Текст книги "Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

Со стороны Большой Дорогомиловской улицы по обеим сторонам въезда на мост высятся серые гранитные обелиски. Своей формой они напоминают те старые каменные столбы, которыми был когда-то обозначен въезд в Москву со стороны Дорогомиловской заставы.

Со стороны Смоленской площади по бокам въезда помещены свободно стоящие полукругом колоннады дорического ордера. Общий карниз связывает каждую шестерку колонн, а на нем установлены отлитые из чугуна декоративные пирамиды древних воинских доспехов и знамен. Береговые сооружения моста выполнены в форме бастионов. На чугунной решетке парапета укреплены медальоны с изображениями различных военных атрибутов. Архитектору удалось придать оформлению моста-памятника торжественно-триумфальный характер, подчеркивающий величие победы русского народа в Отечественной войне 1812 г.

К постаментам стройных четырехгранных обелисков прикреплены чугунные доски с именами героев. На четырех памятных досках левого обелиска перечислены выдающиеся полководцы и военачальники:

«В память героического подвига русского народа и славной русской армии, отстоявших независимость нашей Родины в Отечественной войне 1812 г.

Выдающиеся полководцы русской армии — М. И. Кутузов, П. И. Багратион, М. Б. Барклай де Толли. Выдающиеся военачальники русской армии — К. Ф. Багговут, Н. М. Бороздин, Д. С. Дохтуров, А. П. Ермолов, П. П. Коновницын, Я. П. Кульнев.

Выдающиеся военачальники русской армии — А. И. Кутайсов, Н. И. Лавров, П. Г. Лихачев, М. А. Милорадович, Д. П. Неверовский, А. И. Остерман-Толстой. Выдающиеся военачальники русской армии — М. И. Платов, Н. Н. Раевский, К. Ф. Толь, А. А. Тучков, Н. А. Тучков, Ф. П. Уваров».

На трех досках правого обелиска, обрамленных рельефными изображениями военных доспехов, начертаны имена прославленных партизан:

«В память героического подвига русского народа и славной русской армии, отстоявших независимость нашей Родины в Отечественной войне 1812 г. Организаторы и руководители армейских партизанских отрядов – Денис Давыдов, Иван Дорохов, Александр Сеславин, Александр Фигнер.

Организаторы и руководители крестьянских партизанских отрядов — Иван Андреев, Гавриил Анкудинов, Борис Борисов, Емельян Васильев, Семен Емельянов, Степан Еременко, Иван Ильин.

Организаторы и руководители крестьянских партизанских отрядов — Василиса Кожина, Герасим Курин, Федор Потапов, Никифор Савельев, Иван Скобеев, Егор Стулов, Ермолай Четвертаков». Надпись на четвертой доске этого обелиска, обращенной к Киевскому вокзалу, коротко повествует об истории моста:

«Бородинский мост сооружен в 1912 году в память Отечественной войны 1812 года. Реконструирован в 1952 году».

ЧУДО В САВВИНО-СТОРОЖЕВСКОМ МОНАСТЫРЕ

После Бородина обе армии стремительно продвигались к Москве по старой Смоленской дороге. Четвертый корпус наполеоновского войска под командованием вице-короля Италии Евгения Богарне, отделившись от основной армии в Можайске, через Рузу двинулся на Звенигород – небольшой город московской губернии, расположенный в 50 верстах столицы.

«Неприятельский корпус находится ныне на Звенигородской дороге... неужели не найдет гроб свой от дружины московской, когда бы осмелился он посягнуть на московскую столицу», – пишет М.И. Кутузов Ф.В. Ростопчину 30 августа.

