Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА XIII

Джо в отчаянии посмотрел на Билл. Уж на что он привык ничему не удивляться в этом мире, но такой поворот событий поставил его в тупик. Вот сюрприз так сюрприз.

– Что теперь? – спросил он.

На Билл, однако, очередной зигзаг в ходе операции не произвел почти никакого впечатления. Она посмотрела на тело дворецкого, распростертое на диване, с нежностью матери, склонившейся над колыбелькой дитяти, и заботливо поправила сбившуюся подушку.

– Все к лучшему, – ответила она. – Краткий отдых ему на пользу, дальше пойдет веселее. Ты когда-нибудь видел пьяного взломщика?

– Не приходилось.

– Мне тоже. Пускай просохнет. Когда через час или около того холодный свет зари вползет в наши окна, мы с тобой будем свежи, как маргаритки, а вот насчет Джимми Фиппса есть сомнения. Наутро после такого загула естество человеческое идет вразнос. Придется провести курс лечения бромом и сельтерской. Но не будем отвлекаться. Хоть и не всегда четко и не всегда последовательно формулируя, герой этой ночи сделал одно точное и крайне важное замечание насчет стратегии и тактики твоего ухаживания. Ты не пропустил мимо ушей?

– Нет.

– Он был прав, знаешь ли. Угодил в самую точку. Твой метод ни к черту не годится. Я говорила с Кей. Она тебя любит, Джо.

– Что?

– Она сама мне сказала, совершенно однозначно. Формулировку я, конечно, не помню, но смысл высказывания заключался в том, что в твоем присутствии она не чувствует земного притяжения. Если это не любовь, то что?

Джо засуетился.

– Билл, если ты меня дурачишь…

– С какой стати! Зачем мне это надо? Она тебя любит, уверяю. Ты – сливкив ее кофе, ты – соль в ее жарком.[12]12
  «сливки в ее кофе, соль в ее жарком» – какая-то песенка, которую часто цитирует Вудхауз.


[Закрыть] Но она опасается… не решается… Словом, она тебе не доверяет.

– Почему?

– Потому что ты все время дурака валяешь.

– Это от робости.

– Я тоже ей так сказала, но она не поверила. Она считает тебя беспечным мотыльком, порхающим с цветка на цветок и пьющим нектар. Ты пьешь нектар?

– Нет, не пью.

– С девушками не гуляешь?

– Конечно, нет.

– А зачем тогда тебе красная записная книжка с номерами телефонов?

Если бы она вдруг залепила Джо пощечину, та не произвела бы большего эффекта, чем последний вопрос. Когда человек получает внезапную пощечину, он морщится, широко раскрывает глаза, краснеет, разевает рот и остается с отвисшей челюстью. Все это произошло с Джо.

– Красная книжка? – пролепетал он.

– Красная книжка.

– Маленькая красная книжка?

– Маленькая красная книжка.

– Маленькая красная книжка с номерами телефонов?

– Маленькая красная книжка с номерами телефонов. Ощущения человека, получившего неожиданный удар, развеялись. Джо пришел в негодование. В нем заговорила оскорбленная добродетель.

– Что за свистопляска вокруг моей красной телефонной книжки? – с жаром спросил он. – У каждого нормального мужчины есть такая книжка. Их теперь начинают заводить еще с детского сада. Кей все прекрасно известно про эту несчастную книжку. Когда мы с ней последний раз сидели в ресторане, я подробно объяснил, что не надо придавать тому существенного значения. Я сказал, что это следы бурно прошедшей молодости, ничего больше. Я уж и имена-то перезабыл по большей части. Они ничего для меня не значат, ничего.

– Меньше, чем пыль под колесами твоего кабриолета?

– Гораздо меньше. Я бы не стал звонить ни одной из них, даже выполняя последнюю волю умирающей бабушки. Это призраки. Тени. Фантомы.

– Эфир.

– Да, эфир. Послушай, Билл. В целом мире для меня не существует никого, кроме Кей. Она – нечто совершенно особое. Пусть передо мной продефилируют в купальниках Елена Троянская, Клеопатра, Хеди Ламар[13]13
  Хеди Ламар (Хедвиг Эва Мария Кислер, 1913—?) – американская киноактриса австрийского происхождения, очень красивая и печальная брюнетка.


