глазами роту, я увидал, что она еще значительно убыла. Капитана не было с ними: все пальцы на ногах у него отвалились. В настоящую минуту не знали, где он; говорят, он ехал на плохой кляче, с трудом добытой для него.