Направленный к Звенигороду отряд генерал-майора Ф.Ф.Винценгероде задержал в городе корпус вице-короля на 6 часов. Столкновение произошло неподалеку от монастыря, близ которого расположились французы. У монастыря «мы вынуждены были приостановить свое наступление. Находящиеся перед нами крутые, поросшие кустарником высоты... были заняты казаками»,—вспоминает генерал фон Трейзинг. На литографии 1812 года, выполненной немецким художником Адамом, сопровождавшим корпус принца Евгения, запечатлен момент незадолго перед началом боя.

Генерал-майор Винценгероде в донесении императору Александру об этом столкновении сообщает следующее: «31 августа вице-король атаковал меня в Звенигороде. Казаки мои оказали в сем случае чудеса, двое из храбрейших их штаб-офицеров были тяжело ранены; мы взяли пленных, не потеряв ни одного человека, а к ночи я велел продолжать отступление».

Захватив Звенигород, французский корпус в ночь с 31 августа на 1 сентября, разделившись, частично остался в городе, частично – в монастыре.

Основанный учеником Преподобного Сергия Радонежского, монастырь не раз подвергался разорению в эпоху Смутного Времени. Возрождается обитель заботой царя Михаила Федоровича, который дает большие суммы на поновление монастыря, но истинным золотым веком в его истории становится эпоха Алексея Михайловича Романова. В период его царствования монастырь является загородной резиденцией государя, приобретает статус лавры и считается одной из богатейших обителей России. В январе 1652 года произошло обретение мощей Преподобного Саввы Сторожевского – 245 лет они пребывали в земле и 19 января были положены в новую гробницу в Рождественском соборе у южных врат, ведущих в алтарь. Со времени обретения мощей «усердие царя Алексея Михайловича к обители... еще более усилилось». После блестящего расцвета в середине XVII века и относительно благополучного состояния на протяжении XVIII столетия для монастыря снова настала пора испытаний.

В течение шести недель обитель находилась на завоеванной французами территории. В первую ночь пребывания неприятеля в монастыре вокруг крепостных стен поставили часовых, опасаясь внезапного нападения казаков. По приказу принца Богарне охрана была выставлена и у собора, но несмотря на это, главный храм обители XV века, где хранилась святыня монастыря – мощи Преподобного Саввы, все же подвергся разорению. На следующий день были разграблены дворцовые здания, церкви, монастырская ризница, библиотека и архив.

Разорение храмов, монастырей во время войны 1812 года являлось обычным делом для завоевателей, во многих церквях оно сопровождалось осквернением мощей. Главный храм России – Успенский собор Московского Кремля был превращен солдатами Наполеона в конюшню. Многочисленные описания церковных памятников уже освобожденной столицы часто содержат одну и ту же подробность – осквернение Престола. В алтаре московской церкви наполеоновский офицер устроил себе спальню, укрываясь престольными одеждами. Свидетели подобного надругательства – московское духовенство – пытались остановить безобразие, и многие поплатились за свое заступничество жизнью. Случай, произошедший близ одной московской церкви, мог бы стать эпиграфом к не созданной еще в России истории монастырей и храмов в 1812 году. Священник, пытаясь спасти Святые Дары от надругательства, вышел из церкви, чтобы поместить их в более укромное место. Через несколько шагов он был остановлен французскими солдатами. Они принялись было отбирать у него Святые Дары, и тогда священник в последней надежде воскликнул: «Господи! Спаси Самого Себя!» Французы оставили старика в покое. Известны многие подобные случаи, которые свидетельствуют о мужестве и твердой вере российского духовенства.