[Закрыть] и La Belle Dame sans Merci, я даже не свистну им в след.

Безыскусное красноречие тронуло Билл до глубины души.

– Ну что ж, звучит убедительно. Подводя итог сказанному, можно заключить, что ты невинен, как ягненок.

– Или еще более.

– Хорошо. В таком случае тебе остается только одно – изменить манеру общения. Сам видишь, шутовство не проходит. Сведи репертуар Боба Хоупа до минимума. Есть два способа завоевать девичье сердце. Первый – изображать патриархального мужчину, пещерного человека и брать ее сердце грубым натиском. В качестве иллюстрации могу привести образ, который я создала для журнала «Страсть». Это такой охотник, всадник, стрелок, который в припадке страсти хватал свою подругу за волосы и таскал по комнате, скрежеща зубами. Вот один пример.

– Я не смогу таскать Кей за волосы по комнате.

– Однако это изысканная форма внимания. Она могла бы произвести переворот в ваших отношениях. Девушке в моем рассказе это нравилось. «Джеральд, Джеральд, – повторяла она, – ты сводишь меня с ума!»

– Нет, не годится.

– Ладно, с волосами оставим. Впрочем, ты мог бы хватать ее за плечи и трясти как грушу.

– Нет, и это не по мне.

– Да почему?

– Потому что.

– С тобой не сговоришься, – вздохнула Билл. – Ты не хочешь идти на компромисс. Забыл, наверное, лозунг «Суперба-Лльюэлин»: «Служи и сотрудничай».

Она достала из кармана пакетик «Микки Финна» и задумчиво подбросила на ладони.

– Что это у тебя? – спросил Джо.

– Лекарство. От бессонницы. Ну, если не желаешь быть пещерным человеком, давай испробуем второй способ – не силу, а слабость. Мы растопим ее сердце. Ты должен вызвать сочувствие и жалость.

– Уточни, пожалуйста.

– Все очень просто… Горло пересохло от бесконечных разговоров. Давай освежимся.

– Неплохая мысль. Шампанского?

– Пожалуй. Средство испытанное.

Билл направилась к подносу, наполнила бокалы и незаметно бросила в тот, что предназначался Джо, подарок приятеля-бармена с Третьей авеню.

– Значит, надо устроить так, чтобы она тебя пожалела.

– Как же?

– Проще простого.

– Это ты уже говорила.

– Повторение – мать учения. Помнишь стишок: «В те дни, когда в доме родимом я рос…

– …безмолвный, печальный и робкий до слез». Помню, декламировал в детстве.

– У тебя, наверное, здорово получалось. У меня почему-то жалостливые стихи плохо звучат. Раз ты это все помнишь, значит, знаешь, как отзывчиво женское сердце на чужое страдание. Немножко боли, капля страдания – и девушка на глазах превращается в ангела. Хрестоматийный сюжет.

– Ну так что?

– В данном случае в ангела следует превратить Кей. Я уверена, что если та, которая сейчас режет в кухне бутерброды, вернувшись сюда, застанет тебя распростертым на полу без чувств, сердце ее растает, как сахар в чашке чая. Она бросится на твое бездыханное тело и оросит неподвижное лицо горючими слезами. Вот что сделала бы Кей, если бы, придя сюда, нашла тебя распростертым без чувств на полу.

– А с чего вдруг я бы распростерся без чувств на полу? Билл понимающе кивнула. Рыбка клюнула.

– Надо подумать. Допустим, Фиппс в припадке пьяной ярости двинул тебя той бутылкой, которую он прижимает к груди, как мать – младенца.

– Но он же не двинул!

– Правда. Тогда допустим, что я бросила тебе в бокал порошок.

– Но ты же не бросила!

– Тоже правда. Я просто думаю вслух. Выпьем за удачу!

– За удачу!

Они осушили бокалы.

– Чудное название – «Микки Финн», – задумчиво произнесла Билл. – Откуда они их берут?