В 1812 году Саввино-Сторожевский монастырь разделил судьбу многих русских обителей, но несмотря на общее разорение монастыря, мощи Преподобного Саввы остались нетронутыми. Архимандрит звенигородской обители Августин в донесении Св. Синоду о состоянии монастыря сообщает, что «мощи пр. Саввы, в оном монастыре почивающие, находятся в целости как было до неприятеля, и рука нечестия не коснулась их». Инокам стало известно о причине неприкосновенности только спустя 27 лет. О том, когда и в каких условиях было сообщено об этом чуде монахам Саввинской обители, известно из рассказа сына вице-короля герцога Максимилиана Лейхтенбергского, который в 1839 году впервые приехал в Россию и тогда же поведал о ночном явлении Преподобного Саввы своему отцу. Первым услышал этот рассказ граф Новосильцев, адъютант московского военного генерал-губернатора. От П.П. Новосильцева случай, произошедший в звенигородском монастыре, стал известен историку и писателю М.П. Погодину. Воспоминания сына Евгения Богарне были помещены в изданной в 1874 году Погодиным книге «Простая речь о мудреных вещах» под заголовком «Эпизод из жизни принца Евгения, вице-короля Италийского» (Рассказ этот передан Н. Д. Хвощинской покойным П. П. Новосильцевым в бытность его Рязанским губернатором).

В 1839, при императоре Николае Павловиче, были большие манёвры на Бородинском поле, в память знаменитой битвы на этом поле в 1812, 26 августа. П. П. Новосильцев состоял тогда адъютантом у Московского военного губернатора, князя Д. В. Голицына. Во время движения войск и разных эволюций, которые должны были представлять великую Бородинскую битву, памятную в то время для многих участвовавших в оной, Новосильцев случайно встретил герцога Максимилиана Лейхтенбергского, сына героя этого сражения, принца Евгения, бывшего вице-короля Италийского. Герцог ласково раскланялся с Новосильцевым и предложил ему ехать с собой вместе. Разговаривая о Бородинской битве и вообще о компании 1812, бывшей столь гибельной для французского войска, герцог спросил Новосильцева, не может ли он сказать, где находится монастырь св. Саввы и далеко ли от Москвы. Такой вопрос от человека, никогда не бывшего в России, удивил Новосильцева; и в самом деле, где мог слышать герцог о таком пустынном месте, находящемся близ небольшого уездного города Звенигорода Московской губернии? Он сказал герцогу, что в монастыре этом ничего такого нет, чтобы интересно было видеть его высочеству; а не угодно ли ему будет побывать в Святотроицкой Сергиевой лавре, где много замечательных вещей и исторических воспоминаний, и вместе с тем просил герцога дозволить ему быть его путеводителем. Герцог, улыбнувшись, поблагодарил за любезность и сказал: «Вас, вероятно, удивляет, что я знаю о монастыре св. Саввы, несмотря на то, что там нет ничего замечательного. Вы ещё более удивитесь, если я вам скажу, что я, католик, хочу поклониться вашему св. Савве: я в этом дал обет умирающему человеку, а именно отцу моему. Он взял с меня честное слово, если когда-нибудь судьба приведёт меня в Россию, непременно отыскать место, где погребён св. Савва, и поклониться ему. Хотите знать, отчего он этого от меня требовал? Слушайте. Отец мой, принц Евгений, как вероятно вам известно, при нашествии императора Наполеона на Россию, находился в его армии и командовал корпусом, состоявшим из французов и итальянцев. При вступлении армии в Москву, ему поручено было от Наполеона наблюдать дороги, ведущие в Москву, и защищать их от партизан, образовавшихся тогда в русской армии и делавших большой вред своими неожиданными появлениями на разных пунктах. В одно утро дали знать моему отцу, что около Звенигорода появился русский отряд (как он после узнал это была кавалерия генерала Винценгероде). Он сейчас же приказал авангарду своего корпуса с достаточным количеством артиллерии выступить к тому месту, где показался неприятель. С этим отрядом войск он выступил и сам, желая подробно изучить местность окрестностей Москвы, и, если удастся, захватить неприятеля врасплох. Но сделавши переход более 10 миль и посылая во все стороны разъезды, они никого не видели; вероятно русские партизаны, узнав, через своих лазутчиков, о выступлении против них значительного числа войск, удалились и спрятались в лесах. Так как войска отца моего от большого перехода были очень утомлены, то он решился остановить дальнейшие поиски, и разместить отряд на биваках близ одного монастыря, который был у них в виду, сам со своим конвоем и некоторыми генералами отправился в монастырь, где они и заняли комнаты в кельях. В монастыре они нашли несколько спрятавшихся монахов, которым они не сделали никакого зла, а попросили только принести хлеба и какую-нибудь пищу, что они и исполнили. На ночь расставили кругом монастыря часовых и в лагере также, чтобы быть готовыми при малейшей тревоге. Было уже около 10 часов вечера.

Отец мой, утомленный от большого перехода верхом, отправился в особую комнату, где ему приготовили кровать, на которую он не раздеваясь лег и скоро заснул сном праведника. Здесь он не может припомнить, во сне или наяву, но он видит, что отворяется дверь в его комнаты, входит тихими шагами человек в чёрной длинной одежде, подходит к нему так близко, что он мог при лунном свете рассмотреть черты лица его. Он казался старым, с седой бородой.

Около минуты стоял он, как бы рассматривая принца, наконец тихим голосом сказал: «Не вели войску своему расхищать монастырь и особенно уносить что-нибудь из церкви. Если ты исполнишь мою просьбу, то Бог тебя помилует, и ты возвратишься в своё отечество целым и невредимым». Сказав это, старец тихо вышел из комнаты. Принц, проснувшись на рассвете, сейчас вспомнил это видение, которое представлялось ему так живо, как бы на яву. Он немедленно позвал адъютанта и велел ему отдать приказ, чтоб отряд готовился к выступлению обратно к Москве, со строгим запрещением входить в монастырь. Отпустив адъютанта, принц пошел посмотреть церковь, у входа которой стояли часовые. Войдя в храм, он увидел гробницу и образ, который поразил его сходством своим с человеком, представившемся ему ночью. На вопрос его, чей это портрет, один из бывших тут монахов отвечал, что это образ св. Саввы, основателя монастыря, тело которого лежит в этой гробнице. Услышав это, принц с благоговением поклонился мощам святого и записал его имя в своей памятной книжке. После этого события ему приходилось быть почти во всех сражениях, начиная от Малоярославца, во время отступления французской армии из России и в кампании 1813 в Германии. Ни в одном сражении принц не был ранен; слова старца сбылись: он возвратился благополучно в отечество, и даже после падения Наполеона остался всеми любим и уважаем».

Замечательно, что почти все маршалы, бывшие с Наполеоном, погибли или в сражениях или насильственной смертью. Мортье, взрывавший во время выступления французов из Москвы наш Кремль, сам был взорван адской машиной, которая направлена была на короля Людовика-Филиппа, когда он делал смотр войскам своим в Париже; Жюно умер в сумашествии, Ней и Мюрат расстреляны, Бертье сбросился с балкона своего замка в Бамберге, маршал Бессьер убит под Люценом в кавалерийском деле; маршалы Дюрок и Понятовский также убиты в сражениях.

Герцог Лейхтенбергский, исполняя волю отца своего, не преминул быть в монастыре преподобного Саввы и поклонился мощам его.

Памятное ночное видение явления Преподобного Саввы принцу Евгению произошло, вероятно, в стенах грандиозного Царского дворца, который в настоящее время поднимается из руин силами Звенигородского музея. Музей надеется разместить здесь уникальную композицию – «Галерею царствующих особ» с портретами всех государей, побывавших некогда в стенах древней обители. Достойное место в ней займут и герои описанных нами событий.

ПОТЕРИ ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ ПРИ БОРОДИНО

С обеих сторон в Бородинской (Московской) битве участвовало около 290 тысяч бойцов, более 1200 орудий ревело на поле боя, выпустив за 15 часов до 130 тысяч ядер, гранат и картечных снарядов... И все же результаты той далекой от нас бойни не оправдали ничьих надежд: Кутузову не удалось остановить наступление французов и защитить Москву, а Наполеон не смог, в свою очередь, разгромить в генеральном сражении основные силы русской армии.