– Может, был такой бармен по имени Микки Финн, который составил рецептуру?

– Менкен[14]14
  Менкен Генри Льюис (1880–1956) – американский журналист и критик.


[Закрыть] говорил, что нет, а он, наверное, в курсе. Менкен вообще в курсе всего. А ты знаешь, как действует этот порошок?

– Как ни странно, да. Он проходил у нас в одной картине перед тем, как меня вышибли. Поначалу ничего особенного не чувствуешь. А потом, если тряхнуть головой – вот так…

Билл, которая была начеку, успела вовремя подхватить падающего Джо. Она уложила его получше, придала вид, способный с гарантией вызвать сострадание, а сама подошла к дивану и потрясла Фиппса за плечо.

Непросто пробудить ото сна дворецкого в состоянии тяжелого опьянения после двух коктейлей Вильгельмины Шэннон и бутылки мятного ликера. Временами казалось, что ее усилия никогда не увенчаются успехом. Но постепенно в членах бесчувственного тела стали появляться признаки жизни. Фиппс засопел, зашевелился, задвигался, жизнь начинала бурлить в нем. Он хрюкнул и сел, моргая глазами.

– Привет, – сказал он хриплым шепотом, как дух на спиритическом сеансе. – В чем дело?

ГЛАВА XIV

– Простите, что нарушаю ваш сон, мистер Фиппс, – извиняющимся тоном произнесла Билл, – но мне одной с ним не справиться.

Билл жестом указала на тело, лежащее на полу.

– Может, вы мне пособите? Ум хорошо, а два лучше. Фиппс шатаясь поднялся с дивана. Его затуманенному взору предстало неподвижное тело – картина, столь часто описываемая в любимых им детективах. Ни в одном из них не обходилось без обнаружения трупа на ковре. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что к рисунку ковра он отношения не имеет. Фиппс зажмурился в надежде, что это обман зрения. Но, открыв глаза, увидел труп на том же месте.

– Что с ним? – запинаясь, спросил он. – Зачем он тут лежит?

Билл удивленно подняла брови.

– Вы, конечно, припоминаете, как, руководствуясь, видимо, самыми лучшими намерениями, трахнули его бутылкой по голове?

– Господи! Я?

– Не могли же вы забыть!

– Я вообще ничего не помню, – ответил дворецкий бесцветным голосом. – А что случилось?

– Началось с того, что вы заспорили о претензиях Абиссинской церкви на апостольское преемство.[15]15
  апостольское преемство – непрерывная цепь священников, восходящая к апостолам (она есть в католической и православной церкви, которые и называются поэтому апостольскими).


[Закрыть]

– На что?

– Вы и про Абиссинскую церковь забыли?

– Никогда не слыхал про такую.

– Это такая церковь в государстве Абиссинском, и Джо Дэвенпорт заговорил о ее притязаниях на апостольское преемство. Он одной точки зрения придерживался, вы – другой. Вы так говорите, он эдак. Слово за слово. Страсти разгорелись, и дошло до того, что вы стукнули его пузырем по темечку. Хрясь – и парнишка готов.

– Но не совсем же… готов?

– Это я для красного словца. Преувеличила.

– То-то же, – сказал Фиппс, проводя ладонью по пепельно-бледному лбу. Он бессильно упал на стул и горестно запыхтел. Так и застали его вошедшие вскоре Смидли и Кей, которая внесла огромное блюдо с бутербродами. Билл одобрительно посмотрела на плоды ее рук. У нее как раз проснулось чувство голода.

– Адела, должно быть, спит, – объявил Смидли. – Я довольно долго стоял возле ее двери, слушал-слушал – тишина. Батюшки, – встрепенулся он, упав взглядом на тело Джо. – Это еще что такое?

– Несчастный случай, – быстро ответила Билл. – Фиппс треснул его бутылкой. Мы как раз вспоминали обстоятельства этого события, когда вы вошли.

Глаза Кей стали квадратными. Кровь отхлынула от лица. Она стояла, уставившись на тело, блюдо крупно дрожало в ее руках. Билл предусмотрительно приняла его. И тут Кей с криком бросилась на грудь распростертого Джо.