Сам французский император никогда не отказывался от чести победителя «при Москве-реке». Его точка зрения совершенно определенно высказана им в мемуарах, которые он продиктовал на острове Святой Елены: «Московская битва – мое самое великое сражение: это схватка гигантов. Русские имели под ружьем 170 000 человек; они имели за собой все преимущества: численное превосходство в пехоте, кавалерии, артиллерии, прекрасную позицию. Они были побеждены! Неустрашимые герои, Ней, Мюрат, Понятовский, = вот кому принадлежала слава этой битвы. Сколько великих, сколько прекрасных исторических деяний будет в ней отмечено! Она поведает, как эти отважные кирасиры захватили редуты, изрубив канониров на их орудиях; она расскажет о героическом самопожертвовании Монбрена и Коленкура, которые нашли смерть в расцвете своей славы; она поведает о том, как наши канониры, открытые на ровном поле, вели огонь против более многочисленных и хорошо укрепленных батарей, и об этих бесстрашных пехотинцах, которые в наиболее критический момент, когда командовавший ими генерал хотел их ободрить, крикнули ему: «Спокойно, все твои солдаты решили сегодня победить, и они победят!»

Укажем на явные преувеличения, допущенные Наполеоном. Позиция армии Кутузова при Бородине отнюдь не была «прекрасной»: наряду с достоинствами она «грешила» серьезными недостатками. Что касается численности русских войск, то в день сражения она составляла 155-157 тысяч человек (в том числе 115 302 в регулярных частях) при 624 орудиях.

Наполеоновская армия насчитывала около 134 тысяч солдат и офицеров при 587 орудиях, так что превосходство в регулярных войсках (кроме артиллерии) было не на русской стороне.

Известная поговорка о том, что «нигде так много не врут, как на охоте и на войне», в полной мере относится и к императору Наполеону, который следовал распространенному среди военных всех времен и народов обычаю завышать силы и урон противника, занижая при этом свои собственные. В 18-м бюллетене своей Великой армии, составленном 10 сентября в Можайске, он объявил, что французские войска потеряли в Бородинском сражении всего 10 тысяч человек, включая 2500 убитых, в то время, как у русских выбыло 40 или 50 тысяч человек.

«Никогда не видали подобного поля битвы, – было сказано в этом бюллетене.– На 6 трупов приходились 1 француз и 5 русских».

Сам Наполеон не скрывал пропагандистского характера этих реляций.

Так, отвечая однажды австрийскому дипломату князю Меттерниху, упрекнувшему императорские бюллетени в многочисленных измышлениях, он со смехом заявил: «Ведь не для вас я их писал; парижане всему верят, и я мог бы рассказать им еще много другого, во что они не отказались бы поверить».

Сведения о потерях французских войск при Бородине (как их определяют мемуаристы) существенно расходятся. Так, например, главный хирург французской армии Доминик Ларрей утверждал, что французы потеряли 9 тысяч убитых и 12-13 тысяч раненых, а французский капитан Жиро, состоявший адъютантом при генерале Дессэ, считал, что в наполеоновских войсках из строя выбыло около 15 тысяч человек.

А вот мнение французского генерала Бертезена, командовавшего в 1812 году пехотной бригадой Молодой гвардии: «Ведомости, представленные частями, доводят наши потери до 22 600 человек, но при этом следует обратить внимание, что полковники пользуются случаем сражения, чтобы скрыть от контроля людей, оставшихся под тысячей разных предлогов в тылу. Учитывая это, я считаю правильным уменьшить цифру потерь на несколько тысяч. Кроме того, среди тех, кто в рапортах указан ранеными, 4 000 или 5 000 человек получили лишь царапины и следуют с армией в Москву».

Но наиболее подробные данные о потерях французов приведены в книге, пожалуй, самого компетентного в этом вопросе очевидца – инспектора смотров Антуана Денье, служившего в кабинете начальника Главного штаба армии маршала Бертье; в ведении этого военного чиновника находились все вопросы, связанные с личным составом войсковых частей и штабов. На основе сведений о потерях всех соединений он составил общую ведомость, согласно которой фпанцузская армия потеряла при Бородине 49 генералов, 37 полковников и 28 000 прочих чинов (6547 убитых и 21 453 раненых). Когда эти цифры Денье доложил маршалу Бертье, тот приказал хранить их в секрете, поскольку они слишком отличались от официальных, опубликованных в 18-м бюллетене.

Ведомость Денье была опубликована во Франции лишь в 1842 году, после чего на эти данные стали ссылаться почти все мемуаристы, чьи труды выходили в свет позже. И до сих пор многие западные историки считают их достоверными и точными.

Сопоставим известные ведомости численного состава французской армии на 2 и 20 сентября 1812 года, то есть применим метод, который уже использовали некоторые зарубежные исследователи, в частности немецкий военный историк начала XX века О. Остен-Сакен.

Согласно ведомости от 2 сентября, корпуса Великой армии, принявшие затем участие в Бородинском сражении, насчитывали 135 219 человек. Из этого количества надо вычесть гарнизон, оставленный 4 сентября в Гжатске (около 1 тысячи вестфальцев), и прибавить численность двух пехотных дивизий, присоединившихся к главным силам Наполеона 8-го и 11 сентября (около 11 тысяч человек), а также четырех маршевых кавалерийских полков, прибывших в Москву до 20 сентября (около 2 тысяч всадников). Из полученной цифры в 147, 2 тысячи человек следует вычесть численность наполеоновских войск, указанных в ведомости от 20 сентября (95775 человек), а также не учтенного в ней 8-го корпуса (около 5700 человек). Полученная разница – 45, 7 тысяч человек – представляет собой общую убыль личного состава армии Наполеона за 18 дней.

Для определения бородинских потерь французов, необходимо из данной цифры исключить потери, понесенные в различных авангардных делах до 5-го и после 7 сентября (около 3 тысяч человек), и приблизительное число больных и отставших, выбывших из строя 3-20 сентября (около 9 тысяч человек, считая в среднем по 500 в сутки). При таком расчете потери французской армии при Бородине могли достигать 34 тысяч человек, в том числе около 30 тысяч в день генеральной битвы 7 сентября.

Есть косвенное доказательство относительной достоверности полученной цифры: надо сравнить ее с точно установленными потерями французов в Ваграмском сражении (5=6 июля 1809 года), сходном по масштабу с Бородинским. При Ваграме войска Наполеона потеряли 33 854 человека (в том числе 42 генерала и 1820 офицеров). Поскольку урон командного состава в обоих сражениях примерно одинаков (1792 человека при Бородине и 1862 человека при Ваграме), то и общие потери, вероятно, были соразмерны. Таким образом, наши подсчеты не противоречат показаниям Денье, основанным на подлинных документах.

Были, однако, и другие подсчеты: некоторые участники «Москворецкой» битвы исчисляли потери наполеоновской армии цифрой, превышавшей 30 тысяч человек. Так, генерал Сегюр в своих мемуарах утверждал, что у французов выбыло из строя около 40 тысяч убитых и раненых. Хотя это было написано уже при Бурбонах и чувствуется желание автора выслужиться перед новыми хозяевами Франции, все же сведения не лишены известной объективности. «Действительно, потери были громадны и не соответствовали результату, = писал Сегюр,– каждый... оплакивал друга, родственника, брата, потому что жребий пал на самых избранных».

Но и 40 тысяч Сегюра не предел. К сожалению, в нашей литературе об Отечественной войне 1812 года очень часто встречается цифра 58 478 человек. Она была вычислена русским военным историком В. А. Афанасьевым на основе данных, опубликованных в 1813 году по распоряжению Ростопчина.