– О, Джо, Джо! – причитала она.

Билл, пряча довольную улыбку, откусила бутерброд. Сердечной женщине всегда приятно видеть, что она преуспела в соединении юных сердец. Доев бутерброд, Билл взялась за второй. С сардинкой, удовлетворенно отметила она. Билл любила бутерброды с сардинами.

– Треснул его бутылкой? – переспросил Смидли.

– Сгоряча, – пояснила Билл. – Фиппсу присуща горячность.

– Господи милостивый!

– Да, неприятно. Можно сказать, подпортил вечеринку. Но нет худа без добра. Клиент протрезвел.

– Разве? Тогда послушай-ка…

– Кажется, он мертв, – сказала Кей, подняв побелевшее лицо.

– Не думаю, – возразил Смидли и тут же оставил эту тему, перейдя к той, которая волновала его гораздо больше. – Так ты говоришь, он протрезвел?

– Вполне. Рассуждает здраво.

– Значит, пора ему приняться за дело. Хватит дурака валять. Фиппс!

– Сэр? – отозвался тот, приняв свой обычный почтительный тон.

– Надо работать.

– Да, сэр.

– Хватит чудить.

– Да, сэр.

– Все вернулось на круги своя, – прокомментировала Билл, выбирая третий бутерброд.

Она с удовлетворением отметила, что Кей осыпала неподвижное лицо Джо жаркими поцелуями и орошала горючими слезами. Именно так, насколько ей помнилось, она себе и представляла развитие событий. Все шло по плану. Она чувствовала себя режиссером, группа которого действует в соответствии с указаниями.

– О, Джо! Дорогой Джо! – рыдала Кей. – Ой, он жив! – вскричала она, опять подняв лицо.

– В самом деле?

– Он шевельнулся.

– Прекрасно, – сказала Билл. – Отличная новость. Ну, Фиппс, на этот раз ты избежал электрического стула.

– Рад слышать, мадам.

– Но, может, он от тебя не уйдет.

– Что-что, мадам?

В глазах Кей сверкнули молнии. Раньше она относилась к Фиппсу с симпатией, но теперь для нее не было на свете человека, более ненавистного, чем он.

– Вы могли его убить, – сказала она. Слова ее звучали жестко. Она произносила их со скрежетом зубовным, как охотник, всадник и стрелок из рассказа Билл, и приправляла злым шипеньем.

Фиппс, не теряя почтительности, оспорил это утверждение.

– Я бы не смог зайти так далеко, мисс. Просто слегка шлепнул его по голове, это часто случается в религиозных диспутах. Но если позволительно будет сказать, я глубоко скорблю, что дал себе волю. Глубочайшим образом скорблю, мисс…

Смидли нетерпеливо прервал его. Он был не в настроении слушать, как дворецкий упражняется в красноречии.

– Хватит речей. Сегодня не Четвертое июля.

– Ваша правда, сэр.

– За дело, дружище, за дело.

– Да, сэр.

– Следуйте за мной.

– Слушаюсь, сэр.

Дверь закрылась за ними. Билл по-матерински улыбнулась Кей и присоединилась к ней у изголовья больного. Она внимательно посмотрела на страждущего, который подавал явные признаки жизни, понемногу выходя из комы.

– Через минуту очухается, – уверенно констатировала Билл. – Ставлю десять центов за то, что первыми его словами будут: «Где я?»

Джо открыл глаза.

– Где я? – спросил он.

– Прошу мои десять центов, – сказала Билл. Джо сел.

– Черт! – прохрипел он.

– О, Джо! – сказала Кей.

– Ой, моя голова! – простонал Джо.

– Головка бо-бо, – сказала Билл. – Тебе нужно на свежий воздух. Мы тебя выведем в сад. Помоги мне, Кей.

– Я сделаю тебе компресс, дорогой, – нежно проворковала Кей.

Джо моргнул.

– Это ты сказала «дорогой»?

– Конечно, я. Джо опять моргнул.

– И еще… Был то дивный сон или ты вправду меня поцеловала?