В основе подсчетов – сведения швейцарского авантюриста Александра Шмидта, который в октябре 1812 года перебежал к русским и выдал себя за майора, якобы служившего в личной канцелярии маршала Бертье. По свидетельству чиновника А. Я. Булгакова, допрашивавшего Шмидта, тот, «благодаря своей необычайной памяти... исчислил все потери ранеными и убитыми, которые потерпела эта (наполеоновская) армия во всех сражениях, предшествовавших занятию Москвы». Граф Ростопчин, явно заинтересованный в том, чтобы завысить потери неприятеля, не заметил массы несуразностей, содержащихся в данных Шмидта, и поспешил обнародовать их под видом трофейных документов. Из множества ошибок, встречающихся в сведениях швейцарца, достаточно указать одну. В числе корпусов, сражавшихся при Бородине, он назвал 7-й (саксонский) корпус генерала Ренье, якобы потерявший в этой битве 5095 человек. На самом деле указанный корпус никак не мог участвовать в Бородинском сражении, так как в это время действовал на Волыни. Если бы Шмидт действительно служил в штабе Великой армии, он безусловно должен был знать об этом факте.

Отдельные французские части пострадали весьма серьезно. Так, 30-й полк французской линейной пехоты, в котором 23 августа 1812 года насчитывалось 3078 человек, при Бородине был почти истреблен. По воспоминаниям капитана Шарля Франсуа, в этом полку после битвы оставалось всего 268 бойцов, в том числе 11 офицеров. Серьезный урон понесла 7 сентября наполеоновская кавалерия. Как вспоминал поляк Клеменс Колачковский, на другой день после битвы «ее эскадроны насчитывали всего по несколько десятков людей». В числе наиболее потерпевших полков были саксонские кирасирские полки, а также 14-й польский, составлявшие вместе тяжелую бригаду генерала Тильмана. В день битвы они участвовали в атаке у деревни Семеновской, где прорвали три каре русской пехоты, затем содействовали взятию Курганной батареи, а под конец еще успели сразиться с кавалергардами и конногвардейцами, опрокинувшими их после жестокой сабельной сечи. Согласно рапорту генерала Тильмана, в этих трех полках выбыло из строя 43 офицера, 540 солдат и 438 лошадей, то есть больше половины всего состава.

Бородинское сражение было отмечено крупными потерями генералитета: в русских войсках убито и ранено 26 генералов, а в наполеоновских (по неполным данным) – 50. Такая диспропорция генеральских потерь объясняется неодинаковой численностью высшего командного состава в противоборствующих армиях. Так, с русской стороны в Бородинском сражении участвовали 73 генерала (не считая 12 отставных генералов, служивших в Московском и Смоленском ополчениях), а у французов только в кавалерии их насчитывалось 70!

7 сентября 1812 года в армии Наполеона погибли 8 генералов, в том числе 2 дивизионных (Огюст Коленкур и Монбрен) и 6 бригадных (Юар, Дама, Компер, Ланабер, Марион и Плозон). Еще четыре генерала позже скончались от ран, полученных при Бородине.

Особенное сожаление во французской армии вызвала гибель двух отличных кавалерийских генералов – Монбрена и Коленкура.

Луи-Пьер Монбрен, командир 2-го корпуса резервной кавалерии, был смертельно поражен ядром в бок. «Отличное попадание», – успел сказать этот храбрец, прежде чем потерял сознание. Он умер несколько часов спустя на руках военных хирургов, тщетно пытавшихся спасти его жизнь.