– Конечно же, она тебя поцеловала, – подтвердила Билл. – и почему бы ей тебя не целовать? Ты разве забыл? Я ведь говорила, что она тебя любит. Двигаться можешь?

– Думаю, могу.

– Тогда мы тебя выведем и мокнем головой в драгоценный Аделин бассейн.

Джо моргнул в третий раз. Даже от такого минимального мускульного усилия у него из глаз посыпались огненные искры, но физическая боль показалась ему чепухой по сравнению с неземным счастьем, которое вошло в его сердце. В ушах его зазвучала небесная музыка. Знакомые предметы обрели свежую прелесть. Даже грубоватое лицо Билл, которое добрые люди сравнивали с физиономией немецкого боксера, засияло девичьей красотой, заставившей бы самого разборчивого джентльмена вспомнить о своей заветной красной книжице с номерами телефонов.

Что же касается Кей, то, казалось Джо, если бы ей добавить парочку крыльев, она бы смело могла войти в сонм серафимов и херувимов, и никто не усомнился бы, что она из их числа. Он зачарованно смотрел на нее.

– Ты меня любишь?

– Ясно, любит, – ответила за нее Билл. – Сколько раз можно повторять? Обожает. Боготворит. Она бы жизнь отдала за одну розу из твоей прически. Но у тебя будет возможность обсудить детали, когда она станет окунать тебя головой в бассейн. Так что – вперед без страха и упрека. Ты, наверное, чувствуешь себя киногероем, который невзначай огорчил Эррола Флинна.[16]16
  Эррол Флин (1909–1959) – американский киноактер, романтический и рыцарственный.


[Закрыть]

Поддерживая болящего под руки, женщины вывели его в сад. Едва успели они выйти из комнаты, туда вошла Адела в сопровождении сонного лорда Тофема, который, спотыкаясь, плелся за ней. Насколько бодра и жизнедеятельна была Адела, настолько сомнамбуличен был ее кавалер. Нащупав кресло, он упал в него и закрыл глаза.

ГЛАВА XV

Есть одна тонкость в таком деликатном деле, как стояние под дверью золовки с целью убедиться в том, что она спит: при этом надо самому не сопеть, дабы не нарушить ее сон. Не отдавая себе в том отчета, Смидли во время недавнего визита в окрестности спальных апартаментов Аделы дышал чрезвычайно шумно. Тому способствовало и волнение от предстоящего взлома, и эмоциональное возбуждение, спровоцированное словами Фиппса о старом пьянице. От всего этого он пыхтел, как жеребец на финише национальных скачек.

Кроме того, он громко скрипел половицами, а один раз, не удержав равновесия, проехался кулаком по двери спальни. Собственно, единственное, что ему оставалось – прозвенеть над ухом Аделы будильником. Так или иначе, через полторы минуты после его приближения Адела проснулась, села на постели, а при ударе по двери встала. С видом амазонки, надевающей доспехи, собираясь на битву, она надела халат и прислушалась.

Звуки за дверью прекратились. Осторожно выглянув в щелку, она никого не увидела. Но следы постороннего присутствия были для нее очевидны. Поэтому она решила произвести тщательное расследование. В чем-в чем, а в недостатке храбрости Аделу Шэннон-Корк никто не мог бы упрекнуть. Включая дюжину режиссеров немого кино и трех покойных мужей. Как уже было сказано, она терпеть не могла всяких глупостей, а под глупостями подразумевала и незаконное вторжение в собственные владения между часом и двумя ночи.

Но даже самая неустрашимая из женщин нуждается в такие минуты в твердой опоре, и потому, по недолгом размышлении, Адела проследовала в комнату лорда Тофема, где ей пришлось приложить больше усилий, чтобы хоть ненадолго обратить его к деятельности, нежели потребовалось Смидли, чтобы разбудить ее самое.

Лорд Тофем капитально настроился на ночной отдых, но Адела не стала церемониться.

– Лорд Тофем!

Ответом ей стало ровное спокойное дыхание. Лорд Тофем если и не напоминал Наполеона Бонапарта по другим статьям, имел с ним одно общее свойство – отключаться в тот самый момент, когда голова его касалась подушки или, как в данном случае, спинки кресла.

Адела повысила голос.

– Лорд Тофем!

Этот настоятельный зов поднял бы ото сна любого. Заокеанский гость открыл глаза. Сам Наполеон в сходных обстоятельствах открыл бы глаза. Голосу Аделы недоставало громоподобия, но когда волнение заставляло его повысить, он звучал с редкой убедительностью.

– А?

– Проснитесь.

– Я разве спал?

– Да, спали.

Лорд Тофем вспомнил только, что минуту назад он отплясывал румбу на Пиккадилли, и согласно кивнул.

– Правильно. Спал. Мне снилась Милашка.

– Кто?

– Одна девушка из Лондона. Мне снилось, как мы с ней гуляем по Пиккадилли Серкус. И заходим в разные места. Интересно, – улыбнулся он, – что бы это значило, гулять во сне по Пиккадилли Серкус?

Адела не относилась к числу психоаналитиков-любителей, с готовностью выслушивающих чужие сны и с удовольствием их толкующих. Она не проявила никакого интереса к истории с Милашкой и только нетерпеливо шмыгнула носом. И тут же издала громкий крик. Ее блуждавший по комнате взгляд уперся в поднос с бутылками.

– Смотрите!

Лорд Тофем мечтательно вздохнул.

– Я вам расскажу про Милашку. Я ее обожаю, но как раз накануне моего отъезда в Америку мы повздорили. Она прелестная девчушка…

– Вы только посмотрите на эти бутылки!

– … и ужасно трогательная.

– Кто их сюда принес?

– Жутко трогательная. Пикантная такая, а трогательная. Невероятно.

– КТО ПРИНЕС СЮДА ЭТИ БУТЫЛКИ? Я не ошиблась. В доме взломщики.

Лорд Тофем снова вздохнул. Ему показалось, что сейчас самое время открыть душу ближнему и рассказать о трагедии, которая ее омрачала.

– Она во всех отношениях сущий ангел, вот только страшно обидчива. Вы не поверите, но из-за того только, что я сказал, будто в новой шляпке она похожа на Бориса Карлова,[17]17
  Борис Карлов (Уильям Генри Протт, 1887–1969) – англо-американский актер, игравший монстров.


[Закрыть] она надавала мне по шее и заявила, что не хочет больше видеть меня ни на этом свете, ни на том. Но я же мужчина, у меня тоже гордость есть, я, конечно, в долгу не остался…

– Замолчите вы. Слушайте!

Адела подняла глаза к потолку. Из располагавшейся наверху просмотровой комнаты раздался какой-то странный звук. Это Смидли, преисполненный желания быть полезным, вспомнил, что кое-какие необходимые для работы материалы остались внизу, и, кинувшись к двери, опрокинул по пути табуретку.

– В просмотровой кто-то есть. Лорд Тофем! ЛОРД ТОФЕМ!

Лорд Тофем как заколдованный принц очнулся от грез. Ему начинало казаться, что ночь выдалась какая-то неспокойная.

– А?

– Пошли.

– Куда?

– Наверх.

– Зачем?

– В просмотровой грабители.

– В таком случае будь я проклят, если туда пойду, – сказал лорд Тофем. – Я не успел вам доложить, что позавчера послал Милашке авиаписьмо, где в тщательно выбранных выражениях признал свою вину и просил помириться. Только осел на моем месте отправился бы сейчас, когда я с минуты на минуту ожидаю ответа, на встречу с бандитами. Понимаете? Я телеграмму жду!

Немало людей поняли бы его чувства. Очень осторожный и осмотрительный молодой человек, сказали бы они, трезво мыслящий. Но Адела придерживалась другого мнения. Она что-то негодующе пробормотала и заметалась по комнате, как львица в клетке. И тут она обнаружила, что дверь на террасу отворена.

– Лорд Тофем!

– Ну что еще?

– Дверь открыта.

– Дверь?

– Вот эта дверь.

– Открыта?

– Да.