Наполеон заменил Монбрена дивизионным генералом Огюстом Коленкуром, занимавшим тогда должность коменданта Главной квартиры. Получив повеление императора атаковать русский редут на Курганной высоте, бесстрашный воин ответил: «Я не замедлю быть там живым или мертвым». Встав во главе 5-го, 8-го и 10-го кирасирских полков, Коленкур бросился на Курганную высоту. Несмотря на отчаянную храбрость защитников, русское укрепление было наконец захвачено. Коленкуру этот успех стоил жизни. «Он умер смертью храбрых, решив исход сражения,– сказал император,– Франция теряет одного из лучших своих офицеров». Особый драматизм придает гибели 34-летнего Огюста Коленкура то обстоятельство, что перед самым походом в Россию он женился по любви на юной Бланш д'Обюссон дс Лафейяд, портрет которой в день битвы находился на его груди, под мундиром.

«Эта победа, столь мучительная и так дорого купленная, была неполной,– писал генерал Пельпор (в 1812 году командир полка),– она нас опечалила!». Французские солдаты, по словам Сегюра, «были поражены таким количеством убитых и раненых и таким незначительным числом пленных, которых было менее восьмисот!.. Убитые свидетельствовали скорее о храбрости побежденных, чем о нашей победе. Если уцелевший неприятель отступил в таком блестящем порядке, гордым и не теряющим мужества, что значило для нас приобретение какого-то поля битвы?»

В 1912 году французы, с разрешения русского правительства, поставили на Бородинском поле, возле того места, где во время сражения находился командный пункт Наполеона, гранитный монумент, увенчанный орлом.

Среди многочисленных бородинских памятников это единственный, который посвящен нашему бывшему противнику. «Погибшим Великой армии» – гласит надпись на нем, напоминая о кровавой цене, заплаченной войсками Наполеона при Бородине.

И хотя Бородино не стало победой русской армии, место этого сражения в исторической памяти народа незыблемо. Но ожесточенное мужество достойных соперников не нуждается в мифологизации.

ФРАНЦУЗЫ В МОСКВЕ

15-я дивизия — у Петровского дворца, 13-я – в Алексеевском, 14-я — на Бутырках. Легкая кавалерия иод начальством генерала Орнано развернулась по фронту этих дивизий в Всехсвятском и Останкине. Вице-король во главе королевской гвардии въезжает в Москву по прекрасной дороге, ведущей от предместья Петровско-Разумовского. Этот квартал, один из наиболее богатых в городе, назначен для квартирования итальянской армии. Дома, хотя большею частью и деревянные, поражают нас своей величиной и необычайной пышностью. Но все двери и окна закрыты, улицы пусты, везде молчание! — молчание, нагоняющее страх.

Молча, в порядке, проходим мы по длинным пустынным улицам; глухим эхом отдается барабанный бой от стен пустых домов. Мы тщетно стараемся казаться спокойными, но на душе у нас неспокойно: нам кажется, что должно случиться что-то необыкновенное.

Москва представляется нам огромным трупом: это царство молчания, сказочный город, где все здания, дома воздвигнуты как бы чарами для нас одних. Я думаю о впечатлении, производимом развалинами Помпеи и Геркуланума на задумавшегося путешественника; но здесь впечатление еще более гробовое.

Мы выходим на красивую и широкую площадь и выстраиваемся в боевом порядке, в ожидании новых приказов. Они скоро приходят, и мы одновременно узнаем о вступлении императора в Москву. Не имея возможности обратиться к местным властям, мы размещаемся по-военному. Вице-король дает приказ полкам, и назначенные для этого офицеры пишут углем на наружных дверях каждого дома указание постоя, а также новые названия улиц и площадей, так что теперь улицы будут называться только «улицей такой-то роты», будут еще «кварталы такого-то батальона», площади Сбора, Парада, Смотра, Гвардии и т. д.

Это странное распределение дает возможность какому-нибудь офицеру занять для себя один великолепный дворец. Он размещается, как ему заблагорассудится, в этих богатых покоях, с их пышной обстановкой, не встречая никого, кто бы оспаривал его права на обладание ими или объявил бы себя хозяином.