Даже не совсем стряхнувший дремоту лорд Тофем ухватил суть. Повторяя «Дверь? Какая дверь? Вот эта дверь?», он посмотрел в указанном направлении.

– Да, – признал он. – Точно. Правильно. Я понимаю, что вы имеете в виду. Это о чем-то свидетельствует. Вы говорили, что в доме грабители?

– Да.

– Тогда помяните мои слова – они пробрались в дом через эту дверь, – сказал лорд Тофем и заснул.

– В холле кто-то ходит! – вскричала Адела. – Лорд Тофем! ЛОРД ТОФЕМ!

– А? Что там еще?

– Я слышу шаги в холле.

– Неужто? Надо же…

Адела схватила с подноса бутылку и сунула в руки компаньона. Он воззрился на нее с видом человека, впервые увидевшего перед собой такой предмет.

– Это зачем?

– Вам нужно оружие.

– Кому, мне?

– Да.

– Оружие?

– Да.

– Зачем?

– Как только он войдет, бейте по голове.

– Кого?

– Того, кто в холле.

– У меня нет ни малейшей охоты лупить кого-то бутылками.

Дверь отворилась, и в проеме появилась внушительная фигура, при виде которой все бурлившие в Аделе страсти единым потоком выплеснулись наружу.

– Смидли! – вскричала она.

– Уф! – выдохнул Смидли.

– Мне бить? – осведомился лорд Тофем.

– Какого черта, – сказала Адела, – какого черта ты шляешься по дому среди ночи?

Смидли стоял в дверях, с трудом сглатывая подступивший к горлу ком и безуспешно пытаясь совладать с самым тяжелым ударом из тех, что сыпались на его голову в эту ужаснейшую из ночей. Не очень-то приятно для чувствительного мужчины, входящего в комнату, чтобы сбить коктейль, обнаружить там золовку, которая и при более благоприятных условиях вызывает у него ощущения кролика перед удавом.

Он так и не справился с комком в горле. С бледных губ его срывались какие-то нечленораздельные звуки. Его сходство со смертельно побледневшим римским императором, могущественным Гаем Юлием Цезарем, попавшим под удары кинжалов, достигло невероятной близости, хотя лорду Тофему, незнакомому с пьесой, в которой фигурирует этот великий образ, Смидли скорее напоминал нашкодившего кота, ожидающего хозяйского гнева. В детстве у лорда Тофема была черепаха, которая часто огорчала все семейство своим поведением, похожим на поведение Смидли в данную минуту.

Чтобы снять напряженность, он повторил свой вопрос:

– Так мне бить или не бить?

– Нет.

– Не надо?

– Нет.

– Ну и ладно, – мирно ответил лорд Тофем. – Мое дело спросить.

Адела пылала возмущением.

– Ну, Смидли?

Смидли наконец обрел дар речи.,

– Мне… мне не спится. А ты почему здесь?

– Я услышала шум в доме. Шаги, чье-то пыхтенье. Я разбудила лорда Тофема, мы спустились сюда и нашли эти бутылки.

Смидли, которому еще трудно давались слова, с усилием поддержал беседу.

– Бутылки?

– Бутылки.

– Ах, да. Бутылки. Их, наверное, Фиппс здесь оставил, – сказал Смидли, бросив испуганный взгляд на потолок.

Адела издала неопределенный звук. Она никогда не была высокого мнения об умственных способностях деверя, но сейчас ей открылись неизведанные глубины его идиотизма.

– За каким же чертом понадобилось Фиппсу приносить сюда пятьсот пятьдесят семь бутылок?

– Дворецкие расставляют бутылки по всему дому, – отважно предположил Смидли.

Лорд Тофем поддержал это утверждение. В его жизни дворецкие занимали очень большое место, и он хорошо знал их привычки.

– Абсолютно верно. Он прав. Они ведь что, они этим и знамениты. Бутылки, всюду бутылки, мало ли кому и когда захочется сделать глоток.

Адела фыркнула. В ее глазах лорд Тофем мгновенно уравнялся по уму со Смидли.

– Наверное, это Фиппс шумит сейчас в просмотровой? – ехидно спросила она.

Смидли издал предсмертный крик. Он настолько привык к опрокидыванию табуреток или чего ни попадя, что ему в голову не пришло связывать шум, о котором говорила Адела, с собственной неуклюжестью. Ему показалось, что если речь зашла о шуме, то Адела сию секунду поднимется наверх и выяснит причину. Что же тогда будет?..

Он стоял, судорожно кривя губы, моргая и совершенно не представляя себе, где искать выход из создавшейся ситуации. Но тут у него отлегло от сердца. В дверь с террасы входила Билл – как всегда спокойная и уверенная, олицетворение самой надежды. Обстоятельства осложнились до такой степени, что справиться с ними уже не представлялось возможным, и если кто-то на земле мог пролить масло на эти бушующие волны, это была старая верная Билл.

Адела встретила сестру с заметно меньшим удовольствием.

– Вильгельмина!

– А, привет, Адела. Привет, Смидли. Приветик, лорд То-фем.

– И вам приветик, мисс Шэннон. Мне ее бить? – спросил он, потому что ему казалось нелепым держать в руках бутылку, орудие для битья, и не применять его на деле.

– Помолчите лучше, – оборвала его Адела. – Что ты здесь делаешь, Вильгельмина?

– Гуляю. У меня бессонница. А ты что?

– Я услышала шум.

– Игра воображения.

– Нет, воображение тут ни при чем. В просмотровой комнате кто-то есть.

Билл напряглась. Дело принимало плохой оборот. Она справедливо заподозрила, что Смидли, должно быть, грохнулся сам или грохнул что-нибудь, перебудив весь дом. Фиппс, настоящий виртуоз, работает беззвучно.

– В просмотровой?

– Я слышала, как скрипят половицы.

– Мыши, наверное.

– Какие к черту мыши! Это грабитель.

– Ты подымалась наверх?

– Нет, конечно. Не хватало еще, чтобы мне башку снесли!

– Вот и я про то же, – подхватил лорд Тофем. – Я объяснял нашей любезной хозяюшке, что как раз перед отъездом из Англии поссорился с Милашкой, и написал ей тщательно продуманное авиаписьмо, на которое жду ответа с минуты на минуту. Вот почему мне не хочется получать по кумполу от ночных визитеров, не прочитав ответной весточки – надеюсь, благоприятной. Конечно, когда мы расставались, бедняжка позволила себе очень резкие выражения, рвала мои фотографии и топтала их каблуками, но, как я всегда говорю, время – великий целитель…

– Да замолчите вы!

– Бедный лорд Тофем, – сказала Билл. – В этом доме у вас столько же возможностей высказаться, как у попугая Таллулы Бэнкхед. Значит, вы поссорились с девушкой?

– Очень крупно. Это было сражение века. Все началось из-за новой шляпки, которая, как я сказал – мне сейчас понятно, что несправедливо, – придает ей сходство…

– Лорд Тофем!

– Да?

Адела сцепила зубы.

– Я не желаю больше слышать про вашу Милашку.

– А разве она моя? Это вопрос спорный.

– Да черт бы вас подрал вместе с вашей драной Милашкой! – заорала Адела, переходя, как всегда в минуты откровенности, на язык улицы времен немого кино, когда девушке, желавшей чего-то добиться, следовало себя подать. Остатки спокойствия улетучились. Молодой пэр не навлек бы на себя большей ярости, даже если бы, как говорят киношники, украл у нее эпизод. – Прекратите ваш дурацкий треп про эту жалкую шепелявую дрянь с крашеными волосами, с которой вы шлялись по подворотням! Меня сейчас интересует только тот тип в просмотровой.

Билл покачала головой.

– В просмотровой никого нет.

– А я говорю, есть.

– Может, мне пойти проверить?

– Что с тебя проку? Нет уж, подождем полицию. Смидли рухнул на диван. Конец.

– П-п-полицию?

– Я позвонила из спальни. Не пойму, почему их до сих пор нет. Пешком, что ли, идут. Послали, наверное, каких-нибудь придурков с Беверли-Хиллз… А! Вот они, голубчики.

С террасы в комнату вошли сержант и патрульный.